Паша и партия

На этот завод я был направлен на исходе августа 1972 года, по распределению как свежеиспеченный инженер-электрик. Добродушный начальник отдела кадров предложил мне начать строить карьеру с невысокой руководящей должности, но я остерегся сразу брать на себя ответственность за работу электрослужбы в одном из цехов. Не боялся, нет, просто ясно сознавал, что с нулевой практикой нельзя руководить даже небольшим коллективом. Попросился в простые электрики – хотя бы на несколько месяцев. Разумно, согласился кадровик. Так я попал под опеку бригадира Паши.
Ох уж этот Паша! Атлет баскетбольного роста, в юности он не преминул воспользоваться этим даром природы по прямому назначению. Славные победы заводской баскетбольной команды в областных, да и в нескольких республиканских турнирах были отлиты в трех десятках медалей, которыми стоило гордиться. Но ко времени нашего знакомства Паше стукнуло тридцать семь, и медали тускло поблескивали на ковре в гостиной, напоминая былые спортивные подвиги.
Если в спорте Паша считался любителем, то в повседневной жизни, то есть на заводе он был профессионалом, электрослесарем высшей квалификации. От родителей он унаследовал не только рост и стать. Наверняка, кто-то из предков имел отношение к электричеству, иначе откуда бы быть у Паши такому дару – без специального образования свободно читать сложнейшие схемы? Случаи выхода из строя оборудования в цеху были нередки, и в большинстве случаев никто, кроме Паши, не мог сразу, каким-то особым обонянием уловить причину поломки и устранить её. Работая с особой аккуратностью в электроустановках под напряжением, он мог при необходимости коснуться ладонью неизолированного провода, чтобы отвести его в сторону. Сопротивление его закаленной кожи надежно защищало от поражения током.
Советы друзей и начальства о необходимости высшего образования Паша отметал с ходу. «И чего полезного мне даст этот институт? – рассуждал он. – Что там – высшая математика? Так мой папаша, царство ему небесное, говорил, что за всю свою долгую жизнь он так и не увидел живого интеграла. А в электричестве я уж как-нибудь и без высшей математики разберусь. Да, разберусь, и получше, чем любой из этой шпаны, которая приходит сюда с институтскими дипломами и ни хрена не смыслит в электрике. Воспитывай еще их тут…»
Хоть и обидно признаваться, однако он был прав, этот Паша. Несмотря на полтора десятка лет разницы в возрасте, между нами возникли деловые, а чуть погодя и дружеские отношения. Уважение профессионала Паши я заслужил своим решением начать производственную карьеру простым рабочим. Поэтому он не скрывал от меня определенных тонкостей профессии, которые приходят со временем, и за полгода совместной работы снабдил меня теми навыками, которые, увы, не дает высшее образование.
За десять лет до моего появления в цехе Паша, будучи сознательным рабочим, поддался настойчивой агитации парторга и вступил в ряды коммунистов. Это подняло его авторитет на более высокую ступень, с точки зрения начальства, и к очередному юбилею государства Пашу удостоили государственной награды. Он стал кавалером ордена Трудовой славы третьей степени.
*
В этой безупречной бочке меда присутствовала, однако, и ложка дегтя. После завершения спортивной карьеры Паша стал выпивать. Изредка, но помногу. Его огромное тело, пропитываясь алкоголем, не сразу ощущало опьянение. Думаю, дозы, которые делали его счастливым, для меня и других его собутыльников были бы смертельными.
О нет, ни разу Паша не запятнал своей репутации появлением на рабочем месте в нетрезвом виде! Он выпивал только по пятницам, перед выходными. Думаю, что никто, кроме домочадцев, не знал, как он переносит похмелье с утреца, в субботу. Как бы то ни было, в понедельник он появлялся в цехе без опозданий – свеженький, как огурчик, трезвый, как стеклышко, и, как говорится, готовый к новым трудовым подвигам.
Но ведь в пятницу он мог появиться нетрезвым в общественных местах, то есть, на улице! Риск был велик. Милиция с особым усердием отлавливала граждан даже в легком подпитии. Граждан этих доставляли в вытрезвитель.  Там им предоставлялись холодный душ, и теплая постель до утра – без права отказаться от этих услуг и с последующей оплатой в принудительном порядке. Часть средств, поступающих в кассу, направлялась на премирование усердных сотрудников правоохранительных органов, и это приятное обстоятельство удваивало их усердие при отлове клиентов для вытрезвителя.
Оплата оказанных услуг была всё же не самым худшим последствием пребывания в вытрезвителе. Намного серьёзнее было уведомление, направлявшееся этим заведением по месту работы клиента. Документ не просто информировал руководство о недостойном поведении работника, но и предписывал применить к нарушителю порядка дисциплинарное наказание, а также непременно сообщить о принятых мерах. Наказание могло быть еще более суровым, если гражданин, находясь в подпитии, слишком активно сопротивлялся доставке в казенную теплую постель.
Долгое время гражданину Паше везло - удавалось избегать встреч с милицией. Но фортуна – дама непостоянная, ветреная и, учитывая вспыльчивость Паши, при встрече с милицией ему грозило самое суровое наказание.

*
После новогодних каникул я сдавал экзамен по профессии. Ответил на все вопросы экзаменационной комиссии под председательством главного энергетика, выполнил практическое задание и вполне заслуженно получил удостоверение электрослесаря четвертого разряда.
- Ну, молодец! – мой наставник Паша был доволен. – С удостоверением и дипломом инженера, полное право имеешь руководить нами.
- Благодаря тебе, Паша, - ответил я. – Спасибо за обучение.
- Хм, я горжусь. Разумеется… - Паша положил свою тяжелую ладонь мне на плечо. – Но ты ведь слыхал о нашей традиции: после экзамена ученик должен проставиться...
- Кто бы возражал?! – я улыбнулся. – В пятницу получка, я приглашаю. Да ведь у тебя еще двое учеников сдавали со мной – думаю, они поддержат.
- Толковый парень, уважаю, - Паша пожал мне руку почти торжественно.
И в пятницу после работы мы отправились в кафешку – Паша и трое молодых электриков, им воспитанных. И вечер наш состоялся с тремя бутылками чего-то крепкого. И больше половины принял на грудь сам Паша – с минимальной закуской; сказал - иначе его не прошибет. И мы вышли на свежий воздух уже в сумерках.
Передвигались мирно, никого не трогали, ну, может быть, разговаривали между собой слишком громко. Вдруг сзади послышался визг тормозов. Милицейский фургон проехал чуть вперед и остановился перед нами. Два крепких, быковатых милиционера выбрались из фургона и направились к нам. Третий, сидевший в кабине, следовал за ними.
- Ну, вляпались мы! – пробурчал Паша. – Особый нюх у этих проституток … Давайте-ка парни, делайте ноги. Нечего вам портить биографию. А я поговорю с ними, может обойдется.
«Проститутки» - было его любимое слово в отношении всех, кто мешал ему жить. Мы отбежали на несколько шагов и остановились, поскольку милиция, очевидно, не собиралась гнаться за нами. Мы видели, как Паша что-то спокойно втолковывал им. Слов мы не слышали, но вдруг милицейские ребята с двух сторон схватили Пашу под руки и поволокли в фургон. Паша упирался, несколько раз мы слышали громко произнесенное им «Проститутки!» Наконец милиции удалось впихнуть Пашу в фургон, дверца захлопнулась, и автомобиль тут же тронулся с места.
*
В понедельник Паша впервые не вышел на работу. День выдался более-менее спокойным, никто не заметил отсутствия Паши, кроме главного инженера, который походя спросил, не знаю ли я, где бригадир электриков. Я ответил отрицательно, хотя определенные мысли на этот счет уже витали в моей голове.
Паша не появился в цехе и во вторник. В конце рабочего дня в мастерскую электриков примчался парторг цеха Баранов. Красавчик с пышной шевелюрой и модной бородкой, но без какой-либо полезной профессии, он нечасто спускался в цех из конторы. Обычно сидел у себя в парткабинете, решая кроссворды, или болтал с девицами в технологическом бюро. Вытащить его в мастерскую, где собирались мы в конце рабочего дня, мог только катаклизм.
- Привет, гвардейцы! – Баранов подошел к нам поближе и спросил, подмигнув: - Что нового на трудовом фронте?
- На трудовом фронте без перемен, всё функционирует, - я как единственный инженер счел необходимым ответить.
- Вот так?! – Баранов с укоризной уставился на меня. – Вы на самом деле считаете, что всё у вас нормально?
Все молчали, понимая, что любое слово может обернуться против нас. Красивое лицо парторга исказила гримаса, свидетельствующая о полном соответствии фамилии обладателю. Выпучив глаза, он заорал:
- А бригадир ваш?! Бригадир ваш где?!
- Болеет, наверное… - произнес кто-то.
- Ах, боле-е-ет! – злобно протянул Баранов. – Не болеет он! Улицы метет! Посажен на пятнадцать суток! Вы что не знали?!
- Не знали, - ответил я, изобразив невинность.
- Не знали они!.. Мне-то что делать теперь?! – парторг возбуждался всё сильнее. – Вот поступит бумага из милиции…
- Так плюньте на ту бумагу, - неосторожно посоветовал я. – Напишите, что нарушитель понес наказание. Точка.
- Не учи меня! – заорал Баранов. – Сопляк! Это преступление! Он должен быть наказан! Партбилет отобрать надо у него, чтобы другим неповадно было!..
- Ну, заберете вы билет… - я тоже начал возбуждаться. – Что он без билета хуже работать станет?
- Что ты понимаешь, пацан!? – Баранов покрутил палец у виска. – Членство в партии это – ого-го! Теперь его не выпустят в турпоездку за рубеж! Его не поставят в очередь на улучшение жилищных условий!! Его фотографии не будет на заводской Доске почета!!! И премию по итогам работы за год он не получит, однозначно…
Я хотел было возразить, что Паша никогда не рвался в загранпоездки. Что у него отличная квартира и другая ему без надобности. Что ему плевать на Доску почета, а по итогам года премии раздает не Баранов, а директор. Однако, поразмыслив пару секунд, я решил оставить всё это при себе. Как говорится, не дразни индюка… Мои электрики тоже молчали. Баранов постоял, ожидая от нас какой-нибудь реакции, не дождавшись, тряхнул бородкой и пошел прочь.
*
Отбыв срок наказания, Паша вернулся на свое рабочее место внешне спокойным, словно ничего страшного не произошло. Но в его движениях, в выражении лица, в речи я замечал некоторую подавленность, угнетенность. Страдал, конечно… Таким он и отправился на партсобрание - Баранов настоял, чтобы оно состоялось немедленно, всего через три дня после возвращения Паши. Будучи в то время кандидатом в члены партии, я тоже обязан был присутствовать там, и на этот раз пошел без принуждения, чтобы поддержать старшего друга.
- Наш товарищ, - парторг Баранов, стоя перед коммунистами цеха, говорил с особым пафосом, - позволил себе совершить непозволительный проступок. Вот документ, который мы получили из милиции, - он помахал листом бумаги. – Нам сообщают, что наш товарищ, находясь в нетрезвом состоянии в общественном месте, оскорблял патрульных нецензурной лексикой и даже угрожал кулаком! Такое поведение нашего товарища бросает тень на всю цеховую партийную ячейку, скажу больше – на всю нашу партию! Не имеет права настоящий коммунист вести себя так по отношению к тем, кто охраняет порядок в нашем городе! Встаньте, товарищ! В первую очередь вы должны попросить прощения у товарищей по партии, ну же!
Паша, посаженный в первый ряд, медленно поднялся и повернулся лицом к собранию. Своей фигурой он заслонил парторга, поэтому сделал шаг в сторону.
- Что же вы молчите? – парторг изобразил крайнюю суровость. – Просите прощения!
- А за что я должен извиняться? - сказал Паша, глядя прямо перед собой. – Ничего плохого я не делал. Просто выпил маленько и шел себе домой. И никого я не бил кулаком. Слова – да это было. Но милиция начала первой. Они обидели меня, я ответил. Потом они поволокли меня в машину силком, так что я мог толкнуть ненароком …
- Наша милиция добросовестно охраняет порядок в городе, - с особой значительностью провозгласил Баранов. – Наша милиция, товарищи, никого не наказывает зря. А наш товарищ не осознал тяжести своего проступка, не чувствует за собой вины! Такие люди не имеют права оставаться в рядах нашей партии! Кто хочет высказаться, товарищи?
Собрание ответило тяжелым, напряженным молчанием. Я огляделся – все сидели, опустив головы. Я поднял руку.
- Ага! – сказал Баранов. – Вот наш юный сотрудник. Пусть даст оценку поведению своего наставника.
- Верно, Павел Алексеевич, обучал меня, - начал я. – От него я узнал много вещей практически полезных. Этому не учат в институте, и я благодарен Павлу Алексеевичу… Вот вы назвали его «товарищем». Я считаю, что товарища надо поддерживать, а не наказывать в дополнение к тому наказанию, которое он уже получил. Тем более… ведь все мы знаем, как милиция ловит клиентов для вытрезвителя…
- Вы не понимаете! – перебил меня парторг. – Вы не хотите понять, что поведение члена партии должно быть образцом для всех граждан!
- А разве он не ведет себя образцово? – рискнул я спросить. – Все знают, что Павел Алексеевич специалист высшего класса, что наша баскетбольная команда благодаря ему занимала первые места в соревнованиях…
- Былые заслуги! – закричал Баранов. – А теперь вот он пьянствует, в нетрезвом состоянии появляется в общественных местах, да еще и оскорбляет сотрудников милиции!
Я поднял голову – собрание молчало, все сидели, опустив глаза. Может и не безразлична им была участь Паши, но выступить против парторга никто не решался. Баранов произнес еще несколько фраз о том, что наказание должно быть максимально суровым, и поставил на голосование вопрос об исключении Паши из партии. Результаты голосования: половина присутствующих – за, один (это я) – против, остальные воздержались.
*
Боюсь утверждать, что повлияло именно это событие… Но месяц спустя Паша угодил в больницу с сердечным приступом. Отлежал там три недели и здорово исхудавший с бледным лицом вернулся в цех. Не надолго, поскольку врачи рекомендовали пройти реабилитацию в санатории для сердечников. Паша внял советам медиков, взял отпуск и уехал в санаторий на берегу Финского залива. Через месяц, обретя там потерянные килограммы и здоровый цвет щёк, он снова появился в цехе.
- Надо обмыть возвращение бригадира! – дружно сказала команда электриков. – Давайте, как всегда, в пятницу!
- Не, ребята, - серьёзно ответил Паша. – Теперь без меня. Профессор в санатории предупредил, что мои проблемы с сердцем никуда не делись. И если я хочу пожить еще малость, мне надо отказаться от спиртного. Напрочь. И выполнять кучу предписаний – он целый список составил.
- Так ты же не сдержишься! – я кивком указал на команду. – Как это – мы будем отмечать что-то, а ты в стороне?!
- Я-то? – переспросил Паша. – Ну, если хочу жить - а пожить мне ещё хочется – я справлюсь.
И нам пришлось убедиться, что слово Пашино тверже фарфоровых изоляторов, а воля к жизни непоколебима. Нет, он не избегал наших застолий – дней рождения, свадеб, крестин, но не позволял себе даже глотка спиртного, чокался соком. Это вначале напрягало всех нас, однако со временем привыкли. Ежедневно в течении часа Паша занимался специальной гимнастикой. Не сидел снами за костяшками домино в обед, а отправлялся в столовую, чтобы полноценно и не спеша поесть. По вечерам гулял с супругой в городском парке… А мы наблюдали за этими переменами с удивлением, восторгом и завистью. Другим человеком стал наш Паша!
Шли месяцы, приближалась новая весна. В один из последних дней февраля в нашу мастерскую снова пожаловал нежданный гость – парторг Баранов. Мы уже прибрались в конце рабочего дня, оставалось минут пятнадцать чтобы посидеть, поболтать, именно этим мы занимались. Баранов обвел нас глазами и остановил взгляд на Паше.
- Надо поговорить, Павел Алексеевич… - произнес он нерешительно. Выйдем на несколько минут.
- Мне не о чем с вами говорить, - мрачно сказал Паша. – Но если вам нужно что-то сказать мне, говорите здесь.
Парторг колебался. Гримаса неуверенности застыла на его лице, даже вздернутая бородка как-то поникла.
- Видите ли… - наконец решился выговорить Баранов. – В министерстве составляют списки на награждение. Ордена, медали… На наш цех выделен орден Красного Знамени. Высокая награда, вы знаете. Так вот, директор завода сказал, что достойнее вас, Павел Алексеевич, кандидата не найти. Но есть загвоздка… непременное требование к кандидату на награждение. Он должен быть членом партии. Я вижу… все мы видим, что вы в корне изменили свое поведение… подаете пример молодым рабочим… Мы… я предлагаю вам написать заявление с просьбой восстановить вас в рядах нашей партии… А?
Мы молчали, уставившись на Пашу. Он оставался сидеть, как сидел, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
- Так что скажете, Павел Алексеевич, - парторг терял терпение. – Идем ко мне в кабинет заявление писать?
Паша медленно поднялся, вышел из-за стола и, не говоря ни слова, поднес к поникшей бородке парторга увесистый кукиш.
*
Сейчас Паше пошел восемьдесят третий год. Он жив-здоров. А партии нет. Преставилась. Давно.
                Декабрь, 2023
Авторский перевод с эсперанто