Чтец

У Конюшенной площади в нешироком пространстве между каналом Грибоедова, Мойкой и стеной Конюшенного двора располагался рынок сувениров. Место суетное разноголосое, пестрящее яркими красками деревянных расписных изделий, платков, кукол и ещё всякой разности. Торговые стенды, вытянувшись в ряды, смахивали на грядки. Так собственно их и называли те, кто здесь работал. Продавцы были люди разные: и совсем молодые, и люди среднего возраста, потерявшие работу, отчаявшиеся получить зарплату учителя, инженеры, и прочий образованный люд. Были здесь и художники, и учителя английского языка, которые особенно ценились как продавцы, потому что покупателями были в основном зарубежные туристы. Наверное в то время их привлекала недорогая цена туров в Россию, пока ещё не оправившуюся от удара распада СССР. Местным было, понятно, не до сувениров. Между грядок шныряли немцы, французы, американцы и прочие неруси, а также менялы валюты, наркоманы, продавцы пирожков и желающие пристроить на грядки свои вещи.
С двумя, наполненными книгами, авоськами от Тройного моста к грядкам приближался мужичок. Одет он был неопрятно, волосы нечёсаные, стоптанные башмаки шаркали по асфальту, но в глазах горела пламенная надежда на опохмел. Ну как его опишешь: пьянчужка со стажем, средних лет, плешивый, добродушный к людям на улице и безжалостный к своей семье — выносил из дома последнее. В авоськах покачивалось полное собрание сочинений Максима Горького — по восемь томов в каждой сетке. Понятное дело, брать никто не хотел даже даром – пролетарский писатель был нынче не в чести.  Над человеком только смеялись:
— Мужик, ты чего тут ошиваешься? Кому нужна эта макулатура? — склабился один из продавцов, на стенде у него грудилась советская символика, военная амуниция, шапки-ушанки и прочая продукция с военных складов.
— А я чего? Я ничего… Может любители есть почитать, книги-то красивые, корешки серебряные. Горький это, писатель хороший, мудрый, по всему видать — 16 томов… — причитал мужичок — до него постепенно доходила безнадёжность ситуации.
 Цена собрания слетела до цены пол литра пива. Люди смеялись, а он и вправду был смешон и жалок одновременно. Странный он был:  представить его в компании собутыльников было сложно, он походил на пьяницу-одиночку. Проще он вписывался в «компанию» пустых бутылок. Ясно было, что на работе ему не платили или просто уволили, и он втихую пропивал нажитое.
Анна, продавец недорогих сувениров, знаком поманила не опохмелившегося страдающего мужичка:
— Сколько хочешь за собрание? — спросила она.
Тот подошёл и обречённо назвал цену, торг был неуместен, она дала ему на две бутылки. Обалдевший от такой щедрости, он побежал за пивом. Внутренне ей хотелось вернуть книги хозяевам, но это было невозможно. Назавтра он бы вынес их снова и скорее всего не продал —  выкинул бы на помойку.
— И зачем тебе только эта дребедень? Кто сейчас это читает? Мура и скукотища — в школе проходили… — вяло проговорила молоденькая продавщица с соседнего стенда.
— Да что ты понимаешь в литературе? Горький — это глыба, классик! Нас никого не будет, а он ещё живее станет — он бессмертен! — горячо встала на защиту писателя Анна.
Соседка недоуменно пожала плечами, мысленно покрутила пальцем у виска и отошла.
Наугад Аня открыла один том — это оказались рассказы Горького. Погружение в прошлое было стремительным.
Дождливый август, на дачах уже почти нет никого, скучно, даже читать нечего. Но через три дома живут две сестры, Аня это точно знает. Ей открыла дверь младшая, обрадовалась  — тоже ведь скучно! Старшая перебирала журналы и потрёпанные книги – хотела найти, что почитать от вынужденного безделья. Втроем они затеяли игру в карты и так до темноты скоротали время.  Анна перед уходом, глядя на книжный развал, попросила дать что-нибудь из книг. И старшая из сестёр протянула ей том  —  Максим Горький  «Рассказы». Теперь длинные, тёмные вечера были ей не страшны. Она читала – могла много раз перечитывать и находить свежие краски повествований. В тех рассказах не видела она ничего революционного или пролетарского — жизнь обычных людей, богатый язык, даже описания природы не наводили скуку.
Прошло лет пять, и недалеко от дачи Ани поселилась семья её подруги из института, Тони. Как-то раз, то ли новоселье было, то ли праздник какой, но только собралась вся семья за столом. Выпивка, конечно, была и немалая. Анна тоже пришла и, как человек непьющий совершенно, наблюдала за происходящим.  Отец Тони сидел немного поодаль у яблони. Под скамейкой грудились бутылки из-под пива и беленькой. Он  был изрядно выпивши и внешне ничем к себе внимания не привлекал, просто сидел и покуривал беломорину. Внешне дядя Коля ничем не выделялся: обычное лицо с крупными чертами и глубокими морщинами на загорелом лице. Все оживлённо говорили, пьяно посмеивались и поругивались. Всё изменилось враз — Аня услышала, как дядя Коля начал говорить, нет, не говорить, а читать рассказ Максима Горького «Рождение человека». Лицо чтеца настолько преобразилось, что и песчинки не осталось от той недавней заурядности. Это был истинно красивый одухотворённый человек. Читал он своим говором очень похожим на  окающую речь самого Алексея Пешкова. Читал не торопясь, как будто по широкому берегу реки или моря расхаживал, как будто вода у его ног плескалась. Все примолкли, и хмель мгновенно слетел, а он читал и читал наизусть те рассказы, которые помогли когда-то Ане скоротать  дождливые августовские вечера.  Никогда ни до, ни после она не слышала такого, в душе растворённого, смысла жизни. Все чтецы — это только хорошая или даже блестящая игра артиста, а здесь была космическая глубина и простота одновременно.  Читал дядя Коля долго, потом встал и ушёл.
После, Аня спросила  подругу, как её отец выучил наизусть столько рассказов. Оказалось, что во время службы на флоте — восемь с половиной лет он служил на подводной лодке. Там было единственное развлечение, подходящее ему — чтение. А ещё богом данный талант —изумительная память! Он мог бы стать непревзойдённым чтецом, но профессией он это никогда не считал. Только при особом состоянии души он вдруг начинал читать, тогда все примолкали и слушали, слушали…
Аня шла с грядки с полным собранием сочинений Максима Горького. Шестнадцать томов оттягивали руки. А на приступочке, на набережной канала, сидел довольный мужичок, бывший владелец собрания сочинений русского классика, и потягивал из очередной бутылки пиво…