Про дипломатию

В архиве деревни Сидоровки нашлось и другое письмо, по которому строительство все-таки было разрешено.

Барыне нашей матушке
Сидоровой Марии Петровне

От Герасима сторожа и дворника

Докладываю что времена нынче пошли неспокойные давеча сосед ваш помещик Копейкин Димитрий Иванович капитан от инфантерии в отставке будучи до непотребности пьяным напрямую проехал к парадному входу вашему и выражался неприличными словами по адресу ваших родственников а также родственников господа Бога и всей Императорской фамилии а еще сказывают что в лесах наших завелись абреки разные с кавказских губерний промышляющие ограблением одиноких помещиц поэтому и будочка моя будет стоять как раз у них на пути к барскому дому а дорогу мы повернем в сторону и сделаем там ворота которые будут открываться прямо из моей будочки
 
Герасим

И снова такая же хитренькая подпись с непонятным значением: то ли имя, то ли опять кого-то и куда-то послал.
И барыня разрешила.
Так вырос у забора одноэтажный особнячок с теплым туалетом на две персоны, банькой, небольшой спаленкой и горничкой с обязательным иконостасом в красном углу. Одну икону пожертвовала барыня.
Обряд освящения совершал священник сельской церкви отец Владимир, который недолюбливал Герасима за то, что девки стали меньше виться около церкви, чтобы полюбоваться на стать и его красивую бородку. Некоторым бойким девицам батюшка разрешал полюбоваться своими прелестями вблизи, внушая заповеди о смиренности жен, и помогая девкам потом удачно выйти замуж.
В горнице отец Владимир осенил себя широким крестом, обрызгал углы святой водой, что-то скороговоркой говоря на старославянском языке. Вроде бы и понятный язык, а о чем конкретно говорится, не понятно. Так же и в наших храмах, и поют красиво, и читают скороговоркой, вроде бы и понимаешь, о чем речь идет, но спроси кого, про чего поют-то, только плечами пожмет и скажет, а не все ли тебе равно, ты что, у каждого иноземца спрашиваешь, о чем он на сцене кричит или воет. Вот если его на язык наш перевести, то тогда бы все и понятно было. Но иноземцы не хотят язык русский учить, и служители церковные тоже не хотят писание на язык наш переводить, мол, на этом языке отцы наши еще разговаривали. Мой отец на этом языке не разговаривал и меня этому языку не учил. Получается, что все священники для себя и поют.
По мотиву песнопения можно было понять, что отец Владимир не очень-то доволен возложенной на него обязанностью, а вернее обязательством перед барыней, которая прислала ему «синенькую», ассигнацию в пять рублей.
Отговорив положенное, отец Владимир повернулся, чтобы уйти, но Герасим придержал его за рукав и показал на стол, чтобы батюшка освятил и то, что послал Бог. Вероятно, день был чем-то особенный и Бог не поскупился на то, чтобы как следует обмыть строение, чтобы оно стояло лет двести, не гнило и не заваливалось на бок.
Отец Владимир махнул кистью в сторону стола и сел на подставленную табуретку. Выпив стопарик домашней водки, батюшка отер рукавом рясы усы, сказал – хороша, сука – и весело захрустел малосольным огурчиком. Скованность и плохое настроение сразу куда-то исчезли, а в глазах появились такие же огоньки, какие у него появлялись тогда, когда к нему за благословением подходила какая-нибудь местная красавица.
После третьей стопочки батюшка сказал, что он не будет возражать, если Герасим будет обихаживать всех страждущих особ женскаго полу в нижнем конце села, но, чтобы в верхний конец он не лез, потому что у батюшки самого там дел невпроворот. Согласный кивок скрепил их мужское соглашение. Расстались они друзьями.
Почтила своим посещением и барыня. Обошла все комнатки, проверила мягкость постели во всех ее концах, присела за стол испить чая из самовара и сказала:
– Вручаю я, Герасим, в твои руки самую себя. Будешь охранять покой мой и жизнь от разбойников всяких. Дом твой, как военная крепость, уютно в нем и спокойно. Давай, топи баньку и жди в гости.
И часто над банькой вился из трубы легкий дымок. Если дымок почти не виден, то топится банька березовыми дровами для матушки-барыни. Если из трубы идет сизый дымок с искорками, то банька топится можжевельником для Герасима и Авдотья делает ему тайский массаж перед тем, как пойти в парную.
Со временем Герасим стал лощеным мужиком в красной атласной рубахе с желтым кушаком, в чесучовых шароварах и блестящих хромовых сапогах.
А вскоре произошло то, о чем никто даже не мог и помыслить. Но об этом в следующем рассказе.