Томас Гуд - Поездка!

С потрёпанными и изношенными бриджами.
С прыгуном, бегущим за семенами,
Надсмотрщик сидел в хижине из коры,
Курил свою любимую травку.
Пух! Пух! Пух!
"Ой! Когда я выйду из этого состояния?
И по-прежнему голосом скорбной высоты
Он пел песню своей судьбы.
 
"Поездка! Поездка! Поездка!
Пока петух поёт в стороне!
И катайся, катайся, катайся,
Пока звезды не засияют сквозь крышу!

Это круто, быть супером
Наряду с какой-то западной шишкой,
Где у человека никогда нет денег, чтобы сэкономить,
Но иногда он получает заклинание.
 
"Поездка! Поездка! Поездка!
Пока мои сапоги не заржавеют и не изношены!
И катайся, катайся, катайся!
Пока мои бриджи не изодраны и не разорваны;
Равнина, и овраг, и кряж,
Хребет, и овраг, и равнина,
Пока над седлом я не засну,
Чтобы проснуться и снова ехать.
 
Ой! Скваттеры с красивыми пробежками!
Ой! Скваттеры с откормленными равнинами
Не ноги одни изнашиваете,
А ревматические боли сеете!

Твич! Твич! Твич!
Я чувствую это всеми костями,
Сея сразу двойным стежком
Колониальный опыт и стоны.
«Но почему я говорю о ревматизме?
Этот призрак ноющей кости;
Я почти не боюсь его страшного облика,
Он так похож на мой —
Он так похож на мой,
Из-за разливов, которые я пожинаю.
Ой! Что забеги должны быть так дороги,
А надсмотрщики так дёшевы!

Поездка! Поездка! Поездка!
Мой труд никогда не ослабевает.
И какова его плата? Сорок в год,
И эти две жалкие клячи,
Эта отбивная из баранины, и этот влажный чудак --
Носилки, опоссум-коврик,
И так убогие все, что путник здесь
Редко показывает свою рожу!
"Считать! Считать! Считать!
Тысячи каждого стада,
Считай, считай, считай!
Пока я не пересчитал акции моего хозяина;
Овцы, и валюхи, и ягнята,
Ягнята, и валюхи, и овцы,
Пока глаза не ослепнут, барьеры не разбиты,
И мои голени все в синяках.
снип! снип! снип!
Когда наступит сезон стрижки,
И чик, чик, чик!
Но никогда бочонок рома!
Ругаться, и ссориться, и ссориться,
Ссориться, и ссориться, и ругаться,
Пока мои глаза не почернеют, мой "бордовый" не вытянется,
Как и мой личный кошелек.
"Ой! но дышать дыханием
Королевского отеля в городе;
Первичная манилья у меня во рту,
Пока я сбиваю свои доходы!
Ой! но на один короткий месяц,
Загулять, как загулял,
Прежде, чем я узнал стоянку супервайзера,
В дни, когда я был свободен!

«О! но на одну короткую неделю!
Передышка, пусть и короткая!
Нет блаженного досуга для любви или буйства,
А только время для печали!
Выпивка немного успокоила бы мой ум,
Но в своем тайнике
Грог должен остановиться, ибо каждая капля
Мешала бы работе на станции!»
В штанах протертых и потертых,
В джемпере, бегущем по семенам,
Сидел надзиратель в бревенчатой хижине,
Курил свою любимую травку.

Пух! Пух! Пух!
О, когда я выйду из этого состояния?
И по-прежнему тоном убитого горем жаворонка --
Если бы его вой дошел до Длинного Кларка --
Он пел песню своей судьбы.
***
Марк Прингл Стоддарт.
Кентерберийские рифмы. Крайст-Черч, Новая Зеландия,
январь 1853 г.
***

With breeches thread-bare and worn.
With jumper running to seed,
An overseer sat in a stringy-bark hut,
Smoking his favourite weed.
Puff! Puff! Puff!
“Oh! When shall I rise from this state?”
And still with a voice of dolorous pitch,
He sang the song of his fate.
“Ride! Ride! Ride!
While the cock is crowing aloof!
And ride, ride, ride
Till the stars shine through the roof!
It’s oh, to be a super
Along with some Western swell,
Where man has never a stiver to save,
But sometimes gets a spell.
“Ride! Ride! Ride!
Till my boots are rusty and worn!
And ride, ride, ride!
Till my breeches are tattered and torn;
Plain, and gully, and range,
Range, and gully, and plain,
Till over the saddle I fall asleep,
To waken and ride again.
Oh! Squatters with beautiful runs!
Oh! Squatters with fattening plains
Not feet alone are you wearing out,
But you’re sowing rheumatic pains!
Twitch! Twitch! Twitch!
I feel it in all my bones,
Sowing at once with a double stitch,
Colonial experience and groans.
“But why do I talk of rheumatics?
That phantom of aching bone;
I hardly fear his terrible shape,
It seems so like my own—
It seems so like my own,
Because of the spills I reap.[67]
Oh! that runs should be so dear,
And overseers so cheap!
Ride! Ride! Ride!
My labour never flags:
And what are its wages? Forty a year,
And these two wretched nags,
This mutton chop, and this damper queer—
A stretcher, a ’possum rug,
And so wretched all that the traveller here
But seldom shows his mug!
“Count! Count! Count!
The thousands of every flock,
Count, count, count!
Till I’ve counted my master’s stock;
Ewes, and wethers, and lambs,
Lambs, and wethers, and ewes,
Till the eyes are dazzled, the hurdles smashed,
And my shins are all in a bruise.
Snip! Snip! Snip!
When the shearing season’s come,
And snip, snip, snip!
But never a keg of rum!
Curse, and squabble, and row,
Row, and squabble, and curse,
Till my eyes are blackened, my ‘claret’ drawn,
As well as my private purse.
“Oh! but to breathe the breath
Of the Royal Hotel in town;
A prime manilla in my mouth,
Whilst I knock my earnings down!
Oh! but for one short month,
To spree as I used to spree,
Before I knew the super’s berth,
In the days when I was free!
256
“Oh! but for one short week!’
A respite, however brief!
No blessed leisure for love or lush,
But only time for grief!
A little drinking would ease my mind,
But in its secret lurk
The grog must stop, for every drop,
Would hinder station work!”
With breeches threadbare and worn,
With jumper running to seed,
An overseer sat in a stringy-bark hut,
Smoking his favourite weed.
Puff! Puff! Puff!
Oh, when shall I rise from this state?
And still with a tone like a heart-broken lark—
Would that its wail would reach Long Clarke—
He sang the song of his fate.
Mark Pringle Stoddart.
Canterbury Rhymes. Christ Church, New Zealand,
January, 1853,