Дорогое, любимое

               
  Пять лет – это же целая вечность! – не могла я поехать к маме в родную деревню – не получалось…
  И вот, наконец-то я дома. Как постарела мама!.. Но всё такая же терпеливая, мудрая, добрая. Не стало отца, и ей нелегко без него, одиноко, хотя живёт она дома, при сыне и при снохе.
 Приехала, а тут всё дожди – не выпускали меня из хаты почти неделю. А душа рвалась и звала походить по любимым с детства стёжкам-дорожкам, по лугам возле речки, имя которой Уса. Она и на самом деле похожа на длинный извилистый сомов ус. Речка бежит неторопко мимо нашей деревни, укрываясь густым лозняком да ивами, моющими свои длинные косы в тихой её воде.
  Сегодня ближе к полудню увидела я в прорехах растрёпанных ветром туч голубое оконце неба, откуда, вырываясь из плена, солнечные лучи брызнули на влажную зелень деревьев. И не выдержала, пошла навестить мою любимую аллею, в которой я выросла.
  И снова встреча с детством, с юностью, что пробежали среди ромашковых лугов,не оставив следов на отчей земле… Только на каждой знакомой тропинке встречают меня Воспоминания. Здравствуйте, мои милые!.. Здесь из-за каждого куста смотрят они, вглядываясь в меня – будто хотят увидеть, какою теперь я стала…
  В аллее возле кургана, где в тихом уединении любила я каждой весной готовиться к школьным экзаменам, читать хорошие книги, встречает меня озорно чечевица всё тем же вопросом: «Ты-ы Ми-ки-ту видел, видел?» - «Нет, - отвечаю, - Микиту я до сих пор нигде не встречала…» Здесь, в аллее, заметно, как повзрослели ясени. И на коре одного из них зарубцевались когда-то дорогие для меня инициалы «Т.Л.» Сейчас другие имена на стволе здесь торжествуют: «Коля+Эла»… Чья-то юность и чья-то любовь ходят теперь по нашим следам на тех же тропинках… В нашем «Парке науки», как он Т.Л., написал когда-то на слегка затёсанной молодой осинке, все деревца стали взрослыми. А у самой осинки, выше надписи, чья-то недобрая, видно, рука сломала вершину. Вершина засохла, но осинка жива: ниже надлома тянутся к солнцу новые ветви. Здесь когда-то в далёкие вёсны юности нашей на любимом кургане цветущая черёмуха осеняла нас белыми крыльями, и в её душистых ветвях пел соловей о нашей несмелой первой любви, сердце волнуя сладкою болью истомной тревоги...
  Сейчас июнь. Давно отцвела черёмуха, повзрослевшая с той поры. И её широкие крылья стали зелёными. И среди зелени листьев, будто слёзы о том, что невозвратимо утрачено, светятся влажные капли ягод…
  А ветер то нагоняет серые тучи и прячет в их лохмотьях солнце, то снова оно выходит и красит в золотые тона некошенные луга с их цветами и буйными травами.
  Из аллеи пошла через сад к ёлочкам, с детства знакомым. Они плотно стоят, как солдаты, плечом к плечу, заслоняя собой от холодных северных ветров обширный колхозный сад, тоже давно уже немолодой. Ёлочки стали взрослыми елями. Сейчас они глухо шумят от густого июньского ветра непокорными острыми вершинами.
  Вот и опять надвигается с запада тёмная туча, а луг, что ниже бугра, где ели растут, не хмурится, он цветами смеётся над июньским похолоданием. От порывов упругого ветра ели начинают волноваться и тревожно посвистывать. Рядом испуганно хлопает дрожащими листьями одинокая среди елей осина. И вдруг – дождь, буйный, хлёсткий, косой!.. Ой, спрячьте меня от него поскорее, подружки мои ершистые!..
  И вот я стою под мокрыми лапками ёлок, слушаю их недовольный свист, и холодные капли дождя, срываясь с иголок, падают мне на голову, скатываясь за ворот – зябко и неуютно…
  Когда-то в юности, помнится, в июне бывало тепло и солнечно. А теперь, видно, что-то переменилось, что-то ушло, и отчего-то всё чаще плачет и хмурится небо…
  А дождь налетел, нашумел да и затих – устал… С ёлки от ветра упала полузасохшая ветка. Подняла. От неё почему-то пахнет грибами… Или это воспоминание о лесе грибном? Резко кричит откуда-то взявшаяся сорока. Шелестит отяжелевшими от зелёных кистей ветвями рябина. Всё так же тревожно посвистывают под напористым ветром непокорные ели… Лето…
  Где-то рядом от кромки луга повеяло духом полыни. Выглянула из-под ёлки – да вот же она, седая красавица, стоит в золотой короне! Взяла у неё небольшую ветку – это и будет началом букета – и поднесла к лицу. Дорогой, с детства знакомый запах родной земли, наверное, был бы неполным без этой терпкой полынной горечи… Ах, полынь-трава, не твои ли узкие серебристые листики начинают украдкой вплетаться в каштановые пряди моих волос?..
  И опять выглянуло солнце. И зажглись радужными огоньками крупные капли, оставленные пробежавшим дождём на мохнатых еловых ветвях. Ветер тут же стряхнул капли дождя с высокой травы на лугу. Тихо-тихо звенят в траве лиловые колокольчики о солнечных днях моей безмятежной юности… Луг высвечен жёлтыми лютиками над бурым дымком тонкого мятлика. Качаются, гнутся под ветром буйные  травы, клонятся головками к моим босым ногам луговые цветы… Я всех вас узнала – здравствуйте!..
  Хожу по лугам, когда-то мною исхоженным; жадно вдыхаю чуть горьковатый запах аира, сорванного у берега речки. И аир – тоже в букет. Все виды цветов по одному я собираю в букет с трёх наших лугов. По этим лугам ходил мой отец, он здесь косил духовитые травы всю свою жизнь. Он и меня научил любить эти луга, эти травы, слышать их живое дыхание и помнить вдали от родимых мест запахи этих трав и цветов…
  Бывало, во время косьбы и уборки хлебов отец, бригадир бессменный в колхозе, утром перед уходом в поле и вечером после работы подходил к старинному барометру, висевшему в горнице на стене, с одним и тем же тревожным вопросом: «Ну, куда наш Баран хвост повернул? Только бы не к дождю!..»
  - Эти цветы с трёх лугов я для тебя собрала, отец! Прости, что так долго не приходила!.. Ты молчишь… Ты слегка улыбаешься из-под пшеничных усов с невысокой своей пирамидки с красной звездой наверху. Глаза твои с добрым прищуром, наверно, от солнца,  спокойно и мудро глядят на меня. Под серебряною короной волос высокий твой лоб спокоен, а брови приподняты крыльями ласточки – видно, чему-то хорошему удивляется человек… Вот такой ты на фотографии. А тебя нет… Ты ушёл в свои пятьдесят шесть – годы твои сократила война… Тебя с нами нет… Неправда, ты есть. Ты живёшь в тех лугах, по которым ходил; в деревьях, посаженных тобой возле дома; в нас, детях твоих и внуках; в добрых воспоминаниях, оставленных тобой в сердцах у людей из твоей деревни: ты любил людей и люди тебя любили.
  Спи спокойно, родной человек!.. Смотри бесконечный свой сон… Две берёзки, как дочери, охраняют его, тихо рассказывая тебе обо всём, что слышат они от ветра и шёпота в поле ржаных колосьев… Спи, дорогой отец! Могила твоя для меня святое место в родной стороне.

    Июнь 1973 г.

  Полынь

Что в ней, горькой, до боли родное?
Почему-то люблю я её.
Помню, пахло полынью и зноем
Деревенское детство моё…

И отец ,возвращаясь с работы,
Приносил с поля к вечеру в дом
Пряный запах полыни и пота,
Неразлучный с крестьянским трудом…

На пригорке,
Средь поля, за вёской,
Где хлеба с четырёх сторон,
Пахнет горькой полынью
Берёзка –
Там отец
Смотрит вечный свой сон…

1969 г.