Операция местного значения

ЧАСТЬ 1. ВЧЕРА.

1. Они  обессилели и заснули, а соседка, наоборот, очнулась.
Женщина неопределенного возраста и примерного поведения.
Темные одеяния состарят любого. И тем более отпугнет грубо вылепленное, суровое, неулыбчивое лицо.
Девчонка так быстро проскочила в свою комнату, что не успела укорить ее.
Внучка  почившей соседки и подруги.
Каждому отмерен свой срок,  после кончины прошло чуть больше месяца, может быть, душа еще окончательно не покинула земное  пристанище.
И передвигаться следует только на цыпочках, говорить шепотом и как можно чаще повторять поминальную молитву.
А девчонка пришла не одна.
Дверь хлопнула,  качнулись стены, или где-то случилось землетрясение.
Девчонка вскрикнула.
Так не кричат в смертельном ужасе. Так не взывают в глухом лесу. И тем более не проклинают в гневе и отчаянии.
Но радуются жизни на весеннем лугу. Ничком падают в густые травы  и распахнутыми руками обнимают Землю.
Упала и обняла, почудилось соседке.
Не порадовалась вместе с девчонкой,  заткнула уши. С такой силой прижала ладони, что полопались барабанные перепонки.
Но  услышала.
На призыв откликнулся  зверь.
Словно протрубил  охотничий рог.  Победный рев сорвался на хрип.
Ломая тонкие деревца, обдирая о стволы шерсть, зверь вывалился, на поляну.
Напрасно соседка зажмурилась.
Более того, упала на узкую свою койку  и нахлобучила на голову подушку.
Увидела в розовом тумане.
Девчонка перевернулась на спину и призывно раскинула руки.
А насильник на коленях подполз к ней.
Осталась глубокая борозда, или образовался глубокий овраг.
Испоганили Землю, но любовники в вожделении не заметили.
Медленно, будто дразнясь, девчонка  дотянулась до верхней пуговки.
Соседка прикрылась ладонью, чтобы не видеть, но туман, наоборот, рассеялся.
Белоснежная, перламутровая кожа.
Насильник  рванул рубаху, с треском лопнула материя.
Одной ладонью прикрывая лицо, другую соседка  уронил на плоскую и неразвитую  грудь. На жесткую колючую материю – даже дома ходила в груботканом балахоне, - колючки вонзились.
Назло себе и любовнику сильнее надавила.
Мало того, помогла другой рукой.
Отбросили изодранную одежду, мужчина жестоко и беспощадно навалился.
Девочка, погибая и задыхаясь,  нащупала опору.
В спину  вонзила ногти.
Мускулы его полопались.
Чтобы не погибнуть, не только ухватилась, но оплела ногами.
Наблюдатель прикусил губу.
Кони понеслись. С такой скоростью, что ураганный ветер срывал с лица остатки воздуха, в глазах потемнело.
Захрипела и забилась в конвульсиях.
А когда очнулась, и любовники угомонились, а она выжила, только болели переломанные кости, и ссохлись внутренности, и  голова была пустая, то захлебнулась в отчаянии.
Оно может выжечь душу.
Надо загасить огонь.
А она раздула.
- Согрешили, когда еще не обрела покой усопшая, - прохрипела Клавдия Ивановна.
Испуганно прислушалась.
Словно прокаркала зловещая птица. 
Падальщица, что прилетела по ее душу.
- Развратница, - обвинила старушка.
Получилось чуть лучше. Но птица еще  не улетела.
- Я предупреждала тебя, следи за внучкой, - напомнила покойнице.
Кажется, обрела голос.
Довольно высокий, но не визгливый, девчонка в соседней комнате в забытье плотнее прижалась к защитнику.
И не было никакой птицы, старухе почудилось.
На цыпочках – так положено в доме скорби, - в разодранном балахоне – материя, наверное, прохудилась от долгой носки – прокралась на кухню.
Вода врачует от всех болезней, Клавдия Ивановна по особому рецепту готовила это лекарство: процеживала через марлю и несколько дней держала в морозилке.
На этот раз жадно приникла к крану.
Пересохшей губкой долго не могла насытиться.
И кости плохо срастались, полопались на чужом празднике жизни.
Сошлись днем, когда  на улице полно наблюдателей.
(Согреши они ночью, Клавдия Ивановна все равно бы учуяла.)

2. Кое-как собралась, облачилась в длинное, глухое, черное платье, повязала голову траурным платком и выбралась на улицу.
Начало последнего весеннего месяца, но жарко, как в знойный летний день.
В садике, к которому прилепилась школа, некая девица провожала мужиков голодным взглядом.
В короткой футболке,  в пупок вдет брелок.
- Бесстыдница, - осудила   Клавдия Ивановна.
Но сказала тихо, та не расслышала.
Осуждает и борется, но осторожно, чтобы не   покалечили.
Рядом с ней пропитый мужичок разложил на грязной тряпке свои железки. Потухшая папироса прилипла к нижней губе.
Пожилая женщина с ранними полевыми цветами.
Книги и пожитки.
Время перемен,  горе и нищета выплеснулись на панель.
И почти невозможно вернуться к иллюзорному счастью и благополучию.
Клавдия Ивановна старалась не смотреть по сторонам.
Временные трудности, как долго продлится это время?
В садике когда-то была церковь, как-то поведала мне бабушка.
( Разбомбили  немцы? предположил я.
В те годы еще не возрождали религию, и можно было сослаться на давнего врага.
Хуже чем немцы, призналась бабушка.
А кто хуже, не разобрался мальчишка.
Я была молодая и глупая, тоже в этом участвовала, окончательно запутала меня.)
Храм взорвали в тридцать шестом году.
Когда римляне разрушили Карфаген, то землю посыпали солью, чтобы более ничего она не родила, наши преобразователи не догадались последовать мудрому примеру.
Рядом с храмом располагалось церковное училище, его преобразовали в школу.
Клавдия Ивановна все знала про соседку.
Зинаида в одиночку воспитывала дочку.
А когда та спросила о своем отце, придумала красивую легенду.
За несколько дней до свадьбы тот погиб при крушении поезда.
Навечно сохранила память о нем, не вышла замуж, всю жизнь посвятила тебе, разве нам плохо вдвоем? обняла девочку.
Яблоко от яблони не далеко падает, Елена дочка Зинаиды тоже в подоле принесла ребенка.
( Без участия мужчин рождаются только девочки, доказали генетики.)
Но все же мужчины присутствовали, и когда они появлялись, Зинаида, которой за успехи на производстве выделили двухкомнатную квартиру, чтобы не мешать дочке, вместе с внучкой перебиралась в старое свое убежище.
Но внучка – мама назвала ее Верой, потому что верила и надеялась – видела и запоминала.
Одни пришельцы приходили с цветами или с бутылкой, как положено в кино, другие отринули эти предрассудки. Себя считали подарком.
Возникали по-разному, но убирались одинаково.
Проклиная дом, и привередливую  ведьму, что хозяйничала в этом вертепе, ломая конечности, ступеньки и перила, скатывались по лестнице.
А отчаявшаяся ведьма, если хоть какое-то барахло оставалось после случайных постояльцев, выбрасывала его на улицу.
В соседних квартирах жильцы об оконное стекло расплющивали лицо, стараясь ничего не упустить из этого представления.
Или сарафанное радио работало, или на хвосте приносила сорока, но каким-то образом Клавдия Ивановна узнавала об очередном побоище.
Каждый раз выговаривала соседке.
Мужик нынче пошел никудышный, оправдывала та дочку.
На это нечего было возразить.
Если б женщины могли уничтожить нахлебников.
После того, как Елена рассталась с очередным претендентом – на этот раз помогла ему убраться: придала  такое ускорение, что отшибла ногу, - после смерти матери обещала угомониться, хотя так и не разобралась, почему ее считают распутной женщиной.
Сложен русский язык: путные, наверное, идут проторенным путем, а она предпочла добираться окольными тропами. Но не одолела крутизну.
Повязала голову траурной косынкой, но еще не обзавелась бесформенным балахоном.
(Надо попробовать, может быть, кого-нибудь удастся приманить необычным нарядом.)
Еще отнялась  нога, но справилась, хотя долго  прихрамывала.
Клавдия Ивановна не смогла помочь падшей женщине, но пожалела ее дочку.
Та всего лишь заканчивала школу, и числилась чуть ли ни лучшей ученицей.
Две противоречивые составляющие нашей жизни.
Стоит зайти солнцу, как дневные ангелы превращаются в ночных демонов.
Иногда Клавдию Ивановну  одолевали пророческие видения.
Вот в потустороннем мире падшую женщину окружили былые любовники. Но насколько изменился их облик! Голову обезобразили рога. У одних выросли на гладком черепе, у других пробились сквозь шерсть.
Лица почернели и тоже заросли шерстью.
Клавдия попыталась проснуться и избавиться от кошмара, но не смогла пошевелиться.
Напрасно падшая женщина присела, скорчилась и прикрылась скрещенными руками.
Приспешники сатаны окружили ее, и чем старательнее она прикрывалась, тем сильнее возбуждались.
Если не смотреть на лица, то, может быть, удастся спастись. Старушка опустила голову.
Но такое увидела, что  опешила и зарделась.
Однажды в парке обнаружила на скамейке мерзкий журнальчик.
Молодежь разлетелась стайкой потревоженных птиц. Так торопливо, что не уничтожили улики.
Похабная картинка на всю страницу.
Запомнились узловатые пальцы, поддерживающие необъятное хозяйство.
С внушительными этими причиндалами демоны подступили к жертве.
Готовы надругаться, но неожиданно она поднялась и расправила плечи, чтобы погибнуть с поднятой головой.
И обвисшая грудь вдруг обрела былую упругость, на животе и на бедрах пропали жировые складки, кожа залоснилась, а ноги не обезобразили вздувшиеся вены.
Клавдия Ивановна очнулась и долго не могла отдышаться.
Еще задыхаясь, решила спасти очередную грешницу.

3. Поэтому доковыляла до школы.
Непростые времена, в государстве в одночасье исчезли деньги, уже несколько месяцев работникам не платили.
Директриса, моложавая женщина неопределенного возраста, кажется, придумала, как помочь обездоленным соратникам.
Советская система, как  ни ругают ее современные деятели, породила достойных и закаленных людей.
Все они могли и умели. Если надо было польстить начальству, то захлебывались в хвалебных излияниях. А потом долго отплевывались и промывали испоганенный рот.  Провинившихся  прилюдно обличали без жалости и милосердия. А потом втихомолку утешали их мизерными подачками.
Были одновременно злыми и добрыми, непреклонными и податливыми, твердыми  и гибкими.
Директриса придумала возродить церковную школу.
Проконсультировалась со священником в ближайшей церкви.
Вообще-то Алисе Ахметовне  следовало обратиться в мечеть, но воспитали  ее в безверии.
Была готова примкнуть к любой конфессии, но большинство ее прихожан, то есть школьников тяготели к православию.
- Сложный вопрос, сестра моя, - призадумался батюшка.
(Несмотря на веру и религиозное образование, тоже был воспитан советской системой.)
Внимательно вгляделся в  просительницу.
- Ты православная? – спросил различил он.
Какая разница, хотела сказать Ахметовна, но вместо этого трижды кивнула, доказывая свою благонадежность.
Ради великой цели можно обмануть и слукавить.
- Обязательно, - согласилась женщина.
При этом попыталась улыбнуться, улыбка была похожа на гримасу.
Трижды пропоет петух, вспомнил батюшка библейское пророчество.
Услышал и насупился.
- Но у меня нет справки, - призналась директриса.
Толком не подготовилась к беседе, не обзавелась необходимыми документами.
- Иди лесом и полем, сестра моя, - направил ее батюшка.
Мог указать и  более привычную дорогу, но боролся со сквернословием, во всяком случае наставлял в этом своих прихожан, поэтому прибегнул к  подмене понятий.
Просительница – чего не сделаешь ради спасения товарищей – послушно пошла по заданному направлению. Благо идти было недалеко, не истоптала ноги до кровавых мозолей и не сносила несколько пар башмаков.
Секретарь допустил ее до митрополита.
Обычно не позволял тревожить старика, но в этот день тот основательно достал его.
- Как высоко я вознесся? –  ежедневно  вопрошал он.
Секретарь наобум называл цифру.
Если высыпался, то накидывал несколько вершков.
А если при этом не ругался с женой, то старик возносился еще выше.
Но в тот день недоспал и основательно поссорился.
- Негоже жене высокопоставленного деятеля передвигаться пешком, - заявила разгневанная баба.
Бесполезно было напоминать о разбитом корыте, женщина  не признавала  сказки.
Конечно,  трудно ходить с такой комплекцией, хотел укорить ее муж, но благоразумно промолчал.
-  А что скажут прихожане? – нашел правильные слова.
- Позавидуют, - отбилась сообразительная баба.
- Будешь досконально соблюдать все посты! – добил  ее напоследок.
Когда явился на службу, начальник усугубил радражение.
- Летают не только ангелы, - вознесся над грешной Землей.
- Разбиваются не только самолеты, - раздраженно откликнулся секретарь.
Но тут же опомнился – негоже обижать старика – и извинился: - Гордыня попутала Ваше Высокопреосвященство.
Митрополит простил секретаря.
Но все же, чтобы досадить фантазеру, тот допустил к нему просительницу.
Предварительно предупредив, что не следует обращаться внимание на некоторую чудаковатость престарелого деятеля.
Митрополит благословил ее, осенил  крестным знамением.
Предки Алисы Ахметовны, вроде бы не возмутились.
Запинаясь, поведала она о своей задумке.
Время перемен,  рухнули старые устои, на пепелище уже пробились ростки невиданных  растений, но старик не замечал этого.
Народ и партия, обычно говорят партийные деятели.
- Церковь и Власть, - сказал церковный иерарх.
А когда женщина попыталась возразить, веско добавил: - Иногда и мне приходится обращаться к Секретарю Обкома.
Там все решается, намекнул он.
И бесполезно объяснять, что уже опустело то добротное здание, где  заседало партийное начальство. На запыленные окна крест- накрест наклеены бумажные полоски и надежно заколочены парадные двери. По комнатам и коридорам разбросаны  забытые указы и постановления.
Но даже самые обездоленные скитальцы не решаются переночевать в этих хоромах. Далекой стороной обходят изгаженную землю, укрываются по чердакам и подвалам.
И если такое еще не случилось, то скоро произойдет, размечталась просительница, но   не огорошила престарелого деятеля.
Посчитает провокацией и еще дальше пошлет ее.
Если в церкви батюшка ограничился ближайшим лесом, то Владыка отправит в бескрайнюю пустыню.
Хотя уже распустили Центральный Комитет Коммунистической Партии.
Секретарь, что маялся в прихожей, случайно услышал и безнадежно уронил руки.
Напрасно он противится, жена все равно настоит на своем. И не только обзаведется машиной, но будет отовариваться в самых дорогих бутиках    (Если те сохранятся к тому времени, не очень-то он верил в светлое будущее), и как новогодняя елка обвешается мишурой и опутается канителью.
Есть только один способ подвигнуть старика, просительница не догадается.
Секретарь подпрыгнул и по-птичьи взмахнул руками, но не взлетел.
И все же, ему показалось, на мгновение завис в воздухе.
Но не научился приземляться, при падении отшиб пятки.
Директриса вздрогнула.
Земля слухами полнится, горожане были наслышаны о чудачестве Владыки.
Самые кляузные пожаловались Патриарху.
- Блаженные любезны Богу, - откликнулся тот.
Алиса Ахметовна вгляделась. Более того, сложила пальцы колечком и посмотрела, как в бинокль.
- Ну? – разволновался старик.
- Немного приподнялись, - различила женщина.
- А он  сомневается, - осудил Митрополит секретаря.
- Фома неверующий, -  подыграла ему образованная директриса.
Когда училась в институте, среди прочего объяснили им, как бороться с поповским мракобесием, почти все выветрилось из памяти, но запомнились некоторые ругательства.
- Я сам дойду до Центрального Комитета! Они согласятся в виде исключения! – обнадежил ее Владыка.
Немедленно отправился. Шаркая подошвами, волоча ноги, добрел до стены. Ощупал ее и недоуменно оглядел ладони.
Словно  надеялся  получить подтверждение; пальцы его до того иссохли, что могли обломиться.
- Не дождетесь, - отбился он ладанкой, что всегда носил с собой. Частицей животворящего креста.
Все силы ушли на это деяние, плечом привалился к стене и стал медленно сползаться на пол.
Надо поддержать, чтобы не разбился, женщина обезножила.
Надо позвать на помощь, вдобавок онемела.
Секретарь услышал и вломился.
Ему не впервой.
Патриарх попросил присмотреть за стариком.
Чтобы продержался  несколько месяцев. За это время что-то прояснится. И тогда станет ясно, как сотрудничать с Новой Властью, и кого поставить на освободившееся место.
Таблетки были наготове. Только все чаще приходилось прибегать к лекарству и все больше увеличивать дозу.
- Будет тебе морковка! – прогнал и обнадежил просительницу.
Она опомнилась и опрометью выскочила из кабинета, пока они не передумали.
В американской системе координат к морковке прилагается палка, но она не знала об этом.
Так или иначе, спасла своих учителей, если до этого уговаривала хоть как-то дотерпеть до экзаменов, аттестовать выпускной класс, а потом можете отправляться на вольные хлеба, то теперь появилась надежда.
Владыка обещал.

4. Поведала на общем собрании.
- Людям необходима вера, -  заявила она.
- Жратва, - не согласился  физкультурник.
Когда-то перспективный спортсмен, но чем интенсивнее тренировался, тем  сложнее было возместить потерю энергии.
Так усердно замещал, что тренер устал бороться с обжорой.
После того, как его отчислили из команды,  пристроиться удалось только в школу.
- Деньги, - поправила  учительница  обществоведения.
Сожитель ее мгновенно перестроился. Обедневшие горожане продавали на рынке никому не нужные пожитки, а он умудрился смотаться за границу. Привез оттуда несколько мешков дешевого шмотья. Удалось быстро реализовать товар. И не его вина, что ткань быстро изнашивается, надо  тщательнее  ощупывать при покупке.
Мгновенно разбогатев, не пожелал возвращаться к нищей училке.
Та попыталась образумить его.
- Дед профессор,  у меня диплом  высокого образования! – выступила на рынке.
- Ну и подотрись своим дипломом! – отшила ее новая избранница удачливого коммерсанта.
Пристроилась торговать  пирожками, продавцы охотно их поедали.
- Хоть бы иголка вам  попалась! – пожелала им изгнанница.
Туалетная бумага - достала несколько рулонов по знакомству – заканчивалась, а газет она не выписывала.
На всякий случай закрыла на ключ ящик письменного стола, где хранила диплом.
Среди посредственных успехов непонятным образом затесалась единственная хорошая оценка.
Полное поражение, но некоторые еще боролись.
Опытные учителя молчали.
Пусть молодые и зеленые доказывают и возмущаются, когда  они отчаются, можно молчаливо согласиться.
- Религия свойственна даже древнему человеку! – напомнила директриса.
Историк  кивнул. С этим придется согласиться.
-  С верой в Бога побеждали врага наши солдаты!
На этот раз не расслышал, увлекся запутанным полетом мухи.
Кажется, нацелилась выклевать глаз, неловко отмахнулся от напасти.
Зато полковник в отставке, что вел начальную военную подготовку, навел на врага воображаемый автомат.
Чтобы порешить предателей, что разрушили страну.
Математичка произвела некие вычисления. После замысловатых действий получила «звериное число».
- Наверное,  ошиблась, - решила она.
- Кто не с нами…, - предупредила директриса.
Полковник  прицелился.
- «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые…», - отбилась учительница литературы.
- Я как все, - согласилась математичка.
Последние очаги сопротивления были подавлены, проголосовали единогласно.
А как еще можно выжить?

5. Наверное, его вызвали в военкомат – мы часто ссылались на это, когда прогуливали уроки, - или еще что-то случилось – с ним всегда случается, -  напрасно она оглядывалась и искала.
Я попытался предупредить ее.
Проводил домой одноклассницу.
Когда догнал и окликнул, оглянулось несколько человек.
Распространенное имя, но напрасно другие оборачиваются.
Случайно дотронулся до ее руки, она отдернула ладонь, будто обожглась.
Так себе девчонка, наверняка есть красивее  и умнее ее.
Улыбка увяла, по-старушечьи поджала губы, и прищурилась, чтобы лучше разглядеть.
Я тоже посмотрел: загаженный и заплеванный потрескавшийся асфальт, разве что собаки не оставили на нем  отметины.
Губы должны разжаться, а глаза распахнуться.
Я ее никогда не брошу.
- Не брошу, - сказал я.
В отличие от Ивана.
Тогда здание стояло в лесах, он придумал из окна последнего этажа выбраться на шаткую конструкцию.
В других школах кабинет директора обычно расположен на первом этаже, негоже солидным людям карабкаться по крутым ступеням, но наш директор вообразил себя небожителем, и с вершины наблюдал за людской сутолокой у подножия.
Опознал меня, когда я пронесся мимо  окна. А Иван надвинул на лоб шапку и прикрылся ладонью.
Когда меня допросили с пристрастием, я не выдал товарища.
А он придумал, что заболел, поэтому не смог придти и повиниться.
Вдвоем проще выстоять.
Все это, сбиваясь и запинаясь, рассказал Вере.
Странно, учительница литературы расхваливает мои сочинения, но наедине с девчонкой стал косноязычен.
- Он струсил…Трусость – самый страшный порок, - вычитал в известной книге.
На этот раз она не вырвала руку, но колечком сложила губы, как для поцелуя, я  отшатнулся.
Наверное, так сбивчиво рассказал, что она не осознала.
- Если ты в беде…Когда ты в беде…Когда  позовешь… всегда приду, - сказал я.
- Покрывая преступника, ты подрываешь основы государственного строя, -  неосмотрительно прилюдно обвинил меня директор.
Этим заявлением перечеркнул свою карьеру.
Слухи о подрыве строя распространились.
За что директор был примерно наказан. Высокое начальство не стало разбираться, кто и зачем подрывает.
Новая директриса была осторожнее в словах и поступках.
- Люди из-за его трусости пострадали, - обвинил я.
- Негодник, - откликнулась девчонка.
Будто приласкала, почудилось мне.
Шел рядом, а казалось, далеко от нее.
Чтобы сократить  расстояние, повторно обвинил былого друга.
- Уговорил забраться в заброшенное бомбоубежище, -  вспомнил я.
Если до этого мямлил и с трудом подбирал слова, то перечисляя обиды и поражения, все больше распалялся.
Устное сочинение, и девчонка его оценит.
Не одна из многих, но единственная.
Иван отыскал железный штырь и вставил его в дужку замка.
Тяжелая металлическая дверь скрипуче отворилась.
Я неохотно последовал за ним.
- Там несметные сокровища! – придумал Иван. – Разбогатеем и уедем на необитаемый остров! – размечтался он. – Богатые могут  себе позволить! – предвидел будущее.
Луч фонарика выхватывал покрытые плесенью бетонные стены, стальные двери со штурвалами, полустертые надписи на этих дверях.
Будто на Земле иссякла жизнь, а мы укрылись в бункере.
Надо скорее выбраться на поверхность, чтобы убедиться в ошибочности этого утверждения.
Нашли противогазы,  я неосмотрительно  натянул один из них.
То ли сработала сигнализация, то ли всполошились бдительные жители и сообщили в соответствующие органы.
- Только потому пошел с ним, чтобы спасти, если он попадет в западню, - придумал я.
Воображение  разыгралось. Может упасть камень и размозжить голову. Или неосторожный грабитель свалится в яму, где дно утыкано железными кольями.
А я, конечно, протяну спасительную руку.
Протянул, но сам не уберегся.
Опять попал в отделение.
- Но он отказался, когда его спросили, - обвинил  предателя. – Мол, случайно проходил мимо, и показал им пустые ладони! – попытался я приблизиться к девчонке.
Трусость и предательство, как две стороны одной монеты, и каждая  источает яд. Или утыканы они иглами, те безжалостно вонзились.
Если позволишь, прильну губами к каждой кровоточащей ранке, захлебнусь в твоей больной крови, заменю ее своей свежей и целительной.
- Если позволишь! – взмолился я.
- Все равно, - сказала девчонка.
- Что? – взмолился я.
- Это там, в другой жизни, все равно, что было до меня, - отказалась она.
Заболела, а я не знал, как излечить, и хотя шел рядом с ней, и тянулся к ней, но не мог одолеть бесконечные версты, что нас разделяли.
Или заплутал в пустыне, изнемог и уже не надеялся набрести на оазис.
Но еще манили миражи.
- Он может опоить и обесчестить, - уже не надеясь спасти и спастись, изнемогая, зачем-то сообщил я.
Так машина, разогнавшись до запредельной скорости, не способна мгновенно остановиться. Или отказали тормоза на крутом горном вираже.
Родители были на работе, выпили у меня дома.
Разжились двумя бутылками.
Иван в несколько глотков осушил стакан. Струйка черного ядовитого зелья скатилась на подбородок, показалось, что осталась бороздка.
Иван зажал рот ладонью и метнулся в уборную .
Избавился от скверны, поэтому опьянел меньше меня.
Кажется, помог мне устроиться на диване. Сложил на груди руки, но еще не вставил свечу в скрюченные пальцы.
Пепельница была полна окурков. В мусорное ведро выкидывать нельзя, могут увидеть родители, привычным путем отправился в уборную.
Тяжелая чугунная пепельница выскользнула из рук и расколола унитаз.
Он свел вместе эти половинки.
Девчонка засмеялась.
Если обычно смех ее звонкий и задорный, как переливы колокольчика, то на этот раз оглушил вороний грай.
И когда смеются, то губы растягиваются гармошкой, а у нее  опустились уголки губ. На щеках ямочки, а у нее, мне почудилось, щеки ввалились, а глаза, до этого глубокие и бездонные, заволокло мутью, поблекли и свалялись волосы.
Еще дальше отодвинулась, хотя  не отступила ни на шаг.
Я отступил.
Она оттолкнула.
Ненавижу и презираю  насмешниц.
Проводил ее до дома, где жила она с матерью.
Бабушка завещала ей комнату, но она еще никого не привела в нее.
Я ни за что не пойду.
Горбясь и волоча ноги, поплелся на поиски несуществующего оазиса.
Смех преследовал, смеялись дома, улица, город.
Чтобы не оглохнуть, ладонями зажал уши.

6. В садике, где раньше была церковь, остался пригорок,  фундамент засыпали  землей; Клавдия Ивановна перекрестилась на руины.
Директриса выглянула из окна и заметила ее.
Обостренное чутье, доверяла своей интуиции.
Очередная напасть, они как сорняки на некогда ухоженном поле. Лебеда и осот заглушают колосья.
Надежнее всего укрыться и переждать опасность.
Не успела обосноваться на первом этаже,  обязательно перехватят, если пойти по лестнице.
Говорят, некогда отчаянные беглецы, используя веревку и скальные крючья, спустились по наружной стене, но она не обзавелась альпинистским снаряжением, и  не полезешь в юбке. 
Однажды пришла в брюках. Доброжелатели наябедничали, надзорные органы вмешались.
Может быть, все же удастся проскочить, сгорбившись и  став меньше ростом,  заковыляла по лестнице.
Тогда еще не было привратников, и любой мог прорваться.
Впрочем, даже самая строгая и придирчивая охрана не смогла бы задержать Клавдию Ивановну.
Та  приметила беглянку и насторожилась.
Пусть юбка как положено ниже колен, но с разрезом на боку, и стоит резко крутануться… Сережки маленькие, но камешки переливаются даже при тусклом свете ламп. Глаза подведены, губы накрашены,  туго затянута  и вздымается грудь.
Учителям не подобает так выглядеть.
Припозднившиеся ученики подобострастно здоровались с ней.
Клавдия Ивановна угадала и цепко ухватила  за пуговицу.
Алиса Ахметовна могла обойти препятствие, но обезножила, застыла в неудобной позе: ноги на разных ступеньках.
Могла вырваться, всего лишь пожертвовав пуговицей, пусть потом придется выбросить кофточку, но не вырвалась. Словно попала в паутину, и паук туго спеленал свою жертву.
- Что…Что вам угодно? – прохрипела она.
Задохнулась, спазмы перехватили горло.
Будь она правильной веры, Клавдия Ивановна легко бы и просто объяснила.
Обладая отменным чутьем, уже знала о возможном преобразовании школы.
Но подробно рассказала иноверцу.
-  Каждый день я посещаю церковь, - сообщила она. Так монотонно и неотвратимо вгрызается сверло в податливый материал. – Прежде всего ставлю свечку перед Владимирской Богоматерью. Она защитила нас, когда к Москве подступила татарва.
При этом пристально посмотрела на собеседницу.
Если та достаточно ассимилировалась, то удастся преобразовать школу.
Алиса Ахметовна не возразила.
Пуговица, за которую ухватилась Клавдия Ивановна, раскалилась и прожигала сквозь одежду.
- А с Донской Божьей Матерью в сорок первом году крестным ходом облетели Москву на самолете.
- Что вам угодно? – повторила Алиса Ахметовна.
И едва можно было разобраться в этом шипении, но Клавдия Ивановна различила.
- У вас такие разбитные ученицы..! – обвинила она. Тоже зашипела, но справилась с временным недомоганием.
Безжалостно рассказала.
С такими подробностями, что свойственны лишь завсегдатаям публичных домов.
Весь город – публичный дом, презирала и ненавидела посетителей.
Сверло скрипело и завывало в руках палача.
- Изъять ее из обращения! – потребовал обвинитель. – Иначе никакой церковной школы! Дойду до высших духовных чинов!
Некогда сама была чиновницей, и научилась обвинять без права на помилование.
И бесполезно ссылаться на незначительные обстоятельства.
- Мы победили на Куликовом Поле! – добила свою оппонентку.
У нас все равны, но тогда еще не отменили графу «национальность».
Одни гордились происхождением, другие, растеряв изначальные корни, прибились к русскому народу и болезненно воспринимали упоминания о своей сущности. 
Алиса Ахметовна ужалась еще больше.
Нельзя уничтожать людей, но  иногда приходиться жертвовать одним ради спасения многих.
- Уходите, ради Бога уходите, - воззвала она к чуждому Богу.
Клавдия Ивановна неторопливо удалилась. Так твердо и уверенно спускалась, что на ступеньках оставались следы. Нескоро их затрут.
Когда проходила мимо девицы, что высматривала достойных клиентов, та попыталась укрыться. Спряталась за фонарным столбом,  слилась с тенью  этого столба.
До нее еще не добрались ушлые деятели. Но скоро загонят ее в подпольный бордель.
Зато продавцы  не испугались.
Если пролетариям нечего терять кроме своих цепей, то многие не имеют и такого имущества, и выставляют на продажу поношенную одежду.
Алиса Ахметовна вернулась в свой кабинет на вершине.
Когда поднималась, то  обвисала на перилах.
Погода виновата, упало давление, задохнулась на высокогорье.
В кабинете повалилась на потертый кожаный диван, что служил еще прежнему хозяину.
Там, где обычно располагался его зад, осталась глубокая вмятина.
Провалилась в эту яму, непросто, почти невозможно  выбраться из нее.
Она и не пыталась.

7. В тот день Иван не пошел в школу.
И конечно не отправился в военкомат, нечего  там делать, у матери обширные связи, она договорится.
Еще вечером с оказией доставили послание.
Гонец постарался  не отличаться от других горожан. И если на глаза надвинул шляпу, то некоторые ходят в таком головном уборе, и шляпа иногда сползает на лицо. А также драпируются в длинные темные плащи. И боязливые оглядываются на каждом шагу. В случае мнимой опасности укрываются в подворотне.
Ирина Яковлевна на груди  спрятала письмо и воровато оглянулась, домочадцы не заметили.
- Случайный посетитель, - объяснила она.
И только утром  решилась рассказать.
Отец Ирины Яковлевны прошел всю войну, был несколько раз ранен и, как положено, награжден  орденами и медалями.
Брат его сгинул в самом начале войны, и о судьбе его не было  известно.
Лишь потом выяснилось, что тот попал в окружение, оказался в партизанском отряде, а потом в концлагере, откуда его освободили американцы.
Домой  не вернулся, остался в Штатах.
Постепенно стал достаточно обеспеченным человеком.
Джо – так изменил свое имя – не сразу решился связаться с братом.
А когда попытался и обратился в соответствующие инстанции, то Якова Залмановича вызвали на собеседование.
Неприметный человек в  костюме мышиного цвета угрожающе уставился на него.
Смотрел в переносицу – давно отработанный и действенный прием.
Серые волосики – видимо костюм подобрал под их цвет – были аккуратно зачесаны на макушку. Но  под ними проглядывала лысина. Белая и блестящая, как поверхность бильярдного шара.
Тяжелое, гнетущее молчание.
- Я не знал, - выдавил обвиняемый.
Не просто дались эти слова. Каждое раздирало горло. И можно захлебнуться в крови и отчаянии.
В анкетах не указывал о наличии беглеца.
- Думал, погиб в начале войны.
Если бы обвинитель хоть как-то выразил свое отношение к этому признанию – например, кулаком  сокрушил столешницу или зашелся в крике, - то еще можно было выжить и спастись.
Но волосики не растрепались, лысина не побагровела, и следователь все так же изучал переносицу.
Наверное, обнаружил какой-то беспорядок в одежде, Яков Залманович ощупал, но пиджак и брюки были застегнуты на все пуговицы, а ботинки зашнурованы.
Но все равно не смог оправдаться.
Несколько лет назад его бы наказали более строго: поставили к расстрельной стене, и офицер подал бы команду.
Но то ли  стен на всех не хватило, то ли патроны кончились, простили на этот раз.
Даже не исключили из партии, ограничились строгим выговором.
А лабораторию, которой он до этого руководил, передали бывшему комсомольскому вожаку.
Это тот обратился в органы и к директору с требованием разобраться и наказать.
И хотя комсомолец этот настолько пристрастился к выпивке, что после работы едва добирался до дома, директор не посмел ему перечить.
(Кстати, следователь, что допрашивал обвиняемого, тоже маялся похмельем, поэтому предпочитал молчать, и был грозен и опасен в своем молчании.)
Так доктор технических наук стал рядовым исполнителем, и хотя Высшая Аттестационная Комиссия не лишила  звания, но редакционная коллегия забраковала его монографию.
Вскоре он вышел на пенсию, это окончательно добило его, или открылись старые раны.
Ирина Яковлевна к этому времени успела окончить институт и работала стоматологом.
Муж ее был инженером, но  семью в основном содержала жена.
Ирина Яковлевна заслуженно считалась одним из лучших специалистов,  к ней заранее записывалось  на прием.
Но самых видных  деятелей принимала она дома.
Бормашина была замаскирована под ткацкий станок, когда приходил посетитель, муж на всякий случай отправлялся в библиотеку.
Там настолько привыкли к нему, что никому не позволяли занимать его место в читальном зале.
Он предпочитал пособия по рыбной ловли.
Когда случались семейные ссоры, и Николай Иванович упрекал жену, та, конечно, обещала отказаться от побочного заработка.
- Как подпольный абортарий, - однажды неосмотрительно заявил он, жена достойно ответила.
Сошлись еще студентами, женщине пришлось сделать аборт.
Врач, наверное, перемудрил, или настолько простенькая операция, что серьезно не отнесся к ней, но после неудачного вмешательства сослался на особенности организма.
- Можно взять  ребенка из приюта, - заключил он.
Но она все же родила назло всем и всему, хотя почти пол года пролежала на сохранении.
- Если бы ты тогда не настоял…, - добила мужа.
После этого тот не упрекал ее, да и семья привыкла к относительному благополучию.
Конечно, не обзавелись замком и яхтой, но на дачу в ближайшем пригороде ездили на машине, а не на электричке.
Джо-американец каким-то образом узнал о смерти брата, после этого долго не беспокоил осиротевшую семью.
Но времена изменились,  за наличие родственников в недружественных странах уже не отправляли на тюремные нары и не лишали прав и имущества, и можно было напомнить о своем существовании.
Тем более, врачи не стали скрывать, болезнь его неизлечима, и осталось не так  много времени.
Джо Залман был одинок, конечно, женщины появлялись, но уходили, не оставив наследника.
Пришлось обратиться к колдунье.
(Еще в детстве ему нагадали, что пройдет через чудовищные испытания, но воспрянет в чужой стране.
Он не поверил, но запомнил предсказание.
И когда так и случилось, уверовал гадалкам.)
В мерцании свечей вгляделся он в большой хрустальный шар, на поверхности и в глубине мелькали расплывчатые тени.
От запаха благовоний закружилась голова.
Колдунья до того надышалась ядовитым дымом, что вступила в полемику с невидимым собеседником.
Но общалась с ним на неведомом языке, поэтому вольно истолковала пророческие слова.
- Родится последний ребенок в вашем роду! – вынесла окончательный приговор.
Потом захрипела и повалилась на пол, а посетитель, едва не погибнув, с трудом выбрался из камеры.
На улице не сразу вспомнил о необходимости прикрыться маской.
Тогда еще не было смертельной пандемии, но в свободной стране каждый волен поступать по своему разумению.
Не сумел  породить жизнь, но тем более не имел права уничтожить даже мошку.
Как адепт некой индийской религии досконально следовал строгим предписаниям.
Если родится ребенок, последний в их роду, вспомнил  колдунью, ему он завещает свое состояние.
На этот раз не решился обратиться к Власти, которая уже уничтожила его брата.
Представил, как тому перед расстрелом черной тряпкой завязали глаза.
И напоследок не насладиться звездным небом.
Маска прилипла к лицу, он задохнулся под плотной материей.
И пусть другие времена, и Власть уже не карает, а сама не знает, как уберечься от всенародного гнева, но осторожность не помешает.
Уговорил человека, которого командировали в ту страну, на бывшую его родину, передать приглашение.
Тот, искусным маневром избавился от преследователей и поздним вечером добрался до требуемой квартиры.
Надзорные органы поставили галочку в своем досье.
Еще дед – Яков Залманович числился под таким прозвищем -  то ли предал, то собирался предать родину.
Мало того, что пролез в партию, но еще был разработчиком секретного оружия,  слава Богу, его разоблачили.
Наверное,  поэтому  военные забраковали опытный образец.
И если подозреваемые не явятся сами, то следует привести их силком.
Когда Ирина Яковлевна сообщила о приглашении – утро вечера мудренее, - муж ее занемог.
В институте, где он  работал, давно уже  не платили, начальник отдела разрешил работникам самим добывать пропитание. Утром отправлялись в местную командировку, во всяком случае так писали в заявлении  - если их задержат на улице, то будет чем оправдаться, - а вечером начальник уничтожал эти документы.
Был он мастером на все руки, мог имитировать любой почерк, и если работник  не мог дойти до института, расписывался за него.
Николай Иванович позвонил, голос  умирающего человека, начальник не смог отказать больному сотруднику.
Такой организм, стоит произойти любой неприятности, как поднимается температура.
Столбик ртути уперся в верхний ограничитель.
Больной устроился на диване, на лоб наложили мокрое полотенце, его приходилось менять каждые несколько минут.
Обычно родители не обсуждали свои проблемы при ребенке, на этот раз собралась вся семья.
- Здесь покоятся десятки поколений моих предков! – пафосно заявил мужчина.
От мокрого полотенца  поднимались струйки пара, облако, в которое они складывались, было похоже на нимб святости.
Немного присочинил, в деревне остались только могилы его родителей.
- А у меня там сотни, тысячи поколений! – придумала женщина.
Видимо, имела в виду благословенную  землю Палестины, но пригласили их в Штаты.
А Ваня впервые познал женщину, и невозможно расстаться, но сказал не об этом.
- Он  богатый человек? – спросил он.
- Нет! – окончательно отказался больной, наверное, бредил, так посчитала женщина.
По-разному можно лечить людей: одним требуется ласка и участие, другим надо показать, что произойдет, если откажутся  от лекарства.
- Закроют твой институт, и никуда не  устроишься, - напророчила женщина. – Все предприятия закроют, - усилила  конструкцию. – Будешь рытья на помойке и побираться на погосте!
Столько боли и горечи вложила в свое заявление, что тоже изнемогла.
Почудилось, что язык раздвоился,  а кожа превратилась в чешую.
Змей-искуситель, неужели церковники правы в своих сказаниях?
- Несчастный папа! – пожалел Иван своего отца.
- Мы тоже будем рыться на помойке и побираться на погосте! – предупредила женщина.
От запаха отбросов закружилась голова, сгорбилась нищенкой и за подаянием протянула руку.
- Нет, - отказался больной.
Но сказал  тихо,  разобрать можно только напряженным слухом.
Женщина догадалась.
- У этого государства нет будущего, -  приговорила она.
- Гражданин мира, - примерил ребенок новое обличье.
Как обмундирование, и то пришлось по фигуре.
- Да! – ухватилась Ирина Яковлевна за подсказку.
Опять что-то сказал больной. Или просто облизал губы. Короста отвалилась. Уже не отказывался.
Содрал с головы постылую тряпку.
- А если…? – спросил мужчина. Разволновался и привстал с больничной койки.
Если не примут, хотел спросить он.
Ирина Яковлевна поняла с полуслова. Всех понимала, поэтому и пациенты стремились попасть к ней. Находила для каждого нужные слова.
И верила снам и предчувствиям.
Иногда снился мир, где не надо  просить и изворачиваться, а все можно купить за свои деньги.
Муж  отмахивался от ее видений, но все же выслушивал.
От частой капели на камне остается выемка, подготовила его к переменам.
Страшно уезжать в неизвестность, пусть там обещают встретить распростертыми объятиями, еще страшнее оставаться в гибнущей стране.
- Встретят открытым сердцем, - обещала мужу.
- Бедные родственники и приживалки, - еще противился тот.
- Там из-за неправильного происхождения косо не посмотрят на человека, - привела она веский аргумент.
- Не погубят, как погубили моего отца, - не позволила возразить мужу.
- У них около миллиона разрешений на управление легкими  самолетами!- встрял мальчишка.
- За что мне такое? – пожаловался мужчина.
Кажется, согласился, болезнь опять навалилась, снова упал на койку и наложил на лоб мокрую тряпку, так  доконала его  авантюристка.
А мальчишка отступил в соседнюю комнату, ступал неторопливо и твердо, как положено богатому наследнику.
Дедушка обещал.
Забыв о присущей ему солидности, запрыгал на одной ноге. Потом вспомнил о девчонке и нахмурился.
Но всего лишь тучка на ясном небосклоне, отмахнулся от этой малости.
Решили, и назад пути не было.

8. Девчонку исключили из школы перед экзаменами, директриса вроде бы приболела, и поручила сообщить учителю физкультуры. Не потому что тот был самым красноречивым и убедительным, но, кажется, занимался боксом, и не жалел противников.
Правда, когда забрел в школу и обзавелся брюшком, то частично растерял былое умениее, но был еще довольно опасным бойцом.
И сердце у него наверняка не разорвется, когда сообщит о несправедливом приговоре.
Алиса Ахметовна пригласила ее зайти вечером, в школе никого не останется. Наедине можно признаться и покаяться, может быть, девчонка поймет и простит.
Но передумала в последний момент; после уроков в школе задержался физкультурник, попросили его сказать.
Тому опостылела школа, пора вернуться на ринг, тем более был он тезкой прославленного советского боксера.
Будто два раза можно войти в одну реку.
Когда  устроился в школу, принес боксерскую грушу, и теперь до изнеможения колотил ее.
Не посмел отказать директрисе.
Холостой и еще достаточно молодой мужчина, и вроде бы женщины не обделяли его вниманием.
И молчальником  не был, в основном вспоминал, как бился на ринге, и даже демонстрировал некоторые удары.
Знакомый десантник рассказал, что командир отделения, на спор кулаком убил лошадь; наверное, мог повторить этот подвиг, только лошади перевелись в городе.
Девицы, с которыми удавалось сойтись, не блистали умом и высоким образованием, заприметил и положил глаз на Алису Ахметовну.
Вроде бы серая мышка, показалось с первого взгляда, но иногда она  менялась  волшебным образом.
Словно запалили лампаду, и огонек высветил скрытое изображение.
Неосторожно, неправильно высказался на учредительном собрании, и не знал, как исправить содеянное.
Алиса Ахметовна услышала глухие удары, так выбивают ковер, и заглянула в спортивный зал.
Геннадий взмок от непомерных усилий, и растерялся, увидев женщину.
- Надо просто сообщить ей, - научила она.
Всего-то, а он согласился бы на все, если она попросит.
- Надо не жрать, а верить,- вспомнил, как опростоволосился на том собрании, и исправил содеянное.
- Я так устала, - пожаловалась женщина.
- Опереться на твердую руку, - предложил он.
И вдруг застеснялся, общался с женщиной в трусах и в майке, еще не пришло время для такой  одежды.
- У меня есть импортные шмотки. – Исправил положение.
Охотно согласился помочь, женщина избавилась от тягостной обязанности.
Больной пришла в школу, болезнь усугубилась. И надо отдышаться перед дальней дорогой.
Рядом с раздевалкой  кладовка, где уборщица хранила ведра и швабры, у директрисы был ключ, укрылась в этом убежище. Свет не зажгла, дверь неплотно закрыла, осталась щелочка, приникла и различила.
Спортсмен встретил девчонку в вестибюле.
Ответственное поручение, облачился в спортивный костюм. Герб и название страны на футболке выцвели и были почти неразличимы.
Оглядел ее и разобрался.
За аморальное поведение исключили из школы, с волчьим билетом не поступить в институт.
И чемпионки из нее не получится, для этого надо упорно тренироваться.
И тем более - это он определил сразу – таких не берут в наложницы.
Поэтому, когда вручил постановление, пренебрежительно скривился, но тут же опомнился, расправил плечи и вздернул голову.
Жалко Алиса не видит, ей бы понравилась, как  выполнил задание.
Она видела; не агрессивная женщина, но захотелось о его голову расколоть цветочный горшок.
Пустые горшки валялись в кладовке.
На всех  не хватит.
Вера давно не виделась с Иваном. Мать опять заболела. На этот раз отнялась  рука.
Врачиха неохотно явилась по вызову.
- Все от Бога, -  заключила она.
- Бог, как рассказывают очевидцы, воскрешал даже мертвецов, - сослалась на Святое Писание.
Обнадеживающее заключение.
Клавдия Ивановна торжествовала. Наказала очередную распутницу.
Но та может вернуться глубокой ночью и привести с собой очередного любовника.
Поэтому  убереглась от вторжения. На дверь ее комнаты навесила неприметную ниточку. Когда нитка лопнет, то надо подобраться к двери и заглянуть в замочную скважину.
Увидеть и задохнутся от сладостного возмущения.
Но Ивану тоже было некогда – готовился к экзаменам.
Отец смирился с неизбежностью, но настоял, чтобы окончательно не подорвать свой авторитет.
В аттестате не должно быть троек.
Будто там, в далекой, неведомой, но желанной стране кому-то нужны эти оценки.
- Для самоутверждения! – заявил отец.
Вроде бы интеллигент, даже когда ссорился с женой, то не повышал голос и не бранился, но находил убедительный аргументы.
(Они даже в малой степени не убеждали жену.)
А теперь – ветер перемен содрал тонкой налет цивилизованности, и обнажилась истинная сущность – стукнул кулаком по столешнице.
Покалечился с непривычки.
Потренировался глубокой ночью.
Не только кулаками, но головой бился о стену. Тихо и осторожно, чтобы домочадцы не услышали. Голова не пострадала.
Как и у спортсмена, еще на один шаг приблизившись к директрисе, вернулся тот в раздевалку.
Алиса Ахметовна задохнулась в камере, капли пота скатились на воротник.
Ей показалось, весь мир – камера, и не выйти на волю.
Все заключены, даже высшие церковные иерархи и Правители.
Настолько крамольная мысль, что ладонью запечатала рот, чтобы не проговориться. А потом вжала голову в плечи, укрылась в  воротнике, чтобы не услышать, если все же скажет.
Гусеницей шелкопряда спряталась в коконе.
Не узнала, что еще не перевелись отважные безумцы.
Учитель истории тоже задержался в школе.
Никто  не подумает, девчонка ему как внучка. И не потребуется справка о половой несостоятельности.
( Хотя кто знает, обвинили  соседа, престарелого декана факультета. Знакомый врач не отказал, тот отбился подобной справкой.)
Утешил изгнанницу исторической аналогией.
- Известная по достоверным источникам Роксана, - напомнил он.
Девчонка непонимающе посмотрела.
  Потухший взгляд, костер прогорел, остались угли, подует ветер и развеет золу.
- Когда после военного конфликта попала в плен, то Александр Македонский  обратил на нее свой взор! – Даже теперь, когда утешить можно только простыми и искренними словами, не сбился с высокого стиля.
- Александр? – удивилась девушка.
- В этом не сомневаются все историки.
- Ваня, - позвала девушка.
Он не откликнулся.
Слепые осторожно передвигаются и щупают, чтобы не разбиться.
Ощупала, но не обнаружила.
Старик хотел последовать за ней, но то ли подвернул ногу, то ли прожитые годы тяжело и беспощадно навалились.
Едва добрел до скамейки.
Медузой распластался по ней, и почти невозможно собрать растекшееся тело.
Девчонка, наверное, обезумела, безумие заразно и неизлечимо.
Учительница математики перехватила ее во дворе.
Счастлив и блажен тот, кто познал магию цифр, математичка познала и могла предвидеть.
- Сегодня твой счастливый день! – показала свои расчеты.
Невозможно было разобраться в  каракулях, девушка и не пыталась.
- И все у тебя сбудется!
Но вдруг заметила ошибку.
Так случается даже с самыми выдающимися математиками. Могут неправильно сложить два простых числа.
- Не сегодня, так завтра или послезавтра! – утешила подопечную.
Поставила ногу на ограждение газона, положила на колено листок с расчетами и принялась исправлять вычисления.
Угловатое и костлявое колено прорвало бумагу. Листок лопнул с громким треском.
Будто выстрелили, девушка отшатнулась.
Зачем-то пришла в школу.
В смутной надежде найти возлюбленного.
Обязана найти, чтобы выжить.
А они надругались и истоптали.
Сгорбившись и волоча ноги, поплелась обратно.
Туда, где ждала больная мать.
Выздороветь можно, если близкие люди не только ухаживают за тобой, но верят и надеются.
Вера любила мать, но болезнь ее затянулась.

9. Когда готовишься к экзаменам, и голова пухнет от сомнительных истин, надо хоть ненадолго отвлечься от занятий.
Некоторые готовы приготовить обильное кушанье и накормить всех голодающих. И пусть на это уйдут часы, а то и дни.
Другие старательно драят свои жилища. Так, чтобы нигде не осталось и пылинки.
Третью хватаются за книги или по телевизору просматривают  развлекательные программы.
Я выбрался на улицу.
Огромный город, и если попытаться обойти  его, и молодым отправиться в путь, то лишь в глубокой старости – если доживешь до этих печальных дней – прибудешь к конечному пункту.
Но есть лишь три достопримечательности: школа, где можно ее встретить, дом, где живет ее мать, комната, что осталась от бабушки.
Обошел памятные места по мере возрастания вероятности.
Бабушка жила в старинном особняке. Вернее дом этот когда-то был особняком, но Власть упростила  здание: снесла фальшивые колонны и надстроила третий этаж.
И туда, наверх поселила прислугу.
Хотя, тогда уже не было прислуги, а числились они домработницами или самыми мелкими и незначительными чиновницами.
Как Клавдия Ивановна, на всякий случай  выяснил  про нее, напрасно она гордится и задирает нос.
В доме на другой стороне улицы (тогда еще двери подъездов не были закрыты на кодовые замки) устроился на лестничной площадке и приник к мутному стеклу, удобный наблюдательный пост, но ничего не обнаружил.
Укрылись за плотными шторами.
На первом этаже скрипнула дверь, хозяйка позвала кота. А когда тот не откликнулся, отправилась на поиски.
Пожилая женщина  вопросительно посмотрела.
- Найдете вы своего зверя, - отбился я.
- И тебе удачи, - откликнулась она.
Будто сглазила, поспешно скатился я по ступенькам.
А потом долго скитался около другого дома.
Невысокий второй этаж, и с улицы можно наблюдать за окнами.
Мать ее заболела, врач прописал постельный режим, да и сама больная не могла подняться. А если бы попыталась, дочка  не позволила.
Но сползла с кровати и подобралась к окну.
Я не успел укрыться.
Увидела меня и отрицательно покачала головой. И крест, которым меня перечеркнула, сотворила не для молитвы.
Однажды Вера проговорилась, мать  не отличалась постоянством. Она даже не могла упомнить всех сожителей.
Угомонилась, когда заболела.
И такой же судьбы не желала единственной дочке.
Вроде бы не очень старая женщина, но когда погрозила мне укоризненным пальцем, кожа на лице сморщилась и обвисла. Краска потускнела, стала заметна седина.
И здесь не было девчонки, она бы не позволила  выступить матери.
Осталась школа, заметил ее издали, но не сразу решился подойти.
Чтобы спастись и выжить, надо как можно быстрее убраться из опасной зоны, Вера попятилась, могут ударить  в спину.
Собрались во главе с директрисой, та наставляла свою команду, и каждое слово было сродни выстрелу.
Прикрыл Веру своим телом.
Она была как тугая струна, но обмякла на моей груди, так приникла, что  перехватило дыхание.
Жизнь остановилась.
Директриса застыла с перекошенным  лицом. Случайный прохожий оттолкнулся и завис над тротуаром. Искра из-под дуги трамвая обернулась маленьким солнцем. Ворона сложила крылья, но не рухнула на землю. Тем более не разбился самолет.
Время остановилось, но  непродолжительной была эта остановка.
Директриса опомнилась и опешила.
Клавдия Ивановна  подслушала и подглядела, но не  признала мальчишку.
Когда сообщила в школу, лишь высказала свои подозрения.
Яблоко от яблони недалеко падает, не сомневалась она, у распутной матери такая же дочка.
Девчонка могла соблазнить любого, поэтому подозревала всех и каждого.
Но напрасно некоторые специалисты считают, что школа должна лишь обучать – грош им цена в базарный день, - нет, учителя еще и наставники.
Некоторые  не забыли свою молодость.
Алиса Ахметовна не просто догадалась, но безошибочно определила.
И возмутилась, когда девчонка приникла к другому.
Наверное, права была кляузница: распутство у нее в крови.
Годы уходят, пожалела себя женщина, сколько можно куковать в одиночестве, и голос все глуше с каждым днем.
И бывший спортсмен ничем не хуже других мужиков. Выбор у нее небогатый, в школах почти перевелись мужики. Не знакомиться же с ними на улице, и в одиночку не пойдешь в театр, и бесполезно искать в библиотеке.
Беглянка срослась со мной, как больно и жестоко рвать эту связь.
Только без их надзора возможно единение, она опомнилась и оттолкнула защитника.
Почувствовал, как рвутся нити, связывающие нас.
Невозможно не почувствовать, обрывки жестоко хлестали.
- Они издеваются, - задохнувшись, сказал я.
- Кто? – спросила девушка.
Женское настроение, вычитал в книге, изменчиво как весенний ветер.
То с юга повеет теплом, то вернутся зимние холода.
Спортсмен не просто передал постановление, но добавил от себя.
Некогда его незаслуженно выгнали из сборной, отомстил за то унижение.
Слухами Земля полнится, тоже  знал о скором отъезде ученика, и не пожалел его избранницу.
Она и сама подозревала, а теперь окончательно поверила.
Сгорбилась и поникла, и я не знал, как утешить.
Шли рядом, но по отдельности.
- Как крысы с тонущего корабля, - сказал я.
Но тут же опомнился, нельзя так грубо и откровенно.
Странно, только после нас оставались следы; когда оглянулся, то увидел две дорожки, по одной проволокли обмякшее тело.
И прохожие, если и разговаривали, то слова их сливались в невнятный назойливый гул.
- Напрасно они поверили, корабль не тонет, - сказал я.
Как лектор на идеологической трибуне, вряд ли меня услышали. 
- Но когда поймут, то вернутся обратно.
Знал прекрасно, что оттуда не возвращаются, даже не звонят и не пишут, но попытался убедить девушку.
- Ты дождешься, - сказал я.
Больно так говорить, как режешь по живому, каждое слово безжалостно вонзается.
Наверное, обнадежил: прижала к щекам ладони, только помогая руками, можно приподнять голову.
Воротник футболки сбился, следы от поцелуев уже пожелтели.
Я зажмурился, чтобы не видеть, а когда открыл глаза, она уже поправила воротник.
Если до этого подозревал, то теперь убедился.
- Да, - согласилась женщина.
- Я ни о чем не жалею, - оттолкнула меня.
Хмурый день, но словно выглянуло солнце и осветило ее лицо, и глаза снова стали глубокими и бездонными, но если погрузится в них, то уже не выбраться.
Проводил ее; мать ждала  дочку, уже притерпелась ко мне и не перечеркнула воображаемым крестом.
Напрасно признала меня.
- Когда ты дерешься… - сказала девушка.
- Я не дерусь, - отказался я.
- То береги руки, - напоследок предостерегла меня.
- Зачем беречь?
- Пусть пальцы будут мягкими и нежными, - пожелала она.
- Не для кого беречь.
- Когда дерешься, то береги губы,- пожелала девушка.
- Зачем беречь? – повторно откликнулся я.
В этом не было никакого смысла, но снова захотел услышать.
- Пусть губы будут мягкими и нежными.
- Для кого?
- Ты еще найдешь.
Так безнадежно больному  рассказывают о скором  выздоровлении.
Тот отчаянно хватается за соломинку надежды.
Я не надеялся.
Дверь захлопнулась. Болезненно громкая точка, и не будет других знаков препинания.

10. Сдал экзамены, каждое испытание было как последняя битва, с яростным неистовством бросался в бой. Учителя поражались моей исступленности.
Сочинение -  словно крик о помощи, так взывает человек, попавший в трясину. И все глубже засасывает топь.
Ручка вгрызалась и пробивала бумагу.
Учительница литературы, когда обессилел и вышел в коридор, чтобы отдышаться, исправила ошибки.
Будто от высшей оценки что-то изменится в жизни.
Ничего не изменится, напрасно мне позвонила Елена Владимировна Верина мать.
Смирилась с моим присутствием, даже попросила помочь.
Стеная и чертыхаясь, доползла до аппарата.
Наверное, вспомнила своих временных попутчиков: все они на одно лицо - толстые и худые, волосатые и лысые, старые и моложавые, щедрые и бережливые.
Такого опыта не пожелаешь единственной дочке.
- Тоже не знаю, где она, - отказал я женщине.
- Тем более, опасно общаться с представителем этого народа, - обвинила женщина.
Этого, выделила она.
Отвергла и поставила печать отверженности.
Словно грязно и мерзко выругалась, или обернулась погромщиком.
  Обычная школа, обычные ребята, и мы не заморачивались своим происхождением.
Надо так ответить женщине.
- Да, - согласился я.
Но тут же спохватился и исправился.
- Не пойду ее искать,- отказал ей.
Тот дом, как неприступная крепость, сказал или хотел сказать я.
Такие сложные экзамены, такие непосильные испытания, что спутались понятия.
Защитники крепости отразят нападение. Выльют на  голову кипяток и расплавленную смолу. Или снимут скальп, как коренные жители Америки.
Или – они коварны и безжалостны – заставят смотреть на их утехи.
И напрасно буду призывать смерть, им чуждо сочувствие и милосердие.
- Нет, -  ответил женщине. – Лучше сразу убейте меня.
А она – разве не считаем мы  своих детей самыми красивыми и умными на свете? – отказала в этом своей дочке.
- Потом, когда станешь гадким и циничным, у тебя будут сотни и тысячи подобных. Перелистаешь их, как листы затрепанной книги. И ничего нового на очередной странице, - предсказала опытная женщина.
Не отважился штурмовать крепость, но все равно облили смолой и покалечили.
Уронил трубку, отскочил  микрофон, и вывалилась мембрана.
Кое-как собрал останки и запихал  обратно.
Приложил к уху и вслушался.
В автоответчике закоротило ленту, гнусавый, изломанный голос бесконечно повторял два слова.
Гадкий и циничный, навечно приговорили меня.
Я не противился.
Определенно отказал женщине, поэтому изготовился к сложному заданию.
Клавдию Ивановну отправили в санаторий, я проследил, пусть отдохнет и поправится.
Так всем надоела, что решили от нее избавиться.
Санаторий уже несколько  лет был бесхозным, предприимчивые соседи не только выломали рамы, но с крыши содрали шифер.
После многочисленных жалоб кому-то всучили эти развалины, хозяева и не подумали озаботиться, но теперь самых вредных граждан отправляли туда на заслуженный отдых.
Наверное, надеялись, что старушка не вернется.
Бесполезно было биться и стучаться, защитники наверняка укрепили крепостные ворота.
Тем более не имело смысла взывать к их разуму, люди часто бывают неразумны.
Можно вскарабкаться по водосточной трубе, но от нее не дотянуться до окна.
Тогда надо по этой же трубе забраться на крышу, закрепить веревку, и по ней спустится.
Веревку я раздобыл накануне.
На нашем чердаке  кто-то еще до сих пор сушит белье, аккуратной стопкой сложил пожитки.
Встал на веревку и дернул, должна выдержать.
Опытные скалолазы в галошах одолевают самые сложные маршруты, но тогда я не знал об этом.
Труба заскрипела и угрожающе накренилась, кирпичная крошка запорошила глаза.
Наверное, кто-то наблюдал за моим восхождением, пусть все горожане приникнут к окнам и к экранам, им не остановить меня.
Воображение мое разыгралось, в судный день нечисть и нелюдь выползли из своих подвалов   и убежищ.
Готов был вообразить, лишь бы не узнать того, что увижу.
Воры и грабители уже присматривались к еще не заколоченным витринам магазинов.
Для растлителей, насильников  и педофилов  школьницы вырядились в форменные платья с белыми передниками.
Вроде бы под корень извели серийных убийц, но часто осуждали других людей.
И поначалу горожане боялись выходить на улицу, но долго не просидишь взаперти.
Более всего страдают от голода мужчины, почти все они вымерли  первой блокадной зимой.
Но по магазинам в основном ходят женщины, только самые отчаянные мужья  провожали своих жен. Да и то сговорившись.
Так и передвигались: женщины в окружении защитников, они щетинились кольями и рогатинами.
Но постепенно мужчины осмелели, иногда решались на вылазки.
И тогда им доставалось то, что не успели прибрать грабители.
Вот и теперь – рядом был садик, и я видел с крыши третьего этажа – сдвинули вместе скамейки, и собрались дружной толпой.
Пустили по кругу бутылку.
После того, как перебрал, более не травился этой гадостью.
Но  прежде чем спуститься и заглянуть в окно, мучительно захотелось выпить, даже в горле пересохло. И когда сглотнул густую, тягучую слюну, то оцарапал пищевод.
Руки дрожали, будто перетаскивал тяжелый груз.
Болели спина и ноги, крыша как горная вершина, и почти невозможно до нее добраться.
До слез пожалел себя, и когда эта жалость выхлестнула и затопила, когда всех возненавидел, когда стали запредельными их ласки – не позволял себя думать об этом, но все же думал, - ухватился за веревку и завис над бездной.
Услышал, как всполошилось воронье, и за этим гвалтом различил, как о край крыши трутся и перетираются волокна  веревки.
Так погиб самый известный восходитель. С вершины сорвался  камень и перебил репшнур.
Пальцы соскользнули с выступа.
Почти дотянулся до окна, зажмурился, но сквозь неплотно сжатые веки увидел разбросанную в беспорядке одежду, после чего милосердно лопнула веревка.
Как тот погибший восходитель рухнул в пропасть.
На дне  острые камни, они безжалостно вопьются.
Камни изуродовали.
А я вместо того, чтобы обработать раны, так положено по всем медицинским канонам, истерзал душу.
Увидел, как они сдирают одежду.
И когда падает каждая невесомая тряпочка, содрогается Земля.
Терзание грозит гибелью, я бы погиб, но не таким образом.
Охотники сговорились избавить город от скверны, обложили  красными флажками.
Волоча перебитую ногу, хватаясь за тонкие деревца – они сгибались почти до земли, - запрыгал на здоровой ноге.
Загонщики ударили в барабаны – такой грохот, что обрушились дома, - стрелки изготовились.
Под грохот канонады добрел до ближайших развалин, втиснулся в узкий лаз.
Заброшенное бомбоубежище, здесь когда-то нашли  противогазы.
На бронированную дверь навесили новый замок, но не заделали дыру, бродяги облюбовали это убежище. Но уже покинули обреченный город, осталось пепелище и рваные тряпки, в которые они заворачивались.
Устроился на бетонном полу, подтянул колени к груди и обхватил их.
Надо дождаться, когда утомятся убийцы.
Упустили добычу, но отыграются на случайном прохожем.
И тот не докажет свою непричастность.
Тогда вместе с другими уцелевшими горожанами осторожно выгляну из  укрытия.
Вычеркну из памяти, и, может быть, приноровлюсь к иным условиям и обстоятельствам.
Уже вычеркнул  и приноровился, уговорил себя.

11. Это было, как взрыв, но мгновение взрыва растянулось до бесконечности.
Наслаждение, неотличимое от боли.
Изощренная пытка, ведущая к распаду.
Распад личности без надежды на помилование.
Гибель мира, и медленное возрождение
Существование после смерти, обретение бессмертия.
- Так не бывает, -  очнулась женщина.
Прохрипела, спазмы перехватили горло, произнесла по слогам, заново осваивая искусство речи.
- Было, бывает, будет, - заплутал во временах мужчина.
 Будущее время далось тяжелее всего. И голос у него не просел, или быстрее ее восстановился.
Будущее в непроглядном тумане, но даже в моменты экстаза, видел  просветы.
- Мы никогда не расстанемся, - придумала женщина.
Овладела голосом и уже не хрипела. Но не различить было и звон колокольчиков.
- Не расстанемся, - согласился мужчина.
Так отмахиваются от назойливого жужжания, почудилось ей. Тогда, чтобы не слышать, ладонями надавила на уши, и под этот шорох – она лежала на краю – скатилась с кровати.
Сдернула одеяло и почти не расшиблась, а мужчина, вдруг устыдившись, прикрыл пах скрещенными руками. Из-под пальцев выглядывали темные волосы.
- Смотри! –  Рассердилась она.
Ударил и сбросил ее, а она презрела несерьезную эту боль.
Словно  вытолкнула пружина – взлетела и не сразу опустилась на выщербленный паркет.
Можно занозить ногу, пораниться и обезножить,  она не испугалась.
Наверное, разучилась бояться.
Грациозная, воздушная, тоненькая как тростинка, но с широкими бедрами и  замечательно развитой грудью.
Природа как гениальный ваятель.
( А я корчился в подвале, и все ближе подбирались убийцы.)
- Смотри! – повторила она.
Привстала на цыпочки, будто надела туфли на каблуках,  рельефно выступили икры, и слегка расставила ноги. Живот был плоский, почти мальчишеский, но с бугорком в  пушке в нижней части; изогнулась в пояснице, приподнялись груди, мало того – подвела под них ладони, еще выше вздернула.
Растрепанные волосы рассыпались и упали на плечи.
Ведьма, что соблазнит любого.
Мужчина  скатился с кровати.
Упал на колени, расшибся, но пополз на разбитых коленях.
Только она, об остальном забыл, все презрел, отмахнулся от глупой и предательской мысли.
(Когда будут досматривать перед отлетом, если там досматривают, и обратят внимание на эти раны, с гордостью поведает об опасном приключении.)
Дополз до нее на коленях.
А потом, напрягая шейные мускулы, она давила на затылок и не позволяла подняться, все же губами вскарабкался на бедра.
Женщина еще больше изогнулась, почти переломилась в пояснице.
Ненасытные губы не знали удержу.
Впитал сок, он был горький и терпкий, еще не насладился.
Слизнул соль с живота и с груди – соски разбухли и почернели, - дотянулся до шеи и до лица.
Запутался в волосах, они посекли  губы – битва, где не существует победителей и побежденных.
Но все же женщина победила: казалось, он более не может биться, но вынудила его вступить в сражение, и оседлала поверженного соперника, шенкелями и шпорами разодрала бока. Губы тоже были окровавлены.
Безумное, последнее свидание.
Вечером тучи  легли на город,  летом не включают уличное освещение, и уже не различить в полутьме, поэтому можно договориться.
- Все кончилось, - сказала женщина.
Снова охрипла, на этот раз не удастся избавиться от хрипоты. Может быть, излечится в  будущем, если что-то есть впереди.
Сказала в надежде, что он не согласится.
Юбка была располосована сбоку, футболка порвана около воротника. Не беда, дома можно ходить и в таком виде.
А если придется вернуться к матери, обязательно придется, то ладонью прикроет прорехи.
Отступила к окну и прикрыла.
Темно на улице, город во мгле, смутно угадывались тени прохожих, что спешили укрыться перед ненастьем.
Мужчина, наверное, тщательно подготовился к свиданию: брюки его и рубашка из прочной материи, ему не надо прикрываться.
Но привычно скрестил на паху ладони.
Мальчишка, в одночасье превратившийся в мужчину.
Чтобы достойно предстать перед дедом.
Если понравишься, он обязан понравиться, то ему, а не родителям достанется все накопленное стариком богатство.
Последнему в роду, старику так нагадала колдунья, а тот намекнул об этом в письме.
Последний  напыжился и раздул щеки.
Как настоящий мужчина я готов наследовать и приумножить твое состояние, отрепетировал ознакомительную речь. Дед наверняка расплачется от умиления.
Но, может быть, еще не окончательно выжил из ума, придется – такие случаи описаны в классической литературе  -  долго и мучительно ублажать больного.
Все чаще задумывался об этом, и когда девушка предсказала, не сразу осознал ее слова.
Некоторые женщина так устроены, что только в любви находят смысл жизни. Мужчины более разнообразны, широк и недоступен круг их общения.
- Что кончилось? – Не сразу очнулся он.
Потом сообразил и правильно отреагировал.
- Точно не поедешь со мной? – в очередной раз допросил ее.
Будто она могла поехать. Не бросить больную мать, да и к еврейству не имеет она никакого отношения.
И в семнадцать лет  не позволят жениться.
Для этого надо продемонстрировать заметный живот или раздобыть справку о беременности.
Теперь можно запросто обзавестись любой справкой, были бы деньги.
Когда мой напарник серьезно запил, и нескоро очнулся, директор агентства пригрозил ему увольнением, если тот не представит справку. Что прошел лечение и больше не притронется к спиртному.
Наивный начальник.
Даже при наличии справки пьяница не протрезвел.
Но тогда ни один врач не решился бы на подлог.
- Может быть,  останешься? – в свою очередь попросила она.
И можно было сослаться на родителей, которые не переживут разлуку, или на больного деда, или еще на что-нибудь, причина всегда найдется, а он лишь отрицательно покачал головой.
И если раньше, когда впервые отказался, движение это  тяжело далось,  то постепенно привык и освоился.
Когда намекнул отцу – мужчинам легче договориться, - тот  опешил и не сразу нашел правильные слова.
И хотя был однолюбом и не изменял жене, но не признался в этом.
- Бабы приходят и уходят, - специально  грубо ответил, - мы лишь удовлетворяем  естественные потребности, но нельзя ради этого рисковать своим благополучием.
Сначала был ярым противником  отъезда, потом согласился с доводами и кардинально изменил свое мнение.
И уже не мыслил жить в гибнущей стране.
Где скоро – он не сомневался в этом – даже кандидаты и доктора наук будут на помойке добывать  пропитание.
Так часто случается с однолюбами: если что-то выбирают, то их невозможно переубедить.
- Раньше, когда молодым людям становилось невтерпеж…, - тут он запнулся, но все же сослался на известного писателя (Наш Союз не напрасно считался самой читающей страной), - то они отправлялись в дома терпимости.
- Ты нашел такой  дом, - жестко отчитал сына.
Опасная тема, мальчик мог смертельно обидеться, но достаточно хорошо изучил его.
Перебесится, но поймет и оценит.
И когда беспощадная летняя гроза навалилась, и оглушили раскаты грома, и дождевые струи исхлестали окна и стены,  и ослепительная вспышка на  мгновение высветило ее лицо, вспомнил отцовские наставления.
Ведьмино лицо в правдивом этом освещении.
Широко распахнутые  глаза.
(Нельзя не щурясь смотреть на сияние, любой ослепнет, а она не ослепла.)
Волосы встопорщились как змейки. И у каждой ядовитой жало.
Намертво вопьются.
Жаждущие груди как нежные подушки. (Различил под футболкой, поздно прятаться и прикрываться.)
Приникнешь у ним и вовек не проснешься.
Живот  плодородной равниной.
И жаждущее лоно среди этого плодородия.
Ведьма, что готова погубить.
Прижалась к подоконнику.
А за ее спиной безумствует гроза.  И кажется – да не кажется, а так и есть, - что она полными горстями черпает  бурю и швыряет  в него. Ловит молнии и поражает  огненными стрелами.
И если поддаться этому безумию, то яростной, но короткой будет жизнь.
Еще одна ослепительная вспышка.
Теперь лицо ее изрезали морщины.
Испуганно отшатнулся.
И на этот раз не удалось сговориться.
Позвал ее, а она отказалась.
Но было, было такое полное единение, что он испугался.
Если забрать все и сразу, то ничего не останется.
Наверное, когда  Русь  ввергли в христианство, то извели не всех колдуний.
Чтобы не поработила, не превратила в прислугу, отступил к двери.
Ухватился за ручку и потянул.
Ногой уперся в стену и сдвинул тяжелые бронированные створки.
Полопались мускулы и сухожилия.
Если позовет, хотя бы потянется к нему, то не удастся протиснуться в  щель.
А она не позвала.
Спустился по лестнице.
С третьего этажа, а показалось, как с горной вершины. Разбрасывал камни, те скатывались  и разбивались на дне пропасти.
Некому и нечего будет собирать.
Странник выстоял в бурю.
Дед наверняка оставил завещание, только на это надеялся.
Женщина тоже попала в бурю: распахнула окно и не отступила.
На избитом теле множились синяки.

12. Их никто не провожал, соседи схоронились в своих убежищах и подглядывали, спрятавшись за шторами, привычно боялись.
Уже можно, уже никто не осудит, и хотя  вроде бы запретили единственную и непогрешимую партию, но кто знает, что случится завтра. Может быть, ветер подует в другую сторону.
Таможенники в аэропорту перерыли весь багаж. Впрочем, везли мало, пришлось почти от всего отказаться.
У них не нашли ничего предосудительного, и пожелали легкой и доброй дороги.
- Колбаской по Малой Спасской, - попрощался с ними начальник.
Добавил еще несколько пожеланий. Такая сложная конструкция, что возвести ее мог только очень грамотный специалист.
Соратники в очередной раз восхитились.
(Однажды – мы чтим своих предшественников и гордимся их деяниями – в гости к Бунину забрел Шаляпин. Как почетный академик ты обязан вести академическую работу, подколол его. Я веду, отбился академик. Собираю русский мат, показал несколько коробок с записями. Брось ты, вот мой кучер…, отмахнулся певец. Быть такого не может, обиделся академик.
Судьей пригласили Чуковского.
Дело серьезное, не обошлись без закуски. Кучер тоже принял для храбрости. А потом прокашлялся и выступил. Судья от восторга всплеснул руками.
Посрамленный академик  признал поражение.)
Главный таможенник наверняка был потомком того кучера.
Но – справедливый человек – не пожелал разбиться самолету. Среди беглецов, наверное, было несколько нормальных пассажиров.
С глаз долой, из сердца вон, так вкратце можно охарактеризовать его выступление.
 Я тоже попытался отгородиться от былого.
Елена Владимировна не позволила.
Не знаю, где раздобыла номер телефона.
- Она бросила старую и больную женщину, - пожаловалась трубка.
Конечно, следовало пожелать ей скорейшего выздоровления, но я промолчал.
- Всю жизнь положила на нее, - не успокоилась трубка.
Вера не любила рассказывать о себе, но однажды проговорилась.
Мать, когда у нее появлялся очередной сожитель, отправляла дочь к бабке.
А та даже сочувствовала одинокой женщине.
- Может быть…Наконец…На этот раз обретешь настоящего отца, - уговаривала ребенка.
Некоторые так называемые отцы, когда она оформилась  как женщина – уже в тринадцать лет выглядела  шестнадцатилетней, - с вожделением поглядывали на нее.
Я не желал видеть девчонку-предателя – не знаю, почему посчитал ее таковой, - но на смог отказать больному человеку.
Или решил попрощаться перед отъездом.
Только в Москве есть институт, куда я хотел поступить.
Послал туда несколько моих заметок, напечатанных в детской газете, и рассказ из юношеского журнала.
Меня пригласили на собеседование.
Напоследок зашел к бывшей однокласснице.
Услышал, как она рванулась к двери. Потом,  вспомнив или обессилев, с  трудом дотянулась да замка.
С визгом и скрежетом отворилась дверь.
Я отшатнулся, увидев незнакомого человека. Глаза потухли, уголки губ обвисли, щеки ввалились, волосы спутались, лоб пересекла горизонтальная морщинка.
Наверное, ошибся и случайно забрел к ее матери.
Если пожелаешь узнать, как через несколько лет будет выглядеть  подруга, посмотри на ее мать, вычитал в  книге.
Случайно посмотрел.
Для этого укрылся в подворотне на другой стороне улицы. Местные жители с опаской поглядывали на пришельца. Отворачивался, чтобы не смущать их.
Спугнул кошку, что рылась на помойке. Сначала та пряталась за мусорным баком, потом осмелела. Накатывались и отравляли волны тяжелого запаха. Казалось, им пропиталась не только одежда, но и кожа.
Потом долго не мог отмыться.
Истоки книжной премудрости кроются в личном опыте автора, он наверняка разочаровался в своей подруге.
Вера никогда не состарится.
Зажмурился, чтобы не видеть эти первые признаки увядания.
Но увидел сквозь неплотно сомкнутые веки.
Различил  синяки под небрежно накинутым халатом.
Пустая бутылка на полу, початая  на столе.
Самое дешевое пойло, которое только можно раздобыть.
Если плеснуть  на забор или на одежду, то уже не замыть пятно и не отскрести древесину.
До Революции было разрешено владеть огнестрельным оружием, и человек мог застрелиться, устав от жизни.
Потом яд якобы для химических опытов можно было приобрести в аптеке.
Вино это -  современный способ.
Недоеденный бутерброд с засохшей колбасой, стакан в темных разводах,  клеенка, к которой прилипла муха,  дух гибели и поражения.
Халат распахнулся, я не только зажмурился, но  прикрылся ладонью.
Надо если не осудить, то хотя бы пожалеть оступившегося человека.
Но иногда может погубить неверное  слово.
Нащупал бутылку, горлышко  рукояткой гранаты удобно легло в ладонь.
Подхватил стакан.
Пришлось посмотреть, чтобы не промахнуться.
Женщина медленно и неохотно приподняла и развела руки.
Но не для того, чтобы взлететь, а так распинают на кресте.
Под тонким халатиком до последней складочки различил тело.
Палач надругался, но все равно оно  прекрасно.
Это меня распяли, и когда принялись вколачивать гвозди, благословил  чудовищную  боль.
Но оставляя на распятии куски плоти, сорвался с креста.
Струя с грохотом упала в стакан.
Женщина приоткрыла рот – на ровных белых губах ни одного изъяна – и облизнула губы.
Я опять содрогнулся от скрежета.
Отрава растеклась по пищеводу и упала в желудок.
Капли  скатились  на халат и прожгли материю.
Синяки еще больше пожелтели.
Поклялся более не потреблять эту гадость, перед гибелью можно нарушить любое обещание.
Подхватил бутылку и глотнул из горлышка.
Не потому что побрезговал пить из грязного стакана, но не посмел прикоснуться к отпечатку ее губ.
Я не брезгливый, чтобы доказать это, после того как отдышался, смахнул со стола мертвую муху.
Раздавил  ее, с треском лопнул панцирь.
Когда отпил из бутылки, то дернулась Земля или ожили вулканы, комната покачнулась.
Старинный дом, бывший особняк, скорее бы его снесли,  глупо и бесполезно цепляться за былое.
Женщина забылась,  свесила безжизненную голову.
Столько написано книг, что смешались события. Но некоторые, особенно яркие, проступили из этой мешанины.
Прежде чем кольнуть в сердце, к губам потерявшего сознание человека на кончике копья поднесли смоченную водой губку. И тот даже в беспамятстве жадно всосался.
Снова плеснул в стакан, всплыли жирные хлопья краски.
Чтобы смогла выпить, приподнял поникшую голову.
Или комната так качалась, что едва удерживался на ногах. Падая, ухватился за опору.
Намотал  волосы на руку.
Каждая волосинка как батарейка, тысячи волосинок ударили запредельным напряжением.
Посмел дотронуться, заслуживаю смерти.
Пожертвовал собой, чтобы спасти женщину.
Надо не просто упасть, но разбиться, чтобы восстать из пепла. Возненавидеть до умопомрачения, чтобы обрести свободу. Забыть и забыться.
Помогу ей, может быть, удастся выжить, когда возненавидит за помощь.
Одной рукой удерживая  за волосы – она так подурнела, что стала похожа на мать,  - другой подхватил пустой стакан и швырнул  в стену.
Осколки шрапнелью изуродовали кирпичную кладку.
В горло ей влил отраву.
  Женщина захрипела.
Бутылка взорвалась, на полу остались вмятины.
Перед тем как решиться на вылазку, забежал в рюмочную. Хозяйка вгляделась. Знает, кому нельзя наливать, и как придется ответить за ошибку. Но махнула рукой и решилась. Иногда следует нарушать даже самые строгие предписания.
Хозяйка никому не отпускала в долг. На этот раз сама предложила некому страдальцу. Тот опешил и поперхнулся.
В качающейся комнате – женщина разобьется, если упадет – подхватил ее на руки.
Не только волосы, даже прожженный во многих местах халатик был под напряжением.
Молнии нацелились.
И все же умудрился донести  до кровати.
Она в беспамятстве ухватила меня за шею.
Уронил ее.
Руки соскользнули, на шее остались кровавые полосы.
Не только уложил, но раздел, ветхая материя расползлась под настырными пальцами.
При этом, конечно, зажмурился.
Некоторые тела поглощают все, что оказывается в поле их притяжения. И никто не знает, что происходит внутри этого пространства, и как долго ты там находишься.
Меня поглотило, но когда я все же  очнулся, подобрал изодранную одежду и каким-то образом оказался на улице, тоже не узнал этого.
Если не знаешь, то ничего не было, уговорил себя.
Только поэтому выжил и не обезумел.

13. Вера позвонила в Америку через несколько месяцев. Но не беглецу, тот не оставил координат, а новоявленному его деду. (Иван однажды похвастался и проговорился.)
  Телефонистка долго не могла найти абонента, а когда соединила, с громким щелчком включился магнитофон.
(Вроде бы  осудили Комитет, и его Председатель поклялся больше не вмешиваться в нашу частную жизнь, но это обещание еще не довел до исполнителей, и они продолжали трудиться по-старинке.)
Было слышно, как поскрипывают изношенные детали.
Под этот скрип и шорох поздоровалась с американцем.
- Велл…Ай вонт, - сказала она, и вдруг забыла остальные английские слова, хотя  не числилась среди отстающих.
Слезы скатились. Слизнула соль и еще громче всхлипнула.
( В Комитете не только записывали разговоры, но и прослушивали их. Услышали плач и насторожились. Еще одна хитроумная уловка.  Таким образом пытаются передать секретную информацию.)
Не так-то просто начать с нуля, быть  изгоем на чужой земле, и все же стать миллионером.
Джо Залман досконально изучил все хитрости и уловки, за  словесной шелухой умел различить сущность, догадался  с кем разговаривает.
Когда родственники приехали, дотошно допросил внука.
А тот и не думал скрываться. Наоборот, павлином распустил хвост.
( Было бы интереснее, если бы уехали на поезде. Тогда бы рассказал, как она с простертыми руками бежала за вагонами. А пассажиры посмеивались и пальцем крутили у виска.
К сожалению, из Европы поезда не ходят в Америку.)
Хвост его переливался цветами радуги.
За похвальбой легче забыть.
А он не мог  и помнил даже мельчайшие подробности.
Еще одна болезненная выдумка: проводы в аэропорту.
Беглецов поместили в просторную клетку. (Не для того чтобы не разбежались – сколько можно бегать, - но отказники могут просочиться.) Клетку эту подвезли к самолету.
А девушка каким-то образом сумела проникнуть через кордон, и прижалась к прутьям. Они отпечатались на лице, на груди, на бедрах и на ногах.
- На великолепном теле! – не сдержался и почти выкрикнул он.
- А что она? – попытался разузнать дед.
- Даже не проводила, - признался мальчишка.
- Затяжелела? – с надеждой спросил экзекутор.
Так обычно говорили в местечке, где он родился.
- Как? – не разобрался мальчишка.
- Не бери в голову, - отказался дед.
Колдунья предсказала, род их вымрет, если внук не отличится.
Первая попытка, сколько их еще впереди?
Штаты – любопытная страна. Если пересчитать всех колдуний, или ведьм по другой терминологии, то большая их часть проживает на этой земле.
И давно прошли те времена, когда каждая творила в одиночку. Они объединились в ассоциацию, в дружном коллективе многократно возрастает сила каждой.
Более того пусть не очень часто, это слишком накладно, но хотя бы раз в месяц собирались на шабаш на Лысой Горе.
(Нашли такую горушку в бывшей индейской резервации. Когда впервые прибыли – некоторые прилетели на помеле, - местные жители разбежались.)
Вкусив ядовитое зелье, до беспамятства бесновались около костра. А потом, очнувшись, делились своими достижениями.
Бывало, помогали советами.
Конечно, не замахивались на глобальные свершения, например, невозможно избавить мир от кровопролития – человек произошел от слишком агрессивной обезьяны, - но могли напакостить по мелочи.
Чтобы проклятие свершилось – если ошибешься, то клиенты уйдут к другим ведьмам, - надо найти корень, похожий на детородный орган, и старательно изрубить его.
Органы, наверное, у всех разные, ведьма извела множество корней, и предсказание ее обязательно сбудется.
Патриотка, фанатично преданная стране. Поэтому ненавидела индейцев, негров, евреев и русских. И всех прочих, что слетались мухами на угощенье.
И конечно приложила все силы, чтобы избавиться от новоявленного богача и его потомков.
Тот догадался, кто и зачем ему позвонил.
Такое неожиданное и радостное событие, что онемел от восторга.
Но выпятил грудь, и ударил кулаком.
Дряхлый больной старик, и  можно погибнуть от такого удара, а он не пострадал, но  окреп и возродился.
Словно загудел колокол, такой густой звук, что зазвенели стекла.
Под этот гул и  звон почти не различал ее слова.
- У меня отрицательный резус-фактор, -  всхлипывая и давясь слезами, сказала девушка.
Их переговоры записывали на старенький изношенный магнитофон, пленка с гулом наматывалась на бобину.
- Если я это сделаю… - пожаловалась девушка.
Не решилась назвать варварскую операцию.
Если назовешь,  приговоришь себя к уничтожению.
- Только первый раз можно родить, - сказала она.
До этого плакала, и слезы не пересохли, но неожиданно голос обрел твердость.
- Я рожу, - сказала она.
А потом добавила, могла бы и не добавлять, дед и так знал и не сомневался: - Он у меня первый и единственный.
Уже  не гудел магнитофон, то ли сломался механизм, то ли порвалась пленка, а, может быть, слушателей не заинтересовала эта тема, есть более неотложные дела.
Дед наконец смог достойно ответить.
Странно: родился в глухом белорусском местечке, но не перенял местечковый говор, много лет прожил в Штатах и без акцента говорил на их языке, но не забыл родную речь.
- Всем обеспечу, - обещал он.
Так сильно саданул по груди, что дыхания хватало только на несколько слов.  Поэтому выдавал мелкими порциями.
- Если будет мальчик, - поставил жестокие условия.
Девушка едва не выронила трубку, показалось, что пластмасса раскалилась и обожгла ладонь.
Но притерпелась к боли.
Когда впервые услышала, как шевельнулся ребенок – на задержку не обращала внимания, так случается в моменты крутых перемен, - то приснился пророческий сон.
Мальчишка – она узнала его, хотя впервые увидела – карабкается по горной круче. И все ближе вершина.
Обязательно одолеет, и все у него получится.
Но у врачихи потребовала доказательств.
- Еще рано, подожди немного, - отказала та.
Впрочем, приняла ее благожелательно. Обычно в таком возрасте девчонки наотрез отказываются рожать, приходится корить и пугать их, а эта не противилась.
- Я  точно знаю,  мальчик, - попрощалась с врачихой.
Так же твердо решила поговорить с дедом, но неожиданно расплакалась.
А потом разозлилась, и слезы пересохли.
- Будет мальчик, - неправильным эхом откликнулась она.
Долгожданное радостное известие – колдунья на этот раз не ошиблась, - и нормальный человек праздничным застольем отметил бы это событие.
Но богачи мыслят по-иному.
- Я передам свое состояние в трастовое управление, - поделился  задумкой.
Выругался или похвалил – незнакомое и подозрительное слово.
- Если не будет других наследников, а их наверняка не будет,  мальчику станут выплачивать проценты с капитала, - приговорил его к определенному достатку.
- А по достижению возраста зрелости…, -  здесь он сделал паузу, чтобы она полностью осознала.
- Да, - согласилась женщина.
Приняла присягу, и теперь ей торжественно вручили знаки отличия.
Всего-то подождать восемнадцать или двадцать лет.
- Когда ему исполнится тридцать три года, - приговорил  дед.
Многое повидал и многому научился.
В юности человек склонен к необдуманным поступкам. И если ему надо одолеть бурную реку, то отчаянно бросается в пучину.
А потом долго не могут отыскать обезображенный труп.
Молодость скорее всего отыщет лодку. Но не проверит, не пробито ли днище и насколько прочны  борта. Хрупкое суденышко может затонуть на стремнине.
И только зрелость одолеет препятствие.
Если  не найдет брод, то построит надежный корабль.
Только такие люди достойны продолжить  дело.
Зрелость, как посчитал он, приходит после тридцати трех лет. (Некоторые уже погибли в эти годы и обрели бессмертие. Но он не верил в церковные сказания.)
Конечно, и до возраста возмужания он не обидит своего  названного внука, единственного продолжателя их рода, обеспечит ему достойную жизнь и подготовит к будущим свершениям.
Так или примерно так объяснил   матери.
Она подивилась на его причуды, но не посмела возразить.
Или не успела.
Когда у надзирателей сломался магнитофон, то телефонистка – она  помнила инструкцию – прервала разговор.
- Обрыв на линии, - сообщила  местному абоненту.
Но американец уже осчастливил внука.

14. Успел написать завещание, передал деньги в доверительное управление, оставил четкие инструкции, но не оформил некоторые документы.
Ручка выпала из ослабевших пальцев.
Наклонился, придерживаясь за столешницу. Надо поднять ручку и расписаться.
Столешница навалилась и придавила.
И все же пополз с этим грузом.
Как некогда выполз из ямы, куда сбросили его труп. Но не  засыпали землей, союзники стремительно приближались.
Офицер, командир отряда, приказал прикончить замешкавшегося охранника.
Тот  завизжал, мертвец очнулся и попытался выбраться из могилы.
Так спасли Иосифа Залмановича.
Вспомнил и снова пополз.
На этот раз никто не протянул спасительную руку.
Или Земля в бесконечном  беге попала в безвоздушное пространство, задохнулся в пустоте.
Душеприказчик четко выполнил  его указания.
Труп кремировали, а пепел развеяли над озером, где находилась дачная  резиденция.
( Дом на берегу лесного озера почти на границе с Канадой.  Двухэтажное строение с несколькими спальнями. Озеро так себе, из окна просматривается противоположный берег. И далеко до обжитых мест, ближайший городок в четырех милях.)
Родственники, приехавшие из далекой страны, настаивали на более торжественных похоронах, и чтобы была могила, около которой можно преклонить колени, но душеприказчик отмахнулся от их пожеланий.
(Впрочем, перестали настаивать, когда огласили завещание.)
Если Ивану предоставил некоторую свободу действий и передвижений, то его родителей обязал жить в том захолустье.
И каждому из них выделил по небольшой сумме, вручаемой ежемесячно.
Такие крошечные подачки, что можно протянуть ноги.
Почти все деньги, по достижению зрелого возраста, завещал  еще не рожденному ребенку.
(И даже грозился привезти сюда беременную женщину – наверняка обманщицу, решили на семейном совете, - но, Слава Богу, не успел это сделать.)
И претендовать на большее можно, если у Ивана родится американский сыночек.
А тот не смог выполнить пустяшное это требование.
Врачи не сомневались в отменное его здоровье.
(Может быть, сказалось бытие в далекой варварской стране. Поскольку там привыкли спать на голой земле и довольствоваться малым, то организм взбунтовался в человеческих условиях.
Но помалкивали об этих подозрениях.)
Наверное, попадались ему бесплодные подруги.
Так и шел по жизни от одной к другой претендентке.
И толком не мог прикипеть ни к одному делу.
Был совладельцем ночного клуба, но когда случился пожар, Власть не нашла виновных.
В кабаке обнаружили левые напитки.
Едва избежал заключения.
А из лотерейного бизнеса вышибли  конкуренты.
За что ни брался, все шла прахом.
Постарел и  возненавидел приютившую его страну, не мать, а мачеха, которой не суждено полюбить пришлого сына.
Родители его постепенно приспособились к условиям существования.
В глуши, где они поселились, не требовались инженеры.
(Как не требовались подобные специалисты  и в больших городах. От того, чем  занимался мужчина, давно уже отказались в этой стране. Поздно и бесполезно переучиваться в поздние годы. Даже  местный язык толком не освоил. Когда заезжал в магазин, чтобы приобрести тот или иной товар, и слов не хватало, мычал и тыкал пальцем в необходимое изделие. Немым дурачком прозвали его жители городка.)
Зато пристрастился к рыбной ловле.
В озере некогда завелась  нечисть. Чтобы не выплеснула на берег, воду протравили.
Потом, когда отрава рассосалась, и можно было не волноваться, вновь запустили рыбу.
Но губернатор, беспокоясь о здоровье жителей, запретил ее использовать.
Когда Николай Иванович поймал первую рыбешку, а соглядатаи, естественно, доложили, Власть всполошилась.
Шериф приехал к нарушителю.
Тот наглядно продемонстрировал.
В плотных резиновых перчатках снял добычу с крючка.
Зубатая тварь билась в его руках и хищно скалилась.
Шериф на всякий случай отодвинулся.
Тварь не укусила, рыбак швырнул ее обратно в озеро, а испоганенные перчатки убрал в  ящик.
- Для дальнейшей утилизации, - объяснил он.
Шериф не понял, но согласился.
- О, ес, конешно, - сказал представитель власти.
Как всякий порядочный американец имел  русских предков и знал несколько русских слов.
Разрешил ему удить, только перчаток требовалось немерено, так можно и разориться.
Тем более, Ирина Яковлевна тоже пристрастилась.
Нет, не заинтересовалась рыбной ловлей, но часто наведывалась в винный магазин. Выучилась лучше мужа, и не тыкала в бутылки, но справлялась с самыми заковыристыми названиями.
Забросила врачебное дело.
Оказывается, чтобы получить лицензию, надо сдать сложные экзамены.
Напрасно потрясала она дипломом, ссылалась на знатных пациентов, были недействительны и ссылки и документы.
Как следует выпив, пыталась она изобразить. Невидимой бормашиной сверлила несуществующие зубы, и радовалась, если удавалось поставить надежную пломбу.
Потом выпивка кончалась, она засыпала, утомившись на работе, сложив на крышку стола натруженные руки и склонив на них усталую голову.
Когда они отчаялись и устали, то переселились в приют, дед предусмотрел и такую возможность.
Ирана Яковлевна недолго прожила в казенном доме – климат в этой стране неподходящий, -  ее похоронили на местном кладбище.
Вдовец иногда проклинал заманившего сюда человека, буйствовал, и тогда был опасен для окружающих.
Его перевели в специализированную клинику.
Сын лишь однажды навестил старика, тот не признал его, и не имело смысла приходить в этот дом скорби.
Жизнь шла  привычным чередом, но все переменилось  с началом специальной местной операции.





ЧАСТЬ 2.       СЕГОДНЯ.

15. Президент обратился к народу.
Неожиданное событие.
Где-то там, на далеком юго-западе новообразованное государство возомнило себя центром мироздания. Взбунтовались наши люди, в свое время силком приписанные к нему. Центральная власть решила примерно наказать их. Погибли тысячи бунтовщиков.
Наши добровольцы помогали собратьям.
Мы сочувствовали, возмущались и негодовали, любили и ссорились, отдыхали и работали,  почти ничего не изменилось, разве что подорожали  продукты, и застолья все чаще кончались шумной перебранкой. А то и дракой, но если раньше  мирились после этого, то теперь не всегда удавалось  договориться.
Даже в дружной семье.
Муж, например, считал, что русскому человеку необходимо помогать в любой стране и при любых обстоятельствах, жена прежде всего предлагала разобраться в сущности  человека.
- Такие иногда встречаются подонки. – Подслушал я семейные разборки.
Женщина средних лет, после того как похудела кожа складками свисала на щеках и на шее.
- Тебе встречались? – насторожился бдительный муж.
Видимо, бывший любитель пива, на каждом шагу  живот колыхался выжатым бурдюком.
- Но ты настоящий мужчина, - нашлась хитроумная подруга.
Так отреагировали  на ту далекую заварушку.
Милые бранятся – только тешутся, наверное, припомнили пословицу.
И вообще – гвоздь в моем сапоге важнее чужих страданий,  как заметил великий пролетарский поэт.
Впрочем, теперь не изучают его творчество.
У нас другие заботы.
Разболтались, и каждый норовит расти от своего корня.
Необходимо сплотиться, поэтому вполне ожидаемо выступил президент.
Только победа, сказал он, иначе погибнет страна, а без нас незачем существовать миру.
Обычно, когда призывают к победе, то расправляют плечи, вздергивают голову, иногда потрясают кулаками. И голосовые связки вибрируют на  низких частотах, будто  призывно гудят колокола. 
А президент ничем не выказал свое отношение к грядущей операции. Эта внутренняя сдержанность была значимее громких лозунгов.
Но зато постарались другие высокопоставленные деятели.
Каждый попытался отличиться.
( Если посильнее оттолкнуться, и в полете по-птичьи взмахнуть руками, то можно взлететь выше соседа. И завистники не дотянутся до тебя.)
Все как один, вынудим и заставим, непобедимая армия, не знали они удержу.
А самый грамотный вспомнил писателя-изгнанника, когда его перестали издавать, и деньги кончились, то он с благостного южного острова  вернулся на родину.
Его привезли на Беломоро-Балтийский канал, который киркой, тачкой и лопатой возводили заключенные.
Если враг не сдается, его уничтожают, глубокомысленно изрек писатель.
(Или приписали ему эти слова, а он не посмел перечить.)
- Зачем же уничтожать, надо перевоспитывать, - не согласился президент с воинственными  соратниками.
Будь те военными, направил бы их на передовую, но, может быть, добровольно пройдут ускоренную подготовку.
Добровольно, выделил  ключевое слово.
И лозунг «мы – едины» не вполне соответствовал истине.

16. С бывшей женой мы расстались друзьями, и я не только платил алименты, но иногда виделся с ребенком.
Когда она была маленькой, не знал, о чем с ней говорить, потом стало интереснее  общаться.
Жаль, не часто это удавалось.
Такая работа, мотался по  стране. Если поначалу видел заброшенные заводы и опустошенных людей, и было почти невозможно отыскать героя, то постепенно одолели разруху.
Человеку требуются положительные примеры, если все время  толкать его в грязь, то привыкнет жить в грязи, и бесполезно рассказывать о звездах.
Я рассказывал, и перо мое не притупилось, а язык не истерся.
И вроде бы президент обратил внимание на  мои статьи, об этом намекнул  его приближенный.
На торжественной встрече выделил меня из толпы и буркнул, проходя мимо.
Верные люди нужны, или что-то вроде этого, толком я не расслышал, но догадался по движению губ.
Верность – понятие относительное, могут разжаловать, если оступишься.
Поэтому насторожился, когда позвонила бывшая жена.
(Вторая жена, с первой прожил несколько месяцев).
Как и тогда женился я по необходимости,  издательства и газеты предпочитают солидных авторов, женитьба придает человеку солидность.
Разными мы были людьми, днем с трудом находили общие темы, но  ночью…
Изнывающей от жажды странницей, будто припадая к источнику, жадно набрасывались на меня.
Слово пыталась найти, но не находила, а мне ишь ненадолго удавалось забыть.
Обессилев в короткой и яростной схватке, обычно сдавался я на милость победителя.
Она напрасно теребила поверженного воина, не могла настроить  на продолжение битвы.
- Мерин! Импотент! – пыталась оживить самыми чудовищными оскорблениями.
Поэтому не сразу поверила в зачатие.
Окончательно убедившись, исподволь сообщила несостоятельному мужу.
- А как ты относишься к детям? – спросила она.
Настолько необычный вопрос, что на этот раз не довела до изнеможения.
- К каким детям? – насторожился я.
- Ко всяким, - вывернулась женщина.
При этом показной скромницей обеими руками прикрыла пах.
Южная сторона, за день комната превращалась в душегубку. Спали мы голыми, но все равно изнывали от жара.
Родители не одобрили выбор профессии, и когда я поступил в институт, вроде бы не отказались от строптивого сына, и даже помогли приобрести квартиру размером с клетку, но более не докучали наставлениями и советами.
В эту клетушку привел очередную избранницу.
Жалкое убежище, поэтому  не сложились наши отношения.
Но преступно избавиться от плода.
- Если у тебя отрицательный резус-фактор…, - вспомнил я.
Выбрал себе попутчицу, непохожую на ту давнюю и забытую.
Эта была склонна к полноте.
Только собаки зарятся на кости, такова народная мудрость.
Но она  изменилась от неустроенной нашей жизни. Или похудела от неудовлетворенной любовной жажды.
И все больше становилась похожей на другую.
Не сошлись характером, придется сказать, когда  станут пытать на бракоразводном процессе. И разводящая – есть такая помощница у судьи – не будет настаивать на примирении.
Поэтому предупредил роженицу.
- Какой еще фактор? – изумилась она.
Видимо, плохо училась в школе. Или в том захолустье, откуда она приехала в столицу, вместо биологии все еще преподавали ботанику,  рассказывали, как окучивать картошку.
- Повторно может не получиться, - объяснил я.
А потом, после очередного скандала - она больше не может жить с таким умником – выследил врачиху в женской консультации
Не знаю, зачем я настаивал, прошлое не вернуть, я и не надеялся.
- Не ребенок, а плод, - поправила пожилая женщина.
Врачи, наверное, защищены иммунитетом, больше похожим на броню, без этого не выжить на такой работе.
Бесполезно их уговаривать.
Я вывернул пустые карманы.
Если бы у меня были деньги, хотел сказать ей.
- Но у меня будут! – пообещал и обнадежил.
Женщина засмеялась.
Так  заразительно, такие басовитые ноты, что, наверное, всполошились  птицы.
Так захлебывалась, что позавидовали  профессиональные плакальщицы.
Так громко, что заложило уши.
Не знаю, как уговорила бывшую, а та, несмотря на свое интересное положение, все же настояла на разводе.
Я оставил клетушку матери-одиночке.
Впрочем, долго  не была одинокой, наверное, кто-то был на примете.
Ничтожный недостаток – крошечный ребенок.
Важные достоинства:  столичная прописка и пусть маленькая, но своя квартира. И главное –  ненасытность.
Видимо, нашла такого же страстного любовника.
Странно – ужилась с ним.
И даже заботилась о сожителе, когда тот возвращался после ночной смены – он работал таксистом, - то досыта кормила его.
И выспрашивала подробности. Слушала с таким вниманием, что рассказчик распалялся и показывал.
Девочка иногда присутствовала на этих представлениях, с детства пристрастилась к лицедейству.
Когда подросла, уже не помышляла о другой профессии.
К этому времени перебрались в двухкомнатную квартиру и жили в человеческих условиях.
Оля закончила учиться, бывшая попросила помочь устроиться дочке.
Мой однокурсник некогда написал пьесу, я попробовал пристроить ее хотя бы в самый захудалый театр.
Еремей – такой он взял себе псевдоним – не сразу узнал, каких  мне это стоило усилий.
Когда пьесу одобрили, то числились три автора: добавились главный режиссер театра и высокопоставленный деятель из министерства культуры.
Деятеля в дальнейшем убрали, то есть посадили, поэтому вычеркнули из авторов, главного отправили на пенсию, и не стали позорить старика;  Еремей написал еще несколько пьес.
И даже сам поставил одну из них.
Очень спорная постановка, зрители разделились на два непримиримых лагеря.
В одних рецензиях безмерно хвалили, в других так же отчаянно ругали автора и постановщика.
Я тоже написал.
Когда идешь по неведомой земле, то дорога не всегда получается прямой и ровной, попытался примирить спорщиков.
Не знаю, насколько мне это удалось, но Еремею разрешили организовать театр-студию.
Место для него нашлось в городе моего детства, наверное, тот губернатор втихомолку  мечтал о карьере артиста, но не сложилось, и теперь маялся на своем посту.
Бывшая в этот дальний почти самодеятельный театр попросила устроить дочку.
Видимо, не угомонилась даже в солидном возрасте, и ночью – ее сожитель иногда работал и днем – приходилось соблюдать осторожность.
Чтобы не потревожить ребенка и соседей, рот  заклеивали скотчем, при этом больше страдал мужчина: если был плохо выбрит, то когда срывали ленту,  выступали капли крови, и долго не удавалось залечить раны.
А также скатывались с кровати – она отчаянно скрипела, – но и половицы трещали.
Я не сумел отказать матери.
- Конечно, несомненно, всенепременно,- согласился Еремей Бергман, когда я позвонил ему.
(Странное сочетание имени и фамилии: намекал на свое крестьянское происхождение, но также показывал, что не чужд европейской культуре.)
Не забыл некоторые его привычки, так отвечал он, когда собеседник был ему неинтересен, или отказывал в просьбе.
-Иоланта, - напомнил я.
Девушка из нашей группы, дочка того чиновника, непрошенного соавтора Еремея. (Тогда его звали Евсеем, и фамилия была – Бельман, при случае  готов был  напомнить.)
У Иоланты тоже было другое имя, но так представлялась она при знакомстве.
Девушка вполне упакованная.
Но даже самые бесчувственные   почему-то ужасались, когда на них обращала   внимание.
Казалось, на лапах из подушечек выступали когти, из оскаленной пасти -  клыки, и кровь скатывалась  густыми каплями.
Гиены наслаждаются гнильем, запах падали намертво въедается в одежду и кожу.
Иногда подавляла такая тоска, когда невозможно укрыться от былого, что готов был притерпеться к клыкам, когтям и даже к запаху.
- Ради тебя, - сказал Евсею.
- Сошелся с ней, чтобы протолкнуть твою пьесу, -  так некогда объяснил другу.
Он прикрылся одной рукой, а другой зажал нос, готов был убить его за эту пантомиму.
Но сдержался, теперь ему придется ответить за то унижение.
Напомнил о  том, на что пошел ради него.
Я так плотно прижал трубку, что заныло ухо. Зато все различил.
Все более учащенное его дыхание. Воспаленное воображение. И заканчивается это взрывом, и еще неизвестно, кто при этом погибнет.
Вот он глубоко вдохнул, набрал полную грудь воздуха. Такая глубина, что не выплыть на поверхность.
Я тоже молчал, хотя мог помочь ему выбраться.
Пусть до конца осознает, на какие жертвы пришлось пойти ради него.
Когда стало невтерпеж, и удалось спастись разводом, меня едва не вышибли из института.
Спасло лишь то, что  добрались до чиновника.
Не только избавились от него, но отраженной волной смыло и дочку.
Даже ректор и декан опознали хищницу и учуяли трупный запах.
- Ну? – первым прервал я молчание.
- Приводи, - согласился главный режиссер.
Вынырнул из пучины и еще не обрел дыхание, в несколько приемов, почти по буквам выдавил из себя простенькое  слово.
Когда провожал дочку, она рассказывала, каким видит свое будущее. Обязательно станет известной, и вместе с театром объедет весь мир. И при выходе ее на сцену, восторженные зрители сорвут голос в оглушительных приветствиях. Стены потрескаются, и рухнет крыша, придумала  она. Нет, могут погибнуть люди, пожалела зрителей.
Я не возражал. Слушал, прикрыв глаза. И казался себе больным и старым.
Не знаю, что она показала Еремею, но когда мы прощались, он усмехнулся.
Такая неопределенная гримаса, что впору задуматься, но я устал думать и прикидывать.
Пусть  сами разбираются.
Мало того, что пристроил в театр к известному режиссеру, но и помог снять квартиру.

17. Девочка, кажется, разобралась, но позвонила ее мать.
Не сразу удалось различить за всхлипываниями.
Есть такие люди: вроде бы горько и безнадежно рыдают, и прикрываются ладонью, но осторожно выглядывают из укрытия.
- Ты должен, нет, ты обязан, - внезапно успокоилась плакальщица.
Так некогда пыталась взбодрить меня, когда ночью растрачивал силу.
Почему-то  быстро уставал  с ней.
- Муж ушел? – предположил я.
Для внутреннего пользования называл его сожителем, но официально пользовался иной терминологией. 
- Вот еще! – мгновенно отреагировала она.
Представил, как повязала его прочным канатом, и лишь изредка ослабляла узы.
- Я ему уйду! – пригрозила мнимому беглецу. - Где он еще найдет такую?
Похвасталась, но вспомнила, зачем позвонила, и снова всхлипнула.
- Дочка, - пожаловалась она.
- Что? – спросил я.
Готова выйти замуж не за того человека, проиграла в карты деньги, присланные на ее содержание, хотя она не играет в карты, еще совершила какое-то безумство.
Ничего серьезного, я бы почувствовал.
- Выйдет на демонстрацию, нет на протестное шествие, - не сразу подобрала она правильное определение.
Я услышал, как напряженно забилось сердце.
- Какой протест, какая демонстрация? – спросил я.
Предвидел ответ, и боялся услышать.
Всего лишь учащенное сердцебиение.
- Сделай, чтобы она не пошла, - взмолилась ее мать.
Вспомнил, что было в шестьдесят восьмом году: несколько безумцев собрались на площади и развернули плакаты. Протестовали против ввода наших войск в Чехословакию. Их  мгновенно скрутили. Так торопились, что некоторые попали в тюремную больницу.
Теперь другие времена, бить не будут, но навсегда внесут в черный список. С такой отметиной не устроишься даже дворником.
- Я поговорю, - обещал женщине.
Ее  не посадят, хотел сказать, но сдержался.
Когда позвонил Еремею, вспомнил, как тот ухмылялся.
Теперь же – увидел издали – снова оскалился.
Но не загрыз, а ответил дружелюбно.
- Я непременно поговорю, -  повторил мои слова.
Он пообщался с артистами, дочка впоследствии расспросила их.
Одни неохотно признались,  другие отказались отвечать, а ведущая артистка, впоследствии жена Еремея, виртуозно отослала ее.
Умела объясняться не хуже шаляпинского кучера.
Русь еще не обеднела талантами.
Но если другим режиссер по-отечески попенял, то откровенно выказал Ольге.
- Никуда ты не пойдешь! Не посмеешь выступить против Власти!– огорошил ее.
Худой, сутуловатый, нескладный, похожий на ворона мужчина. Черные волосы, как траурное оперение, глубоко посаженные птичьи глаза, нос  клювом.
Но преображался, когда ставил спектакли.
Как  и при разговоре с неугодной артисткой.
Стал похож на стервятника, высмотрел и нацелился на добычу.
Это мне он желает отомстить.
Будто я виноват, что у пьесы появились соавторы. Я же не претендовал на это.
- Нынешняя молодежь шкодлива как кошки, и труслива как зайцы! – разошелся наставник.
Ольга заслонилась скрещенными руками.
И наоборот, чтобы пьесу приняли, мне пришлось вычеркнуть из рукописи наиболее острые диалоги. Там, где он наотмашь бил дубиной, заменил эти удары дружескими оплеухами.
- Способны лишь скалиться из подворотни, и смываетесь при малейшей опасности! – изгалился он.
То ли руки устали, то ли достал своими обвинениями, уже не прикрывалась,  тоже оскалилась.
Два рассвирепевших зверя.
Мне, а не ему следует обижаться.
- Стоит погрозить укоризненным пальцем!
Могла достойно ответить, она и ответила:  крутанулась,  на паркете остались две черные полоски полукругом.
И вздыбилась юбка из плотного материала..
Словно корабль попал в бурю, и ветер рвет паруса.
И палуба раскачивается, но каким-то чудом балансирует на шаткой поверхности и не держится за перила.

18. Удобный случай избавиться от балласта, наверное, поговорил еще с некоторыми артистами.
Творческая личность, для каждого свой подход.
Одному внушил, что когда настанет перемирие –  рано или поздно  заканчиваются все войны, - то отметят  тех, кто первым выступил за мир.
Другого уговорил, что это репетиция новой пьесы.
Всех чем-то прельстил.
Многие попали в студию по протекции.
Теперь можно одним махом избавиться от них. И при этом не замараться.
Вспомнил известную американскую постановку. Подруга некого гангстера решила податься в артистки. Драматург не посмел отказаться, специально под нее написал роль.
Предусмотрительный гангстер приставил к подруге телохранителя. Конечно,  она никуда не денется, но кто знает этих взбалмошных баб, пусть проследит за ее поведением. 
Он проследил, на прогоне пьесы сморщился, как от зубной боли.
И вскоре заставил автора изменить некоторые сцены.
Тот не решился ослушаться.
Словно в комнату пробился луч света, и стали  видны скрытые до этого люди и предметы. 
- Как ты додумался? – недоумевал автор.
Бандит объяснился.
В школе  посещал театральный кружок. Руководитель выделял его.
Потом поджог школу, на этом закончилась  карьера.
Исправил диалоги, но подруга гангстера не  осилила роль.
Бандит отчаялся и порешил бездарную артистку.
Так и он, согласился с тем героем Еремей, не убьет, конечно, но выгонит многих.
Трое вышли на протестную акцию.
Пока не развернули плакаты.
Театр-студия расположился в старинном здании, ему отвели две комнаты и крошечный зал, в котором могло разместиться не более ста зрителей.
До революции здесь была церковная школа, потом просто школа, и одно время подумывали вернуться к первоначальному замыслу.
Но пока прикидывали, здание совсем обветшало.
Правители долго решали, кто должен оплачивать реставрацию, но так и не пришли к единому мнению.
Часть здания законсервировали, но флигелек вроде бы не грозил рухнуть.
Кроме театра там разместился магазин.
Сначала  торговал  канцелярскими товарами, продавщицей была бывшая директриса.
Неправильно повела себя в ответственный момент: без согласования обратилась к церковному иерарху.
И намекнула о несостоятельности старика – а тот, между прочим, претендовал на должность патриарха, - он, естественно, обиделся.
Поэтому не разрешили ей преподавать, но все же пожалели, перебросили в магазин.
На канцелярии много не заработаешь, помещение перекупили другие хозяева.
Продали им с условием: должны пристроить бывшую директрису.
(Чтобы окончательно добить несчастную женщину, чтобы больше не проявляла инициативу.)
В давние времена она связалась с  физкультурником. Тот напрасно  обвешал стены раздевалки снимками Геннадия Ивановича Шаткова, ему не удалось вернуться на ринг.
С частными уроками  тоже не повезло, будущие чемпионы предпочитали более продвинутых тренеров, несколько дворовых учеников не всегда могли оплатить его услуги.
Когда женщина с возмущением рассказала, что ей предложили, тот заинтересовался.
Алиса Ахметовна получала пенсию, но вдвоем не прожить на эти копейки.
- Раньше несла людям доброе и значимое, - пожаловалась она.
Грязь к грязи не липнет, не к месту вспомнил Геннадий Иванович старинную поговорку, но слишком сложная конструкция, слегка упростил ее.
- Грязь, - согласился он.
Достаточно пожилые, но достаточно сохранившиеся люди.
И хотя мужчина растолстел, и щеки обвисли, а женщина, наоборот, утряслась и усохла, на лице почти не было морщин. И зубы не выпали.
(Те, что родились среди питерских болот, к этому возрасту становятся морщинистыми и беззубыми. Видимо, приехали они за дальних краев.)
- Меня, опытного педагога, в магазин интимных услуг! – разошлась женщина.
Возмущение ее было сродни самым чудовищным ругательствам.
- Но не ты же, - хладнокровно заметил мужчина.
( Не тебе же  придется оказывать эти услуги, хотел сказать он. Алиса Ахметовна привыкла к кургузой его речи, и еще больше возмутилась.)
- Размечтался! – напала на мужа.
У петухов перед дракой топорщатся перья, хотя женщина не относилась к драчливому этому племени, но стала похожа на петуха.
- И помечтать нельзя, - вздохнул мужчина.
Вроде бы благословил ее на эту работу, она пошумела и согласилась.
Вскоре   и бывшего боксера удалось пристроить в этот магазин.
В нестабильные годы  многие утешаются религией. Но ортодоксальное учение не  удовлетворяет всех жаждущих. И тогда грибами после дождя множатся многочисленные секты.
Клавдия Ивановна давно покинула этот мир, но ежемесячно  у заветной могилы собирались последователи.
(Некоторые, особо рьяные церковники предлагали сравнять с землей ее последнее пристанище, но митрополит не поддержал экстремистов.  Всякое действие ведет к непредсказуемым последствиям, выучил еще в школе закон физики и жизни, и не желал проверять его на практике.)   
- Они предали основы! – на  импровизированных собраниях обличал попов предводитель.
- Предали! – дружно подхватывала паства.
- А предатели  хуже откровенного врага!
- Предатели хуже! – соглашалась паства.
- Накажем и разберемся!
После этих пламенных призывов впору крушить церкви, тем более одна из них располагалась на кладбище. Такая старая, что бревна, из которых была сложена, пропахли ладаном.
Наверное, сладковатый этот дух повлиял на смутьянов.
Или предводитель побоялся выступить против могущественной организации.
Церковь и проклинали, и запрещали, и отделяли от государства, а она каждый раз восставала из праха подобно сказочной птице.
Предводитель некогда учился в семинарии, откуда его вышибли за неуспеваемость, и еще не окончательно забыл  историю гонений.
Кощунственно, когда на месте церковных школ открывают низкопробные магазины.
Туда направил он гнев своей команды.
Ворвались и разгромили.
Но пожалели продавщицу.
Обычно перед дракой у нее топорщились волосы, и невидимые шпоры готовы были поразить врага, но на этот раз забилась в угол, стала мелкой и незаметной, а когда ее все-таки заметили, попыталась отговориться.
- Случайно проходила мимо, - выдвинула предположение.
Голос тонкий, девчоночий, такой не убедит насильников.
Сбросили с полок и разбили экспонаты. Как после взрыва  разлетелись осколки.
- Силой заставили! – взмолилась несчастная.
Слегка хриплый голос, устала проклинать и уговаривать.
Не так-то просто рвать  глянцевые журналы, приходится уничтожать постранично.
Такие  красотки, в таких соблазнительных позах, такое вытворяют, что не оторвать взгляд.
Когда терзаешь этих красавиц, оживают картинки.
- Меня строго накажут! – прохрипела женщина.
Погромщики почти угомонились. Заинтересовались вибраторами. В команде были только женщины (они падки  на нововведения), до этого не встречали подобных игрушек.
Запустили сразу несколько штук, те дергались и подпрыгивали.
Разгромили магазин, а что не сломали, то унесли с собой.
Хозяева неохотно простили незадачливую продавщицу.  Не потому что та  разжалобила их синяками и ссадинами – нашла, чем удивить, - но не позаботились об охране. Какие экстремисты в  мирное время.
После этого погрома решили нанять охранника, женщина сама нашла подходящего мужика, лучше всего подойдет бывший боксер.
Пристроила  мужа.
И теперь тот тоже был при делах, расположился около входа и обозревал  посетителей.
Не окончательно растерял былую резвость, и, наверное, успел бы выскочить на улицу в случае опасности.
Но грабители не приходили, охранник продавил сиденье, в образовавшееся углубление удобно вписался  зад.
Мужики обычно, перед тем как нырнуть в дверной проем, втягивали голову в плечи и тревожно озирались. Если их не преследовали, то укрывались в магазине.  Одни интересовались дисками, другие по старинке ограничивались фривольными журналами.
Женщины ничего и никого не боялись. Выбирали вибраторы, отказавшись от мужских услуг.
В магазин заглянула очередная эмансипированная гражданка,  за ней увязался дохленький мужичок.
Вызвались идти на демонстрацию, сговорились втроем осудить вторжение.
Режиссер не вмешивался в постановку, но сам подобрал  исполнителей.
Вывались на улицу, одна из женщин подвернула ногу.
В театре изображала роковых  красавиц. Соблазнила напарника согласно сценарию, но не удовлетворила придирчивого режиссера.
Тот в припадке раздражения с такой силой кулаком ударил по ноге, что разбил коленную чашечку.
А мужичку, что считал себя комиком, далеко не всегда удавалось рассмешить публику. (Такой пошел угрюмый зритель.)
Ольга, наверное, тоже в чем-то провинилась.
Изгнанники не смотрели под ноги.
До сих пор у нас плохо очищают тротуары. Хотя все больше появляется современной техники, но неправильно ее используют. То ломается трактор, то тракторист мается чудовищным похмельем. И прежде чем оседлать железного коня, ему необходимо проспаться.
Сон этот иногда продолжается несколько суток.
Красавица поскользнулась на обледенелом асфальте, упала на спину,  задрала ноги. (Не носила брюки,  юбка подчеркивает женственность. Даже при тщательной проверке на ногах не просматривались изъяны.)
Наверное, прав был режиссер, избавившись от нее, падать надо красиво, а умирать  с улыбкой.
Юбка сбилась.
Маленькое недоразумение, а она высказалась грубо и жестко.
Наверное, так принято в этом театре, не только ведущая актриса умеет.
Не разбилась, но оперлась на плечо тщедушного спутника.
В соседнем садике скамейки занесены снегом, и назад не вернуться, там наверняка захлопнули, пришлось дохромать до ближайшего магазина.
И не ее вина, что там торгуют непотребными игрушками.
Оттолкнула хлипкое плечо и, забыв о травме и хромоте, гордо вступила.
В театре сконцентрирована жизнь в разнообразных ее проявлениях. От взлетов на горние вершины до падений в глубокие пропасти.
Все видели и все знают артисты.
Поэтому выступила в очередной роли.
- А такой у вас есть? – Широко развела ладони.
Алиса Ахметовна промолчала. В некоторых случаях лучше не ввязываться в полемику, а только пренебрежительно посмотреть на расшалившегося ученика. Она посмотрела. Пожалела порочную женщину. Та задрала юбку – опять ослепила белая полоска тела – и осмотрела возможные разрушения. Плоть, кажется, не пострадала.
Зато ответил обычно молчаливый и косноязычный охранник. Даже приподнялся со  стула. Тот скрипнул и покачнулся.
- У меня или в магазине? – остроумно откликнулся он.
Алиса Ахметовна  вздернула бровь.
( Угрожающее выражение лица. А муж  не насторожился.)
- А такой? – не угомонилась артистка. Развела руки.
Настолько вошла в роль, что режиссер, если бы увидел, наверное, оставил  ее в театре.
- Всякие бывают, - подыграл ей комик. И засмеялся, словно заблеял барашек, но зрители даже не улыбнулись.
Алиса Ахметовна проучила мужа, в бок вонзила острый локоток.
Некогда он показал ей болевые точки, она была примерной ученицей.
Мужчина охнул и согнулся.
- Вот как действуют мои шутки! – обрадовался комик.
Поспорил с режиссером, и наконец доказал свою правоту.
Спутница его внезапно прозрела.
Обшарпанное помещение, нелепые приспособления, равнодушные зрители.
Так устала и разуверилась, что почти упала на стул.
Провалилась в дырку на сиденье, но ладонями целомудренно прикрыла колени.
Примерная ученица, почудилась бывшей учительнице.
- Все образумится, - привычно утешила ее.
- Пожалуй, с  такими ногами надо прыгать, - определил бывший спортсмен.
- О чем это вы? – удивился комик. – И совсем не смешно, - согласился с режиссером.
Ольга не последовала за ними. Ей не поверили, более того высмеяли. Обязана доказать насмешникам.
«Мы против вторжения», приготовила плакатик.
Написать помог местный художник.
Первые два слова вывел стойкой краской, но споткнулся на заключительном.
- Плетью не перешибешь обуха, - попрощался с девушкой невнятной пословицей.
Пришлось воспользоваться тушью.
Погода резко изменилась, пошел дождь. Тушь расплылась, и не разобрать против чего выступают.
Нахохлившись, спрятав голову в поднятый воротник, протестовала под дождем.
Редкие прохожие прикрылись зонтами.
(У нас дождливый город,  даже зимой не расстаемся мы с ними.)
Поэтому не замечали ее призыва.
Спокойнее не замечать, чтобы не привлекли к ответственности.
Но некоторые осторожно выглядывали из укрытия, и даже откликались.
- Против ментовского произвола! – призвал бесстрашный гражданин.
( У нас давно  полиция, но он по-прежнему так обзывал блюстителей.)
Лицо  в шрамах, наверное, расшибся, когда упал.
- За коммунальные услуги лишку взяли, - согласилась пожилая  гражданка.
Она не захватила зонтик, и готова была обвинить весь мир. Но начала с коммунальщиков.
Так что не напрасно Оля кружила вокруг  садика.
И не слезы, капли дождя стекали по щекам. Но странно, почему-то они были солеными.

19. Мне, конечно, сообщили о происшествии.
Странно, откуда узнали обо мне, вроде бы никто не догадался, что дочку по протекции пристроили в театр. Старый товарищ не мог проговориться.
Когда  я позвонил и попросил принять в труппу, то вспомнил его имя и девичью фамилию.
А когда он с шумом втянул воздух – так готовятся к погружению на запредельную глубину или собираются путано и витиевато отвечать, - то поспешно поправился.
-То есть известный театральный деятель Еремей Бергман.
Если он и нырнул, то я не услышал всплеска, тем более не разобрал его ответ.
То есть  однозначно согласился, в этом можно  не сомневаться.
Но, наверное, враги подслушали, или заинтересованные лица вооружились мощной лупой и тщательно изучили досье.
А потом нашептали руководителю.
Вода камень точит, после очередного напоминания он внимательнее вгляделся в претендентку.
Или, чтобы досадить мне – я издал полемическую книгу, некоторые всерьез не воспринимали автора, но мучительно завидовали, - недоброжелатели решили отыграться на дочке.
Может быть, даже предупредили режиссера, что он может пострадать из-за неосторожного выбора.
Тот не захотел рисковать.
Но перестарался в своем рвении.
Вместо того, чтобы просто выставить ее из театра – наверное, я бы и не особенно огорчился, - подвигнул  на баррикады.
И неизвестно, чем закончится это выступление: то ли отмахнутся, то ли строго накажут зачинщиков.
Я связался со знакомым, членом общественной палаты.
Несколько раз в год президент выслушивает их мнение, и даже знает,  некоторых из них.
Вскоре с обращением выступил советник.
Меня предупредили, я включил телевизор.
- Конечно, каждый артист волен иметь свое суждение, - сказал он.
Странный человек: вроде бы смотрит на тебя и обращается к тебе, но, кажется, прислушивается к неведомому наставнику.
Так бывает с фанатическими последователями какого-либо учения, они не ведают сомнений.
- Но артисты находятся на государственной службе, и деньги имеют от государства, - сообщил советник.
Здесь, почудилось мне, воздел очи и прислушался к небесному гласу, но передача шла в записи, и телевизионщики вырезали этот эпизод.
Но получил ответ, разлохматились волосы и перекосило рот, будто глотнул лимонной кислоты.
- Получают зарплату, - поправился он.
Видимо, наставник отвлекся, или такой грозовой фронт, что не могут пробиться подсказки, поэтому советник понес околесицу.
- Бешеные деньги! – разошелся он.
Артисты одни из самых необеспеченных людей, и можно по пальцам  перечислить тех, что выбились.
- Они не производят материальный продукт, это мы своим трудом содержим их!
Некоторые сообщения, наверное, пробивались, если не в виде слов, то электрическими разрядами, волосы искрились и потрескивали.
- Пусть уходят с государственной службы, и после этого  критикуют наши деяния!
Вещал на фоне богатого цветастого ковра на стене.
Он был выполнен из искусно раскрашенной бумаги. Когда на нее попала искра, узор сначала поблек, потом обуглился и вспыхнул. 
Экран заволокло дымом.
И прежде чем включили заставку, слышно было, как кто-то чертыхается, пытаясь выжать хоть каплю пены из пустого огнетушителя, а кто-то вызывает пожарную команду.
Впопыхах и с перепугу показали  отрывок из «Лебединого озера».
Никто не умер, и все у нас впереди.
Так или иначе, я  добился своего, дочку не накажут, и за большими заботами скоро забудется мелкое  происшествие.
Надо только переждать и не высовываться.
Всегда знал, что из нее не получиться большая артистка.
Что ж, она попробовала и убедилась.
«Иди любой дорогой, надейся и дерзай», пошутил  поэт, и хотя я недоверчиво отношусь к подобным высказываниям, но на этот раз он не ошибся.
Через несколько недель пристрою ее в другую контору, пусть поет или  осваивает живопись; американцы считают, что человек к тридцати годам, по крайней мере, должен трижды разочароваться в своих способностях, чтобы в дальнейшем впустую не растрачивать жизнь.
Но время ускорилось, теперь это случается  и с двадцатилетними.
Она наотрез отказалась возвращаться к матери, я не стал уговаривать, послал ей деньги, чтобы утешилась.
Тоже решил затаиться, даже отключил мобильник, все понимают, что меня нельзя беспокоить во время работы.
О существование второго телефона знало всего несколько человек.

20. Есть люди, которым не сидится  в тепле и в достатке, их гонит неведомая сила. И в пустыне среди сплошного песка поранят они ногу об острый камень, даже в протертом супе сломают зуб о горошину.
Вера Леонидовна была таким человеком.
Некоторым   позволили уехать, она тоже захотела.
Еще прадед  во времена коллективизации укрылся в городе, вряд  ли в том захолустье сохранились хоть какие-то документы, а если и сохранились, то все указывает на исконно русское происхождение.
Но не бывает безнадежных ситуаций, женщина нашла выход.
На западных рубежах отыскала заброшенную церквушку, которую посещали лишь старухи, батюшка бедствовал и голодал. 
Вера Леонидовна успешно торговала на рынке, и достойно отблагодарила настоятеля.
Тот особенно  не противился.
Всего-то требовалось покопаться в архивах. И там отыскать требуемую запись.
Никто не будет проверять. А если и проверят, то можно сослаться на ветхость документа. Бумага  рассыпалась в неловких руках.
В грядущей войне будет  уничтожен якобы богоизбранный народ, посчитал ее предусмотрительный предок.
(Он уже давно не верил ни в людей, ни в бога, ни в черта.)
Поэтому попросил православного священника поменять ему веру и фамилию.
Что тот охотно и сделал, на одного человека прибавилась  паства.
Но теперь – жизнь настолько изменилась, что впору гордиться своим происхождением – пора вернуться к истокам. Испить из священного источника.
Со справкой, где доказывалось ее принадлежность к древнему некогда гонимому народу, прошла она по всем инстанциям.
И другой проситель заблудился бы в многочисленных коридорах, большая часть которых кончается тупиком.
И далеко не всем удается найти обратную дорогу. Тропинка усеяна костями  предшественников. Некоторые кости рассыпались прахом, как тот старинный документ, с которого батюшка снял копию.
Но настырная женщина одолела  препятствия. Напрасно ее отсылали к дальнему столу, а те столоначальники прятались при ее приближении. Отыскивала их в самых укромных уголках.
Даже находила в мужском  туалете.
В результате добилась своего, ответственная чиновница  прокомментировала постановление.
- В некоторых случаях легче отдаться…, - сообщила она. При этом мечтательно закатила глаза и облизала губы – стала похожа на обезьянку, дорвавшуюся до лакомства.
- Да легче отдаться, - в вожделении повторила она, - чем объяснить, почему это невозможно.
Банан, наверное, попался невкусный, мордочка сморщилась, и долго не могла отплеваться.
Так или иначе, но Власть подтвердила ее происхождение, женщина получила новую  метрику, и теперь звалась Беллой Львовной.
Муж, когда узнал о ее похождениях, потребовал немедленного развода.
Добился, но не спасся.
Служил в Органах, и мечтал об очередной звездочке.
Кроме майора одна звезда  у  генерала.
Плох тот солдат, что не мечтает о маршальском жезле, он мечтал и был примерным солдатом.
Но когда бывшая жена (бывшие  тоже опасны) сменила национальность и вознамерилась отбыть на историческую родину (почему-то таковой посчитала Штаты), с проштрафившегося работника сорвали погоны.
Более того: комиссар самолично растоптал их. При этом повредил пальцы, расшиб ногу, и еще больше возненавидел предателя.
Тому с трудом удалось пристроиться в частную охранную структуру.
Работодатель, который в свое время изрядно натерпелся от советской власти, приняв на грудь, любил поговорить с изгнанником.
- Ну что, помогли тебе твои  душегубы? – с такого вопроса начинал беседу.
- Нет, - как положено, отвечал несчастный.
- И не помогут.
- Не помогут, - вторил ему послушным эхом.
При этом мучитель шумно и вкусно отхлебывал из бутылки – жизнь приучила пить из горлышка, - и даже предлагал глотнуть собеседнику.
Тот отказывался, не потому что брезговал, но за нарушение дисциплины мог запросто вылететь на улицу.
Зато отыгрывался ночью, когда никого не было, а двери и ворота были закрыты.
И тогда грамотно  отвечал хозяину.
Его, а в минуты отчаяния  и бывшую жену отсылал так далеко, что едва различал, как бредут они пустыней.
Потом падают и ползут, после этого забывался коротким сном и не видел, слетаются ли стервятники к их трупам.
Если и слетались, то только к хозяину, женщина добралась до оазиса.
Но американский муж обманул ее ожидания, нет, не изменял, а лучше бы изменял, но разорилась его строительная компания, и заимодатели замучили исками.
Мужчина, вместо того чтобы бороться и побеждать, стал работать простым строителем, жена, естественно, возмутилась.
Даже пригрозила, что заберет ребенка и вернется в Союз, то есть в Россию, муж ответил ей характерным жестом.
(Не только многое переняла в этой стране, но кое-чему научила ее обитателей.)
Ребром ладони ударил по сгибу руки, та дернулась, но не в приветственном жесте.
Суд не отдаст  ребенка пришлой женщине, она выделила в том ответе ключевое слово - суд.
Там помогут, но не решила, в чем и как.
Разуверилась в нестойком временном спутнике, и попыталась найти другие оазисы.

21.Интернет слухами полнится, если внимательно присматриваться, то среди неразберихи и явного обмана можно отыскать стоящие сообщения.
Узнала о странном завещании некоего чудаковатого старика, случайно познакомилась с его внучатым племянником.
Тот к тому времени разочаровался в американских подругах, все они лживы, скандальны и бесплодны.
Но на родине в глухих деревнях наверняка  остались женщины, что на коне врываются в горящую избу, или что-то в этом роде, он забыл подробности.
Некоторые   перебрались через океан.
С одной из них он сошелся.
(Она не бесплодна, у нее ребенок.)
Белла тщательно изучила его биографию и ознакомилась с семейным архивом.
Особенно привлек снимок  сына.
(Тот  порывался приехать, но отец ссылался на завещание старика, до тридцати трех лет  наследник якобы должен оставаться на родине.
Ошибся в юности, а теперь приходится расплачиваться за ошибку, сокрушался  он.
 Да и у матери прихватывало сердце, когда мальчик намекал об отъезде. А вдруг не вернется.)
  Белла неплохо училась в школе и увлекалась биологией.
У Ивана были голубые глаза, такие же по его воспоминаниям (не пытала, но у женщин есть средства не слабее пыток) были у девицы, совратившей его.
А у сына (?) карие глаза.
Когда Россия напала на соседнюю беззащитную страну, в Конгрессе и
в Сенате почти единогласно решили наказать агрессора.
А Белла повторного изучила  учебники.
На яблоне не растут желуди, а на дубу яблоки, было везде указано.
У детей голубоглазых родителей должен быть такой же цвет глаз.
Некоторые, наткнувшись на явную несуразицу, пожмут плечами или обвинят ученых в неполном соответствии, но  Белла Львовна - это могло принести выгоду -  пыталась докопаться.
Пришлось связаться с бывшим мужем.
Странный он  человек, когда работал в Органах, то не доверял даже  соратникам.
Но не сомневался в жене. (Все бабы немного ведьмы.)
Она заболела, только там, за бугром могли одолеть эту хворь.
Когда попробовал объяснить комиссару, тот еще больше разъярился. (Наверное, угробил жену, и теперь жаждал отомстить за ту гибель.)
Больная вроде бы излечилось, но лекарство было запрещено вывозить за пределы страны, ей пришлось остаться.
Прошло несколько лет,  Валентин не забыл ее.
( Не самое лучшее имя для службы в Органах. Так звали некоего святого, не признанного у нас. Еще одна причина для крушения карьеры.)
Бывшая жена позвонила и обнадежила.
Язык у нее  подвешен должным образом. Когда торговала на рынке, то могла заговорить любого.  И покупатель потом недоумевал, зачем приобрел ненужную  вещь.
Тем более не сложно заморочить голову бывшему. Изучила его вдоль и поперек.
Жизнь изменилась (лишь немногие считают, что в лучшую сторону), но Органы не разогнали,  усилили их. Очередной комиссар слыл бесстрашным человеком. Не побоялся выступить, когда подстрекаемая провокаторами толпа настроилась громить секретное учреждение.
Один против всех, и в пистолете  лишь несколько патронов.
Когда хватаешься за куст на краю пропасти, то не знаешь, удержит ли он.
Куст выдержал, толпа отхлынула.
Трудно, почти невозможно обвинить такого человека.
Но женщина придумала. (Ей бы писать детективные романы.)
Она и дальние его родственники проживают в одном городке. А может быть, близкие, но он старательно скрывает. Или просто хорошие знакомые, не имеет значения. Общие знакомые, даже ее друзья, присочинила она.
И существует запутанное дело, связанное со значительным наследством. Если доказать подлог и вывести на чистую воду, то нашему государству (хотя жила в Штатах и числился иудейкой, но считала себя русским человеком) достанутся шальные деньги, которые можно потратить на восстановление рухнувшей промышленности.
И если Валентин посодействует…
Обычно от вранья пухнет язык, едва помещается во рту, речь становится путаной и нечленораздельной, но некоторые не подвержены этой напасти.
Язык у женщины истончился и по-змеиному раздвоился.
Если Валентин проследит и посодействует…
Не звезда на погоны, но бескрайнее звездное небо. И небесные огоньки не обожгут, но согреют.
Такой замечательный сон, почудилось мужчине.
Очнулся в своей дежурной каморке с телефонной трубкой в руке.
Иногда проклинал беглую жену, но обычно размещал в красном углу ее портрет. Что-то шептал, закрыв глаза. Однажды попробовал креститься, но забыл последовательность действий.
Она сама позвонила.
Слушал и обретал невесомость.
И уже приходилось держаться за решетку  вентиляционного люка, чтобы не разбиться о потолок. 
С железа облетала ржавчина и клубилась в тусклом свете голой лампы.
Спартанская обстановка, хозяин много лет провел на нарах, и не баловал своих работников.
Чудная обстановка, стены лучились неземным светом.
Привычное задание: проследить за предполагаемым нарушителем.
Ответственное поручение, оно потребует определенных затрат и усилий.
И другой на его поторговался бы, набил  цену.
Конечно, он откажется, пусть продолжает уговаривать и унижаться.
- Да, -  согласился мужчина.
Простенькое слово, но едва не полопались непослушные голосовые связки.
Язык у женщины так далеко выпростался, что свесился на подбородок. Не сразу удалось втянуть его.
До чего глупы и наивны мужики.  Стоит их похвалить и поманить сдобой, как готовы бежать хоть на край света.
Не мужики, а тряпки, о которые вытирают ноги. И столько на них  грязи, что за наслоениями не различить сущность.
Да и нечего различать.
Опять сберегла деньги. Еще неизвестно, как сложится дальнейшая судьба, и удастся ли растрясти очередного скупердяя, приходится считать каждый цент.
Копеечка к копеечке, пусть этот  столбик дотянется до луны.
Столбик постепенно складывался.

22. Петр, внебрачный сын Веры, как и его отец не отличался прилежанием и постоянством.
И не имеет значения, что они ни разу не встречались.
Если родственные улитки разнести по разным континентам, то, к великому изумлению экспериментаторов, они не замкнутся в своем одиночестве.
Когда мучают одну, то содрогается и другая, такой острый болевой всплеск, что зубец на осциллографе выхлестывает за экран.
Иван Николаевич в Штатах не нашел занятие по душе, Петр в России тоже не остепенился.
Его мать некогда открыла Салон Красоты и поначалу успешно отбивалась от конкурентов, беда пришла с другой стороны.
Сын  из-за какой-то ерунды вместе с друзьями попал в отделение.
И не успел выкинуть  пакетик, который подобрал на улице.
Случайно, так объяснил излишне недоверчивым блюстителям.
Вере не сразу удалось доказать  непричастность сына.
Воспользовалась эзоповским языком, хотя в полиции не признают или не знают подобных деятелей.
Просто поочередно показывала им пальцы, а они отрицательно и возмущенно качали головой, пока не дошла до полной пятерни.
Кое-как сговорились.
В салоне пришлось отказаться от одного посадочного места.
И конкуренты активизировались.
Да так, что стало пропадать дорогое, купленное за валюту  оборудование.
Сын согласился лечиться.
Жестокое лечение, она проплакала всю ночь, подписав сопроводительные документы.
Там, по слухам, пациентов привязывают к койке, и не откликаются на их  проклятия.
Если больной выживет, то, скорее всего, не притронется к наркотикам.
Петр выжил,  раньше был улыбчивым человеком, но, наверное, разучился улыбаться. На лбу появились две горизонтальные морщинки, опустились уголки губ.
Следующий раз матери пришлось доказывать в военкомате.
Петр после первого курса ушел из института.
На военных занятиях отставной генерал требовал досконально цитировать устав. Стоило ошибиться хоть в одном слове, как грозил карцером.
Пожаловался ректору, когда студент пожалел солдатиков, над которыми тот когда-то издевался.
Держиморда, так послышалось ветерану.
Ректор поморщился, видимо, надавил на больной зуб, но не посмел перечить.
Военную кафедру могли прикрыть, и тогда учебное заведение потеряет значительную часть своей привлекательности.
Парни поступали в институт, чтобы избежать призыва.
Отставной генерал обещал замолвить словечко.
В другом институте, куда перевелся Петр, не было муштры, но студенту не позволили доучиться.
Его мать попыталась договориться с военкомом.
Напрасно растопырила пальцы, военком не догадался, но на лбу вспухли капли пота, а на щеках выступили красные пятна.
- Это не сотни, а тысячи, - объяснила женщина.
Он отъявленный вымогатель, и угомонится, когда опустошит кошелек, решила она.
- Как вы посмели! – Военком наконец обрел  дар речи.
Она не разобралась в зубовном скрежете
- И совсем я не смелая, но ради сына…, - призналась просительница.
Щеки его обвисли, как у цепного пса.
Женщина заслонилась, чтобы не загрыз.
Бой без правил, вчистую проиграла первый раунд.
Но если другие, более слабые и изнеженные, не поднимаются после удара, то она презрела эту боль.
- Он наркоман, - снова вступила в борьбу.
- Ничего, вылечим.
- Он неизлечим.
- У нас все излечиваются. – Обменялись  стремительными, как выпад рапиры ударами.
Древние индейцы забрасывали в кольцо мяч, и капитана выигравшей команды приносили в жертву богам.
Готова была  пожертвовать собой.
Остался последний, но самый крупный козырь.
- Отец его за границей. – Выложила эту карту.
- Все за границей! – Полковник едва ли услышал, что она сказала, так зазвенело в ушах, но уколом ответил на укол.
- Он в военных структурах.
- У нас все военные!
Кровь прилила лицу, щеки его побагровели.
- Он в разведке, специалист по нашей стране!
- Все мы разведчики!
Кровь через поры выдавило на щеки.
Словно извержение кровавого вулкана, женщина попятилась.
Или  полковник оттеснил ее к двери.
Голова дергалась, капли разлетались.
Прожгли кофту, потом ее пришлось выбросить.
Но все же отстояла сына.
Военком будто в обратную сторону перемотал пленку. Вслушался в перебранку и постепенно осознал.
В закутке оборудовал умывальник. Осторожно и аккуратно обмыл лицо. Потом смазал щеки кремом, но салфеткой стер его – негоже так выглядеть боевому офицеру.
С переменным успехом воевал с призывниками.
Его предупредили, возможна провокация, но отбился от женщины.
Сам виноват,  не сразу распознал подставу.
Еще раз перечитал досье на подозрительного призывника.
Некоторые слова были напечатаны  крупным шрифтом и занимали почти весь экран.
Тяжелый и неблагодарный труд нажимать на клавиши и водить мышкой. Пальцы военных приспособлены для другой работы. Им бы гранатомет или автомат.
  Случайно выделил, а потом удалил  текст. И не смог его восстановить.
Была запись – был человек, не стало записи – не стало и человека.
Салон к этому времени превратился в обычную парикмахерскую, пришлось отказаться еще от одного кресла. Но собрала деньги, чтобы выкупить мальчика. И пусть они не пригодились на этот раз, но наверняка придется еще потратиться.
Заморский дед завещал выплачивать такую сумму, чтобы только не умереть с голода.
Более того, привязал эту выплату к стоимости основных продуктов питания.
Кураторы ругались, но выслеживали.
В дальнейшем еще не единожды пришлось откупаться.
Устроился в мастерскую по ремонту компьютеров.
Там в основном работали выходцы из Средней Азии.
Ему несподручно  общаться с ними.
За что и поплатился.
Бригадир задержался после работы.
Поколдовал над изделием, которое перед  концом смены попало к Петру.
Бригадиру хватило нескольких минут.
- Сам ты чурка или  чебурек, а еще ишачий погоняло! – приговаривал за работой.
Пусть Петр не обзывался его, но всем русским следует отомстить.
Компьютер взорвался, едва мастер подключил его к сети.
Несерьезный взрыв, не рухнули стены, но обломки разбросало по всей мастерской.
На лице Петра остались крапинки похожие на следы пороховой гари.
Конечно, можно обвинить террористов и  диверсантов, но такой неосмотрительный шаг подорвет репутацию, от клиента отделались новым дорогим компьютером.
Его покупку Петру пришлось оплатить из своего кармана. А также отремонтировать помещение.
Мать помогла.
Наверное, можно было проучить бригадира, но его соплеменники всегда держались вместе.
Петр не стал разбираться, но пристроился помощником местного депутата.
Тот возводил дом в ближайшем пригороде, и попросил  приглядеть за стройкой.
На участке вырыли порядочную яму.
В подвале устроили гараж на несколько машин.
На двух этажах расположились  холлы, кухня, спальни и туалетные комнаты.
Не пей с хозяином, пусть ты не на службе, и неудобно отказаться. Сошлись на застарелую язву, или подшит, и можешь отравиться.
А если все же выпиваешь, то во всем соглашайся. Рот не лопнет, если часто улыбаться, а голова не отвалиться, если старательно кивать.
Можешь даже откликаться восторженными междометиями.
Невмоготу молчать,  обеими ладонями зажми поганый рот.
А Петр выпил (наверное, надо было излечить его не только от наркотической зависимости, но и от тяги к алкоголю) и высказался.
Когда депутат принялся загибать пальцы, перечисляя, в какие деньги обошлась ему эта стройка.
Пальцев не хватило, и впору было делать зарубки на притолоке, да жалко портить полировку.
Сколько же лет надо верой и правдой служить народу, чтобы скопить такой капитал? неосмотрительно поинтересовался Петр.
Вроде бы безобидный вопрос, а депутат насторожился.
Петр  на прощание даже не хлопнул дверью, аккуратно прикрыл ее за собой. Надежный дом, его не сокрушить подобным образом.
Потом долго приплясывал на морозе в ожидании машины.
Водитель неохотно принял заказ. Недавно ограбили его напарника. Ночью опасно везти подозрительного пассажира. Но приготовил монтировку.
Наверное, сможет отбиться.
Обошлось, а когда избавился от опасности, так рванул машину, что на снегу остались проталины.
Петру бы уехать в другую страну, может быть, там повезет, но – неведомый отец предупредил – есть секретное приложение к завещанию.
Попечитель проговорился. Все потеряешь, если  решишься.
Ему бы жениться и воспитывать  детей, но есть еще одно приложение.
Может быть, таковых  не существует, но  не решился проверить.
Вместо этого пристроился развозить корм для животных.
Депутат, с которым он расстался по обоюдному согласию, оказался злопамятным человеком. (Видимо, другие не попадают в депутаты.)
Не сразу, но отыскал бывшего помощника.
С таким пылом наехал на его хозяина, что тот не знал, как избавиться от придирок.
Испробовал все средства, а отчаявшись, спросил напрямую.
- Чего тебе надобно, старче?
(Привык ссылаться на классические произведения, всегда можно отговориться: виноват  автор.)
- Большая ложка дегтя…, - иносказательно ответил депутат.
- Кто стучится в дверь ко мне? – спросил хозяин.
Желательно было также отбиться цитатой, но депутат не припомнил ничего подходящего.
- Кто последний пришел, тот первым уходит, - сбился  на презренную прозу.
- Последний! – выделил хозяин ключевой слово.
Изобразил маленькую сценку. С такой силой выкрутил воображаемое белье, что упали капли крови и сукровицы.
Депутат отшатнулся, чтобы не замараться.
Ошметки швырнул на пол и растоптал их.
Депутат приник к стене.
На стене остался отпечаток. 
И хотя после этого в помещении сделали ремонт и заново покрасили стены, тень эта проступала  сквозь краску.
Партократы объединились с промышленниками. Их не одолеть, когда они вместе. Если можно обойти самую высокую гору и самое топкое болото, то у этого монстра длинные щупальца и мощные присоски.
Даже в дворники не удавалось пристроиться.
- Не надо мочиться против ветра, - предупредила Петра жалостливая секретарша в домоуправлении.
Прошептала, чтобы начальство не услышало.
Он не разобрал конец фразы.
- Совсем не мочиться? – посетовал на свою нескладную жизнь.
- Спокойнее быть сволочью, - отрезала женщина.
На этот раз громко и решительно, приоткрылась дверь соседнего кабинета.
- Так их в хвост и в гриву, этих кошачьих бунтарей и смутьянов! – поддержал ее начальник.
Секретарша уважала кошек, но не сообщила об этом.
Пришлось довольствоваться случайными заработками.
Например, мыть машины в гаражах или менять колеса.
До тех пор, пока не узнает председатель кооператива.
Или помогать одиноким гражданкам.
Для мужчин всегда найдется работа: поправить покосившуюся полку или прибить оторвавшийся плинтус.
Некоторые хозяйки, если не дожили до преклонных лет, прихорашивались, встречая мастера.
Когда грудь их бурно вздымалась, отбивался сокровенным признанием.
- Застарелая болезнь – расщепление половой хромосомы, - поставил себе диагноз. – Достаточно случайной и мимолетной близости, чтобы заразиться, - отпугивал претенденток. – Неизлечимая и смертельная болезнь.
Правда побаивался, что найдутся потенциальные самоубийцы, и тогда не удастся отговориться.
Иногда такие находились. Или догадывались, что не существует подобных болезней.
Опытные  и бесстрашные женщины.
Но все реже приглашали помочь по хозяйству.
Двери подъездов были обклеены тревожными объявлениями.
Бойтесь мошенников, предупреждали жителей. Не только обчистят квартиру, но лишат вас жилья и жизни. Если вам дорога жизнь! надрывались составители.
Официальные мастера обзавелись документами.
Фотографировали их впопыхах и в подвале, но плохенькие эти снимки были украшены внушительной печатью.
Несколько мастеров подстерегли незадачливого конкурента и по-свойски поговорили с ним.
После разговора попал он в больницу, наверное, обострилась та выдуманная им болезнь, а когда выписали, то прихрамывал и передвигался с палочкой.
До возраста обладания осталось больше года, салон красоты ужался до каморки с одним креслом, женщина сама обрабатывала клиентов, преследователи еще не добрались до нее.

23. Когда я первый раз оказался в Прибалтике, это было еще при советской власти, то в Старом Городе на последние копейки устроился за столиком с чашкой кофе.
До отхода поезда оставалось несколько часов.
И меня не выгнали из заведения.
Петра тоже не выгоняли. Хотя никому не позволяли праздно рассиживаться, но его не решались потревожить.
Вроде ничем не отличался от других посетителей. У многих по-сатанински изогнуты брови, и морщинки на лбу подчеркивают этот изгиб.
И складки от носа наискосок падают на скулы. И презрительно опущены уголки губ. Если башмаки скрывают копыта, то понятно, почему при ходьбе  опирается на палку.
Но столько вокруг чертовщины, что  этим никого не удивишь.
Может быть, взгрустнулось человеку, или бандит обдумывает очередное преступление.
Иногда невмоготу оставаться одному, тогда выходишь к людям.
А если изнываешь среди людей, то стремишься к одиночеству.
Допил свою чашку, оперся на палку, чтобы подняться.
Но не ушел, дохромал до прилавка.
Пусть будет проклято это завещание, хоть не принял обет безбрачия, но запретили иметь детей; увидел девушку и задержался в кофейне.
Не беда, что выгнали из артистов, еще в школе Ольга увлекалась рисованием,  вспомнила об этом увлечении.
Вокруг  притягательные лица.
Учитель рисования – он обещал подготовить ее к поступлению в художественное училище – объяснил  сущность процесса.
В лице необходимо выявить главную особенность.
Так город, привел он сомнительную аналогию, начинают строить с княжеского замка, а потом к нему лепятся домишки предместья.
Больше ничего не запомнила; впадая в раж, он брызгал слюной, а когда она  отодвигалась, хватал  за рукав.
Железные пальцы, на предплечье оставались следы от его пятерни.
Поэтому не поступила в училище и не стала художником.
Но все же решила попробовать.
Обзавелась блокнотом и  карандашами.
С очередной чашкой мужчина, на которого она обратила внимание, устроился за отдельным столиком.
Тот с трудом втиснулся в угловую нишу, второе место оставалось свободным.
Пусть она подойдет, взмолился мужчина.
Днем в заведении почти никого не было. За соседним столом тоже сидел одинокий посетитель.
Настолько  неприметный, что никто не смог бы описать его внешность.
Всяким умел быть Валентин Валентинович, не растерял былые навыки.
Когда снова придет в Органы – если справится с заданием, то бывшая жена обещала, - сполна отомстит нынешнему хозяину. Вернет его на нары.
Вторые сутки следил за подозреваемым, тот был настолько беспечным, что не замечал слежку.
Валентин тоже увидел  девушку и удивился.
Заметил ее еще на улице - такая странная походка.
Будто на каждом шагу отталкивается от земли, и прежде чем приземлиться, на некоторые время зависает в воздухе.
Сюда бы того митрополита, который несколько десятилетий назад надеялся вознестись во время молитвы.
Секретарь не перечил старику, пусть потешится напоследок.
Тот почил с надеждой, что хоть на малую толику обрел святость.
Ольга не задумывалась о вере и религии, просто у нее была такая походка.
Но когда вошла в помещение и увидела мужчину за угловым столиком, то ощутила земное притяжение. Или была привязана к невидимому колышку, бечева натянулась и зазвенела перетянутой струной.
И лицо  до боли знакомое, родное.
Ощупала свое, чтобы избавиться от наваждения.
Просто показалось, к нее не было морщин и горестных складок. И брови не изогнуты, и по-детски припухли губы.
Чужой город, но будто жила здесь, или попадала сюда во сне, а утром  все забывала.
И мужчина, к которому влекло ее, тоже пытался вспомнить.
Дрогнула рука, пролил кофе.
Приподнялся, приветствуя незнакомку.
Лопнула бечевка, которая ее удерживала,  зависла около столика.
- Мы встречались, - сказал мужчина.
- Ничего, скоро нога перестанет болеть, - откликнулась девушка.
- Уже перестала, - согласился он.
- Мы  встретились, - поправила его девушка.
- Почему так долго? – спросил мужчина.
- Не знаю, а ты где был? – огляделась девушка.
Ничего не различила,  но наблюдатель, на всякий случай укрылся.
Шнурок развязался, надо срочно поправить, если придется преследовать, то не догнать в одном башмаке.
Наивная надежда, даже если они поплетутся, все равно не догонит.
Когда ее тонкая изящная ладонь утонула в его широкой и сильной, наблюдателю показалось, что ударила и ослепила молния.
Прожил долгую жизнь, знал и разбирался. Так не бывает в зимнее время, так не бывает никогда.
Даже если встречаются близкие родственники.
А любовь – лишь досужие выдумки мечтателей.
Был женат, скучал по жене, ведь не каждый человек одолеет одиночество, иногда необходимо опереться на чье-то плечо.
Забыл завязать шнурок, поэтому, когда последовал за ними, то волочил  ногу.
И хотя они не оглядывались – она приникла к его плечу, а мужчина забыл о хромоте, - маскировался на каждом шагу.
Укрылся за  деревцом, за урной, за фонарным столбом, за прохожим – тот почему-то отпрянул, - поэтому не все услышал.
Но уловил сущность.
Встретились после долгой разлуки, и наперебой вспоминали.
Район этот  застроили еще до революции, после распада Союза снесли несколько ветхих строений, на месте бывшего особняка возвели аляповатый многоэтажный дом с почти сплошным остеклением по фасаду.
Жильцы снесенного дома получили здесь квартиры.
В однокомнатной жил Петр.
- Здесь был княжеский особняк, - различила Ольга.
- Что нам их пустые царские заботы, - сказал мужчина.
- Они были счастливы.
- До революции, - усмехнулся Петр. – Но мы будем всегда счастливы! – спохватился он.
- Здесь укрывалась твоя мать, - угадала девушка.
А он  отмахнулся от воспоминаний.
- Такие огромные окна, зимой одному холодно, - пожаловался он.
- Если тебе холодно…, - откликнулась она.
- Но нам будет тепло.
- Будет, - эхом откликнулась девушка.
Такой нескладный дом, столько стекла, что дворники боялись сбрасывать снег с крыши.
Дом распахнулся навстречу им.

24. С крыши сорвался пласт снега.
Не убил, даже не покалечил, запорошил преследователя, тот по-собачьи встряхнулся.
Тоскливая жизнь, и такое нелепое поручение.
Но ради будущего возрождения – опять возьмут в Органы –  справится с заданием.
Всего-то требовалось получить соскобы с внутренней поверхности щеки.
Хотел по-свойски поговорить с хозяином, наверняка у того есть друзья-душегубы.
Колотушкой по голове, и бери любые пробы.
Но передумал, можно выполнить гораздо изящнее.
У нас не существует секса, некогда заявила высокопоставленная чиновница, и тем более нет публичных домов, вслед за ней провозгласил городской глава.
Но остались работницы массажных салонов и банных комплексов.
А  кто-то  промышляет по барам и кафетериям.
И некоторые не прочь  воспользоваться их услугами.
Конечно, одна из таких, позарилась на его подопечного.
Так попытался уговорить себя.
И все еще уговаривая, скинул пальто и ботинки, повалился на кровать.
Запустил руку под брючный ремень, изогнулся с пароксизме наслаждения.
Едва успел добраться до ванны.
А потом долго не мог отдышаться.
Забег на спринтерскую дистанцию, но столько сил теряешь за быстрые эти секунды.
Проклиная и себя и девушку, из-за которой сорвался, доковылял до компьютера.
Зря тех, кого выгоняют с государственной службы, оставляют на свободе, они так много умеют и обладают такими тайнами, что могут навредить.
Нет, я не призываю  избавляться от них – мы не изверги, - но умельцев и обладателей необходимо надежно изолировать.
Валентин Валентинович хоть и не причислял себя к хакерам, но мог выудить в интернете любую секретную информацию.
Когда мужчина и девушка встретились, то почудилось, что он склонил голову и звякнул шпорами, а она присела в книксене. Валентин запомнил, как зовут девушку.
И теперь по наитию изучил список неблагонадежных граждан.
Чертыхнулся, заплутав в дебрях. Список, видимо составили впопыхах, и не успели выстроить всех по ранжиру.
Но все же натолкнулся на знакомую фамилию.
Отец девушки напрасно подсуетился. Всего лишь прогулялась вокруг садика с безобидным плакатом, а в общественной палате на всякий случай возмутились.
Несомненно виновата, тем  легче  принудить ее к сотрудничеству.

25. Раньше следователи работали вдвоем, один изображал сурового  и въедливого служаку, другой вроде бы сочувствовал задержанному. Совместными усилиями добивались признательных показаний.
Валентин Валентинович в зависимости от обстоятельств мог быть добрым и злым, суровым и мягким, правдивым и лживым.
Правда – вещь относительная: для одного война неприемлема, другой наживается на поставке вооружения.
Сложнее всего оказалось разлучить любовников.
Даже когда у Петра заболела мать, вместе направились в больницу.
- Я буду ждать тебя, -  сказала девушка.
Прощаясь, приникла к нему.
Как перед долгой  разлукой, наблюдатель едва не сплюнул.
Мужчина так стиснул девушку, что потрескались кости.
Она одолела эту боль.
Валентин давно их преследовал, при этом менял маски и одежду, но все равно примелькался.
А они не замечали этого мельтешения.
Расстались у дверей, девушка укрылась в ближайшей забегаловке.
И если раньше все замечали ее – в театре, в студии, везде, то на этот раз не обратили внимания.
Сгорбившись, уронив руки, добрела до свободного столика.
Час возрождения, сирена возвестила, можно приступать к серьезным занятиям.
Буфетчика обслужила утренних пьяниц.
Первым делом надо поправиться, глотнули и прислушались к ощущениям.
Пили по-разному: одни открывали пасть и вливали туда содержимое стопки, другие проталкивали мелкими порциями, некоторые облизывались после каждого глотка, но  все наслаждались умиротворяющим теплом.
Жизнь не прекрасна, но вполне приемлема, и все равно не замечали девушку.
Никакой чуткости, им бы помочь страдалице.
Мало выпито, еще не созрели для сочувствия.
Но  самый пронырливый, подобрался к ней.
Мог бы не выделываться перед посетителями, им не до него, но когда  вошел  и оценил обстановку, то победно блеснули глаза. Два огонька в глубине.
Вполне достаточно, чтобы не отторгли.
И только после того подобрался к девушке.
При этом пузо и щеки  раздулись – такими изображали  чиновников старинные мастера.
Не уселся, когда снизу смотрят на преследователя,  тот выглядит более внушительным и опасным.
Для солидности перекатывался с пятки на носок, замызганный линолеум скрипел под безжалостной подошвой.
Город, в котором она никогда не была, а припомнила до уже несуществующих домов, мужчина которого не видела.
- Вас разлучат, - обманул тот.
Кажется, когда познакомилась, когда ударила молния, нечто безликое было за соседнем столом.
Сложила пальцы колечком и вгляделась.
Туда, в прошлое, в тот грозовой волшебный день, но пятно лица не приобрело зримые очертания.
Когда Валентина уволили, он не сдал удостоверение, потерял в этой нервотрепке, а теперь предъявил его.
Прикрыл ладонью, чтобы не увидели пьяницы.
Они ожили, делились своими  бедами и потерями.
Собирались каждый день, многое изменилось за ночь, не слушали соседа, а если слышали,  тут же забывали.
Следователи неплохие психологи, нашел правильные и необходимые слова, а она не отреагировала.
Должна была еще больше сгорбиться, закрыть лицо руками, или отмахнуться от беды, отогнать ее, как назойливую муху, а она вгляделась в былое.
Валентин присел на стул, коленные суставы заскрипели как у несмазанного механизма.
Тоже посмотрел, и ему было куда смотреть, но не различил за океаном.
- Твое досье с пристрастием изучают. – Поспешил закрепить мнимую победу.
- Необитаемый остров, - откликнулась девушка.
- Что? – не разобрал он.
- Надо жить на необитаемом острове.
- Но прибыли пираты, - изволил пошутить мужчина.
- Убийцы, - поправила она.
- Так уж сразу, - отказал он. Более того, обнадежил.
- Протяну руку помощи. – Обернулся  добрым следователем.
- Столкнете в пропасть.
- Позволю еще насладиться.
- Нам не спастись, - сказала девушка.
Не только оглянулась, но при помощи волшебной подзорной трубы вгляделась в будущее.
А потом уронила ее и не стала поднимать.
Окаянная труба, нам неведомо грядущее.
- Чтобы получить деньги, требуется еще одно доказательство, - заявил преследователь.
Устал препираться, или субъект уже созрел для серьезной беседы.
Смотрела на него не только исподлобья,  но козырьком надвинула ладонь на глаза.
- Мне не нужны  эти паршивые деньги, - заявила Ольга.
- Взять у него мазки, подтвердить, что он сын американца, - поручил ей Валентин.
- Отравленные деньги.
- То будете жить в сытом довольстве.
- Нет. Вы уже вмешались, - отказалась женщина.
- Тебе это ничего не стоит.
- Непомерная цена, - не согласилась она.
- Ничем не грозит.
- Уходите, пожалуйста, уходите, - прогнала совратителя.
Тот наконец смог вдохнуть полной грудью.
Протестуют в гневе или в истерике, так в свое время объяснили им опытные преподаватели, а если шепчут или глотают слова, то соглашаются с приговором.
Она согласилась, и осталось обговорить сопутствующие детали.
-  При следующей встрече передам тебе  необходимые материалы, - проинструктировал новичка.
- Но если проговоришься…, - предупредил ее.
Слов не хватает, чтобы рассказать, пришлось прибегнуть к пантомиме.
Оторвал от груди невидимого гада. Тот выхлебал все соки, впору оттянуться по полной программе. Обычно он не пил, но иногда словно срывался, и тогда не знал удержу.
Оторвал и об стол размозжил голову.  Разлетелись ошметки похожие на использованную грязную  вату.
Мало того, швырнул труп на пол и растоптал останки.
Для полного удовлетворения надо помочиться на труп врага.
Поостерегся при девушке, но отыграется, когда она уйдет.
А буфетчицу не смутишь подобным зрелищем.
Делайте, что угодно, только платите. Каждое безумство по  разумной цене.
А девице, что приперлась сюда, следует более тщательно следить за своим поведением. Каждый должен знать, куда нельзя заходить.
Заботливая девушка, если бы  могли проследить за ней, то изумились, так она расстроилась из-за чужой беды.
- Она выздоровеет, - утешил ее парень.
Стремительно вывалился из дверей, едва не сорвал пружину.
Победное известие, а она не воспрянула.
Только в сказке Золушка превращается, в красавицу. Но перевелись добрые феи.
- Да, - согласилась девушка.
- У нас в семье всегда болеют, когда что-нибудь случается, - сказал он.
- Случилась, - согласилась Ольга.
- С нами ничего не будет.
Ничего – обманчивое, изворотливое слово, хотела сказать она, но промолчала.

26. Обычно не подготовку  серьезной операции уходит хотя бы несколько дней.
Валентин Валентинович не мог ждать так долго. Душа его  пересохшей губкой  изнывала от жажды.
Такую боль невозможно выдержать. И хотя в своей время окончил курсы, где человека пытали голодом и жаждой, те мучения не  сравнить  с нынешними.
Напрасно пытался излечиться квасом – как русский человек предпочитал этот напиток, -  только верблюд способен выхлебать несколько ведер.
На следующий день Петр снова навестил  мать.
( Странная женщина, если была недовольна сыном и не могла повлиять на его поведение, то прикидывалась больной и нуждалась в уходе.
Случайно увидела девушку, с которой он сошелся.
Лицо показалось знакомым.
Но не вспомнила, где с ней встречалась.
Некоторые люди с умилением оглядываются на прожитые годы.
Но позади лишь ссоры и разлуки.
Как ее мать меняла сожителей, а некоторым даже помогала спускаться с лестницы, так и она не могла угомониться.
И если знала отца этой девчонки, то это знакомство тоже закончилась болезненной разлукой.
Хотя не вспомнила, но захворала.)
Валентин Валентинович опять встретился с Ольгой в той же забегаловке.
Уже грянул час возрождения ( час волка, так прозвали его некоторые завсегдатаи), на этот раз Валентин пришел раньше подопечной.
Конечно, можно было и ранним утром воспользоваться липовым удостоверением и разжиться бутылкой, но лучше не рисковать, каждый второй продавец в винном отделе сотрудничает с Органами, специфичные посетители могут случайно проболтаться, а враг, конечно, воспользуется их промашкой.
Поэтому мужественно дождался сокровенного часа.
Не только опился квасом, но искусал запястье.
Но не был вампиром, и  не насытился.
Направился к забегаловке, и сердце так колотилось, что могло проломить грудную клетку.
Глаза покраснели и выпучились, губы иссохли и почернели.
И только с первым  глотком пришло долгожданное исцеление.
Завсегдатаи, конечно, заметили, как он страдает.
Раньше  аристократы посылали на другой столик целебный напиток за свой счет. И хотя дворяне перевелись в наше время, но традиция сохранилась.
Конечно, уже не посылали, но издали, перед тем как принять, тянулись  стопками.
И Валентин, хотя в каждом видел злоумышленника, был благодарен их порыву.
Когда пришла подопечная, уже достаточно утолил жажду.
Вальяжно раскинулся на стуле, а она не присела, нависла над мучителем и перекатывалась с пятки на носок, как он при прошлой встрече.
То ли линолеум потрескивал под ее ногой, то ли принятое им снадобье поудобнее укладывалось в желудке.
- Выпить хочешь, - испытал ее.
Или более ни о чем не думал, внутреннее напряжение наконец нашло выход в словесном поносе
- Трезвые люди – скучные люди, - провозгласил он. – Раньше я оставался скучным человеком.
Но теперь наступило долгожданное веселье…
Даже привстал со стула, чтобы продемонстрировать.
Хотел пуститься вприсядку -  старики в его деревне еще не позабыли, как это делается, - но передумал, в городе другие развлечения, лишь похлопал себя по ляжкам.
Убогое зрелище,  девушка попятилась, видимо, не в добрый час повелась на этого клоуна.
Не успела далеко уйти, зазвонил телефон.
Отец не часто баловал ее звонками, но так получалось, что они совпадали со знаковыми событиями.
- Спасибо… Все замечательно… Я потом перезвоню, опаздываю в художественную студию, - не нашла она более правдоподобной отговорки.
Даже больные чекисты не забывают о своих обязанностях.
Изнывая от жажды, Валентин продолжал работать.
Конечно, он бесконечно доверял своей бывшей жене – такая пройдоха, везде пролезет, - но не все зависит от нее, и вообще, умные люди советуют складывать яйца в разные корзины.
(Когда Валентин впервые услышал это пожелание, то изволил пошутить: корзин много, а яиц всего два – такой придумал афоризм.
Забористая шутка, а начальство почему-то не оценило.)
Выяснил, с кем встречается мужчина, за которым он приглядывал.
Многие знания – многие печали, считают лентяи и бездельники, но умные люди вслушиваются и высматривают.
Без особых усилий разузнал о девушке, а когда выяснил, чья она  дочка, решил, что неплохо  было бы познакомиться с ее отцом.
Драная  эта корзина, так сам определил он, но когда мужчина позвонил, зорким чекистским глазом различил номер абонента.
Напрягся и переборол опьянение.
Когда девушка оглянулась –  все же принято прощаться, конечно, не решилась бы на характерный жест, но хотела показать язык, - то изумилась и опешила.
Короткий миг просветления, словно неустойчивое равновесие на вершине холма, и стоит поскользнуться, как скатишься по склону. Если в одну сторону, то потребуешь  суровое наказание для любого нарушителя, если в другую, то поймешь и простишь даже закоренелого преступника.
И надо успеть за это мгновение.
- Я тебя испытал, ты выдержала испытание, - прохрипел он.
Все силы уходили на то, чтобы удержаться на вершине, поэтому просел голос.
-  Если не нуждаетесь в заморских подачках, то деньги передадите в фонд мира.
В фонд победы, хотел сказать он, но нашел более объемистое определение.
Заранее собрал передачу. (Не тюремную, конечно, но такое название более привычно.) Пакет с материалом и оборудованием. Только теперь заметил, что прихватил его с собой.
Что вполне естественно, если отправляешься охотиться, например, на слонов, то обзаводишься ружьем максимального калибра и заряжаешь его разрывными пулями.
- Родина будет вами гордиться, - заслуженно наградил их.
- Отец будет гордиться, - нашел более емкое определение.
Вроде бы благословил  на благое дело.
- А если не справишься, то твоего, твоего… - тут он задумался, и решил обойтись импортным словам, наши слова имеют сильную эмоциональную окраску, - твоего бой-френда изолируют от тебя, - придумал он.
Жестокое предупреждение.
Воспитали ее мать и отчим.  И хотя давно прошли времена беззаконья, но все еще боялись.  И этим страхом частично заразили ребенка.
Она боролась с предрассудками. Иногда успешно справлялась. И тогда с протестным плакатом могла выйти на демонстрацию.
Но временами верила неправдоподобным намекам.
Чекист намекнул, на всякий случай она согласилась.
Но больше не могла томиться и ненавидеть, выскочила из забегаловки и устремилась к больнице. Там наверняка более здоровые люди.
Выпроводив ее, Валентин закрепил победу. Не только выпил, но зафиксировал телефонный номер.
Когда наставлял подопечную, то для убедительности кулаком ударял по столу. Или запястьем, если промахивался. Рана – искусал руку, когда изнывал от жажды – открылась.
Какой-то поэт, это было так давно, что забылись подробности, кровью написал последнее стихотворение.
А он кровью на предплечье нацарапал номер.
Так старательно выводил каждую цифру, что навечно запомнил.
Буфетчица, наблюдая за его потугами, отрицательно покачала головой.
Больше не нальет,  ей ни к чему пьяные разборки.
Сейчас сорвет погоны, почудилось ему, чтобы избежать позора, выкатился из кабинета.
Но на улице все же  арестовал себя.
Достал удостоверение и потряс им перед носом.
- За нарушение общепринятых норм и правил…, - зачитал приговор.
- Я больше не буду, - вдруг заплакал обездоленным пацаном.
- То-то же, - погрозил пальцем этому мальчишке.
Скатился к подножию, но еще не признал поражение.
Растопырил и пересчитал пальцы. И когда изображение совпало с оригиналом, снова вскарабкался по склону.
Возгордился этим восхождением, можно позвонить и отметиться.
Секретный номер, он разбирается в этом, абонент не посмеет не откликнуться.
Абонент отозвался.
Валентин прокашлялся и сказал.
(Бывают же паскудные голоса.)
- Сын вашей школьной любовницы и ваша дочка, - тут он хихикнул на манер некоторых весельчаков, когда их приговаривают к высшей мере наказания, -  они сошлись как в море корабли, -  наябедничал он.
Окончательно сполз с холма.
Будь потрезвее, то уничтожил бы  телефон, так поступают  опытные шпионы.
Впрочем, не особенно боялся разоблачения.
Наше дело – правое, научили его.
Наверное, как-то добрался до дома, но не запомнил дорогу.

27. Некоторые чудаки отмечают годовщину встречи. Ставят зарубки на притолоке и бояться пропустить  памятную дату.
Ольга и Петр тоже отмечали, и каждый день был как год.
На очередную годовщину вино выплеснулось из бокалов.
Девушка, как  научили, незаметно подбросила таблетку.
Вино  вспенилось.
- Подожди! Не надо! – взмолилась она.
Время не отличается постоянством. Оно то несется вскачь,  сметая все  на своем пути, то плетется загнанной клячей.
Надо как можно стремительнее пройти вступление: тосты, поздравления, торжественные речи.
  Мужчина в несколько глотков осушил бокал и отбросил его -  на юбилее тоже  бьют посуду.
Осколки изнутри были покрыты белесым налетом.
Бледная поганка – самый ядовитый гриб, вспомнила девушка.
- Я тоже. – Решила  последовать за ним, осталась еще одна таблетка.
Но не успела проглотить, такой же ядовитый налет выступил на его лице.
Рванулась к мужчине, чтобы спасти.
Успела подхватить обмякшее тело.
До этого не ощущала его тяжести, а теперь не смогла дотащить  до кровати.
Но сдернула подушку и подложила под голову.
Непосильная работа, умаялся, отмечая очередную годовщину, уговорила себя.
Ее бокал тоже разбился, на осколках выступил такой же налет.
Распахнулся халатик; вернулась раньше мужчины и успела подготовится.
Зажмурилась и ладонью поочередно хлестнула его по щекам – обязан проснуться, когда  вместе, то преступно тратить время на сон.
Голова дернулась, мужчина не очнулся.
Прежде чем наказать за это, целомудренно задернула халатик.
Дотянулась до сумки, заранее припрятала ее под кроватью, и достала необходимые инструменты.
Резина заскрипела, когда натягивала перчатки.
Ее будут оперировать, а она отказалась от наркоза.
Мясницкий топорик нацелился.
Палач надавил на щеки, рот оскалился.
Она была одновременно и палачом и жертвой.
Продолжая давить – кожа проминалась и лопалась под жестокими пальцами, достала палочки с ватными тампонами.
Даже инквизиторы не додумались до подобной пытки.
Но спохватились, изнутри обработали  щеки.
Последнее доказательство, всем придется согласиться.
Еще что-нибудь придумают, усмехнулся непрошенный советчик, не удалось избавиться от него.
Надо было заткнуть все щели, даже замочную скважину а она не догадалась.
Достала бумажный конверт и спрятала туда использованные тампоны. 
Осторожно отложила конверт, руки освободились, кулаком погрозила  палачу.
Коленом наступила на полу халата, потянула изо всех сил.
Ломая ногти и пальцы, вырвала кусок материи.
Повязала им голову, закрыла уши, чтобы не слышать издевательские комментарии.
После этого продолжила кромсать жертву.
Конверт заклеила специальной полоской.
Мало того, положила его в пластиковый мешок и застегнула молнию.
Мужчина отказался от контрольной проверки – сколько можно издеваться, -  и хотя фантазеры и мечтатели уверены, что с милым рай и в шалаше, но девушка не была такой наивной.
Даже любовь не выдержит испытание бедностью.
И любовники, вынужденные побираться на обочине жизни, рано или поздно возненавидят друг друга.
Мужчина толком не обрел профессию, да и она заплутала в своих поисках.
Зато в достатке пышно расцветет их чувство.
Девушка так измучилась, что забылась рядом с возлюбленным.
Прижалась и обхватила, оплела его. Если во сне суждено отправится в страну грез, то попадут туда вместе.
Только где эта страна?

28. Судья принял к рассмотрению очередное дело.
Этому предшествовали некоторые события.
С началом военных действий сенаторы и конгрессмены спохватились.
Некоторым богатым пришельцам напрасно предоставили гражданство.
Да, конечно, они перевели сюда свои капиталы, но следовало более тщательно проверять их происхождение.
Один  по слухам угнал состав, груженный цистернами с нефтью.
Тот,  канул в неизвестность, из списка вычеркнули еще одну пропажу.
Ушлые следователи напали на след, но угомонились после начальственного окрика.
Подумаешь -  один состав, когда грабят  страну.
Другой додумался продавать автомобили, которые еще предстоит выпустить. И не его вина, что закрылся завод, и обладатели этих акций как обоями оклеили ими стены.
Третий стал торговать пустыми обещаниями, даже не удосужился придумать, чем их заполнить,  народ заглатывал и такую наживку.
Новоявленные миллионеры переметнулись за границу.
И теперь, по пришествию трех десятилетий предстояло разобраться в  преступных деяниях.
Российские войска осадили приморский город – веская причина обратить внимание на их неприлично огромные океанские яхты.
Одни суда пытались укрыться в нейтральных водах, другие были переписаны на компаньонов – пустые хлопоты.
Когда наши войска вошли в город, то добрались не только до яхт, но отобрали и частные самолеты. И уже присматривались к заводам, которые пришельцы успели приобрести на их земле.
Вывели из строя самые боеспособные части противника, возненавидели всех русских, обосновавшихся в их стране.
Конверт с образцами путаным  путем попал в Америку.
Наверное, многие рисковали жизнью, доставляя это послание.
Некогда так перевозили листовки.
Пластиковая оболочка да и сам конверт значительно пострадали при перевозке.
Ненадежное доказательство, следовало отказаться от продолжения операции, но Белла Львовна не привыкла останавливаться по полпути.
Если в России осветляла волосы, то здесь окрасила их в черный цвет, подрисовала брови, и так удачно наложила грим, что преобразилась в цыганку или в испанку. 
Сойдет для американцев, те не очень-то обращают внимание на другие народы.
И не особо они доверчивые, но стоит рассказать, как ее, представительницу богоизбранного народа преследовали в России, то охотно поверят этим россказням.
Женщина умудрилась пробиться к  судье.
В некоторых случаях тот может самостоятельно решить, не прибегая к судопроизводству.
Когда рассказывала, то едва сдерживала слезы.
( Если  разрыдается, то  потечет тушь.)
Но все же несколько черных слезинок скатилось.
Судья беззвучно отреагировал.
Женщина свободно владела местным языком, но еще не научилась читать по губам.
Наверное, одобрил ее рвение.
А если и выругался, то куда ему до русских умельцев.
Так или иначе, но обещал посодействовать, а когда выпроводил назойливую посетительницу, то тщательно вымыл руки.
Давняя традиция ,так поступали его предшественники.
Женщина представила доказательства – но любой мог подобрать на помойке использованные тампоны и упаковать их в рваный конверт.
И естественно, генетическая экспертиза не подтвердит родство.
Пришлось поверить ей на слово, при этом она истово перекрестилась, вроде бы так не принято в иудействе, но кто будет в этом разбираться.
Решил посоветоваться с бывшей женой.
Поддерживал с ней отношения, по выходным дням виделся с ребенком.
Бывшая работала в прокуратуре, чувства ее иногда преобладали над разумом, вместе со всеми возненавидела агрессора.
( Тем более имела для этого  основания. В той стране проживает множество племен и народов. Предки ее, кажется, принадлежали к такому угнетенному племени.)
- Она прошла испытание сывороткой правды? – спросила женщина.
Так в средние века пытали ведьм, вспомнил судья.  Связывали их и бросали в воду. Если права, то утонит, если выплывет, то врунья и обманщица.
- Утонула, - согласился он. Но тут же опомнился, это противоречит нормам  и обычаям.
- Еще существуют законы, - напомнил ей.
Бесполезное занятие, обычно она участвовала в тех процессах, где требовалось правильным образом настроить присяжных заседателей.
Задавала такие каверзные вопросы обвиняемым и так презрительно смотрела на адвоката, что тот сбивался и толком не мог изложить даже простенькие аргументы. Заседатели единогласно поддерживали прокурора.
Вот и теперь, когда мужчина попытался отказаться, привычно обернулась ведьмой. ( Если ее подвергнуть водному испытанию, то океан вздыбится огромными волнами.)
Мужчине почудилось, что подбросила хворост под котел, в котором варили грешников.
Его оглушили их вопли.
- Они же русские! – выругалась ведьма.
- Убийцы, насильники, не люди, а звери! – разъярилась она. – Нет, гораздо хуже зверей, те убивают ради пропитания, а эти выродки и уроды
наслаждаются нашими страданиями!
Из-за них мы разрушили эту страну в Африке! ( Так разволновалась, что забыла ее название.)
Разрушили страны в Европе и Азии! ( Еще помнила части света.)
Ты должен, нет, обязан осудить русских!
Выплеснулась в криках и проклятиях, и теперь  можно спокойно обсудить дальнейшие действия.
Грешники сорвали голос и угомонились, или он настолько притерпелся к их крикам, что уже не слышал их.
- Я буду требовать, чтобы того   русского бездельника не признали сыном нашего человека, - деловито заявила прокурорша.
Из-за за резких перепадов настроения развелся  с ней. Не сразу мог подстроиться, это раздражало ее.
- Нашего человека? – выделил  ключевые лова.
- Давно уже натурализовавшегося человека, - объяснила женщина.
Некогда была общая дорога, и чаще всего он отставал, но иногда и опережал ее. Так случилось и теперь.
- Как волка не корми, он в лес смотрит.
(Наверное, сказал по-иному, но эта пословица лучше всего передает суть замечания.)
Вновь поссорились, но женщины обычно мудрее мужиков, иначе им не выжить.
Одним делом заняты, и не время выяснять отношения.
- Не кормить его? – спросила женщина.
Мужчина вздернул голову.
Когда общался с ней, то горбился и сутулился, но на процессе расправлял плечи.
- Мне разъяснили в Окружном Суде, - сообщил он.
Служи он в армии, то, как рекомендовано в старинных уставах, прищелкнул бы  каблуками.
Женщина вроде бы прищелкнула.
Как положено при упоминании божества.
А он неспроста  умыл руки. Когда командир приказывает, то требуется беспрекословно выполнить приказание.
- Раньше только президент мог отменить трастовое соглашение, - напомнил он.
При авторитарном правлении при этом следует восхвалить высшее начальство. Например, провозгласить хвалебный лозунг. Но демократы обходятся без  восхваления.
- Если это касается русских, то может даже окружной суд, - сообщил судья.
- Пусть евреи, но все равно они русские, и теперь останутся голодными и нищими! – обрадовалась прокурорша.
- Мы обратимся наверх с обоснованным предложением!
Женщина так размякла, что приманила его.
- Если зайдешь утром, когда дочка в школе…
- Но я еще не решил, -  испугался мужчина.
Подбросила хворост, почудилось  ему. Но перед этим и его отправила в  котел, и не позволяет выбраться.
- Тряпка! – опомнилась и выругалась бывшая.
- Только попробуй откажись! – припугнула его.
- Завтра, сегодня, немедленно! – согласился он.
Чтобы поверила, обратился к России с характерным жестом.
(Одна беженка научила, жест так понравился, что его освоили все.)
Примерно определил расположение сторон света, повернулся на восток и ребром ладони ударил по локтевому сгибу. Рука вздернулась отнюдь не в дружеском приветствии.
- Вот вам!- проклял ту страну.
- И этого вам много! – поддержала его соратница.

29. Американский суд – эта не какая-то контора, что втайне принимает решение, и когда вкладчики приходят за дивидендами, то обнаруживают  заколоченные двери и издевательское объявление на стене. Организация переехала по другому адресу, туда и следует обращаться, но забывают указать координаты  этого места.
Постановление, которое получил Иван, было напечатано на гербовой вощеной бумаге.
Поскольку притомился в ожидании вердикта, и не удалось растолкать его, с документами ознакомилась Белла Львовна.
Чужой язык, она  мозаично уловила смысл. И когда вычитала, что так называемой его родне, мнимому ребенку ничего не достанется, то возликовала.
Родилась и воспитывалась в России, русский человек в таких случаях собирает родню и знакомых за праздничным столом.
Сначала все поздравляют победителя, желают ему и в дальнейшем сокрушать врагов. Но все путанее становятся тосты, и все меньше смысла в пожеланиях.
Потом гости забывают, зачем собрались, каждый празднует в меру своих возможностей.
Бывает на похоронах пускаются в плясовую, в на свадьбе вспоминают поминальную молитву.
Наши люди – необузданные люди.
Но попадая за границу, рано или поздно воспринимают обычаи и традиции приютившего их народа.
Поэтому хозяйка никого не  пригласила, а выделила и пересняла ту часть постановления, которая обездолила русского наследника.
А потом отправила текст в далекую страну.
(Иван Николаевич, гражданский муж, поделился с ней криминальными адресами.)
Жаль, не умела рисовать, а то изобразила бы кукиш, как символ того, что им достанется, а то и другую,  более выразительную часть тела.
Когда торговала на рынке, то всякого наслушалась и насмотрелась.
Ивана огорошила очередной легендой.
Семья ее – княжеская, а, как известно, в России решили под корень извести бывшую аристократию.
Поэтому и пришлось принять иудейство, воспользоваться чужими документами.
Иван вяло согласился с ее аргументацией.
Поэтому и ребенка – как оказалось, и отцу он не нужен – отдала в приемную семью; у коммунистов длинные и загребущие руки, но, может быть, туда они не дотянутся.
Иван давно уже жил в тумане, но иногда пелена эта ненадолго рассеивалась, но не сразу удавалось признать мельтешившие лица.
Одно из них в последнее время возникало чаще других, губы были похожи на створки раковины, слюна пузырилась, пузырьки лопались.
В детстве их выдували из мыльной пены, и когда они взлетали, то переливались на солнце.
Опытные сиделки  пытаются взбодрить пациента радостной вестью, может быть, тогда быстрее удастся обработать его.
Но Белла Львовна на потом оставила победное известие.
Сначала влажной губкой обтерла тело.
Но зубы  не почистила – несколько зубов еще сохранилось, - чай не из княжеского рода, обойдется и без этого.
И только усадив подопечного за стол, и накормив его  – как всегда тюря  стекала на подбородок и на слюнявчик, - торжественно сообщила.
Более того, отодвинула тарелку и развернула пергамент. (Считала, что такие важные постановления должны быть зафиксированы на пергаменте.)
Случается, что когда топливо выгорает, и остается пепел, вдруг ненадолго вспыхивает одна из головешек.
Мужчина выглянул из своего, недоступного для нас мирка.
(Временами я завидую подобным людям, мне кажется, что их жизнь наполнена особым смыслом.)
- Ничего, -  различил он.
( Давно уже изъяснялся на местном наречии, но впал в детство и вспомнил детский язык.)
- Что? – насторожилась женщина.
Несостоятельны и безумны его речи, но на всякий случай подобралась к окну и вгляделась.
Чистое небо не предвещало бурю.
Пергамент не свернулся в свиток, мужчина прочитал.
- И мне ничего не достанется, - сказал он.
Не только горечи, даже тени горечи, даже намека на тень не было в его словах.
В ином мире, в его мире не требуется материальное обеспечение.
- Вот, - ткнул он пальцем.
Словно выделил часть текста, словно жирные  буквы прожгли бумагу и впечатались в столешницу, и не уберечься  от приговора.
Женщина, когда впервые ознакомилась с вердиктом, будто отгородилась от самой болезненной его части, ненадежная защита лопнула хрупким стеклом.
- Сволочи! – обругала и  бывших, и настоящих, и будущих – всех ее гонителей и преследователей.
Один из них снова укрылся в своем мирке.
Буря  вплотную подобралась к дому.
Но прежде чем грянуть, женщина выступила.
Отправила послание в далекую страну. Оттуда приходят все беды.
- Ты специально все подстроил, - написала бывшему мужу. – Оставил себе, а мне ничего не досталось!
Но я все равно достигну!
А ты чего добился? – втоптала его в грязь.
Даже погоны с одной звездочкой не смог удержать на плечах! ( Забыла, что из-за нее потерял он эту звездочку.)
Даже по-человечески тебя не уволили!
А теперь сидишь в дерьме, а когда я попыталась вытащить тебя оттуда,  еще глубже зарылся!
Добавила еще несколько непечатных слов, но американская настройка не знает таких терминов, их заменили многочисленные восклицательные  знаки.
Закончился еще один этап, осталось поставить заключительную точку.
Буря добралась до ненадежного убежища.
Это у нас стены возводят в несколько кирпичей, а рачительные хозяева обивают их еще вагонкой.
У них дома лепят из прессованного картона.
Так билась о стены, что оставались вмятины.
Или стены трескались, а когда трещины сходились, образовывались проемы.
Наконец  стена сложилась, и крыша съехала на одну сторону.
И в этих катакомбах можно передвигаться только ползком или на карачках.
Мужчина пополз в свою комнату, его вполне устраивал такой способ передвижения.
А женщина, стряхнув остатки былого, направилась к новым победам. Может быть, еще не полностью вымерли настоящие мужчины, и ей повезет на этот раз.

30. Наверное, каждый надирался хотя бы раз в жизни.
После этого одни больше никогда не притрагиваются к выпивке (я лично не встречал таких людей), другие считают это неизбежным злом, некоторые утешаются подобным образом в минуты отчаяния или так отмечают радостные события, кто-то не в силах отказаться от ежедневной дозы.
После пьянки Валентин Валентинович работал  с еще большим усердием.
Когда его выгнали из Органов, то потерял ориентиры, заблудился и долго блуждал в потемках.
Пристроился рядовым охранником в некую контору. Правда хозяин - недавний уголовник – щедро платил за изысканное удовольствие.
Нет ничего чудеснее, чем поиздеваться над бывшим гражданином начальником.
Если Валентин жаждал отомстить, то умело скрывал свое желание.
Корабль, который надежно подлатали после очередного крушения, продолжил  плавание, но его вышвырнули за борт, и не доплыть до берега.
А беглая жена – почему-то он надеялся, что она перебесится и вернется обратно -  бросила  спасательный круг.
Более того, он увлекся ее предложением и различил вдали землю.
Когда справится с заданием, и оценят его способности, то создаст частное сыскное агентство.
Почти одолел крепостную стену, но сверху вылили если  не кипяток, то полный ушат помоев.
Бывшая жена намекнула, что  все рухнуло по его вине.
Если это правда, то навечно останется охранником.
Но не только увидел землю, но доплыл до берега,  и обязательно отыщет родник и съедобные корешки.
Всего-то требуется ознакомиться с перепиской, вряд ли они опытные шифровальщики, в лучшем случае значками подменят буквы.
Есть более действенные средства, чем опохмелка, применил самый жестокий способ. Голову плотно обвязал полотенцем, а когда колокола загудели, еще сильнее затянул узел.
Гул обернулся скрежетом, люди обычно не выдерживают такой пытки.
А  электронные устройства еще менее надежны.
Взломал защиту, наткнулся на сумеречный бред маньяка.
Тот возненавидел весь мир.
Прежде всего мать, за то что не смогла удержать ветреного любовника.
Отца, который не уговорил деда составить правильное завещание.
Деда, который наверняка свихнулся, и врачей, что не смогли распознать  болезнь.
Слишком долгий срок ожидания, если бы он истек до начала операции, получил бы  наследство.
Возненавидел  ту страну, которая может менять законы или игнорировать их в зависимости от обстоятельств.
И наконец презрел свое государство, что попыталось выкорчевать фашизм, и этим вычеркнуло себя из списка цивилизованных стран.
Поэтому я тоже виноват, написал безумец.
Чтобы заслужить прощение и все же получить наследство, надо отречься от себя.
Я отрекаюсь! написал он.
Мало отречься, надо кровью искупить вину.
Готов  сражаться   вместе с фашистами – изменил и предал.
Прокляни меня, попрощался с любимой.
Девушка ответила на безумное послание.
Я уеду в Африку, заявила она.
Там приглашают работать в национальном парке, я вычитала в интернете. Присматривать за гиенами.
Это  полезные  животные,  санитары саванны, они пожирают падаль.
Чем больше гиен, тем меньше падали.
Как жалко, что я человек, а не это милое создание, пожалела она.
И мне проще общаться с ними, чем с людьми, написала девушка.
Мужчина не ответил.
Если безумец отправился на войну -  Валентин не смог узнать, не успел снабдить его маячком, -  то девушка наверняка не уехала в Африку, проследил ее путь по планшету.
Обосновалась на окраине в приюте для обездоленных животных.
Там  установлены две камеры, Валентин разглядел.
Огромный сарай, разделенный на множество клетушек. Крыша кое-где прохудилась, стены, чтобы не рухнули, были подперты кольями.
Там обитали подобранные на улице собаки.
Но если в питомнике, они встречают нас громким лаем, то здесь обитатели даже не всегда приподнимают голову.
Ольга напросилась помогать.
Хозяйка приюта оставила ее ночевать в одной из клетушек.
Еще одно  испытание: проведет ночь вместе с собаками и тогда, может быть, поубавится дури.
Не добралась до Африки, убедился Валентин.
Есть люди, которые могут  только следовать за лидером. Валентин познакомился с будущей женой на рынке.
  Постепенно Белла Львовна, то есть Вера Леонидовна заняла там видное положение.
И более ей не предлагали от чего-то откупиться или внести деньги в некий общаг.
Еще одно усилие, и наверняка подмяла бы весь рынок.
Да  поманили  калачом.
Подруга не только перебралась через океан, но присмотрела для нее надежного покровителя.
Вера, теперь уже Белла, даже осчастливила его сыном.
Но когда муж разорился, то он и малыш оказались ей не нужны.
Очередной избранник тоже не оправдал ожидания.
Чтобы растормошить его,  пришлось вспомнить о Валентине, тот помог кое в чем разобраться.
При этом как всегда напутал, из-за него все сорвалось.
Навсегда вычеркнула Валентина из своей жизни.
А тот случайно обрел нового лидера.
Некоторые связи сохранились, разузнал и разнюхал.
Писатели, конечно, ненадежные люди, трудно определить, на кого можно опереться.
Бывает, некто – властелин дум, и у всех на слуху, но проходит совсем немного времени, и забывают о нем.
Случается и наоборот.
Валентину подсказали.
Отец Ольги вроде бы заканчивает патриотическое произведение.
(Когда Валентин учился в школе, там уже не проходили «Поднятую целину».  Но как грамотный человек он знал, что вещь эта написана по заказу, и все равно признана выдающимся творением.
Так и нынче, автору, может быть, повезет.)
Следуя за ним, наверное, удастся пристроиться.
Бывшая жена пробудила его от спячки, или Солнечная Система в круговом своем движении попала в благотворную часть Галактики.
По телефону уже общался с  писателем, теперь  следует передать ему избранную часть переписки, и сообщить, что дочка не добралась до Африки.
Может быть, от ее имени добавить проклятий, именно так патриоты должны реагировать на предательство.
Набрал полную грудь воздуха и нацелился на экран.
Не воровал кур, поэтому палец почти не дрожал.

31. Если тайными сведениями кроме тебя владеет еще кто-нибудь, то рано или поздно они станут всеобщим достоянием.
Был секретный номер,  который знали   несколько человек.
Они многократно размножились.
Некоторые огорошили путаной перепиской.
Услышал хриплый незнакомый голос, и уже не удивился.
- Ты должен приехать, - сказала незнакомка.
Когда к тебе так обращаются, то подразумевается доверительные отношения, но я не узнал абонента.
Если прожитые годы – страницы книги, то некоторые изрядно поистерлись.
Современная техника угнетает, раньше писали письма, и оставалось время подумать и правильно ответить.
- Кому и что должен? – переспросил я.
- Обязан, - повторила женщина.
Будто обдала холодом.
Подобрался к окну и ощупал батарею.
Зима на исходе, но весна припозднилась, и отопление еще не отключили.
Знал только одну девчонку, что умела управлять погодой, и в ясный день могла призвать ненастье.
Буря грянула, хотя давно уже нет той девчонки, и бесполезно листать память.
Чтобы не искать, уронил смартфон и случайно наступил на хрупкое изделие.
(Остался другой, общедоступный телефон, забыл о его существовании.)
Некогда со стола смахнул муху - отыскал ту давнюю страницу и различил полустертый текст, -  ее хитиновый панцирь так же треснул под безжалостной подошвой.
Только в случае крайней необходимости следует возвращаться в город детства, недавно проводил туда дочку, но когда шел знакомыми улицами, старался не замечать памятные дома.
Пришло время проведать ребенка.
Крадучись, спустился по лестнице.
Но охранник при входе – на всякий случай Власть присматривает за нами – конечно заметил.
Опытный работник, достаточно познавший психологию, из сейфа, где положено хранить оружие, достал дежурную бутылку.
Так необходимо в некоторых случаях, коньяк был – такая маленькая посудина, что не различить вкус - как вода.
Охранник вызвал машину,  я сгорбился на заднем сиденье, чтобы не узнали.
А в поезде иллюстрированным журналом отгородился от соседа.
На странице снимок полуобнаженной красавицы, типографская краска въелась в поры, током крови ее разнесло по артериям.
Странные мы создания, иногда умоляем прохожих избавить от мучений, а они шарахаются от безумца.
Но спасают, когда не просим об этом.
Или охранник предупредил соседа.
- Спасибо, - поблагодарил я его.
И опять не ощутил вкус.
А в городе  - не заметил, как очутился на знакомой улице – готовясь к последнему броску, укрылся в кафетерии.
Охранник, то есть надзиратель, наверное, не успел сообщить хозяйке, она отрицательно покачала головой.
- У нас трезвое место, - отказала мне.
Потом воровато огляделась.
Никто не наблюдал за нами.
Под прилавком произвела манипуляции.
И пока я прихлебывал маленькими глотками, зачем-то поведала.
- Когда они встретились, мне почудилась…, - сказала она.
Опытной рассказчицей прервала повествование, дожидаясь расспросов, я не спросил, но поперхнулся.
Будто помолодела от этих воспоминаний, щеки обрели былую упругость.
Или блуждала в потемках, и на свету расцвело лицо.
- Да, светило солнце, когда они смотрели друг на друга, - согласилась женщина.
Я скрытный человек, и мои книги большей частью не соответствуют действительности, но читатели догадались.
Помогли навестить дочку.
Надзиратель вызвал машину, водитель из-под сиденья достал проблесковый маячок и водрузил  на крышу. Под это мерцанье и вой сирены добрались до вокзала.
Поезд отходил через несколько минут.
Проводник не потребовал билет, но разместил на свободном месте.
Попутчик поделился лекарством и не донимал расспросами.
Создали приемлемые условия для работы, но присматривали за мной.
А когда я отвлекся, не наказали, позволили передохнуть перед завершением задания.
Даже привлекли бывшего чекиста (может быть, его не уволили, а распустили такой слух), тот переслал снимок на мой общедоступный номер.
Дочка на какой-то ферме, засыпает в корыто корм для скотины.
Когда оператор нацелился своей аппаратурой, поспешно отвернулась от него.
Все в порядке,  человеку просто хочется побыть одному, все мы иногда нуждаемся в таком уединении, скоро повеет теплом, и тогда вы встретитесь, намекнули мне.
И только хозяйку кафетерия забыли или не успели предупредить, и та поведала о чьей-то солнечной жизни.
Опрометью выскочил я на улицу.
А потом, пока не поймали и не вернули в камеру, укрылся в  подъезде.
Еще не такой дряхлый, и в несколько прыжков могу одолеть лестничный пролет, но долго и трудно карабкался по ступеням.
А потом не  дотянулся до звонка, рука мертвая и чужая.
Но женщина разобрала тяжелое мое дыхание, медленно отворила дверь.
Незнакомый человек; чтобы в руинах не угадать былое строение, прикрылся ладонью.
- Мой сын не его ребенок, - сказала женщина.
Голос как звук надтреснутого колокола.
Раздвинул пальцы и все же посмотрел – мрачные декорации, полумрак прихожей.
- Тогда кроме него я ни с кем, - сказала женщина.
Не следил за ней долгие эти годы, но город такой маленький, и страна маленькая, доходили слухи.
Напрасно затыкал все щели и даже замочную скважину.
Просачивались через мельчайшие отверстия.
Как некогда предсказывала престарелая соседка в коммунальной квартире.
Яблоко от яблони…  Или на дубу вырастают только желуди, пророчески предрекала она.
Худые и толстые, лысые и волосатые, щедрые и скупые – всякие сожители, но все они  не задерживались.
- Помнишь, как мы выпали из времени? – спросила женщина.
Наконец различил в полумраке.
Каждый сожитель забирал частицу души. 
Морщина на лице, седая волосинка.
Несколько морщин, несколько волосинок.
Много морщин, седые волосы.
Испуганно ощупал свое лицо. Время безжалостно, но, кажется, успешно отбился. Во всяком случае не обнаружил следов распада.
- Ты воспользовался моим беспамятством, - сказала женщина.
Оскалилась перед нападением.
Так поступает неприятель, когда не удается договориться.
Нелепое обвинение, но бессмысленно оправдываться.
Любовник бросил ее, и готова была уничтожить любого.
И уничтожала, так поступают самки богомола, после спаривания пожирают напарника, а потом ветер перекатывает пустую оболочку тела.
И даже не упомнить все имена.
Но мое не забыла.
Тогда мне удалось спастись,  теперь решила добить беглеца.
- Это твой сын, - сказала женщина.
Не колокольчик,  так звучит коровье ботало, когда скотину гонят на убой.
Мясник  занес топор.
Писательство – самая паскудная профессия. Иногда приходится копаться в такой грязи, что потом не очиститься.
Но если снисходит озарение, то отгораживаешься от  бед и напастей.
Некогда славяне завоевали весь мир, мне доподлинно известно.
Это забылось по прошествии многих лет.
Но осталась глубинная память.
- Нет, - отказался я.
-  Он ушел  к ним, - сказала женщина. – Там ненавидят, но не врут, как у нас.
Поэтому накатываются на нас гибельными валами.
Чтобы отомстить за то давнее унижение.
- Там безжалостные убийцы и наркоманы, - сказал я. – Бывших наркоманов не бывает.
- Ты отчаялась и придумала, - отказался от навета.
-Со мной у тебя ничего не было, - поставил заключительную точку.
Мечтают расчленить нас, а потом каждую часть уничтожить по-отдельности.
- Брат и сестра стали любовниками, - сказала женщина.
Еще один смертельный вал.
Как мне выстоять?
Поляки, шведы, французы, немцы – все  народы.
- Она вслед за ним уехала на войну, - отомстила женщина.
А теперь еще и украинцы.
Некогда выгнала меня, а теперь жаждет рассчитаться.
Иногда  захватывали наши земли, но и на пепелище возрождалась жизнь.
- Ты  виноват.
Обязан написать обо всем.
О великом  непобедимом народе.
И проклясть предателей и перебежчиков.
- Проклинаю тебя, - прокляла женщина.
Еще одна причина прославить  народ и очиститься.
Выстоял и на этот раз, отмел нелепые подозрения, но победа не принесла умиротворения.
Будь я деревом – все чаще  мечтаю об этом, - ту буря согнула бы, но не сломала.
Теперь придется жить в буре.
Ветер уже набрал силу,  за гулом не различить   слова, а за пыльной пеленой не разглядеть лица.
Спасительный, благотворный ветер.

                ……………………….
                Г.В. Февраль-апрель 2023 г.