Про Герасима

Герасим был большой. В плечах косая сажень. И росту косая сажень. И глаза у него были с косинкой. Многие принимали это за хитринку. Это их дело. Кто, как хочет, так и принимает.
Герасим был не старый, но лет ему было больше двадцати. Когда он родился, никто не помнит. Помнят, что в грядках с капустой нашли. Видать, мать за капустой пришла, да разрешилась на огороде, а как увидела сторожей, так и сбёгла. Капусту не бросишь, пришлось дитя оставить. А дитя своим признать все равно, что себя в тюрьму посадить за воровство. Уж лучше честною до конца быть. И ребенок, значитца, тоже от честных родителей будет.
Воспитывали Герасима всей деревней, кто как мог. Кто хворостиной, кто дубиной, а кто и матерным словом мальца приободрит.
Герасим внимательно слушал своих воспитателей, потом что-то шептал губами и уходил. Некоторые мужики в шевелении губ различали слова: «Спасибо за учебу, добрые дяденьки», а вот другие различали совсем иное, типа: «Пошли вы все, козлы драные». И каждый считал себя правым. Иногда выяснение отношений доходило до того, что спорящие стороны выхватывали колья из плетней и подкрепляли свои аргументы по незащищенным частям спорящего тела. Истины никто установить не смог, и поэтому вся деревня разделилась на правых – «Спасибо за учебу, добрые дяденьки» и на левых – «Пошли вы все, козлы драные».
Когда Герасим подрос, то силу заимел немереную и воспитателям своим рылы-то и поначистил, отчего все поняли, что Герасим совсем не глухой, а только немой. Если ему что-то было нужно, то он указывал на это пальцем и так же пальцем показывал: ко мне. Как какую девку пальцем поманит, так та за ним как завороженная идет. И стали в деревне нашей у нормальных родителей дети рождаться задумчивые и молчаливые. С чего это, никто не знает, видать, Герасим колдовство какое знал.
Так как Герасим был ничей, то и документ ему такой же выправили, что он ничей, а значит – человек свободный.
Пошел он наниматься на работу в сторожа в усадьбу поручика артиллерии в отставке Сидорова-четвертого. Сам-то Сидоров-четвертый давно помер, но название усадьбы осталось за ним. Не дай Бог название поменять. Еще позабудут о нем и из списков вычеркнут. И получится, что ты есть, а тебя вообще нет. Вот он помер, хозяин-то, его нет, а по бумагам он есть. То, что он есть, это и дворня знала, потому что хозяйка каждый год залетала по женскому делу. Видать дух хозяина по ночам к ней приходил. Специально лекарь из города приезжал, чтобы духа выгонять. Но, то ли лекарства были плохие, то ли лекарь был никудышный, а хозяйка на следующий год снова залетела.
Как сторожем-дворником в усадьбе стал Герасим, так барыня-то и залетать перестала. Знал Герасим какое-то средство, от которого старший приказчик Петька стал жаловаться на боли в пояснице и прихрамывать на левую ногу, а потом вообще был отправлен простым приказчиком в городскую лавку торговать кружевами из Парижу, которые наши девки на коклюшках плели.
Так вот с этим Герасимом и начали случаться интересные случаи, которые легли в основу летописи деревни Сидоровки как самый наиважнейший элемент всего исторического повествования.
Людям сурьезным и детишкам малым такое слушать не надобно: не так могут понять, а отсутствие юмора – это сродни импотенции, которую ни голой натурой, ни лекарствами заморскими не вылечишь.
Ну, так слушайте историю про Герасима и собачку.