Поезд прибыл на железнодорожный вокзал Гудермеса поздней ночью. Когда он пересекал накануне административную границу с Чечнёй, к нему с перди был подцеплен военный бронепоезд, и скорость поезда стала меньше, из-за возможных диверсий со стороны боевиков, которые регулярно их устраивали в то время. Светомаскировка в поезде была полной, чтобы из бежать возможных неожиданных ночных обстрелов с сопок. Прибыв на вокзал города поезд замер в ожидании утра. На дворе был ранний декабрь. Снег ещё в этой местности не выпал, а в далёком приволжском крае откуда отправлялся спецэшелон, три дня тому назад, декабрьские ранние метели уже намели огромные сугробы и зима полновластно вступила в свои законные права. Уныло дорогой мелькали заснеженные полустанки и поля, но подъезжая к границам Ростовской области, снега уже было мало и температура окружающей среды порой переваливала за плюсовую отметку. Спецэшелон вёз в Гудермес очередную партию сотрудников милиции, чтобы сменить предыдущих бойцов, которые находились там с конца лета этого года. Тогда в Чечню постоянно курсировали спецпоезда разного назначения, привозя и увозя из разных регионов России сводные отряды, как военнослужащих, так и сотрудников правоохранительных органов. Местная власть в Чечне за годы безвластия и бандитизма только начала формироваться и для поддержания внутреннего порядка, туда регулярно отправлялись на разные сроки пребывания сотрудники МВД и внутренних войск. Всё это походило на кровообращение, кровь обогащённая кислородом устремлялась по артериям, а обратно возвращалась обеднённая по венам. Только в масштабах несоизмеримых и порю неучтённых. И вот наконец поезд достиг намеченного последнего маршрута. Покидать состав в ночное время было запрещено, поэтому в тамбурах вагонов и возле них на улице с каждой стороны, было выставлено охранение из четырёх человек, вооруженных как своим личным табельным оружием, так и автоматами, выданных во время следования сотрудниками собственной безопасности. Иногда в далёкой декабрьской ночи раздавались автоматные очереди, да по радиосвязи слышны были порю хриплые и заглушенные переговоры между сводными отрядами. Слыша всё это, многие сотрудники в первые приехавшие в командировку в Чечню, внутренне понимали, что мирные будни закончились и наступило время боевых и неизвестных дней. Те же, кто побывал здесь ранее, а таких было немало, вели себя чуть раскованней, но в глубине души сохраняли своё скрытое беспокойство.
Настало утро. Зимний, чужой декабрьский рассвет заглянул кое-где, сквозь дыры светомаскировочной ткани, в окна вагонов. Раздалась команда к построению. И личный состав стал выходить из поезда со своими вещами на улицу. Сам эшелон стоял на рельсах на одном из уцелевших железнодорожных путей города, не доехав до вокзала, дабы избежать всевозможных терактов. Ведь предательство царило везде и многие боевики знали, когда и где прибывает новоприбывшее пополнение, и встретить их с горской, «сердечной» радостью мечтали многие.
Выгрузившееся с вагонов сотрудники в спешке стали грузиться на прибывшие за ними грузовые автомашины, Уралы или Уазы, которые уже подвозили из временного отдела внутренних дел Гудермеса, первую волну сменяемых бойцов, которые радостно пожимая руки вновь прибывшим, спешили занять в вагонах свободные места. Многие из них уже были на «веселе», в руках у некоторых были большие сумки как у челноков, в которых находилось разно барахло купленное на местном рынке вовремя их командировки. Нам же было не до смеха, ведь мы ещё не успели отвыкнуть от тёплой, домашний атмосферы. Но внутренне голос говорил, что и на нашей улице будет когда то такой же праздник, нужно только потерпеть. И вот я сижу в салоне автомобиля «Уаз», рядом со мною сидят на сиденьях ещё несколько сотрудников, а один из милиционеров, вообще примостился на полусогнутых ногах в заднем салоне автомобиля, так и ехал в нём до конца. Сквозь стекло, в это серое и мрачное утро, я замечал ранние будни этого города. На улицах и скверах полуразбитых пятиэтажек и кое-где мелькавших перед глазами частных особняков, выложенных как правило из крепкого красного кирпича, царила сплошная декабрьская, липкая грязь. Возле небольших торговых точек, а кроме уличной торговли, в то время в Гудермесе никакой другой постоянной работы среди местных жителей и не было, мелькали суетясь местные женщины, одетые в длинные полусезонные китайские пуховики и шерстяные платки. В городе так же функционировала одна местная городская больница, которая вскоре в этом же месяце будет частично захвачена боевиками и практически полностью разбита. Несколько школ, местное «УВД» с разношёрстным составом и городская администрация. Так же нерегулярно работал узел местной связи, куда мы иногда заходили, чтобы позвонить своим родным. Ведь власть поменялась совсем недавно и следы уличных боёв зловеще взирали на нас разными пробоинами в стенах домов и разных построек. Подъезжая к самому зданию, где разместился наш временный отдел, а это оказалось чуть позже два рядом находящихся между собой строения, одно было бывший детский садик, а другое какое-то административное учреждение. Мы увидели, что к центральным воротам ведущим в глубь охраняемой территории, расставлены петляющей змейкой бетонные блоки, с расположенным по близости «КПП». Это было сделано специально для того, чтобы возможный террорист смертник передвигаясь на автомобиле, не смог проскочить внутрь территории временного отдела.
Въехав во внутрь двора и подъезжая к центральному входу, мы все увидели одиноко стоявшей православный крест. Он был сделан из струганного соснового бруса, обожжённой паяльной лампой, высотою чуть более двух метров. Небольшое пространство вокруг креста было огорожено чугунной цепью, выкрашенной чёрной масляной краской. Перед крестом лежало множество стрелянных автоматных гильз, а так же остриём вверх стояли на постаменте несколько десятков боевых патронов, в основном 5,45 калибра. В обрезанных пластиковых бутылках с водою, стояли свежие цветы. На самом кресте были прибиты кнопками за полиэтиленовой плёнкой, две фотографии молодых ребят. Лица их молчаливо и непринуждённо взирали на всех проходивших или проезжающих мимо этого места людей. На нас он подействовал в первое время удручающе и многие поняли, что здесь всё ещё скрыто и подло идёт война.
Как позже нам рассказали сменяемые нами товарищи, в ноябре этого года, эти двое погибших сотрудников милиции патрулировали в вечернее время улицы города. По распоряжению начальника временного отдела и с согласия местного «УВД», это происходило каждый вечер регулярно. К тому же кроме самих прибывших во временною командировку милиционеров, с ними так же патрулировала и местная милиция. Обычно двое наших и один местный участковый. Но в тот поздний ноябрьский вечер, местный участковый не вышел на службу, и поэтому в патруль отправились эти двое одни. Кроме них выходили согласно графика и места дислокации ещё несколько десятков человек и передвигались как и положено по уставу по двое. Из вооружения кроме автоматов калибра 5,45 и четырёх автоматных магазинов, да нескольких ручных гранат, ничего другого не было. Как позже стало известно, из проезжавшей рядом с ними легковушки, боевики бросили неизвестное взрывное устройство в сторону ребят; один погиб сразу, а другой получив смертельное ранение упал на асфальт и смог открыть ответный огонь, но машина вместе с боевиками скрылась. Розыски ничего не дали. Ведь боевики действовали в своей родной стихии и после совершения злодеяния местная среда их сразу же скрывала, как волков родной лес. Сегодня он в тебя ночью бьёт из-за угла, а завтра на рынке продаёт тебе какой-нибудь ширпотреб, взирая из под лобья своими жестокими глазами.
После того события, все патрулирования ночного города, были запрещены и прекращены. Как-будто наше руководство не понимало, что здесь идёт партизанская война, и что все их бездумные начинания могут закончиться весьма трагично. Что неоднократно в дальнейшем и подтверждалось.
Прибыв на место и не успев ещё по настоящему освоиться, а тех кого мы сменяли, уже во всю праздновали своё скорое отправления, ну и нам пришлось с ними в этот декабрьский вечер немного пригубить. В основном эта была местная палёная водка, по 25 рублей за бутылку. Которую регулярно поставляли не только нам, но и другим сводным отрядам, местные спекулянты.
-Ничего, скоро освоитесь- говорили нам наши коллеги.
-Здесь жить можно, днём более менее спокойно, ну, а ночью постреливают- добавляли они, слегка хмелея после выпитого и с отеческим внутренним наставлениях похлопывали нас по плечам.
Я попал в отделение штаба, нашего временного отдела. Тут были почти все службы, которые существовали и на «большой» земле. Следственный отдел, отделение дознания, штаб, служба участковых инспекторов, отделение уголовного розыска, с направлениями по борьбе с экономическими преступлениями вкратце «ОБЭП» и «ОбНОН», по борьбе с незаконным оборотам наркотических и психотропных средств, лицензионно разрешительная система, служба «ПВС» паспортно-визовая во главе, во главе с несменяемым руководителем Василием Иванычем, который уже не раз побывал здесь. Служба ИВС, патрульно- постовая служба и отделение огневой поддержки, как правило состоящих из сержантского и младшего командного состава. Ну, и конечно служб разного тылового и хозяйственного обеспечения, задачей которых была, обеспечением сводного отряда продуктами питания и материально техническим обеспечением или просто: выезда на места происшествий и командировок по республики.
Рядом с центральным входом, стоял старый автобус «пазик», шины у него были все спущены, сам кузов напоминал старый дуршлаг, множество разных сквозных отверстий пустыми и скорбными глазницами взирали на нас, как будто он говорил:
«Да, не повезло мне, вот теперь стою здесь всеми позабытый и заброшенный и тихонько ржавею».
Лишь механики иногда лазают по салону в надежде, что-нибудь отвинтить и приспособить для своих служебных или личных нужд. Но, в автобусе уже и так всё давно свинчено до нас. Вскоре, уже вовремя нашего здесь пребывания, рядом с автобусом обретут вечный покой ещё два наших «Уазика», которые будут по касательной взорваны, во время следования по дороге, установленными фугасами. Но слава Богу, наши бойца ограничатся лишь рваными ранами, оторванными пальцами, да лёгкой контузией и останутся живы.
В первый день вновь прибывшие сотрудники располагались по своим подразделениям, кто был временно закреплён за какой службой. Я в первую ночь провёл по своему недоразумению с ребятами из паспортно-визовой службы. Весь офицерский состав временного отдел проживал, как было упомянуто выше, в помещение бывшего детского сада, бывшим здесь ещё до первой чеченской войны, а потом закрытого. В каждом комнате жили от четырёх до шести человек в зависимости от площади помещения. Лишь на первом этаже здания разместился комендантский взвод, в количестве двадцати пяти человек. После первой утомительной ночи проведённой здесь на Чеченской земле, наступил новый день. На следующее утро меня по громкой связи объявили, чтобы я зашёл в штаб отдела. Зайдя во внутрь кабинета, я встретил пятерых сотрудников милиции, один из них в звании майора, на вид тридцати пяти лет, в очках, с хитрецой спросил.
-Где это Вы, уважаемый коллега пропадаете?
-Все вновь прибывшие сотрудники уже здесь, а Вас, что-то всё нет и нет.
Я как смог объяснил товарищу о своём недоразумении и после со своими вещами перебрался в помещение штаба, где мы все вместе прожили более четырёх месяцев, несли вместе службу, и ждали заветного дня отбытия домой. Кроме меня наш коллектив составляло ещё пять человек. Один из них, был Малиновский Евгений, который меня вчера разыскивал, сам он родом из Кстово, Андрюха Паршиков из местного ГУВД, Сашка по прозвищу – «нохча» из Арзамаса, Дмитрий из Дзержинска, он позже остался при комендатуре и к нам заезжал раз-два в неделю, и наш начальник штаба, кроткий и мировой мужик Владимир Семёнович начальник штаба Володарского РОВД. Кроме них, с нами ещё в кубрике проживали двое помощников из дежурной части: Андрюха и Сергей оба из Кулебак, они работали сутки через двое. Сам наш начальник жил рядом с нами за стенкой с нашим местным замполитом. Все мы были с разными характерами, разными привычками и недостатками. Но, цель была у всех одна: Вернуться домой через определённое время к себе на родину живыми и здоровыми к своим родным и любимым. И так потекли повседневные будни временной нашей Гудермесской жизни. Многое, что приходилось схватывать и переваривать на ходу. Наши сменщики оставшиеся и позже отбывшие в середине декабря домой, уже настраивались на дембельский аккорд и к нам относились с чувством легкого сочувствия и небольшого превосходства.
Нам предавали тот опыт взаимодействия с местным УВД, состоявшим как из местных уроженцев, так и временно прикомандированных к нему, прибывшим из других регионов сотрудников милиции. Вначале первого месяца нашей службы мы поняли одно: что весь местный УВД по штату укомплектованный полностью из местных, ничего в системе МВД не только не понимает, но и не стремиться её понять. Многие недавно ещё были настоящими боевиками, занимались грабежами, похищениями людей, были соучастниками многих преступлений. Да к тому же недавно только федеральный войска вошли в Гудермес, а позже и в Грозный, и настоящего конституционного, правового поля здесь ещё не существовало. И нам приходилось быть участниками становления хоть какой-то законной видимой власти. Саму главу местной администрации женщину по имени Малика, охраняли наши сотрудники. Ежедневно дежуря, они сменяли друг друга по сменно. Сама она местным не доверяла охранять себя, ведь они могли просто её убить по той или иной причине.
Только находясь в этой командировке многое нам становилось понятным из условий местной жизни. Вся тейповая система в Чечне имела как своё преимущество, так и свои недостатки. Любой человек того или иного тейпа был защищён общей коллегиальной сплочённостью своих родственников и близких, бомжом и нищем он никогда не станет, но если по той или иной причине ослушается совета своих старейшин, то будет изгоем, да к тому же его могут и убить. Поэтому придя к любой власти, независимо от её формы, каждый тянул на руководящие посты своих близких и родных.
Кроме нашего временного отдела в Гудермесе были ещё: местный УВД, местный городской отдел, в Моздоке дислоцировалась МВД по Чеченской республики, к тому же вся полнота власти принадлежала на тот момент местной комендатуре. Ведь здесь ещё фактически шли боевые действия, пусть и не так явно. Все мы починялись военной комендатуре расположенной в Ханкале. Куда неоднократно мы выезжали, чтобы закрывать так называемые «боевые». Комендантский час наступал после двадцати вечера и длился до шести утра, в это время вся жизнь в Гудермесе замирала. И как говорится наступало время анархии. В ночное время часто слышны были какие-то автоматные выстрелы, взрывы. Что именно случалось мы узнавали лишь на следующий день, так как ночные выезды были запрещены. Утром следующего дня, следственно-оперативная группа в составе следователя или дознавателя, оперативника, участкового, эксперт-криминалиста, кинолога, нескольких сотрудниках из батальона огневой поддержки, выезжали на место происшествия, где собирали материал для возбуждения уголовного дела.
Заходя порой в помещение нашей дежурной части я мысленно поражался тому, как в таких условиях можно было работать. Сама дежурка была небольшая, три небольших письменных стола, диван, оперативные карты развешенные на стенах и множество говорящих раций. Их было здесь порядка десятка, а может и больше, и каждая жила своей обособленной жизнью. На смену заступал дежурный и два помощника. Мимо проходили как наши сотрудники, так из местного УВД, какие-то гражданские лица в сопровождении наших оперативников, сотрудники местной прокуратуры, военные из дислоцируемых частей и комендатур. В общем всё походило на какой-то вечно движущийся муравейник, все выполняли какие-то свои задачи снуя туда и обратно. И только к вечеру жизнь в этом людском муравейнике замирала.
Вот кричит далёким и тревожным голосом одна из раций вызывая нас.
-Задержан наливняк с контрафактной нефтью, что делать? –спрашивает голос.
-Ждите приезда сотрудников ОБЭП, отвечает поникшим голосом дежурный.
-Обнаружено взрывное устройство, необходимы сапёры, в такт первой внемлет другая рация.
-Ожидайте, снова сипит дежурный, и по внутренним телефонам передаёт всю информация по дальнейшим инстанциям.
-Произошёл огневой контакт на одном из блокпостов ОМОНа, есть раненые-снова басит первая рация.
-Нужна срочно помощь!
-Принято, действуйте по обстановке, говорит в рацию опять дежурный Димка Толокнов и как дирижёр оркестра только успевает переключать разные частоты и сообщать кому следует. Вдруг мы слышим недалёкий и мощный взрыв.
-Маяк пятый, что случилось? Орёт в рацию Димка.
-Какой-то взрыв в районе железнодорожного вокзала, отвечает ему маяк.
-Наблюдайте и сообщайте сразу же, что увидите, как принял?
-Есть-вторит маяк.
Маяками мы называли наших наблюдателей дежуривших круглосуточно на крышах местных разрушенных пятиэтажках, располагающихся полукругом возле нашего временного отдела. Тут раздаётся автоматная стрельба в одном из местных многочисленных кафешек, расположенных недалеко от отдела.
-В одной из забегаловок идёт стрельба- по рации кричит второй маяк, кафе которое расположено напротив него и он всё видит.
-Военные садятся в Урал и отъезжают, а по ним бьют из кафешки автоматными очередями- снова повторяет он.
-Димка не выдерживает и посылает мысленно всех и вся в одно и то же место. После чего по указанию начальника объявляет общую тревогу. Я быстро лечу в точно мне определённое по плану чрезвычайной обстановке место. В руках моих автомат «весло», в разгрузке четыре магазина полных патронов. Все наши бойцы начинают в спешке метаться по внутреннему дворику, но каждый из них знает своё место и в общим ритме все занимают свои места. Я пролазою под бетонкой, где вырыты траншеи и занимаю место возле одной из бойниц. Вскоре ко мне подбегает не молодой уже Вован, слегка запыхавшись и матерясь. На нём каска, бронежилет, в руках автомат и неописуемое возбуждение в глазах. Он уже побывал в командировке один раз, но мучивший его геморрой не даёт ему в настоящее время покоя. Я понимаю, что возраст в стрессовых ситуациях всё же имеет значение.
-Только собрался по большому сходить, а тут тревога, говорит низким басом и ещё не отдышавшись Вован. Тут я замечаю, что он не успел ещё как следует застегнуться и ремни бронежилета хлопают ему по спине, как провисшие вожжи на старой кобыле.
-Давай помогу Вован-говорю я ему. И помогаю ему застегнуть ремни на бронике.
После отбоя тревоги все немного утомлённо и переговариваясь между собою расходятся по своим служебным делам. Кто идёт к себе в кубрик, кто стираться, кто к товарищам в гости распить горькую. Наступают сумерки и отдел понемногу погружается в сон. Лишь кто-то заступает в наряды, передвигаясь после короткого инструктажа от дежурки к своим постам, сменяя там своих сослуживцев. Мы собираемся за стол. На нём как обычно картошка с тушёнкой, рыбные консервы, обычно килька в томатном соусе, белый хлеб, копчёная колбаса, обычно присылаемая с посылками, и разведённый медицинский спирт. Иногда к нам заходит Витёк наш кадровик, и приносит маринованных грибов, что получил накануне в посылке от своей матери проживающей в далёком Лыскове. Бывает, что заходит Владимир Семеныч, из вежливости мы его обычно сами приглашаем. Выпиваем, закусываем, разговаривая о том, о сём. После чего звучит отбой. Кто-нибудь из нас садится за компьютер и начинает играть в стрелялки. Время каждому распределено, рабочих компьютера у нас всего два, но один их них устаревший, да к тому же с вечно виснущим виндус девяносто пятым. Я ложусь на свой второй этаж подо мной спит Андрюха, и засыпаю под монотонный гул «саушек», которые около 23.00. по времени начинают свою обыденную работу ведя огонь по квадратам. И под эту гулкую канонаду все засыпаем.
Утром в семь часов по громкой связи раздаётся приветливый, но усталый голос одного из помощников в дежурке, он объявляет всеобщий подъём и поздравляет кого-нибудь из сотрудников с днём рождения. Так было заведено до нас и традиция это уже укоренилась. В соседнем здании, где расположились сотрудники ППС и БОП, свой отбой и подъём. Мы не часто к ним ходим, да и они к нам, разве только уезжая на зачистки или по служебным делам, тогда все собираемся на общем нашем плацу.
В восемь утра общее построение на плацу. Сменяющийся дежурный доводит до личного состава оперативную обстановку, после чего доводятся до нас разные распоряжения и указания. Кого то хвалят, кого то наказывают. После этого отправляемся все в столовую, расположенную рядом с отделом. В этой офицерской столовой готовят местные чеченки, обычно их три или четыре, но обеспечением и проверкой качества приготовляемого неукоснительно следят наши хозяйственники, у которых мы систематически выпрашиваем иногда картошки. Сами местные чеченки работают в столовой уже давно, мы с ними быстро знакомимся, потом получив свой завтрак съедаем его, чтобы уступить место вновь прибывшим и уходим в своё расположение. Кормят обычно не плохо: Каша то рисовая, то пшённая, реже сечка, но всегда с мясной подливой или котлетой. Обычно в конце месяца с питанием становится чуть хуже, наша тыловая служба выезжает на местные рынки, чтобы закупиться продуктами питания. Да и наличные задерживают иногда, тогда мы ходим в местные забегаловки, которых рядом с нашим отделом около пяти штук. Вован жаден и в кафешки не ходит. В столовой где питается рядовой и сержантский состав, с питанием намного хуже нашего, но как то выкручиваются.
Что касается нашего начальника, то он сам был уже в возрасте и ему было под шестьдесят. В звании полковника милиции и сам с Московского РУВД, по фамилии Захаров. Как могли отправить в командировку этого старичка не понятно. Но по-видимому особо желающих ехать в Чечню ни у кого из начальствующего состава не было, поэтому выбрали его. Да к тому же и подзаработает перед выходом на пенсию. Он постоянно сидел в своём кабинете как сыч, выходил только на общий развод, в столовую или генеральскую уборную. Иногда встретишь его в общем коридоре и думаешь про себя: Что похож он на старого помещика из прошлого века, ходит, что-то приказывает своим холопам, но все понимают, что дедушка уже чуть тронулся умом и с благожелательными улыбками пробегают мимо. А он пройдет из конца своего коридора в другой конец, покажется всем и тихонько засеменит обратно в своё гнездышко, где ждёт его не привычная для глазу седая старушка, а приветливый Герасим и уютный горшок. Он просто потерялся среди этой суеты и по видимому всегда хотел домой, только боялся об этом говорить.
После визита в начале января 2001 года к нам с визитом министра внутренних дел Рушайло и выступлении на совещании с докладом нашего дедушки, участь пребывания его здесь была решена окончательно и дедушку заменили. На смену ему в наш временный отдел прибыл полковник Дормидонтов с Арзамаса, он раньше уже побывал здесь. Поэтому выбор по всей вероятности на него и пал. После вступления в свои обязанности жизнь наша потекла иным чередом. Расхлябанности и неопределённости уже не было, а появилось умеренная жёсткость и требовательность. Сразу стало заметно, что этот человек знает своё дело и умеет его осуществлять с неплохими дивидендами для всех нас. На вид ему было не более 45 лет, немного полноватый, с неплохим чувством юмора, и в его чуть на выкате карих глазах читалась решимость и большой опыт работы с людьми. В дальнейшем итоге практически все мы с ним и завершили свою командировку.
Особенно ярко нам всем запомнился начальник местного УВД генерал-майор милиции Аренин, по прозвищу-Кинг-Конг. Родом он был из Мордовии. Рост под два метра с гаком, а объёмом почти полтора куба, ну или приблизительно полтора Коли Валуева. Подобных самодуров я в своей жизни не встречал. Хотя с виду он был похож на сынов Енаковых, но внутри был сущий трус. Видно природа заложив в него чрезмерно много физического объёма, решила с экономить на нравственных качествах. В уборную он передвигался исключительно в сопровождении не менее двух сотрудников вооруженных автоматами. Его денщик частенько по утрам, бегая в нашей общей умывальне, то и дело мыл посуду. В которой генералу приготовлялся завтрак, овсяная кашка с диетическими котлетками. Про себя я думал, что нелегкая работа быть таким денщиком у привередливого генерала.
Аренин проживал внизу под нами на первом этаже здания. Там был и его кабинет. Иногда идёшь по коридору и слышишь, как он распекает кого-нибудь из нашего или временного руководства, мат стоял столбом такой, что уши закладывало досконально, как от взрыва крупнокалиберного фугаса. Всем он всегда тыкал, и имея неограниченные полномочия пользовался ими без меры. Куда-либо в район или на места происшествий он роду своей деятельности никогда не выезжал, ограничиваясь постоянным пребыванием на своём месте, лишь изредка захаживая в соседний местный УВД. Мы как могли старались с ним не сталкиваться, мало ли, что можно ожидать от самодура.
Где-то в конце декабря у многих сотрудников начинался период местной адаптации. Всё зависело от индивидуального организма каждого, кто-то заболевал, а кто-то нет. У меня это проявилось в начале января 2001 года. Сначала поднялась небольшая температура где-то около тридцати семи с половиной, а позже сильные боли в животе, постоянная жажда и диарея. Приходилось бегать по пять, шесть раз на дню в общий туалет, которой находился метрах в ста от нашего кубрика на улице. Прибегаешь, входишь во внутрь и ищешь свободное отверстие в полу, их всего было шесть штук. Садишься и вспоминаешь о далёкой родине под звук изрыгающего и звучащего на все частоты рядом сидящего соседа. Хуже было когда свободных мест не было, приходилось в тоске и печали ждать своей очереди. Вован прибегал в толчок спустя минут пять после моего прихода, по нему можно было измерять время. Он учащённо дышал и весь обливался холодным потом, я понимал, что ему из-за своего возраста приходилось намного тяжелее нам молодым.
-Присаживаяйся, Вован, всё таки вместе веселее,-хотя о таком веселье вспоминаешь с дрожью.
Вместе со мною подобным недугом страдал и Андрюха Паршиков, других данная беда миновала. Но всё равно в равной степени местная акклиматизация прошла по многим, в том числе и по нашему начальнику штаба Владимиру Семёнычу. Идёшь по территории и видишь, как к местному толчку бежит очередной бедолага, в одном кармане бушлата у него рулон туалетной бумаги, а в другом полторашка минеральной воды: «Успей только,-мысленно желаешь нему.»
До данной нелепости случившейся со мною, где-то в конце декабря, наш сводный отряд вместе с батальоном внутренних войск и армейским спецназом, выехала ранним утром в сторону Герзель-Аула, на зачистку.
Это выглядело следующим образом: Прибыв в середине дня на место, мы, под руководством нашего начальника «МОБ» подполковника милиции Ментеля Сергея Казимировича, стали обустраиваться на местности. Кто-то устанавливал палатки, кто-то выехал в местное село за соломой, так как спать на сырой земле не каждый захочет, кто-то вместе с группой огневой поддержки и спецназом выехал на зачистку по местным сёлам. Я все эти три дня и три ночи, вместе с другими товарищами провёл в нашем лагере, допрашивал задержанных, беря с них письменные объяснения по поводу их задержания. В основном это были молодые люди в возрасте от двадцати и более лет, которые в момент проверки находились не в своих сёлах по месту регистрации, а в соседних, обычно у своих родственников. После очередного допроса к нашей машине подходили двое разведчиков из военных, по всей видимости контрактники, один высокий и долговязый, а другой чуть пониже ростом и в очках, глаза которого из-за увеличительных линз, походили на филина. Они молча забирали задержанного и отводили в небольшой ровик, расположенной в зоне их ответственности, где им связывали за спиной руки и на глаза одевали повязку, после чего задержанный около суток проводил в этой яме. Ожидая когда за ним приедут его родные, обычно это был глава местной администрации с несколькими представителями своего села. Они в обмен за своего земляка привозили оружие, в основном автоматы АК или АКМ, или пистолеты ПМ, или патроны, реже гранаты. Уладив какие-то вопросы с местным командованием, они забирали своего сродника и уезжали обратно.
Доказать какую-либо причастность задержанных лиц к участию в бандформированиях было практически невозможно без местной агентуры и оперативной информации. А так, для галочки, позже в сводках указывалось общее количество изъятых стволов и боеприпасов. Ведь было немало потрачено сил и средств для организации этой зачистки и выделено определённое количество денежных средств на всё это. Уже позже, наш сводный отряд обычно проводил суточные зачистки в поле действия своих полномочий, на более длительный срок мы уже не выезжали.
Я сразу же заметил одно, что при выезде на новое место дислокации военные сразу же огораживали место для общих нужд, копая глубокую яму, огораживая её по периметру плащ-палатками. А так же готовили полевую кухню. Без этих двух простейших вещей вести какие-либо продолжительные боевые действия было бы намного затруднительно. Это я понял на своём опыте, когда получал на сутки сухпаёк. Один, два дня можно терпеть, но больше, уже не в моготу, так как организм требовал обязательно чего-нибудь горячего, ведь как никак на дворе был декабрь, пусть и в горах. Выручало то, что я вместе с экспертом криминалистом Костяном брали литровую кружку, и нам повар из приданной нам военного подразделения, наливал полный черпак кипятка ещё пахнувшего смолянистым дымком от местной кухни.
-Пойдём к обрыву? –говорил я Костику. И он соглашаясь направлялся вместе со мною к рядом расположенному горному обрыву, откуда открывался неописуемый вид на далёкие горы. Мы по очереди отхлебывая из кружки горячего чая, с восторгом наблюдали за декабрьским закатом. Где-то в дали гор проходила яркая кромка голубого неба, в которой отображались снежные вершины главного Кавказского хребта, за которым начиналась Грузия. А над нами расстилалось мрачное чёрно-синее, зимнее чеченское небо с алым как кровь закатом, уходя своими хмурыми тучами далеко на север туда, откуда мы недавно все прибыли. Какая то щемящая в груди тоска в этот момент охватывала меня всего и я молча смотрел в ту сторону, где остались мои родные и близкие мне люди. Лишь на соседнем берегу, уже в дагестанском селе замерцали вечерним светом окна в домах, и местный чабан своим гортанным окриком гнал в село отару овец, чьё блеянье разносилось в вечерней тиши по ущелью. Подходил последний день нашего трёхсуточного пребывания в горах и мы все рано на рассвете, собрав всё имущество и погрузив его на автомашины, в сопровождении воинского батальона внутренних войск, все вместе стали через горные перевалы постепенно выезжать на главную трассу-Ростов-Баку.
Прибыв к полудню в расположение, я отправился спать к себе в кубрик. Никто меня не беспокоил в этот день, понимая, что отдых мне необходим.
Начало нового 2001 года мы все встречали в нашем общем кругу. Заранее запасшись спиртным, съестными припасами и вообще, кто, что мог тот и выставил, собрались под бой курантов в нашем кубрике. Ровно в полночь в Гудермесе практически со всех сторон началась праздничная новогодняя стрельба в небо, палили все кто мог палить в ту ночь. Кто был в наряде, кто на блок постах, стрельба была непродолжительная, но весьма смачная. Наверное в ту ночь новый год праздновали и боевики, поту что никаких обстрелов с их стороны по нам и нашим блок постам не было. Новый год и новое тысячелетие объединило в праздничном порыве всех, только кто доживёт до следующего нового года?
Утро следующего дня весь временный отдел отсыпался после всеобщей попойки, наверное не пил только наш дворовый пёс «Палкан», да наш особист майор Якушев, хотя все мы знали, что и он украдкой от всех иногда выпивал.
В нашем кубрике стоял один железный сейф, которой принадлежал местному начальнику штаба подполковнику милиции Хусейну, фамилию уже не помню. Он обычно приходил на службу к нам около девяти часов утра, здоровался со всеми и не спеша, надев очки, открывал своим ключом сейф, доставал оттуда свои бумаги и начинал, что-то писать в них. Вначале мы все сдержанно себя вели по отношению к нему, старались ограничивать себя в разговорах, но постепенно лёд недоверия растаял и мы поняли, что в общем Хусейн безвредный мужик, пусть и работает в местном УВД. Позже я вместе с товарищами бывали у него в гостях, сам Хусейн проживал недалеко от нашего временного отдела, в своём небольшом одноэтажном домике. Кроме жены у него было трое детей. Хусейн угощал нас своим облепиховым и персиковым вареньем, а так же домашним виноградным вином, но оно мне не очень понравилось. Особенно когда Женька Малиновский помог ему в его документах, составив несколько отчётов согласно нормативным приказам, то Хусейн ещё больше нас возлюбил и иногда приносил что-нибудь из домашней выпечки, угощая и радуясь словно ребёнок.
Иногда он оставался до наступления комендантского часа на работе и мы вместе садились за стол. Хусейн ел и пил в меру, никогда не перебарщивал, был в меру сдержан, сразу же чувствовалось его советское воспитание и кавказская вежливость. Сам он был по национальности кумык, его родовое село располагалось недалеко от Гудермеса, и мы узнали, что непростые отношения сложились между кумыками и чеченцами. После сталинской депортации, во многие родовые сёла чеченцев вселились кумыки или другие дагестанские народности, которые там построили новые дома, разбили виноградники, вырастили детей и внуков. И вот уже в наше время, чеченцы обратно стали приезжать в свои родовые сёла, а том живут уже другие люди, чуждые им. На этой почве и стали возникать местные неурядицы доходившие порой до пролития крови. Но местная власть старалась все шероховатости возникающие на межнациональной почве сглаживать.
В местном УВД по контракту работала в штабе молодая девушка Калинина Света, сама она была родом из Моздока. Иногда, по возникающим между нашими подразделениями некоторыми вопросами, ей приходилось заходить в наш штаб, чтобы уладить какие-либо недоразумения. Это обычно касалось разных отчётов и аналитических справок. С ней обычно занимался по данным делам Андрюха. Евгений Малиновский как истинный белорус, частенько приглашал Светлану попить с нами чайку во время обеденного перерыва, угощая гостью шоколадными конфетами или чем-нибудь ещё. Мне тайком подмигивая говорил.
-Смотри, Санчо, девушка не замужем и к тому же красивая, приглядись к ней, не то отобью.
Сам то он был женат и регулярно получал из дома письма от своей жены и маленькой дочки Кати. Вечерами нам в слух прочитывал письма своей дочки, где она сочинив разные сказки, отправляла их в Гудермес своему отцу. По выражению его лица было видно, что он очень гордится своей дочкой и безответно был счастлив. Конечно на счёт отбить Женька шутил, но любил поболтать с красивым полом, ведь мы и так были им обделены в своей службе. Иногда наши взгляды встречались и в глазах Светы я читал скрытый интерес, и какую- то заинтересованность. Один раз я тайком написал в изящной форме стихи и однажды вручил ей их в конверте, во время очередного её визита к нам. Спустя несколько дней Светлана вновь зашла в наш штаб по обыденным вопросам и сидя за столом спросила меня.
-Мне очень понравилось, будут ли ещё продолжения?
-Всё зависит от Вас, Светлана,-тихо ответил я ей и посмотрел в её серо-голубые глаза.
Она загадочно улыбнулась и опустила взгляд. Я про себя подумал, что ей такие вещи, да ещё изящным языком и вольным ямбом, который так любил сочинять когда то Пушкин, пишут впервые. Про себя я решил продолжить творить вечерами для Светланы и какие-то нежные чувства зажглись в моей молодой душе. Я стал с большим нетерпением ожидать её прихода к нам, при встречах в кулуарах здания иногда ревновал её к другим сотрудникам. И когда бывало она не приходила по несколько дней, то я украдкой злился про себя, ничем это явно не выражая. Лишь только Женька тихонько посмеивался и подливал масло в огонь своими пожеланиями жениться. Чем ближе подходило время отъезда, тем более я понимал, что вряд ли что может получиться из наших недолгих взаимоотношениях. Ведь чувства любви, это как огромное цунами, поглощает всего без остатка и ты растворяешься весь в нём, как сахар в кипятке. А семена любви нужно посеять в самом себе, да ещё и взрастить, чтобы из них выросло плодоносящее дерево, а не сухая смоковница. Или может я ничего не понимаю в ней? И почему-то сейчас мне кажется, что Светлана выйдя замуж по настоящему счастлива, и у них двое детей мальчик и девочка, с такими же серо-голубыми глазами с чуть заметной лёгкой поволокой и неотразимыми улыбками.
Где-то в середине зимы к нам в штаб приехало двое сотрудников милиции из МВД Татарстана. Их сводный отряд должен был нас сменить в скором времени, но как оказалось, они сменили нас на месяц позже запланированного срока. Одного из них звали Евгений, второго Фарид. Они как настоящие менты привезли с собою замечательную «Казанскую» водку, которую мы незамедлительно после трудовых будней, все вместе и оприходовали. Побыв в нашем расположении некоторое время и узнав все тонкости местной службы, они уехали к себе, с тем, чтобы спустя несколько месяцев уже вернуться со своим сводным отрядом.
К нам частенько заходили представители местных сводных отрядов «Омона», которые так же несли службу в нашем районе. Обычно они в то время отправлялись сюда на сорок пять суток, ну или чуть больше. К нам в штаб их командиры приходили с тем, чтобы на компьютере распечатать журнал боевых действий, чтобы в дальнейшем отвезти его в Ханкалу, для закрытия боевых. И как обычно, вся эта чиновничья рать находящаяся в Ханкале, кидало омоновцев по полной программе. Закрывая им самый минимум боевых дней, а они стояли на своих блокпостах на самой передовой в борьбе с местным террором и доставалось им намного сильнее, чем нам. Про себя мы часто все обсуждали, как же так? Государство выделяет огромные средства на всех своих силовиков находящихся здесь, учитывая каждого в отдельности. А в итоге получается, что денег приходит меньше, чем положено. Где-то дорогой их пилят: сначало в Москве, позже в Ханкале, там в Моздоке, и так по нисходящей, получая в конце то, что осталось. Командир калининградского отряда омона, Сергей, как то сказал.
-Придётся обращаться в суд, по возвращению домой, иного пути нет.
Это оказалось сущей правдой. Признаться честно, все мы бывшие в то время в командировке, позже, вернувшись к себе на малую родину, все обратились в гражданские суды с исками к своим РОВД или ГУВД и все суды первой инстанции выиграли. Теплым воспоминанием остались встречи с калининградцами, где мы побывали одним из январских дней в их расположении. Как сейчас помню их небольшую огороженную в центре Гудермеса территорию, где на флагштоке гордо реял их флаг, белый парусник плывущий по синим волнам моря. Позывной у них был «варан». Нам они продали несколько кассет с песнями собственного исполнениями. К тому же на местном рынке я неоднократно встречал данные кассеты с их записями, по всей видимости местные жители переписывали их на магнитофонах, а позже продавали на рынке. Песни у них были интересные, некоторые переделанные на свой лад из репертуаров ансамблей «Самоцветы» и «Пламя», но со своей внутренней изюминкой. До сих пор где-то в гараже лежит их магнитофонная кассета с песнями, которую я после возвращения к себе домой часто слушал.
Так же хорошими и близкими отношениями запомнились офицеры из отряда омона Костромы. Их командир старший лейтенант милиции Андрей вместе со своим замом, в один из зимних вечеров чуть стесняясь зашли в наше расположение.
- Разрешите, товарищи офицеры? Спросил они, переступив порог нашего кубрика тщательно вытирая свои грязные берцы об половую тряпку лежащую у входа.
-Входите, входите, гостям всегда рады,-размеренным слогом произнёс в слух Евгений Малиновский, разглядывая вошедших своим изучающим взглядом сквозь стёкла очков.
-Чьих будите, коллеги? Снова спросил он.
-Да, вот мы из нового пополнения, прибыли на смену своим товарищам из Костромы,-произнёс Андрей. Они вдвоём разувшись, прошли в нашу комнату и со всеми поздоровались за руки. У замполита Андрея в руках был тяжёлый рюкзак и в нём, что то таинственно позвякивало. Но лице Женьки я мысленно прочитал внутренне удовлетворение, как будто, он слыша стекольный звон тайно говорил мне: «Наши люди с пустыми рюкзаками в штабы не ходят». После не продолжительного знакомства, ребята нам передали гуманитарную помощь прибывшею вместе с ними из далёкой Костромы, а это оказалось дюжина бутылок костромской водки экстра класса. И лёд недоверия среди нас сразу же растаял.
-Вот, это по нашему,-скороговоркой выпалил Евгений и пригласил на вечернее время посетить нас ребят из Костромы, осторожно пряча гуманитарную помощь под свою кровать.
Вообще, в конце каждого месяца приходилось несколько дней и ночей не спать и набивать в компьютере боевые приказы о закрытии боевых. Работа муторная, да и к тому же очень ответственная. Случалось не раз, что придирчивые начфины в Ханкале придирались к некоторым фразам в данных распоряжениях, и нам всё заново приходилось переделывать все приказы. А это снова бесконечные печатание и набивка текстовых файлов, бессонные ночи и напряжённые дни, ведь сроки были ограничены и чтобы уложиться во время, необходимо было поторапливаться и спешить. Обычно этим занимался Евгений, Андрюха и наш кадровик Витёк. В эти дни мы старались не шуметь, поменьше разговаривать на свободные темы, понимая, что вершится самое главное в нашей судьбе: нам закрывали боевые. А всех нас было без малого более шестисот человек.
И вот мы едим на нашем Уазике в Ханкалу. Я, Женька, Витёк, двое сопровождающих сотрудников огневой поддержи и шофёр. Выезжаем рано, около 07.00.часов утра, заранее подготовив приказ о передвижении, чтобы не тормознули на блокпостах. Светит ярко февральское солнце, на обочинах дороги местные продают контрафактный бензин, он разлит в большие стеклянные бутыли разного объёма, судя по цвету этой жидкости понимаешь про себя, что об октановом числе тут и не знают. Наша автотранспорт, как и многая другая федеральные техника, заправляется на одной, единственной во всём Гудермесе бензоколонке и бензин там приемлемого качества.
Мимо мелькают будничные прохожие спешащие куда то по своим делам, появляются редкие легковые автомобили с местными за рулём, кругом царит слякоть и грязь. Выехав из города и будучи проверены на некоторых блокпостах, потихоньку приближаемся к намеченной цели. Вся дорога в сплошных ямах и ухабах, асфальт виднелся небольшими островками ещё в черте города, а за ним, его практически не стало. Двигаясь ближе к Ханкале над нами то и дело барражируют наши вертолёты Ми-24 или «Аллигаторы». В них, что то есть такое хищное и безжалостное, ведь как никак это оружия для ведения войны. Пролетая над нами он словно коршун готов вцепиться в нас и подняв высоко в небо унести к себе за облака, но они наши и нам не страшно. Вдоль обочин проходит колонна войсковой разведки, впереди движется БТР, а сзади идут в две колонны по разным сторонам обочины группа военнослужащих. Где то в далеке гудят моторами танки и БМП. И спустя некоторое время мимо нас проносится ещё одна колонна войск, с танками, БМП, в Уралах находятся солдаты срочники и некоторые из них с любопытством разглядывают наш милицейский уазик. Пропустив эту колонну продолжаем движение дальше. Перед самой Ханколой встречаем ещё один блокпост из комендантского патруля, потом ещё один, на котором задерживаемся чуть подольше. Рядом с блокпостом в сторонке стоит танк т-55, он не заведён, пушка глядит в бок в сторону гор. Сам танк выполняет роль подвижного шлагбаума, он перегораживает единственную проезжую дорогу ведущую к Ханкале, так как кругом пластилиновая грязь, в которой даже вязнут и танки. Ну вот, миновав все контрольно-пропускные пункты, мы наконец то въезжаем на территорию федеральных сил. Автомашину ставим на спецстоянку и все втроём, оставив шофёра и двух сопровождающих милиционеров, направляемся в финансово-хозяйственную часть Ханкалы.
Сама Ханкала представляла собою городок из множества одноэтажных деревянных построек, приспособленных для различных служб и нужд военной группировки базирующейся там. Мы втроём пошли в сторону финансов-хозяйственной части. Войдя во внутрь помещения поняли, что чем раньше прибудешь, тем лучше. В тамбуре постройки уже толпился многолюдный народ. Кто был из сводных отрядов, кто из ОМОНА, кто из войсковых подразделений. Но цель у всех присутствующих здесь была одна: Побыстрее бы сдать свой журнал боевых действий и отбыть к себе в расположение. Но Витёк давно уже знал, что с первого захода удача обычно отворачивается. Мы заняли свою очередь и стали ждать. Витёк уже со многими финансистами был знаком. Он легко заводил знакомство, тем более если это касалось для достижения общей конечной цели. За всё наше время пребывания там, Витёк сходил в кадровый отдел Ханкалы к кадровикам, решая свои служебные вопросы. А я вместе с Женькой зашли ненадолго в местное штабное подразделение, курирующих общую правоохранительную деятельность в Чечне, хотя само МВД по Чечне находилось в Моздоке. Везде были временно командированные сюда со всех регионов России сотрудники, кто приезжал на 45, а кто на 90 суток. Правда были те, кто начал прибывать сюда в командировку и на полгода, что вскоре стало всеобщей нормой.
Вокруг сновал туда-сюда разношерстный люд. Обычно все носили зелёную армейскую форму, кто маскировочные костюмы под зелёнку, но встречались и в синей, с омоновской раскраской. Сходили все вместе в столовую. Она напоминала длинный деревянный барак с несколькими длинными столами и лавками, сколоченными на скорую руку из сырого пиломатериала. Обед был бесплатным. Мы взяли на общей раздатке по подносу и подошли к поварам. Нам наложили первого, горячего вермишелевого супа из тушёнки, положили второго, макарон по флотски и налили по кружке горячего чая. Хлеб был только белый, как и во всём Гудермесе, бери сколько съешь. После перекусив на скорую руку отправились обратно в финчасть. Кто-то выходил от приёмного окошка, где величественно восседал проверяющий из финчасти, с удручённым лицом. Кто-то с чуть заметной улыбкой и радостным выражением глаз, спешившем поделиться хорошей новостью с окружающими. Нам в этот раз повезло на половину. Часть нашего боевого приказа начфин одобрил, а другую часть забраковал. Указав Витьку на ошибки допущенные при составлении боевого приказа. Поэтому возвращались мы к себе на базу с двойным чувством.
-Я, же тебе говорил, что нужно составлять отчёт по каждому сотруднику отдельно,-ворчал Витёк обращаясь к Женьке.
-А ты, распечатывал по подразделениям, вот теперь придётся всё заново переделывать,- угрюмо добавлял он.
- Навыдумывают разных препон, вторил ему в такт Женёк, каждый раз, что-то новое.
Ну, ничего уже не поделаешь. Теперь вновь ближайшую ночь и день, Витёк с Женькой, сменяя по поочерёдно друг друга, будут набивать на компьютере за нашим столом новый боевой приказ о закрытии боевых. Лишь только, среди ночи, когда бурная жизнь в отделе утихнет на время, будут доноситься до слуха гулкие удары чьих то пальцев по клавиатуре, да сиплый голос Витька монотонно доносится из-за монитора. А я буду ворочаться на своей двухъярусной кровати и мысленно молить судьбу смилостивиться к нам грешным, чтобы в следующий наш приезд всё более или менее прошло гладко.
Так проходили наши будни в далёком городе Гудермесе, где мы несли свою непростую службу. Где-то в начале февраля до нас довели, что придётся в сёлах района организовывать местные поселковые участки милиции. Чтобы граждане могли свободно посещать их по той или иной причине. Стали готовить списки желающих выехать на места постоянной дислокации. Начиная от ближайшего села Комсомольское, расположенного сразу за выездом из города, до далёкого Белоречья, куда изредка выезжали наши сотрудники. Временными командирами там были назначены сотрудники из наших подразделений, в основном офицерского состава. Кому надоело тянуть лямку обыденной службы, тот согласился выехать по указанным сёлам. Обычно это было по три-четыре постоянных наших сотрудников, также местный участковый, и взвод бойцов внутренних войск или общевойсковых подразделений, которые охраняли круглосуточно данный участок.
Наш штаб курировал организацию работ в селе Комсомольском. Старшим там был назначен следователь майор юстиции Андрей, то ли с Канавинского, то ли с Московского РУВД Нижнего, сейчас точно не помню. С ним так же было двое ещё наших сотрудников. Мой земляк, покойный ныне участковый инспектор милиции Андрей Бабинцев, был в Джалке. С ним мы виделись изредка. Само из себя здание, где должен был бы разместиться поселковый участок милиции, представлял из себя разрушенный местный клуб ещё советской постройки. Он был выложен из крепкого красного кирпича. Но тут ещё повезло: Хотя бы стены были целы и была крыша, пусть и не вся. А вот в других местах кроме фундамента и полуразваленных стен не было ничего. И нашим людям приходилось буквально из ничего создавать комплекс зданий, приходилось вновь обучаться на строителя, каменщика, штукатура, стекольщика, бетонщика, столяра. Местные изредка помогали по стройке, взамен им разрешали забрать остатки от стройматериалов, это был где кирпич, где обрезки пиломатериала. Вообще со стройматериалами в то время в Гудермесе было в натяг. Ведь мирная жизнь только налаживалась, а стройматериалы привозили наш автомашины из города по накладным, которые выписывала наша хозслужба.
Мы, постепенно наблюдали за ходом стройки и понимали, что нелегко приходиться нашим товарищам. Но ничего не поделаешь, мы хотели помочь быстрее наладить мирную жизнь в данных сёлах и верили в это. По крайней мере, за время нашего там пребывания, не было ни одного нападения на строящиеся участки милиции.
Приедешь бывало в Комсомольское, зайдёшь во внутрь помещения, а там уже окна со стёклами, двое местных штукатурят стены, под ногами хрустит извёстка и битая, старая штукатурка. Вокруг здания окопы с бойницами, где сидят военнослужащие, они охраняют наших сотрудников, но сами в строительных работах участия не принимают. Поднявшись на крышу здания бывшего клуба, вижу обнесённый мешками с песком стоит гранатомёт АГС-17 с полным боекомплектом. А в далеке виднеются местная цепь гор, слегка затуманенной дымной пеленой от горящих, незаконных, нефтяных скважин. И всё село перед тобою как на ладони. Прямые и длинные улицы с одноэтажными, кирпичными домами расположенные в прямой последовательности друг от друга и тянущиеся в разные концы села. Где то недалеко находится блокпост оренбуржцев. Мы замечаем их идущими по двое в местный магазин за продуктами. На вид это простые русские мужики чуть старше среднего возраста, все носят бороды и усы, и очень загорелые. На них выцветшая от времени защитная болоньевая полёвка, разгрузки с магазинами, резиновые сапоги на ногах, а за плечами либо АКСУ, либо стандартное «весло». Они молча заходят в сельмаг, закупаются там, в основном минеральной водою, и молча идут к себе. Издали рассматривают наше строение, но уже без любопытства. Во такими были наверное их предки, уральские казаки, которые по приказу царя выполняли свой долг по защите отечества, неся нелёгкую службу в различных частях нашей необъятной России, думается мне. И я, мысленно желаю им благополучно вернуться к себе на малую родину после командировки.
Ну вот, наконец то наступила долгожданная весна. После непонятной, слякотной и какой-то размазанной кавказской зимы, которая в моём представлении и зимою то не назовёшь, наступила настоящая весна, а на дворе был только март. А ведь все мы скучали по нашей настоящей русской зиме, которая в последние время нашей жизни конечно стала не такой, какой должна быть. Но тем не менее: Мне хотелось морозов и ясного январского солнца в вышине голубого неба, февральских метелей и сугробов, которые наметает за ночь порою так, что еле волочишь ноги выходя из дома. Тёплой и уютной настольной лампы на моём письменном столе, возле которой так любит греться зимою кот. Алых, горящих малиновым огнём декабрьских закатов и запаха настоящего соснового леса, между ветвями которых весело перелетают гомонящие клесты. Но это всё будет, только чуть позже.
В один из будних дней прохожу возле нашей дежурки и вижу сидит молодой чеченец с бородою и в натовской полёвки. Сам он был в стельку пьян, а руки за спиной и в наручниках. Сильно ругается матом на смеси русского и чеченского.
-Вот «кадыровца» привезли, говорит дежурный.
-Комендантский час давно наступил, а он пьяный шарахается по улице, чуть не пристрелили.
Я слышал, что с местными «кадыровцами» не любят связываться. Они очень высокого о себе мнения, да кто муже всегда остаются безнаказанными. Все они носят натовскую, полевую форму, которую и на местном рынке не увидишь. Вооружены все до зубов, ведь как никак, а охрана самого Ахмада Кадырова. Рядом с задержанным сидит Лёха Молоканов и что-то пытается ему объяснить.
-Тебя как зовут? Спрашивает Лёха у задержанного.
-Мэня, Зелемхан,-угрюмо отвечает тот ему.
-А меня, Алексей, можно Лёха вторит он.
-Ты какого года рождения? –снова спрашивает Лёха у чеченца.
-Семдесят чэтвёртого,-гортанно произносит тот.
-И я семьдесят четвёртого, радостно добавляет Лёха.
-Зелемхан, ну отдай ты эту гранату, зачем она тебе? - снова говорит Лёха миролюбивым голосом.
-Отдашь её и домой поедешь, неужели не хочешь?
Тот всё ещё думает и молчит, бросая на доставивших его в одел комендантский патруль ненавидящие взгляды.
-А ты с мэня наручники снымешь?- спрашивает кадыровец у Лёхи.
-Зелемхан, не будешь драться, конечно сниму, о чём разговор,-с дружеской улыбкой отвечает ему Лёха.
-Ладно, нэ буду, только сными их, а то руки затэкли,-опять буровит он, обращаясь к Лёхе.
Тут Лёха кивает незаметно патрулю и один из военнослужащих снимает сначала один наручник с запястья чеченца, затем второй и убирает наручники к себе.
-Ну вот, Зелемхан видишь, я обещал и наручники с тебя сняли, зачем драться? -говорит ласково Лёха.
Чеченец сидит на лавке и потирает затёкшие свои запястья, обводя помещение мутными глазами.
-Да, думает про себя Лёха,- нелегко будет тебе Зелемхан после столько выпитого.
Тут Зелемхан лезет своею рукою в один из карманов своей формы и вытаскивает боевую гранату Ф-1 с взрывателем.
-Дэржи, Лёха, это толко тебэ,-говорит он ему протягивая лимонку.
Лёха аккуратно забирает её и отдаёт помощнику дежурного, после чего садиться снова рядом с Зелемханом и начинает бесконечный разговор о жизни.
-А ты, Зелемхан рыбалку любишь?-и не дожидаясь ответа продолжает.
-Я, вот я у себя на Волге ловлю вот таких лещей,-показывает Лёха ему почти целую свою правую полусогнутую руку и Зелемхан глядит на неё мутным завистливым взглядом, продолжая цокать своим еле ворочающим в гортани языком.
Спустя некоторое время в помещение дежурной части входят трое статных, высокорослых кадыровцев, неизвестно в каком звании. Один из них по- чеченски, что то буркнул Зелемхану, тот в миг осел и помрачнел. После этого уладив вопрос с комендантским патрулём, они вместе с Зелемханом молча выходят во двор и пройдя через КПП садятся в чёрный УАЗик и уезжают в неизвестность. Этой ночью снится Лёхе Молоканову сон, что плывёт он в лодке по родной своей речке Парашке вместе с Зелемханом и ловят рыбу. Только вместо привычных удочек у них в руках боевые гранаты, которые Лёхи подаёт со дна лодки Зелемхан, и Лёха их бросает в речку, а оттуда выпрыгивают большие копчённые осетры и как огромные снаряды падают к Лёхиным ногам.
Как-то раз зимою захожу в кубрик к лицензионщикам. Так живут двое моих друзей: Юрка Посохов и Женя Скрына. Юрка из Городца, а Женёк из Дзержинска. У Юрки праздник, родился дома сын. Они оба на веселе и приглашают меня к столу. Сидим выпиваем, закусываем, мечтаем о доме и близких. По лицу Юрки видно большое довольство и мне по человечески за него радостно. Ведь как никак, а первенец.
-Как назовёшь сына, Юрок,-спрашиваю я у него.
-Не знаю, ещё не решил, улыбаясь мне говорит Юрка.
После чего показывает фотографию присланную ему его женой, где молодая мама пеленает на столе маленького младенца, а он лежит скрючив маленькие свои ножки и голосит на всю комнату. По лицу матери можно прочесть нескончаемую материнскую радость и любовь к этому маленькому чуду.
Пройдут годы: Иногда к нам в дежурку по телефону будет звонить Юрка, мы с ним попадали иногда в одну и ту же смену. Только я в своём городе дежурил, а он на телефоне в Заволжье.
-Алло, это Заволжье,- говорит в трубку Юрка.
-Парни, запишите пожалуйста ориентировку на задержание угнанной автомашины,-снова вежливо басит Юрка.
-Здорово! Юрок,-говорю я ему в телефон. Как дела?
-А, Санька, привет! - произносит Юрка монотонным голосом.
-Да, как видишь, вот автомашину у нас угнали от дома.
-Ты, там ориентируй свои наряды на задержание,- и так далее.
После небольшой с ним беседы узнаю, что у Юрка уже родился второй мальчуган, и он стал счастливым отцом уже дважды.
Так иногда вновь нас сводила наша служебная судьба друг с другом. А встретиться так всё и не получалось, то одно, то второе, в нашей бесконечно меняющейся и торопливой жизни.
Иногда втроём, реже вдвоём выходим на местный рынок, что-нибудь прикупить из съестного. Обычная пища надоедает. Идём по рынку, а автоматы прижимаем поближе к своей груди. Нам ещё раньше рассказывали наши сменщики. Что если держишь своё «весло» за плечом, то неровен час, когда кто-нибудь из местных тайком отстегнёт от него магазин. А потом ищи ветра в поле или точнее на рынке. На местном рынке в дневное время многолюдно. Продают практически всё, от разного турецкого шмотья, до красивых ювелирных украшений и золота. Как я понял, кавказцы очень ценят дорогие ювелирные украшения и дорожат ими. А нам обычно продают какие-нибудь турецкие подделки выдавая их за оригинал.
-Если надумаете покупать золото, то берите меня,- как то раз говорил нам наш друг Хусейн.
-Меня не обманут, а вас точно проведут.
Но мне золото ни к чему и я им не интересуюсь. А среди нашего контингента попадались хитрые барыги, решив по дешёвке купить золотые вещи, а у себя на родине их загнать по высокой цене. Не знаю, что у них в итоге выгорело.
На одном развале, где торгуют разным барахлом, стоит молчаливо высокий чеченец. Одет в кожаную удлинённую куртку, на голове как у многих чеченов норковая шапка. Перед ним на деревянном щите разложены какие-то аудиокассеты, журналы и старые книги, ещё с советских времён. Гляжу и читаю названия: Вот автор Стендаль со своим «Красным и чёрным», на обложке книги прямо ручкой написана цена-50 рублей.
-Не дёшев Стендаль, даже и здесь,-думаю про себя.
Несколько томов из сочинений Льва Толстого, а рядом какая то современная беллетристика. Но, ничего не покупаю иду дальше. Вот продают свежею баранину. Тушка только, что заколотого молодого барашка висит на верёвке привязанная задними ногами к верху. А рядом с ней лежат уже отрубленные куски, которые небольшим, но остро отточенным топориком умело отрубает местный торговец, продавая мясо покупателям. В руках только мелькают российские рубли, немного испачканные бараньей кровью, да голосят на своём гортанном языке местные жители: «Вот такими же кровавыми рублями с вами наверное расплачивались полевые командиры вовремя не давней войны, за кровь наших убитых и покалеченных солдат и милиционеров». Думается печально мне.
Как то раз зашёл ко мне в штаб под вечер Вован, он проживал у связистов и числился как связист, но больше ходил в наряды, так как в связи ничего не понимал. Вован под «мухой», от него тянет палёной сивухой и жареным луком.
-Не хочешь посмотреть видеокассету? - спрашивает он у меня.
-Нам тут подкинули местные нохчи.
-А, что за кассетка, Вован?- спрашиваю я у него, и замечаю, что Вован не в меру возбуждён от переполняемых его душу внутренних эмоций.
-Да, как боевики наших пытают,-зло выговаривает он, и алло-рубиновая краска злобы постепенно покрывает его всё лицо.
- Одному пленному омоновцу прямо яйца отрезали и это всё засняли на плёнку,-снова злобно добавляет он.
-Нет, Вован, я не пойду, ни хочу, чтобы чувство ненависти выплеснулось наружу.
-А ты, если хочешь смотри. Вован не хотя кряхтит и выходит курить на улицу.
Только я не мог понять одно для себя: Зачем местные менты нашим сотрудникам давали подобные кассеты. Напугать кровавыми подвигами своих сродников, или похвалиться их звериной удалью? Но это в нас только сеяло больше семян злобы и внутреннего недоверия к ним, скрываемой до определённой поры.
Вообще то, к нам действующим сотрудникам милиции, местные жители не выражали открыто своих негативных эмоций. Война и безвластие научили скрывать их в глубине своих душ. Но по отношению к федеральным войскам они вели себя более агрессивно, это было заметно по многим характеристикам.
В один из вечеров у нас произошло ЧП. Исчез наш местный дизелист. Электричество в то время в Гудермес поставлялось не регулярно, и каждый вечер, наш временный отдел переходил на дизель. Сам дизельный движок стоял в нашем внутреннем дворе, где его обслуживал наш кадровый сотрудник. На вид ему было не более тридцати лет, невысокого роста и щуплый, про таких говорят кожа да кости. Лицо у него было веснушчатое, глаза какие-то бесцветные, и к тому же он сильно окал, что за версту в нём выдавало коренного Волжанина, откуда-нибудь с Вачи или Павлова. И вот под вечер наш дизелист бесследно исчез. Объявили общее построение, сыграли тревогу по отделу, но его так и не нашли. Уголовный розыск подключил местную агентуру на розыск нашего бедолаги. Но всё было тщетно.
-Ну, паразит, попадётся мне, я с него шкуру спущу,-говорил громко в общем коридоре наш начальник. Мы сначала подшучивали над случившемся, но позже поняли, что дело на самом деле серьёзное. Но слава Богу всё обошлось. Оказывается, на кануне своего исчезновения, наш дизелист изрядно набрался в соседней кафушке, да так перебрал, что решил на такси ехать мыться в баню. Сев в машину местного жителя, да в ней и уснул. Правда изрядно нарыгал в салоне автомобиля. Его поздней ночью привезли к нам на КПП не смотря на комендантский час. Дизелисту дали проспаться, а утром посадили на пятнадцать суток в наш ИВС. Дормидонтов решил его после отбытия срока наказания, отправить обратно на родину. Но заменить его было не кем. Поэтому, этот горе специалист так и остался до конца нашего срока пребывания здесь. Даже во время нахождения под арестом, его выпускали для того, чтобы он включал свой дизель движок, иначе бы весь отдел остался бы без света.
Рядом с нашим административным зданием, за соседним бетонным забором от него, располагался большой недостроенный дом, какого- то местного нувориша. Дом был сделан из красного кирпича, трёхэтажный, но часть самого верхнего этажа была полуразрушена ещё во время недавних боевых действий. Он пустовал и никто в нём не жил. Как выяснилось чуть позже от наших оперативников, под этим особняком находился подземный ход, который был тщательно замаскирован от внешних глаз. Местные боевики все то время, что мы находились на территории административного здания временного отдела, украдкой по ночам, продолжали рыть подземный ход в сторону нашего здания. Никто об их деятельности не догадывался. Но, видно кто то из них в отместку сдал своих и рассказал за вознаграждение, или за свою лояльность нашим оперативникам. Информация была строго засекречена и даже наш начальник штаба ничего о ней не знал. Наши оперативники под руководством начальника уголовного розыска Якунина Дмитрия, систематически каждую ночь выставляли там засады. И вот в одну из январских ночей им сопутствовала удача. Сам Дмитрий вместе с опером с Автозавода находясь в засаде, пытались задержать двух боевиков. Одного они уничтожили гранатой, а второй смог сбежать. За этот их героический поступок сам министр внутренних дел тех лет Рушайло, во время своего краткого визита в Гудермес, вручил им по ордену мужества. Мы даже не могли представить себе, что могло нас всех ожидать, если бы боевики смогли осуществить свой злостный план по взрыву нашего временного отдела. Трупов бы была масса. Но к счастью для всех нас, всё обошлось благодаря вот таким ребятам как Дмитрий, который позже стал начальником Лениского РУВД Нижнего, а после стал служить в ГУВД и его подопечных ребят, с которыми я виделся почти каждодневно в отделе. Момент совершения подвига для каждого неизвестен. Просто кто то его молча совершит, а кто то струсит, и эта трусость может привести ещё к большей беде. И ты сам порой не знаешь, кем ты мог бы оказаться в любой экстремальной ситуации там: ведь выжить хочет всякий, хоть герой, хоть и трус. Но герой жертвует собою во имя ближнего не взирая ни на что, а трус предаёт. Сам я наблюдал за многими людьми с кем находился в те дни рядом, и для себя внутренне понимал, кто мог бы оказаться трусом, а кто нет. Именно такая обстановка и выявляет все качества твоего ближнего. Особенно ярко я всегда почему то вспоминал образы героев повестей Василя Быкова. Чьи произведения часто перечитываю и в настоящее время и постоянно нахожу в них, что-то новое для себя.
Приблизительно где-то в конце февраля или может в начале марта, точно уже не помню, случилась трагедия в селе Новогрозненском. Оно расположено рядом с трассой Ростов-Баку. В середине дня по трассе шла колонна ВДВ, в составе грузовых автомобилей и боевой техники. В самом селе наши сотрудники строили местный поселковый участок милиции в одном из заброшенных колхозных строений, о чём я уже писал свыше. Сами они находились там постоянно, лишь приезжая раз в неделю за продуктами или стройматериалами в наш временный отдел. Данную колонну обстреляли боевики из данного села. Среди десантников были убитые и раненые. Сами десантники развернув в сторону села свою технику, его блокировали с обоих сторон. И из тех домов откуда по ним вёлся обстрел, выводили всех мужчин заставших на месте преступления и расстреливали во дворе домов. Свой боевой суд вынося на месте. Как позже выясняли наши сотрудники, прибывшие спустя некоторое время на место трагедии, бойня была там жестокая. Сколько погибло местных боевиков точно не было установлено, так как трупы многих уже поразобрали родственники. Уже наступал вечер и до захода солнца их необходимо было захоронить по местным обычаям. Наши же сотрудники смогли зафиксировать не более десятка погибших боевиков. Колонна же продолжила своё движение дальше.
Такие типичные случаи случались тогда в то время регулярно, в новостной эфир из этого ничего не поступало, а если и поступало, то в ограниченном сюжете, и так, как хотела показать местная власть. Вся сила внешней власти сосредотачивалась у военного коменданта, которые сменяли друг друга каждые полгода.
То взорвётся террорист-смертник в районе железнодорожного вокзала, то где-нибудь в поле на мине подорвётся трактор вместе с местными жителями, а фугасы взрывались чуть ли не каждый день, унося с собою на тот свет свои новые и новые жертвы.
Вообще оперативная сводка в оперативных журналах нашей дежурной части, постоянно пестрела либо взрывами, либо обстрелами блокпостов. Один только раз я случайно прочитал, что оперативная группа нашего отдела выезжала на какую-то кражёнку, а так, только тяжкие и особо тяжкие преступления. Никаких семейно-бытовых ссор никогда не фиксировалось, в отличие от наших гражданских будней. Все семейные неурядицы в чеченских семьях улаживались внутри самой семьи, ничего не вынося наружу.
Перед проведением очередной зачистки, обычно готовился боевой приказ за подписью нашего начальника и согласованный с местным военным комендантом. В нём отображались силы и средства которые будут использованы во время спецоперации. Я обходил заранее наших руководителей служб, которые назначали своих подчинённых на данную спецоперацию, или же они сами приносили к нам списки лиц своих подчинённых. После чего обозначалось время боевого выезда, обычно это было раннее утро, ну и конечно место проведения данной спецоперации. Разные позывные, для радиообмена и многое другое.
Накануне очередной зачистки, а это было 24 марта, у меня был день рожденье. Мы вечером собрались за праздничным столом, я отдал последние свои наличные деньги, но ради этого никто не считался с затратами. Хотелось хорошо посидеть с теми людьми, которых уважал и ценил, ведь как никак, а скоро уезжать домой. На дворе стояли солнечные и тёплые дни. Весна вступала в Гудермесе в свои законные права. Небо днём было ярко-голубого цвета, в местных садах и огородах цвели фруктовые деревья, черешня, абрикосы, груши. Хотелось жить и радоваться этой быстро пролетающей жизни. Казалось, на лицах местных прохожих появилось какая то умиротворённость и добросердечность из-за наступившей весны. Но видно она была не у всех. Кто то скрывал и таил в себе человеконенавистничество по той или иной причине и готовился к своим злодеяниям со всей предусмотрительностью и осторожностью. Зевать и расслабляться было ещё очень рано.
Утром 25 марта, во дворе отдела после построения, очередная группа наших сотрудников отбыла на зачистку в район Белоречья. День был солнечным и ясным. Я ещё не много страдая от вчерашнего застолья занимался своими текущими делами, сновал туда, сюда по внутренним коридорам здания. И меня, как и моих товарищей, тянуло на улицу к весеннему солнцу и птичьему пенью. Где-то ближе к обеду через вторых лиц поступила информация о том, что в районе проведения запланированной зачистки, произошла перестрелка и среди наших сотрудников есть погибшие. Мы все по своему старались переварить эту информация. Обсуждая возможные причины данной беды. Мысленно я про себя думал: «А вдруг, среди погибших есть и мои земляки?». Хотя все мы были с одной области, но возможная гибель тех людей кого хорошо знал при жизни воспринимается вдвойне тяжелее.
Позже стало известно, что в ходе этой спецоперации погибло трое наших сотрудников из подразделения ППС. Когда проходит любая зачистка населённого пункта, то в первую очередь блокируются всевозможные пути отхода или подхода к данному селу. Обычно на оживлённых участках дорог, или перекрёстках, ставятся временные блокпосты, состоящие из сотрудников милиции и военнослужащих. Так обычно поступают областные гаишники когда отправляются в рейды по районам области. Они уже хорошо знают где пересекаются местные дороги в том или ином городке, или посёлке и после шерстят всех напропалую. Вот и в этот раз так же были перекрыты местные автодороги ведущие в это село. Но одном из временных блокпостов и стояли эти трое наших бойцов вместе с отделением мотопехотного батальона. Они проверяли документы у въезжавших туда автомобилистов и пассажиров, выезжать из села во время зачистки было запрещено. Досматривали салоны автомобилей, запрещённый к перевозу груз изымали. В этот раз возле них остановилась белая «шестёрка», с водителем и одним пассажиром в салоне. Пока досматривали их документы, пассажир неожиданно для наших ребят, выхватил из под одежды пистолет «Макарова» или ПМ и произвёл три прицельных выстрела в наших ребят. Больше сделать он не успел, так как солдаты из батальона сопровождения, открыли ответный огонь на поражение, и оба боевика были расстреляны на месте.
Все трое наших парней скончались от огнестрельных ран на месте трагедии. По видимому тот, кто вёл огонь по ним, был матёрый боевик, и как к тому же выяснилось, в багажнике автомобиля они перевозили оружие и боеприпасы. Тела погибших ребят положили, после проведённого процессуального осмотра, в салон нашей «буханки» и привезли в отдел. Трупы боевиков тоже привезли и поместили на временное хранение в одну из камер ИВС. Их необходимо было опознать. Как выяснилось позже, ими оказались местные жители Гудермеса, довольно молодого возраста. Вонь от их разлагающейся плоти ещё долго стояла возле ворот ИВС, и все мы проходя мимо невольно слышали этот трупный смрад. Как казалось бы быстротечна жизнь человека: Несколько часов назад он был ещё жив и здоров, строил какие-то планы на будущее, смеялся, любил, ненавидел, грустил и печалился. Любил картошку с тушёнкой и рыбалку, мечтал купить новую машину и продать свою старую, готовился мысленно к отъезду к своей семье и детям. Но вот произошло непредвиденное в его жизни. Где-то на мгновение немного расслабился, замечтался, отвлёкся, как происходило и со всеми нами и вот результат. Горькие слёзы родных и близких, друзей и знакомых, товарищей и сослуживцев. И возвратится он к себе в родные края не на поезде со всеми вместе, а только в цинковом гробу и вместо радости новой встречи будут траурные похороны и последнее прощание.
В этот день нам было всем грустно. Привычные шутки и праздный смех утих на несколько дней. Обыденная служба была не в радость. Этим вечером многие из сотрудников подходили к автомобилю, где лежали тела наших ребят и глядя не долго в окно салона молча уходили. Вечером собравшись на плацу и простившись с ними, мы все из своих автоматов отдали им последний свой долг. Стрельба в воздух была такой, что все местные торгашки, в основном это были чеченки, бросив свои лотки разбежались в разные стороны. Они наверное полагали, что на нас напала бандгруппа, но это был последний боевой гимн в память о павших. Поздно вечером я пошёл за картошкой, которая варилась в нашей общей умывальне, там была газовая горелка и мы частенько варили на ней картошку в мундире. На небе ярко светила весенняя луна и мерцали многочисленные звёзды. Было тепло и пирамидальные тополя тихо шевелили на ветру своей нарядной, недавно распустившейся листвой, как будто, что обсуждая между собою. Я подошёл к нашему уазику и заглянул во внутрь салона. Там на полу в своей синей запачканной грязью и кровью палёвке, молча лежали наши погибшие товарищи. На их резиновых сапогах ещё виднелись комья засохшей чеченской земли, по которой они совсем недавно ещё ходили живыми. Руки у всех были сложены на животе и печаль смертной тени молча коснулась их постаревших не от времени молодых ещё лиц. Мне стало одиноко и грустно, слёзы подступали к моим глазам и я едва их сдерживал. Взяв котелок с картошкой направился в своё подразделение, где мы, как и все сотрудники нашего временного отдела, помянули в этот мартовский день наших погибших товарищей. Лишь только лунный луч уныло и тоскливо заглядывал в окно автомашины и отражался в глазах мёртвых милиционеров стеклянным отражением.
Через несколько дней первая наша партия сотрудников отдела стала готовиться к отбытию домой. В самом отделе царил дух какого-то скрытого оживления и беспокойства. Были подготовлены списки отбывающих первым этапом. Наше подразделение уезжало во вторую партию. Никто серьёзно не думал о работе, все мысленно были настроены на скорый отъезд к себе домой. В нас самих царило беспокоящее оживление скорого отбытия и ничего уже не смогло нас здесь задержать. Накануне отправки первой партии я зашёл в кубрик уголовного розыска, где жили двое наших оперов: двое Серёг. Серёга Зотов и Серёга Королёв. Сам Серёга Зотов уезжал в первую партию и был нескончаемо рад этому.
-Как перед дембелем,-шутил он и широко улыбаясь хохотал на прощание.
-Давай Серёга обмоем твой дембель,-говорил я ему.
-Давай, Санёк,- произносил он и разливал водку в стаканчики всем желающим.
Мы закусывали и вспоминали свои недавние будни. Мы все как будто уже привыкли к здешней жизни. Ведь человек быстро привыкает к тому, к чему обстоятельства принуждают его в жизни. Но желание вернуться во чтобы то ни стало домой, жило в нас во всех. Поэтому нам было на душе в те дни весело и радостно, но какая то скрытая печаль всё равно иногда мелькала невидимой тенью по нашим лицам. Это была печальная тень недавнего прошлого.
До этого события, мы все закупили местных киосках разные наградные значки и медали. В основном это был награды «За службу на Кавказе», знак «отличника милиции», «участник боевых действий МВД», знак «за отличие в службе ВВ МВД России» первой или второй степеней. Приказы на наградные знаки были подписаны как и полагается командующим всей военной группировкой федеральных войск того времени в Ханкале. Поэтому было всё честно и законно.
После отбытия в начале апреля первой нашей партии, к нам во временный отдел стала прибывать первая партия сотрудников милиции из Татарстана. С ними были уже знакомые нам Евгений и Фарид, которые сменяли нас в штабе временного отдела. Мы сразу же приметили, что все бойцы прибывшие из Татарстана были обеспечены боевыми разгрузками и индивидуальными бронежилетами. Мы же, после нашего приезда сюда, покупали с рук у отъезжающих друзей и знакомых их боевые разгрузки. Ребята из Татарстана сразу же завезли в наш кубрик: Холодильник, стиральную машину, пять новых компьютеров и много всякой бытовой техники, будь то пылесосы, утюги или электрочайники. Нам всё это было в диковинку.
-Сразу заметно отношение Шаймиева к своим землякам, не то, что наше,-говорил в слух Андрюха Паршиков. Мы все с ним мысленно соглашались. Среди приезжих в первую партию сотрудников милиции из Татарстана, я случайно заметил в тамбуре дежурной части своего однокашника по учебке Садыкова Роберта.
-Здорово, Роберт,-крикнул я ему. Он сначала неожиданно оглянулся, но узнав меня, радостно заулыбался. По выражению его глаз ещё читалась какая то растерянность и неопределённость, но это вскоре пройдёт.
-Привет, с улыбкой произнёс он мне в ответ.
-Заходи вечером в наш кубрик, а то я тороплюсь в столовую,-неуверенно промолвил он.
-Хорошо, обязательно зайду,-ответил я Роберту и он ускоренным шагом засеменил за своими товарищами.
Этим вечером меня угощали татарской водкой, домашней колбасой и ещё чем-то вкусным. Я как мог рассказал им о нашей местной службе и некоторых особенностей. В частности говорил им, что наш радиообмен постоянно прослушивается нашими «невидимыми друзьями», поэтому разговаривайте если возможно на своём родном языке, то есть по-татарски.
-Нет ли у тебя топографической карты района? -спросил меня Роберт.
-Карты все секретные и находятся в сейфе штаба, да тебе Роберт они и не нужны,- сказал я ему.
-Нет, карту нужна, мало ли что? – задумчиво произнёс он.
После чего местный новый начальник уголовного розыска объявил вечернюю поверку и Роберт вместе с товарищами вышел в общий коридор отдела.
-Ну, бывай,-сказал я ему и направился к себе в кубрик. На следующий день я вместе с одним уже новым представителем временного отдела штаба, отправились по нашей территории. Ему я рассказал где и как расположены наши секреты, где огневые точки, где несут службу наружные наряды, сходили с ним на крыши полуразрушенных пятиэтажек. В общем на ногах проходили весь световой день, а был уже апрель, и солнце припекало по летнему. Я шёл широким привычным для себя шагом в своих огромных кирзовых сапогах, а он поспешал за мною тяжело дыша мне в след.
-Здесь надо по другому организовать место наблюдение, а здесь неправильно выставлен секрет,-говорил он в слух, как бы рассуждая сам с собою.
-Ничего, у вас будет масса времени, вот и организуйте по-своему,- отвечал я этому товарищу на его замечания.
Как то в один из весенних дней, ещё до приезда первой партии сотрудников милиции из Татарстана, приехал их министр внутренних дел в звании генерал-лейтенанта. Он мне показался моложе нашего, Каныгина. Сам он вместе со своими подчинёнными прошли по всей прилегающей территории и побывали на многих внутренних и внешних постах, на которых обычно мы все несли службу. Министру было интересно всё и он по мере возможности старался удовлетворить свой интерес.
Хусейн последний раз зашёл к нам, на его лице читалась скрытая выразительная грусть и взгляд был каким-то печальным. Мы понимали его состояние. Ведь за это пусть и непродолжительное время мы все как никак привыкли друг к другу. И ему приходилось не просто. Снова необходимо было заводить новые знакомства с вновь прибывшими людьми, а у каждого свой характер и норов. Поэтому в душе мы где-то сочувствовали ему и как могли поддерживали.
На нашем кресте, что стоял в центральной части территории, появилось ещё три новых чёрно-белых фотографии погибших этим мартом наших товарищей. Теперь уже пять лиц печально и молчаливо смотрели на проходящих мимо креста людей. Я заметил, что милиционеры из Татарстана тоже с интересом останавливались возле него, читая краткую информацию о погибших наших коллег.
-Как погибли ребята? -спросил, как то раз меня Фарид. Я ему в вкратце рассказал о случившемся. Он помолчал и стал заниматься своими делами.
И вот настал последний день нашего здесь пребывания. Выезд наш был задержан более чем на сутки и мы в нашем бывшем штабе чувствовали себя уже не хозяевами, а только какими-то заблудившимися посетителями. Наши рабочие места уже заняли новые сотрудники и мы неприкаянно мыкались, ходя из угла в угол. Чемоданы давно собраны, вещи упакованы, коньяк разлит по бутылям. Я с собой ещё взял болотную черепашку, она жила у меня в пятилитровой пластиковой бутыли. Туда я положил её разной травы, чтобы было чем питаться в дороге. После моего приезда она жила у меня в теплице какое-то время, а после куда-то уползла. Моя мать прозвала её Маликой.
И вот вечером прозвучала команда к построению и погрузке на автомашины. Мы все вместе выбежали во двор неся свои поклажи в руках и стали грузиться. Последний раз пожали нашим коллегам руки и пожелали счастливой службы, а они нам счастливого пути домой. Сев в автомашину выехали тем же путём, каким и приезжали сюда в далёком уже декабре прошлого года. К заднему мосту нашего Урала кто-то привязал метлу, как символ скорейшего возвращения домой. Местные жительницы, у которых мы частенько покупали продукты питания и бывало торговались о цене, махали нам в след, желаю скорейшего и благополучного возвращения к себе домой. Их взгляды и слова были искренними и тёплые чувства к ним наполняли теплотой наши сердца. Хотя ещё перед нашим отъездом, поступала информация от агентуры, о том, что готовится в отношении нас теракт. Боевики хотели проводить нас с помпой. Но ничего не случилось и мы благополучно, пусть и с опозданием отбыли к себе на родину. Но местные ещё говорили, что боевики оставят свой «подарок» уже татарам, что вскоре и произошло.
А пока мы на платформе вместе с Хусейном и ещё двумя сотрудниками из местного УВД по кадрам, одна из них была женщина по имени Наташа, на перроне вокзала допивали последнее виноградное вино, заботливо принесённое из дома Хусейном. Говорим последние слова, понимая, что возможно уже и не увидимся в этой жизни, обнимаемся, и провожаем наших гостей, а сами занимаем места в вагоне. Так мы простояли до самого позднего вечера, и только когда уже стемнело, соблюдая светомаскировку, отбыли под долгожданный стук колёс к себе домой. Так закончилась моя командировка в Гудермесе и меня ждала дальнейшая служба в местном моём отделе милиции ещё долгих шестнадцать лет.
В этом году исполнится ровно двадцать лет как я отбыл в служебную командировку по поддержанию конституционного порядка и соблюдения законности в Гудермесе и районе. Иногда снятся сны о том времени и желание отразить воспоминание тех дней давно оставались моей заветной мечтой. Ведь, что было с нами, это навсегда останется и сохранится в нашей памяти, до той поры, когда будут помнит и нас.
Спустя две недели после нашего возвращения я зашёл по каким-то своим делам к себе в отдел. Встретив в тамбуре своего начальника Николая Александровича, он меня вдруг спросил.
-Слышал, в Гудермесе взорвали татар? – глядя в мои растерянные глаза спросил он.
-Нет, не слышал,-ответил я.
-Погибло девять человек, да и фамилии-то все русские,- раздражённо произнёс он.
Об этом не сообщало ни одно СМИ наших телевизионных каналов, было скрытое табу на подобные вещи. А узнали мы об этом по внутренней связи нашего ГУВД.
И мысленно представил я себе, что уже не пять, а четырнадцать одиноких фотографий людей с печальными и осуждающими глазами, молча взирают с нашего соснового креста глядя в безоблачное небо далёкого Гудермеса.
Июль 2020.
Гудермесский крест
© Copyright: Александр Логинов 2, 2023
Свидетельство о публикации №223041801454
Свидетельство о публикации №223041801454
Рецензии