Общий муравейник. Братство или отупление

ОБЩИЙ МУРАВЕЙНИК. Братство или отупление.  Шульгин М.
Анализ очерка Ф.М. Достоевского «Зимние заметки о летних впечатлениях»

ФИЛОСОФСКИЕ МЫСЛИ ДОСТОЕВСКОГО

Мы чрезвычайно легковерная нация и все это у нас от нашего добродушия

Дождливое утро способно было вызвать у меня вспышку уязвленного самолюбия

Любить родину не значит ругать иностранцев

Потребность в добродетели в Париже неугасима

В Европе наши люди становятся разительно похожими на маленьких несчастных собачек, потерявших хозяина

В Лондоне уже видим не народ, а потерю сознания, систематическую, покорную, поощряемую

Если не можешь версту пройти за раз, то пройди хотя бы сто шагов к цели.

ЛЕГКОВЕРНОСТЬ И ДОБРОДУШИЕ РУССКИХ

Мы чрезвычайно легковерная нация и все это у нас от нашего добродушия.
Скучно и праздно на Руси без своего дела сидеть, особенно в вагоне поезда. «Да уже и наскучило ходить в чужих помочах». Так бы выскочить и побежать подле поезда и не ждать, когда он тронется с места. И если случиться авария, то быть наверху вагонов и спастись. Подобно этому мы хватаемся за всякое новое веяние Запада, привносим в него неизменно что-то свое.
 В Европе цивилизация всегда с кнутом и тюрьмой стояла над всяким развитием. Она уже давно осуждена всяким собственником и все это для спасения своих денег».

ГВОЗДИЛОВЫ И ПРЕЗРЕВШИЕ СВОЙ НАРОД

Раньше нам Европа легче давалась, когда устраивали маскарад, одеваясь в французские кафтаны и парики. Но теперь мы уже вполне европейцы, хотя гвоздиловы (персонаж из комедии Фонвизина «Бригадир») у нас неистребимы и уже приличия соблюдают, стали расчетливее и французскими буржуа делаются, зная, что под старость могут остаться одни без верных глупых жен.
«К народу мы стали относится с большей брезгливостью, за то, что они нас не понимают, ни одной нашей прогрессивной мысли».
«Тайный кружек Белинского с благоговением склонялся перед Западом и преимущественно перед Францией (1846). До страстного Белинского, негодующего на многое наше родное, и по-видимому, презиравшего все русское, был разве что Чаадаев».

НЕИЗМЕННОЕ ПОКЛОНЕНИЕ ЗАПАДУ

«Не считайте, что любить родину значит ругать иностранцев. И почему же Европа играет для нас такое сильное волшебное призывное впечатление и более всего для отдельной кучки народа. И здесь почти все нашу науку, искусство и гражданственность ставят в заслугу Запада. Ведь почти вся наша жизнь по-европейски сложилась. И кто же устоит против этого влияния и как еще окончательно не переродились мы в европейцев. Европа постепенно ломилась к нам со своей цивилизацией».
По Чацкому, фразеру и говоруну, не нашедшему дела в России, Европа де «оскорбленному чувству уголок». И как это умный и умелый человек не нашел себе дела (таких как он у нас уже два-три поколения). На то и ум, чтобы достичь того, чего хочешь. «Если не можешь версту пройти за раз, то пройди хотя бы сто шагов к цели».
 Любят у нас Запад и при случае едут туда и ищут там уголок для оскорбленного чувства. «Право в Европе им лучше, но между тем на их лицах такая тоска. Туристы все ходят с гидами и жадно бросаются смотреть разные редкости, словно по обязанности.
     Не пропускают не единого дворца, глазеют на говядину Рубенса и верят, что это три грации. Стоят часами перед Сикстинской мадонной с тупым ожиданием чуда. И отходят удивленные, что ничего не происходит». И это совсем не так, как английские туристы тщательно сверяют факты соответствия предметов с описанием в гиде. Поэтому, как только мы переваливаем за границу, то «становимся разительно похожими на маленьких несчастных собачек, потерявших хозяина».

А НЕМЕЦ НАС ПРЕЗИРАЕТ

«Немцев весьма трудно выносить в больших массах». «Немец брал с меня плату для прохода на кельнский мост с видом как за какую-то провинность, верно догадался, что я русский. Его глаза чуть ли не говорили: Ты видишь наш мост, жалкий русский, ну ты червь перед нашим мостом и перед всяким немцем».

ОБЩИЙ МУРАВЕЙНИК

В Париже такой порядок, как все там разлиновано, как все довольны и как все стараются уверить себя и других в этом и все как-то чего-то побаиваются. Стараются уверить себя и других, что всем довольны, что есть порядок во всем. И что даже «есть комфорт и всевозможные удобства для всех, для тех, кто имеет право на удобства. К тому же потребность в добродетели в Париже неугасима.
    «Парижанин и торгует, и облупливает вас с благородным видом и торжествующей осанкой. Накопить много вещей и денег – вот главный кодекс его нравственности. У всякого подлого французика, который за четвертак продаст вам родного отца, да еще добавит что-нибудь от себя, имеется такая внутренняя осанка, что даже оторопь берет».
     В Лондоне же все так громадно. Здесь каждое противоречие уживается и упрямо идет рука об руку. Но и здесь - таже упорная борьба всеобщего личностного начала с необходимостью хоть как-то ужиться вместе, создать общий муравейник и поклониться Ваалу (древнему кровавому богу средиземноморских народов).   
«В Лондоне вы чувствуете страшную силу, которая соединила людей со всего мира в единое стадо; вы чувствуете, что здесь что-то уже достигнуто, что тут победа, торжество. И много сил надо, чтобы противостоять этому. Ваал царит и даже не требует покорности, потому что в ней убежден. Он презрительно и спокойно подает милостыню, не прячет как в Париже иных диких, подозрительных и тревожных явлений. Бедность, страдания, ропот и отупление масс его не тревожит. Он позволяет всем этим явлениям жить рядом, подле, наяву».
В Лондоне с его парками, банками Сити и пропитанным углем воздухом всемирной торговли «вы чувствуете торжество достигнутого идеала. Но это все больше сплошь декорации. Однако перед этим кажущимся торжеством духа замирают и смиряются многие души и ищут спасение в джине, разврате и заговорах. По ночам в субботу тысячи работников и работниц со своими детьми поздним вечером разливаются по улицам города и всю ночь до утра наедаются и напиваются как скоты за всю неделю и женщины не отстают от мужчин. Все пьяно, но без веселья, а мрачно, тяжело и молчаливо. Народ везде народ, но тут было так колоссально, так ярко. Тут уже видим не народ, а потерю сознания, систематическую, покорную, поощряемую. Тут видится отчаянная попытка сбиться в свою массу и отделится от всего».


КОГО БОИТСЯ БУРЖУА?

Отчего же буржуа так ежиться и спрятался под императора Наполеона. Отчего он так осторожен и чем так напуган. Почему он утверждает, что бедных почти нет, боится мечтать далее Парижа и соглашается содержать армию шпионов?
Буржуа много может простить, но не воровство, хотя бы вы или дети ваши умирали с голоду. Но если вы украдете из высокой цели для обогащения, то есть из добродетели – то вы исполняете долг перед природой и человеком.
Кого боится буржуа? – Работников – нет, они тоже в душе собственники. Это натура и она даром не дается, а воспитывается веками и входит в плоть и кровь. Буржуа бояться коммунистов и социалистов поскольку этот народ сильно в свое время проштрафился, и буржуа его глубоко в душе презирает. Презирает и боится. А чего бы кажется бояться? Ведь предрек же аббат Сийес в своем знаменитом памфлете «Что такое третье сословие» – что буржуа это все и представляют собой целую нацию французов. 

СВОБОДА, РАВЕНСТВО

Что для них Свобода? – Свобода всем делать что угодно в пределах закона (вспомним по Ельцину: «Все, что не запрещено законом – разрешено»). Когда можно делать все что угодно? – Когда имеешь миллион. Дает ли каждому свобода по миллиону? – Нет. Что такое человек без миллиона? – Это такой человек, который не делает что угодно, а с которым делают что угодно. Что дальше. Кроме свободы есть еще Равенство. Но именно равенство перед законом каждый француз принимает чуть ли не за личную обиду.

ПОТРЕБНОСТЬ В БРАТСТВЕ

Остается братство. – «Но эта статья самая курьезная и является камнем преткновения для западного общества. – Толкуют о братстве как о великой движущей силе человечества, но его нет в действительности. Что же делать? – Надо его создать. Но в природе западной культуры существует культивирование личного начала, выражающегося в самосохранении и в самоопределении (а сегодня и самовыражении, ЛГБТ и пр. художества). Здесь надо находить баланс личного интереса с интересами других. Но личность не хочет отдавать хотя бы малость своих прав, своих свобод другим в ущерб своим интересам. И это зависит от многих причин (традиций, правил, социальное положение, позиция, места в экономике и политике и др.) и конечно от масштаба развития своего Я».
По словам Ф.М. Достоевского: «Душа человеческая не вещь, из которой можно слепить общечеловека. Прежде всего нужна натура, потом наука, потом жизнь самостоятельная, почвенная и вера в свои собственные национальные силы». Потребность в общине не смотря на невежество, варварство, несправедливость должна быть в натуре человека, чтобы он усвоил такую привычку с молоком матери.

ИЛЛЮЗИЯ ЗАЩИЩЕННОСТИ

Сказать обществу: «Мы крепки только все вместе. Возьмите же меня всего, есть ли вам во мне надобность. Не думайте обо мне, издавайте свои законы. Я все права вам отдаю. Это высшее счастье мое всем для вас пожертвовать и что бы вам за это ничего не было, никакого ущерба». А братство должно сказать: «Ты слишком много даешь нам. То, что ты даешь нам мы не в силах не принять от тебя, ибо ты говоришь, что в этом все твое счастье. Возьми же все и от нас. Мы всеми силами будем стараться поминутно, чтобы у тебя было больше свободы, как можно больше самоуправления. Ни каких врагов, ни людей теперь не бойся. Мы все за тебя и гарантируем твою безопасность. Мы все твои братья, а нас много, и мы сильны; будь же вполне спокоен и бодр, ничего не бойся и надейся на нас».

РАЗНУЗДАННАЯ СВОБОДА СОЦИАЛИСТОВ
Социалист «соблазняет на братство» выгодой тем, что надо отдать лишь некую часть прав и тогда работа и защита от произвола будут обеспечены. Провозглашается лозунг: «Каждый для всех и все для каждого». Уж лучше и нельзя выдумать. Фурьеристы взяли свои деньги обратно, но все еще хотят устроить братство.
По Фурье, «обязанности идут от людей, а страсти от бога. Не страсти ведут к гибели, а дурной человечески порядок и правила. Что для одних является предметом отталкивания – для других, предметом влечения. Чувства не врут, а все искажает восприятие. Главная страсть стремление к единству (унитеизм). Выделяет три группы страстей: чувственное удовольствие; стремление к группированию (любовь, дружба); страсти к комбинированию, интригам, разнообразию (кабалист). Любовь же делят: на постоянную; склонную к редким переменам; часто изменяемую. В основе группирования и разделения людей легли чувства».

ИТОГ
Сегодня проблема управления поведением потребителя решается с помощью маркетинга, рекламы и соцсетей. Венцом достижений становится воздействие на различные чувства людей.
Западный человек достиг высот потребления и свобод самовыражения. Его устраивает демократический порядок. Он бунтует под экономическими лозунгами, как, например, отмены повышения пенсионного возраста, а отнюдь не политическими, которые всегда почти сфабрикованы. В стремлении сохранить достаток, образ сытой жизни и неприкосновенность, потребитель готов поплатиться частью своих доходов и политических свобод перед внешней угрозой врага – «диктаторы Востока» и внутренней – опыта и слухах о произволе коммунистов. Этой угрозой то они и сплотились в Единый Запад.
В итоге, когда всего достигнешь, тяжело становиться это потерять. «Кто наиболее боится, тот и наиболее благоденствует. И все это основано на чувстве» (Достоевский).

Благодарю тебя, вдумчивый, ищущий глубину читатель.
Сочи, апрель 2023