Во всем виноват дождь

Весь вечер, как назло, всё идёт и идёт дождь. Осень.
Ветер то и дело бросает на тротуар нам под ноги тяжёлую на-
мокшую листву. С зонтика, раскрытого над нашими головами,
стекают струйки дождевой воды.
«Володя, — в который раз говорю я, — не упрямься, пой-
дём к нам, я очень тебя прошу…»
Володя отрицательно качает головой.
Я ещё теснее прижимаюсь к нему. Внезапно резкий порыв
ветра выворачивает наш зонтик наизнанку. Теперь мы открыты
дождю и ветру. Мы останавливаемся, и я говорю снова:
— Володя, ну, пожалуйста, пойдём к нам… Я знаю, она
всё поймёт… Вот увидишь…
Очевидно ему, как и мне, надоело слоняться под этим всё
непрекращающимся холодным дождём. Неожиданно он со-
глашается.
— Хорошо… но, если…
«Хорошо, хорошо, — говорю я, — конечно, если…»
Мы переходим на другую сторону улицы и теперь идём в
обратном направлении. К моему дому.
Мы с матерью живём в старой хрущёвской пятиэтажке.
Квартира невесть какая, да и прихожая тесная, не развернёшь-
ся. И как назло вчера в прихожей перегорела лампочка. Володя
стоит, прислонясь спиной к двери, я не вижу его лица, но чув-
ствую, он уже готов повернуться и уйти. Но поздно.
— Да ты никак с гостем, — говорит мать, заглядывая в при-
хожую. В темноте и она мало чего видит. Я дёргаю Володю за
руку, и он как-то невнятно произносит это своё «Здравствуйте».
— Здравствуйте, — отвечает она. — Мы гостям всегда
рады. Ну что ж, проходите и будьте как дома.
В комнате полумрак. Рядом с настольной лампой — кни-
га, вздыбившая белые вздрагивающие листы. Мать, наверное,
читала что-нибудь своё, любимое.
«Вот, — говорю я, — это Володя, мой друг, познакомься…»
У меня слегка дрожит голос, я знаю, мать не обманешь,
она видит меня насквозь. Друг, конечно, друг, но это потом, а
сначала — моя первая, настоящая и горькая любовь.
Она не называет себя, будто знает, что это знакомство все-
го лишь случайное, мимолётное и у него не будет и не должно
быть продолжения.
Она уходит на кухню, и её долго нет в комнате. Володя
садится на самый краешек дивана. Он скован, напряжён. Я за-
пускаю руки в его жёсткие, ещё непросохшие с улицы волосы.
Он осторожно отводит мои руки.
— Не надо…
Некоторое время мы сидим в полутьме и молчим. Входит
мать и зажигает верхний свет.
— Сейчас будем пить чай, — говорит она, — в такую сля-
котную погоду хорошо сидеть дома и пить чай с вареньем. Во-
лодя, вы какое любите больше, вишнёвое или земляничное?
Володя явно не знает, что сказать, и молчит.
— Ну, тогда земляничное, — говорит мать и деревян-
ной узорчато разрисованной ложкой накладывает варенье в
вазочку. — Володя, а вы любите собирать землянику? Только
честно…
Я вижу, глаза её смеются.
Володя как-то неопределённо пожимает плечами.
— Если честно, то нет…
Голос у него пустой и безразличный.
— Ну а грибы? — спрашивает мать.
— За грибами люблю ходить… грибы — это не земля-
ника…
В Володином лице исчезает напряжение, он даже пытает-
ся удобнее сесть и отодвигается вглубь дивана.
Грибы — это излюбленная тема маминых разговоров.
Почти каждое лето она ездит к своим друзьям, таким же, как
и она, заядлым грибникам и возвращается домой усталая, из-
мученная, но счастливая с сумкой, набитой банками всяческих
солений, и непременным мешочком сухих грибов, источаю-
щих аромат осеннего леса.
Мы садимся за стол и, разливая чай, мать принимается
рассказывать о тех удивительных грибных местах, куда ей
удалось съездить этим летом. Володя оказывается достой-
ным слушателем. Что-то мальчишески озорное появляется в
выражении его лица. По всему видно, что он тоже заядлый
грибник.
— Белых в этом году на удивление много было. Да и по-
досиновиков не меньше. Но главное — лес. Там, где я была,
лес в основном берёзовый, светлый…
— Я тоже люблю берёзовый лес, — говорит Володя, — а
в этом году опят много было, особенно по лесным опушкам…
Я слушаю их разговор, слушаю не слова, слушаю инто-
нацию — доброжелательную и мирную, и всё повторяю про
себя, как заклинание: «Мамочка, мама, ну, пожалуйста, полю-
би моего Володю».
Уже легко и просто нам всем. Жуём бутерброды, Воло-
дя совсем по-домашнему просит подлить чая. И мне начинает
казаться, что он здесь, в нашем доме, уже свой и будет всегда
с нами.
Внезапно мать замолкает. Она кладёт руки на стол и
молчит долго и страшно для меня. На безымянном пальце её
левой руки блестит полоска обручального кольца, — память
о моём рано умершем отце, почти незнакомом мне, но все
эти долгие годы незабываемом матерью. Потом она спра-
шивает:
— Володя, у вас мальчик или девочка?
Ему некуда спрятаться от вопроса. И словно стыдясь сво-
его признания, он говорит виноватым голосом:
— Девочка…
— Как хорошо, что девочка, — говорит мать, — сколько
же ей?
— Ещё нет трёх.
— Она тёмненькая?
— Нет, — говорит Володя и неожиданно улыбается, —
она у нас рыженькая…
Что Володя женат, я знаю, что девочка, дочка, тоже
знаю. Но во время наших очень коротких встреч мы об этом
стараемся не говорить. Только это не забывается, не уходит.
Вчера на детской площадке я видела, как молодая женщина,
возможно мать, водила рыженькую девочку вокруг песочни-
цы. Девочка спотыкалась, падала, и каждый раз мать, под-
хватив её на руки, что-то говорила ей и целовала её. Я стояла,
смотрела и не могла уйти. Но почему мать сейчас заговорила
об этом? Ведь я ей ничего не рассказывала, только плакала,
возвращаясь с этих наших счастливых и одновременно горь-
ких свиданий. Я смотрю на Володю, он как-то сгорбился и у
него погас взгляд.
— Ну что ж, — говорит мать, поднимаясь из-за стола, —
идите. А вас, Володя, ждут дома…
Мы молча спускаемся по лестнице, и я даже не пытаюсь
взять Володю за руку. Что-то мешает мне это сделать. На ули-
це темно, по-прежнему идёт дождь. Бегут мимо люди с рас-
крытыми зонтами, а мы почему-то забываем про зонт, и дождь
ручьями стекает по нашим лицам. Дойдя до ближайшей стан-
ции метро, мы останавливаемся у подземного перехода. Пока
мы ещё вместе. Володя тут, рядом со мной. Я спрашиваю тихо,
почти беззвучно:
— Ты мне позвонишь?
Он оборачивается. Потом ладонью проводит по моему
лицу, залитому дождём и слезами.
— Не плачь, ты знаешь, она права...
Лестница уводит его в темноту подземного перехода.
И я кричу ему вслед, хотя знаю, что он уже не сможет меня
услышать.
— Я буду ждать твоего звонка… всегда… всю жизнь...
Какой-то парень, обернувшись в мою сторону, вырази-
тельно крутит пальцем у виска и с хохотом сбегает вниз по
лестнице.