Исповедь

Ниночка работала парикмахером в мужском зале. Зал
был большой, с высокими окнами, со множеством кресел и
чаще всего скучающими подле них мастерами. Посетитель
шёл редкий, то ли держали высоко заломленные цены, то ли
место было выбрано неудачно: торец дома, затенённый ста-
рыми разросшимися деревьями, скрывающими за собой не-
видимую для глаза вывеску. Но всё-таки шёл народ, обычно
свой, уже знакомый из соседних домов. И даже при таком
малом количестве посетителей к Ниночке обычно выстраи-
валась очередь.
Была она уже в возрасте, до «ягодки» ещё далековато, но
и молодость со своими светлыми снами и туманными, необъ-
яснимо притягательными мечтами уже отошла и стала забы-
ваться. Была она слегка полновата, мягка в движениях и при-
родная кокетливость придавала ей особое обаяние.
Ниночка была замужем. Муж работал механиком на
какой-то городской автобазе, название которой ей никак не
удавалось запомнить. Придя с работы, он долго тщательно от-
мывал перепачканные в масле руки, и неуловимо лёгкий запах
бензина исходил от его куртки, оставленной в прихожей.
Ниночка кормила мужа, одновременно что-нибудь рас-
сказывая ему, так по мелочи, что-нибудь из сегодняшнего, так
незаметно проскочившего дня и всё же задержавшееся в памя-
ти. Конечно, он был уже не тот её Дмитрий Николаевич, слиш-
ком много лет они вместе, вот и лицо погрубело, и седина, но
глаза всё те же, добрые, внимательные.
Детей у них не было. Дом был пустой, без детских голо-
сов, без весёлого шума и топанья маленьких ног. В этом она
винила себя.
Долгими летними вечерами они любили ходить к реке.
Река была рядом. Они спускались к воде по широким бетон-
ным ступеням, бросали уткам хлеб, те ловили хлеб на лету и с
жадностью заглатывали.
Зимой Дмитрий Николаевич любил читать Ниночке
вслух. Она пристраивалась возле него на диване, и он, присев
в жёлтый круг света, отбрасываемый торшером, раскрывал
книгу. Он любил добрую старую литературу. В одну какую-то
зиму он вдруг принялся читать ей «Евгения Онегина». Тогда
она подумала, ну это уж ни к чему, всё уже итак известно, а
потом вслушалась в музыку стиха и уже не переставала удив-
ляться, какой же её Димочка молодец. Сама она, боясь при-
знаться в этом мужу, другой раз любила заглянуть в какой-
нибудь пустенький журнальчик, вычитать там что-нибудь о
скандальном разводе какой-нибудь звёздной пары и от души
посудачить об этом в парикмахерской.
В этот день желающих постричься было как никогда
много. Целая очередь. И неудивительно. Весна пришла, и всем
сразу захотелось сбросить с себя зимнюю, сонную одурь и
стать красивыми. Пришёл и старичок, постоянный Ниночкин
клиент, дождался пока освободится её кресло, и прежде чем
сесть в него и удобно устроиться, по принятой уже традиции
поймал Ниночкину руку и поцеловал её. К концу смены по-
явился и другой её постоянный клиент. У Ниночки, как всегда,
на его появление радостно отозвалось сердце. Он сел в кресло
и обернулся к ней.
— Как всегда. Покороче.
И улыбнулся.
И она улыбкой ответила ему, но уже в зеркало.
Она привычно работала с его волосами, стригла, вырав-
нивала и, словно бы оценивая свою работу, то и дело смотре-
ла на него в зеркало. Как удивительно он был похож на того,
другого человека из её далёкой и уже, казалось, забытой мо-
лодости. Ему, как и этому мальчику, было тогда чуть больше
двадцати. Помнится, зима была мягкая, добрая. И снег всё
падал и падал. Они допоздна бродили по городу и целова-
лись, как сумасшедшие, а весной всё кончилось. И любовь, и
поцелуи, и счастливые надежды на будущее — всё досталось
другой. Но теперь, глядя в зеркало, она уже не чувствовала
ни той боли, ни той горечи, а видела лишь счастливую пору
своей жизни. И не переставая удивляться, всё думала: как же
он похож на того, словно вернувшегося к ней из тех молодых
лет её Сергея.
Она увидела его на выходе из парикмахерской. Он сделал
шаг ей навстречу, и она поняла, что он ждёт её. Она спусти-
лась с коротенькой лестнички, придерживаясь за перила, и,
как всегда, пошла через дворовую территорию мимо множе-
ства оставленных здесь машин. Он молча пошёл рядом. Вдруг
сказал слегка хрипловатым голосом:
— Давайте познакомимся. Сергей.
Она от неожиданности остановилась. Какое странное со-
впадение. Подняла взгляд и со вниманием в упор посмотрела
ему в лицо: слегка вьющиеся волосы, жёсткие, это она уже
успела отметить раньше, высокий лоб, тонкие узкие губы
слегка приоткрытого рта. Как же он похож…
— Ах, да, простите… И назвала себя — Нина Алексеевна.
Он повторил:
— Нина Алексеевна… — Помедлил и сказал улыба-
ясь: — Значит, Ниночка…
Двор, по которому они шли, был всё ещё засыпан снегом.
Снег таял медленно, неровно, неожиданно открывая асфальт,
на поверхности которого, сопротивляясь наступившему теплу,
всё ещё лежал тонкий голубоватый ледок. Ниночка поскольз-
нулась, Сергей подхватил её и прижал к себе. И ей неволь-
но вспомнилось, как в ту далёкую и счастливую для неё зиму
она, другой раз разбежавшись, пыталась проехать на ногах по
длинной ледяной дорожке, а он ловил её, и она прятала своё
лицо в его наполненную теплом распахнутую куртку.
Они молча дошли до метро. На прощание она подала ему
руку, а он, будто собираясь что-то сказать, задержал её руку в
своей, но так ничего и не сказал. Она вынула свою руку из его
руки и стала медленно, ступенька за ступенькой, спускаться вниз
по лестнице. Но вдруг обернулась. Сергей стоял без шапки в рас-
стёгнутой куртке. У неё защемило сердце, совсем как тот, другой
Сергей, когда провожал её в те далёкие счастливые годы.
Ей почему-то не захотелось сразу идти домой, и она дол-
го ещё стояла возле своего подъезда, отвечая на приветствия
проходящих мимо соседей и впитывая в себя, как радость,
мягкую теплоту готовящегося уже покинуть землю придве-
чернего солнца.
Муж был уже дома, разогревал на кухне ужин. Она подо-
шла, обхватила его со спины и потёрлась щекой.
— Ты что? — спросил он, обернувшись.
Она улыбнулась.
— Весна… я только сегодня это заметила.
Неделю спустя, выходя из парикмахерской, она снова
увидела его. Он сделал несколько шагов ей навстречу и, когда
они поравнялись, как и в прошлый раз молча пошёл рядом.
Сзади несколько раз отчаянно громко просигналили. Ниночка
испуганно обернулась, а Сергей, обхватив её за плечи, при-
тянул к себе, давая проехать напугавшей её машине. Она под-
няла голову и посмотрела на него. И опять её поразило неверо-
ятное сходство этого лица с лицом другого человека, некогда
любимого ею. И странная, пугающая её мысль невольно при-
шла на ум: «Может быть это и есть он, тот самый Серёжа…
Да нет, не может этого быть… И всё же это он, он…» От этой
необъяснимо странной, захватившей её мысли, он показался
ей вдруг своим, близким, давно знакомым ей.
Они разговорились. Сергей учится, снимает комнату, жи-
вёт один: «Да тут недалеко, во-он в том доме, где аптека…»
Ниночка немного рассказала о себе, сказала, что замужем.
Он ещё несколько раз приходил к парикмахерской встре-
чать её. И это почему-то радовало её..
Весна неторопливо и деловито набирала силу. За мартом
пришёл апрель. Утром, пробегая мимо чёрного безжизненно-
го ещё газона, она на самодельной клумбе, обложенной крас-
ным кирпичом, углядела вдруг бледный ещё розоватый глазок
тюльпана. А после смены на привычном для него месте, по-
одаль от асфальтовой дорожки, её ждал Сергей. Они пошли
дворами, он начал что-то говорить, а она, выйдя на свет из
темноты парикмахерского зала, не слушая его, лишь щури-
лась от солнца.
— Нина Алексеевна, это совсем рядом…
— Что рядом?
— Мой дом… Его отсюда видно. Во-он, видите… рядом
с аптекой…
Она остановилась, удивлённая его словами.
— Ну могу же я когда-нибудь пригласить вас к себе в
гости…
— Нет, нет, — сказала Ниночка, — это уж… Лучше про-
водите меня до метро…
Она даже не успела понять, как это получилось. Он взял
её за плечи и развернул лицом к дому, на фасаде которого ря-
дом с чёрной изогнувшейся змеёй светящимися буквами было
выведено слово «Аптека».
— Ну, хорошо, — сказала она, — только на одну минутку,
Серёжа…
Комната была маленькая и тесная с зашторенным зана-
веской небольшим окном. В квартире, очевидно, жили ещё
какие-то люди, но было тихо, ни работающего телевизора, ни
шагов, ни хлопанья дверей, будто все ушли или заснули.
Ниночка сняла пальто в прихожей, прошла в комнату,
села, осмотрелась. В комнате царил типично студенческий
беспорядок: на раскрытом диване — разбросанные книги,
интернет с чёрным заснувшим экраном и недопитый ста-
кан воды подле него. «Странно… Зачем она сюда пришла…
Не надо бы…» Она поднялась в какой-то нерешительности.
«Надо уйти… Как глупо всё получилось…»
Она встала, сделала шаг к двери, но почему-то останови-
лась.
— Нина Алексеевна, Ниночка…
Он неожиданно обхватил её сзади за плечи и короткими
жадными поцелуями стал покрывать её волосы и открытую
шею в глубоком вырезе кофточки..
— Серёжа. Не надо…
И вдруг ослабела под его поцелуями.
Она вышла из подъезда дома. День всё ещё горел сол-
нечно и ярко, но она не увидела этого. Она шла, распахнув
пальто, не видя и не чувствуя дороги. На переходе её обругал
высунувшийся из кабины сердитый водитель.
— Куда идёшь… Не видишь что ли..
И добавил несколько нецензурных слов.
«Как она могла… Как стыдно… Ведь она замужем и лю-
бит мужа…Так вот, оказывается, на что она способна…»
И шла, всё думая об этом и стыдясь того, что произошло
с ней.
Она осторожно открыла дверь квартиры. Мужа дома не
было. Смывая грязную нечистоту с тела, она долго стояла под
душем. В прихожей среди пальто нашла его старую рабочую
куртку и, уткнувшись в неё лицом, долго вдыхала лёгкий бен-
зиновый запах. Внезапно она услышала звук открываемой
двери, вся сжалась и замерла. Дмитрий Николаевич вошёл, за-
жёг свет. Она вспыхнула, закрыла лицо руками, потом отвела
руки: на лице воспалённо ярко горели щёки.
— Ниночка, что с тобой? Да ты вся красная…
Ей вдруг захотелось броситься ему на шею. Или нет, упасть
перед ним на колени и, обхватив его ноги, просить у него про-
щение. Но она только сказала, глядя куда-то в сторону:
— Голова болит…
И легла на диван лицом к стене, чтобы не видеть его.
Теперь каждый день был для неё мукой. Надо было го-
ворить, слушать, смотреть на мужа в то время, как доставляя
боль, билась в голове одна и та же мысль: «Как же она могла…
Какой стыд… А если он узнает, если догадается, если всё пой-
мёт… Что тогда?»
Боясь новой встречи с Сергеем, она тут же уволилась
из парикмахерской, и, когда шла к метро, ставшим за долгие
годы таким привычным путём, невольно обернулась и посмо-
трела на чёрную змею на аптечной вывеске и ей показалось,
что змея живая.
Ниночка понимала, что измена мужу — это грех, что
надо идти в церковь. Она бывала в церкви и раньше, как-то
раз, набравшись смелости, подошла к священнику и, прекло-
нив голову к аналою, путаясь и сбиваясь, рассказала о каких-
то своих грехах. И ей долго ещё помнилась та лёгкая счаст-
ливая радость, с которой она тогда вышла из церкви. Теперь
всё было другим: те прежние грехи, были всего лишь мелочью
по сравнению с нынешним тягостным и вряд ли прощаемым.
Она долго не решалась, но всё-таки собралась и пошла.
Она долго стояла в углу храма. Уже все исповедались, и
старенький седой священник, оглядев храм поверх приспу-
щенных на нос очков, уже приготовился взять с аналоя крест
с Евангелием. Но остановился. Лицо вставшей перед ним уже
немолодой женщины выражало боль и отчаяние. Он пригнул
её голову, накрыл епитрахилью и, чтобы лучше слышать, сам
припал к ней ухом. Ниночка плакала навзрыд, а он, давая ей
выплакать накопившуюся в душе боль, терпеливо ждал, когда
она заговорит. Потом, успокаивая её, он всё говорил:
— Ничего, ничего, милая, главное — открыла свой грех
Богу. Знаешь, в утешение тебе скажу, был такой царь Давид,
святой человек, а вот споткнулся, впал в грех, а потом в своих
псалмах всё просил у Бога прощение. Ты почитала бы… Такое
душеполезное чтение…
Ниночка смотрела на священника сквозь слёзы, застила-
ющие глаза, и седая его голова с подобранными в тугой узелок
волосами, морщинистое доброе лицо представлялось ей не-
земным, высоким, святым. Она припала к его руке, и он благо-
словил её.
На какое-то время ей стало легче. Вечерами они опять
начали ходить к реке кормить уток. Они спускались к воде по
широким бетонным ступеням, и река, всплеснувшись у самых
их ног, обдавала бетонную плиту пенной кружевной шапкой.
Казалось, что всё уже позади. Так откуда же пришла к ней
эта напугавшая её мысль: то ли она сама додумалась до этого,
то ли на той исповеди в храме, наставляя её, сказал ей об этом
тот седенький священник. Она вдруг поняла, что должна всё
рассказать мужу, всё без утайки, рассказать и просить у него
прощения.
Она понимала и другое, одно её слово, и всё рухнет, вся
их мирная спокойная жизнь. «Без сомнения, он выгонит её,
выбросит за дверь, как грязное напачкавшее животное. Это
лучшее, что он сделает. Таких жён, как она, убивают». Она
садилась куда-нибудь в уголок и, чтобы не выдать себя, брала
в руки книгу или газету. «Выгонит... Да нет, она уйдёт сама,
упадёт ему в ноги, выпросит прощения, оденется и уйдёт, вы-
ложив из кармана ключи от квартиры. И больше уже никогда
сюда не вернётся».
Лето в том году выдалось холодное и дождливое, больше
похожее на грустное начало осени, никуда не хотелось выходить
из тёплого дома. Они снова принялись за чтение. В этот вечер
Дмитрий Николаевич читал Бунина. Это был случайный выбор.
Книга словно сама сошла с полки. Полистав, нашёл коротенький,
всего на пару страниц, рассказ «Холодная осень» И вторя его
спокойному мягкому голосу, стучал за окном по подоконнику за-
нудливый дождь. Ниночка, вся сжавшись, насторожённо слушала
чтение. Внезапно, закрыв лицо руками, она отчаянно громко за-
рыдала. Потом сползла с дивана и припала к его коленям. Дми-
трий Николаевич поднял её, прижал к себе. Она оттолкнула его и,
боясь взглянуть ему в лицо, сказала сквозь слёзы:
— Мне ничего не надо, я сейчас уйду, только прости…
Прости свою грязную неверную жену… Прости…
Он усадил её на диван, обнял за плечи.
— Не плачь, не надо… Я всё знаю… И я давно простил
тебя...
Она перестала плакать, подняла на него удивлённые за-
плаканные глаза.
— Не удивляйся… Ты всё сама рассказала мне… во сне…
Ты плакала и просила прощения.
Она смотрела на него, не понимая сказанных им слов.
Потом закричала с отчаянием и болью в голосе.
— Почему ж ты не выгнал меня, почему не убил?
Дмитрий Николаевич молча отёр её мокрое, залитое сле-
зами лицо. Ниночка схватила его большую сильную руку, при-
пала к ней губами и всё целовала, целовала её и не могла ото-
рваться.