Кресло, девушка, игла и нитка

 


Итак, вы - кресло. Добротное, хоть и далеко не новое кресло. Не старое, вовсе нет; правильнее будет сказать - старинное. Настоящий антиквариат. С алой, как у верных "подтельников" самих королей, обивкой. А деревянные ножки и подлокотники украшает искусная резьба, нанесенная рукой неизвестного мастера. Словом, вы можете быть довольны собой, ведь к тому же в вас сидит приятная девушка. Не менее достойной породы, чем ваша, хоть и антиквариатом ее, конечно, не назовешь. Девушка, правда, тщится пришить себя к вам при помощи довольно большой иглы: вот она, нахмурившись и прикусив губу, насквозь прокалывает свой бок, затем - вашу спинку, и после этого, вынув иглу с покрасневшей нитью из вас, повторяет все то же самое, но с обратной стороны, делая очередной весьма крепкий, хоть и неровный, стежок, с тем чтобы снова отправить иглу в путешествие через теплые дебри   плоти.

Девушке очень больно, судя по ее лицу (что ожидаемо). Но и не столь невыносимо больно, чтобы остановиться.

Вы же, обретя некий ум, нечто вроде сознания, какое-то время молча наблюдаете за ней, но вскоре решаете все-таки заговорить с незнакомкой.

            - Ну? Как оно?

            - А?

            - Вот зачем?

            - Что, зачем?

            - Зачем ты, скажи-ка, делаешь это? Какой черт тебя толкнул?

            - Что-что?

            - Зачем ты пришиваешь себя ко мне?

            - А? Не знаю… Почему бы и нет?

            - Не знаешь?

            - Не знаю. Не знаю, да. Слушай, я уже и не помню. Я так давно начала… Давно мучаюсь. Видишь ли, это оказалось тяжелой задачей… Да ты и сам наблюдал.

            - И где же ты иглу такую взяла?

            - Из тебя прямо и торчала, кажется… Нет, сперва не было, а потом сама вышла прямо из спинки с продетой в нее нитью… Не помню. Не помню тоже.

            - Ну хорошо, не помнишь, не знаешь, но должна же ты понимать, что теперь ты стала частью моей обивки? Ты сама теперь кресло, разве нет?

            - Ладно. Пусть будет так.

            - Так, да?

            - Так, да.

            - Отлично, а если, допустим, кто-нибудь решит усесться на нас? Вернее, даже на тебя в первую очередь. Как ты к этому отнесешься? Ты подумала?

            - Что ж… я…

            - Само собой, не подумала.

            - Не хотелось бы. Хотя тут смотря кто.

            - К примеру, кто-нибудь тучный… Нет, ОЧЕНЬ тучный… ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ тучный!

            Да, вот хотя бы тот самый…

            Очень тучный господин?

          

Вы словно предчувствовали это. Не успели договорить, как в комнату (больше похожую на длинный узкий коридор) вваливается он - господин именно такого рода. Тучный, прекрасно тучный господин в сделанном, очевидно, на заказ, фраке (заказ, после которого склад тканей портного был, наверняка, опустошен).

Господин запыхался. Он страшно устал. Прислонившись к стене, он резко срывает цилиндр своей огромной, оснащенной толстыми пальцами, ладонью, и швыряет его на пол. Затем восклицает сильно охрипшим голосом:

            - Ох, боже! Ну как же мне хочется присесть!

            Мои бедные, мои бедные больные ноги скоро не выдержат этого бренного тела!

            Ох!

            Куда угодно, только бы свалиться на что-нибудь!

            На что угодно! Но, желательно, на что-нибудь мягкое, конечно, ибо моя не менее больная спина…

И тут-то он замечает вас…

В глазах тучного господина тотчас вспыхивает надежда, что словно возвращает ему надломившийся стержень - он выпрямляется и подходит на пару шагов, вглядываясь в вашу сторону сквозь полумрак помещения.

"Ага, кресло, о! Отличное, просторное кресло! Хотя выглядит как-то гротескно отсюда. Что за обивка? Черт, все гротескное я презираю, ведь я - убежденный монархист! Не раз я клялся, что никогда не сяду на слишком гротескное кресло, если только сама Королева не потребует этого… С другой стороны, свидетелей здесь нет. Да и я уже не молод, и не так здоров, что оправдывает меня. Как же поступить? Неужели придется предать свои принципы? И это в такой день? В такой важный государственный праздник?!"

Мужчина сжимает ладонь в кулачище, видимо, намереваясь драматично трясти им перед собой, выражая гнев, - только вот кулаку тут же приходится разоблачиться обратно в ладонь, дабы упереться в стену и не позволить бесславно упасть вдруг пошатнувшимся телесам господина.

Ему снова приходится чуть отдышаться.

"Кого я обманываю, мне все равно не устоять… не устоять физически... А разве будет лучше валяться на грязном полу? Ах, а ведь в молодости я был буквально чемпионом стояния. Я мог стоять, не сходя с места, шестнадцать часов - и это на улице, в любую погоду! Мальчишки-газетчики засекали время и с восхищением обсуждали меня. Люди, ЛЮДИ к ним подходили узнать, сколько я уже стою! Посторонние люди! А я лишь хотел доказать моему отцу, что тоже смог бы служить в почетном карауле, куда, якобы из-за дурной репутации, не взяли меня… Да, я бы смог. Я смог бы стоять, как и он, перед дворцом без движения, долгие часы… Да и сидеть тоже. И лежать… Но сегодня - лишь сидеть и лежать, пожалуй…"

Медленно и вразвалку он начинает двигаться в вашу сторону. Вы думаете: "Видимо, столкновения не избежать". А девушка испуганно вдавливает в вашу спинку шею:

            - Идет… идет! Кошмар, я не хочу, чтобы он на меня садился!

            - Даже я не хочу, а что поделаешь? В твоем случае сама виновата.

            - Как же быть?

            - Ладно, не будем предаваться панике, - легкое злорадство сменяется в вас сочувствием. - Просто скажи ему, что кресло занято, что ты в нем сидишь, вот и все.

            - О, и правда! Хорошая мысль! - Радостно шепчет девушка, после чего громко обращается к господину:

            - Простите, милостивый государь, но кресло, боюсь, занято! Я в нем сижу!

            - А? Что?

Господин удивленно останавливается и, напряженно сопя, утирает лоб платком.

            - Ах… Прошу меня извинить, я, право…  Я не разглядел вас в этом полумраке… ох… Вы, должно быть, спали, а я вас разбудил… Думаю, слышали, как я тут разглагольствовал. Имею подобную привычку - сам с собой, когда один…

Неловко усмехнувшись, мужчина вновь направляется в вашу сторону - еще медленнее, чем прежде, и продолжая держаться за стену рукой.

            - Еще раз простите: я все понимаю, конечно. Но, тем не менее, имею наглость попросить вас уступить мне место. Я - старик, не более чем больной старик, и оттого не нахожу слишком зазорной сию просьбу… Проявите же сочувствие ко мне, юная леди, и не судите строго. Весь день я гонялся за беспризорниками по жаре, чтобы одаривать их скромными подарками и трепать по головам… Вам, может быть, известно, насколько они недоверчивы - завидев незнакомца, непременно пускаются наутек. Не могу их винить за это… Улица, улица сделала их такими, а виноваты прежде всего мы. Ведь улица - не более чем наковальня, а уж молот - да, молот! - само наше общество! Если вы, мадам, читаете газеты, то могли видеть - не так давно напечатали мою речь, которой я имел честь открывать бесплатную столовую… Выручать несчастных детей деньгами и лаской - это мой священный долг. Как и всякого честного гражданина, чувствующего ответственность за свою страну, за ее будущее, за… за…

            (Похоже, он вновь запыхался.)

            -  Словом, прошу уступить мне место, иначе я попросту свалюсь на вас…

            - Ты слышало? Не помогло! Он скоро на меня усядется!

            - Попробуй проявить твердость. Скажи, что не собираешься уступать. Допустим, из принципа.

            - Слушайте! - Девушка пытается звучать строже. - Я не могу уступить вам кресло. Я - дама, тогда как вы, прошу заметить, мужчина. Мне полагается сидеть, а вам - стоять. И стоять передо мной на коленях.

            - Э, нет… - На сей раз тучный господин даже не замедлился. - Ищите для этого кого помоложе. Какого-нибудь романтичного юнца. Пускай он стоит перед вами на коленях. Один раз я вставал - на одно, правда, - перед своей будущей женой, делая предложение. А потом меня пришлось поднимать пятерым официантам. Да, это был поздний брак, поздний брак, юная леди. Самый надежный, я вам скажу…

            - Без толку! - Девушка не желает вслушиваться в мудрые рассуждения тучного господина о преимуществах позднего брака и обращается к вам. - Хотелось бы мне оторваться от тебя, да не выходит. Не сдвинуться даже вместе с тобой. Ты что, прибито к полу?

            - Похоже, что так.

            - Может, признаться, что я пришила себя и не могу подняться?

            - Думаю, это будет ошибкой. Он справедливо расценит тебя как часть моей обивки, что будет абсолютно логичным с его стороны. Тогда он точно усядется, имея на то полное моральное право.

            - Мне начинает казаться, что главной ошибкой было пришить себя к тебе.

            - Серьезно? Да ладно?

            - Разве нет? - Девушка явно не распознала вашей иронии. - Мне не выдержать его посадки. Я слишком хрупка. Я погибну. Пришиваться к тебе было глупой идеей, даже не спорь. Сейчас я жалею об этом, ведь скоро завершится мой земной путь. А еще недавно я взирала из окна моей комнаты на ясное небо, предвкушая, как много хорошего меня ждет впереди… Но, увы, сегодня я допустила роковую ошибку…

            - Знаешь, моя индейская мудрость подсказывает мне, что иногда лучше вообще ничего не предпринимать.

            - Индейская? А почему индейская?

Отвечать уже поздно. Сопящий, тучный и чрезвычайно словоохотливый господин уже перед вами. Поход до кресла, сопровождаемое жаркими речами, окончательно выбило его из сил, поэтому на девушку он даже не смотрит - его усталый взгляд устремлен только в пол.

            - Прошу вашу руку, мадам. Я помогу вам встать.

Отбросив всякую вежливость, господин берет руку пришитой к вам девушки и тянет на себя. Девушка, как бы она того не хотела, не поддается, из-за чего мужчине приходится потянуть сильнее, невольно откинувшись назад… и потеряв равновесие.

Отшатнувшись на пару неловких шагов, каким-то чудом мужчина не валится на спину. И поскольку руку девицы он не выпускал, а вы, в данном случае весьма кстати, крепко приделаны к полу, его оплошность помогает девушке наконец от вас оторваться.

Конечно, ее резкое освобождение крайне болезненно и сопровождается диким криком. Это окончательно сбивает господина, и тот уже не в состоянии удерживать шаткое равновесие своих телес. Стремясь смягчить падение, он обрушивает весь грандиозный масштаб своей личности на вас. Разнося ваш облик в щепки…

Впрочем, теперь вы, как и девушка, освобождены. Освобожден также и другой дух, населявший кресло. Темный дух, демон, что и заставлял всякого, кто сядет в кресло, пришивать себя к нему.

            - Да, все так, - простодушно объясняет дух, - только я не демон, а Бог Перун.

            А это кресло было в доме, построенном на старом индейском кладбище в Перми.

            Что-что? Вы спрашиваете, как индейское кладбище оказалось на Урале? Хороший вопрос. Лучше спросить у тех, кто был там захоронен.

            Да, и меня захоронили там, но по ошибке.

            Я не общался с другими духами даже после того, как мы все переместились в дом.

            Сейчас дом заброшен. А мебель распродали, значит… А? Что я забыл в Перми? Часто ездил к одной женщине. Хорошая женщина такая, хоть и с двумя детьми. Бухгалтер на овощебазе. Так у нас с ней и не сложилось, правда…

            Но там еще один был. А я все равно продолжал к ней ездить. Не знаю, на что рассчитывал.

            Ну а потом - фестиваль уральского рока. Бутылка, случайно прилетевшая мне в голову…

            Глупо как-то вышло, в общем. И это я про все вообще…

            Но, главное, теперь-то я ухожу в небытие.

            А что до вас - счастливо оставаться в этом темном затхлом помещении, ребята.