Не прошел мимо

     Валентин Егорович позвонил мне во второй половине сентября, сказал, что он вернулся с юга, и предложил съездить на рыбалку на базу «Три пескаря». Я, конечно, согласился с удовольствием. Погода установилась хорошая. Бабье лето. Прошли первые сентябрьские заморозки. Природа начинала радовать взгляд красками осени.
     Он перезвонил через полчаса и сообщил:
     – Домик забронировал. Встречаемся в «Трех пескарях».
     Я проверил экипировку, снасти. Купил прикормку, наживку, приманку, а также заехал в сетевой магазин за продуктами, взял нарезку колбасы, сыра, помидоры, огурцы, болгарский перец, зелень. А специи и крупы у меня всегда лежат в машине.
Выехал так, чтоб успеть на вечернюю зорьку. Турбаза находилась в 70-ти километрах за городом. Выехав за город, я включил «Дорожное радио». Радио подтвердило прогноз погоды: в Ленинградской области бабье лето, устойчивый антициклон, в ближайшие дни не предвидится изменений погоды. Это поднимало настроение.
     Я подъехал к воротам турбазы, посигналил, ворота открылись. Управляющий указал место парковки. Я поставил машину и спросил управляющего, что подсказывает его внутренний барометр. Он ответил, что в ближайшие два дня не предвидится перемен в погоде.
     – Как рыбалка? Что говорят рыбаки после утренней ловли?
     – Все очень довольны. Надеюсь, что и вы будете довольны.
     В это время подъехал Валентин Егорович. Управляющий указал ему парковочное место рядом с моим, а тот, припарковавшись, задал управляющему те же вопросы, что и я. Ответ последовал такой же четкий, как и мне.
     Мы взяли из своих машин сумки с рыбацкими вещами, корзины с продуктами и пошли в домик. Валентин Егорович более азартный рыбак, чем я. Он быстро переоделся и отправился рыбачить со словами:
     – Встретимся на воде.
     Я не спеша разложил вещи, убрал в холодильник скоропортящиеся продукты, свои и его, другие положил на полку. Взял с собой в бокс бутерброды, зелень и пару болгарских перцев в виде стручков. Я вначале подумал, что это горький перец, но оказался сладкий. Собрал рыбацкие причиндалы, снасти, садок, подсак. Пошел на пирс.
     Управляющий указал лодку, сказал, что мотор отрегулирован, бак заполнен бензиновой смесью. Попросил расписаться в журнале за лодку, мотор и якобы проведенный инструктаж о правилах поведения на воде.
Я отчалил и решил заняться ловлей травоядных. Вообще-то травоядной считается такая рыба, как толстолобик, белый амур, а мы называем травоядными между собой лещей, плотву, ельца – в общем, всю не хищную рыбу. А хищники – это щука, окунь, судак, жерех, голавль.
     Я приехал, или, как говорят моряки, пришел на знакомое место, заякорился. Когда-то здесь я вылавливал приличных лещей. Настроил удочку. Она у меня годится для ловли крупной рыбы, шнур потолще и крючок побольше. Зарядил пучок красных червей. Забросил.
     Вторая удочка у меня со шнуром потоньше и с крючком поменьше и тоньше под опарыш. Я нанизал опарышей и забросил левее. Едва поплавок коснулся воды, как пошел в сторону. Я подсек. Это оказался маленький окушок, как мы называем, матросик.
     Вообще-то я не любитель отпускать хищников. У меня на эту тему были и с братом разговоры. Хищники должны быть, чтобы оберегать водоем от болезней всей рыбы. Но мне как-то хищников не жалко. Мне жалко, когда хищник, тот же окунь, уничтожает столько мальков. Тем не менее, я окуня отпустил.
Поправил опарышей, забросил, и началась нормальная рыбалка. Попалась плотва довольно крупная, одна, вторая, а потом вдруг попался елец. Елец – весенняя рыба, осенью редко попадается, а здесь подряд поймал пять ельцов. Это меня обрадовало. В общем, шла хорошая рыбалка.
     Вдруг на правой удочке, где был насажен пучок червей, всплыл поплавок. Я подсек и почувствовал, что там крупная рыба. Это был лещ. Мне пришлось с ним повозиться. Не скажу, что два килограмма, но полтора – точно. Лещ – это, считается, больше килограмма, а меньше – подлещик.
     Смотрю, времени прошло час, а у меня уже наловлена половина дневной нормы, разрешенной законом о любительской рыбалке. Но я опять заправил удочку пучком червей, забросил на то же место и продолжал ловить. Попадалась плотва, довольно крупная, и практически на каждый заброс вытаскивал рыбку.
Позвонил Валентин Егорович, спросил, как дела, я сказал, что поймал леща, несколько ельцов и другую рыбу.
     – А ты где?
     – У березки.
     У нас были с ним условные места. Напротив этого места на берегу росла береза. Он понял, где это:
     – Сейчас подъеду.
     Я достал мыльницу, вымыл руки, достал бокс с бутербродами, разрезал на крышке болгарские перцы, положил лук зеленый, укроп. Тут подъехал Валентин Егорович, пришвартовался к моей лодке. Я налил в кружку из термоса чай и подал ему.
     – А бутерброды, – сказал, – бери сам.
     Себе налил чай в крышку от термоса. Спросил, как у него дела.
     – Да на уху наловил уже. Часть отпускаю. Взял окуней и пару щук. Прекрасная погода. Одно удовольствие в такую погоду рыбачить.
     Рыбалка была удачной вопреки примете, что рыба хорошо клюет, когда рыбаку плохо от ненастья, а тут и рыбаку хорошо на таком солнышке, правда, оно уже не такое горячее, как в августе или в июле, но, тем не менее, оно приятно ласкающее. Чистый, звенящий воздух. Вокруг тишина. На воде гладь. Хорошо видно поплавки.
     Мы посидели, поговорили. Он сказал, что поедет к западному берегу, побросает в камыши и потом двинет на базу. Я тоже решил еще немного порыбачить. Только он отъехал, у меня опять всплыл поплавок на правой удочке. На этот раз попался лещ гораздо крупнее. Если тот был около полутора килограммов, то это был уже под три килограмма. Очень большой. Я повозился с ним. Поднял, дал глотнуть воздуха, он стал успокаиваться, я подвел подсак, лещ оказался в лодке, а потом и в садке.
     Я еще раз заправил червей, забросил и подумал: а зачем? Ведь если еще попадется такой же лещ, то я намного превышу норму вылова, хотя здесь это не контролировалось администрацией, полагавшейся на самоконтроль рыбаков. На эту удочку еще клевала разная рыба.
     Наконец, я решил, что достаточно рыбачить. Смотал удочки и поехал на базу. Управляющий, встретив меня на пирсе, сказал:
     – Если завтра будете выезжать, то из лодки уберите прикормку, приманку, потому что тут появились звери, которые ночью ходят по лодкам. Вчера видел, как лиса шныряла по лодкам и выискивала, кто что оставил. Поэтому, чтоб не остаться без своих приманок, прикормок, лучше спрячьте их.
     Что я и сделал. А кухонному работнику отдал улов, попросив почистить большого леща и ельцов, а остальную рыбу просто засолить. Пошел в домик. А там Валентин Егорович уже хозяйничал. Поставил воду кипятиться, еще раз после кухонных работников помыл рыбу, которую он поймал для ухи. Спросил, что я принес. Я ответил, что отдал чистить большого леща и ельцов. Пошел в душ.
Когда кухонный работник принес почищенную рыбу, я хотел ею заняться, но Валентин Егорович сказал:
     – Занимайся овощами, а я уже буду рыбой, – и попросил приготовить ему две большие луковицы.
     В общем, мы в две руки стали готовить ужин. Для ухи оказалось очень много рыбы, и окунь, и щука, головы ельцов, голова и хвост леща. Все это требовалось в одну кастрюлю сложить, посолить, поперчить, добавить луковицу, морковку. Потом это 15 минут все варится, отстаивается. Валентин Егорович вначале сделал типа рассола. Положил в кастрюлю побольше соли, подогрел воду, погрузил в соляной раствор леща, которого разделал, разрезал на порционные кусочки, и ельцов туда же. Одновременно поставил большую сковородку, налил много масла. Когда сковородка разогрелась, он вынул из рассола куски леща и ельцов в дуршлаг, дал стечь рассолу, а затем стал валять куски леща в муке и жарить.
     В общем, ужин получился на славу. Бульон разлили в большие кружки. Шумовкой Валентин Егорович достал два окуня и два куска щуки. Спросил:
     – С чего хочешь начать, с вареной рыбы или с жареной?
     Сам взял себе окуня, и я последовал его примеру.
     Ели молча. Когда перешли к чаю, я говорю:
     – Ну, рассказывай, как съездил на юг? Что там интересного было?
     – Расскажу, как влип в одну историю.
     Прежде чем начать, он встал, поставил чайник. Достал из заварочного чайника старую заварку на блюдце, явно, что она завтра пойдет на подкормку червей. Сполоснул заварочный чайник кипятком, насыпал свежей заварки, заварил, подождал, разлил по чашкам чай и стал рассказывать:
     – Я поехал на юг к брату, который тоже любитель рыбалки. Живет один, овдовел. Дети по другим городам разъехались, а он живет в своем провинциальном городке, который был до 60-х годов станицей Новокубанской. А рядом был рабочий поселок. Вот их объединили и назвали городом Новокубанском. Чистенький, аккуратный городок. Мы с братом почти на всех водоемах в округе порыбачили. У спиртзавода было несколько прудов с такими названиями, как Кольцо, Яйцо, Метровка, Канал. Рядом Школьные пруды и старицы. Поодаль городка есть еще и платные пруды. Много времени и с удовольствием мы провели на Кубани. Вспоминали детские годы, как мы там ловили. Тогда и удочки другие были, и все снасти другие.
     У брата были свои дела, и не всегда он мог составить мне компанию. Однажды я рыбачил один. Разговорился с рыбаком, и тот сказал, что есть река Белая, и на ней, когда колхозную ГЭС строили, сделали каскад из трех плотин, и там сейчас очень интересная рыбалка. Организовалось общество какое-то, они завезли рыбу и, естественно, предварительно подготовили, почистили эти водохранилища, продезинфицировали, завезли мальков разных, а теперь там можно рыбачить. Причем рыбалка такая интересная, что за час-полтора вылавливаешь дневную норму. Но этот рыбак не сам там был, а рассказывал с чужих слов.
     Я спросил брата, был ли он на этой реке Белой. Он ответил, что не был, но тоже наслышан. А что касается каскада водохранилищ, брат рассказал, что в истоке оказались мощные родники. Сейчас там сделан водозабор, откуда подается в окружающие станицы очень хорошая питьевая вода. Якобы в ней присутствуют даже ионы серебра или золота, поэтому она практически не портится, и ее можно использовать как питьевую без всякой очистки. Территория объявлена водоохранной зоной, подъезд к дальнему водохранилищу запрещен. Вроде бы сейчас и можно рыбу там ловить, но машину надо оставить километра за полтора-два, так что мало у кого возникает желание пешком добираться туда на рыбалку. А вот на среднее водохранилище можно подъехать вплотную, но, как обычно, не ближе двадцати метров к воде.
     – Если хочешь, – сказал мне брат, – поезжай. Но дотуда 180 километров.
Далековато, но я все-таки решил и на следующий день раненько поехал. Дорога была ничего до хутора Грачевского, который я объехал по кольцевой и выехал на вторую дамбу, где решил переехать на правый берег реки, чтобы, когда буду рыбачить, солнце не светило в глаза. Поехал через дамбу и не удержался от того, чтобы посмотреть, какая здесь когда-то была гидростанция. Здание закрыто на замок, и непонятно, то ли законсервирован гидроагрегат, то ли демонтирован. Но шлюзы, сбрасывающие воду, работают. Механизмы смазаны, явно в рабочем состоянии. Очевидно, кто-то следит за уровнем воды в водохранилище. В верхнем водохранилище забор для питьевой воды, а здесь – для полива.
     Я поехал дальше по правому берегу по гравийной дороге вдоль столбов электропередачи. Потом – резкий поворот налево в степь. Я решил проехать дальше по грунтовке до видневшейся впереди зеленой рощи. Добрался до нее. Явно искусственная роща, ровненькие ряды деревьев, в основном грецкий орех.
     Я приглядел место на берегу, где был разрыв между камышами около тридцати метров. Поставил машину под большим раскидистым деревом грецкого ореха с плотной тенью под ним. Пошел к береговой кромке. Было заметно, что здесь кто-то рыбачил. Я увидел оборудованную площадку, на которой даже доски лежали, правда, немножко подгнившие, но достаточно крепкие, чтобы выдержать мое рыбацкое кресло.
     Я взял в машине снасти, наживку, прикормку, свое рыбацкое кресло. Погода отличная. Утро. Еще не наступила жара, и чувствовалась приятная утренняя прохлада. Я решил поставить донку. Это самоподсекающая удочка. Я заправил макуху. На макуху я ставлю обычно четыре крючка. Брат говорит, что достаточно двух, а четыре путаются и могут даже отпугивать рыбу, но я ставлю четыре. Пока я налаживал снасти, метрах в пятидесяти из воды выпрыгнул сазан, блеснув на солнце золотистой чешуей. Заправив макушанку, я забросил в том направлении, где выпрыгнул сазан, и занялся второй удочкой.
     Вымерил глубину, бросил немного приманки и на опарышей забросил. К моему удивлению, сразу же поплавок пошел к камышам, и попался довольно большой карась, грамм на шестьсот. И началось, как говорил тот рыбак. Не успеешь забросить, какая-то рыба хватает наживку. Не прошло и десяти минут, как сработала самоподсекающая удочка. Я положил другую удочку на берег, так чтоб она не мешала выводить мне крупную рыбу, а чувствовалось по сопротивлению, что взяла крупная рыба. Но дальше сопротивление стало спадать, и я уже вел совсем легко. Подумал, может, больного какого поймал. Приподнял на поверхность, смотрю, зеркальный карп, причем приличный, килограмма три. Но шел, почему-то не сопротивляясь. Я подсаком взял его и стал рассматривать, удивляясь, почему такой здоровый карп не сопротивлялся. Вижу, что попался он сразу на три крючка. Два крючка в нижнюю губу впились, а один в верхнюю. Я предположил, что когда я потянул леску и потом держал ее все время в натянутом состоянии, получалось, что у карпа рот был замкнут, и он, очевидно, не мог прогонять воду через жабры, возможно, наступило кислородное голодание, и он быстро прекратил сопротивление. Не знаю, так было или иначе, но я освободил карпа от крючков и отправил в садок.
     Опять заправил макушанку и забросил примерно на то же место. А когда взял вторую удочку, то там оказался громадный рак, который тщетно пытался перекусить крючок и запутался в леске. Я освободил его от лески и крючка, отправил в садок и решил перекусить. С собой я взял приготовленные братом чебуреки и беляши, а также два термоса, один с кофе, другой с чаем. Пошел к воде с мыльницей, помыл руки. Поставил столик и смотрю, по направлению ко мне едет квадроцикл. Я сел на складной стулик, поставил бокс с чебуреками на столик, достал разовые тарелки и вилки. К этому времени подъехал мужчина на квадроцикле в клетчатой рубашке и кожаной безрукавке. Он снял безрукавку, оставил в квадроцикле, взял кожаную папку и направился ко мне. Подойдя, представился:
     – Григорий Грач, инспектор рыбоохраны, – и показал удостоверение.
     Следом он сообщил, что является не только инспектором рыбоохраны, но и хозяином земли, на которой я нахожусь.
     – Вы должны были, въезжая на дамбу, заметить плакат, извещающий о том, что здесь находится фермерское хозяйство «Грач». Это фамилия наша: прадеда, деда, отца и моя. Я являюсь совладельцем земли на правом берегу этой реки Белой. Хочу вас спросить: какая у вас цель присутствия здесь? Порыбачить или еще какая-то?
     – Да, – ответил я, – хочу порыбачить, что, как я знаю, законом о любительской рыбалке не запрещается.
     – Да, конечно, не запрещается, но я должен вас предупредить, что этот водоем находится в аренде, хотя по закону в аренду естественные водоемы не сдаются. Дело в том, что еще до вступления в силу этого закона общество «Рыболов» взяло в аренду этот водоем. Мы полностью очистили водохранилище и запустили сюда рыбу. Запустили карпа, зеркального карпа, сазана, белого амура, толстолобика, леща, судака, а также форель и стерлядь. И два года здесь не разрешалось ловить рыбу. Сейчас рыбалка разрешена обществом, согласно установленной входной цене. Но для пенсионеров это бесплатно. Тем не менее, есть норма вылова. Причем форель и стерлядь категорически запрещается вылавливать. А на такую рыбу, как карп, сазан, белый амур, установленная норма, как и вообще по России, – пять килограммов. Плотву и карасей допускается ловить до 11 кг общего веса. На хищную рыбу, как окунь, щука, нормы не распространяются, потому что, по мнению большинства членов общества «Рыболов», хищной рыбы слишком много развелось. Вот такие условия. Кроме того, я должен у вас выяснить, какой снастью вы пользуетесь.
     – У меня спиннинг, фидер и поплавочная удочка.
     – Имеются ли у вас сети, самоловы, перетяги, электроудочка?
     – Запрещенными снастями не пользуюсь.
     – Что ж, тогда предъявите, пожалуйста, ваши документы.
     – Какие именно?
     – Паспорт или водительское удостоверение.
     Я показал водительское удостоверение. Он открыл свою папку и записал в какой-то журнал мое ФИО. Попросил номер телефона. Я продиктовал.
     – А откуда вы прибыли? Хотя вижу, что номера питерские… Еще, пожалуйста, номер телефона кого-то из родственников.
     – А это зачем?
     – Понимаете, вы находитесь на территории нашего фермерского хозяйства, и мы несем за вас ответственность. Если что-то с вами случится, например, ногу подвернете или случится тепловой удар, конечно, мы окажем медицинскую помощь, можете в этом не сомневаться, но к тому же мы считаем необходимым сообщить о происшествии родственникам. Не беспокойтесь, номера телефонов конфиденциальны и записываются только в этом журнале, никуда передаваться не будут.
     Он открыл свою папку, а на другой стороне ее я увидел фотографию, смотрю, лицо знакомое, настолько знакомое, что трудно обознаться. У меня пятилетний внук ходит в садик, а в одну группу с ним ходит мальчик, чью мать я хорошо знаю в лицо, потому что моя дочь Наташа с ней в приятельских отношениях и часто забирает ее сына из садика к нам домой, потому что та одна воспитывает ребенка и по вечерам где-то подрабатывает, а после подработки забирает мальчика не из садика, а из нашего дома. И вдруг я вижу фото этой женщины.
     – Раз вы мои данные записали, – говорю, – позвольте узнать и ваши.
     – Я сейчас вам дам визитку.
     Он пошел к квадроциклу, оставив открытую папку на столике, и я перефотографировал фото на телефон. Я почти не сомневался, что это фото той женщины Екатерины Федоровны, заметив на снимке родинку над левой бровью.
     Инспектор вернулся с визиткой, на ней написано: Григорий Никитович Грач, фермер. Номер телефона, адрес.
     Я положил на тарелочку чебурек и пододвинул к нему:
     – Угощайтесь, – и налил в кружку чаю.
     – От чебурека не откажусь.
     Он присел на вторую раскладную скамеечку, приготовленную мной для него. Я налил чаю и себе и взял чебурек. Он достал из-за пояса охотничий нож и быстро расправился со своим чебуреком, разрезав его на длинные полоски и с аппетитом поглощая. Спросил:
     – Сами готовили?
     – Брат готовил.
     – Молодец, очень вкусно, – похвалил и спросил: – Своим ходом с Питера?
     – Да, своим.
     – Сколько добирались?
     – Двое суток. Останавливался переночевать в мотеле.
     – А сюда чего?
     – На малую родину приехал.
     – А как в Петербург попал?
     – Родился в Новокубанске, закончил школу и поехал учиться в Ленинград, поступил в Политехнический институт.
     – И на Лесном, 65 жили?
     – Да. Что, знакомый адрес?
     – Да, знакомый. А потом?
     – А потом женился. На последнем курсе. И распределили меня на предприятие Ленинграда как ленинградца.
     – А женились по расчету или по любви?
     – Да как вам сказать. Мы как-то с первого курса уважительно друг к другу относились. Но она ленинградка, из интеллигентной семьи, родители – научные сотрудники, отец – доктор технических наук. А я хуторянин, можно сказать. Городские вообще не очень с общежитскими общались, но у нас как-то сложились дружеские отношения еще с колхоза, когда картошку убирали на первом курсе. На втором курсе, когда ей надо было куда-то уехать на две недели, она меня попросила писать для нее под копирку лекции. А также я сделал за нее лабораторные работы и сдал отчеты. Когда она приехала, я ей сказал, что придется проштудировать все отчеты, поскольку надо защищать некоторые работы, и Виктория, так ее звали, пригласила меня домой, чтоб я подробно все рассказал.
     Приехали к ней, и она познакомила меня с родителями. Сказала им, мол, Валентин, то есть я, любезно согласился помочь ей ликвидировать пробелы в учебе, образовавшиеся в результате ее прогулов. Она пригласила меня в свою комнату, довольно большую. Мы сели за письменный стол. Я стал рассказывать. Она практически не задавала вопросов. Через какое-то время постучался отец и сказал:
     – Вика, тебя мама зовет.
     Она вышла, а он зашел, сел на ее место, спросил, откуда вообще я. Я ответил, что с Кубани, приехал учиться, поступил, учусь. Оказывается, он бывал на Кубани. Иногда они семьей проезжали через Кубань на Кавказ, в Минводы и в Пятигорск в санаторий. В общем, у нас состоялся нормальный мужской разговор, и о Кубани, и о рыбалке. Потом вернулась Вика:
     – Приглашаем к столу.
     И мы все сели ужинать, а затем пить чай.
     В общем, с тех пор иногда Виктория приглашала меня к себе. У них была тихая, спокойная обстановка. Все относились уважительно друг к другу. Квартира была у них очень большая, четыре комнаты. Как потом выяснилось, они получили жилье не только по нормам, а еще и дополнительные метры, полагавшиеся ученым. У Вики была отдельная комната, у отца – кабинет, еще спальня и зал. Когда я приходил к ним, после ужина Вика с матерью убирали посуду, а отец приглашал меня к себе в кабинет, где мы разговаривали на разные темы, после чего переходили в зал пить чай. Чаепитие сопровождалось беседой. Здесь командовала Вика. Расставляла чашки, кипятила электрический самовар, заваривала чай, угощала вареньем, медом и выпечкой. Разговоры за чаем обычно были о театре, о кинофильмах, об артистах. Мне очень нравились эти вечера в домашней, уютной обстановке. И на четвертом курсе я предложил ей выйти за меня замуж. Она согласилась. Была свадьба. Приезжал брат, родители мои. Вот так я стал ленинградцем, получил прописку и оказался в примаках, как это называется на Кубани обидным для казака словом. Так что не знаю, по любви или по расчету я женился, но мы до свадьбы уже настолько привыкли друг к другу, что чувствовали себя хорошо, уютно и спокойно вместе и дополняли друг друга.
     А потом случилось несчастье. Жена однажды не проснулась. Тромб оборвался. Что ж, такова жизнь. С тех пор я один.
     А как вы оказались на Лесном, 65? – спросил я Грача.
     – Да так же. Правда, после школы я не в Питер поехал, а в нашу столицу Краснодар, тоже в Политехнический институт. Стыдно признаться, что на экзаменах вышло. Математику письменно сдал нормально, потом через два дня устно сдал, еще через два дня физику сдал, а после физики следовала литература письменно. Почему-то я думал, что литература будет тоже через два дня по расписанию экзаменов, которое я списал. А я жил у родственников в Краснодаре и решил готовиться к литературе, не выходя из дома, потому что с литературой у меня неважно было. Я всех расспрашивал на подготовительных и после экзаменов, какие темы были по литературе, и пытался готовиться по имеющейся информации. А когда приехал на экзамен и подошел к аудитории, то увидел, что там никого нет. Стою жду. Через пять минут должен экзамен начаться, а никого нет. Я пошел в деканат, спрашиваю у секретаря:
     – А что, экзамен отменили?
     Она удивленно посмотрела на меня:
     – Какой экзамен?
     – По литературе.
     – Мальчик, ты о чем говоришь? Экзамен-то вчера был.
     – Как вчера?
     – Да так – вчера. Посмотри расписание.
     В общем, я пропустил экзамен. Стыдно, обидно. Я забрал документы, вернулся домой, объяснил домашним, что пропустил экзамен. Отец отнесся спокойно, а дед возмущался, взял нагайку и спрашивает:
     – А ну-ка, говори, пил горилку?
     – Нет, не пил.
     – Проспал?
     Я пытался оправдаться. Дед сказал:
     – Побожись, что пока не закончишь институт, ни водку, ни табак в рот не возьмешь.
     Я пообещал это деду.
     У меня в семье, кроме деда и отца, еще два старших брата. Самый старший закончил юридический, а потом еще и экономический. А тогда колхозы разваливали. Кошмар творился в 90-е. Всякие посредники набежали в колхозы, составляли разные договора для будущих фермеров, и в каждый договор записывали мелким шрифтом всяческие условия невыполнимые. Мой брат изучил эти новшества и зарабатывал, защищая неудавшихся фермеров, попадавших впросак. Деньги вкладывал в развитие нашего семейного фермерства. Надо было прикупить и земли, и живности, и кормов. А средний мой брат агрономом был. Так что все в семье вкалывали. Я, не попав в институт, пахал по 14-16 часов и на тракторе, и на другой технике, и боронил, и сеял, и пахал. На танцы не ходил и никуда. Семейное хозяйство развивалось. Зарабатывали деньги всевозможными способами. Сделали теплицу с подогревом. Выращивали и продавали овощи, лук, ягоды и прочее. Дело шло. И сейчас по правому берегу реки Белой это все наше хозяйство.
     Мне стыдно было, что вот так вот не поступил в институт, и я решил на следующий год поехать в Питер. В начале лета дед сказал:
     – Садись и готовься. Чтобы в институт поступил и не проспал еще раз экзамены!
     В июле я уехал в Питер поступать в Политехнический институт. Сдал документы, получил направление в общежитие на Лесной, 65. А когда пришел на консультацию, случилась со мной беда. Влюбился.
     До этого не было у меня такого интереса к женскому полу, может, по молодости, может, по занятости. А здесь как увидел ее, не знаю, что со мной случилось. Она такая вся была, не знаю, как тебе описать ее. Вот поэты и писатели описывают это, а это не описать, это надо почувствовать.
Когда пришел на первую консультацию, она стояла с питерскими, которые друг друга знали. Это мы, иногородние, не знали никого. А я, не стесняясь, подошел к ней и спросил, как ее звать. Она назвала себя. Я спросил, на какой факультет, по какой специальности. Она отвечала спокойно. Так мы стали общаться. И поступили в институт. Поехали в колхоз картошку убирать. Меня сначала определили в грузчики, а потом выяснилось, что нужен тракторист на картофелекопалку. Я стал трактористом. Так получилось, что на завтрак я приходил раньше всех, а на обед после всех, но на ужин шел вместе с ней. Я просто брал ее на руки и нес. Она обвивала мою шею руками, и это было так приятно. А она не маленькая была. У меня двух сантиметров не хватает до двух метров роста, а у нее рост, кажется, под 170. Но она худенькая была, и я легко ее брал на руки и нес. Вечерами сидели у костра. Все хорошо складывалось.
     Мы договорились на картошке, что 2 октября, когда начнутся занятия, кто первый придет, тот займет места в первом ряду. В аудиториях стояли столы на два человека каждый. Когда я пришел, она уже была в аудитории, но рядом с ней сидел какой-то очкарик. А мы ж вроде бы договорились. Я подошел, взял очкарика за плечо:
     – Ну-ка, пойди, – говорю, – пошукай себе другое место.
     А он мне:
     – Ты чего это, колхозное быдло!
     Я прижал ему ключицу левой рукой, а правую сжал в кулак и поднес к носу:
     – Понюхай, чем пахнет. Еще раз услышу из твоей пасти какое-нибудь поганое слово в мой адрес, тебе придется целовать этот кулак, – и легонько сунул ему по нижней челюсти, так что у него зубы щелкнули, не знаю, прикусил он язык или нет, но вытащил я его из-за стола: – Иди шукай себе другое место, – сел и спрашиваю: – Катя, мы ж договорились.
     – Так я ему сказала, что занято место, а он отвечает: кто первый встал, тот и тапочки надел.
     – Ну, я ему эти тапочки на уши натяну!
     Вот так мы стали с ней дружить. После первого курса поехали вместе в стройотряд. Она поварихой была, а я бригадиром. Все было хорошо в моей бригаде, потому что я подобрал нормальных ребят и у самого меня руки на месте. После второго курса мы отправились вместе на практику на Красноярскую ГЭС. А после третьего курса меня поехали на Саратовскую ГЭС, где нам предложили поработать в «спецгидромонтаже», предоставили общежитии, где мы с Катей поселились в одной комнате и жили, как муж и жена.
     После практики, когда мы вернулись в Питер, Катя нехорошо себя почувствовала, то ли простыла, то ли еще что-то. А в начале сентября у нее день рождения. Она сказала, что будет отмечать в воскресенье и пригласила. Я купил подарок Кате и цветы для матери. Явился в назначенное время, позвонил. Катенька открыла мне дверь, провела в дом, познакомила с отцом и матерью. Я с родителями ее до этого момента еще не был знаком, видел их только издалека. Она сама не знакомила, а я не напрашивался.
     – Это Григорий, мой друг, – представила меня Катя.
     Я протянул матери цветы. Она не взяла цветы, а сказала мужу:
     – Возьми поставь.
     Тот, предварительно протянув мне руку в знак знакомства, взял цветы и пошел их ставить. А мать смотрела на меня, поджав губы. Катя сказала:
     – Пойдем я тебя с моими друзьями познакомлю.
     Смотрю, а тот хмырь, которому я по зубам щелкнул и кулак дал понюхать, ходит там, как хозяин, по-свойски общается о чем-то с родителями именинницы. Думаю, вот оно что... Зашли в другую комнату, где, очевидно, собирались отмечать и на столе расставляли посуду. Там находились несколько человек, все между собой знакомы, а я как чужак среди них стою, прислонившись к косяку двери, ведущей на кухню. И вдруг слышу доносящийся оттуда разговор матери и Кати:
     – Ты кого приперла в мой дом! Это что, тот мужлан, который Витеньку тогда согнал с места рядом с тобой?
     – Мама, это мой друг Гриша…
     – Какой он тебе друг! Это колхозник. Чтоб я его больше не видела в моем доме никогда!
     – Мама, но день-то рожденья мой, и я приглашаю…
     – Но ты приглашаешь в мой дом! Я не хочу его видеть. Ты потомственная дворянка, а это мужик…
     – Он не мужик, он казак.
     – Так пусть бы и сидел среди своих казаков, лошадей пас. Чего он приперся сюда? И лезет еще в интеллигентную семью. Вот тебе пять минут: как хочешь, так и выпирай его. Ни я, ни отец с ним за один стол не сядем. Имей в виду, ему нечего тут делать среди интеллигентных людей.
     – Мама, как ты можешь так говорить, ведь он мой друг, я с ним три года уже дружу.
     – У тебя должны быть не такие друзья.
     Я это слышу и не знаю, что мне делать. Хочется выйти и гаркнуть, нагрубить, но это же ее мать. А я так люблю Катеньку. Мне так обидно. И я не знаю, как поступить. А этому Витеньке мне хотелось голову открутить. Это ж надо, думаю, сунулся, со свинячьим рылом в калашный ряд! Внутри все кипело, захотелось крушить и ломать все.
     Вдруг опять раздался дверной звонок. Вошла пара. Все бросились встречать, а заодно поздравлять. Я тихонько раз-раз и в открытую дверь ушел. Спустился по лестнице и пошел прочь.
     Я не знал, что мне после этого делать. То ли морду кому-то набить, то ли цветов кому-то подарить. Пришел в общежитие, упал на постель, стал думать. Я ее любил, я настолько к ней привык, что вот она вся моя, мы все эти три месяца летом жили, как муж и жена. А тут меня хотели вышвырнуть, как паршивого котенка, дескать, рядом они не сядут с мужиком. Я не хотел своей Катеньке ничего неприятного делать, а если я нагрублю ее родителям, как это будет выглядеть в ее глазах? Это ж ее родители…
     В общем, я решил исчезнуть. Самым настоящим образом. Утром я пошел в институт, дождался декана, написал заявление. Он мне:
     – Ты что? Ты что, сдурел, что ли? – начал меня отговаривать. Я в ответ:
     – Нет, у меня уважительная причина. Если не отпустите, то придется за прогулы меня исключать.
     Декан позвал секретаря парткома, секретаря комсомола. Те тоже стали меня отговаривать. Я стоял на своем:
     – Нет, причина уважительная. Какая, не буду говорить.
     Но секретарь парткома догадался и сказал декану:
     – Подпиши.
     Тот подписал. Я получил академсправку. Снялся с комсомольского учета. Ночью собрал вещи. Насчет тех вещей, что с собой не брал, сказал соседям по комнате:
     – Если нужны, используйте, если нет, вышвырните.
     И направился на Московский вокзал. Через два часа отправлялся поезд Санкт-Петербург – Новороссийск. Взял билет до Краснодара. Сел в поезд, забрался на вторую полку и два дня на ней пролежал. Прибыл в Краснодар. Думаю: куда податься? Оставил вещи в камере хранения и поехал в Политехнический институт. По пути передумал и поехал в сельхозинститут. Зашел в приемную комиссию и попросил зачислить меня на четвертый курс. Меня направили к замдиректора по учебной части. Я зашел к нему. Он спросил:
     – Что за причина? Почему бросили политех?
     – Причина уважительная.
     – Ладно, пройдемте.
     Прошли в какой-то кабинет. Там сидели три человека, каждый за своим столом. Замдиректора подошел к одному из них:
     – Федор Петрович, вот познакомьтесь, переговорите, а потом зайдёте ко мне.
Тот стал меня расспрашивать со знанием дела, посмотрел академсправку. Поинтересовался, какие курсовики я делал, по сопромату, по станкам и другим предметам. Что-то отмечал себе, расспрашивая. А потом говорит мне с озабоченным лицом:
     – Вот если эти предметы сдадите в этом году, то в следующем году можете идти на диплом, а если раньше сдадите, то раньше пойдете. Сейчас вас примут приказом на пятый курс заочного отделения.
     – Но я же только три курса закончил.
     – Дело в том, что у нас немножко другая программа. Там вы немножко больше прошли. Пойдемте к замдиректора.
     Зашли к замдиректора, тот все подписал. Я пошел получать учебную литературу и методички по списку, составленному Федором Петровичем. А потом поехал домой.
     Дед сказал:
     – Опять проспал?
     – Нет, не проспал.
     – Что случилось?
     – Влюбился, а меня мужиком обозвали.
     – И что?
     – И что – сбежал.
     И вот уже шесть лет я здесь вкалываю. А увидел вдруг питерские номера, и нахлынули воспоминания. Все как будто вчера было, а ведь шесть лет прошло с тех пор, как я потерял свою любовь. Конечно, мне местные тут уделяют внимание, да и залетные, но никто не сравнится с той единственной.
     – Ты что, с ней больше ни разу не встречался за шесть лет?
     – Нет, я решил совсем исчезнуть.
     – И она тебе не писала?
     – Приходили от нее письма, но я их не читал, сразу сжигал.
     – И ни одного не прочитал?
     – Нет, ни одного не прочитал. Я исчез. Я не хотел ссорить ее с родителями. Я чувствовал, что и она меня любит, но родители есть родители. Как бы ее сердечко разрывалось между мной и родителями? Поэтому я решил, пусть она находит свое счастье с родителями, а я нахожу свое счастье здесь в работе. Но что-то я разболтался с тобой.
     Пока он рассказывал, я несколько раз незаметно сфотографировал его на телефон. Он сказал:
     – Ладно, поехал я, – поднялся, опустив голову, надел свою кожаную безрукавку, сел на квадроцикл и укатил.
     Я подумал, а вдруг и в самом деле на той фотографии питерская знакомая нашей семьи? Кстати, когда Грач рассказывал о своей возлюбленной, какая она красавица, он сам показал мне этот снимок. Я ни разу не видел, чтобы сына той женщины какой-нибудь мужчина забирал. Если это возлюбленная Грача, то может, и она его так же любит и страдает, как и он?
     Я позвонил своей дочери Наташе:
     – Наташа, я тебе сейчас пришлю фотографию. Узнаешь ты, кто на ней или нет? – и переслал фото.
     Она мне звонит:
     – А что ты присылаешь мне фотографию Екатерины Викторовны?
     – Значит, ты тоже узнала ее?
     – А как ее не узнать? Это она и есть, только чуть помоложе.
     Я ей рассказал, что встретил здесь человека, который был в нее влюблен, но случайно подслушал разговор, во время которого ее мать требовала от дочери выгнать его из дома, не желая его видеть никогда. Наталья заинтересовалась. Я спросил:
     – Ты не знаешь, была ли Екатерина Викторовна замужем?
     – Нет, она замужем не была. Она влюбилась в студента, а тот, когда узнал, что она беременная, сбежал и скрылся так, что не найти. Неужели это он? А как его звать?
     – Григорий Никитович Грач, – и переслал его фотографии, добавив: – На твое усмотрение. Как посчитаешь нужным, так и поступи.
     – Ладно, я позвоню.
     Я продолжил рыбалку. Проверил самоподсекающую удочку, а там сидел карась, которого я не заметил, как он попался. То сазанище здоровый, а то карась, правда, большой, наверное, граммов 800, если не килограмм. Еще раз заправил червей и забросил донку. На вторую удочку попалась плотвичка.
     Прошло достаточно времени, когда раздался звонок. Звонила дочь Наталья. Говорит:
     – Ты знаешь, это и есть тот студент, который сбежал. И Екатерина говорит, что сын ее – от него. После его исчезновения она поссорилась с родителями, обвинив мать в случившемся, и ушла жить к бабушке по отцовской линии. Мать требовала от нее избавиться от ребенка и говорила, что не хватало им еще, чтобы в их семье появился ребенок от какого-то мужика, не бывать такому! Но Екатерина все-таки родила и бедствовала практически, выживая на бабушкину пенсию, пока та была еще жива. Подрабатывала репетиторством и мыла полы. Вот такая судьба и история. А там дальше сам думай, как поступить.
     Я позвонил Григорию Никитовичу и сказал:
     – Срочно приезжай! Мне очень надо с тобой поговорить.
     – А что случилось?
     – Это очень срочно. Приезжай.
     Вскоре смотрю, летит джип. Грач выходит из джипа:
     – Что стряслось?
     Я сидел за столиком. Посмотрел на него:
     – Так каких о тебе нехороших слов наговорила мать Екатерины?
     – Много каких. До сих пор вспоминать неприятно и тяжело.
     – Так я еще добавлю, что ты подлец самый настоящий, трус и вообще ничтожество. Тут мне, понимаешь, распинался, что он любит ее. А оказывается, ты сбежал, когда узнал, что она беременна. Трус ты и подлец!
     Он изменился в лице, побагровел и даже, по-моему, схватился за нож.
     – Вы что говорите!
     – А то, что есть: ты трус и подлец! Девочка от него была беременная, а он смотался и еще из себя личность благородную корчит! Письма он не читал! А ты прочитал бы!
     – Я попрошу выбирать слова!
     Я открыл на телефоне фотографию, которую переслала мне Наташа:
     – Вот эту женщину ты знаешь?
     – Это Катя.
     – Как ты догадался?
     – Ее трудно не узнать.
     – А вот это кто, ты знаешь? – я показываю фото пятилетнего мальчика.
     – Нет, не знаю.
     – Так это твой сын!
     – Как сын?
     – Так сын. Вот отсчитай, пожалуйста, от 15 апреля пять лет и девять месяцев. Где ты это время был?
     Он задумался:
     – От 15 апреля пять лет и девять месяцев? Так это июль, Саратовская ГЭС, общежитие. Мы же тогда с Катей в общежитии вместе жили… И это мой сын?
     – Да, это твой сын.
     И вдруг он упал на колени, схватил себя за волосы и то ли заорал, то ли завыл:
     – Сын! Мой сын!
     Подошел к дереву, уперся лбом в дерево и кулаками стучит в дереву:
     – Мой сын!
     Потом сел в джип и уехал.
     Прошло около часа. Вдруг опять подъезжает этот же джип. Выскакивает Григорий, а вслед за ним выходит, как я понял, его отец. Григорий кричит:
     – Дай телефон! Дай Катин телефон! И адрес Кати напиши!
     А я уже все написал: и адрес Катерины, и адрес детского садика, и свой адрес, и телефон Наташи, и телефон Кати.
     – Дай телефон, Катин дай телефон!
     – На.
     Он стал набирать. Упал на колени и стал говорить:
     – Катенька, любовь моя, прости меня, не знал я, не знал, что ты беременная! Что же ты мне не сказала? Вот я стою перед отцом своим на коленях, прошу, умоляю тебя, прости меня! Прости! Не знал я. Я не хотел, чтобы ты поссорилась с родителями, поэтому исчез. Прости меня, прости, дорогая!
     Отец его подошел к багажнику, потом подошел ко мне:
     – Скажи, что произошло на самом деле?
     – Да вот увидел у него фотографию в папке. Оказалось, эта женщина мне знакома. Ее сын с моим внуком ходят в один садик, и частенько я забирал из садика этого мальчика к себе домой, поскольку Екатерина Викторовна подрабатывала вечерами и задерживалась, а потом забирала сына от нас к себе, поскольку мы рядом живем. Выяснилось, что Григорий Никитич – отец этого мальчика, что они с Катей на практике жили, как муж и жена, а потом мать Кати наговорила ему нехороших слов, и вот так все сложилось.
     – Как проверил все?
     – Моя дочь Наташа дружит с Катей. Я отослал своей дочери фотографию Григория Никитича, она показала фото Екатерине, та узнала его, и вот сейчас они по телефону беседуют.
     Отец сказал:
     – Спасибо тебе. Спасибо, что не прошел мимо. Вот тебе подарочек, возьми.
     – Что это?
     – Возьми, потом посмотришь.
     Это были два тяжелых бокса килограмм по тридцать. Мы вдвоем поставили их в багажник моей машины.
     – Это мед. Возьми. Спасибо, не прошел мимо. Я, наверно, сейчас полечу вместе с ним в Питер, а то как бы он там бед не наделал. Он же как сумасшедший прилетел домой, кричал, что у него сын, что у него жена. Стал переодеваться. Все наличные деньги рассовал по карманам. Чего доброго, еще тещу там придушит, так что я поеду с ним.
     Они уехали. Григорий хотел за руль сесть, но отец сказал:
     – Подь назад.
     Тот сел назад и опять стал по телефону, очевидно, с Катериной говорить.
     Вот в такую историю я влип.
     После того как они уехали, я еще порыбачил. Попался мне еще один приличный сазан под два с половиной килограмма. И на другую удочку лещик попался, подлещики. В общем, превысил я, конечно, норму, но в общей сложности около 11 килограмм было, как и говорил Григорий Никитич.
     Я смотался, собрал столик и кресло, стульчики. Все сложил. Еще раз все посмотрел, не забыл ли чего. Приехал к брату. Он увидел боксы:
     – Это что такое?
     – Да вот выловил.
     – Что за шутки?
     Я рассказал ему, какая история произошла.
     Прошло дней десять, двенадцать. Я уже собирался уезжать до дому. Мы сидели с братом на улице под яблоней, разбирали снасти, соображали, куда бы еще напоследок съездить порыбачить. Я предлагал съездить на Белую. Он говорит:
     – Нет, далековато. Давай на спиртзаводской пруд съездим.
     – Ну как хочешь, давай так.
     Раздался звонок в калитке, брат пошел открывать. Я услышал голоса, кто-то спрашивал про меня. Я вышел. Это Григорий Никитич был, а рядом стояли Екатерина Викторовна и ее сын Сашка. Он увидел меня и подбежал ко мне:
     – Дедушка, дедушка, у меня папа нашелся! Ты знаешь, папа-то где-то заблудился, а теперь нашелся. И он привез нас к себе домой, а там у них дома чего только нет. Там знаешь, сколько зверей, – и он мне стал рассказывать, какие там птицы, индюки. – У них даже корова там! Она молоко дает. Оно точно такое, как в магазине, только из сисек.
     Подошла Екатерина, уткнулась мне в грудь, расплакалась.
     – Спасибо вам! Спасибо, что вы не прошли мимо.
     А Григорий:
     – Так, давайте оба собирайтесь, и поехали.
     – Куда это поехали?
     – Вот, – показывает паспорт, – поставили сегодня штамп, что мы муж и жена. Поедем это дело отмечать.
     Брат сказал:
     – С удовольствием, но не могу.
     Какое-то там у него собрание или еще что. Григорий мне:
     – Давай одевайся в цивильное и знай, что раньше, чем через три дня, здесь не появишься.
     Я пошел переоделся. Взял в запас пару футболок, рубашку. И мы поехали. Я сел на заднее сидение рядом с мальчишкой. Катерина села спереди. Григорий Никитич сел за руль, положил руку на рычаг скоростей, а она свою руку – на его. Друг на друга заглядываются. Я говорю:
     – Григорий, смотри лучше на дорогу, а то сзади сын сидит.
     Мы приехали,  там, в их стане как он говорил, готовились к торжеству. В саду был натянут полог, стояли столы, на столах уже расставлены посуда, напитки. Народ собирался. Когда приехали мы, все стали подходить, поздравлять. А когда я уезжал от брата, то спросил его:
     – Что подарить?
     – Да какой подарок? Подарки дарили, когда был дефицит в России, а сейчас деньги клади в конверт, да и все, а там они сами пусть что хотят, то и покупают. Вот и самый лучший подарок. Есть у тебя наличные? Хочешь, я могу тебе добавить.
     – Нет, спасибо. Если есть конвертик, дай.
     У меня были наличные. Брат дал мне конверт. И я вручил на месте молодым свой подарок.
     Отец Григория, взяв слово, пожелал молодым счастья, здоровья, долгих-долгих лет счастливой жизни. Все выпили, стали закусывать. Стали гости говорить тосты. Дошла очередь до меня. Я тоже сказал тост. Потом, когда уже подвыпили, ко мне посыпались вопросы о Питере и о том, как это я угадал, просили все рассказать в подробностях. Я рассказывал  и заметил за собой, что кой-чего начал фантазировать. И вот так прошло два с половиной дня. На третий день Григорий Никитич отвез меня в Новокубанск. Затем я отбыл в Питер. Вот в такую я влип историю и помог соединиться двум любящим людям, когда-то сделавшим глупость, доставив столько бед друг другу. Надеюсь, все у них будет хорошо. Когда я уезжал от них, то спросил мальчика:
     – Поехали в Петербург?
     – Нет, не поеду, нечего там делать, тут вон сколько животных, тут и тепло, нет, я здесь останусь.
     – А мама?
     – А мама сказала, она папу никуда не отпустит, а то он опять заблудится.
     – А папа?
     – А папа сказал, что он маму никуда не отпустит.
     – Так они здесь останутся?
     – А я не знаю. Я вот с дедушкой и бабушкой буду. А они как хотят. Я здесь остаюсь. А то они еще и вдвоем заблудятся, потом где их икать?
     – Ну хорошо. Другу твоему передать привет?
     – Да, другу передавай привет, – ответил он, как взрослый.
     Вот такая история. Ладно, засиделись мы. Давай еще чайку да спать. А то на утреннюю зорьку опоздаем.
     И мы разошлись по своим комнатам.