Кубинский мячик

В автобусе началась сутолока. Контролер в белой заячьей шапке-ушанке кусал безбилетного пассажира. Прокусывал его пьяненькое щуплое тело сквозь тонкую осеннюю куртку. Безбилетник орал, как перед смертью, но платить отказывался.

– Матерь божия, – подумала Риточка и выпрыгнула из автобуса в момент, когда двери уже захлопывались. – Уроды!

Когда она поднялась на пятый этаж сталинского дома на Сиреневом бульваре и открыла дверь коммунальной квартиры, на нее накатила такая нестерпимая тоска, что давняя мечта об отъезде окончательно в ней утвердилась.

– Даня, ты можешь мне дать свой чемокат, желтый, с божьей коровкой?
– Зачем тебе, Маргоша?
– Собираюсь в путешествие.
– А ты мне оттуда что-нибудь привезешь?
– Конечно, что ты хочешь?
– Красную машину.
– Какой марки?
– Любой. Но именно красную.

И через некоторую паузу:
– Бабуль, а знаешь, мы сегодня с мамой были у лор-врача, и он мне от заложенности ушей прописал самостоятельно жевать жвачку.
– А что, этот врач думает, что если у тебя уши заложены, то ты и жевать самостоятельно не можешь, что дедушка за тебя ее разжевывать будет?
– Дедушка сказал, что ты плохая.

«Еду», – решила для себя Риточка.

Коммюнити дома было паршивым, мелочь одна собралась прагматичная, но к Володьке надо было зайти, хороший мужик, жил в ее подъезде. Спустилась на первый этаж и позвонила в дверь. Открыл сразу, стоял на пороге и сучил ногами, а тело, как гусак, подавал вперед.

– Ты заболел что ли, Володь?
– Вломили мне, Маргош, в самый пах.
– Кто?
– Глава нашего ЖЭКа.
– Сашка Гирин? За что?!
– Да сказал ему, чтобы контейнеры с мусором вывозил регулярно, а он меня в самое место за это ударил.
– Озверел что ли?
– Не знаю, Маргош, но брат мой на него в суд подал. Говорит, проучить его надо.
– Согласна.
– А ведь мама моя покойная говорила: Володя, живи без судов, над нами всеми один суд, божий. Но брат говорит, на место таких ставить надо.
– Слушай, Володь, я что зашла, – в путешествие собралась…
– На какие средствА, Маргоша?
– Думаю, Володь, думаю, есть разные пути.
– Какие, магические?
– Они самые, в десяточку попал.
– А что это среди зимы?
– Сил никаких нет. Что тебе привезти?
– Мне? Привези мячик.
– Какого цвета?
– Любого.
– А зачем он тебе?
– Люблю в руках что-нибудь крутить, когда думаю.
– Володька, мне казалось, что ты никогда ни о чем не думаешь.
– Думаю, Маргоша, думаю...

Вниз по лестнице сбегала Ленка, с лицом, внушающим окружающим комплекс вины.

– Мать, ты чего ребенку наболтала, какие чемоданы и машины?
– Я развиваю его воображение, Лена.
– Да что б мы без тебя делали?!

С тех пор, как Риточку уволили с передачи «Доброе утро, Москва!», жизнь для нее потеряла всякий смысл. Но самое отвратительное, что этот факт вызвал резкую волну презрения к ней в ее бывшем муже, в Ленке и в зяте, с которыми она была вынуждена жить в одной квартире, бывшей коммуналке. Чтобы держать фасон после увольнения, Риточке пришлось наврать, что у нее есть достаточные сбережения, и с тех пор она чувствовала подсматривающее за ней око домочадцев, особенно зятя. Однажды, когда она принимала ванну и растиралась махровым полотенцем, на нее «пал» пристальный и сильный взгляд, она чувствовала его физически. Проверив дверь, которая была надежно заперта на щеколду, она машинально посмотрела на потолок и под ним, в смотровом окне, проделанном в стене типовой коммунальной квартиры между туалетом и ванной, увидела морду зятя: его близко посаженные бесцветные глаза шарили по затуманенному стеклу, определяя спрятанный за ним контент. Риточка поняла: «мой тайник» выискивает и решительно простерла к зятьевой морде средний палец правой руки.

Выйдя из ванной в коридор и оглядевшись, нет ли Ленки, сказала:
– Ну что, извращенец, за голыми пожилыми бабами подглядываешь? А Ленка знает?
– Да я не по тому поводу, Бабуся.
– А мы не знаем, по какому поводу.

И уже про себя:
– Уроды, уроды не моей породы. Бежать, бежать!

В своей комнате Риточка заварила себе растворимый кофе и включила телевизор. Показывали Кубу. Розовые и ярко-синие американские кабриолеты стояли в ряд напротив Капитолия, поразительно похожего на Белый дом в Вашингтоне. Элегантные кубинцы в узких белых брюках и широкополых соломенных шляпах предлагали пёстрой толпе туристов экскурсии по Гаване. А какой ресурс для отдыха! Зимой на Кубе температура воздуха и океана двадцать семь градусов. На острове произрастает триста видов пальм – и с каждой падает сочный плод папайи, агавы, манго... В переулках гудят карнавалы: молодые стройные кубинцы и кубинки в ярких костюмах с пышными рукавами синхронно танцуют на ходулях. Необыкновенной красоты и энергии люди! Ни на кого не похожи – гордые, своенравные, в их жилах течет кровь индейцев, африканцев, испанцев, китайцев... Казалось, даже кот с восхищением рассматривал их с верхней книжной полки, но вдруг неожиданно спрыгнул, подошел к двери комнаты и уставился на ключ в замочной скважине.

Послышался шепот Дани:
– Бабушка, не открывай дверь, а то они ругаться будут, что я к тебе заходил. Просто послушай, хорошо?
– Хорошо.
– Иномарку, бабушка.
– Что?
– Привези иномарку.

Наступил вечер, пришло время зайти к «посмотрите – кто к нам пришел – диктор российского телевидения». Анатолий Васильевич, отец Зойки, институтской подруги, скончавшейся от инсульта, был Риточкиным подопечным. Взъерошенный и спившийся шишок платил ей за уход и на сегодня был единственным источником ее доходов, а также четвертым человеком (после кота, Дани и Володьки), который любил ее и уважал без «Доброго утра, Москва!», хотя и гордился ее телевизионным прошлым.

Он сидел на кухне и курил. Как всегда работал телевизор, и вновь показывали Кубу.

– Ритка, а я ведь жил на Кубе целых три года.
– Как вас туда занесло?
– Контракт у меня там был, когда я инженером в строительно-дорожном управлении работал. Сейчас я тебе кое-что покажу...

Шишок нырнул в узкий аппендикс коридора, стены которого от пола до потолка были заставлены старыми коробками, и в своих клетчатых тапочках, как на детских лыжах, проехался по узкой дорожке линолеума до большой комнаты, которая высокопарно называлась «гостиной». Было слышно, как заскрипела нижняя дверца шкафа полированной стенки, купленной на скопленные с женой «тринадцатые». Прошло несколько минут и короткими шажками он заскользил в обратную сторону. И под «наливай, Ритка, борщец! водочку охладила?» закрутился в воздухе какой-то предмет.

– Вот он, настоящий кубинский бейсбольный мячик, лови!

Риточка поймала. Мячик и вправду был хорош: кожаный, плотный, двухцветный. На бежевой его стороне был изображен красный американский кабриолет, а на коричневой – зеленый остров Куба.

– Анатолий Васильевич, помните вы мне про дачу свою под Владимиром рассказывали?
– До сих пор там бревенчатый дом стоит, Ритка. Больше скажу: свет я к нему подвел, и колодец есть.
– А печка?
– Дровяная, сам складывал.
– Анатолий Васильевич, дайте ключ, я там поживу.

У шишка вдруг волосы вздыбились, как у льва. Наверное, подумал: как так, а за мной кто ухаживать будет?

– А знаешь, Ритка, валяй, отдохни!
– А кто за вами присмотрит?
– Марина пусть свою зарплату социального работника отрабатывает, я проверил недавно в интернете, сколько она может получать, и выяснилось: восемьдесят тысяч рублей, во как!
– Значит, даете мне ключ?
– Если не сможешь свет зажечь или печку растопить, обратись к сторожу, Данилычу. Он серьезный мужик, все тебе подключит, чекушечку ему дашь, будет доволен.

На следующий день Риточка объясняла Володьке:
– Позвонишь Дане по этому телефону, ровно через неделю и точно во время перемены, когда уроки закончатся, понял?
– Да понял, Маргош, ты успокойся.
– Когда он выйдет за школьную ограду, подойдешь и скажешь: Маргоша просила передать тебе этот мячик.
– Мячик вроде я заказывал?!
– Подождешь, Володь, он с иномаркой, она ему понравится.
– Да куда денешься, понравится.
– И не забудь сказать, что я на Кубе.
– А на самом деле ты где?
– Не твое дело, Володь, на Кубе, понял?
– Понял, не дурак.

Площадь трёх вокзалов, Каланчёвская. Платформа 4, путь 6. Вперёд, дорога! Колёса стучат, чекушки звенят. Кто такой Данилыч, жив ли? Эх, Русь снежная, бескрайняя, куда несёшься? Белая равнина, полная луна, в атаку за Данилыча! За январское небо, за жизнь без коммуналок, за владимирскую дачу и потрескивающие берёзовые дрова в облупленной печке. Свет небес высоких, и блестящий снег, и саней далёких одинокий бег… Колёса стучат, чекушки звенят. Персик проснулся, выполз из кошачьей сумки-переноски на ламинированный пол вагона скоростного поезда «Москва-Владимир», отжался на передних лапах, выпрямив задние.

– Как будто из вязкой среды вынырнул… А ведь так и есть!

И Риточку охватила такая безудержная радость, такой хулиганский задор и детский восторг, что вдруг показалось – вся жизнь у неё ещё впереди.