Столпники летучие мыши 17

Прекрасный золотистый конь тихонько подал голос и уткнулся мордой Новгородцеву в ладонь. Перебирая тонкими ногами, он вдруг неистово мотнул головой и, как янычарской плетью, подстегнул себя хвостом. Серебряная узда рассыпчато зазвенела.

Долгожданный аргамак задрожал, заплясал перед Столпником нетерпеливо, ударил копытами, оскалился и раскатисто заржал, вкладывая в свой призывный вопль нетерпение и огненную страсть. Он скосил дикий глаз на богатыря и протрубил на всё подземелье: «Доколи мне дожидаться?! Час пришёл! Айда биться с вражьей силой!
 
Одним прыжком Семён вскочил в расписное седло, поднял коня на дыбы, схватил на лету блистающий, как молния, меч и, высоко подняв его над головой, поскакал по небу через тёмные леса, крутые горы, быстрые реки в Разумихино – биться со змеищем…

– Ну, чего ж ты замер? Что ли оробел? Заходи, тут они рядком лежат, –Светозар выставил вперёд сразу два фонаря. Хранилище ярко осветилось.
Семён «спустился на землю» и проковылял на ватных ногах к стенду, где под музейным стеклом лежала облезлая распяленная лошадиная шкура. Подле неё, дыша на ладан, покоилась длинная ржавая железяка.

– Что это?

– Не признал? И правда, нелегко в этих древностях разглядеть славные регалии войска русского. Последнего буланого коня ещё в Великую Отечественную фашисты задрали на мясо, когда драпали из Сталинграда.

Государь подышал на стекло, протёр его расплющенной лапкой, точно вихоткой*, любовно вгляделся в реликвии, нежно улыбнулся.

– Меч настоящий – богатырский. На ржавый клинок не обращай внимания, гляди на рукоять. Видишь, – она вся в драгоценных каменьях. А это явный признак высокого статута. Ножны, правда, утеряны, но сохранилась надпись на эфесе: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет». Ухаживали со всем тщанием…

– Это что такое. Неужто затем я в огне горел и в воде тонул, чтобы?.. – заклокотал Столпник, таращась на музейный хлам, как безумный. Ярость воина быстро вскипала.

– …содержали при надлежащей температуре, венканалы прочищали дважды в год, поддерживали необходимую влажность.

В подтверждение папенькиных слов Мара вынула из рукава крошечный пулевизатор и трижды пшикнула. Водяная пыль немного Семёна охладила. Светозар засиял, улыбнулся во всю ширь, точно грудничок, не стесняясь содержимого рта, и широким жестом пригласил всех присутствующих насладиться предметом общенародной гордости.

– Старались, как могли, сохранили в лучшем виде. Я предчувствовал, что нашему спасителю захочется взглянуть на армейские атрибуты прошлого. Не хотелось ударить в грязь лицом.

Мара, силачи и сёстры неспешно окружили стенд, точно гроб с покойником, вгляделись в достославные останки. Семён всплеснул руками, заголосил по-бабьи:

– Ой, горе-горюшко! Пропала моя буйная головушка! Нет мне жизни без коня и самосека! С чем на врага пойду?! Как змеище изведу?! За что мне это наказа?..

– Как с чем? Неужто не знаешь? – монарх посерьёзнел. Все уставились на Семёна. Тот смолк на полуслове.

– Не-а.

– В священной книге сказано, что оружие у тебя внутри. А точнее, в сердце. Так что, если будет твоя воля, можешь горам приказать, и они придут к тебе поклониться.

Семёну тут-же загорелось проверить на деле силушку богатырскую, взять, да и сдвинуть с места валун вместе с реликвиями. Он свёл брови и лихо щёлкнул пальцами по примеру Светозара. Внутренний голос жалобно отозвался: «Не искушай Господа твоего». Но было поздно. Постамент, треща по швам, оторвался на три вершка от основания, повисел и рухнул. Разбитое стекло посыпалось, оголяя останки.

Зелёные люди, исключая царя, задрожали перед силушкой богатырской, бухнулись на колени и уткнулись головами в пол, прикрыв затылки руками. Монарх посерел. Фру схватила любимого за руки, ища его взгляда, вспыхнула, что алый цвет.

– Я же говорила! Твой кристалл… Он созрел, и ты теперь несокрушим!

Лили обошла постамент, осмотрела места разломов и, наконец, поверив собственным глазам, посчитала нужным дать медицинские рекомендации.

– Теперь главное, – поддерживать в организме хороший уровень витальности. Для этого необходимы: здоровый образ жизни, отказ от вредных привычек и правильное питание. Кстати, сегодня мы ещё ничего не ели.

***
Заздравные чаши грянули: раздался грохот столкнувшихся вагонов. На той самой площади, где три часа назад русичи встретились со спасителями, расплескался широким морем царский пир. Пришли все от мала до велика. Луны, вися над широкой скатертью, во всей полноте освещали всенародную радость. Братья по-простому восседали и возлежали на доломитовой плите вокруг накрытого «стола». Один за другим звучали торжественные тосты.

– Да здравствует спаситель рода человеческого! Ура!

– Да здравствует наш славный государь Светозар Третий! Виват!

– Да будут здоровы и счастливы наши дети и дети наших детей! Быть добру!
 
– Да свершится обещанное Царём Небесным! Аминь!

Жёлтые глаза горели таким хмельным огнём, что затмевали невинно-белое сияние ночных светил. Однако в бокалах не было ни капли спиртного. Ничего другого, кроме родниковой влаги, изумрудные люди не ведали ни в будни, ни в праздники.

– Интересный вкус у этой водицы. Напоминает берёзовый сок, – Лили только лишь
пригубила содержимое кубка. Таинственная жидкость не внушала ей доверия.
 
После того как Светозар показал друзьям цех по производству пищевых полуфабрикатов, у девушки едва не испортился аппетит. Повара, припудренные белой пылью, выращивали, потом высушивали и, наконец, перетирали жерновами в труху опарышей. Каменные чаны были до краёв наполнены этим добром. Сквозная щель в стене служила печью, где на тлеющих углях выпекался хлеб. Друзья нисколько не удивились, когда узнали, что наиважнейший русский продукт подземные жители готовят из червячной муки с добавлением моха, толчёных ракушек, процеженного ила и прочей гадости. Ничего не поделаешь, – природа подземельцев требует своего.

Специфический приторный запах чуть-было не вывернул старшую на изнанку, и она ринулась к выходу, наплевав на дипломатию. Светозар великодушно избавил друзей от тошнотворного зрелища и провёл в соседнюю пещеру. Тут их глазам предстала лаборатория, где проводились селекционные опыты над немногочисленной подземной флорой и фауной. Над ёмкостями всевозможных размеров колдовали четверо строгих служителей науки. При появлении царской делегации они почтительно поклонились и выстроились под стеночкой. Владыка задумчиво поскрёб за ухом и указал на пенящуюся в бутовых резервуарах зелень и умбру.
 
– Приходится бороться с цингой, рахитом и прочей пошестью. Нехватка витаминов, знаете ли… А что, мил человек, дала черепаха беспанцирное потомство?

От стены отделился руководитель группы микробиологов и, заложив руки за спину, доложил.

– Так точно, государь, Ваше задание выполнено. Живородящая красноухая черепаха вчера произвела пятьдесят малышей. Все живы и чувствуют себя хорошо. И все без малейшего признака ороговелости, даже клюв отсутствует.

– Ого! Отличный результат.

Светозар и его спутники заглянули в аквариум, где кишели голые, как суточные крысята, новорожденные черепашки.

– Поздравляю с научным достижением. Половину приплода немедля отправьте на кухню. Благодарю за труд.

Учёные подобрали животы, стали по стойке смирно – ноги вместе, руки по швам, равнение на середину, – и рявкнули во всю мощь лёгких:

– Служу России!

– Вольно. Вас ожидает щедрая награда. Завтра же отправляйтесь с вашими семьями в трёхдневный отдых на берегу озера. Хотя…

Светозар приподнял брови, поджал губы и на секунду застыл. Он не был уверен, что завтрашний день русичи проведут в подземелье.

Лили алчно сверкнула глазами. Всё профессорское нутро зазудело от желания сделать что-нибудь этакое. В голове застряла предательская мысль: «Вот бы остаться в этих катакомбах хотя-бы на пару месяцев, отвести душу прямо сейчас, а не в каком-то призрачном прекрасном будущем. Может быть там никаких лабораторий не будет: станем питаться святым духом. И моя мечта полетит коту под хвост. Н-н-нда-а-а…»

Пиршество быстро набирало обороты. Юные девы с просветлёнными до оливкового цвета лицами прошествовали цепочкой вокруг сообщества. Почти изящно они пронесли на кончиках хвостов неподъёмные мраморные подносы. Были поданы традиционные национальные блюда: вяленые рыбины, маринованные водоросли, солёные грибы, печёные улитки, варёные раки, тушёные пиявки, черепашьи шашлыки и нарезной хлеб из опарышей. Кисло-сладкий консервированный соус из мякоти гигантского паука, застрявшего по весне у входа в шахту, подавался отдельно. В центре возвышался цветочный пирог из водяных лилий. Миниатюрными горками лежала соль. Уж чего-чего, а этого добра было в избытке. Её добывали лабораторным путём из сталактитов.

Государь, пересиливая шум веселья, прокричал в уши визитёрам:

– Гости дорогие, не побрезгуйте, отведайте берёзового сока! Он настоящий! Наши разведчики по ночам добывали его на поверхности! Там!

У Семёна глоток камнем встал в горле. Слёзы чуть-было не брызнули в бокал. Он представил, как лихие ребята поднимаются по вертикалям наверх, цепляясь за каменные выступы когтями. Как ползут среди развалин города. Невдалеке притаился паук. Он расставил сети и дожидается добычи. Страшно подумать! Добры молодцы дерзали, чтобы напоить его свежим соком. Завтра он пойдёт на ратный бой ради них, ради всего народа. Одним махом Столпник опрокинул кубок, вгляделся в счастливые лица мирян с жалостью и человеколюбием…

Лили старательно заполнила пробелы между диковинными кушаньями нормальной человеческой едой. Горячие щи, блины и пироги всех мастей, вареный картофель в масле, жаркое, заливное, студень, пельмени, фаршированные перепёлки, компоты, квасы и, конечно, сладости для детворы. Малышня быстро распробовала угощение и в одну минуту расхватала конфеты, пирожные, зефир, мармелад и шоколад. Но их родители и бабки с дедками долго принюхивались и присматривались к изыскам кулинарии. Они только лизнули всего по чуть-чуть, так и не осмелившись наесться до отвала. А вдруг приключиться желудочно-кишечная неприятность? Выйдет конфуз.

Фру прислонилась к плечу любимого. Всеобщее веселие не трогало её. Аппетит и настроение отсутствовали, на душе скребли кошки. По негласной договорённости она и Столпник вдвоём отправятся в Разумихино сегодня же после застолья. Или завтра рано утром. Недобрые предчувствия запускали в душу когти. Было до слёз грустно, возможно от того, что Межгалактическая миссия выполнена: финальная точки достигнута. Они здесь, в Тридевятом царстве, Тридесятом государстве, в стране, которую, хоть ты тресни, не найти ни на одной карте мира, а только лишь в русских народных сказках. Труднодостижимая цель – конь и меч – оказалась ещё более призрачной, чем можно было ожидать. Но каков результат!
 
В те дни, когда её горячо любимый Семушка звался Симеоном Неправедным, когда сидел он сиднем в подвешенном состоянии между небом и землёй, жевал свою просительно-молитвенную жвачку и думал, что кто-то другой, но только не он, должен сразиться со змеем, – уже тогда ему был предопределён путь, полный испытаний. Теперь он не тот жалкий отрёпыш, который самом себе не хозяин. Не тот, застрявший в непрошибаемом коконе червь-буквоед, что не мечтает о крыльях. Теперь он – воин, преисполненный несокрушимой силы и воли.
 
С самого начала вера в него была её религией. Горячее чувство возникло ниоткуда, как неопалимая купина. Когда она швырнула в голодающего крысиным детёнышем, то вместе с живым шерстяным комком сбросила в руки послушника и своё сердце. И теперь её жизнь принадлежала русскому деревенскому парню, который нежно её любит, не зная о ней ровным счётом ничего, кроме имени.

Лин Эн захотелось утонуть в прошлом, в радостном детстве, когда все были живы, когда священное слово «кхмеры» ещё не осквернилось кровавым придатком «красные». Вот она в изящном столичном доме с террасой, нависшей над оживлённой центральной улицей. Уютное родительское гнездо всегда наполнено весёлым шумом. Мама – юная, неугомонная, красивая, как весна, быстроногая, как лань, всегда везде поспевающая, всегда в неиссякающих заботах о шестерых детях. Отец – переводчик в правительственном дипломатическом корпусе. Ежедневно он приносит домой новую сказку на английском языке. Вечерами дружная семья собирается вместе и, усевшись кружком на кантаэль*, заворожённо слушает его переводы…

Папина повседневная доброта была такой же врождённой, как две макушки на голове, карие глаза и оттопыренные уши. «Дети, я хочу, чтобы вы любили друг друга», – сказал он перед тем как двое демонов в клетчатых косынках на шеях и с калашами в руках повели его убивать. Рисовые поля, овощные плантации, воды Меконга не взволновались. Если бы звёзды упали с небес, узники трудового лагеря даже и голосу бы не подали. Ничего не изменилось, вечерняя тишина не была нарушена. Молчаливые, измождённые до смерти рабы, кто ещё оставался в живых, лежали безучастно на бревенчатых полах в домишках без стен.  Перед тем как провалиться в болезненное забытьё, они отдавали свой последний взгляд дырявым бамбуковым крышам, чтобы назавтра, проснувшись, пасть на полях или в джунглях во имя процветания революции.

Отец обернулся. Его непобедимо доброе лицо последний раз улыбнулось. Джунгли сомкнулись и утащили «врага народа», как и миллионы других камбоджийцев, в пучину смерти. Спустя полчаса топор вонзился прямо между двумя макушками в голову дипломата, и он упал с раскроенным черепом в смердящий, заваленный трупами ров. Пуля осталась сэкономленной во благо равенства и братства.

А в это время ночь укрыла лагерь сном. Луна, увязая в скорби, медленно двигалась в бездонной тьме и заглядывала в лица живым трупам. Эн долго смотрела в заросли леса, точно в пропасть. Мать, истлевшая до основания, лежала на грязной циновке в окружении детей и тихо уходила следом за мужем. Казалось, утро никогда не наступит. Когда оно, всё же, пришло, то вместе с ним явились две стриженные коммунистки. Они погнали окриками и ударами прикладов Лин Эн с братьями и сестрами в школу бойцов за победу революционной Кампучии*. Годовалая малышка осталась лежать на груди умирающей мамы…
 
… Неожиданно площадь онемела. Это было так внезапно, что пришельцы, заподозрив неладное, вскочили, готовые биться с неприятелем. Став в оборону спина к спине, они ощупали взглядом каждый каменный выступ, за которым мог прятаться враг. Но когда увидели на переднем плане площади детей мал мала меньше, выстроенных в три шеренги, и с ними училку удивительно ядовитого оттенка, то поняли, что тревога напрасна. Народ напряжённо ожидал начала выступления.

Тётка шагнула вперёд и завопила отчаянно, как девчонка, потерявшаяся в лесу:

– Павел Чесноков! Херувимская песнь! Исполняет детский хор «Слава России»!

Дамочка неуклюже поклонилась перед удивлёнными друзьями. Дети последовали её примеру: хвостики вздыбились и опустились. Визитёры прыснули в кулак. Но, когда раздался первый чистый, точно горный хрусталь, акапельный обертон, троица оцепенела. Дыхание перехватило, ноги подкосились, и друзья медленно и заворожённо опустились на свои места.

Хоровичка магическими жестами восточной танцовщицы как бы вытягивала из детских гортаней тонкие, прозрачные, небесной красоты звуки. Все замерли опоённые волшебством. Неосязаемая воздушная благодать лилась через уши внутрь, властно и весомо вытесняя всю до капли скверну.

Регентша без устали вращала руками: то растягивала перепонки, то изгибала сомкнутые пальцы. Она раскачивалась, как маятник вперёд-назад, шевеля мускулами лопаток. И если бы не её змеиные телодвижения, то могло бы показаться, что реальный мир закончил своё существование, и все присутствующие, наполненные по самую макушку божественным бальзамом, уже улетели в рай.
 
Пение закончилось, и воцарилась абсолютная тишина. Никому не хотелось спускаться на землю в реальность подземелья. Только через минуту, когда хористы удалились, протопав гуськом на задний план, и уселись у скатерти, раздались ликующие вопли и аплодисменты.

Концерт продолжился. По очереди выходили местные поэты и чтецы. Один мальчик долго декламировал «Слово о полку Игореве», и никто не смел его прервать. Танцоры в русских национальных костюмах лихо отплясывали камаринскую, гусляры наяривали от души.  Скрипач играл каприсы Паганини, трагично раскачиваясь берёзой на ветру. Самодеятельный молодёжный театр показал сценку из школьной жизни. Детский хор выступал ещё несколько раз. Снова и снова родители умывались слезами умиления. В заключении концерта Светозар воззвал к обществу взволнованным срывающимся голосом:
 
 – Друзья, товарищи, мои верные подданные! Многие годы мы с вами верой и правдой служили Всевышнему. Что есть мочи мы боролись со змеиной кровью в наших телах, отмаливая грехи дедов и прадедов. Иешуа приходил к ним дважды. Ушами они слышали божье учение, глазами видели чудеса, но, как были жестоковыйными, так и остались. Мы же, – те, кто никогда не видел ни чудесных исцелений, ни воскрешений, ни умножения хлебов, остаёмся верны и Сыну, и Отцу, и Духу Святому. Веками мы сохраняли русскую культуру, правдиво преподавали потомкам историю нашей горячо любимой Родины. Мы верили, что звезда новой жизни воссияет, и гнёт подземелья падёт. Милостивый Бог услышал наши молитвы! Воздадим славу Отцу Небесному за спасение, которое Он послал нам в лице светоносного воина!

В этом месте государь зарыдал, как дитя, облапив матовыми перепонками лицо. Нервы властителя сдали, – сегодняшний день всех потряс. Народ отстранился от пиршества и, пав на колени, принялся истово молиться. Прозвучало «аминь», руки взлетели в едином крестообразном жесте, лбы прильнули к площадному камню. Столпник поднялся, запылал очами.

– Братья и сестры! Да возвернётся род людской к первородной силе и впредь не будет погнушаем! Клянусь биться с гадом до победного конца!

Тут началось нечто невообразимое. Народ вскочил и, сметая хвостами стаканы и тарелки, кинулся к спасителю. Не стесняясь наготы, граждане горячо прижимали благодетеля к холодным шершавым животам, тискали и обцеловывали. Потом подняли его на руки и принялись качать, подбрасывая высоко вверх, точно мяч. Они так разошлись, что пришлось спасителя от их нечеловеческой силушки отбивать. Государь прикрикнул на россиян, и те отхлынули. Столпник, помахивая на прощание рукой и расправляя примятую грудную клетку, удалился опочивать в сопровождении Фру. Лили испарилась.
***
Бессонные рыбы резвились, выпрыгивая из воды; их тихий плеск убаюкивал. Но донные прожекторы нещадно лупили по глазам. «Ишь как разошлись. Горят не хуже солнца. Нет у них, видать, ни дня, ни ночи» –сладко зевнул Семён, растянувшись у воды, и приладил над глазами козырёк-ладонь. И в ту же секунду яркий свет улёгся, остались только тонкие фитильки ночников. Озеро и берег погрузились в полумрак. Молодец нисколько этому не удивился, только вспомнил, что лежать придётся на голом камне: нечего и под голову положить. Он даже не успел пожалеть о рюкзаке, забытом на пиру, как вдруг обнаружил под собой пуховую перину, а сверху – лебяжье покрывало.

По внутренним часам Семён определил девять часов вечера: день прошёл, надвигался сон. Фру лежала рядом, утопая в перине, свернувшись бубликом и положив под голову ладошки, как в детстве. Синеватая бритость почернела: волосы за пяток дней отросли и перестали колоться. Семён, прильнул животом к острому позвоночнику, обнял щуплые плечики, прижался губами к тёплому родничку. «Спи, любушка, набирайся сил. Чай, умаялась бедняжка. Ишь, как отошала-то. Ну, это ничего: были б кости, а мясо нарастёт. Не сегодня-завтра аспида вместе с приплодом я зничтожу. А тады сыграем свадебку и заживём в ладу и любови. Домик справим у подножия горы, обонпол* речки, поблизу Разумихина. Вот бы поглядеть, что там нынче деется?»

И только он об этом помыслил, сразу же увидел свою деревушку всю, как есть. Она лежала в руинах. Лишь обгорелые печные трубы торчали над землёй, подобно перстам пророков. Вороний грай и собачий вой оглашали пепелище. Село сгорело подчистую. В округе никого. Вдруг Семён заметил слабое шевеление. Маленький пятачок обугленной земли приподнялся. На поверхность вылезли двое вурдалаков. Приглядевшись, парень узнал в чумазых лохмачах деревенских мужиков. Стараясь не греметь, они осторожно прижимали к себе вёдра, как если бы несли в руках новорожденных младенцев. Крестьяне бесшумно и с оглядкой ринулись в сторону разгромленного журавля*. Столпник запечалился.

Он моргнул, и декорации сменились. В змеином логове, позвякивая цепью, медленно слонялась от стены к стене бледная, как тень, Марфа. То ли от голода, то ли от страха девичье лицо было обескровлено, синюшные губы дрожали, а ясные глазоньки стали чернее омута. Дочь пасечника покосилась на яичную кладку, перекрестилась и тихо заплакала. В нише на перекладинах висели какие-то пугала с оскаленными черепами. Вид их поразил Семёна в самое сердце. Он пригляделся, догадался, что это украденные змеем девы и почувствовал в себе силу оживить их одним прикосновением руки. От болезненного чувства жалости Столпник застонал и крепче прижал любимую к сердцу.
 
Он увидел, что Марфа перестала плакать. Она изо всех сил упёрлась руками в камень, намертво придавивший не только собачью цепь, но и всю её христианскую душу. Пыхтя и рыча, она то тянула привязь, упершись ногами в ямку на валуне; то пыталась раскачать громадину тонкими ручонками; то толкала её плечом. Махина не сдвинулась и на вершок*. Не удержавшись на ногах, бедняжка шлёпнулась, как лягушонок, поднялась, не отряхивая замызганного сарафана, и плюнула на ещё не вылупленных змеивичей. На всех сразу. Это Столпника развеселило. Он тихонько хохотнул и закрыл глаза…

… и увидел себя подле алтаря в белой шёлковой рубахе, счастливым до бесконечности. С ним плечо к плечу Фру, – взволнованно-бледная, но сказочно красивая в раззолоченном багряном сарафане, с венчальным венком на голове, ясноокая, чернобровая, нежная, как утренняя роза, пульсирующая, как звезда, распахнутая перед счастьем длиною в жизнь. Порфирий в серебристом стихаре строго читает псалом. А сам нет-нет, да и взглянет на невесту, да и улыбнётся в бородёнку. Уж так хороша девица, что глаз не отвести.

В монастырскую церковку всё прибывают прихожане. Уж набилось их – не продохнуть. Всем охота посмотреть какую красавицу-жену отхватил себе непутёвый Симеон Неправедный. Чернецы украдкой выглядывают из-за спин, смотрят как брат надевает обручальное кольцо на дрожащий пальчик. Новгородцев смотрит во все глаза на суженую и видит, как вспыхивает она алою зарёй. Неожиданно церковные витражи темнеют, мерцает паникадило. Огни свеч вздрагивают, трепещут и вдруг гаснут. Ох, не добрый знак. Незнамо откуда врывается ветер. Аналой складывается, точно крылья у подстреленной птицы, и обрушивается на пол.

Гости озираются. Проносится ропот. Церковь быстро наполняется могильной тьмой. Удушливый страх сдавливает тисками каждую душу живую. Народ бросается к выходу, теснится, кричит. Порфирий размахивает крестом, точно боевым мечом. И вдруг! Стена разверзается. Через алтарь врывается быстрая, как молния, мощная, как таран, с когтями острыми, как серпы, убийственная лапа дракона. Она хватает невесту и…

*вихотка – старая тряпка для шорканья тела в бане.
*кантаэль – традиционный тканый камбоджийский коврик, изготовленный из пальмы или тростника.
*Кампучия – название Камбоджи в годы правления Пол Пота.
*обонпол – на другой стороне.
*журавль – колодец с особым подъёмным механизмом, называемым журавлём.
*вершок – старорусская мера длины, равная длине фаланги указательного пальца.