Срок сурка

                Художественно-документальная повесть

Артёма посадили. Да, в тюрьму. Он не знает за что его осудили, сколько ему дали, и где он сейчас находится. Но, однозначно, проблемы у него не маленькие. Был ли суд, или так его закрыли? Что же случилось всё таки с ним! Как-то туманно всё здесь проплывает по голове! Хоть бы это был сон! Может он просто заболел, а это всего лишь какой-то бред?.. Возможно!.. Скорее бы проснуться! Что-то не получается пока! Всё же пока совсем не понятно, то ли на самом деле всё происходит, то ли это какой-то кошмарный сон. Дай Бог, чтобы это был всего лишь сон! А если нет, тогда что дальше? А вдруг если это вправду всё наяву, как же близкие? Жена, маленькая дочка?.. Постой! Куда все пропадает?..

...Слава Богу, это был всего лишь сон.

Конечно, же он не сидит и с законом всё у него в порядке. Сейчас он встанет и пойдёт на работу, точнее на службу! Куда? Как куда? В тюрьму, а если ещё точнее выразиться, то в колонию строгого режима. Он сам туда устраивался на службу ещё полгода назад. Не зря же ему уже как два месяца сниться этот кошмар. Как говорится, профессиональные сны мучают уже частенько нашего героя.

Профессиональные сны... Любой человек, работающий где-либо, не лишён “удовольствия” от таких сновидений. Кого-то он достигает уже в первые дни служения своей профессии, кое-кого с течением некоторого времени: месяца, может, даже и нескольких лет. Милиционер день-ночь, даже будучи дома и лежа в тёплой постели со своей любимой, гоняется за преступниками. Журналист берёт интервью у самого Дьявола. А что видит сотрудник зоны. Тот, который занимается не охраной, а, как говорится, надзором или воспитанием осуждённых. То есть проводит всё своё время внутри режимной территории, среди заключённых. Тут никогда ничто новое не происходит, здесь каждый день одно и то же, “День сурка” продолжается бесконечно. Время идёт быстро, уже год службы позади, а тебе и вспомнить-то нечего. Тогда тебя догоняют профессиональные сны. Догоняют и накрывают. Сны, где ты уже сам никто иной как отпетый жулик. Вернёмся на самоё начало.

Сюда Артёма Суркова пригласила родственница, работающая в этой зоне какой-то мелкой вольнонаёмной сотрудницей, в виде завсклада или продавца магазина. Она даже поговорила предварительно со всеми представителями различных служб по вопросу его трудоустройства. Узнав, что он работал уже несколько лет в органах, якобы обрадовались и с нетерпением ждали увидеть в своих кругах столь ценного специалиста. Они, с её слов, даже попросили поскорее поговорить с Артёмом и убедить поступить как можно не откладывая на службу именно в это учреждение.

Артём, скитаясь на рубеже тысячелетий на непостоянной работе в частных строительных компаниях и получая гроши, уже мечтал снова устроиться в какую-либо госструктуру. На военную службу по контракту, а в то время набор был лишь на горячие точки, его не взяли. Объяснили это тем, что недавно вышел новый закон, где запрещается брать на службу бывших сотрудников правоохранительных органов. Даже показали ту самую бумажку. На Север тоже никто не звал. Диплом учителя нужен был ему лишь для высшего образования, так что в сторону школы даже не смотрел. Он был холост. Жениться только собирался, перспективная достойная девушка появилась у него недавно. А тут родственница такую райскую работу нашла. В тепле, зарплата стабильная, безопасная работа, пенсия рано. Была-не была, поеду, решил Артём. Плевать на эту свободу. Скоро семья появится, а содержать чем-то надо её.

Родственница в первую очередь завела его в кабинет своего непосредственного начальника. “Заместитель начальника по тылу и общим вопросам капитан внутренней службы Лясенко А В” прочитал он на дверях вывеску. Тот пригласил Артёма присест на стул и маленько подождать, пока он закончит дела с господином, сидевшим уже в кабинете и пытавшимся что-то заместителю доказать. Посетитель был лицом кавказской национальности. У него пропадала крупная партия рыбы и куда-то нужно было её деть.
   – Послушайте, мне нужно, что жулики сыты были. Мне их надо чем-то кормить, понимаете? Не нужна мне твоя дорогая рыба! – говорит Лясенко.
   – Слушай, я же не подкоп вырыть под зоной и выпустить кого-нибудь предлагаю! Всего-то несколько тонн рыбы... – гнал своё кавказец.

“Подкоп?” – подумал тут Артём. Такое он уже где-то слышал. Точно, в милиции когда работал. “Зам начальника говорил: “Операцию “барьер” объявили, где акты, где протоколы? Чего вам не хватает? Может ещё операцию “гоп-стоп” ввести. Требуем все элементарное, никто сверхъестественное не просит, не заставляет подкоп в тюрьме делать!” ...Да!.. Видать подкоп и здесь самое плохое слово”.

Поставщик рыб таки ушёл, не добившись ничего. Зам по тылу даже был рад, что Артём зашёл вовремя, иначе тот всё ещё мозги бы ему канифолил. Лясенко вкратце рассказал о службе и о колонии. Сказал, что в его ведомстве вакансий нет, потому что в штате всего два офицера, остальные гражданские и посоветовал обратиться в отдел кадров. Предсказав, что, как новому человеку, предложат должность начальника отряда. “Это, значит, такая должность, типа участкового в ментовке” – подумал Артём.

В отделе кадров он в тот день так и не пошёл. Выйдя из кабинета, забрёл в столовую. В то время родственница там уже поваром работала. В зале играла музыка. Шансон. Одна за другой менялись песни тюремной тематики.
   – Эта столовая для зэков? – спросил он её, несмотря на маленький размер помещения.
   – Нет, для сотрудников, – услышал он в ответ.
   – Что, они эту мурку блатную слушают? – снова задал он вопрос.
Родственница лишь молча улыбнулась.
   – Наверно, им нравится, – ответил он сам себе. – Я пойду, ладно, домой. Что-то мне здесь не нравится всё!
   – Иди.
Он в тот же день уехал из города. Мысль устроиться на зону выбросил из головы.

Прошло три месяца. Родственница приехала и снова поведала “приятную” новость. За последний месяц повыгоняли всех алкоголиков и взяточников, что работать некому стало. “Там все тебя ждут. Зря ты всё не решаешься! На весь золота там тебя ценить будут, там работать-то некому!” – запела очередной свой рассказ родственница. Уговорила. Снова. Он поехал с ними на другой же день.

В отделе кадров его как, второсортного кандидата, направили на собеседование самому начальнику учереждения... Почему второсортного? Потому что, гражданин, который уже в силовых структурах уже работал, но затем уволился, всегда у начальников и кадровиков вызывает недоверие. Причины увольнений могут быть разные, но чаще, больше половины из всех, выгнаны за какие-либо проступки. Хотя у них в заключении так же пишут, “по собственному желанию”. Даже если ты сам решил уволиться, например: график работы не устроил, или временно появилась возможность заработать на жилье, или не дают перевод на другую местность или организацию и так далее. Причины увольнения бывают разные как и везде. В таком случае тебя будут долго уговаривать, чтобы ты остался, несмотря каким бы разгильдяем в их глазах ты не был. Пока ты работаешь, ты всегда бесценный и незаменимый. Но тогда, когда ты всё-же решил окончательно уйти, начинают искать косяки в твоей работе и находят. А заявление тобой давно уже написано, передано и оно ждёт свой звёздный час в нужной папочке... Всё! Ты свободен. Но есть один нюанс, не ты их кинул, а они тебя под задницу пнули. Однако, всё это с моральной точки зрения. Юридически, если ты сроки контракта не прервал, проблемы никому не создал, оформят более или менее благопорядочно.

Вот он и Артём в надежде получить второй шанс, стоит в кабинете полковника. Они оказались немного земляками.
   – После милиции здесь тяжело работать. Очень тяжело. Система здесь совершенно другая. Многие бывшие сотрудники милиции, просто не могут работать в зоне. Я сам очень давно так же перешёл оттуда. Нас было двое. Товарищ мой не смог работать, ушёл. Я остался. Было очень тяжело. Кто работал в колонии, так же там не смогут работать. Так что я тебя предупредил. Я тебе добро даю оформляться, но будет очень нелегко...
 
Артём вышел на улицу, подумал минут пятнадцать на скамейке и вернулся в отдел кадров.
   – С начальником поговорил. Мне нужно подумать, – сказал он.
Весь вечер подумал он дальше. “Не стоит!” – решил твёрдо он после, утром уехал себе домой на малую родину.

Прошло ещё два месяца. Работу пока так и не нашёл. Похоже что и не найдёт. Женился. Прошла свадьба. Молодая супруга готова уехать с ним и на край света. Лишь бы у него была достойная и постоянная работа. Родственники их звали к себе, на ПМЖ в свой город, где та самая колония расположена...

Почти вся родня его живёт в одном городе. Сюда тридцать с лишним лет назад приехала с мужем тётя Артёма. Не случайно, не понаслышке. До этого сначала по направлению из комсомола попал брат её мужа, как строитель. Встретил комсомолец здесь свою комсомолку, полюбили друг друга, поженились, пожили вместе, поняли, что здесь “рай”, сразу же постепенно и всех своих близких родственников начали сюда перетягивать. А что тут плохого? Для жизни здесь все условия. От родной деревни всего лишь каких-то сто километров, всегда есть возможность съездить, повидать своих родителей и других родственников. Город не большой, немного до сорока тысяч жильцов не дотягивает. Снабжение неплохое. Горная промышленность, помимо есть ещё около десятка мелких предприятий. Город даже на первый взгляд выглядит относительно современным населенным пунктом. Частного сектора мало, в основном здесь пятиэтажные хрущевки. Историческая часть уничтожена, из-за расширения границ месторождений в советское время, на её месте торчит огромная дыра от карьера.

Тем не менее Артёму этот город никогда не нравился. Ему кажется, что из-за обилия там или скопления родственников. К этому времени уже во дворе был конец девяностых и начало двухтысячных. Появилось уже второе поколение их династии в этом городе. Молодежь, правда сразу уезжала в другие города. Тётки своих детей не смогли удержать, но продолжали звать племянников и племянниц. Кто-то из родни из числа молодожёнов приезжали на время жить, однако сразу, став на ноги, так же отсюда уезжали. А как же не уехать? Ведь заводы уже не работали, климат высокогорный, тяжёлый, учебные заведения и больницы начали закрываться. Почти наполовину стало меньше населения. Даже райцентра здесь никогда не было, он находился в соседнем городе. Единственным местом, где можно было работать, оставалась колония.

Наконец, он решил всё же устроиться на службу в эту зону. Собрав все нужные документы, Артём поехал в областной центр проходить медицинскую комиссию. Он быстро нашёл нужный ему адрес. Поликлиника тюремного ведомства области располагалась в подвале четырёхэтажного здания. Управление исполнения наказания уже не подчинялось министерству внутренних дел и отделилось, видать, от них окончательно. Но, наверное, собственным зданием они пока не успели обзавестись. Этому жалкому на сегодняшний день существованию медучреждения Артём нашёл быстроё своё объяснение. Да и само здание, по всей вероятности, стояло на границе двух городских районов миллионника. Потому что на одной стороне с торца было написано “Кировское”, с другой “Менделеевское районное управление внутренних дел”. Приём вёлся по предварительной записи, поэтому кабинеты он прошёл без лишней толкучки и нервотрёпок.

С документами и справками у Артёма было всё нормально, на здоровье он не жаловался. Дело было, как говориться, к вечеру. Тест на психику пройти и можно ехать домой. Здесь нужно быть, конечно, повнимательнее. Когда в милицию устраивался, такую оплошность допустил, что дали ему максимум испытательного срока, из-за этого целых полгода трудился за мизерную зарплату. А всё из одного вопроса. Артём прочитал: “Когда я слышу странные голоса, меня это очень настораживает”. Он ответил “Верно” и понеслись от психологов после вопросы: “Почему так ответили? Что Вы слышите? Когда всё началось? Зачем Вы тогда так ответили?” Нужно было лишь повнимательнее читать вопрос, где написано было: “Иногда я слышу странные голоса, и это меня очень настораживает”. Отвечая на тесты психофизиологической лаборатории, всегда стоишь перед вопросом: “Пан или пропал?”. Это типа допроса без адвоката или разминирования взрывчатки. Отвечаешь вроде на самый банальный вопрос однозначно, а психологи так всё исковеркают. Есть, конечно, очень лёгкие вопросы. Многие советуют в ответах быть искренним и не врать, хотя в то же время слишком наивным быть ни к чему. Такой вопрос, например, вообще головоломка. “Я любил своего отца.” Ответов только два: верно и неверно. Конечно, здравый человек ответит “Верно”. Но где гарантия того, что психолог не задаст тебе дополнительные вопросы типа: “Почему любил, а что теперь вы его не любите?” Сирота сразу ответит: “Он умер”, тогда держал следующий вопрос: “А разве покойных родственников перестаешь любить?”.

Ну в общем так. Артём спокойно ответил на все вопросы, теперь он знал точно где и как нужно нажать на клавиши. Но на этом только комиссия не закончилась, оказывается. Принесли ещё несколько тестов на бумаге. Их он тоже решил. Спросили как понимаешь поговорку “Толочь воду в ступе”, он тут же объяснил им своё понимание мира. После дали ещё листок с пяти десятью вопросами, там была проверка на грамотность. Затем, когда он всё ответил, подошла женщина, приложила свой индикатор, что-то написала на листке. Тут же подбежала к другой женщине и со словами: “Тридцать восемь!” – всунула ей ответы. Та женщина удивленными глазами посмотрела на Артёма. Тут подошла третья. Артём понял, что из пятидесяти он ответил правильно на тридцать восемь вопросов. Задачи были не сложные, и он был уверен, что правильных ответов должно быть несколько больше. Поэтому он огорчился, однако дамочки наоборот начали его тут же хвалить.
   – Как? Как? Как? – заохали девушки из лаборатории.
   – У меня высшее образование, – спокойно ответил он, вспомнив, что в тюрьму на работу после института неохотно идут.
   – Ну и что?! – однако ответили женщины, – знаешь, сколько у нас людей с вышками.
Скоро проверка мозгов и других частей тела Артёма Артуровича закончилась и он уехал себе в деревню. Ждать вызов и наслаждаться гражданской жизнью.

Через четыре месяца позвонила родственница и что-то сказала. Домашняя междугородняя связь была не лучшего качества, но Артём понял, что зачем-то нужно ехать в зону.

Когда приехал в штаб, так здесь называется контора или офис учреждения, выяснилось, что ему уже сегодня нужно выходить на службу. Оказывается, кадровики уже всё оформили, даже запрос на звание в главное управление заслали. А Артёму нужно было, оказывается, сразу уволиться с прежней работы и ехать с вещами в город. Он работал корреспондентом в небольшой районной редакции телевидения. Руководитель недавно лег в больницу со своим нестрашным недугом, и Артём уже, несмотря на свой скромный опыт, временно возглавлял то самое учреждение.

Ему пришлось вернуться в район, все эти обязанности и материальную ответственность срочно перебросить на старшего оператора, так как второй корреспондент так же находилась на больничном, и ехать в город. В город, обустраивать свою будущую жизнь и жизнь своей крохотной семьи. Перед прощанием с коллегами редактор телевидения, очень грамотный журналист тридцатилетним опытом, который в своём карьерном быту преуспел и стать последним первым секретарём райкома партии сказал:
   – Жаль. Ты писал прекрасно. Что тебе там обещают?.. Да... Такую зарплату при всём моём желании дать я не смогу.

Так закончилась карьера Артёма, как не состоявшегося журналиста. Начал он работать начальником отряда лечебно-исправительного учреждения для  наркоманов. Здесь сидели зэки, кому суд назначил принудительное лечение от наркозависимости. Среди заключённых были местные не только из этой области, а так же из Москвы, то есть осуждённые столичными судами. Среди них очень много лиц из южных и кавказских республик бывшего Советского Союза. Принудительное лечение должны были вот-вот отменить законом, и колонии предстояло стать в скором будущем обычной зоной строго режима, но всё это только оставалось лишь в планах и ничего больше.

Артёму вверили карантинный отряд, бывший его начальник собирался переводиться в другую службу, и за короткий срок ему поручили ввести в курс дела своего приемника. Без пяти минут оперуполномоченный оперативного отдела младший лейтенант внутренней службы Суворов, который сам всего четыре месяца успел прослужить в ведомстве, в течении недели всё ему успел рассказать и показать.

Первые два дня он только тем и занимался: проходил инструктажи и собирал различные подписи. Первым прочёл инструкцию зам начальника колонии по воспитательной и кадровой работе, то есть замполит, капитан Тотенко. Он курировал на ряду с отделом кадров и их службу.
   – Ты куришь? – спросил он.
   – Нет!
   – Слава Богу! – обрадовался замполит. – Соблазна здесь очень много. Не поддавайся. Жулики пачкой сигарет могут тебя купить.
   – Понятно. Вроде, не жадный я. Думаю, справлюсь.
   – Иди, работай тогда.

Вторым беседующим был его непосредственный руководитель, который чуть ниже по рангу, чем Тотенко, начальник отдела воспитательной работы с осуждёнными капитан Алиев.
   – Если задача режимников и оперативников заключается в карательных мерах, у нас в отличии от них обязанности несколько иначе: мы должны решать проблемы осуждённых.
   – Понятно. Разрешите идти.

Зона напоминала маленький город. Бараки, так называемые отряды – это жилые дома, промзона – завод, штаб – администрация, дежурная часть – милиция, медсанчасть – больница, амбулатория – поликлиника, даже баня, библиотека, школа, ПТУ и клуб есть здесь. Суворов его сегодня, проходя по коридорам амбулатории, завёл в один из кабинетов. Не знаю, зачем врач им нужен был. В кабинете сидел невысокого роста лысый усатый мужичок, в камуфляже и тельняшке с погонами старшего лейтенанта, вылитый Розембаум. “Кстати, Розембаум – ведь тоже врач по основной профессии” подумал тотчас Сурков.
   – Чай будешь? – предложил “врач”. Артём отказался, что не стал делать Суворов. Хотя тот его и не спрашивал, а сразу начал наливать. Понятно, ведь он, в отличии от Артёма, здесь находился не первый раз. – Вижу, что с тобой тяжело будет работать. Что я тебе в напутствии могу сказать. Актив сразу строй по стойке смирно. Не надо с ними церемониться “Вася, Петя”, – продолжил хозяин кабинета. Активом здесь называют дневальных, бригадиров, комендантов и старшин, которые помогают сотрудникам колонии в организации жизни в зоне. Артём понял, что, оказывается, этот тип вовсе не врач, а оперуполномоченный, курирующий карантинный барак, то есть кум нулевого отряда старший лейтенант Песков. Теперь им впереди предстояли долгие годы и трудная задача вместе работать, отвечать за порядком и бытом в отряде.

В течении этих первых дней с ним беседовал и пожарный, и оперативник по собственной безопасности, а напоследок завели в кабинет первого зама начальника колонии, который курировал вопросы безопасности и оперативной работы. За столом сидел молодой высокий лейтенант и серьезным видом смотрел на него. “Наверно,
адъютант зама”, – подумал Артём. Зам стал быть как минимум подполковник, или по крайней мере, майор какой-нибудь”, – размышлял он. Только напрасно ждал он другого человека, замом был этот самый господин. Мягков была его фамилия. Ушастый и носатый тип, вылитый особист, хотя Артём в армии особистов никогда не видел, но именно таким он их представлял, задал вопрос:
   – В какой должности служил в милиции?
   – Постовой и участковый, – ответил Артём.
   – Будешь на сутках или в день-ночь, выполняй указание дежурного!
   – Понятно.
   – У меня всё!

Артём даже сразу не догадался, почему он делит один кабинет с начальником первого отряда. В бараке карантина не было для этого помещения. Шёл капитальный ремонт здания, потому временно он заседал в ближайшем отряде у коллеги. В первом бараке живёт хозобслуга, то есть все работники столовой, пекарни, пожарки, бани, даже штрафного изолятора со своими дневальными, старшинами, уборщиками. Также здесь содержались все, кто трудились в школе, клубе, дежурной части, элиты секции дисциплины и порядка, ну и конечно медсанчасти.

Всю управленческую работу здесь выполняли сами зэки. Задача Артема была в их контроле и фиктивном вмешательстве. Почему в фиктивном. Потому что прекрасно понимал: он мало что здесь решал. Здесь больше всех думал оперативный отдел и их руководители. А остальные все только делали вид, что что-то здесь решают.

Смена начиналась в восемь утра. Зона находилась в километре от западного конца города в сторону бескрайних гор и елово-пихтовых лесов. Сам город, хоть и небольшой, простилалась на пять между скалой и болотистой долиной. Одни ходили пешком, а некоторые на машинах или автобусе. Автобус собирал сотрудников по городу по два рубля за проезд и вёз до работы. Многие к тому времени, в основном мужчины, обзавелись и собственной автомашиной и добирались до места службы сами. У кого ещё не было своей авто, тем приходилось ждать ПАЗик на ближайшей к месту жительства остановке общественного транспорта. Когда утром автобус подъезжал к колонии, возле КПП, то есть контрольно-пропускного поста или пункта образовалась нехилая толпа. И каждый человек до того, как стукнет в часах ровно восемь, старался оказаться на территории внутри колонии. Иначе за неявку вовремя на службу любой мог похлопотать себе на голову очередную неприятность. Всё контролировалось. И сотрудник на пропускном пункте регистрировал, и ближайший к выходу «кукарь» по указанию вышестоящих начальников исправно записывал: кто, во сколько заходит и выходит за пределы режимного учреждения. И не только во сколько, но и как, чем, с кем и так далее. «Кукарями» здесь называют осуждённых, так называемых членов секции дисциплины и порядка колонии. Для них специально построены маленькие будочки по всей территории колонии, они там посменно день и ночь следят за передвижением осуждённых по зоне, нажатием кнопки открывают калитки между разделёнными участками внутри учреждения.

Однако для более эффективного воздействия на подчинённых, руководство решило, что не будет лишним и то, что «кукарям» не помешает заодно слежка и за самими сотрудниками колонии. Потому система эта работала. Работала годами, причём безотказно. Они записывали всех, кто, когда заходил в зону: вовремя или с опозданием. Служивый брат к этому не особо то и придавал значения. Для них служба начиналась за воротами колонии, чего не скажешь о женщинах-сотрудницах, которые привыкли к пунктуальности.

КПП пропускал максимум по три человека, чего требовало положение о режимном заведении. Так что сложилась обстановка парадоксальная. Транспорт учреждения довозил людей за пятнадцать минут до начала смены, а те попадали в неё как Бог повелит.

Проблема ещё была в том, что женщинам по территории нельзя было передвигаться одним. Понятно, колония чисто мужская и дело в изнасилованиях и тому прочих деяниях и связях. С другой стороны дамы хоть и добирались до своих мест дислокаций, то есть кабинетов, цехов в сопровождении сотрудников-мужчин, однако затем просто оставались одни. Причём, в большинстве случаев они оставались одни на протяжении всей рабочей смены в окружении осуждённых, причём находясь даже и на немалых расстояниях от своих сослуживцев из другого пола.

Женщины также не смогли покидать своё рабочее место и в конце, и во время смены без сопровождения мужчин. Такие правила действовали круглые сутки и круглый год. Утром женщины подолгу скапливались в локальной зоне за пропускным пунктом, а контролёр их не запускал на территорию колонии, пока не появится сопровождающий. То есть так называемый второй пост по три человека пропускал, а первый пост ещё держал, пока не покажется среди них хоть один мужчина-сотрудник.

Женщины знали это. Заранее даже заботились, кто их будет сопровождать сегодня и выискивали из задней толпы человека, который пройдётся с ними рядом хотя бы первые за воротами пятьдесят или сто метров. Более наглые дамы хватали первых попавшихся мужчин, которые терпеливо ждали свою очередь, и впихивали в свой не мелкий ряд, в надежде попасть в свои кресла чуть пораньше своих неудачных сослуживцев. А женщин много, как внутри колонии, так и за. Мужчины очередь не занимают. Их женщины сами запускают в зону. Правда не всех, достаточно и одного с яйцами. Бывает сотрудник-мужчина сам торопится в зону – это подарок для прекрасной половины. Главное, пройти через следующие ворота. Прошлись два шага с мужиком, а дальше там уже кто налево, а кто и направо. Дальше уже не следят, ведь зона-то большая. Главное формальность соблюдена. Ушла наша сотрудница и поминай как звали.

Попадает в какое-то время и начальник отряда в зону. Приходит в свой отряд, то есть в барак с его обитателями и прилегающей территорией. Отряд – это сто двадцать зэков. У каждого человека, кто оступился когда-то, своя жизнь до того, как попал сюда и после, то есть сейчас. В колонии живут все по режиму. Но это не армия. Это такая специфичная жизнь. У каждого осуждённого за плечами целая биография, какая бы она не была. У кого она и достойная, а у кого и не очень. Не буду усугубляться в эту тему, так как это не та область, которую мы взялись осветить. Мы не имеем на это право, если так можно сказать, тем более не имеем достаточно глубоких познаний и испытаний в этой сфере. Считаем, про это должны писать те самые отсидевшие люди, тем более уже не одна строка написано ими про те годы, проведённые в местах не столь отдалённых. Проще говоря, им лучше знать. Но мы напишем о своём. Да, о службе в воспитательном отделе исправительного учреждения господина Суркова Артёма Артуровича дальше будет идти повествование.

День начинается с того, что Артём должен собрать информацию от старшины отряда, дневальных, как они провели эти злополучные сутки без него. Возможно, не всю информацию они ему дадут, но тем не менее элементарное расскажут. Самую мельчайшую новость они давно уже преподнесли оперу и их начальникам.

После приходят и смертные жулики со своими жалобами, если, конечно, дневальные их к нему подпустят. Жалобы разные. Кому заявление подписать на дополнительное свидание. За такое конечно, он двумя руками. Однако, в колонии комната свиданий не резиновая. Потому и приходится выворачиваться. Всем не угодишь. Идут за ним заявления на дополнительные посылки и бандероли. Тут, конечно, всё попроще. Надзорные жалобы несут, их он должен унести в спецотдел. Заявления на телефонные переговоры с родственниками так же не перестают быть актуальными.

Начальник отряда должен быть и психологом, и педагогом для своих подопечных. Жуликов много. У каждого своя статья. Этот убил человека. Быть может он лишил человека жизни по неосторожности, возможно ранее не судим был, может и вовсе не так. Другой украл, не первый раз мотает срок. Третий не понятно за что конкретно, однако осужден за сбыт наркотиков.. Всех их в один ряд ставить, конечно, не благоразумно. Кто-то может быть здесь случайно, а кто и выбрал свой путь осознанно, кого отступиться изначально заставила нужда, кто просто работать не любил, но мечтал о красивой жизни, у кого кулаки вечно чешутся, кого водка погубила. Судьбы уголовников разные. Поди разберись, кто есть кто. Есть конечно приговор, где обо всем написано. Однако не стоит торопится. Может стоит поговорить, пытаться выяснить, в чем причина появления данного человека в местах заключения. Естественно, начальник отрядя не Всевышний и не умнее следователя, тем более судьи. Тем не менее его должностные инструкции обязывают этому.

За тем последуют и предложения старшины отряда, то есть самого главного осужденного по бараку, по улучшению жилищно-бытового условия жуликов. Старшина отряда или завхоз – это самый старший дневальный или активист барака, который назначается оперотделом, либо заместителем начальника колонии по оперативной работе и безопасности.

Жилищно-бытовые условия – это самый больной вопрос для Артёма. Тут гораздо больше придётся тратить нервов для решения этой постоянно возникающей проблемы. Не любит он ту нагрузку в силовых структурах, где практикуются хозяйственные, строительные вопросы и тому прочее, не относящиеся к прямым обязанностям людей в погонах. Ведь хозяйственными вопросами не силовики должны заниматься, есть для этого гражданские люди. Просто противное зрелище, какая же эта ужасная система. Причём не одна уголовно-исполнительная только, а всё силовое крыло государство этим заражено. Военные просят деньги у родственников солдат на всякие там ремонты, менты по организациям ходят спонсоров ищут. Когда же этот бардак закончится, мечтал Сурков всегда. Тем не менее пока этим делом заниматься ему придётся. Придётся ещё не один год и неизвестно, когда всё это прекратится. Возможно, никогда. Ну а Артёму остаётся лишь двигаться в той системе, ведь ничего в этой политике не решал, а всё исходило сверху.

В зоне проводились ремонты бараков и других зданий силами и средствами самих осуждённых. Ремонты длились непрерывно. Менялись старшины отрядов, они с заступлением на должность начинали коситься на не тот цвет обоев, не на тот форму плинтусов и тому подобное. Они искали богатых зэков, находили их и загружали начальников отрядов. Тем более такие действия старшин поощрялось со стороны руководства учреждения. И так каждый год, и длится это на долгие месяцы, и от этого “отрядник”, то есть начальник отряда, никуда не денется. Разумеется, не сотрудники делают ремонт. Этим занимаются сами зэки. Но Артёму Суркову, как начальнику отряда, нужно снять или перевести деньги, заказать или закупить в магазине в городе всё необходимое и привести в зону. Затем как-то их списывать. Если бы только стройматериалы. В бараках нужно и электроприборы, аквариумы, канцелярия. Все, чтобы осуждённые не были оторваны никоем образом от внешнего мира, не потеряли человеческий облик. А кто уже их потерял, могли постепенно вернуться к нормальному пониманию свободного мира.

После получасового “приветствия” отряда, он бежит в штаб жилой зоны. Перед этим Сурков ещё должен сделать обход по отряду, проверить порядок в бытовых помещениях, однако на это у него времени нет. В полдевятого он обязан сидеть на оперативном совещании при заместители начальника колонии по воспитательной и кадровой работе. Замполиту капитану Тотенко подчиняется кроме политического, так по старому иногда называют отдел воспитательной работы с осуждёнными, и отдел кадров. Но те в данном мероприятии не участвуют. Они находятся за зоной. Здесь начальники отрядов только сами, с ними же присутствует и их непосредственный руководитель – начальник отдела воспитательной работы с осуждёнными капитан Алиев. К их отделу косвенно подчиняются так же психологи и социальные работники.

Эти два товарища руководителя перекрестно начинают грузить подчинённых вопросами о том, что сделал уже и что планируешь сегодня. Благо, Сурков не один. Начальников отряда всего одиннадцать, а самих отрядов четырнадцать. Трое сотрудников имеют в своем подчинении по два барака. Потому что отряды по численности зэков не одинаковые. Где сто тридцать, а где и всего тринадцать человек, распределённые по режимным и оперативным соображениям. Один барак карантинный, там кроме активистов временно содержатся вновь поступившие в колонию. Для осуждённых хозяйственной обслуги зоны выделен отдельный барак. Есть ещё один отряд для лиц со строгим условием содержания, а люди с обычными и облегчёнными условиями живут вместе. Так как учреждение лечебно-исправительное, то и режимы разные: строгий и общий. Они так же, кроме хозобслуги и карантина, по режимно раскиданы по разным отрядам. Подельники по уголовным делам тоже должны жить в разных локальных участках. Решетчатым забором и колючей проволокой так называемые локальные участки с их курилками и прилегающим плацом разделены бараки строгого режима. Замки на дверях между локальными участками открываются дистанционно дежурившими осуждёнными из секции дисциплины и порядка, которые сидят в небольших будочках на расстоянии видимости. Теми самыми, ранее упомянутыми “кукарями”.

Так же распределяют по рабочим отрядам зэков по цеховой принадлежности. В промышленной зоне, что находится внутри колонии, имеются шлакоблочный, пимокатный, деревообрабатывающий, ремонтно-механические цеха, гараж, автосервис, крольчатник с курятником.

На оперативке выступает ещё и начальник отряда, который дежурил в ночь с 16 до 8 часов по жилой зоне. Он доводит до всех произошедшие события за ночь. Были ли какие-либо нарушения режима осуждёнными, как проходила беседа с теми, кто содержится в штрафном изоляторе? Были ли у кого из них вопросы? Если есть кое-какие материалы, акты, постановления для исполнения, то они передаются новому дневному дежурному по жилой зоне. Кроме обходов территории и помещений, ночью один раз начальник отряда должен осмотреть внутреннюю охранную зону по периметру колонии длиной полтора километра. Осмотр периметра нужен не только для проверки на предмет побега или взлома, но и для выявления случаев перекидывание через забор из воли запрещенных предметов.

Оперативные совещания при заме утром проходят сжато и ускоренно. После все в спешном порядке разбегаются. Начальники отделов и замы к ещё вышестоящему начальству на другую планёрку. Начальники отрядов с папками так же бегут за зону, только не на планёрку, а работать: кто в отдел специального учёта, кто в бухгалтерию. 
Подходит время обеда осуждённых. Как правило по времени совпадает и с личным обедом сотрудника. А сотрудники отдела безопасности, или по-старому режима рвутся и мечутся, если кто-либо из начальников отряда вдруг не присутствовал на том самом мероприятии. Артём обязан контролировать запуск отрядов в здании столовой. По крайней мере так считают эти режимники. Но это пока. Со временем произойдут изменения в политике руководства, и вся эта братия будет специально ждать, пока сам начальник отряда не явится и по карточкам учёта осуждённых лично не начнёт запускать для приёма пищи. Бывали уступки, не особо следили, чей отряд и кто именно должен был явиться туда. Поэтому начальники отрядов в одно время начали приходить на выручку и прикрывать друг друга. Какая разница, свой один отряд он контролирует или несколько чужих, всё равно он из столовой пока никуда не сможет уйти. Берет он стопку карточек и громко произносить фамилии, а те, то есть осуждённые называют чётко своё имя и отчество, затем проходят в зал и занимают места в столовой. Наконец, когда все усаживаются, он проходит по рядам, и обращает свой взор на предмет того, не обидели ли вдруг кого-либо с едой или там посудой. На счёт этого, слава Богу, никогда проблем здесь не возникало. На это и надеялись представители воспитательного аппарата. Потому, чтоб беречь свои ноги, они грели свои задницы на трубе отопления, что находилась прямо на входе этого заведения.

Однако наведывался часто сюда руководитель режимного отдела или его заместитель и делали замечания. Но те их слова ничего не меняли, так как начальник отдела режима, хоть и имел высокое покровительство со стороны начальника колонии и его заместителей по своей линии, однако у них не было никакого юридического права указывать что-либо представителям воспитательного аппарата. Потому на них регулярно стучали начальникам и заместителям. Постоянно начальник отдела режима майор Балаков и матерился, и жаловался даже на то, что начальники отрядов не обыскивают выходящих из столовой зэков. Обычно выносят хлеб, чтоб затем протащит его в промку, что является нарушением, и режимники с этим беспощадно боролись. Но данной ерундой ни один из начальников отрядов не занимался. Тем более в числе их находились люди, которые в прошлом не один год проработали в органах милиции. Потому, их не старались брать в оперативные и режимные службы из-за их излишней доброты и привязанности к законности. Для них эти жалкие режимные мероприятия считалось низкими и не совсем обоснованными нормативными документами действиями. Потому эта пара тройка начальников отряда, которые за плечами имели не одну сотню раскрытых, в том числе тяжких и особо тяжких преступлений, молча и насмешкой наблюдали за деяниями своих коллег из режимной и оперативной службы.

Промка или промышленная зона отделялась от основной жилой зоны кроме стен различных зданий и забором с воротами, на котором так же висела колючая проволока. Каждое утро осуждённые, а также до и после обеда, затем и вечером проходили через эти ворота между зонами. После и ночная смена проходила такие же процедуры. Естественно, не без участия сотрудников, которые их считают и обыскивают. В первое время начальники отрядов вообще не участвовали в данных мероприятиях. Но со временем и их начали привлекать для съёмов бригад с рабочих мест. Хотя, по приказу, они должны были лишь присутствовать, и то если в бригадах были люди из вверенного ему отряда. Производственная зона была не малая и людей нужно было обыскивать на предмет того, что люди из промышленных объектов могли вынести в бараки опасные предметы, которые могли нанести вред себе и окружающим. Но систему режима постепенно довели до того, что и продукты питания, и одежда не установленного образца начали подвергаться изъятию. Сурков, чьё чутьё ментовское редко подводило, старался всё своё внимание сосредоточить лишь на опасные предметы, но не всегда получалось, так как режимные требования стали всё жёстче и круг предметов, на которое нужно было смотреть стал всё шире и шире.

В местах лишения свободы как и у жуликов, у сотрудников тоже есть свои криминальные прозвища. Причём, у всех до единого. Все об этом знают, однако не каждый служащий там интересовался тем, как кличут его за спиной жулики. Зэки сами дают работникам администрации погремухи и их используют лишь в своём кругу. За много лет службы сотрудник так и может не узнать своё погоняло. Артём так же не обделён данной почестью, хоть он и не знает до сих пор, как его величают в криминальном мире. И не узнает. Ведь в лицо ему даже гражданином начальником многие стараются не обращаться, а лишь Артём Артуровичем. Бывает иногда и по ошибке кто-либо может легко обозвать его Артур Артуровичем, Артём Артёмовичем либо Артур Артёмовичем. Однако, в отличии от некоторых других сотрудников, Сурков на злится на это и не грозится этим беспечным, да бесправным осуждённым последствиями и расправой.

Каждый день старшина барака приходит к начальнику отряда со своими предложениями. Разумеется, не все идеи из его уст понравятся сотруднику, однако сразу игнорировать его глупую затею не стоит. Нужен компромисс. Иначе он сию же минуту побежит оперотделу или начальнику. Если он найдёт поддержку там? В данном случае можно перестраховаться, и самому зайти начальству и всё объяснить заранее. Это такие вопросы: кого-либо срочно закрыть в штрафной изолятор, привезти в течении дня какой-нибудь стройматериал и так далее, многое другое, которые часто могут вызвать разногласие. Но Артём даже при таких обстоятельствах не спешил бежать к руководству и оставался при своём мнении. Потому в первое время у него происходило всеобщее недопонимание и с активистами, и с оперчастью колонии.

Сегодня Артём приехал дежурить в ночь. По графику с двух до полтретьего он должен пройтись по внутреннему периметру учреждения и убедиться в отсутствии следов взлома, перекида или ещё что-нибудь противозаконного. Периметр – это охранная зона вокруг учреждения между тремя заборами. Внешний периметр контролирует отдел охраны, а внутренний все другие службы колонии.

Что такое перекид? Кто-то может закинуть запрещённые предметы про предварительному сговору или без него через забор внутрь колонии. Может всё это полететь и в противоположном направлении. Но некоторые предметы могут зависнуть и в пределах самого периметра. На предмет их выявления дежурившие по жилой зоне сотрудники и должны его осмотреть каждые два-три часа. Сегодня Сурков обошёл и вернулся, как обычно, ни с чем. Однако шедший за ним через два часа другой сотрудник принёс пакет с гражданской одеждой. Подвела Артёма невнимательность, да и не думал он, что гражданская одежда может стать предметом перекида. Кому это нужно? Однако любой посторонний предмет должен был быть замечен и удалён из запретной зоны. Таковы правила службы. Разумеется, это была проверка бдительности, проведённая со стороны оперативников. Ведь в противном случае можно было пытаться доказать, что данный перекид произошёл после Суркова. Наказать, не наказали, но Артёму дали понять, чтобы он далее со своим уставом на рожон настоятелям чужого монастыря не лез.


Дежурство по жилой зоне проходят все начальники отряда по очереди, согласно графика. С учётом количества сотрудников отдела оно приходит раз в десять дней. Соответственно, как в день, так и в ночь. Ночью дежурный по жилой зоне не один раз обходит всю зону, иногда и с младшими инспекторами группы надзора. Участвуют и в ночных проверках осуждённых. В свободное время занимается в своём кабинете документацией. Основном документ – это индивидуальные карточки для беседы с осуждёнными. Каждые три месяца, а с некоторыми зэками и каждый месяц начальник отряда проводит личные беседы воспитательного характера на разные темы по своему плану. О чём он делает записи в карточке. Для прибывших осуждённых из следственного изолятора заводит новые карточки, при убытии человека в другую колонию вкладывается в личное дело для перевода. Кроме этого много времени занимает подготовка документов для административной и дисциплинарной комиссии. На административной комиссии осуждённых рассматривают для условно-досрочного освобождения или перевода в облегчённые условия содержания, а на дисциплинарной  накладывают взыскания.

Что не скажешь о дневном дежурстве, где абсолютно нет свободного времени. Позорным мероприятием считается сопровождение машины с мусором и контроль за его погрузкой. Через день в зону заезжает самосвал КАМАЗ за мусором. Грузят бытовые отходы лопатами вручную осуждённые из числа обиженных. Эта низшая категория заключённых. Задача сопровождающего сотрудника, чтоб никто не влез в помойную массу в целях побега. Хотя машину всё равно ставят на шлюз и выпустят только не ранее половины пятого, после подсчёта количества осуждённых, который проводится три раза в сутки

Даже кобыла с повозкой, которая так же заезжает через день в колонию, не делает лишнего шага без участия самого дежурного по жилой зоне. Рулит кобылой старик –  вольнонаёмный работник учреждения. Заезжает он за пищевыми отходами в столовую. Деду доверия нет, он при всём желании не уследит и за кобылой, и за грузом. Потому и его сопровождают люди в погонах во время своего дежурства. Ведь зэк может спрятаться и в отходах и спокойно выехать за зону. К тому же и старик во время следования по территории зоны громко орёт матом. Типа кобыла не слушается, но, скорее, чтобы всем показать, что он тоже работник. Ведь осуждённым нельзя материться. А ему можно.

Один из ежедневных работ – доставка писем. С утра начинаются вопросы и обращения типа: «Здравствуйте, Артём Артурович! А вы сегодня за зону пойдёте? А письма захватите?» «Да», – спокойно отвечает тот. Будто, не каждый день Сурков за зону выходит и не приносит им эти письма. Попробуй не захватить. Это, конечно, не трудно для него. Тем более, это прямая обязанность начальника отряда. Он по пути за зону обязательно заглянет к цензору за почтой. Письма обычно приходят каждый будний день. Их сотрудница-цензор заранее вскрывает и читает. После чего она некоторые письма сразу откладывает для оперативных работников, есть и свободно пропускаемые, а третью категорию из числа средних вручает лично на усмотрение начальника отряда. Эта цензура проводится ради того, чтобы какая-либо негативная информация из воли не толкнула зека на суицид или неправомерное иное деяние.

На шеи начальников отряда лежат и стенные газеты, и уголки начальников отрядов. Они постоянно обновляются, потому что всё время почему-то у этой наглядной ерунды меняется требования: размеры, порядки, формы и так далее. На всё это нужно найти материалы. Благо, осуждённые всеми этими заботами занимаются сами. В зоне можно найти всё. Был бы конечно толк от этих наглядных пособий, но всё равно нужно это хотя бы подсказать и проконтролировать.

Каждый квартал сюда в колонию является комиссия из области во главе с генералом и обходит всю зону. Проверяют документацию, чистоту в помещениях, форму одежды и тому подобную ерунду. Особенно генерал любит смотреть на унитазы, которые начали к тому времени постепенно устанавливать вместо старой сантехники в туалетах, не говоря уже про обои и потолки. Бывает часто спрашивают у сотрудников, помнят ли они номер какого-либо дебильного приказа. Потому что знание номера приказов здесь как бы считается высшим показателем профессионализма.

Каждый вторник проходят плановые обыски. Толпа начальников отрядов идёт по ранее расписанному объекту и проводят «шмон». Если кто, что, где увидит запрещённое, то всё это изымается, оформляется и сдаётся в отдел безопасности. Правда, критерии запрещённости у всех разные. Бывшие менты ищут холодное и огнестрельное оружие, «солдаты» всякое режимное ерунду. «Жулики» сразу начинают договариваться с комендантами и старшинами, чтоб те выдали им какой-нибудь запрещённый предмет для отчётности.

Сурков заметил, что из одиннадцати начальников отряда и других сотрудников, в том числе и руководства учреждения можно выделить три категории людей: жулики, солдаты и менты. «Жулики» – это и служившие, и не служившие срочную службу люди, которых в своё время не успели осудить и посадить, в итоге те сумели устроиться на службу в тюрьму. Они думают, как жулики, разговаривают, как жулики и всё делают как жулики. Эти люди системы. На них и держатся все зоны. Для них любимая тема – это ремонт в бараках, создание интерьера в спальных помещениях. Они охотно общаются с жуликами, восхищаются их преступными подвигами. «Солдаты» – это те, которые любят строить жуликов и стремятся чтобы порядок в зоне стал максимально армейской. Они все служили в армии, многие участвовали даже в конфликтах на горячих точках. «Менты» – это бывшие менты и охранники колоний. Они стремятся всегда действовать в рамках закона. Только понимание законов у «ментов» и людей этой системы разные. Хоть и зона является красной, но всё, что здесь делается весьма далеки от закона. Все продолжают жить по каким-то бумажным и журнальным понятиям, типа приказов с какими-то различными номерами, которые издаются для различных служб и подразделений. Мало того, что эти недоприказы друг другу противоречат, ещё и не имеют под собой никакой почвы законности. Вот эта третья категория сотрудников, хоть не борются, но как-то стараются внутренне противостоять этой системе. Можно даже сказать, пытаются выжить в этих дебрях. Они самые добрые сотрудники колонии. Так называемые «грамотные офицеры», как их считают многие осуждённые.   

Начальник отряда должен ежедневно проверять постельные принадлежности осуждённых. Обязан их выборочно посмотреть, выворачивать всё на предмет хранения в них запрещённого, следить за заправкой установленного образца и использованием его по назначению в дневное время.

Если есть осуждённые находящиеся в ШИЗО, то есть штрафном изоляторе, начальник отряда должен с ними беседовать, возможно, у того возникли вопросы по содержанию или иная другая просьба. Особенно это необходимо делать в ночное время, когда сотрудник находится в дежурстве. Оформить их как дисциплинарное взыскание также является ежедневной заботой «отрядника». Инициатива водворения в ШИЗО происходит как из других служб, так и себя самого. Понятно, это когда иные меры воздействия на осуждённого не эффективны. Как правило, это любое невыполнение требования сотрудника администрации.

Так проходит дни и ночи начальника отряда. Ночей, правда, мало, всего два или три раза в месяц приходится дежурить. А с днями посложнее. Потому что каждый день происходит одно и то же. Так называемый «день сурка» ожидает Артёма каждое утро, и проходит он в сильном моральном и физическом напряжении. Конечно, время летит незаметно, есть в этом большой плюс. Какая физическая нагрузка может быть лечь на плечи сотрудника колонии? На плечи, разумеется, нет, а на ноги ещё как. Ведь только ноги кормят начальника отряда и ничего больше. Не знания, не ум и не талант никому здесь не нужен абсолютно, а лишь только ноги. Нужны крепкие ноги, чтобы как бешеная собака носится из одной точки учреждения в другую. Иногда, возможно, нужны и руки, чтобы держать папку и писать постановления, акты, расписываться на различных листочках. С утра Сурков идёт в барак, затем в штаб жилой зоны, потом в штаб, который стоит за зоной. Там находятся отдел специального учёта, бухгалтерия: материальная, расчётная, касса, главбух, отдел сбыта промзоны и многие другие кабинеты. Затем снова в спецотдел, оттуда в отряд в свой кабинет, между ними какой-либо плановый обыск. После в штаб жилой зоны, цех промзоны, дежурную часть. Оттуда бежит за зону на свой обед, сразу же в зону на обед осуждённых. Перед этим съём бригад с рабочих мест из территории промзоны. Потом дисциплинарная комиссия, посещение ШИЗО, снова визит в штаб за зоной, вечерняя проверка, вечерняя планёрка, домой. Транспорта нет, автобус сломан либо уже ушёл, до центральной части города целых пять километров. Повезло, если появился попутный транспорт или кто-либо из коллег на своём автомобиле. И так каждый день.

Снова старшина барака грузит начальника своего отряда вопросами ремонта жилых помещений и стройки. Он приносит заявление от какого-либо более или менее состоятельного осуждённого на снятие денег и составляет список вещей, что нужно купить в магазинах города для нужд отряда. Начинается с этого времени долгий процесс материализации денег. Сначала Артём идёт в бухгалтерию с этим заявлением и пробивает данные на предмет наличия у того денег, получает визу бухгалтера и подаёт на подпись к начальнику учреждения. После того, как всё подпишется, начальник отряда снимает деньги в кассе, либо безналом переводит в тот магазин, который ему нужен. За это время успевает поймать несколько раз омерзительный взгляд главного бухгалтера. Когда все расчёты уже позади, встаёт вопрос как всё это хозяйство доставить до осуждённых. Если товар крупной партией или размера, приходится ждать, когда выделят машину с тыловой службы. Это ожидание иногда тянется на недели. За это время не раз к нему подходит с этим вопросом старшина отряда, на что Артём даже сам не знает, что тому ответить. Ему ничего пока не известно: то ли централизованно привезут, то ли иначе всё это произойдёт. Конечно, проще на чём-либо ехать самому и, хотя бы по мелочи начинать возить. Машины, правда, у Суркова нет. Да у многих его коллег её пока нет. Было время, когда машин было мало. У Артёма она появится через три с половиной, может и четыре года со дня устройства на службу в колонию.

Подходит в один прекрасный день Сурков к КПП, то есть к контрольно-пропускному пункту колонии с обоями, ДВП листами, красками, с самоклеящимися рулонами, клеями, унитазами с сантехникой, аквариумными рыбками, и так далее и тому подобными материалами и начинает нервничать, когда же его, наконец, запустят на родимую запретную территорию. Ждёт звонка от вышестоящего начальства, которому он только что доложил о своей весьма почтенной миссии. Скоро его, конечно, запустят со всем этим добром. Затем из комнаты свиданий по телефону сообщает в отряд старшине, чтоб все эти покупки унесли из территории КПП. Самому таскать, всё это по зоне не приходится, благо есть кому этим заняться. Хотя даже бытуют такие неписанные законы для сотрудников, где нельзя им своими руками ничего двигать. Пытался Сурков как-то сам что-либо руками в зоне перекинуть. Один раз восемь досок переложил в своём кабинете из угла в угол. В другой раз пару термосов помогал поселенцам перебросить через пропускную. Так его никто не понял. Как сами зэки сказали, что не надо этим заниматься самому, так и сотрудники предупредили, что ни в коем образом этого пытаться делать не стоит.

Когда все эти закупленные предметы доходят до здания отряда, начинается подсчёт результатов шопинга начальника отряда, обычно всё сходится. Затем это всё, что он навёз сюда, предстоит списывать. Для этого нужно будет обойти немало должностных лиц. Не все так молча либо с улыбками на лицах подписывают акты, находятся и те, которые и вопросы неудобные задают.

Осуждённым предоставляется до трёх суток длительного свидания. На такие свидания допускаются лишь супруги или близкие родственники, которые были изначально вписаны в личные дела. Так же зэки могут вступать в официальный брак с женщинами, уже находясь в колонии. В таких случаях есть два варианта. Либо сотрудница ЗАГСа из ближайшего города сама приезжает в колонию и регистрирует брак в комнате свиданий при участии обоих молодожёнов и их родственников. Либо в помещении ЗАГСа в городе без участия жениха, но здесь должен присутствовать начальник отряда. Ни о каком-либо вывозе осуждённого из зоны для регистрации брака не может быть и речи. И в том и другом случае нужна машина, потому что он зоны до города приличное расстояние. Обычно родственники сами приезжали на своих автомобилях. Бывало и приходилось нанимать такси, разумеется за счёт родственников или супруги осуждённого. Иной раз Сурков на свой страх и риск вручал паспорт зэка и невесту отправлял пешком до ЗАГСа и обратно, оставаясь сам в колонии. После всех мероприятий бракосочетания молодые заселялись уже в комнату свиданий и оставались там на несколько суток.

В этой колонии в отличии от других зон комнат всего было шесть. Этого количества было очень мало, однако выходили из этой проблемной ситуации за счёт запрета выписывания поощрений в виде дополнительных длительных свиданий. У каждого отряда были свои дни месяца. Осуждённые сами между собой распределяли дни и комнаты. Если кого-либо обделили, тот мог напрямую обратиться к сотрудникам колонии. Кроме длительных и давали зэкам и краткосрочные свидания, где они со своими близкими общались по телефону через стеклянную перегородку в течении нескольких часов. 
Кроме этого в последние годы начали проводить дни открытых дверей. Такие мероприятия проходят раз в несколько месяцев. Примерно выглядят таким образом: на территорию зоны запускают родственников осуждённых, те знакомятся бытом своих близких, ходят по их ежедневным тропам и так далее. Привлекают для этих целей максимум личного состава, чтобы обеспечить безопасность как гостей, так и самих осуждённых.

Раз в неделю приходит в зону священник из города. Здесь имеется молельная комната для православных, где проходят часы богослужения. Осужденные, как и все другие люди сильно верят в Бога, несмотря на свои прошлые грешные деяния. Даже больше и сильнее, можно сказать их тяга проявляется в местах не столь отдаленных, нежели на воле. Настоятель городского храма, который еженедельно посещает колонию раньше был военным. Теперь он в отставке, служба у него продолжается уже в другом формате. Его, как вольного человека каждый раз начальник отряда сопровождает по территории колонии. Священник как-то поделился Сурковым со своим впечатлением от посещения зоны. Говорит, что очень психологически тяжело, каждый раз очень большой наплыв зэков. Все как-то пытаются через него связаться со Всевышним или хотя бы что-либо открыть для себя новое в области вероисповедания. Но, благо, время у него ограничено, потому не со всеми он успевает общаться. Однажды даже он признался, что лучше бы он воевал, чем приходил сюда. Однако он обязан совершать визит регулярно и в срок, ибо это его священный долг.

Каждую пятницу после рабочей смены проходит оперативное совещание у начальника колонии. Там проводят перекличку личного состава, планируют работу на выходные дни, определяются с графиком дежурств, после разъезжаются все по домам. Утром по пятницам проходят большие совещания в актовом зале. Там проводится официальные итоги рабочей недели.

Начали проводиться реформы в пенитенциарной системе. Теперь заключенных до суда не держат годами, а за несколько месяцев можно попасть в колонию. Приехал новый начальник главного управления в область, со своим громким статусом: “Дать осуждённым всё то, что положено по закону и требовать от них всё по закону”. Чудной какой-то, будто понимает что-то в законах. Но в работе начальников отряда ничего не поменялось. Дежурства добавились. Если раньше дежурили в будни в день, ночь, а в выходные на сутки по жилой зоне, то теперь в выходные ещё один отрядник выходит для контроля спортивно-массовых мероприятий. На “восьмёрку”, то есть на 8 часов в день по субботам и воскресеньям. Осужденные начали сильно травмироваться во время игр, а порой не один сотрудник не видел, как происходили события. В связи с этим придумали это дежурство. Теперь если жулик сломал ногу во время футбола, то тому начальнику отряда, который был на “восьмёрке” объявляют выговор. В будние дни ещё добавили дежурство по школе. Смена с 14 до 22 часов. Сотрудник по списку контролирует посещение занятий. Очень скоро дежурство по жилой зоне отменят и начальников отрядов будут привлекать для надзора за медико-санитарной частью колонии. График тот же: в день-ночь в будни и в выходные дни на сутки.

От начальника отряда требуют всё. Артём даже до сих пор не понял, для чего эта должность создана. Несмотря на то, что существуют много различных служб, он и за оперативную обстановку отвечает своих подопечных, и за соблюдение ими режима, и за быт, и за строительство, и за санитарию. Снова заглянул к ним на планёрку врач общей гигиены товарищ Миценко. Он типа единственного сотрудника санэпидемслужбы колонии, такая у него должность. У него опять вопросы возникли относительно каких-то тазиков, хлорок, продуктов и тому прочих. Он в прошлом военный офицер, как и наш Алиев с Тотенко. Только наши руководители ушли из армии ещё по молодости, не дожив до пенсии. А этот настоящий отставной майор вооружённых сил страны. Порой думаешь, что всё ещё витает на своей службе в армии.

Сегодня Миценко хотел было начать свою речь издалека и произнёс:
   – Я, как понимаю, начальник отряда – должность равносильная командиру роты в войсках?!
   – И что?! –  с такими мыслями все уставились на него, хотя ничего нового и не ожидали услышать от него.
Как только снова он заговорил про хлорки и вёдра, тут же Алиев ляпнул:
   – В армии этим занимается прапорщик! – и ушёл захлопнув за собой дверь кабинета.
   Тотенко решил на это сравнение доктору объяснить:
   – У командира роты есть заместитель, три командира взвода, старшина роты и так далее, и тому подобные. А начальник отряда он один на всю эту так называемую роту.
На данное высказывание врач махнул рукой и покинул кабинет заместителя. Разумеется, он не обиделся и даже не обозлился ни на кого, ведь он ещё придёт не раз, тем более он ходит к ним уже не один год. Вообще-то он никогда ни на кого не злился и не ругался, хотя и никто никогда и не видел, чтобы тот и улыбался.

По вторникам не только проводятся обыски. Они проходят с утра. А с обеда начинается некая формальная “партконференция”. Называется она заседанием совета воспитателей отряда, сокращенно СВО. В каждый совет отряда включаются все до единого работники колонии независимо аттестован он или нет, то есть вольнонаемный. Работники школы, промышленной зоны, оперативной и режимной службы, тыл, штаб и тому прочие отделы все до единого закреплены за каким-либо отрядом. Даже сам начальник колонии со своими замами являются членами совета воспитателей какого-либо барака. Один или два раза в месяц все они толпой приходят в кабинет начальника отряда на заседание СВО. В них рассматриваются вопросы о целесообразности или о положительном ходатайстве перед судом об условно-досрочном освобождении осуждённых, о переводе в облегчённые условия содержания.

Предварительно составляется список, кто заслуживает, естественно, по мнению администрации колонии, условно-досрочное освобождение. Конечно, это выбирает начальник отряда из тех лиц, у кого по решению суда к этому месяцу подходит срок УДО. Он обязан предоставить всех тех, у кого не имеются взыскания. Конечно, этот список за ранее начальник отряда согласовывает с замполитом Тотенко, который фактически является руководителем административной комиссии. Предварительно ещё можно послушать и мнение старшины барака о том, что стоит ли этому чуваку уехать на волю или лучше чуток, хотя бы ещё месяц покурить. Хоть и глупо это с одной стороны, однако в этом есть некая гуманность. Так как тот же старшина при своём огромном нежелании того осужденного освободить, пойдёт кое-куда и попросит кого-нибудь либо подставит этого человека так, что он сразу получить взыскание типа выговора или водворения в ШИЗО. Тогда уже станет понятно, что пока он не снимет всё это, ближайшие полгода ещё точно будет жить в зоне.

Председательствует на заседании СВО начальник отряда. А остальные члены совета, как правило, просто мирно наблюдают за тем, что им преподнесут. Обычно они сидят и просто пьют чай. Если кто-то им его подаст, конечно.

Чай – это такая же больная тема для Суркова. Артем вырос в среде, где не пьют чай просто так. Тем более ненавидит, когда пьют чужой. В зоне сотрудники всегда пьют чужой чай, то есть его просят у осуждённых. Однако монастырь был здесь для него чужой и уставы такие же. И здесь, к большому сожалению, было принято в норму, что кто бы не приходил в кабинет, хозяин должен угостить “гостя” чаем. Для этого надо попросить или заставить дневального, чтобы тот им занёс это пойло. А Артём пил чай только когда он голоден либо когда в жару испытывал сильную жажду. Потому он такие мероприятия очень терпеть не мог и старался провести их формально с минимумом участников.

Сотрудники колонии участвуют и в КВНе. Там есть небольшая команда и она выезжает на соревнования в другие колонии. Сурков не участвует в этом мероприятии, однако в одном из посиделок узнали о его даре поэта-юмориста. Сегодня замполит ему не подписал заявление на отпуск. Сказал, чтобы он принёс что-либо из личного творчества для возможного использования их в КВНе. Пришлось покопаться в архиве и кинуть на стол зама. После этого только тот подписал заявление.

А посиделки бывают часто. Как только кто-либо получает очередное звание, то обязан проставиться. Собрать весь свой отдел, отдел кадров, со всеми своими курирующими начальниками и замами. Накрыть стол не хилый со всеми возможными холодными и горячими закусками, бухлом в неограниченном количестве. Хорошо, когда у нескольких человек совпали мероприятия и они сгруппировались. Ведь не только звания являются поводом для таких праздников, но и рождение детей, свадьбы. Званиями здесь не обижают людей, как правило все своевременно получают свои законные звёздочки, кто через год-два, кто и три. Обычно на такие мероприятия любезно свою дачу предоставляет один из коллег Артёма.

События по мельче отмечаются по скромнее в режиме рабочего времени. Дни рождения и отпуска, например, не проходят здесь без чаепитий в отделе. Виновник приносит два торта, чай. Здесь помогают всё организовать тебе две женщины из социального отдела, которые так же являются сотрудниками службы воспитательного аппарата.

Учреждение не долго при Суркове было наркоманским, через полгода отменили принудительное лечение осуждённых, и зона из лечебно-исправительного стала обычной колонией строго режима. Большого ажиотажа не было. Основной состав осуждённых, более семидесяти процентов имели строгий режим, поэтому их оставили на месте, а общий режим вывозили постепенно. Поступали новые зэки, уже все с области, некоторые даже к наркомании не причастные. В целом так в первые годы  старый состав зэков можно сказать даже не изменился.

Артём уже пятый год служит здесь. Сегодня он с утра приехал на работу и ждёт свой час, когда дойдёт очередь, и он снова зайдёт в зону. Он недавно начал курить. Стоит он теперь, затягивает в себя дым никотиновый и наслаждается воздухом пока ещё свободы. Вот летит ворона со стороны города. Долетев до зоны она резко повернула и сделав крюк, облетела запретную территорию и полетела дальше. Не первый раз Сурков обращает на это внимание. Видимо у природы тоже свои правила. Даже вороны, похоже, думают, что если вдруг придётся срочно приземлиться, только не быть этому здесь, на колонии. И не важно, что для людей это учреждение построено, зона есть зона. Мы все Божьи создания.

Старший лейтенант внутренней службы прошёл в свой отряд. Снова сопроводил женщин-сотрудниц до их места службы. Снова поприветствовал его кукарь и записал во сколько он явился сегодня. Снова прошёл по вверенному ему бараку, снова принял осуждённых, снова планёрка. Затем всё так же побежал за зону. Спецотдел, бухгалтерия, начальство. Всё те же обеды, съёмы, проверки. День сурка снова повторился. Сколько лет прошло, а ничего не изменилось. За всё это время он уже три или четыре отряда поменял. Уже почти пять лет будет, как он перешагнул впервые через КПП, а толком и вспомнить-то нечего. Будто один день прошёл, один большой и длинный день. Время здесь летит незаметно, это правда. Однако как всё здесь надоело. Пытался Артём и в милицию обратно переводиться, но всё тщетно. Может взять и уволиться? До пенсии ещё лет пять пахать надо. Это когда назад смотришь, время так быстро прошло, а что впереди ждёт, сам Бог только знает.   

Слухи ходили давно, что снова зону перепрофилируют в лечебно-исправительную, но уже в тубзону. Потом как-то расформировали одну воинскую часть в области и на его базе было решено создать ту самую колонию. Однако из части зону так и не сделали. Специализированного учреждения для больных осуждённых туберкулёзом не было в области, и потому давно назревал вопрос о его создании. Долго это откладывалось, наконец, решение было принято главным управлением исполнения наказаний региона, конечно, не в пользу учреждения, где служил Сурков. Причина выбора была всем понятна, ведь здесь когда-то уже была лечебная зона. Так из обычной колонии строгого режима снова сделали лечебное учреждение для больных туберкулёзом. Медсанчасть зоны и при строгом режиме так же функционировал как прежде: и станционар, и амбулатория. Правда, медсестры уже в связи с реформированием потеряли давно свои погоны и работали уже как гражданские, а фельдшера и врачи ещё числились “офицерами”. Около десяткам врачей бывших психиатров-наркологов, которые более четырёх лет назад однажды превращались в терапевтов, предстояло переобучаться теперь на врачей фтизиатров. Кое-кто уже прошли так называемые курсы и “неплохо” разбирались в тонкостях данного направления медицины. Так что для долечивания больных зэков все были готовы. Тем более сюда должны были привести уже почти вылеченных осуждённых, которым предстояло поддержать своё здоровье и досиживать срок. Более тяжёлые содержались как и прежде в областном центре в учреждение-больнице.

Кампанию по перепрофилированию колонии провели в срочном порядке. За месяц вывезли всех здоровых и завезли больных. Поток был в то время огромный. Сотнями за день отправляли и принимали этапы сотрудники колонии. Шмоны, помывки, маршировки, хозработы – все эти мероприятия доставляли не мало забот личному составу, который иногда сутками не спал. Из-за массового заезда группы зэков в колонию, а так же в рамках политики, проводимой руководством главного управления области, администрация учреждения взялась окончательно покончить воровскими традициями. Начались систематические рукоприкладства при приёме этапов в отношении растерявшихся зэков. Начали внедрять в обиход армейские методы воспитания, типа марширование строем и песней, обязательные физические зарядки по утрам и тому подобные мероприятия. Суркова, как более богоугодного человека к данным процессам в эти мероприятия в основном не привлекали, и чаще ссылали на другие объекты. Артём в это время остался уже один из числа своих единомышленников. Его друзья уже ушли на пенсию, а ему ещё нужно было служить да служить.

Личный состав здесь был не из той самой категории общества, о ком можно было выражаться с восхищением на воле. Зона их менял. Среди работников полно было таких личностей, которые ещё недавно путали левый и правый сапог, а спустя пару лет оказывались в рядах тех, кто уже решали чужие судьбы. Теперь они были большими людьми, гражданами начальниками. Порой даже другим сотрудникам приходилось обращаться к ним только по имени отчеству. Так как что-либо попросить у них, назвав того лишь по имени, было бесполезно. Всякий алкаш или бездарь пытался здесь реализовать себя как успешного карьериста. Злорадство к чужим неприятностям здесь было обыденным явлением среди служащих. Сотрудники сдавали друг друга начальству охотно, с радостью и бескорыстно, то ли ради секундного удовольствия, то ли за идею. Чем тупее сотрудник и наглее, тем больше он здесь ценился, тем больше был шанс у него вырасти в должности.

Пониманий он уже среди своих коллег не находил. Люди с высшими образованиями приходили и тут же увольнялись. Правда, год за два шёл у всех теперь военный стаж. Это ускоряло время подхода к пенсии. Однако для Артёма все эти зоновские порядки давно надоели, вдобавок всё больше напрягали новые обязанности. Он уже больше не мог морально всё вынести. Вопрос перевода в милицию уже был давно закрыт, хотя руководство не возражало его уходу. Тем не менее когда им звонили оттуда и интересовались его личностью, то отзывались о нём всегда не с лучшей стороны. Он это прекрасно понимал, хотя в целом к его работе нареканий никогда не было, он в связь с осуждёнными никогда не вступал. Связь с осуждёнными здесь каралась жестоко, вплоть до увольнения. Это такие действия типа пронос в зону или предоставление мобильного телефона зэкам, доставка алкоголя в целях заработка и так далее. Однако в этих вопросах Артём был жёстк и презирал всех тех, кто в это ввязывался. Тем не менее руководство его не особо и жаловал из-за его, как они считали, излишней доброты в отношении жуликов. В то же время сам Сурков считал себя приверженным к закону человеком и в себе что-либо поменять не рвался. Прошли годы, а он оставался таким как есть. Он не был пьяницей, не был прогульщиком, однако он не научился быть жестоким и чересчур строгим, хоть и никогда не стремился к этому. Естественно, начальники негласно и за спиной его ценили за относительно высокий интеллект. Ведь нужно было именно к нему обратиться, когда необходимо срочно оформить кого-либо на условно-досрочное освобождение. Тем более если тот зэк по их мнению должен был немедленно решением ближайшего суда покинуть забор этого учреждения, несмотря на все его шансы.

Что такое условно-досрочное освобождение? Это когда приговором суда осуждённому разрешается не досиживать полный срок. В зависимости от тяжести совершенного преступления это может быть половина, одна треть либо одна четвёртая часть всего срока. Принимает решение об освобождении жулика выездной суд того района или города, где эта колония расположена. Однако для этого у осуждённого не должны быть непогашенных взысканий за нарушение режима содержания, невыплаченных исков и других нареканий со стороны администрации колонии.
Сурков уже шесть лет по долгу своих служебных обязанностей выполняет ту самую работу по оформлению осуждённых своего отряда на условно-досрочное освобождение. Это единственное занятие капитана Суркова, где он может реализоваться полностью. Характеристика, справка о поощрениях и взысканиях – эти два документа, что нужно от начальника отряда для предоставления жулика к условно-досрочному освобождению. Понятие “предоставлению на УДО” уже с годами давно потеряло уже свою актуальность. Законы изменились, ещё недавно начальник отряда по своей или чужой инициативе мог начинать готовить документы без ведома самого осуждённого. Теперь времена не те, зэк сам лично имеет право подать ходатайство о предоставлении ему УДО. Тем не менее перечень документов остался тот же: характеристика, справка о взысканиях и поощрениях.

Осуждённые освобождались условно-досрочно, разумеется, как правило, за своё хорошее поведение в местах лишения и за своё полезное участие в жизни колонии. И никак факт оставления неотбытого срока уголовником не являлся показателем их исправления или осознания ими своей вины. Суд обычно при вынесении решения соглашался с мнением или ходатайством администрации. Однако так было не всегда, вопрос решался иногда и отрицательно в отношении лиц, признанных руководством колонии достойными. Так же и наоборот: выпускали тех, кого в зоне считали ещё не созревшим для освобождения. Понятно, Артём хоть официально должен был решать сам, кого будет  ходатайствовать перед судом об УДО, а кого нет, в реальности тут от него мало что зависело. Каждая служба настаивала на том, чтобы решить положительно вопросы УДО своего жулика: спонсора ремонтов, стукача, помощника, несмотря ни на какие его криминальные перспективы в дальнейшей жизни на воле. А Сурков считал, что каждого зэка он видит насквозь и знает, как тот поведёт себя после освобождения. Как бывший мент, он стремился оградить общество по максиму от нежелательных условно-досрочников, в то же время как можно пораньше выпустить осуждённых с первой судимостью. Поэтому у него на каждого человека были свои планы, несмотря на всякие давления и убеждения со стороны коллег-сотрудников исправительной колонии.

Понятно, идти наперекор администрации он не мог, делал всё так, как ему велели. Однако, каким хотел видеть результат своей работы Сурков в данном деле, именно так и решал суд. Естественно, тут никакой мистики не было. Артём, который не один год прослужил в милиции, хорошо знал работу судьей. Поэтому умел писать характеристики так, чтобы об этом никто из сотрудников администрации не смог догадаться. Ведь сам текст характеристики никто из руководителей не читал, а смотрел лишь само заключение. Не догадывались, однако, скорее всего, подозревали.

Но это лишь один из немногих радостных моментов. В целом, здесь ему уже всё противно. Артём не может и не хочет здесь оставаться. За последний год с учётом туберкулёзного стажа время до пенсии осталось крайне мало. Всего лишь полтора года. Конечно, это с учётом, что так же если и дальше зона останется лечебно-исправительной. Однако сил у него больше нет. Жалко потерять весь военный стаж, но ему нет ещё тридцати пяти лет. Устроится куда-нибудь в пожарку либо в ментовку и доработает. Сколько у него тут набралось. Два года армии, три в милиции, универ год за полгода, четыре в зоне, где год за полтора, плюс почти два теперь, которые год за два. До двадцати остается чуть меньше трёх лет, значит до пенсии ещё как минимум три календарных. Если посчитать по льготному год тубзоны за два, это меньше чем полтора года. Как мало! И как много! Может плюнуть на всё? Конечно, плевать, Артём Артурович, увольняйся к чёрту. Пока в охрану устроишься, глянешь, там и в милицию тебя снова возьмут. Доработаешь свой льготный стаж.

После долгого времени колебания, настал, наконец, тот час. В один прекрасный день Артём взял и уволился. Продал квартиру и купил в соседнем городе, что намного побольше чем этот, дом. Хоть и в этом населенном пункте тоже царил кризис, Сурков понимал, что в большом городе жизнь всё равно будет продолжаться, несмотря на все эти застои в экономике. Зато ведь в этом городе стоимость жилья ещё была доступная для него.

Чуть походив по всяким фирмам, к большому сожалению для себя узнал, что в охранных предприятиях зарплата совсем мизерная. Не раз устраивался на работу в разные строительные организации. Но там нужно было постоянно мотаться по командировкам, чего Сурков больше всего не любил. Ему нужен был домашний уют и спокойствие. Учителем истории по своей основной профессии работать не хотел. Рабочих специальностей у него не было, потому и трудился разнорабочим. Везде и всегда его ждала самая чёрная и тяжёлая работа. Бывало где-то и платили хорошо, но не стабильно, не долго. Однажды взяли даже в одну из крупнейших строительных трестов страны геодезистом. Работа нравилась, однако когда выяснилось что в этой компании уже лет десять не платят зарплату, решил свалить оттуда пока не поздно.

Год пролетел. Артём в очередной раз проходя фойе центра занятости города заметил объявление. Требовались монтёры пути на железную дорогу, не куда-нибудь там в тупиковую базу, а на само ОАО РЖД. Ведь некоторое время до этого приёма не было в эту систему. Он тут же даже без единого колебания решил стать путейцем. И его взяли, даже учиться тут же отправили, на месяц. 

В начале было тяжело и зарплата не очень радовала. Со временем он ко всему привык и зарплата росла. Ему путейцем намного казалось легче работать, чем в милиции, не говоря уже и о зоне. Романтику можно было и здесь найти, да и система полувоенная. Так и называется отрасль железной дороги: служба пути. Правда, тяжело в начале было менять и забивать деревянные шпалы, но вскоре всё это забылось, ушло в прошлое. График как у белого человека, хоть и иногда приходится задерживаться, но так происходит не часто. Субботу и воскресенье выходной, вечером практически всегда бывает дома. Время от времени чувствовал каторжные условия, но есть соцпакет и гарантия со стороны самого государства. Главное, морально не угнетал себя.

Такими сравнениями не заметил Артём как на путях двенадцать с половиной лет пролетели. Вроде как и на пенсию заработал, что не смог он в зоне. Но, к сожалению, здесь условия немного иные. За выслугу лет на пенсию сразу не отпускают. Надо ждать, пока Артёму не стукнет пятьдесят пять.

Пенсионный возраст подняли несколько лет назад. Теперь мужчинам нужно работать до шестидесяти пяти. Артём вредный стаж свой заработал с запасом, и пока срок выхода на пенсию им оставили по старому. Это пока оставили, а что через одиннадцать лет будет не известно. Ведь до пятидесяти пяти ему ещё одиннадцать лет пахать надо. Неплохо бы прямо сейчас на отдых, но нет. Можно только через одиннадцать лет. Работал бы в своей зоне до пенсии, сейчас получал двадцать шесть тысяч рублей в месяц как бывшие его сослуживцы. Причём уже много лет был бы на пенсии, а ему даже это и сегодня не снится.

“Сколько интересно пенсия у него будет через одиннадцать лет? Восемнадцать тысяч как у тех путейцев, что ещё вчера ушли на пенсию? С учётом инфляции, конечно, к тому времени будет чуть больше. Плюс корпоративная негосударственная пенсия тысяч пять?! Говорят, баллы теперь будут всё решать. А сколько у Артёма их накопилось?” Сегодня он заказал извещение о состоянии лицевого счёта из пенсионного фонда. Получил тут же. “И что там интересно написано? Вроде, всё сходится. Стоп!.. А где зона?..  Странно, но в этом документе ничего не говорится о том, что он прослужил все эти шесть несчастных лет в той долбанной колонии”. Получается, что ни баллы, ни стаж на этот отрезок времени не начислены, будто шесть лет жизни Суркова просто перечёркнуты и выброшены.

Пройдёт полгода, даже год пока Сурков не выяснит всё. Оказывается, служба в силовых ведомствах после 2002 года не входит в общий трудовой стаж. В тот период за сотрудника не платили страховой взнос, поэтому баллы ими не были заработаны. Однако в связи с тем, что люди, типа Артёма на пенсию не уходили из того ведомства и всё заработанные ими на пенсию средства оставались в казне, то им полагается пенсия из госбюджета. В зависимости от срока службы получается у всех разные суммы. Артём нашёл формулу в интернете и посчитал, выходит около двух тысяч рублей. Небольшие деньги, но всё равно приятно. Для её оформления нужно взять справку из того места работы о том, что ты служил там с какого по какой год и что ты на пенсия оттуда не уходил. Разумеется, и здесь так же всё это нужно делать только перед самой пенсией, хотя бы за полгода. Получается, Артём на сегодняшний день заработал три пенсии: от железки, негосударственный и от госбюджета. Только плохо что, ещё лет десять ждать надо, чтобы ими насладиться.

Артём сегодня решил уволиться из железной дороги. Ему такая мысль пришла внезапно несколько дней назад. Надоело ему здесь, вот и вся причина. Бывает же такое иногда. Четырнадцать лет на путях это тоже срок. Он уволился тут же, долго не думая. “Пару месяцев отдохнёт и на Север поедет на вахту. Брат за него там договорился обо всём. Работа – не бей лежащего: охранять железные пути. Хорошие деньги, хороший график: месяц там, а месяц дома”.

Только вот в мире ситуация неспокойная стала. “Интересно, есть ли сейчас в зонах совет воспитателей отряда? Если есть, то его название теперь никто и не сокращает, наверно. Потеряло актуальность. В стране на днях объявили частичную мобилизацию. Артём в армии служил механиком-водителем танка. Да и по возрасту подходит. Коснётся ли его эта кампания? Тем более он сейчас безработный. Могут и забрать. А если бы он был на пенсии, тоже забрали бы, интересно?”

Через два дня у Суркова поезд, но сегодня ему принесли повестку из военкомата. “Говорят, что там много что мобилизованным наобещали. Но это тема не для Суркова, у него и так три пенсии уже заработаны, три срока отмотаны, и не разу не за какую не получил ещё ни копейки”.