Фикус

- Только на один день в этот раз,

       Прошлым летом, в это же время они ещё были вместе и в словах не нуждались, почти - соединялись глазами. Нет, не так … брали цезуру, перевести дыхание, разъединить на несколько мгновений лигу взгляда, чтобы посмотреть куда-то ещё: на дорогу, когда одна из них за рулём, на меня - одновременно стереоскопически удивляясь каким-то репликам. Еще в лабиринте полочек с духами они ходили разными тропами. Все остальное время она и она были завершённой самой в себе композицией, сохраняя свои взаимоисключающие индивидуальности: арабская чистокровная гнедая с гроздьями смоляных локонов и чёрным рогом, изогнутым в сторону тыла и элегантная Каликандзарида-альбинос с аквамариновыми глазами нордо-эфиопской мулатки.

       Год прошёл с тех пор, как они проводили меня до Московского вокзала последний раз, почти год со дня их расставания. Мой приезд был для них единственным и долгожданным поводом встретиться наедине. Они так много теперь разговаривали. Друг с другом. Со мной молчали. Первая обняла меня на перроне, прочитав за четверть секунды вишнево-карим по диагонали прошедший год; вторая ждала в машине, пришвартованной на Греческом проспекте. Я села позади них.


- Ты перезвонила в последний момент! Знаешь же, что я не люблю этого - если действительно так много работы, мы с Евой заехали бы за тобой вечером.

- Я была уверена, что у тебя день расписан под завязку. Думала завезу Еву к себе, а во второй половине встретимся на Рубинштейна.

- Почему к себе? Ева, ты где собираешься остановиться?


       Она тормозит на перекрёстке с одной из Советских улиц и смотрит на меня в зеркало,

и в этот момент из-за угольного угла, вдоль по пробившемуся сквозь немую хмурь раннему люменисцирующему лучу света оттенка фуксии в этом гранитно-сером, притекла Девушка с перевязанной синей лентой стопкой книг в правой, левой обнимая горшок с фикусом. Её глаза лучатся неземным счастьем, а улыбка пронизает насквозь улицу Советскую, и город Петербург, и эту Вселенную, и время останавливается: замирают машины, ехавшие в них люди прерываются, оседает на землю бежавшая по улице Советской чья-то ничейная рыжая собака, две графини с клетчатыми хозяйственными сумками останавливаются, немеет асфальт, дрожжевое брожение туч прекращается, исчез ветер и тени замолчали, пылинки застыли недвижно в повисшей тишине.

       Мы наблюдали как она течёт сквозь сгусток этот образовавшийся из всего остального, что как-то до этого называлось, со своим синим индийским фикусом, и книгами перевязанными лентой, и каждому была знакома и понятна её улыбка безусловного блаженного счастья взаимной любви со всем живым на этом свете… Светофор не работал и никто никуда не ехал. Мгновение истаивало, пикселями проявлялись привычные подробности улицы за стеклом.

     Обе женщины обернулись одновременно. Наши лица сияли, мы были словно контужены абсолютной радостью, случившейся в такой близости от нас. Потом они посмотрели друг другу в глаза, впервые за прошедший год. И забыли обо мне. А я думала про девушку с фикусом, про то, что этот фрагмент теперь навсегда в моей памяти вместе с влажной утренней свежестью улицы второй Советской и каждый раз я буду чувствовать здесь эту энергию начала и видеть фигурку в трепещущем шёлковом платьице с фикусом, и улыбку её, взорвавшую утро. Вечность прошла, пока медь клаксона позади не обозначила конец эпизода. Мы повернули в сторону Лиговского.

- Можешь переехать обратно, если хочешь. В твоей комнате живут цветы.
- Да. Я знаю. Могу...