Нюрочка

В семью Петровых неожиданно приехала дальняя род-
ственница из деревни. Погостить. Родственницу не ждали, она
как снег на голову. Правда, письмо от неё получили, даже со-
бирались ответить, но всё дела, спешка и какая-то городская
утомительная суета. Так и не ответили, а она вопреки всему
взяла и приехала.
Уже с порога стала извиняться.
— Вы уж меня простите старую. Не к месту я. Но вот на-
думала, племяшу своего, единственный он у меня, надо думаю
напоследок повидать.
Так жалобно сказала, будто вот-вот помирать собралась.
Нина Александровна, хозяйка дома, в розовом банном
халате и с головой, закрученной мохнатым полотенцем, с не-
удовольствием посмотрела на обутые в валенки ноги вошед-
шей, на мокрые следы, оставленные в прихожей, и на саму
приехавшую. Была она, как и все старые деревенские женщи-
ны, с обветренным морщинистым лицом, на котором пятнами
алели раскрасневшиеся на морозе щёки.
Все столпились в прихожей. Муж Нины Александровны
попытался было помочь раздеться приехавшей, а она, припав
к нему головой, запричитала:
— На руках ведь носила тебя, Митенька, а теперь вот
прощаться приехала.
— Полноте, полноте, теть Даш, чего ты так, поживём
ещё…
И, снимая с тётки пальто, с невольной теплотой подумал:
«Постарела, а бывало корову пригонит, молока надоит и несёт
мне в кружке парного». И от внезапно пришедшей в сердце
радости обнял её.
Гостья принялась было вытирать ноги о половичок, но
Нина Александровна остановила её.
— Да ничего, проходите, проходите, Дарья Степановна,
на улице снег, чисто сегодня…
Четырёхлетняя Аня сразу же потянулась к приехавшей.
Взяв её за холодную, замёрзшую с улицы руку, повела к своим
игрушкам. Спросила:
— Теперь ты будешь моей бабушкой?
Та согласно кивнула головой.
Усадив на диван, Аня придвинула к её ногам большой
картонный ящик и опрокинула его. Целая гора игрушек вы-
сыпалась на пол.
— Ишь ты, — сказала Дарья Степановна, — куда столько
игрушек-то? Хорошо, когда одна, две. А так что? И любить их
не будешь, и беречь не будешь. Один мусор.
Аня подняла голову, посмотрела в лицо своей новой ба-
бушки, не шутит ли она, и, убедившись, что та не шутит, стала
быстро-быстро закидывать игрушки обратно в ящик.
Дарья Степановна подобрала с пола медведя с оторван-
ной лапой, покачала головой.
— Другое время настало, наше, видно, прошло. А тебя
как звать-то, внучка? — спросила она.
— Аней…
— Аней? Нюрочкой значит…
— Никакой ни Нюрочкой, Аней меня зовут. Ты что
глухая?
Она стояла перед Дарьей Степановной: тонкие худенькие
ручки, тонкая шейка и бледное с синевой под глазами удив-
лённое и даже сердитое лицо.
— Да нет, — сказала Дарья Степановна и притянула
её к себе за руку, — хоть и глуховата я, но всё ещё слышу.
Я ведь что, у нас в деревне всех Ань Нюрками звали. И сестру
мою мать сызмальства Нюркой звала. Знаешь, у нас в деревне
бывало коров вечером пригонят, вот мать и крикнет сестре в
окошко: «Нюрка, гони Зорьку в сарай». А та с берёзы ветку со-
рвёт и, ну корову гнать, а корова другой раз и не захочет идти.
Тут Нюрка и почнёт её той веткой стегать».
Аня села на диван и доверчиво прижалась к Дарье Сте-
пановне.
— А ты мне ещё чего-нибудь про деревню расскажешь?
— Могу, много могу чего рассказать. А ты вот с папой
Митей приехала бы к нам летом, я бы тебя молочком попоила,
а то, вишь, какая ты худенькая.
— Молочком от Зорьки?
— Да Зорьки-то уже и нет, и косточки её, поди ж ты, дав-
но уж сгнили. А мы у соседки молочка возьмём, коровка у неё
добрая.
Их позвали обедать.
Обедали на кухне, кухня что твоя столовая, светлая, боль-
ше похожая на зал для танцев.
Аня поболтала в тарелке ложкой, сморщила нос и ото-
двинула тарелку от себя. Не нравится, мол.
— Аня, — сказала Нина Александровна строгим голо-
сом, — ты опять за своё? Ешь…
— А я вот и не Аня вовсе.
— Кто ж ты тогда?
— Я Нюрочка, вот кто…
И посмотрела в сторону Дарьи Степановны хитроватым
взглядом.
— Боже! Откуда ты всё это берёшь? Аня…
— Я не Аня, я не Аня, я Нюрочка…
— Простите, — сказала Дарья Степановна, — простите
меня старую, это я её Нюрочкой назвала. У нас в деревне всех
Ань Нюрками кличут, вот и я её Нюрочкой…
Нина Александровна даже не взглянула на неё, она пере-
стала есть, положила ложку на стол и, сердито громыхнув сту-
лом, вышла из кухни.
После обеда Дарья Степановна услышала через тонкую
дверь, ведущую из комнаты в прихожую: говорила Нина Алек-
сандровна, и голос был высокий, нервный, злой.
— Скажи своей тётке, чтобы она больше не смела назы-
вать так Аню. Какое-то грубое, деревенское имя Нюрка. Ска-
жи ей, наконец, что здесь не деревня, здесь город.
На следующий день Дарья Степановна почему-то засоби-
ралась домой. В ответ на уговоры Митеньки остаться ещё хоть
денёчка на два, она, словно бы оправдываясь и не зная, чем
объяснить это своё внезапное решение, как-то неубедительно
сослалась на погоду.
— Погода-то, вон она какая лютая, так и дом без хозяйки
промёрзнуть может.
В тот же день сходила с Митенькой в соседний храм.
Храм светлый, нарядный, из сибирского кедра, только малень-
кий, тесный. Дмитрий Николаевич помог подняться ей по вы-
соким ступеням лестницы, и она, слегка задохнувшись, оста-
новилась в дверях ослеплённая ярким праздничным светом.
Стояла, слушала и, не всё понимая, молилась, тихонечко при-
шевеливая губами. Думала: «Вот бы нам, в нашу деревеньку,
такой храм, и крестили бы в нём и отпевали, и меня может
быть отпели бы, когда придёт мой черёд». До конца службы не
достояла, вдруг всю обдало жаром, и ноги стали будто бы не
свои. Но чуток отдышавшись, на выходе, всё же успела купить
иконочку Анны Кашинской. Для Нюрочки.
Собираться начали с вечера. В сумку уложили кофту,
подаренную Ниной Александровной, и сапоги, примерив ко-
торые Дарья Степановна долго со вниманием рассматрива-
ла: «Ну куда в таких пойдёшь, старухи такие уже не носят,
модные больно». Но чтобы не обидеть хозяйку, решила всё
же их взять.
Митенька завёл часы на раннее время. Легли спать. Но сре-
ди ночи Дарье Степановне стало плохо. Вызвали скорую. У врача
было усталое измученное лицо, ночь была, видно, не из простых.
После осмотра больной сказал, глядя в лицо Дмитрия Николае-
вича: «Да-а». И вызвал машину для перевозки.
Аня сквозь сон слышала возню в прихожей и топот ног.
Она открыла было глаза, но сон тут же сморил её, и она уви-
дела большое стадо слонов, которые сердито топали ногами и
никак не хотели отойти от неё. Наутро ей сказали, что бабушка
заболела, но скоро выздоровеет и вернётся обратно.
Но в эту же ночь, не приходя в сознание, Дарья Степанов-
на умерла. Теперь Дмитрий Николаевич не знал, что отвечать
Ане на её бесконечные вопросы о бабушке. Он сажал её к себе
на колени, брал её худенькие ручки в свои и, не отвечая на во-
прос прямо, говорил о том, что бабушка продолжает её любить
и что возможно скоро они навестят её. У Ани загорались глаза,
и она всё спрашивала: «Когда скоро?» А он не мог сказать прав-
ду, слишком мала она для таких горьких, трагических известий.
И, прижав Аню к себе, целовал в тоненькую шейку.
Как и положено, на девятый день, Дмитрий Николаевич
собрался идти в храм. Аня уже встала и пила на кухне молоко.
Увидев отца, она выбежала в прихожую.
— Я знаю, ты идёшь к бабушке, — сказала она, — я
знаю...
Дмитрий Николаевич с удивлением посмотрел на неё и
как-то неопределённо пожал плечами.
— Наверное, да — сказал он растерянно.
Они пришли к концу службы, возле икон на подсвечниках
всё ещё горели свечи. Аня захотела поставить свечу перед ико-
ной какого-то бородатого старичка. Он смотрел на неё добрыми
глазами, и Ане даже показалось, что он улыбнулся ей.
— Это батюшка Серафим, — сказал отец, — поклонись
ему.
И Аня старательно и низко поклонилась.
Держа отца за руку, она обошла весь храм, заглядывая в
каждый его уголок. Потом остановилась.
— Папа, — сказала она полушёпотом наклонившемуся
к ней отцу, — я только не понимаю, где же здесь живёт наша
бабушка. Мы же к ней пришли...
— Ну, понимаешь, — сказал Дмитрий Николаевич, —
она здесь, с нами, просто мы её не видим.
— Нет, нет, но она ведь должна где-нибудь спать, пить
чай, а здесь нет ни одного такого местечка. Пап, как же так?
Из алтаря вышел священник с паникадилом, и панихида
началась. Аня с тревогой в лице всё оглядывалась, чего-то ис-
кала глазами, потом, словно убедившись в бесполезности это-
го занятия, сникла, опустила голову и стала смотреть себе под
ноги. Только, когда священник пропел вечную память, она с
укором посмотрела на отца, будто всё поняв и теперь обвиняя
его в том, что он обманул её.
До дома они дошли молча. В прихожей Аня сама сняла
курточку и сердито оттолкнула руку матери, которая хотела
помочь ей. Потом ушла в комнату, села на диван и стала смо-
треть в окно.
— Что с тобой, Аня? — спросила Нина Александровна,
пытаясь обнять её.
Но как и в прихожей, она оттолкнула её руку. И вдруг
прокричала высоким надрывным голосом:
— Я знаю, знаю, она умерла, а вы ничего не говорите
мне...
И заплакала, закрыв лицо руками, потом, перестав пла-
кать, несколько раз судорожно всхлипнула, сказала совсем
тихо, будто рассуждая сама с собой.
— И теперь никто, никто не назовёт меня больше Ню-
рочкой.
У Нины Александровны сжалось сердце. Сколько боли,
недетской тоски и горечи было в этих словах. Она опустилась
на колени, взяла слабые и теперь не сопротивляющиеся Анины
руки в свои, и сказала, глядя в её горькое обиженное лицо:
— Теперь ты будешь моей Нюрочкой.