Шум дороги

Какая ж  бесконечная творится суета, – подумал он и прислушался; его  дом стоял почти у дороги, но перпендикулярно к ней, а старая квартира, которую он любил, была на первом этаже.  Дом этот давно уже пора было сносить, но пока он оставался, как и весь район, в замороженном состоянии. С произошедшими недавно событиями было непонятно, возьмутся ли за это вообще когда-нибудь.  Царила  глубокая  ночь на субботу,  – но по шоссе еще часто сновали электроавтомобили.  Хотя они почти не шумели, но  все равно было слышно , как, по змеиному шурша, они ускользали ,  - каждый в свою ночь.  Останкино  уже давно  спало в черной, бархатной  темноте . Фонарного света на улицах тут было мало,  И рядом ощущалось дыхание старого парка с высокими деревьями, и влажность новой листвы. Его все звали Гринвич,  от его фамилии Гриневский. Она стерлась за блеском его прозвища, а потом и печататься он стал под этим псевдонимом. Ему было почти тридцать восемь, – по нынешним временам, только что состоялся конец молодости. Он был сухим, поджарым, высоким, несерьезным, даже обычным, с тонкими чертами лица, довольно гармоничными,  и походил на засушенную рыбу, – но впрочем, – очень приятную. Он любил яркое, красное, что добавляло ему современности и несерьезности.  

-Как там говорил Гринвич?  – часто упоминали его знакомые и студенты в своих разговорах. Да, у него был довольно небольшой, но сплоченный круг поклонников в сетевых образовательных университетах. Денег  же на жизнь, которую он вел, вполне хватало, чтобы проводить ее в безбедно в относительном  достатке. Вторую свою шикарную квартиру Гринвич сдавал в аренду, доовльствуясь излюбленной норой в этом месте Москвы, которое он никак не хотел покидать. Он чувствовал себя тут везде дома, – тут была его школа, все углы были знакомы – и пиццерия, и старое здание телецентра. Он часто обедал и завтракал не дома,  потому что кафе было почти напротив квартиры, – мечта холостяка. Он по утрам ходил гулять, выгуливать своего избалованного  питомца – палевого лабрадора Бари,  и наблюдать за весной. По дороге домой из студии, где он снимал, уже в темноте,  он заходил с собакой  в очень старое и несоразмерно дорогое по отношению к своим кулинарным качествам кафе у старого телецентра. Странно, что оно вообще сохранилось в таком первозданном виде. Он  сидел там  в неудобном плюшевом, стройнящем,  кресле у панорамного окна, выпивал полбокала какого-то дрянного синтезированного  белого вина, прочитывал новости – он любил это делать прилюдно, чтобы не слишком вчитываться, и не расстраиваться напрасно, – и отправлялся домой. Там он занимался литературным трудом.  Наступал вечер,   -  это было законное  время для  более личного общения с его  аудиторией, проверок работ, выдачи тем и подготовки к завтрашнему дню. Он уже оформлял свое звание профессора частного  онлайн университета. Наступала ночь, и уверяя себя в том, что он утомился за день, Гринвич не задавал никаких вопросов по образцу: «К чему катится этот мир? Не динозавры ли мы все?»Однако утром все начиналось сначала. И Гринвич принимал происходящее со свойственной ему иронией, –  куда ни идет все, – значит, так пусть будет. Когда однажды обыденность  рухнула на землю,  и крепко разбилась,  все друзья Гринвича  – в крайнем случае, очень многие друзья и знакомые, побросав все что у них было из имущества, решались переезжать поближе к более чистым экологически  местам,  и к тому, что они теперь могли  бы называть относительной  свободой бытия в лучшей  атмосфере , – правда, говорить им приходилось там на иностранном языке, но  они сделали свой выбор сознательно. Ближе к экватору все было, – поживее.  Гринвич бежать был не намерен. Но с какими-то  ограничивающими привычную жизнь условиями  ему  теперь приходилось мириться, как мирились с масками во времена эпидемий.  Гринвич и сам любил порой съездить куда-то, где было пожарче, но тогда он  начинал скучать без Бари, поэтому сдавал его в собачий отель экстракласса , но не больше, чем  на пять ночей. Он чувствовал себя предателем.Его аудиторию порой раскачивали малознакомые субъекты, неразумно поддавшиеся эмоциональной качке,  а ему нужно было сохранять самообладание и юмор.
 
 Он, что называется, справлялся.Что касается семьи, то Гринвич давно  решил, как говорят,  обойтись. Слишком много плохого в этой сфере  он уже видел за свою жизнь, начиная со своего родового гнезда. Он решил не рисковать, и  даже в каком-то смысле злорадно радовался, когда началась катавасия, – вот, вот,  – твердил он, я же говорил. Нельзя детей рожать. Нельзя влюбляться, потому как любить надо, -  литературу. Она не изменит.Не то чтоб Гринвич не нравился женщинам. Но только по-настоящему они были крайне ему неинтересны, и эта скука его так прокрадывалась в общение,  что неизменно оскорбляла соискательницу внимания.Он давно внушил себе, что сердце его  разбито. Ее звали Аней.  И  в свое время он официально  был влюблен в нее,  как в самое прекрасное существо в мире,  он видел в ней единственной эвиге вайблихе, вечную женственность Гете, он сходил с ума по ее глазам, духам, а она вполне отвечала ему взаимностью, и в этой любви было и много плотского, но гораздо больше было радости первого ответного чувства, так что греховное даже и не было никаким греховным.Теперь он даже студентам мог обмолвиться о своей  драме, которой, как казалось здравомыслящим юнцам, он даже бравировал,  заканчивая ею образ рыцарский, отвергнутый , тем более опасный  и прельстительный.  В прошлом избранница  Гринвича  А. изменила ему на его глазах с его братом. Все было абсолютно  благопристойно. Не с чужим человеком. Брата он тогда ударил, а брат не ответил ему.Брат  считал, что раз девушка так захотела – то не стоит отказываться,  да и девушкой такой не особо стоит дорожить,  и самым неприятным было то , что Гринвич понимал, – брат прав. Но что ему было делать со своей витиевато-возвышенной любовью, которую он не до конца сам осознавал?Непонятно, что думала и дама сердца  сама, будучи при нем  в роли ангела небесного, но так или иначе, все неожиданно  вскрылось,  когда он случайно пришел не вовремя по просьбе матери, которая дала ему ключи,  и застиг их  с поличным. Отвернуться было просто нельзя. И отвертеться нельзя.  Потом он просидел без выхода четыре дня  в своих четырех стенах, не выходя никуда и сказавшись больным,  и вышел на улицу уже новым человеком. Он порвал с прошлым. Он решил, что сердца у него больше не будет.  Отныне женщины в жизни Гринвича бывали, но то было простое скотство.  Когда он даже не вполне понимал, кто перед ним, и ему было все равно. Он никогда не обманывал. Такие дамы тоже  всегда находились ,  и он хорошо обходился с ними, – но ни чувств, ни планов, ни обязательств, – бутылка вина , скромный ужин, постель, и потом еще, возможно, завтрак.

Гринвич в новые времена, в плюс ко всем своим обязанностям, взялся  писать работу по сложной, давно тревожившей его, теме. Именно в такое время он решился на нее, чтобы отвлечься.  Хотя раньше тоже мог бы , но руки не доходили.  В нем была как раз  сейчас потрясающая пустота, пригодная для начала большого дела. Даже скука была ему на руку, а нет ничего скучней разговоров с друзьями, особенно когда они уезжают от тебя в дальние края.С утра он ответил Сэму, Ване, Пикапу, Стене, – своим слушателям, и еще, гораздо подробнее,  – Кате, которая подписывалась ником Катрин . Катя с самого начала их общения, зародившегося только по причине его предмета, показалась ему разумной, и ровно такой, от которой нет опасности  женского легкомыслия.  Женская аудитория  должна быть, и Гринвич  проявил симпатию. Но потом эта экспрессивная особа спросила разрешения прислать ему работу по его тематике, и работа оказалась даже для него заковыристой. Это насторожило его, – ни к чему сложности, подумал он. Она слишком много знает. Зачем это ей ? Однако Катя спрашивала конкретные вещи , и порой прилюдно, и приходилось общаться. Ситуация  со временем выровнялась, она  не выказывала признаков сумасшествия.  Хуже всего в ней, в этой ситуации, было то, что Катя искренне была компетентна в этой сфере, какие-то вещи по предмету  она сама изучала в Европе, и была, по всей видимости,  довольно богата и независима. Через некоторое время он почти подружился  с ней.  Ему было даже радостно спросить, что думает профессор Ауэрбах в Кельне по определенному вопросу , и отправить навстречу  парочку своих исследований – просто ей лично, помимо своей аудитории.  В ней было что-то здоровое, задиристое, мальчишеское. Но не более чем в рамках курса и в рамках дела. Ни в коем случае – ничего личного! Однажды ему потребовалась ее  помощь, и она  помогла. Он понимал, что не должен был просить у нее,  ведь она не могла отказать,  и была его студенткой, но однако воспользовался своим положением ментора.  Изучая ее ответ,  Гринвич кривобоко усмехнулся сам себе , мол, какой же я все же подлый красавец,  -  все же он не был настолько дурен нравом, чтобы не понимать, что использует своё положение. И вот уже ближе к душному лету,  на его курсе внезапно  появилась девушка  с ником  Никль. Он поначалу не обратил на нее  ни малейшего внимания. А потом обратил. С той поры, как Катя появилась в его общении, он по-другому стал смотреть на женскую половину человечества.  Она, эта половина,  уже не казалась ему кровожадным монстром , охочим до профессорской крови. Он всерьез начал подумывать, что ему не помешало бы в его существовании  и  женское плечо, – конечно, не катино, нет, Катя пусть будет как есть, дополнительно, но вот бы  еще и немного другая, которая совсем не знает его предмет, но была бы разумной, красивой, трепетной,  и расположенной к нему. В меру расположенной. А что ? Он подумал, что перерос ту пору, когда ему можно было изменить. И брат давно женился.

 Как –то, зачитывая лекцию, он обратил внимание на то, о чем переписываются его слушатели, и обнаружил, что они обсуждают что-то с юмором. И тема у них отвлеченная, его это почему-то не покоробило, а развлекло. Это  продолжалось недолго, корректно, но началось все с  девушки с ником Никль. Она мило шутила, переговариваясь с кем-то.Появлялась она в говорилке группы  редко, а на лекциях, – может и не редко,  но ничем своего присутствия не выказывала.  Он проверил, – да, такая  значилась у него на курсе, и да, – она почти все посещала, и да, – она была зарегистрирована  под  собственным именем Никль.   И прошло значительное количество времени, покамест  хоть какие-то вести от нее напрямую достигли его собственных ушей. И зная то, что она так долго никак к нему не обращалась, он был этому рад. Почему-то он  обрадовался. Будто сразу стало радостнее. Он заулыбался и стал веселее говорить. Ему было это приятно. Он не имел понятия, кто она, но она несомненно существовала.Он поймал себя как-то на мысли, что именно  эта загадочная  девочка, возможно,  выглядит так, как ему нравится и всегда нравилось,  – молодая, приятная тоненькая маленькая девушка с замашками француженки,  милой улыбкой и воркующим голоском,  и аккуратным, немного игрушечным, но своим  домом,  который она весь погрузила в уют, и тягой варить  супы, шить, смеяться долгими осенними ноябрьскими вечерами за дурацким фильмом, гулять с собакой и  душиться  духами Элизабет Арден, наряжаться в странные наряды с шапочками,  и как же ему было бы  приятно – да!   И он бы мог ее многому научить. А она бы слушала его. И чтобы она полюбила его старое, темное, холостяцкое  логово на первом этаже. Чтобы она, например, пошла бы погулять с Бари,  а он остался дома поработать, или они втроем вместе отправились на вечернюю  прогулку. И она бы улыбалась ему и ее лицо во мраке мелькало белым, и он забыл бы обо всех горестях  на свете.  Идиллия.
****
Катрин, она же Катя, родилась в счастливой разобщенной семье, но с детства была рано предоставлена самой себе. Никто ее особенно не воспитывал, и семейных правил она не знала.  Это все и привело к тому, что она интересовалась вещами, которые обычно были интересны мальчикам, и никакого неравенства полов она не понимала, потому что привыкла делать все сама, без посторонней помощи.   У нее были замечательные друзья детства, с которыми она гоняла на велосипедах, плавала, играла в теннис, играла в компьютерные конструкции, и была ничуть не хуже с ними, а примерно наравне.Но мало помалу Катя стала замечать, что  вокруг происходит не то, что бы ей хотелось для своей судьбы  . Она начала свое дело ,  и ей приходится тащить его ну уж совсем в одиночку, а ее друзья все меньше зовут ее на прогулки, а все больше женятся.  Ее дело  быстро стало приносить прибыль, но не прибавлялось удачи в любовных делах.  Она прекрасно понимала, что хочет  личного счастья,  но оно отходило от нее на безопасное расстояние. Она попробовала изменить одежду, – вместо джинсов и курток перейти на легкие водолазки и плащи ,  – но почувствовав себя  не в своей тарелке, перестала это делать.  Потом у нее возник настоящий роман, самый всамделишный роман, который она не хотела начинать , но он – назовем его Юра ,  – он горел. Сперва он показался ей крайне скучным.  Юра проявлял настойчивость, блокировал ее вечера, и Катя решила, что Юра, ну и пусть Юра. Возможно , так и живут люди. Однако выдержала она недолго.  После того момента, когда ее моральное сопротивление  судьбе было сломлено, и она поверила в то, что Юра будет навсегда, он помахал ей ручкой и отправился к Свете.Катя испытала крушение. Ей казалось, что любовь дается на века , отныне и навек, как в католическом браке. Это, между прочим, почувствовал и Юра, и решил бежать от такого союза  со всех возможных ног. Катя плакала, что было ей внове, но чувствовала , что зачерпнула гущи из волнующего котла жизни, и даже отпила из него яда. С горечью от того, что приключение закончилось, она вернулась вновь к учебе, но уже более печальным, умудренным несчастьем, человеком. Вокруг ее подруги выходили замуж, налаживались семьи. К Кате счастье не шло. Она не жалела об этом,  да и мало кто ее жалел.  У нее была подруга, которая была гораздо мудрее Кати, она на самом деле сопереживала ей. Делать было нечего, дела выровнялись, сфера технологий, в которых работала Катя, приносила ей доход. Мало помалу доход стал больше, больше и больше, потом она буквально разбогатела в еще очень молодом возрасте,  а семейного счастья все  прибавлялось.Генетическое выращивание фруктов, скоростные трассы, экстрафоны и высшая связь , – вот то, что уже повсеместно внедрялось в жизнь.  Партия продления жизни стала самой актуальной. Даже катастрофа, которая происходила на глазах, мало могла изменить что-либо  в   прогрессе времени . Все шло  своим чередом – очервидный экологический крах и внедрение искусственного синтеза белка.К тому времени Катя уже поняла, -  что самое главное, – это быть идеалом у понравившегося человека, и больше ничего с этим не делать, не лезть в эти сочиненные о ней кем-то  замки из воздуха. Ей тоже хотелось порой пойти погулять, держась за руки, спечь пирог, не думать, ухаживать за кем-то, заботиться, – всего этого ей хотелось -  отдавать тепло, пусть даже и на обогрев космоса.  Она мало понимала  природу общения мужчин и женщин, как аутист, отчасти существуя в своем мире. Но так или иначе, безжалостный критик  рано или поздно взыгрывал в ней не в меру. Понимая, что нравится кому-то, Катя ломала, что называется  свой стереотип, и тогда  ее воздыхатель предпочитал бежать. Она понимала умом, что такое положение вещей неправедно. Что слишком жестоко не считаться с ней,  когда ей так хочется чем-то делиться. И то, что уж если она хочет любви, то лучше попридержать язык. Но язык не удерживался. Однажды она  решила оформить образование. И в универе, на фоне отсутствия мужчин в целом  в ее жизни, ей немедленно, как это и бывает,  понравился именно  преподаватель.Катя сперва этого не поняла, она просто захотела с ним дружить, – а это был верный настораживающий признак. Но если ее тянуло к человеку, то тут дело было явно непросто. Она спохватилась не сразу.Был прекрасный март. Снег медленно стаивал, обнажая землю. Пахло в воздухе знойно и хлестко. Свет слепил глаза. Катя шла в лабораторию репродуктивного клонирования.
 
-Добрый день! Екатерина Шабалина?-Да, добрый день. К Ринату Авдееву я.
Но  можно было этого и не говорить, а просто набрать код. Ринат Авдеев, молодой, высокий человек с немного восточными чертами лица, а по улыбке так  практически юный – успешная генетическая правка себя год назад,  но и не только,  в голубой  свежей рубашке и  тертых джинсах  сидел за своим  рабочим столом.
– Ренька!-
– Катька! Ну как тебя угораздило ! Что ты пришла по записи, как будто чужая!
– Ну, мне было неудобно, мы уже вот сколько не созванивались!
-Написала бы в одноклассном, сходили бы куда, а тут я чисто по работе!
– Но ты и нужен мне чисто по работе , Ринат.
– Неужели ты задумала запрограммировать малыша ?
– Эх, Ринат. Ты прав, как никто. Мне пора программировать малыша, я это знаю. Ты меня можешь устыдить. Но сейчас  у меня другие планы. Я хочу сделать ... Я хочу сделать еще себя.
– Копию для работы, для быта, для путешествий ? Бота или полный функционал ?
– Ну как тебе сказать... Понимаешь, я пошла к тебе , чтобы не сильно смеялся надо мной совсем чужой ученый.  Я хочу ... Как бы это описать – мне нужна, мне необходима я, только не очень я. Я поняла одну вещь, Ринат . Меня не любят такой как я есть. Мне нужна другая. Но может не совсем, но хотя бы отчасти.
– Но ... Кать ! Я же тебя очень , очень люблю, как же это будешь не ты!  Не понимаю, зачем тебе это, ради кого ... Как же так можно! Ты себя не любишь.  А я  тебя просто обожаю.
– И я тебя обожаю, мы с детства как брат и сестра . Но теперь у тебя семья и  мы совсем редко общаемся , я  очень рада за тебя и Наташу, да, я знаю, что и родственники порой общаются очень редко. Но....
– Расскажи, что ты хочешь.
– Понимаешь, Ринат, я может  хочу кое-кому понравиться. Я хочу влюбить его в себя. Но ты меня знаешь и потому поверишь и во второе, – я просто хочу поставить этот эксперимент.
– Ну рассказывай, что тебе нужно, попробуем. Но ты же знаешь , какая сумма денег вырисовывается за твоим проектом? И это даже не от меня зависит, я должен запустить приборы и лабораторию, купить материалы, расчеты.
– О, это не проблема, все деньги мира у меня есть.
– Вперед, – сказал Ринат.
Так , совершенно независимо от природы , на свет должна была  появиться  Никль. Она была  бы точным клоном  Кати  в том же возрасте  с очень небольшими правками, – оказалось, что если бы гены Кати  повернулись чуточку иначе, совсем чуть-чуть,  –  то Катя  пошла бы в свою другую бабушку, и вместо довольно  коренастой  светловолосой девушки она оказалась бы субтильной тоненькой брюнеткой с не очень правильными, но все же привлекательными чертами  лица. Они с Авдеевым выверяли все, проверяли все на специальных тренажерах. Черты характера, знания , –  память, осознание, – все это должно  было получиться  в точности таким, как у Кати, а вот внешность она захотела поменять. Никаких других  настроек это не затрагивало. Авдеев был в расцвете  силы.  В этот момент он понял, что может сделать так, как никто в мире, но еще никто в мире про него не знал. Ему просто как воздух был нужен большой  проект, в котором он мог бы развернуться и вовсю показать свои способности,  и пойти чуть дальше всех, кого он только знал. То, что он передумывал и перемалывал внутри,  - превратить в нечто осязаемое и видное.  Авдеев работал увлеченно, и его лаборатория из трех человек и нескольких служебных клонов  трудилась не по графику , –  это редкая удача, когда  приходит такой грандиозный заказ. Клонов делать давно было можно, на свой страх и риск,  и за свои средства, но они были разными по техническому заданию и  потом  имели совершенно разные права в новом обществе. Тот формат клона,  который желала породить  Катя, сделать было чрезвычайно, просто чрезмерно, дорого. Но это было  уже и можно, и возможно, хотя даже неожиданно. Пока закон даже и придумать не мог, чтобы стало происходить, если бы клонов такого рода стало гораздо больше. Но практика в этой области незаметно опередила неторопливых юристов, которые оставались пока в прошлом веке. 
Совершенные клоны являлись  полноценными членами семьи, будто ты изготовил  себе брата или сестру. Они имели все права граждан. Но в нынешнем времени в год на весь город появлялось всего десятка два искусственных  людей, среди них  были и какие-то известные личности, трагически погибшие. Обычно стоимость оплачивали коллективно, или создавался фонд. Редко это были совсем рядовые граждане.  Как исключение такое все же случалось,  – воссоздание супруга, или супруги, безвременно ушедших.  И часто проходило незамеченным для широкой общественности. Стоимость  заказа была высока, но не это было основной причиной, –  скорее, было распространено  неверие в то, что клон – это тот же самый человек, и нельзя клонировать близких. Церковь резко отрицательно реагировала  на такие вещи , вплоть до отлучения, и случались еще люди, которые боялись этого. И Катя сама и верила, и не верила в то, что получится что-то разумное, и , что уж говорить, сам Авдеев сомневался.  У него не было достаточной практики.
 -Ринат, а  ведь ты еще никогда не  создавал  полного прижизненного клона, – сказала  Катя.
-Это очень редкий случай, Кать.  Всего в мире  их  штучно,  –  я знаю мало , может , троих,  кто-то есть даже в Южной Америке, все живут тихо, скандалов нет, но и исследований не пишут. Закрыли же у нас на клонирование глаза – закрыли.  Но и не информируют, не рекламируют особо. Грядет демографический ужас. Ты же понимаешь, что в нынешней обстановке происходит с рождением детей. Они просто почти не рождаются, и какие нарушения происходят.  Поэтому – людям говорят, - давай, давай, – занимайся клонированием.  Сделать любой  по функционалу вариант клона – уже хорошо.  Пытаться сделать серьезного клона – просто прекрасно. Правда, говорят, – я знаю, потому что интересно  было самому, – говорят, что если клон удачный, донор  прямо ощущает раздвоение личности. То есть , полностью имеет с ним телепатическую связь. Я не знаю, зачем тебе такой клон – но он может сделать твою жизнь полностью невыносимой. Представь, что в глазах у тебя двоится. А теперь будет двоиться в голове.
-Ринат, у меня и так двоится в голове, понимаешь. И так, безо всякого клона, а так хоть польза  какая-то будет. Для будущего.
-Хорошо! Я так счастлив, что все это узнаю , моя дорогая.  Ты точно ничего не скроешь от меня. Ты даже не представляешь, какой простор ты даешь  для моей докторской степени. И причем – за свои личные средства. Разреши хотя бы  угостить тебя обедом ?
-Неужели я уже напоминаю лабораторную мышь, которую берегут для опыта и откармливают, – сказала Катя.
-Катя !  Я ни о чем таком не думаю, просто есть хочу.
-Пошли же, скорей.

В зале элитного  подземного  ресторана  неподалеку от лаборатории Авдеева под потолком играла  стеклянная  музыка , отдаленно похожая на Прокофьева, и столы медленно кружились вокруг центральной композиции с фонтаном , который бил тонкими струями вокруг тропической растительности и мелких птичек. Он был прикрыт практически невидимым глазу прозрачным куполом.Все было в вишневом тонком бархате и золоте, в воздухе пахло вишневым деревом. Лососевого цвета столы принимали на свои скатерти замысловатые  проекции, и сев на бархатное кресло  за витиеватый столик в своих широких белых штанах из парусины и ненмого грязноватых кедах,  Катя задумалась. Прокофьев был тут неуместен.  Это был дорогой ресторан, в котором подавали еду из неклонированных продуктов.  Это было по нынешним временам редкостью. Катя заказала  вареную картошку с маслом и черный чай. Плантации чая  практически все погибли после сдвига восьмидесятого года. Авдеев решил  вполне отдаться аппетиту и заказал реповый суп с петрушкой и ржаными гренками. Пополам они решили выбрать еще  традиционного хлеба с  томатами и слабосолеными огурцами, и обед стал просто шикарным.
-Почему-то в настоящей еде есть душа, – сказала Катя.  - Так приятно.А ты вот сделаешь клона,  и мы узнаем, будет ли в нем душа, -  сказала Катя, с удовольствием попивая квас из бокала авторской работы .  
-Я делаю Никль   для того, чтобы понять, что это такое. Узнать на твоей  шкуре. Уж прости, жестокость за жестокость.  К клону ты жестока. Как и к себе. Ты отдаешь  свои деньги , -  хотя такое  твое богатство для меня новость. Нет, я знал, что дела идут хорошо, просто не представлял размаха.  И ... Ты задумывалась? Что будет, если?
 -Если все пойдет неудачно?
-Да.  И я не о клоне сейчас говорю, Кать.  Я уверен, что в таких условиях ни одна любовь не выживет.  Да и то, про что ты рассказываешь – никакая не любовь, а так... Прихоть... Исступление... Морок... Ты, судя по всему, и  Гринвича знаешь плохо. Это определенная фаза чувств, ты должна бы это знать.  У вас даже нет флирта,  а в лаборатории  на тебя будет  работать целая армия, на тебе часть ответственности за наш коллектив, ты несешь финансовые риски, с тебя снимаются все данные, и это длится порой долго и мучительно, у тебя формируются  ожидания, нет ничего разрушительнее. Ничего не получится с этой любовью. Ты должна сейчас это понимать. Это фантом.  А в то же время ты можешь на эти деньги... Нет , я не говорю,  – сделать нечто полезное, помогать художникам ... Хотя ! Ты могла бы  на эти деньги изменить свою жизнь, придумать нечто, что оживит ее.
-Тут дело уже не вполне в любви, Рин. Ты прав, скорее дело в безумии. Или в том, что я так хочу излечиться от любви, кто знает. Профессиональный интерес психиатра. -Ты психиатр? Никогда бы не подумал, я думал, у тебя бизнес по линии  родителей и связан со светом.-Так и есть, но кроме того, я клинический психиатр. Самый классический, который всегда подозревает у себя диагноз. Иначе чтобы я делала на лекциях Гривича по литературной психологии и логопсихиатрии. Но в наше время, если покопаться, то можно найти отклонения от нормы  практически у каждого. Не смотри так. Ты думаешь, психиатр не понимает того, что происходит с ним ? Понимает. Но он может себя исследовать.  А я, в данном случае, – не хочу останавливаться.  Я  изучаю себя со стороны.
-Ты веришь в то, что я твой друг? – Авдеев вдруг стал совершенно серьезен.
-Да.
-Несмотря на то, что я так пропал, что тебе даже пришлось записываться ко мне на прием?-Однозначно. Верю. Иначе бы я не пришла вовсе.
-Принимается. Надеюсь, ты поверишь что я это по искренне дружбе тебе говорю.  Твой профессор не стоит тебя. Еще раз предостерегаю , последний – брось ты это дело ! -Но ... она попробовала слабо возразить, - Я все знаю.  Но ...
-Не но! А да, нравились тебе всегда  такие люди, которые тебя на что-либо вдохновляют.  А эгоисты вдохновляют лучше всего. Поэтому ты конечно сделаешь клона и мы его подставим ему. Я не знаю, что ты будешь при этом испытывать, возможно, он внезапно увлечется им, – почему-то такие клоны чрезвычайно притягательны. Возможно потому, что они – новенькие. Это будешь и ты, и не ты. Мне  вся эта затея очень полезна,  но я буду видеть то, как ты мучаешься в этом аду. Откажись.  Потом я как ученый не смогу тебя останавливать и тем более жалеть.  Я многое могу получить полезного для науки из этого проекта, но как другу, мне не хочется чтобы ты платила за него такую страшную цену. Откажись от своей затеи. Я мало имею на это права, но я прошу еще раз, пусть назойливо и нагло, - откажись.
-Почему ты так плохо   о нем думаешь? Я понимаю резоны, но ты его тоже не знаешь. Авдеев засмеялся.
-Все очень просто. По тебе я так думаю. Он умный человек, и твоего склада, твоего направления, вы общаетесь. Он сам  довел тебя до таких сильнодействующих  мечтаний. И ты думаешь, он этого не понимает ? Черта с два! И либо ему это не нужно, либо он использует тебя, или  либо он этого не видит,  – но в любом варианте, – это только эгоизм. А эгоизм, – тупиковая ветвь эволюции. Ты можешь отказаться даже сейчас, я покрою убытки,  потом уже не получится.  Меня не беспокоит,  пострадает ли твой клон. Вернее, Никль. Подумай: не пострадаешь ли ты ! Подумай всерьез!
-Я обещаю, что не свихнусь, Ринат. И ты  во многом прав, но отказываться не будем. Только нужно внести правки. Я не хочу чтобы Никль... Жила долго.
-Катя, о господи! Это же совершенно бесчеловечно !  И столько трат...Хотя... Быть может, так ты себя обезопасишь. А может и ... Я не знаю, не знаю, – это чудовищно.
 -Она, – это я, верно ? У нее не будет собственного генетического лица.-Верно. За мелкими , просто косметическими изменениями.– То есть, просто какое то время нас будет двое. Но , скажем, девять месяцев, а потом Никль просто растворится и все. Останусь только я . За это время мы все узнаем.-Жестоко, однако, очень жестоко, вы ненормальные абсолютно все,  клиенты... Но может быть, ты и права. Однако законодательство  ...-Я все просмотрела. Закон молчит о сроках жизни клона.
-Только ты в курсе, как растворяется клон, как ты говоришь?
-Не вполне.
-Лучше тебе этого не знать и лучше чтобы никого с ним рядом в этот момент не было. Мы позаботимся. Ты уверена ? -Я хочу понять, как это – быть собой , но в другом теле.-Ладно, что поделать – времена стали такими. Странными. У меня больше нет сил тебя отговаривать. И мое искушение слишком велико.-Я начинаю вести регулярные заметки, – сказала Катя.
-Смешно. Я тебе дам браслет и датчики, – сказал Авдеев.
****
Гринвич все чаще думал о том, что скоро придет лето,  а он еще не завершит свою работу.  Вот если бы хоть немного ему помогала Катя. Она же отличный помощник, отличный советчик  и даже критик верный. Но нет, теперь просить ее, – значит быть обязанным.  Достаточно, решил он, а то это jv;tn зайти слишком далеко. Он забежал в свое кафе, - через дорогу от дома,  -  чтобы выпить  привычного искусственного вина с четырью градусами алкоголя,  - потому что Гринвич  полюбил все модное и ненатуральное.  Ему нравилось, что  вино тут практически  не имеет никакого вкуса, только запах и градус по заказу, как вдруг его застигла врасплох вкусовая перемена .К нему подошел официант. Он открыл дисплей ос счетом, и тут  Гринвич  неожиданно даже для себя, сказал:– А кто сегодня сделал мое вино? Очень недурно получилось.– Я передам отзыв, это наш новый сомелье.– Передайте ему – великолепно!  Просто великолепная ... Мммм... кислинка.– Ей, это она. Ее зовут Никль, – и даже официант заметил то, что по лицу Гринвича,  так,  как пятно красной краски впитывает стена, – то есть, постепенно, – расплывается  алый румянец.Конечно, мало ли Никлей живут на свете белом. Но Гринвич был уверен в том, что только одна. И в том, что раз он оказался тут, и она тут, – совпадение это не случайно. Но как бы это узнать ?
Теперь, даже находясь дома, – а это было очень недалеко,через дорогу, он стал ощущать ее присутствие в мире, который до этого был пустынен. Официанты знали его превосходно. И теперь он всегда передавал отзывы сомелье через них,  а работу Никль он узнавал сразу. Он даже сделал парочку заказов на красное вино, и оно оказлось превосходным. В  общалке  же  на курсах Никль бывала все так редко, как случается  падающая звезда. Но она никогда не говорила глупостей, она отмечалась, порой  прощалась и здоровалась.  Гринвич понятия не имел, хорошо ли она будет учиться, хорошо ли она усвоила материал, –  это  ему было неинтересно. Но он об этом  и не думал. Мысли его витали вокруг кафе. В один прекрасный день, когда он оказался там вечером, привязав Бари к  столику, он спустился по винтовой лестнице вниз, нарушая пространство посетителей,  в темень кухмистерской,  -  и увидел – тоненькая темноволосая девушка  в чем-то блестящем сидит у стены  и смотрит на аквариумных рыбок, рисуя им что-то на стекле. Он не мог сдерживаться.
-Никль, – сказал он.
-Это вы ? – спросила она, немного испуганно. Но ему показалось, что он слышал этот голос.
-Мне кажется, это вы делаете здесь вина, – сказал он.
-Да , это так,  – и она немного улыбнулась. Улыбка вышла робкая  и сдавленная.
-И еще мне кажется, что вы у меня, как бы это сказать, учитесь в университете, – не так ли ?
-Совершенно так, – и она снова улыбнулась.Уже смело.
 –Да, я знаю, у меня такая стыдная работа.  Но зарабатывать  тут мне необходимо, – чтобы учиться.
-Кафе скоро закрывается, –  как-то просто сказал он. - Пойдемте потом пройтись по парку, у меня  с собой мой лабрадор , но  он очень общительный, надеюсь, он вас не смутит.Гринвич понимал,  и не понимал одновременно, что  переходит все разумные рамки приличий, но ему было все равно. Он видел, насколько удивлена Никль.
– Пойдемте, – сказала она,  – я с радостью.  И улыбнулась.
–Только я не вырвусь раньше. Я принесу вам еще вина, или чего захотите,  – сказала она.
– Я посижу с вами, здесь, если не выгонят, – покорно сказал он.– Нет, нет, поднимитесь,  так будет лучше, нам нельзя звать сюда гостей, – сказала она. – Я скоро заканчиваю.
Их общение, странное, спутанное, пронизанное страстью  из какого-то непонятного мира, сразу приобрело близкий характер, потому что на самом деле они будто знали друг друга давно. И это вырвалось наружу, неподдельно и сильно. Когда Гринвич вернулся и  сел за  мягкое кресло, ему снова показалось, что он давно знает эту девушку, и она не была похожа на А. Но на кого-то она точно была похожа.  Он знает ее,  и знал всегда, думал он, хотя только что спустился по винтовой лестнице вниз. Будто встретились две  знакомые души в новом мире, – вот что ощущал Гринвич. И все уже было совершенно иначе.-Чертовщина какая-то, - подумал Гринвич. – Самая настоящая чертовщина,  то, что происходит со мной.Вот и она, - одетая в легкий плащ, подошла к нему, – его не выгнал после закрытия знакомый официант. В уличной одежде Никль показалась ему совсем ребенком. Кафе закрылось. Старая, обитая железом дверь  неприятно стукнула  за ними, и это означало, что все плохое позади.  Они пошли в парк, в сторону от его дома,  в нем пахло пробуждающейся землей, и Бари очень радовался, он  - любил компании. Он бегал за палкой, суетился, и Никль гладила его щедро,трепала за уши,  а Гринвич очень радостно смотрел на эту картину. Бари понравилась Никль. Когда они возращались, они прошли мимо его дома,  и  завернули туда. Никль жила  чуть дальше, в еще незаселенном полностью, строящемся доме. Гринвич удивился тому, что теперь в таком месте можно жить. Во тьме, лежа в кровати, он прислушивался, и слышал, что по дороге проскальзывали автомобили, – как и всегда. Но теперь он слышал и ровное дыхание Никль.
***
Катя, или , вернее ее сознание в ее теле, находилась в двух измерениях. То, что говорил Авдеев, было похоже на правду.Она не могла спокойно спать, потому что у нее и Никль  были  разные графики, и сон совпадал примерно на четыре часа, а потом она просыпалась одновременно с Никль,  и наблюдала, как та  готовится  к выходу на работу , как слушает те же лекции что и она, ( и теперь Катя слушала их гораздо раньше).  И всю эту сцену в парке и в кафе Катя как раз застала по дороге со своей важной  работы. Ей пришлось остановить на какое-то время машину на обочине, вести она не могла. То , что у нее происходило в голове, было сложно объяснимо. Сперва она пережила некоторый шок, но по существу вела себя так, как вела бы себя и сама, оказавшись в подобной ситуации. Никль – то есть Катя, – была счастлива и очень волновалась, ей казалось, что Гринвич не дождется ее, ей казалось, что сбывается сказка.  Она испытывала и некое удовлетворение, и большую горечь,  и ей приходилось переживать свои – и свои же чувства к этому человеку, обладать им в чужом теле, одновременно испытывая восторг от снизошедшего с неба бога. Никль ни капли ни отличалась бы от Кати, если бы с ней происходило такое, – она тоже бы много молчала, улыбалась и играла с собакой. Но с Катей этого не происходило.  Пока тихие радости и полная смута охватывала Гринвича и Никль, Катя смеялась  и почти рыдала, лежа на руле своей машины.


Авдеев знал теперь, что клон, как и предполагалось,  не подозревает о том, что он клон, и не знал, что может испытывать и чувствовать оригинал,  и не узнает его, даже если  они встретятся лицом к лицу,  тем более , непохожий  вешне клон. Катя постоянно носила датчики, и ее ритмы мозга раздваивались. Авдеев очень переживал, потому что думал, что это может сказаться на Кате самой. Он предлагал ей как-то блокировать восприятие Никль.  Хотя бы применить гипноз. Катя отказывалась.В конце концов, она специально захотела встретить Никль, чтобы все проверить еще раз.   Авдеев был против этой затеи, но он мог противиться до определенного предела. Конечно же, она знала, когда Никль  выйдет на улицу вместе с Гринвичем, и подсекла их у магазина.-Здрасьте, – робко сказала она, столкнувшись с ним в дверях в  магазине. Сама же удивилась своему сдавленному, непривычно воровскому, тону.  Никль в это время брала на поводок Бари и должна была остаться с ним снаружи.Он покосился на нее и понял, что Это Катя, та самая хорошая Катя.-Добрый день, –  сперва как-то педагогически ответил он.  И потом добавил, вспомнив о ней, ему показалось, что он невежлив:-Катюша, как поживаете? Что-то вы давненько мне не писали, как там поживает наша немецкая профессура. Вы же всегда в курсе, а я и позабыл спросить. -Да все в порядке, Владимир Леонидович,  сейчас работают над делением восприятия и восприятием запаха.-Ну так пришлите мне кое что, поразбираем ? Я серьезно, пришлите, я буду ждать, – и он прошел вперед, минуя ее. -Хорошо.-Пришлите, пришлите,  – он улыбнулся ей через плечо и оборотился к Никль и Бари. Ее любопытство было удовлетворено наполовину. Она купила мелочь, вышла на улицу и Бари, который был гораздо умнее своим собачьим умом, в момент  испытал раздвоение, кинувшись к ней, потом к Никль, – он ничего не мог понять.-Он спокойный, он не укусит, – сказала  Никль.-Да, мне кажется – не укусит. А что спокойный непохоже.Бари неистово вертел хвостом на Катю, будто увидел  любимого хозяина. Никль посмотрела на Катю и замерла. Катя сделала милое лицо,  и потянула было руку погладить пса, как тут из магазина вышел Гринвич , и Бари метнулся к нему, наконец разрешив парадокс.  Понимая, что это уже чересчур, Катя культурно  ретировалась.Но и уходя, она видела и знала, что Никль недоумевает, смотрит на Гринвича, который как-то странно остановился и замер.  Катя знала, что ревность шевельнулась внутри Никль, потому что она увидела, что Гринвич силится вспомнить.  И не вспоминает.***Жизнь  Гринвича  заиграла новыми красками. Он теперь вечерами встречался с Никль, когда  ходил в ее кафе, а потом они шли в парк, а потом, -  к нему. Пару раз он заходил за Никль, и  место где она жила, показалось ему диким и неуютным, -  в доме была  стройка, вокруг светились синие огни, там не было ни малейшего уюта, грязна стойплощадка,  не работал лифт. В квартире Никль все было пустое и новое, залитое белым светом. Никль жила на двадцатом этаже. Половину пути нужно было проделывать пешком, по непривычно широким лестницам,  потом можно было подъехать на служебном лифте. Везде стоял визг от работ, который не прекращался и ночью. Окно было в стену, никакой шторы не было, на полу лежал матрас, – это и была кровать. Он не нравился себе здесь, и тут он понял, что может бывать и жестоким.
Как-то раз он отправился в ванную, по своему обыкновению, не закрыв за собой дверь. Странные ощущения не покидали его. Уже выбравшись, он взглянул на дверь и испугался. В двери отражалось что-то – он пригляделся, – сова! Какая-то фигурная сова, под крышей, то ли часы, то ли что еще, и глаза, и хищный нос, – а глаза светились и казались живыми, выражение ее менялось, то ли это все плыло на стеклянной двери, он высунулся, – и из коридора совы не было видно; привиделось, решил он. Однако, накинув рубашку, он прошел в комнату и увидел, – сова была – она была деревянная, резная, темная, и глазаее не светились, конечно же. Игра света, – подумал он. Но он очень разозлился на Никль. Вещь эта была старая и основательная.
У Никль была своя комната, и что-то она там разворачивала, компьютеры, конструкции, – он не посмотрел. Он ничег оне спросил у нее, но ночью был жесток, и сам удивился этому. Он не был жестоким человеком, но понял, что его так раздражало то, что он считает что мир Никль не должен быть таким, – живи она в съемной дешевой комнатенке, он бы никогда так себя не повел.  Они еле помирились, причины он не объяснил, и ее невозможно было объяснить.
Эта сова была Катина, из прабабушкиной  деревни. Ее было некуда деть, вот и пристроили тут. Конечно, Никль про это что-то могла смутно вспомнить, и так бы и ответила Гринвичу, но как известно, он предпочел об этом не интересоваться.
С тех пор Никль практически переехала к нему, – так было безопаснее, -  и ходила к себе за вещами и поделать дела, пока он был на работе. Но только очень  недолгое время, потому что  Гринвич дошел  в своей подозрительности  до  того, что думал, что Никль может встречаться с кем-то еще на этой квартире. Раз дозволено ему, – почему не может быть никого другого? – тем более, он имел подходящий опыт. Второго раза он допускать не собирался.
Катя, переживая это вместе с Никль, удивлялась тому, как реальная ревность страшна. А посмотрев на Гринвича, она понимала , что ревность может сделать из человека не только безумца, но и скота. Что, в принципе, очень последовательные вещи, – подумала она.
 Зато его работа шла быстрее и утомляла меньше. Часто он приглашал ее раньше, и они просто оставались дома, а иногда она была дома прямо в то время, когда он вел лекцию и слушала его не за экраном,  а в комнате. Гринвич и сам не мог понять, почему  он так доверился ей. Она была его идеальной девушкой, и теперь ему не казалось, что когда-то была  в его жизни А,  и что он провел много времени в одиночестве. Никль была идеальной. Она затмила прошлое, и он получил все, что так хотел – ее улыбку на фоне темного леса. Он получил полноту жизни, о которой даже не подозревал. Теперь шел по улице по новому подтянутый, освеженный, а не освежеванный временем, у него появился новый источник радости, он хотел детей, он  дышал электричеством в воздухе , а она  так идеально подходила ко всем его мечтам. Легкая загадочность в меру украшала Никль, и так как она не навязывалась, он стал думать о ней то, что ему больше нравилось.Катя же знала о том, что  происходит. с точки зрения Никль. И одновременно была ею, почти в тот же момент времени, жизненной силы , – просто как бы у Кати появился второй объектив, дополнительные глаза.  И даже решения за Никль могла принимать Катя, – их мозг был един. Могла и Никль сама,  тогда в Кате это не встречало ни малейшего противоречия. Возможно, Кате только казалось, что она что-то решает, а все решала только Никль. Катя выдерживала это хотя бы потому, что жила сама по себе.Единственно,  у Никль было гораздо меньше денег изначально – катин капитал  в Никль решили не переводить, не в этом был смысл эксперимента. Катя  пыталась выяснить вопрос о себе в глазах Никль  раз за разом, но та существования Кати не чувствовала. И поэтому Катя могла ревновать как бы только себя  и к себе, – а это очень трудное чувство. Клон знает только то, что ему положено знать, – он так прошит – так прошиты все клоны, – что у него было детство, родители, потом, в младенчестве, – потеря всех родственников, и потом еще  провал в памяти, катастрофа, – весь этот стандартный набор.
Авдеев как-то приехал к Кате, вечером. Она сильно удивилась, – она сидела в вязаных носках в углу дивана в одной из своих излюбленных точек в  квартирке в старом доме на Проспекте мира.
-Заходи, Ринат, только  нам придется заказать что-то к чаю, – не успела. Работала.
-Работаешь еще ? Ты просто герой.
-Работаю, и она тоже работает, но  не это тяжело. И даже кино двойное смотреть уже не тяжело.
-Катя, я потому  пришел, что...
-Я знаю, – заканчивается срок эксперимента, назовем его так.
-Да ,  Никль растворится. Она просто исчезнет. Документы о ней изымет специальная служба. Они еще настороженно относятся к клонам , поэтому все так обставили – еще не верят , что клоны самостоятельны. Но правда в том, что клоны не вполне самостоятельны, они зависят от хозяина, как мы установили.
-Зависят. А реакции на них – не зависят.
-Да.  А у тебя на уме что ?  Я все равно не смогу ничего поменять.
-Теперь я знаю, как чувствуешь себя, когда делаешь приворот. Но каждая такого рода любовь и есть своеобразный приворот. Он прав, то есть Гринвич прав,  когда он сказал, что это чертовщина ....  Я чувствую себя погано. Я  же знала, что мы дополняем друг друга интеллектуально,  –  но подействовать могла на него только  внешность Никль . Я могла все это предвидеть... Но я переживу. Это только эксперимент. Довольно жестокий по отношению к нему. Но думаю, и для всех людей мы сделали  что-то хорошее; но как  ты прав, – я очень  устала.
Никль... Нехорошо.  Никль в этой любви потерялась. Она боится его. И одновременно боится его потерять.  Она не может работать. Каждый день она начинает с мучительного ожидания  его  сообщения, и каждый день не верит, что он ее позовет. Потому что он может и сорваться на нее безо всякой причины. Такое уже бывало несколько раз, и он даже и не понял, кроме одного раза.   И она, – из-за того что роман начался вдруг и сразу – оказалась довольно одинока, времени завести друзей у нее не было,  и ей дурно на душе. Вроде бы должно быть счастье, но, знаешь, Авдеев, тут тоже что-то сильно нездоровое.  Он даже не сказал ей, что хотел бы жениться. А он  счастлив, тут мне кажется, вопроса нет, хотя это только он знает сам,  но Никль  – так как это и есть я, – понимает, что эта жизнь все больше расстраивает ее. Он  не пускает ее в науку,  в свои дела, не знакомит с друзьями, только разрешает готовить, переставлять дома предметы даже разрешает,  но  все же в его доме моя версия  ведет себя умнее и не спорит. Я просто улыбаюсь. А с другой стороны, я, то есть Никль, в тупике. Никогда не думала, что это может  быть проблемой. Влюбленный Гринвич не говорит о чем-то важном,  – совсем. Так что со стороны Никль вполне логично исчезнуть и завершить этот этап параллельной реальности.
-Тебе его не жаль? Я думаю, он близкий человек именно к тебе.
-Трудный вопрос. Я думаю, если бы могли что-то поменять, – он бы возник. А тут что-то вроде поезда, – у него расписание. Ты знаешь, даже если бы она исчезла, а к нему подошла бы я, я, – та же самая женщина, просто с чуть другим голосом, чуть выше, шире , с крашеными моими космами вместо черной аккуратной прически, это бы не произвело на него ни малейшего впечатления.
-Ты думаешь ? А не месть ли это ему за это?
-Не знаю, но я не думала, что это все так обернется. Я в это поверить не могла.
-Если бы я мог сделать так, чтоб оставить Никль в функционале этому дураку небесному, я бы так поступил.Катя рассмеялась.
-Да наверное,  теперь и я тоже. Ведь мы не знали, что он всерьез увлечется ей. Но я бы тогда сильно  переживала за Никль, потому что то , что с ней происходит и что происходит сейчас со мной , я даже отдаленно представить себе не могла. Это торжество жизни, буквально вырывающее из тебя жизнь. Какие-то темные страсти. Но Гринвичу это все, как сказать – идеально ложится. Он счастлив. Пока.
 -Я чувствую себя убийцей, – сказал Авдеев. - Не окончательно убийцей, но в какой-то мере.  но очень четко
-И поэтому ты приехал, потому что я тут и я пока жива, да ? – наконец поняла Катя. -Не только, но и отчасти поэтому, я все же себе отчасти прощаю, нет совершенных людей. Я оказался не очень. Я должен был тебе отказать. Я обязан был это сделать. Я плохо подумал.
-Не думаю. Никто не будет сильно страдать, я надеюсь.  Никль ничего не почувствует, а Гринвич, – мне кажется, он тоже... ничего не почувствует. Это длилось всего восемь месяцев.... А между ними, – и того меньше.
-Да, а январь был  такой склизкий и долгий.
-Ты же знаешь, какое сегодня число
-Конечно.
-Никль сегодня должна уехать от него под любым предлогом, ты понимаешь?
-Понимаю, она  – то есть я, я – уже выхожу из квартиры. Ты можешь мне верить, Авдеев, можешь не верить, – но с чувством облегчения.
-Я....  Я верю. Хотя это и непросто, но я тебе верю, – ты не умеешь лгать, особенно в таких вещах.

Внезапно Авдеев придвинулся к Кате и взял ее за руки, и она посмотрела на него. В ее взгляде был сперва вопрос, а потом большая благодарность, будто она его увидела впервые.
-Не переживай, Ринат.  Спасибо тебе. Какие есть, – мы это переживем. Так или иначе.  И я это переживу- придется.
-Хорошо, – сказал Ринат. – Мы просто обязаны пережить. Но нам еще работать с этими результатами долго, так что рефлексия будет продолжительна.

А там, на первом этаже, Никль, облаченная в размашистое пальто, выбежала на улицу в темный, долгий , дымный январь, который никак не заканчивался,  и села в заказанный ею номер машины. Никль испытала очень странное чувство облегчения. Через десять минут  она открыла свою квартиру, не закрывая дверь на ключ. Катя не хотела, чтобы в дверь  ломились совершенно чужие люди.Такие исчезновения не могут не привлекать общественного внимания. Просто не могут.
****

Гринвич проснулся утром и вспомнил, как он отлично провел прошлый вечер.  Пора бы и за работу! Он взял со стола чашку  уже готового по программе  от умной  кофеварки душистого кофе и вспомнил то,  как запланировал вчера интересный трюк на лекции.И отчего-то  ему было так хорошо на душе, но в квартире было непривычно тихо. Она! Пора написать ей, пусть приезжает, сегодня как раз после лекции можно бы сходить и в небольшое новое кафе.  И она будет при всей лекции, мне будет спокойно, подумал он.  Он  написал  ей на экстрафон привычный текст: « Доброе утро ! Приходи !» Обычно она отвечала через секунду, но тут ответа не последовало.-Наверное , забыла его у меня, подумал он, осмотрел прихожую, кухню, ее сторону постели, – но нет,  экстрафона не было нигде. Тогда он сделал генеральный вызов, а это уже было чем-то довольно серьезным,  – но она не ответила.Потом он позвонил через час – ответа так же не последовало.
Гринвич подумал о том, что происходит нечто неладное, и опечалился. Скоро должна была начаться лекция, и она началась. Он все провел, как обычно, ничем не выдавая своей заботы, а даже и отвлекшись. Когда он закончил, то понял, что Никль не проявилась.Он взял Бари  на поводок и пошел к ее дому. Потому что, конечно, но прекрасно знал, где она живет – минут двадцать от него,  -  красивой, быстрой, элегантной  ходьбы. Ключей у него не было. Квартира оказалась  закрытой. Электронный консьерж сказал ему, что
« Гражданка, проживавшая в квартире 38, выбыла еще вчера в неизвестном направлении». Он подергал дверь. Спросить было не у кого, он никого не знал в этом доме. Он спустился по лестнице и пошел  в кафе.В кафе  он спросил знакомого официанта, где Никль. Он улыбнулся ему странной улыбкой:
-Она же вчера уволилась, а вы не знаете ?
-Нет, нет. Она не говорила об этом. Нет. Принесите мне любого ... Любого, как обычно.
Официант принял заказ и оставил Гринвича наедине со столом. Он уже давно тут не бывал, а Никль продолжала работать, но гораздо меньше по времени. Он часто предлагал ей бросить, но Никль не бросала, потому что говорила, что ей это нравится делать, когда она не занимается. А чем, собственно, занималась Никль? Внезапно подумал он. Он никогда этим не интересовался. Кажется, обычная студентка, но да, да, она говорила, что чем-то она занималась. Только он не мог вспомнить, чем.Сидя в кафе, Гринвич полез в свои графики  с сегодняшней лекции онлайн. Он проверил, была ли Никль на занятии, – кажется, она не отметилась. Не была. Случайно ему попалась на глаза Катя.Ах, да, – Катя. Вот кто. Надо с кем-то поговорить. Молчать невозможно. Никль исчезла, и почему-то он понял, что она не вернется.
-Катя, как вы поживаете? – написал он в графе «прямые переговоры».В этот момент Катя катила по дороге на конференцию в Петербурге. Экран экстрафона  вывел сообщение на  прозрачную панель перед глазами. Она улыбнулась и нажала – игнорировать.
 
-Насколько ? – спросил вежливый прибор.
– Пока постоянно, – ответила Катя.Завтра у них с Авдеевым будет большой серьезный доклад, и возможно, клоны лучших представителей человечества смогут сделать что-то в опасных зонах, с повышенной радиацией, и это сейчас самое главное.
Он пришел домой, сел на диван и заметил,  что нигде нет и следа от вещей Никль. « Подготовилась», –подумал он.
Он лежал на диване и прислушивался к шуму дороги. Завтра начинался февраль.