И остави нам долги наша

Телеграмма была короткой: «Скончался И.И. Курихин. Приезжайте на похороны». Её принесла тётя Аня и прочитала маме, своей сестре. Потом Тётя Аня сказала:
- Я поговорила со своим мужем Леонидом и попросила его съездить на похороны Ильи Ивановича. Спроси Сашу поедет ли он с ним.
Когда я пришёл из школы, мама сказала:
- Саша, умер Илья Иванович, родной брат нашего дедушки Вани. Дядя Лёня собирается поехать к нему на похороны в дом престарелых и инвалидов, который находится в Тульской области. Ты хочешь с ним поехать? Один раз в жизни, лет девять назад, когда мне было семь лет, я видел дедушку Илью. Однако запомнил его хорошо. Слова мамы я воспринял, как необходимость отдать последний долг и проводить в последний путь дедушку Илью, поэтому согласился:
- Да, я поеду.
Тётя Аня с дядей Лёней жили в соседнем доме, поэтому я часто запросто ходил к ним в гости, особенно по вечерам, когда по телевизору шёл футбольный матч с участием «Спартака». Дядя Лёня заразил меня своим благоговейным отношением к футболу и любимой команде. Я также стал заядлым болельщиком команды «Спартак». В свою очередь дядя Лёня тоже иногда запросто заходил к нам в гости, особенно, когда надо было отметить какое-то событие и выпить по этому поводу вина с моим отцом на кухне.
В воскресенье, чуть свет, дядя Лёня позвонил в нашу квартиру. Несмотря на то, что ещё не было и шести часов, я уже был одет и ждал, когда мы отправимся в неблизкий путь. Нам с дядей Лёней было не привыкать вставать очень рано. Летом в деревне мы уходили на рыбалку часов в пять утра, едва забрезжит свет. Не заставляя себя долго ждать, я выскочил на улицу. В первые дни сентября по утрам уже было прохладно. Однако эта свежесть утреннего воздуха очень бодрила и заставляла быстрей двигаться. Внутренне я всё же ожидал, что днём будет тепло, так как дни стояли погожие.
В почти пустом автобусе мы доехали до Курского вокзала и сели в электричку до Тулы. Электричка была также полупустая. Я примостился у окна. Окончательно рассвело. Через запотевшее стекло мелькали постройки и деревья. Я прислонился лбом к холодному стеклу, но смотрел не на мелькающий пейзаж за окном, а за капелькой воды, которая скатывалась по внутренней поверхности стекла в окне. Мне вспомнился дедушка Илья.
Тогда был ещё жив и мой родной дедушка Иван. Дедушка Илья был его младшим братом и приехал к нам в гости из своего дома престарелых и инвалидов. Этот дом находился  в Суворовском районе Тульской области, куда несколько лет назад определил его дедушка Иван. Худощавый и небольшого роста  дедушка Илья совсем не был похож на своего брата, плотно сбитого деда Ивана, который в молодости был одним из самых задиристых парней в деревне. В отличие от своего грозного брата дедушку Илью можно было охарактеризовать одним словом: кроткий. Голос у него был тихий и ласковый, а произношение немного картавое. Наверное, если бы я в то время верил в Бога, то его можно было бы ещё назвать смиренным или убогим, что означает: у Бога, при Боге. У дедушки Ильи с рождения не работала левая рука, она висела, как плеть. Он был инвалидом с детства. Мне казалось, что дедушка Илья должен был испытывать от этого большие неудобства. Однако он никогда не жаловался на свою жизнь и смиренно переносил все испытания. Говорил он мало и почти никогда не ругался. Самым бранным словом, которое я от него слышал, было слово: «оглашенный». Я ещё не понимал значения этого слова, поэтому сначала считал его бранным. Но дедушка Илья произносил его с благообразным лицом, которое было освещено приятной улыбкой, поэтому я никогда на него не обижался. Я постоянно носился то по дому, то по двору, как угорелый и часто слышал вслед себе слово «оглашенный», поэтому потом в памяти у меня это слово прочно связалось со словом непоседливый или неугомонный. Тётя Аня сказала мне, что дедушка Илья был очень набожным человеком, никогда не был женат, поэтому ближе нас у него родственников не было.
В правом углу нашей маленькой кухни висела икона Богородицы с младенцем Иисусом Христом в красивом серебристом окладе. Перед ней всегда молилась бабушка Даша, вторая жена моего дедушки Ивана. Бабушка Даша всегда украшала её в дни религиозных праздников, то веточками вербы или берёзы, то искусственными цветами. От бабушки Даши в дни этих праздников пахнет по-особенному, по-церковному, ладаном. Я запомнил этот запах, когда она не раз брала меня с собой на службу в церковь на Калитниковском кладбище, которая находится недалеко от нашего дома. Дедушка Илья также, как и бабушка Даша, каждое утро и вечер вставал перед иконой и беззвучно молился Богу.
Обычно, когда я приходил из школы, то видел, как дедушка Илья тихонько сидел на кухне и смотрел в окно на улицу. Я говорил ему:
- Дедушка Илья, пойдём во двор. Я хочу покататься на качелях.
Дело в том, что в нашем дворе качелей не было. Приходилось идти в соседний двор, в котором мальчишки были вредные и не давали качаться ребятам из соседних дворов. Они сразу занимали качели, если видели, что кто-то чужой хочет на них покачаться. А мне постоянно очень хотелось качаться на качелях. Дедушка Илья всегда соглашался, и мы шли в соседний двор. Когда мальчишки видели, что я подхожу с взрослым человеком, то не рисковали занимать качели, если они были пусты. Я подходил первый и гордо, с независимым видом и большим наслаждением качался на качелях. Качели были большие, на подшипниках. Они двигались плавно и бесшумно. Мои ноги взметались высоко над перекладиной, к которой крепились качели. Дедушка Илья стоял в сторонке и смотрел, как я качаюсь. Я поглядывал на ребят, собравшихся недалеко кучкой, и про себя благодарил дедушку Илью за помощь. Покачавшись вдоволь, довольный я шёл обратно.
Дедушка Илья прожил у нас две недели. Почти каждый день мы ходили кататься на качелях. К моему большому огорчению наступил день, когда он собрался уезжать. Всей семьёй мы собирали его в дорогу. Дедушка Ваня отдал ему своё ещё хорошее зимнее пальто с немного выцветшим воротником из овчины. Мой папа отдал ему свою не новую, но ещё крепкую зимнюю шапку-ушанку из овчины с кожаным верхом, потёртым в некоторых местах. В холщовую сумку, которая была перекинута через его плечо, мама положила продукты. В завершении всего дедушка Ваня дал ему с собой десять рублей. Мне было жаль расставаться с дедушкой Ильёй, который никогда не кричал на меня и не бранил за проступки. С тех пор дедушки Ильи я никогда живым не видел.
Я вспоминал дедушку Илью, прижавшись лбом к холодному стеклу окна электрички, которая несла нас в Тулу. Три часа пролетели незаметно. В десять часов с небольшим мы уже были в Туле. На автовокзале мы выяснили маршрут до дома престарелых и инвалидов и ещё через три часа были на месте.
Была середина тёплого сентябрьского дня. Яркое солнце совсем не вписывалось в наше не очень радостное настроение. Вокруг небольшой деревушки, где находился дом престарелых и инвалидов, широко раскинулись ещё не убранные поля пшеницы. Весело щебетали птицы, стрекотали кузнечики, из болота рядом с дорогой доносилось дружное кваканье. Природа настраивала на благоприятный лад.
Мы подошли к дому престарелых и инвалидов, который состоял из двух двухэтажных деревянных корпусов. Между корпусами был широкий двор с клумбой. Вокруг клумбы стояли деревянные скамейки, на которых сидели и грелись на солнышке люди. Другие люди прохаживались по двору. Дядя Лёня прошёл в кабинет к заведующей, а я продолжал наблюдать за местными обитателями. Сразу бросилось в глаза, что все жители были похожи друг на друга. Это впечатление сложилось из-за того, что на многих была одинаковая одежда в виде тёмно-коричневых курток и бесформенных штанов, больше похожих на шаровары. Я увидел какую-то всеобщую заторможенность: тихое бесцельное праздношатание. Потом я обратил внимание на их глаза, в которых не было не то что радости, но даже и интереса к чему бы то ни было.  Женщин я не видел. Инвалидов было немного. Время от времени к кому-то из обитателей подходила женщина в белом халате и давала указания, которые послушно выполнялись. В общем, картина была скучная и невесёлая.
Вместе с дядей Лёней вышла заведующая, также в белом халате, и повела нас к пристройке одного из корпусов, где находился деревянный гроб из плохо отёсанных и наспех сбитых досок с телом дедушки Ильи. Сухонькое лицо дедушки Ильи обросло небольшой бородкой, но не утратило своей благообразности. Заведующая сказала:
- Илья Иванович жил тихо и также тихо скончался во сне.
Потом она привела двух мужчин покрепче из числа местных жителей в серых заляпанных грязью телогрейках и таких же грязных сапогах, которые накрыли гроб крышкой и погрузили на телегу. Так, вчетвером мы и отправились на кладбище. Бессловесные мужчины вели под уздцы лошадь, а дядя Лёня и я понуро шли позади телеги. Грузный дядя Лёня шёл тяжело, хромая на правую ногу. На заводе ему раздробило большой палец на правой ноге, и одну фалангу пальца пришлось отрезать. Его хромота проявлялась гораздо заметнее, когда он очень уставал. Опять я ощутил какое-то несоответствие играющей всеми лучами солнца природы и нашей траурной процессии. Как будто пролетающая рядом ласточка кричала:
- Разве можно умирать в такую прекрасную пору?
Но никто не мог ей ответить. Мы шли по просёлочной дороге ярко освещённой солнцем. Вдоль дороги справа, со стороны оврага густели заросли высоких розовых цветов Ивана-да-Марьи. Пижма сверкала на солнце своими золотыми шапками. Голубые васильки пробивались через плотные кордоны подступающей к дороге с левой стороны пшеницы. На небе не было ни единого облачка. Солнце грело наши головы и плечи. Становилось жарко. Я снял куртку, вздохнул полной грудью аромат степных цветов и ощутил тонкий запах колосящейся пшеницы.
Деревенский погост находился на краю неглубокого оврага, внизу которого журчал прозрачный ручеёк. Из глубины оврага пахнуло свежестью и уже начавшими преть опавшими листьями, которые сносило в овраг ветром. Между заросших высокой травой холмиков могил, кое-где проросли небольшие белые берёзки. Они очень оживляли эту безрадостную картину кладбища, как будто чьи-то светлые души проявились из-под земли в виде этих тоненьких зелёных созданий в белых фартучках. Я сразу увидел свежевскопанную могилу на краю ничем не огороженного кладбища. Один из мужиков свернул с просёлочной дороги и повёл лошадь по лугу по направлению к вырытой могиле. Телега, скрипнув, остановилась. Мужики сняли крышку с гроба и прислонили её к телеге. Потом аккуратно проставили гроб с телом на свежий земляной холмик рядом с могильной ямой. Неизвестно откуда пришла деревенская женщина средних лет с букетом полевых цветов и сказала:
- Я жена вот его, Михаила.
Она показала на одного из наших мужиков.
- Давайте я украшу цветами покойного.
Дядя Лёня согласно кивнул и сказал:
- Спасибо.
Женщина подошла к гробу и бережно разложила цветы вокруг головы дедушки Ильи. Действительно получилось красиво. Ветерок ласково трепал небольшую бородку и разноцветные лепестки цветов. Светлое лицо дедушки Ильи было спокойным и умиротворённым, как будто он достиг того, к чему стремился всю свою жизнь. Нательный алюминиевый крестик на тоненькой верёвочке лежал поверх белой простыни, в которую было завёрнуто тело. Некоторое время мы молча стояли. Мужики взялись за крышку гроба и посмотрели на дядю Лёню, как бы спрашивая:
- Закрывать?
Дядя Лёня сказал:
- Закрывайте.
Мужики деловито накрыли крышку гроба и прибили её шестью крупными гвоздями. Просунули под гроб верёвки, перекинули их через плечи, приподняли гроб и стали осторожно опускать его на дно. Потом вытащили верёвки из-под гроба, взяли в руки лопаты и остановились. Михаил сказал:
- Родственникам нужно кинуть горсть земли на крышку гроба.
Мы подошли и кинули по горсти тёплой и влажной земли, которая с глухим звуком разбилась о доски. Землекопы начали потихоньку закапывать гроб. Солнце клонилось к горизонту, но ещё достаточно сильно пригревало. Телогрейки были сброшены на землю. Через некоторое время появился новый земляной холмик из светлого суглинка. Мужики утрамбовали его лопатами со всех сторон, а Михаил у изголовья могилы молотком вбил колышек с табличкой, который дала ему заведующая. На деревянной дощечке было написано «Курихин Илья Иванович (1902-1974)».
Мужики устало повалились на заросший разнотравьем луг рядом с могилой. Я пригляделся к Михаилу. Ему было лет сорок. Фигура у него была коренастая и плотная. Под фланелевой цветной рубашкой вырисовывались крупные мускулы на вытянутых руках. Чувствовалось, что сила у него недюжинная. Лицо, густо заросшее рыжей щетиной почти до самых глаз, было обветренным и загорелым. Только красные глаза выдавали большого любителя выпить.
Женщина присела на мягкую траву рядом. Мы с дядей Лёней тоже вдруг почувствовали усталость. Я постелил куртку на траву, и мы сели. Образовался некий кружок. Дядя Лёня кивнул на нашу сумку, стоявшую поодаль, и сказал:
- Саша, доставай вино и продукты.
Я достал из сумки газету и расселил её в центре этого кружка. Потом вытащил бутылку водки, бутылку вина, два маленьких гранёных стаканчика, белый хлеб с колбасой, яблоки и разложил всё это на газете. Налив водки в гранёные стаканчики, я один протянул дяде Лёне, а второй - Михаилу. Дядя Лёня, посмотрев куда-то вниз, коротко произнёс:
- Давайте помянем раба Божия Илью Ивановича, пусть земля будет ему пухом, безобидный был человек.
Они выпили, не чокаясь. Дядя Лёня вдруг закашлялся и сказал:
- Что-то сегодня водка совсем не идёт.
Я зачем-то спросил женщину:
- Вам налить водки или вина?
Женщина в ответ только улыбнулась. А дядя Лёня сказал мне с некоторым возмущением:
- Конечно водки! Землекопам всегда полагается наливать только водку!
Я разлил водку по стаканам ещё раз. Оставшиеся наши новые знакомые помянули дедушку Илью молча. Потом все закусили и неразговорчивый Михаил, немного разомлев, произнёс:
- Заведующая часто зовёт нас помочь похоронить умерших в доме престарелых. Хорошо, что вы дали телеграмму о том, что приедете. Иначе мы не успели бы выкопать могилу к сегодняшнему дню.
Он полулежал, облокотившись на правую руку. Левой рукой достал из кармана кисет с махоркой. Ей же оторвал большой кусок газеты, которая лежала вместо скатерти, насыпал в неё крупной махорки и начал скручивать «козью ножку». Заядлый курильщик дядя Лёня, который постоянно курил сигареты с фильтром «Столичные», оживился:
- Михаил, разреши-ка и мне закурить махорки.
Михаил молча протянул ему кисет. Дядя Лёня также оторвал кусок газеты и скрутил большую «козью ножку». После первой глубокой затяжки дядя Лёня блаженно выдохнул дым и сказал нараспев, закатив глаза к небу:
- Таба-а-ак!
Аромат махорки заполонил всё ближайшее пространство. Мне нравился этот крепкий и вместе с тем сладковатый, особенный запах махорки. Оба курильщика с необъяснимым наслаждением затягивались и выпускали клубы бело-серого дыма. Это было похоже на ритуал индейцев, когда они раскуривают трубку мира или войны.
Выкурив «козью ножку», Дядя Лёня опять обратился ко мне:
- Наливай ещё. Только мне больше не наливай, не могу.
Я разлил водку. После того, как работники молча выпили ещё по одному разу, Михаил разговорился:
- Мы не всех хороним в гробах. Если только кто-то из родственников приезжает. Но это бывает редко, потому что у многих родственников нет или не они хотят их знать. Тяжело приходится зимой. Тогда и хороним не сразу, а бывало и по два человека в одну могилу. Так что вашему родственнику повезло. Его похоронили и в гробу, и в персональную могилу. Даже табличку заведующая подготовила. Посмотрите на другие заросшие травой могилы. Практически ни на одной могиле нет такой таблички. Да и ухаживать за могилами некому.
Потом Михаил откинулся на спину, растянулся на траве и уперся глазами в небо. Я тоже взглянул на небо. Над нами тихо висело единственное белоснежное облачко посреди голубого-преголубого неба. Оно смотрело на нас сверху, радовалось хорошему дню и вдруг появившейся компании людей, которая собралась ради раба Божия Ильи. Мне показалось, что это дедушка Илья улыбается нам сверху своей застенчивой и кроткой улыбкой.
Между тем солнце уже близилось к закату. Водка была выпита. Непочатую бутылку вина дядя Лёня отдал женщине. На прощание она сказала:
- В Москву быстрее доедете через Калугу, до неё ближе. Скоро будет автобус.
В дом престарелых и инвалидов мы заходить не стали, а побрели сразу на остановку автобуса. Когда мы вошли в электричку, уже стемнело. Опять я сел рядом с окном, в которое опять ничего не было видно. Иногда в сплошной темноте быстро мелькали огни, освещавшие дороги или станции. Странное дело, но я не ощущал угнетённого состояния после похорон. Наоборот, у меня сложилось впечатление, что я соприкоснулся с чем-то светлым и благостным. Несмотря на то, что мы почти ничего не ели, я совсем не ощущал голода. На моём сердце было полное умиротворение от выполненного последнего долга перед светлым человеком.
Апрель 2014 года