Утро в Испании

Примечание: миниатюра основана на рассказе моего дедушки о случае, произошедшем с ним в маленьком городке недалеко от Барселоны.

Ласковая бурлящая тишина вокруг. Та тишина, что движется и обволакивает тебя, как легчайший шифоновый платок. Нежный солнечный свет. Тот свет, что согревает и наполняет тебя, как чистейший поток энергии. Мягкий воздушный аромат корицы и океана. Тот аромат, что навсегда остается в твоей памяти, словно соленая карамель оседая на внутренних стенках черепной коробки, – ты можешь годами его не вспоминать, но как только услышишь вновь, тут же окажешься там, где впервые его почувствовал.
Сегодня меня разбудили раньше обычного. Подруга, с которой мы делили номер в отеле, убежала прошвырнуться по магазинам. Я же решил не спеша погулять по улицам этого маленького уютного испанского городка на берегу океана.
Мои ноги мягко ступали по булыжным мостовым и замощенным неровным камнем переулкам. Еле слышное эхо утраивало шуршащий звук моих шагов на еще спящих улочках. Небо над моей головой было чистым, как слеза, и таким голубым, что больно смотреть. Я щурился, глядя на острые линии крыш на бездонном небесном фоне и на яркое, но приветливое утреннее солнце, вспышками отражавшееся в окнах и игравшее зайчиками на стенах и камнях.
Выйдя на одну из главных улиц городка, я сразу же приметил небольшое кафе со столиками на воздухе, выглядевшее очень уютно. Кафе уже было открыто, и маленького роста пухлая официантка расставляла на столиках салфетки и солонки. Негромко заурчавший желудок тут же напомнил, что я еще не завтракал. Тогда я примостился за одним из столиков прямо на улице и заказал кофе без сливок и сахара и пару булочек с корицей.
Закрыв глаза и заложив руки за голову, я удобно откинулся на спинку стула в ожидании своего завтрака и наслаждался этим безмятежным тихим утром. С океана тянуло солью и свежестью, прохладой и еле различимым запахом водорослей. Из кафе доносились терпкие ароматы свежей выпечки, ванили, чего-то невероятно сладкого (мед? сахарная пудра? цедра апельсина? шоколад?) и наверняка очень вкусного. Я дышал полной грудью, которую распирало от какого-то незнакомого мне огромного ощущения. Кажется, в некоторых книгах так описывается счастье.
Я мог различить звук прибоя, и к его шуршанию гармонично примешивались звуки людской возни: вот металлически скрежетнул противень с булочками о стенку духовки и с тихим хлопком закрылась ее дверца; где-то в соседних домах с глухим деревянным стуком открылись ставни и что-то несколько раз сухо хлопнуло, как будто с балкона вытрясали белье; а вот ко мне приближаются цокот каблучков официантки и позвякивание ложки о блюдце. Нехотя приоткрыв один глаз, я наблюдал, как смуглая улыбчивая девушка осторожно поставила передо мной большую чашку кофе и тарелку с булочками, дежурно улыбнулась и, по-испански пожелав доброго утра и приятного аппетита, скрылась за дверями кафе.
Когда официантка ушла, я снова прикрыл глаза и сидел так довольно долго, не шевелясь, только вслушиваясь в звуки и запахи, пытаясь уловить и запечатлеть в памяти это мгновение спокойствия. Глаз открывать не хотелось. Из-за яркого солнечного света веки изнутри казались ярко-красными, будто облитыми флуоресцентной краской. Я слышал – хотя нет, скорее, просто знал, что легкий ветерок колышет ткань зонтика, под которым я сидел.
Вдруг до меня донесся какой-то новый звук. Он не нарушил той идиллии, что царила вокруг, но наоборот, как-то сразу вписался в нее. Это была гитара. Я открыл глаза и, проморгавшись, огляделся. На другом конце улицы, перед букинистическим магазинчиком сидел неприметный мужчина с потрепанной гитарой. Я присмотрелся внимательнее. На вид ему было чуть за пятьдесят, во вьющихся смоляных волосах, небрежно зачесанных назад, виднелось серебро седины, как и в густой, но не длинной и аккуратно подстриженной бороде. Одежда мужчины была старой, весьма старой (во многих местах я углядел заплатки), но чистой и опрятной. В руках он держал электрогитару, корпус которой был испещрен сколами и царапинами, а концы струн на колках причудливо торчали в разные стороны. Мужчина сидел на небольшом усилителе, из которого и доносились те дивные звуки, что приковали мое внимание. Из уголка рта незнакомца свешивалась тлеющая сигарета, о которой он наверняка забыл ровно в тот момент, когда начал играть. Сбоку от музыканта лежал черный беспородный пес, а у ног, завершая картину, – раскрытый тканевый чехол от гитары, тоже латаный-перелатаный, как и одежда его хозяина. Внутри чехла лежало несколько CD-дисков. Глаза мужчины были закрыты, он был полностью погружен в свою музыку, которая непрерывным дивным потоком рождалась из-под его ловких и ласковых пальцев.
Повинуясь внезапному порыву, я встал и пошел к нему, шаря по карманам и выгребая все деньги, что с собой захватил. Я старался подойти без шума, чтобы не отвлекать музыканта от акта творения, и, пока он не видел, положил деньги в футляр, попытавшись спрятать их под диски.
В этот момент музыка внезапно оборвалась, и мужчина, открыв глаза, посмотрел на меня в упор. Глаза его были бледно-стальными с голубоватыми крапинками, как море в преддверии шторма, и смотрели спокойно и с любопытством.
– Извините, я… я не хотел мешать, только хотел поблагодарить Вас, – произнес я на своем ломаном испанском, понадеявшись, что мой акцент и не очень глубокие познания в языке не помешают передаче смысла. Мужчина тепло улыбнулся и закурил новую сигарету, изредка в порыве небрежной заботы трепля по холке своего пса.
– Как Вас зовут? – спросил меня музыкант. У него был хриплый прокуренный голос и какой-то акцент, который я не смог определить.
– Денис. А Вас?
– Пахо.
Это имя показалось мне странным, как будто и не имя вовсе, а кличка, но я не стал уточнять и поинтересовался, что за мелодию Пахо играл. Оказалось, что похожую музыку он слышал однажды у уличных мариачи в Нью-Йорке, и она ему так понравилась, что он решил приправить ее испанским колоритом.
– Денис, откуда Вы родом? У Вас интересный акцент, – Пахо сбросил остатки пепла на мостовую и метко бросил окурок в урну.
– Я из России. Путешествую с подругой, – пояснил я, почему-то вдруг смутившись и отведя взгляд. – А где Ваш дом?
– Аргентина, – ответил мужчина, и губы его расплылись в нежной улыбке. Заметив недоумение на моем лице, он рассмеялся. – Мальчик мой, имя «Пахо» – это сокращение от p;jaro, «птица». Я как птица, волен быть там, где захочу, и океан для меня не преграда.
P;jaro. Пахо. Птица. Я негромко произнес эти слова, как эхо, пробуя на языке их переливчатое, протяжное, глухое и стремительное звучание, и подумал, что имя ему действительно подходит.
– А что это за диски? – вспомнил я, бросив взгляд в футляр.
Пахо пояснил, что на них записана его музыка, и я снова полез в карман за деньгами, неловко бормоча что-то о том, чтобы он их мне продал. Пахо остановил меня, коснувшись руки, и сказал, чтобы я забирал их просто так:
– Дарить людям музыку – что может быть прекраснее? – пояснил он, безмятежно улыбаясь, отчего бледно-стальные глаза его засияли, подобно солнцу, обрамленные веером смешливых морщинок.
Я улыбнулся в ответ. Пахо подкрутил немного колки на своей гитаре и приготовился снова играть.
– Я тут посижу в кафе… послушаю Вас, – произнес я и медленно, постоянно оглядываясь, вернулся за столик.
Я просидел в том кафе, должно быть, несколько часов, облитый ласковыми лучами солнца, обдуваемый мягким соленым ветром и обволакиваемый музыкой Пахо, легко проникавшей в самое сердце и танцевавшей там свой причудливый птичий танец, пока подруга не нашла меня в таком состоянии и не увела обратно в гостиницу.

08.11.2010