Станок

Она была красавица. Невероятная. Длинные смоляные волосы при свете блестели как черное зеркало, отражая синеву невидимого озера ее таинственной родины. Родинка над губой, которая словно звездочка-магнит притягивала взгляды тех, кто не решался прямо посмотреть в ее бездонные карие глаза с тенистыми ресницами. Глаза, томно сверкавшие в рифму покачивающимся тяжелым бриллиантовым гроздьям в ее аккуратных ракушечных ушках. Смуглая, тонко пахнувшая изводящим душу восточным пряно-сладким ароматом. Точеная, словно этрусская статуэтка, гибкая как виноградная лоза и загадочная. Имя она носила экзотическое, звучавшее для нас подобно заклинанию, которое не произносят всуе, и потому мы звали ее Она — вот так, с придыханием, с большой буквы и шепотом:


- Она идет… Она заходит… Она здесь… Она грустная… тише… Она услышит...


Мы, девочки, словно неоперившиеся гадкие утята прятались от ее пронизывающих глаз в углу класса, у станка. Мы желали смотреть на нее бесконечно. Мы боялись ее. Мы боялись ее огорчить. Мы ощущали всем своим существом свое несовершенство в ее присутствии. И всегда помнили про иголку.


- Bon jour, mes petits oiseaux. К станку, entrez et installez-vous s’il vous plait. Мы начинаем.


Робко, не сводя с нее глаз, птенцы покорно выстраивались в линию вдоль зеркальной стены:


- Preparation.


В тот октябрьский день она была печальна, мысли ее текли параллельно уроку, не отражаясь даже в зеркалах. В руках она держала стик, а мы называли его волшебной палочкой — стик был с секретом, о котором знали только мы и хранили его бережно от родителей, старших сестер и братьев и даже от себя самих — никто и никогда не произносил вслух этого запретного слова - «…...»


- Demi plie, s’il vous plait… пятки не отрываем, спина прямая, хвосты в пол!

Изящным движением рук, она связывает свои густые черные волосы в тугой узел в основании шеи и вставляет стик в прическу, становясь похожей на японскую гейшу с непроницаемой маской, нарисованной искусно на нежном лице.


Мы никогда не могли его прочитать — это выражение удивленного безразличия, надменно скрывавшее ее настроения. Но они прорывались сквозь уязвимость ее пластики. Всегда.


Она была грустна как мелкий дождь за окном тем октябрьским утром. И нам было грустно вместе с ней, и мы старались изо всех сил, чтобы хотя бы немного смягчить ее грусть.


- Grand plie, mes oiseaux. Глубже, до конца… Вот так. Хорошо! Еще…


Руками она обнимала себя и в зеркале напротив казалось, что перед ней стоит полная копия, нежно обхватившая ее за предплечья. Но мы догадывались своим детским чутьем, что она особенно остро чувствует сегодня свое одиночество.


- Battement tendu. Носок не отрываем, рисуем ровную линию, я хочу видеть на полу листок из тетрадки в линеечку. Так, хорошо, параллельно друг другу. Следим за спиной.


На ее тонких пальцах никогда нет маникюра и, когда она особенно взволнована, она пробует их на вкус, разыскивая заусенцы, как сейчас…


Мы покрываем линолеум невидимым рисунком, прочерченным кончиками наших пуант — только начала линий, мысленно продолжая тянуть стопу к противоположной зеркальной стене.


- Battement tendu jete. Выстраиваем опору! Держим вертикаль! Нога должна подняться сама. Виктория, не бросай ее — это не бревно, дай ей подняться, у тебя провисла спина — попу подбери.


Стик легонько ударяется о Викино бедро и, по мановению волшебной палочки, Battement четко укладывается в двадцать пять и сорок пять градусов.


Мы гадали, сколько ей может быть лет. Тридцать? Сорок? Пятьдесят? Это невозможно было понять. Родители называли ее то «старой ведьмой», то «принчипессой», то «мадам»… нам же она казалась нашей сверстницей, решившейся на роль «училки», просто потому, что никто не сыграл бы ее лучше…


- Rond de jamb par terre, s’il vous plait! Ведем носок как свою судьбу — оторвались-потерялись! Вся ваша карьера в этом полукруге. Держи спину, Александра!


Мы знали, по родительским разговорам, что она танцевала на самой главной сцене и потом у нее не сложились отношения с новым директором театра. А еще мамы говорили, что с таким любовником можно и о карьере забыть. А мы гадали — что это значит - «быть любовницей». Слово нам нравилось и мы сами себя называли ее любовницами — потому что любили же ее, всеми своими детскими сердцами.


- Battement soutenu! Перетекаем, не пролив ни капельки мимо… Так, хорошо! Анастасия, ты расплескала свое счастье, подтирай.


Она впервые улыбается сегодняшним утром и одновременно солнечный луч прорезывает октябрьскую хмурь. Мы заговорщически переглядываемся — она волшебница и нам об этом известно, только тссс…!!!


- Battement fondu, s’il vous plait, - таем в движении, колени… колени вытягиваем полностью sur le cou-de-pied, нога впереди, еще… нога позади, хорошо, Диана, подбородок, милочка - Вы знатного балетного рода — держим голову по-королевски!


Еще она никогда не смотрит на себя в зеркало — только мимо, куда-то в его глубину, или в пол. Мы заметили это не сразу, когда она делала вид, что смотрится в него и поправляет прическу, а глаза были закрыты. Папа Анны сказал, что у нее проблемы с глазами, что она «глазливая», он кажется офтальмолог — значит точно так и есть. Но очки она никогда не надевает. Только солнечные. Не сегодня. Сегодня пасмурно и тучи по небу несутся на бешеной скорости. Уши ломило от холода, пока мы шли сюда из общаги…


- Battement frappe! Проснулись! Берем энергию из пола!


Мы счастливицы — большая удача оказаться обладательницей нужной выворотности, ширины костей, эластичности связок и прочих физических достоинств, которые никак не зависят ни от твоей воли, ни от желания — они просто есть, или их нет, и тогда — прощай балет…


- Приводим стопу в sur le cou-de-pied! Точнее, Анна! Ты тайно поедала конфеты? У тебя наросло филе и мешает тебе, неужели это непонятно ро сию пору? Вперед, в сторону, назад … угол в диагональ шоколадки! Умница! Я тебя растоплю сегодня — будешь с иголочку к концу занятия … Battement double frappe, s’il vous plait!


А еще нам предстоит «конфирмация» - это когда месячные начнутся. Мы с ужасом ожидаем этого момента, потому что некоторые не пройдут. Отсев происходит каждый год и трагедии разворачивались на наших глазах уже множество раз: тело предательски округлялось и вчерашняя иголочка превращалась в фигурную шпульку, и что ни предпринимай, хоть изведи совсем себя голодом — «природу не обмануть, выбирай иной путь!» - так им говорят напоследок! И это после семи, а иногда десяти лет жизни, полностью состоящей из ежедневного труда и непрекращающегося волшебства, ради которого можно вытерпеть все…


- Petit battement! Натали, Вам холодно? Вы двигаетесь как ледяная статуя - повсюду зажимы. Что случилось, mon petit oiseau? Вас сглазили? Или Вы скучаете по дому? Я никого не держу! Сегодня отправитесь в топку, в компанию к Анне!


Топка — это дополнительный сет упражнений для тех, кто почему-либо заслужил ее: лишние граммы, восстановление после травм или болезни, чтобы вернуться в форму. Мы на самом-то деле счастливы в нее попадать — это возможность побыть с ней немного иной — более расслабленной и какой-то сентиментальной. Она обычно встает с нами к станку и это что-то непередаваемое… А еще, иногда, очень редко, но все-же бывает, что она потом танцует для нас! И ради этих моментов можно растопиться до последней капельки…


- Batterie! Барабанная дробь! Я хочу ее слышать! Беззвучно! Стопы! Sur le cou-de-pied! Расслабленное натяжение! Еще мельче амплитуда! Battu… впереди … увели назад… Так, что изменилось? Тянемся вверх! Нет никакой разницы впереди или позади стопа, если выстроена вертикаль! Вы все подвешены за макушки к небу!


Когда Она танцует — Она похожа на птицу, которую выпустили из клетки и каждое движение делает нас такими счастливыми, что сердце выпрыгивает из груди! Видели бы это те, кто плохо говорит о ней … они бы больше никогда не открыли рта, правда… Она летает, Она зависает в воздухе так, как этого не может быть — на несколько мгновений дольше, чем это возможно, правда…


- Rond de jambe en l’air… четвертинка. Бедро опорной ноги вросло в пол, неподвижный ствол! Абсолютно! Теперь половинка… Эмилия, Вы не Эмилия, я переименовываю Вас в Иветту - Вы гнетесь там, где не нужно. Выстраивайте тело. Вертикаль! Ось в небо! Так, отлично, умница! Я обожаю Вас, Эмилия!


Мы здесь, в интернате, все из разных мест: Эмилия приехала оттуда, где нет даже машин — на собаках добираются. Она так и говорит: на собаках доеду. Они чем-то похожи с Ней — непроницаемостью: Эми тоже никогда не показывает своих чувств. Никому. И еще у нее нет отца и это наверное так тяжело…


За окном просветлело немного небо, но дождь не прекращается, наверное туча где-то прямо над нами. У меня промокли ботинки и они точно не успеют высохнуть до конца занятий — слишком влажно…


Она перключает музыку и улыбается своим мыслям. Такая красивая у нее улыбка: как будто радуга на небе после грозы. И что-то появляется в ее лице, напоминающее старинный портрет. И еще Она, когда улыбается, всегда опускает глаза.


- Adajio…

Стик оказывается между ее ладоней. Сначала медленно, с нарочитым запаздыванием отрываясь от неспешного и без того пульса «музыки», одна кисть скользит вперед, а другая назад, и волшебная палочка попеременно оказывается на подушечках правой и в основании левой ладоней, и тут же, оставаясь неподвижной, меняет свое положение относительно рук на противоположное. Так добывают огонь. Непостижимым образом, мимо ритма, но оставаясь точно в его сердцевине — как этот черный стик между кончиками ее пальцев и запястьями — Она ускоряет движение и мы даже чувствуем тепло, исходящее оттуда, где происходит это вращение, словно вот, сейчас вспыхнут искры и появятся язычки пламени… Действо похоже на архимагический обряд и мы заворожены им и подчинены ему абсолютно.


Она ложится на пол и закрывает глаза. Вот так, внезапно, остановившись на полудействе. Это стиковращение — это выражение боли — у Нее болит спина. Вероятно очень сильно, потому что из закрытых глаз сочатся слезы и стекают по вискам, замирая капельками и учащая блеск бриллиантов.


Мы продолжаем двигаться, делая вид, что ничего не происходит. Так нужно. И мы никогда не рассказываем об этом взрослым. Это тайна. И это понятно без слов. Она связывает нас молчанием воедино, крепче атласных лент на наших стопах…


- Все хорошо, mes petits oiseaux, все хорошо, мои пташки…


Она улыбается и встает, перекатываясь сначала на бок, подтягивая медленно бедро, аккуратно перенося вес тела на правую голень, и усаживается на бедра, как маленький Будда. Сжатые челюсти и улыбка «до ушей»: - «Чем больнее — тем шире улыбка — так никто не заметит вашу боль, пташки мои. Запомните на всю жизнь — балерины не плачут! От слез быстро стареют, а мы не имеем этого права!»


Слова, которые я помню... Постепенно, привыкая к боли, мы научились маскировать ее очаровательными улыбками на милых личиках с высоко поднятыми подбородками, покачивающимися гордо на вытянутых стебельках позвоночников.

- Battement releve lent! Медленно… раз — невесомо — два — плавно — три — сорок пять, точно! - четыре — весь вес в опоре — пять -продолжаем вести — шесть — aplomb — семь — пришли в девяносто — восемь — a la seconde! Удерживаем! Угол!


В этот момент стик в Ее руках обнажает свою тайную суть: медленно приближаясь к каждой из нас, она подносит его перпендикулярно к открытой поверхности щиколотки, обнажив тонкий стальной наконечник всего в четверть миллиметра от кожи, никогда не позволяя ему коснуться ни одной из наших конечностей. Ее глаза в эти моменты отрешенно следят за этим почти несуществующим пространством между иглой и плотью — стоит кому-нибудь дрогнуть, или ненароком нарушить звенящую тишину — она за мгновение, словно живя в ином временном измерении — отводит стик и улыбается краешком губ.


Мы боимся и ждем эти минуты — наконечник иглы действует как обратной силы магнит — мы уверены в этом — никто, никогда, ни разу не наткнулся на него, но в этом противоестественном зависании a la seconde, с вытянутой точно в девяносто градусов ногой, мы достигли совершенства.


- Battement developpe. - Она теряет к нам интерес, отворачивается и направляется к противоположной стене. В зеркале видно как она прокалывает себе палец. До крови. Слизывает выступившую рубиновую каплю и засовывает палец в рот, закрыв глаза, совсем как ребенок. Она только легонько вздрагивает в момент укола. Это тоже тайна, но теперь уже можно рассказать…


- Grand battement, mes petits oiseaux, - Она задумчиво смотрит куда-то мимо нас, в окно, за которым прорезывается сквозь занавес дождя и густой тюль ветра холодный октябрьский день. Ее лицо бесстрастно. Почти — подергивается чуть заметно правое верхнее веко…


- Мне нужно вам кое-что сообщить, птички. - Жестом Она призывает нас к себе и мы слетаемся к ней, облепив, как птенцы ожидающие тепла. Она внимательно смотрит каждой из нас в глаза, выжидательно и, словно фотографируя на память наши лица.


- Скоро меня не будет с вами… Привыкайте, это больно, но быстро пройдет…


Мы вопросительно молчим. Мы еще ничего не поняли. Мы сбились тесной кучкой вокруг нее и ждем … объяснений? Нет — раскрытия тайны, о которой будем вместе молчать…


- Я возвращаюсь. На большую сцену. - и через паузу:


- К станку! Pounte.