В медвежьем углу

Оглавление
Глава1.  Похмелье. 1
Глава 2.  Пора смазывать лыжи. 2
Глава 3.  Переезд. 4
Глава 4. Красный конь, купание. 5
Глава 5. Модный Толик и Мodern tolking. 7
Глава 6. Лето, ах лето, лето звёздное будь со мной… 8
Глава 7. Осень. 10
Глава 8. Вьюгам в унисон. 13
Глава 9.  Витиря и морды. 14
Глава 10. Разлив. 15
Глава 11.  Медосмотр. 16
Глава 12. Последний рассвет. 19
Глава 13. Пепел. 20
Глава 14.  90-е. Комок. 21
Глава 15. Сказочная тайга. 23
Глава 16.  Comeback  новой версии  Кирьянова . 25
Глава 17. Музыка для никого. 27
Глава 18. «Плодотворное сотрудничество»  с этнографическим уклоном. 28
Глава 19. Удачное начало неудачного дня. 30
Глава 20. Мимо нот. 33
Глава 21. Спасение. 34

«Моим землякам, жителям Мещёрской стороны Рязанской области, покойным и ныне здравствующим посвящается.
Вымышленные ли герои и события или нет судить только им».

Глава1. Похмелье.

    В начале августа лето щедро отдавало тепло.   Шар солнца, едва оторвавшись от макушек сосен за рекой, начинал отчётливо припекать.  Какой-нибудь час, полтора и утреннее облачное марево окончательно рассеется, и тогда, начнёт жарить по-настоящему.
   Комок сидел на песчаном плёсе в тени молодого ивняка и смотрел на речку, струящую свои буроватые воды у его ног. Его терзало тяжкое похмелье. Во рту стоял неповторимый аромат, именуемый в народе « последствиями ночёвки табуна лошадей». Ливер подрагивал куриной гузкой. Во внутренней проекции объективной действительности  явно преобладали серые тона.
В отличие от большинства людей, Комок не страдал похмельным тупоумием, и в данном случае, это вряд ли было плюсом.
Его мысли не застревали, не путалась.  Наоборот, они  накатывались как беспокойные волны на берег тотального внутреннего стрёма. А наиглавнейшую мысль-волну: «ГДЕ???», можно было бы сравнить с литерным поездом, летящим по рельсам со страшной скоростью,  к конечной станции, именуемой «ОБЛОМ».
Утренние  изыскания путей добычи «Эликсира жизни» результатов не дали. Да и не могли дать.
   Сельпо было на замке, а попытка «вытряхнуть» продавщицу из дома не сулила ничего хорошего. Денег у Комка давно уже не было. С дебетовой частью баланса, он вообще, испытывал постоянные трудности.  Кредитовая же половина Комкового баланса, была аккуратно записана в тетрадочку, хранящуюся под прилавком вышеуказанного учреждения торговли. С ней, как раз, было всё в порядке. Она пухла, как на дрожжах.
Нет. Комок не брал спиртного в долг. Да, Тонька-продавщица и «не дала бы ни в жисть». Тут требовался нал. Без вариантов. В долг он брал только продукты. Брал по минимуму, в периоды крайней стеснённости в средствах, только чтоб заготовки не протянуть.  Отдавал при первой возможности, пытаясь вывести баланс в ноль. Не получалось.  «Стеснённость» нарастала год от года, сжимая питательные ручейки.
Поход к соседу Юрчику, с которым употребили накануне, как вариант выхода из кризисной ситуации, тоже не рассматривался. Там искать было нечего. Остатки зелёного змия, имевшиеся по указанному адресу, были изъяты и полностью уничтожены накануне.
Желающих спасти человека, в субботу утром,  из чувства сострадания, даже при самом тщательном анализе ситуации, не обнаруживалось. Не было в обозримой окрестности  таких сострадательных,  от слова «совсем». Нет. А до вчерашнего дня ещё были, вернее сказать, был вариант с кодовым названием «друг Анатолий», а теперь вот нет. Едкая обида, очередной раз,  изжогой опалила  и без того страдающую душу и сделалось совсем гадко.  Это была непросто обида, это было… Точного определения Комок подобрать не мог. Односложное определение тут явно не подходило.

Глава 2.  Пора смазывать лыжи.

После детдома, армии и не слишком продолжительных скитаний по белу свету, приблудился Женя в эту Тмутаракань в надежде на новую лучшую жизнь. На дворе была перестройка образца 1986 г.
       Причин повлекших его перемещение в пространстве было несколько. Во-первых, его специальность,  полученная в ПТУ, не слишком ему пригодилась. Таких как он, каменщиков-недоучек было пруд пруди. Платили на стройке неплохо. Да вот, таланта к этой работе у него не было. Так что, «вольным каменщиком» он был, больше на бумаге. Плохо работать он не умел, быстро - не получалось. Кому такой каменщик нужен?   Поищи другую работу. Хорошая - на дороге не валяется. Связей никаких.  Так что думай, где и на что жить?  Придумать было можно. Он и придумывал. Разнорабочий в магазине, сторож в детском саду и дворник по совместительству там же. Разгрузка вагонов в качестве дополнительного заработка. Прочее.  Именно это самое прочее и было главным аргументом в решении сменить ПМЖ (прежние места жительства)  на заповедные просторы. Это и был пункт,  во-вторых.
Компания деятельного досуга, с которой он частенько зависал последнее время, гарантировала неминуемую «посадку» в ближайшем обозримом будущем. В этом было легко убедиться, просто посмотрев вокруг. Вчерашние дружки-товарищи отправлялись в места не столь отдалённые с отчётливой регулярностью.  Причём,  продолжительность бесплатного отдыха, с целью переосмысления содеянного, по мнению Евгения,  не всегда строго соответствовала тяжести этого содеянного. Статья – как лотерейный билет. Женя везунчиком никогда не был, как и его лучший друг Лёнька-Пильмень, схлопотавший трёху «на ровном месте». Вот заводила компании  -  Картуш, безусловно,  был. Всегда ухитрялся усесться по 206 УК РСФСР, хулиганке. Да ещё и отделаться в лёгкую. Спустя некоторое время, он выходил на волю краше прежнего и был готов к новым свершениям, впухать за которые опять будут менее шустрые и изворотливые. Это была его, Картуша, жизнь, но никак не Женькина.  Что-то надо было срочно менять в соей жизни.
Женя окончательно утвердился в этом после очередного вечера в компании Картуша.
Как обычно выпивали в скверике перед походом на дискач. Сполоснув горло очередным стаканчиком борматухи,  Картуш обратился к Жене.
   - Ну, что, честный труженик, как на вагонах работается? Что разгружаете? Сахар? А чё там ещё есть? Кто следит за трудовыми подвигами?
Вопросы были заданы как бы между прочим. На расслабоне. В порядке общего ознакомления с текущей ситуацией. Но Женя насторожился, уловив опасность в словах и цепком взгляде рецидивиста. Тот беззаботно улыбался, но пьяным вовсе не был. И всё это ничего хорошего не сулило. К тому же среди ребят поговаривали, что организатор и вдохновитель их многочисленных «побед», откинувшись очередной раз, обзавёлся артиллерией и зная  ухватки Картуша можно было не сомневаться, что он не упустит случая пустить её в ход.
Всё, пора валить отсюда,  твёрдо решил Евгений. Пока не поздно. Оставался вопрос: Куда?
    На селе молодые кадры привечали. Рук катастрофически не хватало. Местная молодёжь, вдоволь хлебнув сельской романтики, разбежалась по городам. И никакими коврижками назад их было не заманить. «Значит, мне туда дорога,» - определился с выбором Евгений, «вставая на лыжи».

Глава 3.  Переезд.

    Много залётных пташек, с бескрайних просторов СССР, прибивалось тогда в эти глухие края. Временно заполняя образовавшийся вакуум.  Причины у всех были разные, но весьма и весьма  весомые.  Кто-то бежал от алиментов, кто-то от жизни. Местные жители в душу не лезли, лишнего не выспрашивали. В «Заозёрном» лесничестве работала пилорама, требовались руки.
 - Работаешь нормально,  ну и молодец.  Лишних вопросов не будет.  Захочешь про себя рассказать – валяй, нет – твоё дело. Бабы, конечно, судачили и рядили, но тихо, между собой. Что с них, баб взять. Везде, одно и то же.
    Чемодан, с которым Женя десантировался у конторы  из кузова грузовика, был бы совершенно невесом, если бы не книги, которые Женя брал с собой, кочуя с места на место. Вернее даже не книги, а журналы «Вокруг света» и сборники фантастики в мягких затрёпанных обложках. Читать Женя любил. Читал, что попадалось. Но особенно любил про дальние страны и неведомые планеты. Эта бесполезная, по мнению большинства его товарищей,  привычка помогала ему выживать. Книги отвлекали от неприглядной действительности, уносили в далёкие дали. Когда-нибудь он и сам собирался объехать весь мир или хотя бы половину.  Просто сейчас надо было подождать, потерпеть немного, встать на ноги, зацепиться за жизнь. А тогда уж…  Свою «командировку» в эти края он рассматривал, как явление, безусловно,  временное. Просто очередное небольшое путешествие.
Для житья правленье выделило ему пустовавшую половину старого, почерневшего от времени,  бревенчатого барака, стоявшего прямо посреди деревни.  Прежний жилец, уроженец солнечной Молдавии, изрядно наследив и задолжав местным, растворился в неизвестном направлении. Обжитое место освободилось.  Из окон нового жилища, выходивших на центральную усадьбу, были видны: магазин, одиноко стоявший на косогоре, въезд на лесозавод, колодец, десяток домов, расположенных напротив. Окна барака были обращены на восток. И новому жильцу они представлялись окнами в новую жизнь. Утреннее солнце частенько заглядывало в них, наполняя довольно просторную (по меркам Жени) комнату янтарным светом.
Жизнь на новом месте потихоньку обустраивалась, обрастала имуществом.   На маленькую зарплату было особо не разгуляться, но каждая заработанная копейка шла в дело.  Сначала Женя купил посуду и кое-какую одежду. Потом, приёмник, холодильник. Место старой скрипучей кровати заняла новенькая софа. Подлатать печь и проинспектировать боров помог сосед, Иван Петрович Ушаков. Он с женой Клавдией Дмитриевной занимал вторую половину барака. Помощь не была альтруистическим порывом. В случае «не дай бог чего» гореть им было вместе. И Петровичу такие «случаи» были не к чему.

Глава 4. Красный конь, купание.

    Летом в деревне людно. Молодёжь приезжает. Да и сам он был тогда – молодёжь. В 1986 году ему исполнилось двадцать четыре года.
 В тот день, пилораму остановили часов в шесть вечера. Работы за день было много. Лесовозы подвозили новые и новые стволы, которые выгружали на вагонетки и прогоняли через станок. Доски укладывали ровными штабелями, отсортировывая совсем уж негодный горбыль.
   В обед был сорокаминутный перерыв, вместо обычного, часового. Хотелось управиться воремя, пятница всё-таки.
  Женя вытянулся на лавке в тесной подсобке. Давила жара. Есть почти не хотелось. Он и не заметил как задремал.
"Вставай, милок, дома поспишь,"-кто-то аккуратно трогал его за плечо. Приоткрыв глаза он несколько секунд соображал где находится, попутно восстанавливая систему координат. Потом сел и помотал тяжёлой головой. Душное марево плыло перед глазами, глаза пощипывало от пота. Пожилая женщина в белом платочке смотрела на него сочувственно, по-матерински. "Да.Иду...иду,"- ответил он, зачерпывая алюминиевым ковшом воду из ведра стоящего в углу подсобки. Жадно напился, потом умылся, вылив остатки воды в ладонь. Полечало. Вышел в цех. Женщины, сидевшие на вагонетках, о чём спорили, чуднО акая на Рязанский манер. Через минуту их голоса утонули в визге запустившейся пилорамы.
 
  Теперь Женя топал в сельпо, за хлебом насущным. Именно, за хлебом. Тогда он почти не пил. Доводилось ему, конечно, прикладываться к бутылке, но результат ему не нравился. От алкоголя он становился дурашливым, потом, сильно болела голова. Несколько раз, он не мог вспомнить, что было накануне. Рассказы собутыльников усиливали внутреннюю дрожь. Памятуя об этом, общения с зелёным змием Женя старался, по возможности,  избегать.
Около пункта советской торговли, стоявшего обособленно на крутом косогоре, Женя увидел парня с залихватским светлым чубом. Тот сидел боком  на новеньком красном «Восходе», стоящим прямо напротив входа в покосившееся одноэтажное бревенчатое строение и попивал «Буратино» из горлышка бутылки-чебурашки. Когда они поравнялись, парень неожиданно  сказал:
- Привет. Ты часом не брат Джимми Хендрикса?
  Женя понял, что субъект оттачивающий остроумие, обращается именно к нему, а не к сутулой бабуле, уже прошмыгнувшей в дверь продмага, и остановился.
-  Не обижайся. Просто причесон у тебя ... выдающийся –  парень сделал круговое движение вокруг своей головы и улыбнулся.  Улыбка у него была вполне дружелюбная.
Никакого Хендрикса, Женя знать не слышал, но копна чёрных непослушных волос всегда обращала на себя внимание окружающих. 
-  Привет  местная шпана,-  просто ответил он.
- Понятно. Очередной гастролёр. Ты не первый тут. Иван-Молдаван только недавно срулил.  Веселый мужик был. Сам то чьих будешь? Как величать? – задал очередной вопрос неугомонный местный шпан, подражая местечковому говору. 
- Евгений.
- Ага, значит Женик. И из каких краёв такой чернявый Женик к нам пожаловал?
Женя решил не отвечать. Что за допрос из конца в конец.  К тому же мотоциклист был явно моложе его.
Но парень и не настаивал на ответе.
- Ладно, проехали. Меня Толиком зовут.  Будем знакомы. - Протянул руку. Знакомство скрепили рукопожатием.

-  О-о-х, духота-то какая. Искупаться не хочешь? Чёт наших нет никого. Одному в лом. Да не мнись ты. Прыгай.– Новый знакомый, дернув педалью, завёл двигатель и указал взглядом на сидение мотоцикла позади себя.
Против такого искушения Женя не устоял. Он всегда смотрел на обладателей мотоциклов, как на пришельцев из космоса. И тут на тебе, предлагают прокатить.  Евгений оценил  на свои пыльные кирзачи,  потом модные, хоть и уже изрядно покоцанные,  кроссовки Толика. А, плевать! Поколебавшись секунду, он сел позади Толика, не зная, куда деть руки.
- За пояс меня держи, а то слетишь на первой кочке!  - громко проинструктировал Толик,  перекрикивая тарахтение мотоцикла,  и лихо дал по газам.
Петляя между огородами, в объезд больших луж, они мигом долетели до речки. Пешком было бы минут пятнадцать ходу, плюс бесконечное самоизбиение  в бесполезных попытках отбиться от туч комаров, злые племена которых особенно свирепствовали в низине  у реки.
Ловко проманеврировав между кустов ивняка Толик остановился у начала песчаной косы, заросшей мать-мачехой, вырубил мотор, выщелкнул опору мотоцикла. Разделись. Прошлись по кромке воды, пробуя воду и не без удовольствия вдыхая аромат летнего вечера, настоянный смоле, хвое и речной воде.
- Водичка тепляк. Полезли! А то жрать начинают,  - бодро скомандовал Толик. Комары, приотставшие от лихого красного коня и ненадолго одуревшие от его выхлопов, навёрстывали упущенное с усиленным пристрастием, смачно вонзая жальца в разгорячённые голые тела.

     В воде Толик был подобен резвящемуся тюленю. Плавал он замечательно. Женя - не умел вовсе.  Негде было научиться.  Его детство прошло в Средней Азии. Вдали от водоёмов.
Он зашёл по колено и сел на песчаное дно. Умылся. Утиным движением,  опустил голову под воду.  Фыркнул довольно. Потом лёг, уткнув локти в податливый донный песок и позволив течению мягко облизывать утомлённое тело. Выставил из воды белые, пористые, распаренные за целый день, проведённый в сапогах, стопы. Они явно контрастировали с его смуглым от природы телом.
- Плыви сюда, - крикнул Толик через минуту с противоположного берега. Он уже скакал по стволам коряжника, густо оплетённым ядовито-зелёным водяным паслёном.
           -  Глубоко там?
           -  Откуда мне знать? Метра три может. Река мелкая.
           -  Нет. Не хочу. Мне и здесь нравится.
- То что? Плавать не умеешь? Ну, ты фрукт,… целый овощ сухопутный, - от души рассмеялся Толик.
Чтобы чуть обсохнуть после купания  пришлось развести небольшой костёр-дымарик, оберег от мелких вампиров. Толик, явно красуясь, достал пачку «Marlboro» и предложил закурить новоиспечённому товарищу. Женя оказался.
Курить Женя не научился ни в детдоме, ни в армии, ни после. Все вокруг дымили, как паровозы. Это было само собой. Повышало статус. Подчёркивало взрослость и независимость.  Он тоже пробовал. Не понравилось. Не его это было. Сперва кашель, потом головокружение и тошнота, да ещё и «здоровью вредит» как минздрав предупреждает. Паркуя такая грыжа?
- Не курю. Спасибо.
- Ну, ты и чудак-человек, - удивился очередной раз Толик.

Глава 5. Модный Толик и Мodern tolking.

     Вечером Толик познакомил Женю со своей компанией. Сбор, как обычно, был на пятачке, около конторы. Какое-то время посидели на лавочках, слушая « Modern talking».  Помимо мотоцикла , подаренного добрыми бабдедами, у Толика был модный кассетник, предмет его гордости и обожания. Народ подтягивался на звук знакомых мелодий. Собралось человек десять. Все молодые, от шестнадцати до двадцати, почти дети.  Три девчонки и семь пацанов. Толик представил обществу нового знакомого. «Ик» к имени он прилепил заранее, по старой деревенской привычке,  переводить имена в уменьшительно-ласкательную форму. Сашок, Васятка, Серёнька, Юрчик, Женик, Ваньчук…
    Пополнившаяся компания, для начала, отправилась в старый деревенский клуб. Как учреждение должное нести культуру в массы, клуб давно не функционировал, но двери его всегда были открыты для всех желающих.
Желающие включили свет. Расселись на лавки вокруг стола, стоявшего на небольшой сцене. Раздали карты.  Размялись в дурачка на вылет, со сменой игроков. Потом в козла, очко, свинью, сику. Кто-то бренчал на гитаре. Потом бренчатель менялся на схожего по классу игры виртуоза. Обычное начало долгой всенощной.

     Крышка полуантикварного предмета мебели изобиловала резными знаками посетителей. Знаки отличались как давностью нанесения, так и мастерством исполнения. Но как в любое произведение искусства,  художник вкладывал в надпись или изображение частичку себя. Частичек было много, так что на крышке давно уже не оставалось живого места.  А желание отметится,  у резчиков не угасало. В результате надписи сплетались в неповторимый, диковинный узор не уступавший полотнам художников авангардистов. Например, надпись: «Здесь был Санёк!» гордо пересекала мощный, грудастый торс русалки, а на её хвосте скромно болтался  корявый «ЭдиК». Тяжёлые затрёпанные карты бодро шлёпали по всевозможным Сашкам, любовям навеки и Эдикам с русалками. В воздухе повис туман от сигаретного дыма.
На всё это безобразие взирал Ильич с портрета на стене. Взирал хитро, с прищуром. Он сидел за другим столом, накрытым белой скатертью. В руке вождя пролетариата было разящее перо. На белой скатерти перед ним лежал лист бумаги. Ильич работал над этим документом с незапамятных времён и успел изрядно изрядно запылился. Стакан хранившийся за репродукцией, напротив, сиял от постоянной полировки перед использованием. Правда, в это вечер до стакана дело не дошло. Наигравшись, компания решила прогуляться до речного моста и заодно искупаться.
Выдвинулись нестройной колонной. Спустились в пойму. Светлая песчаная дорога легко угадывалась в свете луны. Андерс с Боленом, живущие в Толиковомкассетнике, всю дорогу исполняли задушевно-непонятные песни о главном.

    На мосту магнитофон выключили.  Постояли тихо, слушая журчанье и плеск воды, рассекаемой деревянными сваями и глядя на лунную дорожку змеящуюся по речной глади. Вековые боры по обеим берегам дополняли величие открывающегося с моста вида. Говорили вполголоса, будто боясь что-то спугнуть.
Потом кто-то громко выкрикнул: - Хей. Звук раскатился по реке и вернулся эхом.

Глава 6. Лето, ах лето, лето звёздное будь со мной…

Среди недели Женя от «пятачковых» забав воздерживался. На работу надо было вставать рано. А сонный на пилораме – инвалид или хуже того. В его распоряжении оставались  пятница и суббота. Тоже неплохо.
Время проводили по-разному. План мероприятий верстался по ходу дела. Натащив сухих веток, жгли костры у реки, купались, загорали, показывали удаль на турнике, беспощадно терзали старую гитару, ловили рыбу всеми возможными способами, тут же варили из неё уху, ночами лазили по соседским огородам. Юность. Лето. Жизнь удивительна и бесконечна. Слова из песни, про костёр, который когда-нибудь догорит, были просто словами…
     В ночном огородничестве «юных тимуровцев» Женя старался участия не принимать.  Нет, на настоящее воровство это не тянуло. Разве что антуражем.  Просто, было как-то несолидно. Днём работает с людьми, а ночью в огород? Нет. Не годится. К тому ж,  в отличие от остальной компании, он был не совсем пацан по возрасту.
     Пока его новые товарищи нащупывали в темноте аппетитные яички клубники, запуская ладони под основания кустиков и  попутно давя большую её часть или отрясали недоспевшие яблоки, он мирно прохаживался в сторонке или сидел на лавочке, вроде как на шухере был.

     Тёплыми вечерами, Толик частенько отжигал на коне по лесным просекам, со  сменными пассажирами за спиной. Он катал всех желающих по очереди, разгоняя мотоцикл до скоростей девчоночьего визга.
Как-то раз, он предложил  и Женику попробовать прокатиться. Видел, какими глазами тот смотрит на «Восход».
   - Хочешь? Садись. Газ правая ручка. Аккуратно, потихоньку газу давай.  Вот сцепление. Выжал?  Первая, носком вверх, вторая и третья вниз, через нейтралку. Запомнил? Про тормоза не забывай! Давай, не бзди!
Вышло «средне». Со страху и непривычки Женя пару раз заглох, потом, едва съехав с места,  неловко завалился на бок. Со стороны выглядело прикольно, так что одну звёздочку мероприятие получило. Народу понравилось. Но поскольку это был не казённый мерин, а родной и верный Толиков коняга,  подобных предложений больше не поступало. Может быть, оно было и к лучшему. Поскольку пополнять запасы горючки приходилось на том же лесозаводе ночью (чтобы никого не беспокоить понапрасну), методом сообщающихся сосудов.

     Случалось, что компания разживалась портвейном «Три топора», «Анапой» или плодово-выгодным. Выпивали у костра, пуская бутылку по кругу. Напивались редко. Количество алкоголя , как правило, было ограниченно ввиду недостаточности наличных средств. Бутылка, максимум две на всю компанию.
Женик старался не налегать, и всё же один раз, хлебнув лишка, отличился. А может виной тому была зелёная чебурашковая водка бескозырка, затесавшаяся этим вечером в ассортимент привычных средне алкогольных напитков.
    В тот вечер компания сидела на крутом речном берегу вокруг очередного пионерского костра. После того как бутылка прошла второй или третий круг почёта, Женик изрядно окосел. Захотелось выпендриться, козырнуть перед девчонками. Тут бы можно было обойтись байкой или анекдотом, рассказанным с выражением, но увы, безусловным лидером по этой части был Толик. Умел лихо завернуть, расставить акценты, паузу подержать.
       - "Язык, что помело,"- похахатывали девчонки и это,  несомненно, было, своего рода, знаком качества, отличной оценкой рассказчику.
   Из Женика рассазчик был никудышный. Подводил неизящный слог. Анекдоты в его исполнении по изяществу не превосходили доклады лесников в конторе. Так-то было... Ну, кроче... Всё...
Хоть отмашку давай, что пора смеяться
     Требовался перфоманс иного рода.
      Как часто бывает в подобных ситуациях, возобладала самая, что ни на есть, тупая идея.  Женя решил покорить сосну, рядом с которой восседала честная компания. Зачем? Кто ж его знает. Порыв хмельной души. Может, если не словом, так хоть удалью блеснуть хотелось. И сбросив тапки под деревом, экспресс-альпинист устремился вверх по стволу, цепляясь за обломки сучьев. Подъём прошёл успешно, о чём свидетельствовал победоносный рык Тарзана из густых ветвей.  Спуск прошёл менее удачно. Ткнувшись босой подошвой в сучок,  Женя неуклюже осыпался на землю,  под дружный гогот молодых дикорастущих организмов.
Лёжа на спине, он достоверно убедился в старинном утверждении о том, что «всё-таки она вертится», о чём свидетельствовало отчётливое перемещение небесных точечных светильников на небосклоне. Через несколько мгновений сильные руки вздёрнули падшего ангела и посадили, прислонив спиной к стволу.
      - Живой? Больно?
     Нет, больно ему не было. Было легко и тошнотно одновременно. Теперь перед его глазами пробегали танцующие стволы деревьев, подсвеченные пламенем костра. Желудок уверенно подбирался к горлу, наполняя рот противной кислятиной. Организм не желал мириться с избытком алкоголя. И победил. Дурно пахнущая жижа излилась на траву, прямо между ног сидящего. Голова упала на грудь.
   - Оп-паньки! Подъём! Пошли умываться, синева!
Те же руки вновь приподняли тушку злоупотребившего товарища и  помогли спуститься к реке.
   - Умывайся! Водички хлебни! Молоток! Сейчас отпустит.
Действительно отпустило. Домой дошёл на своих, расшатываясь на ходу, как моряк на палубе в сильный шторм.
  Ещё пару дней эпизод с удовольствием смаковали, потом забыли. У каждого нового дня были свои приколы и радости.
Жизнь тогда улыбалась Женику . Отношения с ребятами у него сложились лёгкие, непринуждённые. Никаких Картушей тут и в помине не водилось. Пацаны курили и поругивались матом, девчонки кокетничали.  И тоже поругивались.  Жене это было не по душе. Не любил он, когда девочки матерятся. Впрочем, ничего особенного. Ребята были обычными подростками, начинающими пробовать взрослые забавы и пытающимися казаться взрослее, чем они есть на самом деле. 
Своим в доску Женик так и не стал,  скорее всего в силу разницы в возрасте и жизненном опыте, но как-то прижился, притёрся к новой компании и его появление уже не вызывало вопросов.  Пришёл, -  привет! Ушёл - пока! Как в той песне.
Амуры? Все знали друг друга с раннего детства, поэтому отношения между ними очень напоминали родственные. Больше похожие на отношения сестёр и братьев. Правда, у Толика с Иринкой и  вроде как были какие-то шуры-муры, но наверняка этого никто не знал. Иногда они ходили в обнимку, даже целовались, но со стороны это выглядело нарочито несерьёзно.
Женику,  ввиду полного отсутствия внешней привлекательности, никакие удачи на амурном фронте не светили. Девчонки в его сторону даже не смотрели.

    Лето пролетело незаметно, возмутители ночного спокойствия разъехалась по городам,  сели за парты школ и институтов. Резвый конь пылился в запертом гараже. Деревня сразу как-то опустела, затихла. Настала осень.

Глава 7. Осень.

Осень грибная пора. В сентябре, крепкие подосиновики, боровики, грузди, в октябре – серушки-зеленушки.
- Женик, пойдём за грибами. В бору белые пошли, - позвал Иван Петрович. Он стоял на пороге с огромным кузовом за спиной.
- Я в грибах не разбираюсь, да и леса не знаю.
- Так, а я тебе на что..  Пошли, говорю. Что сидеть без толку?
Пошли просекой через бор, направляясь к мшаре. День выдался ясный, солнечный. Пахло мхом, опавшей листвой, какой-то приятной осенней сыростью. Воздух в эту пору всегда особенно вкусный, грибной, кажется, что его даже можно есть. Вокруг пирамидки колючего можжевельника,  полупрозрачные берёзки с остатками жёлтой листвы,  вековые сосны с коричнево-серой бронёй у основания и тонкой, точно луковая шелуха, корой ближе к кроне.  Тенькают пичуги, перелетая с ветки на ветку. Непривычным глазом их трудно заметить.  Больно шустры и осторожны. В сочно-зелёном мху нога утопает почти по щиколотку.  Иногда, от ветра,  играющего в кронах, потрескивают стволы. Их треск похож на дробь дятла. Да, вон и впрямь дятел, орудует на сухом дереве, добывает пропитание.  Красота.  С Петровичем не страшно, не заблудишься. Иди-бреди, наслаждайся, да поглядывай повнимательней по сторонам.
Женики не заметил, как увлёкся процессом. Сбор грибов - дело азартное. Сомнительные находки Женя показывал своему Дерсу.
           - Во, этот вот белый, самый, что ни на есть, а это - свинух, а это - поганец. Выброси их и не бери больше, – инструктировал по ходу дела Петрович.
        Впрочем,  Женя вник в дело достаточно быстро. Раз увидев «добрый гриб», его уже не перепутаешь, всегда отличишь.
Набрали полные корзины. Перебрали сидя на крылечке. Мыли в тазах. Часть грибов пустили на жарёху, остальные варили в большом чугуне  на костре, около дома. Мутную грибную пену отбрасывали ложкой. Периодически снимали пробу. Сладкие сыроежки поскрипывали песком на зубах. Всё равно, было очень вкусно. Про белые и подосиновики, что и говорить.
 По готовности грибы разлили по банкам, сдобрив перцем и лавровым листом.  Самые крепкие боровички Клавдия Дмитриевна сунула в истопленную печь сушить, насадив на гвозди пробитые через деревянные дощечки.
- Во, зимой пригодятся, - довольно заметил Петрович, - суп из сушёных грибов едал? Отличный супец, доложу я тебе, паря.

- Жень, иди с нами вечерить. Я картох с грибами нажарила, - позвала тётя Клава, управившись на кухне.
Жахнули единичку на двоих, под грибочки. Ещё добавили. Дядя Ваня достал баян «Унисон 2», расправил меха, спел «Есть на Волге утёс», потом про любовь неимоверно несчастную. Эх, развезло. Душа Женика оттаяла и потекла горькими слезами, накопившимися за долгие годы. Соседи вида не оказали. Отнеслись с пониманием. Что ж тут не понять. Сирота. Душа неприкаянная.
                ***
    У самих Ушаковых из двух народившихся деток ныне здравствовал только сын Серёга. Старшая дочь Екатерина, умерла ещё в младенчестве,  от воспаления легких.  Серега, давно оженившийся и прочно пустивший корни в городе, не навещал их с прошлого лета. Да и тогда, приехал одним днём. Привёз каких-то дефицитных городских продуктов. Сходил на речку искупаться и умотал обратно на новеньких жигулях, сославшись на кучу неотложных дел.
- Где им? Дела у них в городе, работа ответственная.  Некогда им,  – говорила Клавдия Дмитриевна,  имея в виду Сергея и его городскую супругу Нину.
- Ага. Дела. Как сажа бела… Детей за пять лет смастерить некогда  - бухтел в ответ Петрович.
    Дело было конечно не в делах. Невестка Нина, как и её родители,  была до корней волос городским человеком и летом предпочитала отдыхать на море, а не кормить комаров в деревенской глуши. Да и условия здесь она считала неподходящими  для цивилизованного отдыха. После уютной городской квартиры изба казалась ей непригодной для жилья. Пыль, мухи, паутина в углах, туалет без удобств. Во дворе можно легко наткнуться на ужа, мышь или хуже того - крысу. Бр-р-р, мерзость! И не сказать, чтобы у Ушаковых было грязнее, чем у других. Просто отношение к чистоте у деревенских и городских разное. В деревне не будешь полы ежедневно намывать да половики трясти. Помёл и ладно, достаточно. Других забот хватает.
   Своё почтение к новым «родителям»  за всё время она засвидетельствовала дважды. И в обоих случаях это был подвиг ради Серёженьки, благодарность за его покладистость и трудолюбие.
     Нина работала в бухгалтерии на том же предприятии, где и Сергей. Тесть помог зятю в трудоустройстве  на «свой завод» вскоре после свадьбы. Он же помог молодой семье быстро получить новую жилплощадь.  Как деревенский парень отхватил такую «кралю» (определение Петровича) было не вполне понятно. Уже на свадьбе, в дорогом ресторане,  родители жениха почувствовали себя неуютно. Не смотря на тщательную подготовку к мероприятию,  до должного уровня они явно не дотянули.  Одежда и речь выдавали в них дремучих провинциалов.  Посему,  они старались помалкивать, не привлекая к себе лишнего внимания. Петрович почти не пил, боясь охмелеть и сморозить что-нибудь неподобающее.
Когда подошла очередь говорить родителям жениха,  он постарался выглядеть как можно более уверенно, естественно. Но красноречие подвело его. После того, как он окинул взглядом роскошный зал и публику, внимательно наблюдающую за поднявшимися со своих мест «селянами», заготовленные заранее слова застряли в горле комом и никак не желали выходить наружу. Ноги окаменели.  Клавдия Дмитриевна и вовсе дышала через раз, полностью лишившись дара речи. Она стояла с фужером дорогого и непонятного на вкус вина,  и робко косилась на мужа. Вся надежда была на Петровича.
- Ну, ну . Здоровья и счастья молодым! – да что же это со мной, - чтоб дом был полная чаша и деток вам побольше! – что за…   - В общем, за вас дети мои! И чтобы всё у вас путём было, - закончил Петрович провальный спич и жахнул рюмку водки до дна. Чего уж теперь терять?
Между новыми родственниками чувствовалась непреодолимая дистанция. Нельзя сказать, чтобы не была предпринята обоюдная попытка сгладить «шероховатости». Была. Разговоры. Перекуры. Тосты. Братания. И всё же, получилось средне. Весь сценарий торжества был на городской манер. Никаких тебе баянов с частушками, никаких ряженых. Чинно, солидно с нанятым ВИА и приличным ведущим. Жених испытывал неловкость за своих малообразованных родителей. То ли дело родители Нины. Отец, Николай Павлович, - зам. директора большого завода, мама Элеонора Робертовна - завуч в школе, заслуженный педагог.  И сказать могут гладко и одеты модно. Ну, да ладно. Свадебку сыграли, денег молодым дали, сколько смогли  и доброго всем здоровичка. Пишите письма, как говорится.
Не писали. В гости не просились и к себе тоже не особенно звали. Слишком разными людьми они были.
     Ушаковы скучали по Серёге, мечтали когда-нибудь увидеть внуков. И Жениктеперь был им, вроде как за сына. Жалели они его, как могли, но так, чтоб в глаза не бросалось. Чтоб не обидеть человека невзначай.
То огурчики с огорода, то яйца, то картошку копать позовут, да и поделятся, как бы, между прочим.
     Из живности Ушаковы держали только кур, если не считать драного кота Барсука, отчаянного драчуна без левого уха.  Имя ему Петрович подправил, для оригинальности. Свою корову Зорьку, они продали пару лет назад. К чему она? Внуков нет. Сил поубавилось. Да и молока им столько не надо. Не стоит оно таких трудов. В опустевшем дворе теперь шла столетняя война Барсука с мышами. Молоко иногда заносила соседка,  троюродная сестра Клавдии. Избытком продукта родственница делилась безвозмездно. От щедрот, перепадало и Жене.
Теперь вот, питательная поддержка дополнилась грибами. Клавдия Дмитриевна делала заготовки на зиму для всех. И часть связок с сушёными грибами уже висела за печкой в Жениной половине барака.

Глава 8. Вьюгам в унисон.

    Настала зима. И гардероб вчерашнего новосёла дополнился телогрейкой с валенками. Валенки -лучшая обувь для походов по лабиринтам дорожек, натоптанных в глубоком снегу. Дорожка в дровяник, дорожка в сортир, дорожка в контору, дорожка на пилораму.  Вечерами Петрович давал бесплатные уроки игры на баяне. Сам он использовал инструмент нечасто. Но учить ему нравилось. К тому же ученик схватывал быстро, и это, безусловно, подчёркивало талант «педагога».  Петрович внутренне млел от этого нового ощущения. Сын Серёга интереса к инструменту никогда не проявлял. Для него баян значил только одно, «батя опять нахе*****ся».
Зимой времени для оттачивания мастерства игры предостаточно. Истопил печь, воды принёс  и тяни меха, сколько влезет, пока чугун на голландке булькает.
   Женя день ото дня прикипал душой к инструменту. Нравилось ему новое занятие. Очень нравилось. Ничего подобного до этого в его жизни не было. Он вдруг открыл для себя новый мир. Мир звуков, извлекаемых собственными руками. А благодарный инструмент, чувствуя заботливые и чуткие руки, с каждым днём выдавал всё более глубокое звучание. Несвязные, поначалу дерганые вздохи баяна, сливались в мелодии.
   С пением дела обстояли похуже. Певец из Жени был сравним разве что с павлином. Голос чарующий. И просто он тихонько напевал себе под нос, перебирая кнопочки. Помогал пальцам не сбиваться с ритма.
   Вот уже и февраль за окном. Небо явно заакварелилось. В картинке за окном с каждым днём прибавляется контрастности и насыщенности. Яркие солнечные лучи, дробясь и играя,  в свисающих с крыши сосульках провоцируют токкату капели.
   Совсем скоро весна. А там и лето не за горами. Молодёжь приедет. Веселее будет. Перспектива имеется.

Глава 9.  Витиря и морды.

    В начале марта  Иван Петрович начал подготовку к весеннему лову. Жить у реки и сидеть без рыбы, глупо. Начал с проверки витирей и морд. В солнечный безветренный день он скинул их чердака, где они хранились в подвешенном состоянии всю зиму,  расправил на утоптанном снегу и начал латать дыры.
За этим занятием Женя его и застал.
- Крысы, язви их душу, добрались всё-таки – сетовал он, стягивая дыры капроновой нитью, - ничего, поработают ещё.  Вид у старика был весьма боевой,  старый дырявый ватник, посеревший от времени, синие галифе и фуражка лесничего. Глаза на морщинистом лице искрятся азартом предвкушения.
- Что стоишь? Помогай, давай! Во, во тах-то. Растягивай, чтоб дыры видать лучше было. Держи так, а я штопать буду.

    Витиря, другое название верши. Представляли собой сети из прочного капрона, натянутые на кольца из орешника. Рыба, плывя против течения, заходит в узкую горловину снасти и остаётся в ней. Просто, как всё гениальное. Витиря ставят в щиты, расположенные  поперёк протоки-стремнины.
    Щиты ладят загодя, по осени, когда стремнины представляют собой просто лощины или обезводившие усы. Щит - это сооружение наподобие невысокого, метра полтора, заборчика,  брёвна перекинуты поперёк лощины-уса, а к ним прибиты штакетины доски или просто колья и оставлены просветы для корзин-витирей. Количество окон на щит определяется шириной протоки и жадностью рыбака. Обычное расстояние между окнами в щите метра полтора. Добираются до щитов на деревянных лодках-плоскодонках.
    Морды устроены чуть сложнее. В них может быть три, четыре кольца с отдельной горловиной в каждой. Внешне, снасть напоминает гигантский сачок с кольцами внутри. К макушке «сачка» вяжется толстая капроновая верёвка к верёвке трак (элемент гусеницы трактора) . И, …«концы в воду». Морда выстраивается по течению и «пошла игра». Из воды морды извлекают багром. В отличии от витиря, морду можно использовать с весны и до самой осени, если воды в реке достаточно.
Каркасы морд и витирей изготавливают из орешника и обтягивают сеткой из прорезиненного капрона. Капрон добывают из корда шин. Плетут ячейки сети челноком. Деревянной снастью, размером с большой карандаш. К плетению надо иметь сноровку. Наука не простая. Зато подобное рукоделие позволяет скоротать зимние вечера.

Глава 10. Разлив.

    Когда снег стаял, дошло дело до лодки. Петрович с помощником проконопатили стыки досок, залили их растопленной смолой. 
В апреле, вешние воды, взломав речной лёд,  устремились в протоки и старицы, попутно затапливая, прилежащие территории. Хороший разлив выдался.  Деревня стала полуостровом, окружённым водой. Петрович с Жениной и божьей помощью нагрузил витирями деревянную плоскодонку и устремился  к своему законному щиту, оставив помощника на берегу. В лодке одному было едва повернуться.
Зато на следующий день, проверять снасти или, как говорится, «трясти»  витиря они отправились уже на пару. Для начала отчерпали воду со дна лодки.
   - Как не конопать, всё подтекает. Старая уже. На ту вёсну, новую готовить надо, строил планы Петрович. Потом глянул на напарника. - Лодкой править можешь? Хотя, откуда тебе. Ладно, я на корме буду, а ты тут, - он указал на лавочку в центре лодки. – Сиди не раскачивайся, а то поплывём к Нептуну в гости – сострил Петрович.
   Управление плоскодонкой, наука особенная. Казалось бы, вот тебе лодочка шатко-тупорылая, вот вёселко деревянное, садись на корму, греби, плыви, радуйся. Гребок с правого борта. Гребок с отводом весла от себя, чтоб лодка в сторону не забирала. На сильной струе, справа-слева-справа - справа и сильнее от себя. На мелководье, веслом от дна пихайся.  Этому учат с детства. Для Жени всё это было китайской грамотой. Поэтому, он сидел смирно, боясь не то, чтобы пошевелится, вдохнуть глубоко. С его «плавучестью» он был бы у Нептуна первейшим гостем.
И всё же,  пообвыкнув немного, он не мог не восхитится открывающимися видами. Вода затопила лес и луга. Она простиралась повсюду на многие километры. Деревья, отраженные  на водной глади, создавали параллельный, перевёрнутый мир. Проходя через теснины и мели, вода бурлила и переливалась на солнце. Мелкие кулички порхали над водой, перелетая с одного топляка на другой. Потревоженная ударами весла о борта лодки,  поднялась пара матёрых, оставив расходящиеся круги на водной глади . Сделав круг почета над лесом,  они ушли в сторону реки.
Когда добрались до места, Женя вцепился в щит мёртвой хваткой.
       - Отпусти. Нос по течению должен быть. Не боись морячок, тут не шибко глубоко, если что, багром тебя за штаны достану, -  от души потешался Петрович, над перепуганным до полусмерти напарником, вытряхивая серебристую рыбешку на дно лодки.  Потом выпростал рыб, застрявших в ячеях.
Рыба в эту весну ловилась отменно. Поначалу шла щука, потом язь, лещ, густера. К концу сезона весь чердак был увешан гирляндами солёной рыбы разного калибра. На уху и жаренную рыбу глаза уже не смотрели.

    Неплохой лов был и следующую весну и весну третьего года. Женя освоился, худо-бедно научился управлять старой плоскодонкой. Новую так и не сладили.
Теперь он частенько ездил проверять снасти самостоятельно. Иван Петрович сильно сдал за зиму. С началом разлива, он немного  отживел, можно сказать оттаял на весеннем солнышке.  В несколько заходов они с Женей развезли и установили снасти. Общее руководство осуществлял Петрович, а на корме был теперь младший помощник, оттачивающий искусство управления плавсредством под руководством чуткого, но весьма ехидного шкипера.
- К-у-у-у-да прёшь дуром? Загребай слева. Т-а-а-к! Так! Плавнее! Да чё ты дёргаешь веслом? Пла-а-авненько и от себя!  Во, в-о-о-о так-то лучше.  Тут уже от дна пихнуться можно. Смотри в сосну не управь нас, хрен моржовый! Тебе б не лодкой, салазками детскими управлять, и то бы не доверил. Вот погоди,  акарьяю ( выздоровею) уже скоро, не видать тебе весла.  Чалься за тем кустом, там по бревну пройдём лучше, а то потопишь нас чего доброго, Гроза морей...
В конце апреля Петровичу стало хуже. Он совсем отяжелел на ноги, губы стали синюшными, голос сиплым, а в мае его не стало.

Глава 11.  Медосмотр.

     Мотор у соседа барахлил уже давно. Ещё пару лет назад, во время медосмотра в райцентре у него выявили перенесённый ранее инфаркт.
Молодая доктор терапевт, Брагина Лидия Константиновна измерила пациенту давление, выслушала тоны беспокойного сердца стетоскопом, оценила ЭКГ и, поправив очки на носу, внимательно посмотрела сначала на Ивана Петровича, а потом на медицинскую карту, лежавшую перед ней.
- Иван Петрович, вы когда последний раз у врача были? Здесь запись только от 76 года. «Перелом 4го и 5го пальцев правой кисти.»
- Тогда и был. Тесиной руку повредил, когда крышу на конюшне переделывали, - просто ответил
Петрович.
- А сердце у Вас не болело раньше? – удивлённо спросила Лидия Константиновна.
- Оно и сейчас не болит. Щемит иногда и дых тяжёлый сделался, останавливаться часто
приходится.
- Дых?
- Ну да, дых, дышать тяжело. Передохну немного, отпускает.
- Всё понятно с Вами. У Вас ИБС с нарушением ритма.
- Это за зверь такой?- полюбопытствовал Петрович. По его спине пробежал неприятный,
тревожный холодок.
- Ишемическая болезнь сердца вызывается недостаточным кровоснабжением миокарда по причине атеросклеротического поражения сосудов сердца.- отчеканила юная специалистка.
 - Вы не ощущаете перебои в работе сердца?
-  Иногда бывает - согласился Петрович. - Тук, тук и мимо. И чуть подумав, задал главный вопрос. - Ну и как теперь? Жить то хоть буду сэтим поражением перебоев?
- Будете. Обязательно будете. Только таблетки надо принимать регулярно. Понимаете? Постоянно!- сказала докторша тоном, которым обычно говорят учителя с малосознательными учениками.
     Она старалась выглядеть уверенной и строгой, пытаясь скрыть волнение , свойственное начинающим специалистам. И всё же от опытного взгляда пожилого человека не ускользнули детали, выдававшие истинное положение вещей. Руки беспокойные, щеки горят, голос подрагивает.
«Молоденькая совсем. Не освоилась ещё в наших краях, не обтесалась. Старается слабину неоказать, вид сурьёзный соблюсти, ну и переживает, конечно, как бы хуже не сделать. Что ж тут непонятного. Ничего освоится,» - рассуждал Петрович пока молодая докторша писала что-то в его тощей медицинской карточке. Он уже немного успокоился, взял себя в руки,а может, был готов заранее к такому раскладу. Неспроста же он сюда приехал. Чувствовал болезнь.

    Его мать упокойница, «Царствие ей небесное!», тоже на сердце частенько жаловалась. Так и умерла. Охнула, села в огороде межу грядок, держась за грудь, а потм повалилась навзничь замертво. Видать, передалось и ему по породе.
Других родственников Петрович помнил плохо. Отец погиб на войне, когда Ванятке ( так его мать звала) было четыре года. Фото отца до сих пор висит на стене в их избе. Молодой, красивый отец смотрит на немолодого уже сына строго, боясь моргнуть. Ему и тридцати тогда не было, так что да сердечных болезней он не успел дожить. Дедов и бабок Петрович отродясь не видел, только от матери как-то слышал, что родом они были из степных краёв, с чернозёма.  В конце 20-х их раскулачили и угнали в Сибирь вместе с малыми детьми.  Вестей оттуда никто не получал.
    Отец Иван Петровича, Петр Спиридонович Ушаков был старшим ребёнком в семье. Во время раскулачивания и высылки семьи он проходил срочную. По возвращении узнал обо всём и покинул родные края от беды подальше.  Перебрался в Мещерскую сторону, прихватив молодую жену Агафию.
Агафью - Ганю воспитывала тётка Евдокия, родная сестра покойной матери. Родители Гани умерли в ещё Гражданскую от голода и тифа.  Ганя единственная выжила. У хоть было у тётки трое своих детей, мал мала меньше, Ганю она не отделяла. Всем поровну дать старалась. Любила как родного ребёнка. Жили скудно, голодно, наполовину на подножном корму. К тому же супруг тётки,  пил смертно и по пьянке частенько распускал руки. Доставалось всем, но большей частью тётке и Гане, которую Федулка (от фамилии Федулов), обзывал приживалкой и дармоедкой. Спасаясь от гнева пьяного дебошира,   Ганя, взяв малышей,  убегала прятаться с ними в поле, начинавшееся сразу за домом. Так там и сидела она, как наседка с цыплятами, дожидаясь «пока злой Федулка не уляжется». Так и дождалась она друга Петеньку из армии.
     Когда молодые снимались с якорей, горевала тётка Евдокия. Понимала конечно, что так оно лучше будет. Хорошего ни Петру ни Агафье ждать здесь нечего, но ведь  и сердцу не прикажешь. Кровь не водица. На дорогу тётка собрала в узелочек всё,  чем была богата: кусок хлеба, несколько яиц, да варёных картох.
Из села молодые уходили затемно, пока пьяный Федулка храпел в горнице. На дорожку присели на лавочку у плетня и поминай как звали. Тётка ещё долго стояла, опершись на плетень, плакала и  крестила  мглу,  сомкнувшуюся за спинами ушедших.
    Маленький Иван увидел свет уже в лесном краю, на хуторе за рекой.  Теперь там давно ничего нет. Бугорок,  на котором  когда-то стояло три  избы Ярого хутора, зарос лесом, в котором между молодых сосен попадаются полусухие одичавшие яблони и кусты смородины.

     Лидия Дмитриевна закончила заполнение медицинской документации и протянула Иван Петровичу бумажки с рецептами и направления на анализы.
- Через пару недель на повторный приём и анализы сдать не забудьте! Нельзя себя так запускать!
Мы договорились, Иван Петрович?
- Договорились, - ответил Петрович почти уверенно, хотя для себя уже решил, что никуда он больше не поедет. Далековато. Таблетки купит, а там как бог даст.
- Спасибо большое Вам, Лидия Константиновна!
Вставая со стула он подумал было спросить : «Давно ли Вы здесь?» Не стал, побоявшись смутить.
Вместо этого спросил:
- Вы сами то из каких краёв будете?
- Местная я, Клепиковская. Училась в Рязани. Поработаю тут, наберусь опыта и опять в Рязань или даже в Москву поеду, - улыбнувшись, ответила докторша, будто бы убеждая в чём-то саму себя.

Глава 12. Последний рассвет.

     Это случилось в канун праздника Победы. Небо едва начало сереть рассветом, когда Женя проснулся от голосов и возни, слышавшихся за стеной. Ещё через минуту дверь в его половину барака с треском распахнулась. ( Привычки запираться на ночь он не имел, так как брать у него было нечего).  На пороге стояла взволнованная Клавдия Дмитриевна. Глаза её были на мокром месте.
- Женя проснись!! Петровичу худо совсем! Сердце опять прихватило! Аверьяновка не помогает.  Таблетки свои выпил все. В больницу везти его надо,  - женщина всхлипнула и принялась отирать глаза уголками платочка, повязанного на голове.
- Тёть Клав, успокойся, пожалуйста, иду уже. Отвезём, если надо. Ну, что ты?

   Петрович сидел на краю кровати, вцепившись руками в её край и опустив отёкшие ноги на половик.
В комнате стоял густой дух валериановых капель.
Петрович взглянул на вошедшего, и Жене показалось, что  по исстрадавшемуся лицу соседа пробежала тень улыбки.
-  Привет, Жень. Извини, что спать не даём. - Приступ кашля прервал речь. - Отчаливаю я насовсем, видать. В туман... - слова больному старику давались с трудом, дышал он часто и тяжело. - Спасибо тебе...
- За что спасибо? Петрович, ты что в самом деле? Я сейчас придумаю что-нибудь. Юрчика побужу. Мотоцикл у него на ходу, вроде. Мы тебя в люльке до больницы вмиг доставим.
       - Нее... Не доставите. За первым хутором перелило дорогу...  На в Зассанке воды по пояс... Объехать там негде... На острове мы... - старик попытался рассмеяться, но вновь закашлялся. - Ты мне встать помоги, на воздух мне надо, по тяжёлому приспичило, пособи сынок.
Последние слова резанули остро. В самое сердце достали. Потому, как и шли они тоже от самого сердца. От того, что давно уже было явью, но так и не складывалось в слова. А теперь вот сложилось. И время пришло выпустить их на волю, как птиц. К тому ж весна на дворе, да какая прекрасная весна!!!  Спустя несколько минут, два человека стояли в обнимку на влажном утреннем песке у крыльца старого бревенчатого барака  и наблюдали восход нового весеннего дня.

Глава 13. Пепел.

Иногда, человек ломается не сразу, не как как дерево срубленное ударом молнии. Иногда, это напоминает прогорающие в печи дрова. Сперва они дружно и горячо горят, выдавая нагара тепло и свет. Потом языки пламени долго облизывают почерневшие останки поленьев, ещё какое-то время тлеют угли, оживая язычками синего пламени.  Угли постепенно остывают, превращаясь в серую золу и пепел. Что-то подобное начало происходить с Женей, после ухода Петровича. Что-то  надломилось внутри него, образовалась сосущая душу пустота.  Он начал  медленно гаснуть.
Клавдию Дмитриевну беда сломала быстро и необратимо. Жизнь для неё потеряла главный смысл, опору, стержень на котором всё держится. Выстроенная за полвека логистика жизни в одночасье разрушилась. Её дни и заботы текли параллельно её грустным мыслям. После похорон она неделю гостила у сына. Потом вернулась  подавленная, постаревшая. Городские житье не облегчило её состояния. Она чувствовала себя лишней в суетной непонятной для неё жизни.
          - Нет, Женечка, не хорошо мне в этой их квартире. Тошно там. Конура с телевизором. Выйдешь на улицу, а пойти некуда, страшно делается. Машины, люди пропасть сколько. И все незнамые, от того злыми кажутся. Бегут, бегут куда-то.  Сяду, вроде телевизор смотрю, а чего смотрю, сама не понимаю. В голове другое крутится, что одна я им тут помеха, -  Клавдия Дмитриевна тяжело вздохнула.
Женя старался поддержать соседку, чем мог. Носил воду, дрова. Помогал в огороде. Пытался отвлечь разговорами, хоть и сам был не великий до них охотник. Он пытался как-то разделить её утрату, но утрата упорно не хотела делиться, потому как была у каждого своя.
В конце мая Женя привёз с реки и перетаскал на чердак рыболовные снасти. Выволок на косогор и поставил  на чурочки перевёрнутую лодку. Сел передохнуть, глядя на огороды и луга, просыхающие после весеннего разлива. Долго усидеть не смог. Донимала нуда. Наломав берёзовых веточек, чтобы отмахиваться от комаров, зашагал к дому, тяжело топая болотниками.

     Наступило лето 1990 года. Время неумолимо, незаметно и необратимо. Вчерашние подростки выросли. У них появились новые интересы и заботы. В компанию больше не звали. Да и не стало прежней компании. Все стали как-то сами по себе. Толик и вовсе, запропал куда-то. Женя спрашивал о нем у ребят и те сказали,  что уехал он далеко и надолго и  вряд ли вообще когда-нибудь вернётся.
- Привет. Как сам?
- Нормально. Надолго приехал?
- На выходные. Завтра домой. Работа.
- Ну, пока…
- Бывай..
Вот и весь разговор. Привет – пока.
Жене тоже хотелось уехать, но куда? Где его ждут? Он оказался запертым в этом медвежьем углу.
    «Попробуй-ка пристройся, когда половина заводов стоит и работы днём с огнём…  Если только назад, Картушу в шестёрки. У него «работёнка» всегда найдётся, особенно сейчас. Он теперь, поди, как рыба в воде, если ещё жив и на свободе. Ладно.  Не серьёзно всё это. Здесь лес и река кормит. Работа, какая-никакая,  всегда найдётся. Глядишь, не пропаду».

Глава 14.  90-е. Комок.

    Работа и вправду поначалу была. Но, в 90-х лесничество упразднили. Постоянной, хоть и не щедро оплачиваемой работы не стало.  Кому было куда, разъехались. Оставшиеся селяне, перебивались случайными заработками. Старики жили на скудную пенсию, ухитряясь помогать детям. «Лихие девяностые», спору нет. Лихо было практически всем.
   Как и многие Женик, беспрестанно рыскал в поисках работы. Сенокос, лесо- и дровозаготовка, стройка.  Годилось всё. Любой калым. Даже за символическую плату, за обед, за пузырь. Нужно было как-то выживать в «новых реалиях». Грибами да ягодами можно только в сказке прокормиться. Охотиться он не умел. Ружьё, оставшееся от Петровича,  для него было бесполезным куском железа.

***
    Петрович, «упокой господь его душу» на Женькиной памяти ружья в руки не брал.
- Почему не охотишься, Иван Петрович, ружьё есть, а не охотишься? - полюбопытствовал в своё время уроженец тёплых краёв, увидев у соседа тульскую горизонталку 16го калибра.
- Знаешь, Жень, раньше заядлым был. Мог часами километры наматывать, ночами не спать.  Глухаря бил, утву гонял, зайцам пыль с ушей сбивал, особенно зимой. Лося правда не брал, врать не буду. В войну, пацанами тогда ещё были, валили лосей. Ну тогда что, война, голодуха. А после уже не трогал, не моё это. Жалко зверя. Большой сам такой,а   глаза добрые, как у коровы, рука не поднимается.
- Ну ладно лоси, бог с ним, а утки, - не унимался  юный натуралист.
- По уткам ходил позапрошлый год. На канаву. Посидел, покрякал, приплыли. Селезень и уточка. Красивые такие. Плывут рядышком. Я выцелился в селезня, а утка всё рядом, будто чувствует что-то. Эх, думаю, шмальну, точно утку зацеплю. Долго так стоял, аж рука подрагивать начала. Не стал я грех на душу брать. Уплыли они потихоньку. Я вышел из кустов. Ружьё на плечо и домой. Понял тогда, что всё, баста, отохотился. Как рукой сняло. Не хочу больше и всё тут...
Рассказывая эту историю, Петрович смотрел перед собой, будто себе самому рассказывал. Потом перевел  взгляд на собеседника. Тот слушал внимательно, даже рот приоткрыл.
- Знаешь, парень, я так думаю, на всё своё время, да… Было время, охотился, а сейчас… не поверишь… ры-ы-ыбу иной раз жалко… Так-то оно...

                ***
     Иногда, с работёнкой всё же везло.
     Как-то раз Женя повязался с бригадой лесорубов, валить лес для нового русского, строившего хоромы в соседней деревне Бельдино.
   К этому калыму, его пристегнул Вайс. А уж кто ему, Вайсу шепнул на ухо, одному богу было ведомо. Предложение поступило в последний момент. Не иначе, как кто-то из пайщиков выпал из обоймы. И Вайс, в последний момент, был вынужден искать лишние руки. Сроки поджимали и с деньгами было худо. Впрочем, как и у всех тогда.
    Вообще-то,Немец не любил коллективных затей, жил особнячком, нигде и никогда официально не работал. Дух коллетивизма ему был чужд в принципе, власти он тоже не жаловал. Промышлял браконьерством и случайными зароботками, при этом никогда особо не бедствовал, умел выживать. Выручала светлая голова и золотые руки. Вайс мог починить трактор, снегоход, мотоцикл, мог добыть любого зверя или рыбы на заказ,  помочь с сенокосом, стройкой. Одним словом, был мастером на все руки.
  Он тоже был не местным, но давно обжился и обтёрся в этих местах и уже не считался за пришлого. Откуда он родом, было доподлинно неизвестно. Поговаривали, что в лесничестве он появился, отмотав, по молодости, пятерик за браконьерство, где-то в Сибири. Так ли это было,  никто наверняка не знал. Немец ни перед кем душу не изливал, в друзья не набивался, не заискивал и не под кого не подстраивался.  Он был сам по себе. Всегда был вежлив, сдержан и молчалив, даже будучи сильно нетрезвым. А такое с ним случалось достаточно часто, особенно в последние годы, когда жена Тома с двумя детьми скрылась от него в неизвестном направлении. Надоело ей, видно, житьё в глухомани, вот и не выдержала баба. Знал ли Немец, где она теперь, пытался ли найти и вернуть тоже было неведомо.  Всё что касалось этого замкнутого, нелюдимого человека было окутано тайной. Высокий, жилистый, с тонким прямым носом и жёсткой линией губ, с внимательным и спокойным взглядом серых глаз, он выделялся среди жителей глубинки какой-то внутренней независимостью, которая часто воспринималась как высокомерие. Люди не понимали его, некоторые опасались, хоть поводов к тому вроди бы и не было. Что тут скажешь? Немец,  он и в Африке немец,  одно слово - Вайс, хоть и Виктор Павлович.
 
                Работа была тяжёлой, но на этот раз,  хорошо оплачиваемой.
Управились раньше срока. Хозяин поставил сверху банку. Честь по чести, как обещал.
Присели. Нехитрые припасы и стаканы поставили на свежий пень от могучей сосны. Бригадир разлил ядреный самогон. Выпили, крякнули. Закурили.
- Сам откуда будешь? – спросил бригадир, глядя на Женю и щурясь от едкого беломорного дыма.
- Из Казахстана.
- Ишь ты,  куда занесло твоё перекати-поле? Далёко…
Пока Женя соображал, как ему ответить, не мямля про детдом и прочее, в разговор вступил мужик, сидевший по левую руку. Закусывая огурцом, он смачно хрустнул и изрёк:
- А я видел перекати поле, когда в Казахстане служил. Это комок такой колючий. Катается туда-сюда по пустыне.
- Комок, говоришь? – хмыкнул бригадир, оценивающе посмотрев на смоляные, непроходимо -густые Женькины волосы, шаром обрамлявшие голову, и крючковатый массивный нос.  – Точно, Комок.
Компания заржала, довольная удачным замечанием делового. Не смеялся только Вайс,  сидевший на чурачке, чуть поотдаль. Он в разговоре участия не принимал. Приняв на грудь, он сразу откололся от остальной компании и теперь курил в сторонке, глядя на обрубленные ветви и вывороченные корни, оставшиеся на месте векового бора. Он всегда был один.
  Разлив продолжался без него.
- Повторим что ли? Ну, Давай, Комок. Будь здоров!
  Пьянива в щепки вновьокрещённого Вайс доставил до дома в люльке своего "Днепра". Вытащил. Взвалил на плечо.  Комок мычал что-то нечленораздельное, приподнимал безвольно падающую голову, озирался мутным взором, пытаясь сориентироваться в пространстве. Ноги его не попадали в ступеньки, заплетались. Порог миновали с треьей попытки. Вайс еле дотащил нового напарника до софы, затем, аккуратно уложил на бок, чтоб тот не захлебнулся во сне собственной блевотиной, принёс из сеней ведро воды и алюминиевую кружку и поставил рядом. Осмотрелся вокруг, оценивая обстановку, и что-то решив для себя,  вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

                ***
   Погоняло в деревне, как второе имя. Даже важнее. По имени знают не все, по прозвищу, другое дело. Стакан, Фитиль, Баланс, Партизан, Тархан, Хряк, Карась, Немец …
- Что Вить, нет пальцев на руке? Циркуляркой отхватило? Один большой остался, хорошо будешь Витя - Зае…сь
- Одноглазый? Значит  Камбала…
- Денисом кличут? Не беда, Пися, в самый раз будет.
В самом простом случае, клички произрастают из фамилии. Это всем хорошо известно со средней школы. Иногда, случается наоборот. Кличка, ввиду долгого употребления, офамиливается.
   Так, например, у Тони-продавщицы в долговой тетради,  было записано четким школярским почерком: «Комков Женя, число, наименования товаров и т.д.  Далее, следовал длинный список неоплаченных товаров, упиравшийся в неподъёмное слово  – ИТОГО».
    Правда,  в паспорте у Евгения значилась другая фамилия - Эйдельбаум, но кто и когда этот паспорт видел?
    Прошло ещё несколько лет.


Глава 15. Сказочная тайга.

    Зимой деревня засыпает рано. Скотину управил. На колодец сходил. Печь истопил. Поел. Гаси свет. Нет скотины и нечего ужинать? Ложись спать. Не спится? Обувай валенки… они дорогу знают.
    В морозном небе колючие звёздочки. Тянет дымком из печей. Изо рта пар. Деревня будто вымерла. Лишь в немногие окна подсвечены керосинками. Под ногами громко хрумкает снег. Хрум-хрум-хрум. Комок стучится в дверь покосившейся избы. Протягивает деньги. Сует бутылку в карман. Опять хрумканье снега. За деревней в лесу воют волки, давно съевшие всех дворовых собак.  Хочется завыть, подпевая им. Электричества нет почти месяц. Упала сосна, порвала провода. Чинить некому. Никому нет дела до деревни Избушки, затерявшейся этой глуши, в окружении бескрайних лесов и глубоких снегов..
    Скинув телогрейку,  Комок подбрасывает в печурку пару поленьев. Наливает полстаканчика. Хлоп. Отпускает. Жизнь опять становиться разноцветной. Оранжевые язычки пламени облизывают поленья. Тепло. Сон начинает окутывать одеялом.
Через пару часов колючий и сухой червячок начинает опять шевелиться в груди. Потом сползает вниз, вызывая дрожь в ливере. Полутьма. Луна, заглядывающая в окно, освещает предметы скудного интерьера холодным светом. Б-р-р-р.  Буль-буль… Легче…
    Не спится. Всё равно не спится. Комок берёт баян, какое-то время сидит, молча глядя на отблески пламени, играющие на бревенчатых стенах. Потом начинает наигрывать любимые мелодии, бережно расправляя меха.
Рассвет ещё не скоро. В такие часы думается обо всём сразу. Нет не думается, просто образы, разбуженные звуками проплывают в сознании, накладываясь один на другой и плавно перетекая.
    Вот и Иван Петрович с Клавдией Дмитриевной проплыли. Они молчат. Петрович, как всегда деловит и серьёзен. На нём старомодная светлая  рубаха с большим воротником и любимые синие галифе.  Клавдия улыбается, прикрывая рот уголком, повязанного на голове платочка.
                ***
   Её не стало в 91м. Женика не появлялся в Избушках недели две. Подвернулся калым с проживанием.  Вернувшись, он обнаружил на соседской двери замок. 
  «Может в огороде». Впрочем, он был изрядно заряжен и устал, чтобы долго размышлять на эту тему. Но увидев замок на двери на следующий день, он понял, что что-то случилось.
  Где можно узнать все последние новости глубинки? Конечно, в магазине. Если он открыт, там обязательно есть народ.
 
- Здравствуйте. Где Клавдия Дмитриевна? – спросил Женя без обиняков, едва переступив порог «центра сбора информации».
Ответом было непродолжительное молчание.
Женя непонимающим взглядом обвёл присутствующих. Их было человек пять, все пожилые женщины. Они тихо стояли, потупив взоры.
- Нету больше Клавы, - сказала продавщица, выходя из подсобки. Вопрос она слышала. – На следующий день, как ты уехал с Юрчиком и Домкратом, она слегла. Серёга из города прилетел. Скорую с Клепиков вызвали. В больницу отправили. Операцию сделали. Обнаружили рак и воспаление кишечника. Там она и отдала богу душу. Пять дней как схоронили. К Петровичу, рядышком…

                ***

- Совсем, совсем мне холодно без вас, - говорит Комок вслух и вздрагивает от сиплого звука собственного голоса. Бережно ставит баян на пол. Добивает остатки из бутылки на столе.
  Угли в печи прогорели.
- Царствие вам небесное. Спасибо за всё…



Глава 16.  Comeback  новой версии  Кирьянова .

    Толик Кирьянов вновь объявился в посёлке лет через семь-восемь, в конце 90-х. Изменился, растузел. На месте залихватского чуба образовалась залысина. Прикатил он на тёмно-зелёном внедорожнике, почти новом.
Бабушки с дедушкой к тому времени уже не стало. И их дом перешёл к нему по наследству. Вот и материализовался он, это покосившееся наследство поправлять, приводить в божеский вид.
   Поначалу, попробовал сам. Да, дело не шибко спорилось. Подлатал крыльцо, чтоб как-то в дом можно было заходить, попытался остановить забор в неминуемом падении. Не пошло дело. Снёс забор, распилил на доски. Частью пожёг на заброшенном огороде за домом.
   Вечером того же дня, Толик сидел, на загодя принесённом чурбачке, глядя то на догорающие остатки забора, то на тёмные очертания  леса, начинавшегося в каких-нибудь ста метрах за домом.  Сине-оранжевые огоньки пламени притягивали взгляд, вызывали философско-настальгическое отупение, поддерживаемое пивком.
Комок-Женик решился подойти не сразу. Во-первых, давно не виделись. Во-вторых,  Толик приехал не один, с семьёй, с белобрысой горластой женщиной и девчонкой,  лет трёх на вид, сильно походившей на свою маму. С учётом этих обстоятельств, от дневного дружественного визита Женик  воздержался.
    Теперь, когда «посторонних» не было, он тихо подошёл к догорающему костру.
- Привет, Толь, давненько не появлялся.
Толик оторвал, просветлённые алкоголем глаза, от пламени и внимательно осмотрел говорившего. Признал не сразу. Потом, заулыбался.
- Женик, ты? Сколько лет, сколько зим. Бородёнку отпустил, как дьяк…Только причёска прежняя. Так бы и не узнать сразу. Похудел.  От тебя половина осталась.
- Зато ты,  на полтора, точно, тянешь, - рассмеялись, -  Где пропадал?
- А.. Дела были. Разные. Помотался по свету. Я уж думал, ты давно свалил отсюда. Все свалили… Ничо, ни про кого не знаю.
Комок подумал было, ответить что-нибудь язвительное, да как-то не нашёлся. Да и что ответишь? Что ему, Комку, катиться собственно некуда. Что застрял он наглухо в этом медвежьем углу. Помолчали.
- Чем занимаешься? – поинтересовался «новый русский».
- Чем придётся, – тихо сказал Женя, глядя в сторону.
- Погоди. Я сейчас, - спохватился Толик. В голове его, уже заработал маленький калькулятор, чётко улавливающий волны окружающей обстановки.
Через минуту Толик вернулся с бутылкой «Пшеничной» и двумя стаканами. Из кармана старого армейского кителя (деревенская униформа), теперь не сходившегося на пузе, притарчивал полиэтиленовый пакетик.
- Давай, давно не виделись. Пока, моя не узрела. А то, развизжится, хрен уймёшь.
Толик раститровал напиток по стаканам. Жахнули. Закусили колбасой с хлебом, из припасённого ушлым Толиком пакета.
- Во, так-то лучше. А то, без закуси нельзя. Я, вообще, думал сегодня пивком обойтись, но ради такой встречи. Будем, - повторили ещё и ещё, до полного уничтожения змия, тщетно пытавшегося спрятаться в бутылке.
Дистанция лет, разделившая их, заметно уменьшилась. Конечно, это было временным явлением, но змий своё дело знал. Потеплело.
- Сам как? – спросил Толик, хотя вопрос получился весьма риторическим.  Вид собеседника красноречиво свидетельствовал, что тот знавал времена и получше.
- Да нормально, помандёханьку, - живописать текущее положение дел было бессмысленно, рассказывать тоже было не о чем, слишком много воды утекло.
Пауза затянулась,  и Толик свернул со скользкой темы.
  Я тут вспомнил как мы с тобой по просеке бегали. А потом на турник,  – выдал он ретроспекцию, -  Сейчас, небось, слабо? Да, ладно. Чё, ты? Я сам, лет пять уже не запрыгивал. Пошли, вспомним былые годы,  -  змеёныш из бутылки  явно подталкивал Толика  на мелкие подвиги.
  Заросшей тропкой пошли к турнику.  Закат догорел. Взошла желтобокая полная луна. На дальнем краю деревни брехала собака. По-видимому, последняя в деревне. Толик пошатал посеревшие от времени столбы.
- Держится. Васькина лебединая песня. Помнишь, это он перед армейкой соорудил? Мы тогда все качались. Хотя, против братцев Суминых, все мы жидковаты в коленках были. Помнишь их склёпки и выходы? Да… Акробаты. Бывают здесь?
- Бывают иногда, только я их почти не вижу.- Женя не мог объяснить, как всё изменилось. Да, и требовалось ли это сейчас?
Отяжелевший Толик подпрыгнул, пытаясь зацепиться за высокую перекладину. С третьей попытки ему удалось. Это была победа. Правда  на перфоманс сил уже не оставалось и прыгун ограничился инсталляцией.
- Х** там! Упражнение отвёртка! – ржал он, после безуспешных попыток подтянуться. – давай ты!
Комок легко повис на турнике и без особых усилий подтянулся раз пять. Больше не стал. Зачем?
- О-о-о, вот что значит здоровый образ жизни, - резонно заметил Толик. – А я совсем отяжелел. Надо бы собой заняться. Поди, кил тридцать за это время нажрал.
Тут калькулятор в его голове закончил нехитрые вычисления и Толик изрёк заговорщицким голосом.
- Слушай Жень, ты мне с домом не пособишь?  Некогда мне. На выходных отдохнуть хочется. Да, и отвык я от всего этого. Что, да как - само собой, решим. Ну, как?
Толик лукавил. К делам такого рода, он и не привыкал никогда. Всё хозяйственные вопросы решал покойный дед  Фёдор Герасимович, сапер стажем, ещё с финской компании. Толика берегли, и только в крайних случаях задействовали на роль «подай – принеси». Женя всё это отлично понимал. Понимал, и то, что много Толик не даст. Но, как можно было отказаться? Да, никак..  Хотя..  Что хотя? Жить как?
- Помогу. С чего начнём?  Думаю, тебе венцы поменять для начала надо,  крыльцо подправить, да и на крыше часть шифера на ладан дышит. Забор уж потом. Ну, это ты сам решай. Двор,  не знаю. Он тебе нужен? Может, корову заведёшь? – последнее было, конечно, шуткой. Так себе шуткой, для поддержания.
Проблемы этого строения Женя представлял прекрасно. Времени, присмотреться к пустующему дому, у него было предостаточно.
- Тебе видней, дружище. Знаешь, ты напиши мне, чего надо. Я всё привезу, а ты делай, когда сможешь. Только сильно не тяни. По рукам? Ну и ладушки. Впервые за вечер, скрепляя удачную сделку,  Толик пожал руку Жени.
- Ну, пока, завтра на трезвую голову ещё перетрём.
- Пока, - Женя развернулся, чтобы уйти, но в последний момент вдруг спросил:
- Где мотоцикл? Цел?
-  Продали его, д-а-авно уже. Отец продал. Помог. Мне деньги были позарез нужны. Влип я тогда, по самое не балуйся. Продал, всё, что можно. И что нельзя, тоже…
Толик тяжело вздохнул.
- Да, ничего. Дело прошлое. Хотя,  жаль, не поверишь, и по сейчас жаль коника…

Глава 17. Музыка для никого.

    Сколько бессонных ночей он провёл в бесконечных разговорах с собой, с Толиком и  другими  ребятами из их прежней компании. Скольким тогда хотелось поделиться, о скольком спросить, просто посидеть у костра и поговорить, хоть с кем-нибудь…
Теперь это давно «прошло, как с белых яблонь дым». И больше уже  не возвращалось. Не с кем и не о чем было больше говорить. Комок изрядно одичал, выгорел дотла, смирился с одиночеством, и оно приняло его со всеми его недостатками. Приняло, чтобы уже никогда не отпускать.
   Потрёпанные брошюры «Вокруг света» ушли на растопку печи. Путешествие в поисках лучшей жизни симметрично закруглилось, ограниченное «краем задумчивых озёр, долиной добрых Муми-троллей».
   Бытие, определяет то ли сознание, то ли желание искоренить оное окончательно.  Глухонемота, наполненная обыденными разговорами, желание  отрубиться, провалиться и забыться хоть на короткое  время, чтобы на утро опять проснуться в той же клетке, да ещё с больной головой.
« До чего же ты Женя докатился? Эх. ма.… Комок закатился ты в медвежий уголок. Да, пошли бы вы все…».
  Теперь, осталось только одно живое существо, с которым Комок делился всеми своими печалями – БАЯН «Унисон-2», светлая память о добром Петровиче.


Глава 18. «Плодотворное сотрудничество»  с этнографическим уклоном.

   Началось плодотворное сотрудничество. Толик завозил материалы. Принимал работы, не особенно придираясь.  Расплачивался не слишком щедро, но и не совсем уж обдирал. За время своего многолетнего отсутствия, он прекрасно овладел искусством счёта денег с поправкой на коэффициент местной засады. Сверху, как положено,  ставил магарыч. Дело шло.

   Женик старался не халтурить, а помощников, если что,  найти завсегда было можно. Опыта не хватило и тут, ох как пригодился бы совет и помощь более опытного строителя, например Вайса. Но тот, пару лет назад, покинул обжитое место, перебравшись поближе к городу и теперь бывал только наездами, во время которых, как правило,  беспробудно пьянствовал, заперевшись в старом доме. Он сильно постарел. Переезд явно не пошёл ему на пользу,  скорее окончательно добил. Оторвавшись от корней, которые он успел пустить в эти бедные песчаные земли, он медленно угасал, заливая алкоголем угли угасающего интереса к жизни.

    За несколько  лет основные вопросы реконструкции были решены. Сутулый старый дом расправил плечи, сбросил серую кору старого шифера и засверкал на солнце новыми оцинкованными коньками. Хозяйскую территорию бодро обозначал караул новенького, покрашенного в ярко зелёный цвет забора.

   Под лавочку большого ремонта, Женик кое-что подладил и у себя в жилище. Нет, он не крал у бывшего корешка. Оставшийся материал шёл в счёт оплаты. Всех устраивало. Работал бартер.

    Горластая Толикова жена, которую, как выяснилось, звали Ольга,  делами интересовалась мало. С Толиком она приезжала не всегда. И её отсутствие Толик использовал по назначению. Отрывался в полный рост, решая на даче хозяйственные задачи.
    В полном составе семья, Толик, Ольга и дочь Вика, приезжала, как правило, в конце июля, в начале августа. чтобы искупаться и позагорать на пляже, не будучи сожранными  кровососущими тварями, коих здесь испокон веку было в изобилии. Грибы с ягодами Ольгу мало интересовали. Она была человеком сугубо городского пошиба. Только раз Толик возил семью в лес.
   Дочка, поначалу, обрадовалась спелым тёмно синим ягодкам черники, подёрнутым матовым налётом. Защебетала: «Мотри, мам, мотри! Ягодки какие!» Букву  «С» - она проглатывала, чернику тоже, отчего губы её стали тёмно фиолетовыми.  Вскоре, однако, она  разревелась, одолеваемая нудой и уставшая от бесконечных спотыканий о корни деревьев. В городе ничего подобного не было. «Всё, закругляемся!» - скомандовала Ольга, у которой эта прогулка с самого начала энтузиазма не возбуждала. На знакомстве с «чудесным» лесом была поставлена жирная точка.
   Иногда, вместе с семьёй Кирьяновых,  приезжали ещё какие-то друзья-товарищи, страждущие увидеть «девственные» места  и ознакомиться с этносом «полудикого» местного народца. Компании менялись достаточно регулярно.  Одни исчезали. Появлялись новые «нужные» люди. Мало кого «этнос» занимал надолго. Рейтинги шашлыка и новой бани были неизмеримо выше.
  На глаза Ольге  Женик  старался не попадаться вовсе. От неё явно сквозило высокомерным холодком. По имени она к нему не обращалась. И, вообще, старательно делала вид, что не замечает его.
 - Сдрасьте. – полукивок, глядя мимо объекта приветствия, - Пусик, вы ещё долго тут собираетесь? – уже обращаясь к Толику. - Мы с Викусей поехали купаться. Закончишь, приходи. Контейнер с напитками мы взяли. Не пей тут! Завтра в дорогу.
И она исчезала в клубах пыли на зелёном внедорожнике Толика.
Какой уж там пить. После того раза, они и не выпивали больше вместе. Нет, совместное употребление ещё несколько раз имело место, но тут надо понимать различие между понятиями совместно и вместе.

   Та, первая встреча застала старых товарищей врасплох. Сработал эффект спонтанности. А дальше… Дальше чётко обозначилась разность весовых категорий в новой жизни. Сформировалась система хозяин – работник. Теперь, Толян, ставший Анатолием,  был в роли хозяина-мецената. Со временем, от добрых людей, он узнал про  новое погоняло друга юности – Комок. Смешно. Хотя, по его, Толянову мнению,  отощавшему Женику,  больше бы подошло – Сусик.  Ну, Комок, значит Комок. Всё одно, он звал его так,  только за глаза. В глаза Женя или даже Евгений. Хотя второе из его уст звучало как-то издевательски.
   Пару-тройку  раз Комку обламывался стаканчик-нежданчик. Впрочем, нежданчиком его можно было назвать, весьма условно. Это случалось, когда очередная «этнографическая экспедиция» посещала сей богом забытый уголок и тусила вокруг новенького мангала на задах участка. Тогда Женик, томимый отсутствием наличия, как бы невзначай, прохаживался деловой походкой в непосредственной близости от эпицентра событий, сотрясаемого звуками бум-бокса.  Бумцц-бумцц-бумццц….
   Проход на колодец, повтор, ещё заход на бреющем.
« Не заметили.  Не до меня. Б***. Ещё разок,  с пустыми вёдрами. Ладно, палисадничек полью. А то зачахли что-то мои грядочки-могилки. Стыдно. Хватит уже. Ладно. Бочку долью. Дождя давно не было». 
- А!!! Евгений, - наконец голосил изрядно поддавший Толян – камцу мир френд!
«Сработало. НУ, НАКОНЕЦ-ТО». К радости примешивался стыд, но тут уж…
- Знакомьтесь, это Евгений, мой управляющий – барственно пояснял хозяин своим собутыльникам, похлопывая Комка по тощему плечу.  За последние годы Толик ещё больше обрюзг и растолстел. Пиво и шашлыки уверенно и не совсем медленно делали своё дело, переводя количество в количество. Теперь, его пузо окончательно перевалило за ограничитель ремня и висело поверх последнего, раскачиваясь в такт движениям хозяина.
- Выпьешь с нами, -  как правило,  подхватывал, кто-нибудь  из доброхотов-этнографов.
- Можно, - пытался спокойно отвечать Комок, хотя всё нутро его трепетало как крылья бабочки, посаженной в банку, от предвкушения долгожданного нектара.
- Ну, к-а-а-к вы тут поживаете? А места тут  какие у вас  красивые, да-с воздушные места… - не унимался очередной сын каменных джунглей.
«Тебя бы в эти места на пару зим,» - успевал подумать Комок, внедряя долгожданный стакан, после чего пытался изобразить благодарность и явную недостаточность предложенного количества одновременно. Чаще всего, это срабатывало. Второй накат, скорым литерным, летел вслед за первым.  Сценарий и свою партию Комок знал наизусть. Годы тренировок не прошли даром.
Дальше, по понятным причинам, разговор не клеился. Но, это было уже не важно. Маневр имел успех. И Комок, водрузив на борт максимально допустимую дозу в крайне сжатый  интервал времени, отправлялся в  порт приписки, покачиваясь на волнах непродолжительного кайфа, с отовсюду вытекающими на утро…

Глава 19. Удачное начало неудачного дня.

     В тот злосчастный день всё задалось. Дрова, вернее ещё стволы, с обрубленными ветками неделю лежали перед домом бабы Юли, так как во двор трактор заехать не мог. Тесный проезд был зажат заборами. Взяв положенную мзду, тракторист зацепил чекеры за верхний край пены  и укатил. Остальное его уже не касалось.
И вот, неделю будущие дрова мозолили глаз беспокойной хозяйке. Комок ситуацию мониторил,  выжидал. Предложение от него поступило в самый подходящий момент, клиент, по его мнению, окончательно созрел. Была пятница,  аккурат под выходные. Хотя, какие могут быть выходные, когда постоянной работы нет, как нет. И всё же традиция.
- Ну, чего баб Юль? Помощь нужна? – деловито закинул удочку Комок, подловив хозяйку у колодца.
- Давай вёдра донесу.
Он прекрасно знал, что помочь с дровами ей  было некому.  Детей,  то ли не было вовсе, то ли не объявлялись. Во всяком случае, Комок их ни разу не видел.
- Помоги, милок, дело справить. Отблагадарю, знаешь меня ведь, - щебетала баб Юля.
- Знаю, знаю. Решим вопрос, - авторитетно заверил Комок.
Через час он уже заправски орудовал бензопилой, разваливая стволы на пни.
В это самый момент и подрулил Юрок-кувырок, он же Юрчик-огурчик.
 Отёчная его физиономия выдавала многодневные раздумья над суетностью бытия. Разило от него за версту.
- Эх, молодца, Комок! Трудяга, б***.  Без тебя бы тут, то-о-очно, не разобрались, - прогнусавил он и смачно сплюнул.
Резон в его словах был. Дом Юрчика был на противоположной стороне улицы. За брёвнышками он тоже поглядывал. Да, за пьянкой упустил момент, беспечно откладывая деловой разговор на завтра.
Пришлось Комку верстать новый бизнес-план с учётом интересов делового партнёра. 
В итоге, стволы не только распилили, но и порубили на поленья, которые, в свою очередь, «аккуратно»  распределились в старом покосившемся дровянике.
- Надо б тебе, баб Юль, и дровяник как-нибудь подправить, - сказал Комок, хозяйски оценив постройку. – Вон, крыша худая в одном месте. Столбы подгнили. Совсем скоро рухнет,  гляди.
- Да, энттода на другой год, - пролепетала баба Юля. – Пензия, сам знаешь.
- Знаю, договоримся, я ж по-божески. Глядишь ещё, и в этом году успеем.
Комок, действительно, имел совесть. Брал по-божески, не жадничал. Да и как, по другому-то можно?
Несмотря на то, что прожил он в деревне уже много лет, «своим» окончательно он так и не стал. Для оставшихся деревенских, он был пришлым,  Жеником-Комком.  И не то чтобы чужим, а так, одно слово  -  перекати-поле.  И неважно, что это перекати-поле, давно уже упёрлось в медвежий угол. И что,  катится ему некуда. «Пришлый», он и есть пришлый.
                ***

    Вырученные средства, «деловые» быстро трансформировали в этиловый эквивалент. Пили возле пруда, на краю деревни. «Сытно» закусили полузелёными яблоками, позаимствованными у того же работодателя, баб Юли, глазастыми консервами, хлебом. Запивали водой налитой из колодца в порожнюю пластиковую бутылку.  Приложились изрядно, после чего Юрчику вспучило старые дрожжи, но не уняло его боевого задора, а напротив, освежило память.  Он метнулся в свой дровяник и принёс глубоко початую,  пыльную бутылку.
- Во, вспомнил, где заначил. Вчера всё обыскал. Хоть убей!  А сейчас озарило. Давай. Не смотри на бутылку. Нормальный продукт. Нюрока-трест, едрёнть.
Да Комок и не смотрел. Жара уже пошла. Добавили, крякнули. Запили водой. Провиант иссяк, а организовывать продэкспедицию уже не имело смысла.
Первоначальный ажиотаж от удачно проведённой спецоперации потихоньку улетучился. Разговор начал спотыкаться, приближаясь к отметке : «Ты меня у-уважаеш-ш-шь?».
Этих соплей,  Комок не любил. Он проводил Юрчика до дому, прислонил к калитке. Путь в 200 метров дался Юрчику  не легко.  Юрчик постоянно ковырялся, оправдывая свое прозвище  и даже, ухитрился пару раз упасть, расцарапав щёку.
- Всё, дальше сам, - молвил Комок, прислоняя нестойкого товарища к заборчику, около калитки. Слушать причеты престарелой Юрчиковой матери, Комку совсем не хотелось.
Достойно, таким образом, завершив день трудового подвига, Комок побрёл домой. Сел на крылечко. Подставил лицо заходящему солнцу.
– «Эх… маловато, надо бы… или хорош на сегодня? » - Первая мысль явно побеждала во внутренних дебатах.
 - «Где?» - заявила о себе мысль за номером три, с весьма активной жизненной позицией.
  Пока шли дебаты внутреннего парламента, и вызревало окончательное, «взвешенное» решение, Комок сходил за баяном, развернул меха  и попытался исполнить гимн заходящему солнцу. Получалось не слишком. Внутренний камертон требовал продолжения настройки на лирическую тему, да пожрать хоть чего-нибудь не помешало бы.

Глава 20. Мимо нот.

   Мозг, сдобренный изрядной долей алкоголя живёт по своим законам. Комок и не заметил, как ноги донесли его до новенького зелёного заборчика.  Запах шашлыка щекотал ноздри и вызывал усиление голодного бурчания в животе.  И вот Комок уже расправлял меха баяна, голося про мороз, который его, почему-то не должен морозить.  Баян фальшиво подвизгивал. Играть, держа инструмент навесу, было не совсем удобно.
- «А, плевать! Он же не выпивку клянчить пришёл. Просто, друга порадовать!
 – Врёшь, именно за этим ты и пришёл, - язвил внутренний голос.
 – Цыц!!»
  Останки  прежнего Жени, не полностью добитые алкоголем, спорили с поддатым Комком. Во время внутренних дебатов они, безусловно,  остались в меньшинстве и проиграли. Решение о совершении очередного рейда было принято,  и незамедлительно воплощалось в жизнь.
  Состав гостей, в очередной раз,  оказался незнакомым.  В беседочке, около мангала, выполненной по проекту и силами ОООО «Комок» восседали трое. Шаровидный Толян, тощий,  дёрганный, беспрестанно курящий парень и девица неопределённого возраста с неестественно выпирающими губами. Все были в надлежащей кондиции. И если, мужики ещё как-то держались, то дама была просто счастлива «в слюни», что бросалось в глаза, даже весьма нетрезвому Комку. Её «удивительные» губы выпускали дым и редкие по изяществу фразы: « А чо ,типа, я рю ему, бл*….!!» В общем требовался либо толмач, либо контрольный стакан, для быстрейшего окончания спикерской части.
    На звуки музыкального инструмента из двери дома выглянула растрёпанная Ольга, всем видом показывая восхищение музыкальным произведением  и его исполнителем.
- А, бл***, давно не видели!! Передача «Родные просторы!!!» – сказала она, яростно захлопнув дверь.
Глядя на дверь, Комок и заметить не успел, как выписывая сложные па, девица с губами оказалась подле него.
- Тю..  Это хто к нам пожаловал.? Ты хто? Местный музыкант? - барышня рассмеялась  смехом, напоминающим звук, разбивающейся стеклотары, после чего загундосила,  вытягивая слова  – да-а-авайзн-а-а-акомиться,  Я Лера, Ва-а-а- …лерия. Дай, я тя поцелую чтоль.
Комок и ухом моргнуть не успел, как она повисла у него на шее, поверх баяна, пытаясь закрепить нежданное знакомство «удивительными губами».
Дальше, события развивались совершенно не по сценарию.
Тощий, с перекошенным от злости лицом, выпрыгнул как чёрт из-за печки. Буквально, одним рывком он остановил процесс братания, усадив нестойкую Леру на пятую точку, а ещё через секунду, Комок уловил подозрительный звон в голове с последующим отключением всех звуков и света одновременно.
Открыв глаза, он  увидел над собой склонившегося над ним Толяна с красным как шар солнца на закате лицом. Он кропил Комка водой, выдувая её изо рта. Неизвестно когда, принесённое ведёрко с водой, стояло рядом.
- Братан, братан, живой? – лепетал напуганный хозяин вечеринки. – Извини, х***ня  вышла. Лерка дура. Игорёк не понял просто. Извини. Нормально всё?
Нет. Всё было совсем НЕ нормально. Вернулся звон в голове, дополнившийся неприятным глухим стуком. Правое ухо горело нещадно. «Левша, сучёнок! Боксёр х**в,» - записало в протоколе происшествия горячечное сознание.
 Ну, и это было сущей ерундой по сравнению с другим обстоятельством. Падая, Комок приложил инструмент о край деревянной лавочки, подпиравшей зелёный  штакетник. И теперь, на траве, около лавочки,  были видны белые осколки.   « Буквы, »  -  моментально сообразил Комок. Встав на колени,  он пополз к раненному товарищу, которого кто-то,  конечно же «заботливый Толик», поставил на ту же лавочку. Весь мир,  на какое-то время, перестал существовать. Краснолицый Толян, Губастая умудрившаяся вернуться в вертикальное положение и Тощий х***, облокотившийся на штакетник,  открывали рты, подобно рыбкам в аквариуме,  не издавая ни звука. Все звуки куда-то исчезли, как в немом кино.  «У нас в детдоме тоже был аквариум,»  – вспомнилось вдруг не к месту.
   В Гробовой тишине остались только двое, Комок и Унисон, которого теперь звали просто «сон-2»,  по причине потери букв имени. Комок гладил баян, а из глаз у него катились слёзы. Катились горячо и тихо,  Он даже не пытался их унять.
- Зачем они все здесь? И что он, вообще, тут делает? Зачем всё это?
Поднявшись, он медленно побрёл восвояси, отмахнувшись от надоедливого Толика. На ходу несколько раз сжал туда – сюда меха баяна. Баян выдохнул знакомыми звуками.  «Жив, работает.. Слава богу».
   Потом, они с баяном долго сидели на крыльце, глядя в звездное августовское небо. Бумцц-бумцц-бумцц слышалось вдалеке, совсем тихо…  Стало совсем прохладно. Бумцц, наконец-то,  выключили. Небо уже засерело рассветом, когда Комка сморил непродолжительный тревожный сон.

Глава 21. Спасение.

   Комка разбудили голоса. Значит, он всё же задремал в тенёчке. Высунувшись из-за кустов, он заметил компанию Толяна. Они прикатили на пляж на том же зелёном джипе и теперь приходили в чувство. Вечер у них удался, о чём свидетельствовали сиплые голоса, вялый мат и позвякивание бутылок. «Здоровье теперь поправляют,» - отметил Комок и жадно сглотнул. У него в горле властвовала Сахара.
Он ждал кого угодно. Только не их. Вариант поправить здоровье с односельчанами был мало проходной, но всё же, имел право на существование. Пятничный перебор с аккуратным опохмелом на лоне природы никто не отменял. Но в данном, конкретном случае,  это опять был не вариант.
-  Да что ж не прёт-то мне так?  Ну, просто, совсем не прёт… - проскрипел сквозь зубы Комок. – Кому не пропасть? Принесла нелёгкая…
Видеть эту компанию, после вчерашнего инцидента, было невыносимо тошно.
Кончено, подойди Комок к ним, можно не сомневаться, он бы моментально получил компенсацию за моральный ущерб, да и за материальный тоже.  Но нет, сделать этого он, как оказалось, никак не может,  по морально-этическим соображениям. Оставались у него такие, как нечаянно выяснилось.
 - В душу вы мне плюнули, суки. Больше никаких дел с вами. Никогда.
Толик, Тощий и Губастая его не заметили. Им было явно не до красот природы. Они дули пиво из горлышек, бросая пустые бутылки в траву. Ольги с ними не было.
- Ага, разжопились теперь, - мелькнула у Комка злорадная мысль.
Тем временем бойкая Вика, приехавшая со взрослыми, уже была в воде. Сперва, она зашла по щиколотку, разгоняя мальков, снующих по кромке воды,  потом по колено. Зачерпнула воду ладошками. Плеснула, рассыпая хрустальные брызги. 
- Тёплая водичка. Пап, иди ко мне купаться.
- Вик, глубже не заходи! Слышишь меня!? Что я сказал?  - проревел в ответ Толян, откупоривая следующую бутылку с пивасиком.
- Слышу, слышу  - ответила девочка и зашла по пояс.
Она прыгала в воде, потом попыталась привлечь внимание взрослых, показывая,  как она умеет плавать, отталкиваясь от дна ногами. Взрослым было не до неё.
Толян наломал сухих веток и пытался развести костёр.  Губастая  с Тощим,  о чём то спорили, то ли ругались. Желания заняться костром или ещё чем-нибудь полезным у собутыльников Толяна не было.
    Девочка одна  плескалась в воде и  радостно повизгивая, гоняла брызгами водомерок.
- Мамаша, родимая.  Копия, - грустно подумалось Комку. У него самого  и такой-то мамаши не было. Вернее была, конечно, но он её почти не помнил. Память рисовала её размытые черты.  Она гладила его по голове, что-то говорила, иногда, кричала на него. За что? Откуда он мог помнить? У неё были чёрные, как смоль и непослушные как у него, волосы.  Иногда от неё неприятно пахло. Перегар. Название этому он узнал намного позже. Ещё, он помнил каких-то, постоянно сменяющихся  мужиков, табачный дым, бутылки. Потом, мать куда-то исчезла. Навсегда. Возможно, что часть воспоминаний была ненастоящей. А, может быть, он, вообще, себе всё это придумал. Такое тоже бывает. Фантазия занимает пустующее место. Так что, выдуманные рассказы про родителей и чудесные истории про усыновления были частью их детдомовского быта. Трудного? Кто бы мог ответить наверняка, когда тебе не с чем сравнивать.
   Он снова растянулся на песке, заложив руки за голову и глядя в необыкновенно голубое небо,  с белоснежными  барашками облачков.

   Вдруг, его что-то насторожило. Будто в бок кто-то лягнул. Он резко сел и посмотрел на воду. Визги оборвались. Девочка пропала. Еще через пару секунд, он заметил  ладони рук над бурной стремниной. Детские ладони.
- Оступилась шмакодявка. В перекат угодила,  - запрыгали мысли Комка.
Времени на рассуждения не оставалось. Комок кинулся в воду и  быстро пошёл поперёк течения, чтобы успеть перехватить маленькую непоседу, пока ту не затащило течением в коряжник.
«Есть!!!» - ему удалось ухватить ребёнка за руку через секунду после того как ладошки-маячки исчезли под водой.     Чтобы сделать это он зашёл воду почти по шею.     Мыслей о том, что  он  сам не умеет плавать, в этот момент у него не было.
   Выхватив из воды остекленевшую  от ужаса девчонку и подняв её на руки, Комок неловко запрыгал к берегу, отталкиваясь от дна мысочками стоп.
Толян с компанией заметили происходящее слишком поздно. Теперь, незадачливый отец бежал к берегу огромными прыжками, вытаращив глаза. Пузо его неуклюже подпрыгивало вверх и вниз. Подбежав, он выхватил растерянную и онемевшую девочку из рук Комка.
- Вик, Викусь как ты? – тряс ребёнка Толян. Потом, тяжело дыша, прижал девочку к груди, ходившей ходуном. Девочка расплакалась. Толян, тоже.
Тощий с Губастой подошли минуту спустя. Они не слишком торопились, наблюдая шоу со стороны. Это были не их проблемы.
Ещё пару минут спустя, девочка с посиневшими губами сидела на песке, обёрнутая большим махровым полотенцем. Её бил озноб. Плакать она уже перестала. Теперь пережитый испуг выходил с дрожью.
- Ко.. Жень, бог тебя послал. Дружище! Откуда ты вообще тут?  Как тебя благодарить не знаю, прям. – запинающийся Толик суетился у открытого багажника.
 – Вик, только матери ничего не рассказывай..А Вик? …Убьет она меня, точно закопает.. Вот приключилось то.. Хорошо Женя тут…
Комок смотрел на речку, вспоминая купание пятнадцатилетней давности, вечер, мотоцикл «Восход». В локоть его легонько подтолкнули. Бледный от пережитого Толик держал в трясущихся руках стаканы наполненные водкой. Запах был чарующий и манящий. Запах «спасенья». Только спасать было уже некого. Купание  явно пошло на пользу. Похмелье как рукой сняло.
Комок перевёл взгляд  на Вику, сидящую куколкой на песке. Она тоже смотрела на него. Глаза у неё были ещё красными от слёз, но дрожь уже почти унялась. Во взгляде читалось то ли любопытство, то ли благодарность. Скорее всего, первое. Какая разница. Это не имело значения. Главное жива.
- Ну, ты чё? Чё?  Держи скорее. Вздрогнем, - лепетал Толян. Он перепугался по полной и теперь выглядел глупо.
   Женя  усмехнулся, одарив бывшего товарища презрительным взглядом.  Толик был ему противен. Еще больше был противен ему Комок с его глупой скомканной, вдребезги разбитой жизнью, в которой давным-давно следовало что-то менять.
– Спасибо, не пью больше, - ответил Женя.
  Он улыбнулся Вике и, сломив  ивовую веточку, пошёл по тропинке, ведущей к дому. Пошёл бодро, уверенно,  не оборачиваясь.
 

Пески. Март –апрель 2023г.