Лика. Глава 8

Овечка.

Мама Лику не приобщала к православию. Её даже не крестили.

В те времена напрочь отрицалось духовное учение, была только партия с марксистко-ленинской идеологией, которая, по большому счету не несла в себе ничего плохого, но была нацелена на развитие материального мировоззрения "От каждого по способностям. Каждому по потребностям". Партия боролась с тунеядством, разгильдяйством, хулиганством и оберегала институт семьи. У партии было много глаз, ушей, рук и ног, которые обязательно все увидят, услышат и достанут, хоть из-под земли. Эта идеология несла в себе страх, что накажут, осудят, "ты должен..." и все. Скорее, это был просто кнут. Ходить в храм было стыдно. Обязательно найдутся члены, которые донесут до партии это событие, и конечно же партия осудит, пристыдит, вытолкнет на обочину жизни, как несознательный элемент современности. Поговаривают даже, что служители церкви, батюшки, матушки, Господи прости, сами вели списки пришедших и относили их куда следует. Не была, не знаю, не видела.

В этих обстоятельствах жили родители Лики, росла и она сама. Иконы были только в доме бабушки. Ей, прошедшей все круги жизненной несправедливости: война, революция, сиротство, раскулачивание, холера, голод и т.д., партия была не авторитет.

Однажды Лика подслушала разговор своей матери с бабушкой. Они разговаривали при закрытых дверях на кухне. Специально выдворив её в другую комнату, чтобы не мешала взрослым. Лика, конечно же, послушалась, как только кухонная дверь закрыла проём, она на коленях подползла, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна половица пола, приложила ухо к щели, не дыша вслушивалась в разговор.

-Мам! Ну, ты пойми, нас за это накажут. Сказали, что списки тех, кто в церковь ходит, в партком передадут, - говорила мать Лики.

- А мне что твой партком? – сухо отвечал бабушкин голос.

- Да, как что?! Выгонят с работы. С позором выгонят! – приподнимая тон, пыталась достучаться до своей матери дочь.

- Ну и выгонят. Не беда.

- Как не беда? Что люди потом скажут?

- На каждый роток не накинешь платок. И нет тут ничего плохого, что я хожу в храм, за ваши неразумные души молюсь. Кто мне может запретить? Ваш партком мне не указ.

-Ну, мам, пойми, я не уборщица. Миша не слесарь простой на заводе. Нас люди почитают, советы спрашивают. А ты, говоришь, что тебе сходить в церковь важнее, чем наше имя.

- А чем тебе уборщица не нравится? Её труд, межу прочим, может, Богу угоднее, чем твой. Ишь ты, какие важные стали! Я не уборщица, Миша не слесарь. Не тебе решать, кто выше, кто ниже перед Господом Богом – Отцом нашим, - бабушкин голос становился всё жёстче.

Лика, хотя и не видела, но точно знала, что сейчас бабушка развернулась к иконе, висевшей в углу над кухонным столом, накладывая многочисленные кресты, беззвучно шептала молитву, обращая свой взор образу.

- Ну, вот! Я так и знала, что невозможно с тобой договориться! – теряя надежду на понимание, но, не отступая, продолжал голос матери. – Мы же с тобой уже договаривались. Помнишь?

- Когда договаривались? О чём?

- Помнишь, Егорка, ещё маленький был. В садик ходил. Мне тогда потихоньку  воспитательница шепнула, что он перед и после обеда молиться начал. У всех ребят на виду.  Ладно хоть, Валентина Викторовна, спасибо ей большое, с пониманием оказалась, меня в сторонку отвела и рассказала об этом. Я с Егором тогда поговорила, с тобой поговорила. И что ты сделала?

- Что я опять такого сделала?

- После нашего разговора, он стал прятаться и в туалете молитья. Валентина Викторовна меня опять предупреждала, что если, узнает кто, то придётся отвечать.

- За что отвечать-то? – невозмутимо парировала бабушка.

- Как за что! Ну, мам! Пожалуйста! Я тебя очень прошу, не ходи ты в церковь. Особенно по праздникам. Там люди специальные дежурят. Смотрят пришедших. Если, узнают, что ты наша мать, то на парткоме будут разбирать. Сказали сегодня на оперативке. Строго-настрого приказали довести до несознательных членов семей.

- Донесла?

- С тобой бесполезно о чём-то договориться, - тяжело выдохнув, почти плача мама Лики пыталась вразумить свою мать.

Та была спокойна. Лике, казалось, что в это время бабушка даже посмеивалась. Она одинаково любила и бабушку, и маму. То, что они сейчас почти ругались, тревожило, ей стало не по себе. Девчонке хотелось зайти на кухню, и попытаться их примирить. Не заметила, как навалилась плечом на дверь, та в свою очередь распахнулась, Лика ввалилась на территорию, где её не ждали. «А ты чего? Подслушивала!?» – почти одновременно, вскрикнули спорящие женщины.

Лика испугалась или ей стало стыдно, но быстро сориентировавшись, она сказала: «Я кушать хочу». При этом напустила гримасу очень голодного ребёнка.

- О, Господи! Проголодалась? – бабушка вмиг забыла о том, что сейчас был неприятный для обеих сторон разговор, развернулась к плите и принялась наполнять тарелки любимым Ликой геркулесовым супом.

Геркулес тогда было в магазинах не найти. Его можно было приобрести только  в специальных отделах, где отоваривались люди, больные диабетом. Бабушка Поля страдала этим недугом, поэтому в её запасах овёс был всегда.
 
Лика очень любила этот супчик. Его бульон был мягким, обволакивающим язык и горло. Во время вечерних сборов заказа завтрашнего меню, Лика старалась, чтобы в обед непременно был овсяной суп. А баба Поля, принимая заказ, посмеивалась: «Овсяной? Хорошо. Такого гурмана не трудно уважить».

- Идём, Антонина, садись. Обеденное время не резиновое. Поешь, тебе опаздывать нельзя, - мягким тоном любящей матери, бабушка Поля обратилась к своей дочери. – Иди, руки помой! - тут же приказала она.

Мать Лики, хотя и была уважаемым человеком, давала советы другим, а мать свою ослушаться, не смела.

За столом, приглушённо продолжался разговор:

- Мам, мы с тобой договорились?

- Не о чем было, и спорить, - бабушка по-прежнему делала вид, что не понимает предмет спора с дочерью.

- Я тебя очень сильно прошу не ходить в церковь. Очень прошу! Пожалуйста!

- Живите, как хотите, только меня не переубедите. Ваша партия – ерунда. Ничего она хорошего людям не даёт. Вернее, может она и нужна, всё-таки, порядок, какой-никакой держит. Только человеку нужно само понимание, что можно, а чего нельзя делать, не потому, что партия накажет или похвалит, а потому, что сам человек должен чувствовать, что хорошо, а что плохо.

- Мам, меня с работы тогда уволят, если твоё имя в списках прихожан будет, - Антонина пыталась нащупать слабину матери.

- О! Господи! Горе-то какое! – издеваясь, но не сдавалась бабушка. – Уволят, дома будешь сидеть.

- Мам! А кто детей моих кормить тогда будет?

- А, муж твой Мишка на что?

- Он один нас всех не прокормит. Четверо детей – не шутка.

- Рожали, значит, знали, на что семья кормиться будет. Вот, веровали бы в Бога, тогда бы не грешили. Грех – сомневаться, что Господь ребятишек не прокормит. Всё в его власти. Даёт детей, значит, хлеба тоже даст, – поучала бабка, при этом многозначительно поднимала указательный палец вверх. – Сядь дома и сиди. Баба на то и нужна, чтобы детей рожать, мужа любить и порядок в доме содержать. А не по партийным собраниям юбки просиживать.

- Ну, мам…- с безысходно выдохнула Антонина.

Она прекрасно понимала, что не переспорит свою родительницу, но всё-таки разговор оказывал своё действие, хотя бы на какое-то время.

Обеденное время,и в правду, не резиновое. Мама Лики быстро поела, расцеловав маму и дочку, поправив перед зеркалом форменную одежду, быстро скрылась внизу лестничного марша, унося с сбой звонкий стук каблуков.

-  Вот, увидишь, Лика, все на свои места встанет. Ох, жалко только я это увидеть не смогу, — закрывая за дочерью дверь, обращалась баба Поля теперь к Лике.

- Что встанет? - не понимала Лика

- Бога почитать начнут. Хозяева землям и заводам найдутся. Батраки вернутся. Все так и будет. Помянешь мои слова ещё, помянешь...

Лика не понимала, что хотела  бабушка вернуть. Просто позволяла ей выговориться, как душу высвободить. А бабушка всегда в этот момент проваливалась в свои воспоминания, брала фотографии своих давно усопших родителей, целовала их, и доводила свои глаза да слёз, потом подходила в угол к образам и, что-то нашёптывая себе под нос, крестилась и кланялась.

-А ты что делаешь? - удивлённо спросила Лика, когда впервые попыталась осознать это бабушкино действие.

- Молюсь.

- А зачем?

- Чтобы Боженька простил. Чтобы мои родненькие, мама с папой на небушке знали, что я о них помню. Чтобы им там хорошо жилось. А там может, и они мне помогут, когда попрошу.

- А что они там? Они там живут что ли? - Лика не понимала, не видела ещё небожителей, поэтому подошла к окну, подняла взгляд в небо, чтобы увидеть живущих на небе родственников.

Небо в этот день было голубое - голубое, бездонное. От яркости у Лики больно защипало глаза, и она их непроизвольно закрыла. "Это на них смотреть нельзя. Ругаются, наверное", - подумала Лика.

- А как они там живут? А что едят? А где спят? А ты их видишь? А на них смотреть-то можно? - как из пулемёта, посыпались вопросы к бабушке.

- На небе, далеко - далеко, глазами не достать, живёт отец - Бог. Это он всё, что есть на свете, родил. Он всем отец: и мне, и тебе, и кузнечику, и мухе...

- Ну, ты даёшь! Мы что, с мухой родственники что ли? - прервала бабушкин разгон Лика.

- Ой, Лика! Погоди! Ты сначала выслушай взрослого человека, раз спросила, а потом уже вопросы задавай. И вообще, прерывать человека, когда он говорит, очень не культурно. Выслушай, подумай чуть о том, что сказал тебе собеседник, а потом уж сама свой рот открывай. Поняла?

- Поняла. Прости, бабуль. Продолжай!

Бабушка Поля поудобнее расположилась на диван и настроилась, по всей видимости, на долгий монолог. Лика примостилась рядом. Она любила эти моменты: Бабушка интересно рассказывала. А Лика брала ее руку и изучала на ней все полосочки, трещинки, пятнышки. Сравнивала свои и ее руки. Они были такие похожие и такие разные.

- Отец Бог создал мир, который ты видишь, за семь дней. Всем приказал жить и делать своё дело. В помощь человеку он дал растения, воду, воздух, солнце, луну, животных. Это все его рук дело. Главное, что он велел - любить друг друга. Всё вокруг любить. И за это обещал дать царствие небесное. Все, кто живёт по его правилам - он к себе на небушко забирает. Там рай небесный. Там нет ни слез, ни горя, ни болезней. Там только любовь и радость. Там ангелы небесные песни поют. А те, кто не слушается, того в ад отправляет на вечные страдания. Ад находится глубоко под землёй. Котлы там вечно кипят. В этих котлах люди варятся, кричат от боли, выбраться хотят. А черти рядом сторожат и вилами тычат в людей, которые хоть чуть-чуть могут выбраться.

- Бабушка!Баб! - осмелилась прервать Лика рассказ. - А черти? Они кто? Они какие?

- Черти? Черти - это слуги дьявола.

- А дьявол - это кто?

- Бог его создал. Нужен он Богу, как противоположное. Вот есть день, а есть и ночь. Так, есть Бог, а есть и дьявол. Когда человек живёт, как Бог велел, то дьявол ему не страшен. А вот, когда человек оступится, сделает что ни так, например, Бог говорит: "Не убей, не укради, не завидуй.", а человек несмышлёный, раз и оступился - нагрешил, значит. Дьявол тут как тут! Хвать и человека в свой список заносит, чтобы в котёл адский затащить.

- Ой! Сколько же там людей мучается?! Не согрешить, наверное, не получается?

- Правильно говоришь. Только Бог - всему повелитель. Если человек одумался, понял свой грех, то попросить может у Отца помилования. Отец небесный очень милостив. Всех прощает. И нам велит так же - всем прощать. Вот представь себе большое стадо овец. Все послушные, от стада не отбиваются и травку сочную едят. А Бог - пастух. Вдруг одна овца от стада отобьётся, потеряется. Как ты думаешь, расстроится пастух?

- Конечно расстроиться. Ему же овечек надо сохранить.

- Вот! Пойдёт тогда пастух свою заблудшую овцу искать, звать будет, кликать. Если овца отзовётся и в стадо вернётся? Что будет чувствовать пастух?

- Обрадуется?

- Конечно обрадуется! И будет он за этой овцой в три раза больше приглядывать, Чтоб неразумная опять не потерялась. Понимаешь?

- Ага!

- Вот так и наш Отец - Бог. За всеми нами приглядывает и радуется, когда мы молимся - прощения просим, в стадо верных овечек возвращаемся.

- Ну ты, баб, даёшь! Я что, овечка что ли? Или муха? - с умным видом решительно подвела итог Лика.

- Дурёха ты ещё неразумная,- засмеялась бабушка. - Пока ты ещё просто букашка или червяк. На большее не рассчитывай.