Былинные земли. Рубец дележа. Часть 10

(Продолжение)

ДРОБЛЕНИЕ

Каким был волок при удельных князьях, вопрос не беспочвенный. Каждый из них имел «покровителей». Это как сейчас. Президенты стран склоняются к более богатому и сильному суверену, находя в нем союзника.

Из средневековых документов видно, что на территорию перехода претендовали и ливонские рыцари, и опричники Грозного, да и не обходилось без внутренних разборок.

«Паны» - явление, конечно, «собственноручное», великокняжеское: следствие «поволочной» померы ради денежной выгоды. Земли резались и продавались. Земля становилась товаром. Вот лишь один пример. По данным белорусского ученого, кандидата исторических наук Вячеслава Носевича, Болино – анклав западнее Лукомля, на высокогорном побережье Турицкого озера, к началу вторжения грозновцев был разделен на 8 частей. «Свядо» осталось в той части, которая перешла к дочери княгини Щидутской - Елене Андреевне Лукомской. Княжна вышла замуж за Якуба Пияновского – того самого, что перенял родовое поместье Радзивиллов на Улле: вторую Уллу (Поулье).

Здесь уместно будет вспомнить, что мы сообщали в начале этого материала, рассматривая корни Свяды, первое письменное упоминание. Род Саковичей, которому досталось «свядо» не совсем праведным путем, угас, и земли перепали «Николаю Радзивиллу, женатому на дочери Богдана Саковича».

Время было прагматическое. Капитал подчинял духовную ниву, нравственные принципы отметались.

У новых обладателей свядских земель родились две дочери, одну из которых выбрал Михаил Михайлович Соколинский. Этот брак можно назвать «союзом» - попыткой вернуть прежние времена, создать альянс по совместному управлению междуречьем.

ИМЕЛИ ВИДЫ МОНИВИДЫ

Волок, видимо, приносил отдачу Соколинским ранее, учитывая их «путный» опыт, практику распределения экипажей, что везли поклажу, обслуживая дорожные и речные версты. Центр был в Ладосно, северо-восточнее Лепеля, откуда легко спуститься к перешейку.

А Лукомские? Княгиня Лукомская-Щидутская не зря судилась с соседом – домжерицким паном Тышкевичем. Охота на зверей в Свядской пуще – лишь тень большой беды, что вставала над междуречьем, следствие разобщенности в обладании важнейшим «стыковочным» узлом на великом пути из Риги в Киев. Носевич, исследуя свядский инцидент в статье «Лукомль и Лукомльская волость», обратил внимание на предысторию. Охотники были с Березины, а точнее, с Сергуча, ее притока. Волок был рядом, оттуда вел речной путь. Домжерицы можно назвать «предместьем» перешейка, входом со стороны Сергуча. Они известны с 1407 года, и принадлежали, по данным историка, Войцеху Монивиду.

Неосведомленному читателю мало что дает это имя. А между тем, Монивиды - шляхетский род герба «Лелива». Его основателем, пишет Википедия, был литовский боярин Войтех Монивид, наместник, а с 1413 года — воевода виленский. В связи с этим всплывает Довкгирд, занимавший ту же должность незадолго до Войтеха, и «учинивший» привилей Саковичу.

Поулье – переход чрез Уллу - той же «выделки», того же свойства. Вторая Улла, вблизи Чашников, была поместьем, где проживала мать подчашего Радзивилла - София из Монивидов. Их поместье можно назвать сердцевиной речных коммуникаций. Тот, кто сидел там, управлял потоками, контролировал перемещение грузов из одного конца света в другой.

Не менее значимым был волок – свядский переход. И охотничий разбой в уделе княгини Щидутской нельзя назвать случайным. Он возник из-за больших притязаний.

ВСЛЕД ЗА ВОЕВОДОЙ – СТРАЖНИКИ

Привилей Саковичу, оформленный виленским воеводой при недоросшем правителе, перевернул судьбу Свяды. Этот пример показывает, насколько важно иметь в государстве общественный орган, независимый от верховного сатрапа.

Важная территория обрела нового хозяина, который не был местным, коренным, он был со стороны. Использовались разные средства, чтобы попасть на волок.

«Боленские паны» – новая плеяда вершителей крестьянских судеб. Если «Свядо» - это эпоха городищ, времен, когда живы были традиции горотьбы: локализации пространств в зависимости от значимости, и перевал имел значение как стыковочный узел, то слобода – это поселение, взращенное побуждением к наживе, наращиванием капитала. Это как в примере с Лепелем. Первоначальное урочище – полуостров - древнее городище на озерном берегу. А Новый Лепель – итог освоения новой территории и вселение туда за деньги, за чинш, создание для колонистов временного налогового «рая», освобождение новоприбывших на первое время от податей, своего рода, заманчивое предпринимательство.

На месте современной Слободы могла появиться Новая Свяда. Если рассматривать 1720 год, то видим воплощение слободской идеи, которая отобразилась в названии. Имение – вечистое, то есть давнее, состоящее из двух номинаций. Оно и «Свяда Городок», что указывает на главный вид конструкции, связанной с исходной точкой отсчета – городищем. Оно же и «Слобода Свядская» - производное: развитие, продолжение, переход на новые эксплуатационные «рельсы»: мещанские.

С ОХОТОЙ В ОКОНО

К какому же «городку» привязывалась слобода? Перечень подданных начинается сразу же, и непонятно, к какому разряду их отнести. Там четыре фамилии, две из которых повторяются – всего шесть семейств (мы их называли, не будем напоминать). Кто они? Новые жители в виде «слободских» или крестьяне с Ловшевой горы, с городища на берегу Эссы (Ясы)? А может, с огороженной части на волоке?

Следом идет перечень подданных деревни, которая тоже носила имя Свяды, что само собой разумеющееся. Деревня - весь: околоток при центральной усадьбе, где жили крестьяне, обслуживавшие пана.

На этом поместье не заканчивалось, оно было большим, включая другие деревни, и вытягивалось в западном направлении, где оконечностью считалось Оконо. Оконо лежало за мхами и болотами – на приличном расстоянии от центра: за Велевщизной, за Черницей, за Берещей. Там начиналась Пышнянская возвышенность, очень значимое место. С запада волок прикрывало урочище Кронштадт. По данным книги «Память. Лепельский район», в той же области обнаружено древнейшее поселение - доисторическая стоянка человека.

Там был перешеек – еще один. Если промежуток между озерами Береща и Плавно – порядка восьми километров, то между Берещей и Оконо – сущий пустяк, не будет и километра. Соединены они короткой, но глубокой протокой, которая так и называлась – Оконица. Возможно, когда-то оба озера были общим водоемом, и вытоки были другими. Оконица – как начало речки Береща, что тянулась вдоль свядских земель к Эссе, впадая в нее напротив Свядицы (уже по лукомльским нагорьям). А в другом направлении, западном, можно было попасть чрез берещинско-оконской бассейн в цепь водоемов, что вели к истоку Ушачи. Ушача была удобна тем, что впадала в Западную Двину вблизи Полоцка, и путь туда был короче, чем чрез Уллу.

В выкупном акте за 1720 год свядское Оконо представлено как Ohonna, что в белорусском понятии созвучно «ахвоте», а по-нидерландски будет «охотно». Предшественники Жаб уже господствовали там. Напомним - ими были Скорульские, муж с женой. Супругу ковенского хорунжего представляла «вельможная» княжна Барбара Соколинская из Друцких. Она была дочерью Кароля, каштеляна смоленского.

В ДОЛГАХ, КАК В ШЕЛКАХ

Покупая поместье, Жабы уведомляли судей великокняжеского трибунала, что не могут сразу распоряжаться им, так как долги на нем. И немалые, назывались три. Самый большой – в размере 2100 битых талеров, а это треть всей покупной суммы, полагался предыдущему владельцу – лидскому стражнику Христофору Петкевичу. Назывался также пан Казимир Рагоза, которому полагалась «подходящая сумма» (не указанная конкретно) за фольварк Dalki (Далики?). И еще 205 талеров требовали Петкевичи с Евы Саломей Швариновой, которая задолжала, будучи в первом браке супругой Кароля Друцкого-Соколинского – отца «вельможной Барбары».

Тут сделаем отступление и покажем, ка могли образоваться долги. Поможет в этом история, представленная Носевичем.

По его мнению, наследство княгини Лукомской-Щидутской, упомянутой в инциденте с домжерицким паном (1558 год), досталось одной из внучек - Анне Пияновской, вышедшей замуж за князя Михаила Михайловича Соколинского. Этот брак повязал Свяду с Несино – будущей резиденцией полоцкого воеводы в области Неколочи, откуда, как мы помним, начинался спуск к Улле, переход на Лукомльскую возвышенность. Несино (вкупе с Мотырино) принадлежало князю Ивану Васильевичу Соколинскому, и тот тоже был в родстве со Щидутскими - женился на дочери княгини. А уже их наследница вышла замуж за Тимофея Головню, и в 1559 году супруги продали Несино. Купила Анна Рогозянка - мать Михаила Михайловича. Она завещала Несино сыновьям, из которых один был женат на Анне Пияновской. Свяда «выскочила» как владение еще одного Соколинского - оршанского маршалка Михала Леона, в будущем писаря Великого княжества Литовского. Об этом говорит случай – жалоба лепельских бернардинок на него в связи с «наездом» в 1667 году.

Похоже, что Несино и Свяда были куплены матерью Михала Леона - Гризельдой Станкевич. В 1680 году Михал, вместе с отчимом Людвиком Оборским, подверглись иску за долг по Несино. Они его продали, но долг повис на Свяде, которая оставалась в собственности Михала.

Кароль Михал Соколинский – его сын, был женат на Еве, а та вторым браком вышла замуж за Шверина, и приумножила долг. 205 талеров легли "на плечи" дочери – «вельможной Барбары». 

История довольно примечательная и о многом свидетельствует. Мы видим, как изначальная княжеская собственность превращалась в наследственный «багаж» и в качестве приданого или родственных уступок доставалась панскому сословию. Учитывая конфликтность, которая отражалась прагматическим настроем на волок и где не было единого хозяина, его избегали благородные почитатели – оседали собственники армейского склада, нувориши. Потому в дальнейшем мы видим в числе обладателей хорунжих и воевод. Наверное, по этой причине поместье оказалось в больших долговых обязательствах, которые надолго повисли и тянулись, как шлейф, создавая непомерный нажим на крестьян.

Задолженности накапливались, приводя к «наездам» и силовому давлению. Учитывая, что четких поместных границ не было, то территориальная разобщенность выплескивалась в конфликтные ситуации и завершалась захватом соседских земель. Этим можно объяснить «внедрение» Жаб в монашеские земли.

Власть была неспособна решить споры, и проблемы накапливались. Так было и со свядскими долгами, которые в конце концов достались Теодору Жабе.

ДЕЛО «ХРИСТИАНУША», И ЦЕХАНОВЕЦКИЕ

Последний представитель ветви Цехановецких (владельцы Бочейково на Улле) - Анджей, жил до недавнего времени в Лондоне и выпустил книгу по истории своего рода. И упомянул в одном из разделов, что на последнем великокняжеском сейме (1773-1775 годы) рассматривались свядские дела. Возможно, это было связано с инициативой Тадеуша выпрямить русло Эссы для сплава леса. Но всплыли долги. Претензия исходила от «урожденного Христиануша» и его сукцессоров. А ответчиками выступали такие же сукцессоры Кароля.

Сукцессия – это преемственность, переход обязательств по правообладанию. Возможно, что «Христиануш» - это Христофор Петкевич, лидский стражник, который не получил 2100 талеров по заставному акту, что было внесено в трибунальское дело при продаже имения Жабам, а его потомки все еще тешили себя надеждой на возврат крупной суммы.

Как завершилось «дело» и завершилось ли вообще, неизвестно. Задолженность могли компенсировать каким-то земельным куском, территориальной площадью. Законодательное право Великого княжества Литовского позволяло это сделать. Возможно, так и было. Только почему дело приняло решительный оборот уже в конце существования Великого княжества Литовского, накануне краха Речи Посполитой?

Интересно, что владельцами волока впоследствии оказались Цехановецкие – те, что разбирались с претензией, кому поручалось дело последним королем. В 1847 году обладателем Воловой Горы назывался Юстин Рудольф Цехановецкий. Будучи в ту пору лепельским поветовым маршалком, он погиб в своем «маёнтке» на охоте. Волова Гора входила в состав собственности Цехановецких наряду с Бочейково, Свечей, Давыдковичами, Голландией и Дамашковым. О ее значении говорит тот факт, что Волова Гора шла в списке «маетностей» вслед за Бочейково, где был магнатский центр – дворцовый ансамбль. Чрез волок был уже прорыт государственный канал, и российская казна использовала его выгоду, но окрестности по-прежнему приносили отдачу частному бизнесу, и пан Цехановецкий пользовался лесными угодьями.

(Продолжение следует)

На снимке: дорога в Волову Гору (фото Владимира Шушкевича).


18.04/23