О тех, кто за ленточкой

Из положения о медали Суворова:

«Медалью Суворова награждаются военнослужащие за личное мужество и отвагу, проявленные при защите Отечества в боевых действиях на суше, при несении боевой службы и боевого дежурства, при участии в учениях и маневрах, при несении службы по охране государственной границы Российской Федерации, а также за отличные показатели в боевой подготовке и полевой выучке».

***
- Игорь, а за что конкретно вам дали эту медаль?

- Да я и сам не понимаю, за что. Я уж забыл… Там столько всего было! Раз дали, значит, за что-то.

- А вот если бы это зависело от вас, - за что бы вы сами себя наградили ею?

- А я бы, наверное, всем дал эти боевые медали – всем добровольцам, кто пошёл на СВО. Они оставили свои дома, оставили сытую жизнь и пошли, не боясь смерти, - за это всем бы дал.

ИГОРЬ ШАЛОНИН, житель Всеволожска, спортивный, сильный мужчина; православный, чтец всеволожского храма во имя св. вмч. Варвары. Недавно он вернулся с Донбасса, куда ушёл добровольцем, а на днях узнал о том, что президент отметил его мужество медалью Суворова. Ему уже больше пятьдесяти…

- Возраст добровольцев, - говорит Игорь, – от 38-ми и за 50. У меня товарищ был – 59 лет! Одному исполнилось 60 – это бывший кадровый военный. Его не хотели пропускать, - так он до слёз умолял комиссию. В конце концов уговорил: его взяли рядовым, хотя он офицер, - но он согласился и на это. Ему сказали: «Вот придут ваши документы, получите звание». Он полгода отслужил, а документы так и не пришли, - и дали ему вместо офицерских погон лычки младшего сержанта, и сказали при этом: «Молодец, хорошо воевал!» Вот это наше поколение – оно действительно болеет и переживает, чтобы попасть на спецоперацию. Мы рвёмся туда, потому что нам надо защищать свою Родину, детей, матерей.

- Игорь, вы офицер?

- Нет, я рядовой. Когда стал добровольцем, получил младшего сержанта, а демобилизовался уже прапорщиком.

Когда решили уходить на СВО, собрал ребят, своих единомышленников, - все спортивные, все возрастные, всем не безразлична судьба нашей Родины. В то время у нас набирали Ладожскую Невскую дивизию - от Ленинградской области. Я попал в артиллеристский полк, командовал отделением разведки.

- Сложно ли стать добровольцем? Не много ли различных бюрократических препон встало на вашем пути?

- Нет, всё вышло совсем не сложно. Администрация и военкомат всячески вам помогает, и даже если какие-то препоны и случаются, то решаются они очень быстро. Даже если у кого-то нет военного билета или он живёт не по прописке – и это решается за один день. Нам помогал человек, отвечавший за ЖКХ во Всеволожске - А.Б. Ким, хороший парень. Он вслед за нами тоже ушёл добровольцем и 25 февраля этого года героически погиб, прикрывая своих сослуживцев. Он был краповым беретом, всегда был небезразличен к судьбе Родины, и, хотя положение, работа в администрации и давало ему возможность жить мирно, но он до конца выполнил свой долг.

- Какой бы совет вы дали человеку, который захочет идти добровольцем?

- Не тянуть! Просто прийти в администрацию или в военкомат, - там всё покажут, всё расскажут.

- Амуницию и всё прочее ему придётся покупать самому?

- Нет, амуницией нас обеспечили. Но для удобства, если честно, лучше всё это покупать самостоятельно. Для выполнения особых задач, той амуниции, которую выдают, достаточно. Но чтобы качественно воевать… Например, бронежилет, который выдают – он тяжеловат, но на пушках, для того, чтобы сделать выстрел и спрятаться в блиндаже, этого достаточно, - а вот в штурмовых бригадах… Или в разведку идти – тут нужно самому подбирать амуницию: и каски, и обмундирование… Конечно, минобороновская амуниция – она неплоха, но есть и получше.

Впрочем, гораздо важнее другое: надо быть физически выносливым и желательно не иметь пагубных привычек. Видел я и таких добровольцев, которые совсем не добровольцы: просто люди прячутся от алиментов, кредитов… Нет, они тоже, наверное, фронту помогают, но если ты надумал идти туда, то лучше быть подготовленным физически и духовно. А с Богом там и вовсе ничего не страшно. Люди православные легче переносят и труд, и страх: они понимают за что воюют и с кем воюют. Особенно, когда видишь, как там рушат церкви… И не только стены, но и дух: в Варварке, Луганской области я увидел монастырь и захотел зайти туда, но сперва решил поговорить с местными… Говорил, говорил, да так и не понял: то ли раскольники в этом монастыре, то ли православные. При первой возможности, позвонил своему духовному наставнику, и он сказал мне: «Лучше туда не заходить, - разве что если хочешь помолиться наедине, а на службах присутствовать не надо». За шесть месяцев я там и ни разу не посетил храм: придерживался совета своего духовника.

- Каковы были ваши первые впечатления, когда вы оказались на месте?

- Первые впечатления я получил ещё до того, как приехал. Когда переходишь «за ленточку» – естественно, у тебя появляется чувство тревоги, неизвестности. Но ещё прежде с тобой работают, проводят тактические занятия и объясняют, что шутки закончились, здесь уже идёт война, гибнут люди, здесь другая жизнь. Среди нас были такие, кто прошёл не одну войну, но чувства у всех почти одинаковые, потому что ты понимаешь: всё – там мир, а здесь война.

- Можно ли сказать, где вы были, на каком участке?

- Я был на Донецком направлении, на Луганском направлении… Донецкая область, Еленовка, Николаевка, Ново-Михайловка. Потом было Рубежное, Кременное, Красный Лиман, где самая буча. Потом нас перебросили под Угледар. С Угледара я и демобилизовался. Это самые опасные участки фронта, и я на них присутствовал.

- Как вы впервые попали под огонь?

- Под обстрел? Я вам могу рассказать такую историю. Отправились мы со своей группой провести разведку на месте, чтобы рассмотреть позиции для пушек: смогут ли они встать там? Ничто не предвещало беды. Ехали на «Урале» -  небольшая группа и с нами один офицер. О нём нужно отдельно сказать. Его позывной Каспий. Он уже обстрелянный, хотя парень молодой - тридцать лет. Старший лейтенант, исполнял должность командира батареи… Героический человек: вывел батарею из окружения, но попал под сильный артиллеристский огонь и был серьёзно контужен. Семь суток находился в коме, лежал в госпитале… В это время в госпиталь приехали вышестоящие руководители, посмотрели на него, лежащего без сознания, и пообещали представить к званию Героя России. Потом, когда он очухался, приехал чиновник помельче и сказал: «Ну, раз ты выжил, то Героя России тебе не будет, а будет только орден Мужества». Каспий обиделся, убежал из госпиталя, не поправившись толком; контузия была нешуточная и он после неё сильно заикался, - но опять пришёл на фронт. В итоге даже орден Мужества ему не дали, а лишь какую-то ведомственную награду. Но Каспий особо не переживал и рассказывал об этом с юмором. И вот этот человек был с нами в группе. Я был в разведке реактивной артиллерии, а он являлся командиром батареи. И вот мы едем на «Урале»… В дороге нас предупредили – помигали фарами, мол, впереди идёт обстрел, но мы как-то не серьёзно отнеслись к этому предостережению. Между Волновахой и Еленовкой стоял разбитый мост. И только мы заехали под него, как серьёзно заработал вражеский миномёт. Начались прилёты, - разрывы вокруг… А у нас водитель был хороший, - позывной Спиди. Он вырулил на относительно безопасное место, открыл борт… Надо вылезать! А мины кругом падают… С нами были ребята, служившие и на афганской границе, и в Чечне, - так вот они, услышав миномёт, здорово перепугались: они впервые ощутили, что снова оказались на войне! А на меня, новичка, эти миномёты никакого впечатления не произвели, я совершенно спокойно смотрел на разрывы. Мне потом объяснили, почему так: пока тебя не задело, ты на всё это смотришь, как в кино – не веришь в душе, что это смертельно опасно. А те ребята уже насмотрелись, и своими боками попробовали, что это такое! Вот и Каспий всё понял, но не испугался, а начал командовать, вытаскивал этих людей из машины, и я ему помогал. Нам надо было ехать, и он говорит: «Я останусь приводить их в чувство». Надо сказать, что это у них был только первый шок, - они потом прекрасно служили. Вот такое было у нас первое боевое крещение – артиллеристское.

- И часто на фронте бывает страшно?

- Бывало и страшно, и очень страшно. Сидишь, думаешь: «Вот и всё! Ты не выживешь! И зачем я сюда пришёл в свой предпенсионный возраст? - сидел бы, с внуками нянчился…» Но человек может перебороть свой страх… А кто и не может, тот не показывает, что боится… Ситуации разные бывают.

- Ну, а стрелять в людей вам приходилось? То есть, видеть лицо человека, в которого стреляете…

- Конечно: это же война… Наше отделение занималась и диверсионными группами: когда становилось известно, что где-то рядом ДРГ, нас поднимали по тревоге и мы их искали. Командиром у нас был подполковник с позывным Шаман, боевой парень, 36 лет, обстрелянный и в Сирии, и на Украине… Есть в России молодое поколение, у которого нужно учиться, которому можно завидовать, - не все такие, как те, что убежали за границу, лишь бы не воевать. Есть достойные офицеры. И да, конечно, - приходилось и участвовать в стрелковых боях. Когда перед тобой враг, то выбора у тебя не много. Стреляли и в меня, но Бог миловал – остался без царапины. Нас пятеро уходило из Всеволожска, - двое, к сожалению, ранены, но убитых нет. Ранения у них тяжёлые, пулевые. У нас в основном осколочные ранения, потому что война артиллеристская, но были случаи, что и мои товарищи попали под пули. А у штурмовиков б;льшая смертность, и раненых больше…

- Какие были задачи у вашего отделения?

- Задачи разные… Занимались анти-ДРГ, если диверсионные группы выявлялись… Разведка, корректировка для нашей артиллерии: помогали им поразить цель.

- То есть, вы шли в тыл противника?

- Нет, не в тыл – просто поближе к их переднему краю. Сейчас разведка немного отличается от того, что нам показывают в фильмах о Великой Отечественной. У меня дед тоже был в артиллеристской разведке, прошёл всю войну, и с его рассказов я знаю, что им приходилось заходить в тыл, корректировать огонь, привязав себя к дереву, вызывать огонь на себя… У нас немного по-другому: техника-то меняется, есть коптеры, есть и иное… Совершенно другая война, более технологичная, - по тылам никто не ходит, для этого есть беспилотники. От нас требовалось как можно ближе подойти к врагу, засечь какие-то точки, откорректировать их… Разведка же не из одного места ведётся, её сто раз проверяют, - а мы координаты дали и пошли дальше, решение пусть принимается в штабах. Работают ребята хорошо, точно, слаженно. Но я не скажу, что Украина работает плохо, - у них тоже всё хорошо. Они такие же, как и мы – славяне, такие же упёртые… Потому-то война и тяжёлая такая, тем более, что к ним помощь сильная идёт с Запада. Мы боремся против 50 стран НАТО, и это тяжеловато, но война есть война.

- Расскажите о ваших подчинённых.

- Все хороши, но хочу сейчас отметить одного человека. Это наш пулемётчик, человек-легенда, который прошёл две Чеченские войны, имеет орден Мужества, другие правительственные награды… Он в 2015 году был на Донбассе, воевал за ДНР. Сам из Карелии, работает на экскаваторе – обычный мужик-работяга. Но не безразличен к судьбе Родины! И помимо того, что он весь в ранениях, что всё тело у него обожжено, всё в шрамах от осколков, - он ещё и без ноги. Отнята чуть ниже колена. Сначала-то, когда только познакомились, никто этого не понимал. И после, когда мы проводили тактические учения, никто ничего не заметил. Видно было, что боевой товарищ. Он нам подсказывал, как действовать: учил, как гранаты носить, как кидать, чтобы самому не подорваться… А тогда жара стояла под 30 градусов, и с водой там плохо. Однажды пошли обмываться, и когда он разделся и отстегнул протез, - все рты разинули! Вот у таких людей учились даже офицеры. Звание у него младший сержант. И все его товарищи были подготовленные, крепкие духом, которые не побегут назад, не струсят… И я старался от них не отстать. Видно же людей сразу. Мы-то уже взрослые, мы жизнь прожили и людей видим, нам не надо попадать в первую стычку, чтобы понять, кто есть кто. Меня окружали такие бойцы! - достойные сыны своего Отечества.

- А были там трудности, не связанные с боевыми действиями?

- Так же как и здесь: где-то ботинок порвался, где-то с едой не очень… Нет, кормили нас хорошо! Ребята, занимавшиеся тылом, делали нам шикарное обеспечение. Просто мы со своей группой не всегда могли прийти на обед: у нас кухня была за 10 км, не сразу дойдёшь, поэтому питались в основном сухим пайком – хлеб, тушёнка, макароны. Мы сами себе готовили. С водой проблемы были – негде помыться, вещи постирать… Заходили к местным бабушкам. Некоторые нас встречали очень хорошо, давали помыться, стирали, гладили вещи и говорили: «Ребята, только не уходите! Если вернутся эти нелюди, нас просто расстреляют. Думаете, у нас стукачей нет?» Сочувствующих ВСУ везде немало, и непонятно, кто есть кто среди местых. Я их не осуждаю, и злости никакой к ним нет.

- То есть, ненависти к противнику вы не чувствовали?

- Нет совершенно.

- А что же тогда двигало в бою?

- Ну, ты же понимаешь, что надо освобождать территорию. А к конкретному украинцу что испытывать?.. Конечно, если бы я поймал какого-нибудь англичанина или поляка, то, думаю, жалости бы к нему не проявил, но украинцы – они такие же, как мы, и говорят на том же языке… Дед у меня из Харькова! Приехал в Ленинградскую область до войны и сложил голову на Синявинских высотах. Только в минувшем году были рассекречены архивы, и мы добились увековечения его имени. Когда в отпуск приезжал, попал к нему на могилу…

Нет у меня к ним никакой злости. Конечно, если в меня стреляют, то и я стреляю, но как он бросил автомат, так злость и пропадает сразу, - пусть им спецслужба занимается.

- Просто я с трудом представляю, как можно стрелять в человека, не испытывая ненависти к нему…

- С любовью, по-христиански…

- А с пленными приходилось встречаться?

- Приходилось, были случаи – брали в плен кого-то. Они тоже не хотят этой войны… Всё тоже самое, что и у нас. Есть приказ – идут вперёд. На нацбатальоны, на ярых нацистов мне не приходилось наталкиваться, общаться с ними не приходилось. Со слов местных жителей я о них знаю… Однажды жили мы недели две в бывшем свинарнике, а рядышком стояла деревня, куда мы ходили постираться… В той деревне до нас стояли нацбатальоны. Там была семья - муж с женой и ребёнок – угловая хата… Когда к ним зашли каратели с нацбатальона «Азов», то 12 человек изнасиловали эту женщину прямо при муже и ребёнке. Как к таким относиться? Конечно нехорошо… Женщина жива-здорова, но… Все местные жители это знали и семье сочувствовали. А одна бабушка нам говорила: «Ребята, если вы уйдёте, мы даже знаем, кто на нас донесёт, - и нас расстреляют. Только не уходите!»

- А приходилось встречаться с военнослужащими ДНР, ЛНР? Они чем-то отличаются от российских бойцов?

- Да, отличаются и очень сильно. ДНРовцы – они такие воины! Серьёзные! Потому что Донецку с 2014 года покоя нет, их постоянно обстреливают. Когда я в первый раз в Донецк заехал, я был поражён. Мы ехали с позиций, все грязные, машина грязная, а приезжаем – там город, там люди живут, рестораны работают, светофоры горят, и тут же ПВО работает, пушки стреляют. И так это было удивительно… Заходишь в ресторан – хороший ресторан, но там значки: как у нас зачёркнутая сигарета - «Не курить», так у них зачёркнутый автомат – «С оружием не входить». Или едешь в лифте в торговом комплексе, и там на стенах указатели, где прятаться с детьми, если начнётся артобстрел; мне это напомнило, как у нас в блокадном Ленинграде писали на стенах: «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». ДНРовцы – это такие ребята, которые воюют! Я встречался с ними: мы сопровождали командиров, были с ребятами в охранении и говорили с теми, кто воюет с 2014 года. Да, это воины! А в ЛНР не так сурово… Наверное, потому, что по Луганску не было таких обстрелов, город не знал войны. По Донецку лупят до сих пор. Я и депутатов сопровождал и вице-губернаторов: мы с моим отделением осуществляли охрану. Гуманитарные грузы мы тоже сопровождали. Я не сидел в одном окопе, мне есть с чем сравнить. Мы выполняли боевые задача и с ДНРовцами и с ЧВК «Вагнер»…

- А вагнеровцы что из себя представляют?

- ВагнерА? Я в госпитале общался с ними: там их было более 500 человек раненых, в основном с Бахмута. Это действительно штурмовики, очень серьёзно настроенные! У них железная дисциплина, у них нет слова «не пойду», «не буду». Если задача поставлена, значит, надо выполнять, а всё остальное – трусость, и вплоть до расстрела. Я разговаривал с одним парнем из Бахмута, с таджиком. Они шли в наступление, по ним работал пулемёт, а ему повезло: прострелили все ноги, руки, а жизненно важное - всё целое. Он кувыркался под пулями, пока у пулемётчика станину не заклинило. У него все ноги перебиты, - пулемёт был серьёзного калибра, - но ему повезло: сам ходит, на своих ногах, хоть и с палками. Я ему говорю: «Ну что? Теперь, наверное, в отпуск по ранению? К славе, почёту, орденам?» - «Нет! Сейчас подлатаюсь, и сразу в бой! Надо их добить!» Вот такой у них такой настрой, - они и идут в штурмовые бригады, понимая, что делают. Вся серьёзная работа – на них. Сколько их там гибнет!.. Многие умирают, но в целом вагнерА очень хорошо воюют. И какая у них дисциплина!..

Вот у наших мобилизованных дисциплина, конечно, хромает. Я встретил как-то на рынке в Рубежном двух мобилизованных. Идут без оружия… Так нельзя! Хоть там и наши, но вокруг лес, и только солнце скрывается, отовсюду начинают стрелять, - причём, непонятно, кто. Много случаев, когда наши ни с того ни с сего попадали под обстрел. У меня так товарища прострелили – они шли в баню, и тут по ним начали работать… А кто, чего – неизвестно. А тут мобилизованные - и без оружия! «Почему?» - «Да мы только что пришли… Мы вчера напились, и командир взвода у нас оружие забрал…» - «А вы понимаете, что здесь война? Сейчас пойдут на нас из этого леса, - и что ты будешь делать? Камнями кидаться?» - «А мне чего? Я же сюда не просился… Я с соседом сидел, пил пиво, - сосед остался пиво пить, а меня забрали. Это не моя война, я не хочу воевать». – Вот такое у них мнение. И где-то он, может быть, и прав: это, конечно, не война, это больше именно спецоперация. Война – это когда страна огромная вставала и работала на победу, - вот это война. А здесь немножко по-другому… Я однажды выехал за документами в Ростов… Это же совсем рядом, - а люди живут своей жизнью, и никто о войне не думает. Не думает о том, что в нескольких десятках километров от тебя люди бьются до последней капли крови. Нет единой страны, и на фронте единства нет: вагнерА – это одно, Донецк – другое, Луганск – третье, мобилизованные - четвёртое, добровольцы – пятое, кадровые военные – шестое. И получается, что не общая война, а у каждого своя.

- Что же делать?

- Что я могу сказать? На мой взгляд нужна полная мобилизация. Надо протрубить на всю страну, чтобы делали не только макароны, но и патроны! И когда все мы начнём работать на общую победу, бойцам будет легче дойти войну до победного конца. Победный конец неизбежен, – мы победим, в этом сомнений нет. Но мы, которые видели СВО своими глазами, мы понимаем, что это – не война.

Я с радостью говорю о фронтовой молодёжи! Я видел там 19-летних ребят: два юнца подписали контракты, - наверное, тоже хотели свой долг исполнить. Но это такие дети! Ну, совсем дети! Наши командиры – Шаман, Таран, офицеры опытные - направили их поближе к штабу: там тоже люди нужны. Потом я увидел их через 2-3 месяца – они уже пообтёрлись, и выглядели очень воодушевлёнными! На такую молодёжь приятно смотреть, и приятно сознавать, что там есть такие ребята.

- Вы часто молились на фронте?

- Скажу честно: там я стал меньше обращаться к Богу – и не знаю, почему. Здесь я чаще обращаюсь к Богу, чем там. Причина, видимо, такая: я так себя настроил, что если я здесь голову сложу, то сразу в Рай попаду, как защитник своего Отечества, - а значит, о чём ещё заботится? Мне как-то не страшно было умереть. А здесь эти житейские проблемы – и к Богу обращаешься чаще. Но конечно, я перед выездами крестился. Видите, у меня на одном гайтане и солдатский жетон, и крест. Всегда крест целовал перед выездом и ребят крестил. Бывает, конечно, когда только ко Всевышнему обращаться – не к кому больше.

- А были случаи Божией помощи?

- А она там повсюду. Только маловерующий человек этого не понимает, а когда ты уже воцерковлён, ты везде видишь Божий промысл. У нас в дивизионе был повар: он вообще никуда не выходил, никаких боевых задач не решал, просто готовил еду, чистил картошку да варил кашу. Однажды начался обстрел, а он сидел у себя за прочными стенами, и только маленькое окошечко открывало ему вид на внешний мир. Вот он потянулся за картошиной, привстал, голова его поравнялась с окошком… И именно в этот момент, именно через это крошечное окошко прилетел осколок – и ему в висок. Другой пример: сидели бойцы в блиндаже, и тут начался обстрел. Потом стихло. Двое говорят: «Пойдём, покурим, обстрел закончился». – «Да подождите ещё!» – «Нет, мы артиллеристы, мы знаем, что это были пристрелочные залпы…» Вышли из блиндажа - и сразу прилёт, и оба гибнут. Таких примеров много.

И всё же война будит в человеке что-то тёмное. Я, например, поймал себя на том, что начал ругаться. Здесь я не ругаюсь – стараюсь, во всяком случае, не ругаться. А там - не остановить! Что-то совсем не православное родится в душе.

- А случается ли на войне что-то смешное? Существуют же комедии про войну…

- Смешного не припомню. Да нет, конечно, мы и шутили, и смеялись, - и порою в самые неподходящие моменты… Однажды нашу позицию обстреляли диверсанты. Мы начали их загонять в лощину, а командовал нами наш подполковник Шаман. Начался бой. Больше часа по нам стреляли, и мы стреляли в ответ. Долго это длилось. И вот мы начали подтрунивать над нашим одноногим пулемётчиком, отважным человеком: «Хорошо, что именно ты у нас пулемётчик: протез у тебя отберём, - никуда не убежишь! Будешь до последней капли крови воевать!» Посмеялись, - и вдруг нашего товарища, кадрового военного – позывной Спиди – телефон зазвонил. В ДНР связь неплохо работала. И звонит телефон, и звонит… Пули сыплются, вокруг него ветки, срезанные пулями, летят, а телефон не унимается. Я говорю: «Да ответь ты!» И он отвечает: «Дорогая! Я немного занят, я тебе перезвоню!» Мы хохочем. Я стреляю, а у меня вдруг калибраторный прицел начал развинчиваться. Я его закручиваю и говорю: «Парни, есть у кого отвёртка?» Командир взорвался: «Да вы что?! Один по телефону болтает, другой отвёртку ищет!..»

Ну, вроде затихло. Командир командует: «Вы сзади прикрываете, ты справа обходишь, я слева!» - А там поле, чернозём, а я только перед выходом новые штаны надел - и надо ползти в них по грязи… Все поползли, а мы вдвоём с товарищем встали в полный рост и идём. По нам стреляют с той и с другой стороны, наши ползут, все грязные, - а мы смеёмся и идём. Командир говорит нам: «Возьмите мой пистолет, чтобы грязь в него не забилась!» Мы взяли. Потом у него рация за что-то зацепилась. «Рацию тоже возьмите!» Рацию тоже взяли. Дошли до лощины, взяли этих диверсантов – они раненые лежали. Потом мы очень смеялись над товарищами: они все грязные, а мы шли пешком и остались чистыми.

- Хотелось бы, чтобы наши читатели молитвой поучаствовали в этой борьбе. Игорь, назовите, пожалуйста, несколько имён ваших товарищей, живых и мёртвых, чтобы читатели помянули их в своих молитвах – кого о здравии, а кого и о упокоении.

- Вот, кого надо помянуть о здравии: р.Б. Борис – позывной Шаман; р.Б. Олег – командир полка, р.Б. Виктор – это Каспий, тот что заикался от контузии. Он однажды попал под обстрел. Потом приходит к нам и спрашивает: «Вы что, ничего не замечаете?» - «А что?» - «Я заикаться перестал!» Потом у нас начальник связи погиб, р.Б. Максим, - хотелось бы, чтобы помолились об упокоении его души. Отчаянный парень был. Пошёл устанавливать связь, а там ребята-пехотинцы, дагестанцы, говорят ему: «А что, артиллерия, слабо с нами опорник взять?» Он: «Ну, я вам сейчас покажу, как русские офицеры воюют!» Он подобрался с левой стороны к вражеским окопам, залёг в воронку, кинул гранату, двоих ВСУшников сразу унёс. А потом – не знаем, почему – встал в полный рост и пошёл посмотреть, что там. И очередь пронзила его насквозь. Геройский парень – умер и двоих забрал. Потом этот опорник взяли, и командир полка говорит: «Если бы он остался жив, я бы его Героем России представил». Он получил орден Мужества посмертно. Он мог бы заниматься связью, но решил помочь ребятам-пехотинцам - и помог ценою собственной жизни. Максим, молодой парень, 32 или 33 года, капитан.

Вот кого ещё нельзя не вспомнить: наш замполит – позывной Амур. С такими людьми можно воевать. Он человек деятельный, очень переживает за солдат, – чтобы у всех зарплаты были, чтобы все были обеспечены. Если кто-то духом падает, он поднимает боевой дух. Амур делает очень большое дело, а в войсках это делать необходимо, замполиты в армии очень нужны. Кто-то уже наелся войной, кто-то разочаровался, и Амур отлично умеет поднять их боевой дух.

Часть 2. КАК СПАСАЛИ ИКОНУ

Сегодня Игорь Владимирович вновь пришёл к нам в редакцию, чтобы рассказать историю спасения иконы Божией Матери из разбомбленной часовни в зоне боевых действий. Но прежде, чем начать разговор о спасённой иконе, мы спросили Игоря Владимировича о его недавней поездке в Москву, на форум «Защитники Отечества».

- Сейчас я явлюсь советником главы Всеволожского муниципального округа по вопросам СВО, и поэтому в числе трёх делегатов от Ленинградской области губернатор назвал и моё имя. Что такое «Защитники Отечества»? – это фонд, созданный по поручению В.В. Путина для помощи участникам СВО и их семьям. Любой ветеран СВО может туда обратиться и получить медицинскую, психологическую, юридическую и др. помощь. Фонд стал и организатором форума.

В Москву приехали 150 делегатов со всей России. Было там семь Героев России и два Героя Советского Союза, в том числе отец Киприан (Бурков), который повторил подвиг Алексея Маресьева: молодой военный лётчик, он потерял в Афганистане обе ноги, и не просто излечился, а вернулся в авиацию, летал, дослужился до полковника, потом был советником президента России, а в начале 90-х стал монахом. Долго о нём ничего не было слышно: монашеская жизнь не любит шума… Но сейчас, с началом СВО, он вновь вышел на люди, чтобы помогать (в том числе и своим примером) военным, получившим инвалидность в ходе нынешних боевых действий.

Форум произвёл на меня большое впечатление. Он проходил в московском Музее Победы, работал два дня с утра до вечера. Мы выступали, каждый говорил о тех проблемах, с которыми сталкиваются люди, вернувшиеся с СВО. Надеюсь, нас услышат и примут необходимые меры.

- А чьё выступление запомнилось больше прочих?

- Героя Российской Федерации Романова Алексея Викторовича. Он служил в знаменитом «Вымпеле», несколько раз бывал в Афганистане. Заслуженный человек!.. Запали мне в душу его слова: «Ребята, сейчас вы в особом состоянии, вы чувствуете себя героями, выполнившими свой долг. Не растеряйте это чувство! Его легко потерять, но трудно наработать. А оно вам пригодится, когда вы будете помогать людям – и своим товарищам-ветеранам, и молодёжи, - когда займётесь общественно-полезной деятельностью на благо Родины. Отвоевали? Не уходите в свои личные проблемы, будьте по-прежнему впереди всей России! Россия, вперёд!»

- А сами вы выступали?

- Отдельного выступления у меня не было… Но однажды на общей беседе о работе с молодёжью, когда все говорили, что юное поколение нужно воспитывать в патриотическом духе, я сказал примерно так: «Согласен! Но воспитывать надо и родителей этих детей! Надо воспитывать тех, кому сейчас 25-30 лет, тех, чьё воспитание мы упустили в 90-е годы, гоняясь за хлебом насущным. И теперь нужно работать не только с детьми, но и с поколением постарше, прежде всего с теми, кто испугался и убежал за границу, а сейчас возвращается с опущенной головой. Задача участников СВО, учить этих людей на собственном примере. Мы знаем много примеров героизма, мы своими глазами видели, как люди ценой своей жизни защищают Родину. Об этом и надо говорить 25-30-летним. А тех бегунов, которые покинули Россию в трудные дни, я предложил бы отправить их на фронт – пускай учатся Родину любить». Такое было моё короткое выступление.

- Теперь давайте поговорим о спасённой вами иконе. Расскажите поподробнее, как вы её нашли?

- Нас перекидывали с Донецкого направления на Луганское. Мы заходили ночью колонной, - вокруг ничего не было видно, в темноте угадывались Северо-Донецк, Лисичанск – города тёмные, города-призраки. Прошло несколько дней, и мы поехали автоколонной за обеспечением… В стороне от дороги я увидел разбитую взрывами православную часовню. В стороне лежал купол, настенная роспись с изображением архангела Гавриила была безнадёжно испорчена… А из-под груды кирпичей виднелся уголок иконы. У меня сердце ёкнуло, ведь ещё недавно я был чтецом и алтарником в храме св. Варвары в посёлке Рахья у о. Олега Патрикеева. Я сразу понял, что икона эта старинная, причём, храмовая, большая икона. Я, не раздумывая, проверил местность на наличие возможных мин и растяжек, мы разобрали кирпичи, и увидели, что икона эта Богородичная… Потом оказалось, что она XIX века. Однако, вода, дождь, непогода сделали своё дело: лик там почти не просматривался, краски стёрлись… Мы ещё поискали – может быть, какая-то утварь сохранилась, - но больше ничего не нашли.

Я донёс икону до своей машины, ребята обернули её в полотенце, и мы начали думать, что дальше делать со своей находкой. Неподалёку я видел монастырь, - совершенно целый, там даже ходили люди в облачении… «Если что, сдадим туда!» Мы приехали в этот монастырь, я поговорил с народом, но так и не понял, раскольничий он или православный: на Украине всё так перепутано… И зародилось у меня сомнение. Я понимал, что надо спасать икону, но не понимал, как это сделать, и можно ли вообще вывозить её с Украины. Выход один: позвонить своему духовнику, о. Олегу Патриакееву, настоятелем храма Святой Великомученицы Варвары п. Рахья. Однако связи не было. Прошло около месяца, икона по-прежнему стояла у нас, в отделении разведчиков. Уходя на задание, мы невольно обращались к ней…

Однажды в наше расположение попал снаряд и здание загорелось. Была пробоина большая… Мы в темноте со своим отделением, во главе с нашими командирами подполковником Шаманом, капитаном Каспием пытались спасти всё, что возможно… И, конечно, в первую очередь икону! Хочу перечислить своих друзей, которые в это участвовали – младший сержант Абзалутдинов, младший сержант Тихонов, рядовой Горячев… Мы залезли прямо в огонь, вытащили икону, - все в дыму, все довольные, счастливые. Половина наших вещей сгорела, но икону мы спасли! Сделали доброе дело, и слава Богу!

И вот, что удивительно: мы икону-то вытащили из пожара, а это оказалась «Неопалимая Купина»! Настоящее чудо произошло: Пресвятая Богородица нас не оставила: было прямое попадание в здание, а у нас ни царапины. Здание сложилось, сгорело, а мы целы – ещё и с иконой в руках. Все ребята, кого я перечислил живы. Только Тихонов был ранен, пролежал в госпитале полгода с ранением средней тяжести. Снайпер ему стрелял в пах – они обычно в пах стреляют, ниже бронежилета, - и попал в ногу, где проходила артерия. Пуля коснулась артерии, но не порвала, - а если бы порвала, то он истёк бы кровью. Вырвало кусок мяса: входное отверстие 6 см, выходное 10, - но, слава Богу, он вылечился и сейчас в строю, за ленточкой. Молодой парень, физически крепкий, 28 лет.

Потом я всё-таки дозвонился до отца Олега: «Батюшка, посоветуйте, как быть?» Он отвечает: «Сейчас вся Украина в таком состоянии: краски стёрты, лика почти не видно… Эта икона символизирует Украину. А икону надо спасать. Я благословляю передать её нам, мы её восстановим».

Но как её доставить во Всеволожск? Я позвонил своему другу, зам. полпреда по СЗФО Потомскому Вадиму Владимировичу. Мы давно знакомы, это хороший человек, он был губернатором Орловской области. И он мне подсказал, что делать. Не буду раскрывать секретов – нельзя! - но благодаря Владимиру Владимировичу, она приехала к батюшке Олегу. Мы начали с шапкой ходить, собирать средства на реставрацию…

Потом, когда я уже вернулся домой отец Олег говорит: «Мы икону реставрировали, хотим передать её в 6 армию, чтобы с ней пройти по Донбассу. Она должна вернуть туда, где вы её нашли». Сделали киот под неё, и она засверкала новыми красками, в неё опять вошла жизнь. Её в храме вручили военным, они её очень торжественно, с почётным караулом приняли…

Я думаю, так мы и Украину восстановим, как эту икону - всем народом. Не только жилые дома будем строить, но и духовно восстанавливать. Вы же видите, что сейчас происходит в Киеве, в Киево-Печерской Лавре? Мы все, православные люди, сердцем болеем об этом… Ценности наши отдаются на Запад за копейки! А мы, русские солдаты всегда с Божией помощью на страже Родины, - Господь всегда с нами.

- Вот вы сказали, что после возвращения с СВО часто ездите на Донбасс… Многое ли там изменилось? Дух прежним остался?

- Дух русского солдата – он не меняется. Мы знаем, за что мы воюем, у нас одна цель – разгром фашизма. Солдаты всё те же, просто немножко уставшие: ведь столько времени прошло… Я сейчас отдохнул и готов снова пойти в бой. На мой взгляд, после трёх боевых месяцев надо делать ротацию, менять людей, чтобы солдаты смогли передохнуть и физически, и морально, собраться с мыслями, успокоиться и продолжать службу. Как сказал один военачальник: после трёх месяцев начинает зашкаливать смелость, ты теряешь чувство опасности, - мол, вчера пронесло и сегодня пронесёт, и каску не одену, и броник не нужен! А ведь может и не пронести. Поэтому люди должны отдыхать.

Приезжаю я туда, и меня встречают как брата: однополчанин, как-никак. Привожу им всё, что ребята просят. Они не побеждённые, - но уставшие…

С мирным населением я много общался – и тогда, и сейчас… Они ещё больше устали от войны. Измотанные, уставшие, бедные, нищие, без воды, без еды… Дети радуются каждой конфетке, которую мы им привозим. Если видишь ребёнка, обязательно конфетами угощаешь. И детей не удивляет ни грохот, ни прилёты… И я понимаю, что если народ так изнемогает, то надо скорее заканчивать бои, надо скорее отвоёвывать победу. Ситуация у нас тяжёлая, все страны НАТО против нас. Одним нам трудно, хоть мы и могучая страна и непобедимая, но нам приходится воевать за весь мир. Тяжело, но победа будет за нами.

Хочу упомянуть имена своих боевых товарищей, которые были со мной, когда мы нашли икону. В тот момент командовал нами зам.командира полка подполковник Глазков Б.Н. (позывной «Шаман»), мл. сержант Тихонов А.А. (позывной «Манс»), мл. сержант Хрипко Д.А. (позывной «Спиди»), капитан Филиппов В.Е. (позывной «Каспий»), рядовой Авзалутдинов Э.Р. (позывной «зона»), рядовой Горячев А.А. (позывной «Косыгин»), мл. сержант Амосов О.А. (позывной «Карел»).