На горной тропе

     Закончив производственную практику на руднике Адрасман, я с Верочкой и сокурсник Миша Матвеев решили продолжить учебу в Средне - Азиатском индустриальном институте в Ташкенте, т.к. наш институт в Ленинграде был эвакуирован в тыл.

     В марте 1942 года мы втроем уехали в Ташкент и поступили на  горный  факультет  Средне-Азиатского  индустриального института (САИИ, ныне ТашПИ). Но получилось так, что при выезде я не снялся с воинского учета в Таджикистане, поэтому меня не поставили на воинский учет в Ташкенте, и предложили поехать обратно на рудник и в военкомате поставить в моем воинском билете штамп о снятии с учета. Так мне пришлось вернуться на рудник в Адрасман. А время было тяжелое. На фронте шли упорные бои, а в тылу исчезли продукты и их выдавали только по карточкам. Наступило голодное время, а жили мы только на студенческую стипендию.

     На поезде до станции Ходжент, а затем на рудничном грузовике я добрался до Адрасмана и остановился на ночлег у главного геолога рудника Николая Даниловича Морозова, очень хорошего специалиста, многому меня научившему, а самое главное, очень доброго и отзывчивого человека. Как выяснилось, инспектора от военкомата на руднике не оказалось и мне ничего не оставалось, как самому добираться до военкомата, который находился в горном селении  райцентра  Ашт  в  75  километрах  Адрасмана  по автомобильной дороге.

     Транспорта в то время от Адрасмана в сторону Ашта не было (ни автомобильного, ни гужевого) и вообще сообщение практически прекратилось, т.к. местность была пустынная, почти не населенная;
попутчиков мне никаких не нашлось. По дороге был только один кишлак Долоны в шести километрах от рудника. Путь можно было сократить на пятнадцать-двадцать километров, если идти горной тропой.

     Надо сказать, что для меня, прожившего в Ленинградской области в равнинной местности, поход в горы в одиночку да еще ночью представлялся нереальным, страшным и опасным. Даже днем, среди высоких гор и скал, чувствуешь себя иногда неспокойно, а уж ночью и говорить нечего. Все время кажется, что за каждым поворотом или скалой тебя поджидает что-то необъяснимое. Но в последующем оказалось, что все это дело привычки, которая приобретается с годами. Со временем мне даже понравилось быть в одиночестве с природой. Существует пословица: "глаза боятся, а руки делают", так и у меня получилось. Времени было мало, и я решил идти прямиком по горной тропе.

     Посоветовавшись и выслушав от товарищей напутствия, взяв скудный провиант на дорогу, я бодрым маршем днем вышел в поход. Был теплый солнечный майский день, еще не жарко, горный воздух свеж, и дышать было легко. Миновал кишлак Долоны. Тропа стала поворачивать влево и углубляться в горы, а Сыр - Дарьинская долина, которая была видна справа далеко внизу, постепенно начинала исчезать. Рельеф тропы, который вначале был слабо волнистый, перешел в более крутые подъемы и спуски. Первые десять километров пути прошли сравнительно легко  и незаметно. Я любовался природой и красотами горного пейзажа, которые я полюбил, как только попал в горы и в которых провел большую часть своей жизни. Через пятнадцать километров пути тропа углубилась в горы настолько, что скалы окружали меня со всех сторон. Солнце начало клониться к закату и от скал появились обширные тени. На всем пути я не встретил ни одного человека, тропа была безлюдная. Растительности никакой не было - все было выжжено солнцем. Около тропы я подобрал кем-то брошенную палку и теперь в походе чувствовал себя более уверенно. Впереди по ходу, слева виднелась большая скала. Она возвышалась над своим подножьем примерно на четыреста метров, но до нее еще было километров пять. Я присел отдохнуть и стал рассматривать скалу и дорогу к ней. Она была огромная, таинственная и на ней было много каких-то белых пятен. Только потом, когда я стал приближаться к ней, я понял что это за пятна. Над долиной, в которой я находился, в воздухе кружилось много птиц. Это были крупные орлы - беркуты с характерным звонким, орлиным  криком, напоминающим всему живому миру, кто тут хозяин.

     Отдыхал я недолго и скоро почувствовал, что стало смеркаться. Я встал и заспешил. Сумерки длились недолго, и вскоре наступила южная, летняя, темная ночь. На небе высыпали мириады звезд, но луны не было. Тропа стала угадываться только под ногами, а впереди ее не было видно. Потом глаза мои как-то привыкли к темноте, и я стал лучше различать силуэты холмов и скал. По мере приближения к той скале, которую я издали рассматривал, стали слышны гортанные крики птиц, которые становились все громче и я понял, что на скале живет большая стая орлов. Скала была отвесная и тропа шла в ее подножье, а белые пятна на скале были образованы от помета птиц, гнезда которых находились над этими пятнами. То, что мне предстояло поближе встретиться с орлами, меня нисколько не обрадовало. Обойти скалу подальше от гнездовья орлов не представлялось возможным. А главное я не знал ни их повадок, ни то, что какую опасность они могут представлять для меня. И эта неизвестность, естественно, тревожила. Было безветренно, стояла ночная тишина, слышны были даже хлопанья крыльев и крики орлов, устраивающихся на ночлег. Все это было непривычно, сковывало нервы, и я шел с большим напряжением. Мне казалось, что орлы могут на меня напасть за то, что я потревожил их своим присутствием. Я почувствовал облегчение только тогда, когда скала осталась далеко позади от меня, и утих гомон птиц. Я присел на камень отдохнуть и успокоиться, еще не зная, что впереди меня ждет более серьезное испытание.

     Миновав еще один перевал, стал спускаться в глубокую лощину. Вниз идти всегда легче, и я пошел широким шагом. Потом почувствовал, что иду слишком шумно, много шороха от моих ботинок и от отскакивающих из-под ног камешек. Невольно вспомнил, как меня предупредили, что в горах хоть и редко, но встречаются волки, которые нападают на отары овец. Встреча с ними не предвещала бы ничего хорошего. Поэтому замедлил ход и стал ступать более осторожно. Лощина перешла в довольно широкую протяженную долину, за которой начинался пологий подъем тропы на следующий перевал. И вот, когда до перевала оставалось каких-нибудь полкилометра, я впереди увидел какие-то темные пятна на земле. К тому времени небосклон немного посветлел, видимо, из-за гор скоро должна была взойти луна, и силуэты стали лучше различаться. Пройдя немного, я увидел на тропе и по бокам от нее спящих овец. Это ночевала небольшая отара примерно в сотню голов. Раз есть овцы, значит должны быть и сторожи, собаки-волкодавы. Это огромные мощные и злые псы с крупными клыками. Сердце мое замерло, а потом стало учащенно биться. Что делать? Я остановился. Пастух, наверное, тоже спит. Ведь если собаки меня сейчас почуют, они могут покусать и мне от них не отбиться... Много позже, лет через десять, был случай, когда зимой в горах на меня напали четыре таких волкодава и разорвали мой тулуп. Эти собаки боятся только ружья или крупного ножа. В то время был день и у меня за голенищем сапога был крупный нож и только когда я выхватил его и стал им размахивать, собаки от меня отстали, да к тому же и их хозяин стал отзывать. А сейчас была темная ночь, и у меня такого ножа не было, а была только палка, а палка собак этих только злит и они могут зубами своими выхватить ее у человека.

     Я стоял, как вкопанный, боясь шелохнуться, и обдумывал положение, в какое попал. Выход был только один - идти осторожно вперед, назад у меня пути не было. По крайнее мере, так мне тогда казалось. Я буквально на цыпочках стал подвигаться вперед, тщательно обходя каждую спящую на тропе овцу. Когда я дошел до середины спящей отары, то увидел метров в тридцати огромный камень, скатившийся со скал, и на нем сидящего человека. Состояние мое было жуткое - только во сне могло такое присниться... Приблизившись, я разглядел пастуха, который сидел на камне, поджав в коленях ноги и обхватив их руками. Голову он склонил на колени. Пастух спал. Это было около трех часов ночи. Озираясь, чтобы не пропустить собак, я приготовился к защите и отчаянному призыву к пастуху. Но собак около пастуха не оказалось, иначе бы они меня почуяли. Видимо собаки спали на периферии отары, охраняя ее. В пяти шагах я прошел мимо пастуха. То ли сон у него был крепкий, то ли я шел так тихо, что не разбудил его - не знаю, но мне очень повезло, и я вышел по тропе из отары. Ни овцы, ни собаки, ни пастух, никто не проснулся - видимо это судьба. До перевала осталось меньше ста метров, и когда я на него поднялся, то оглянулся. В это время из-за гор взошла серповидная луна и тускло осветила панораму местности, где лежала отара, которая на всю жизнь отобразилась в моей памяти. Быстро спустившись по обратному склону и пройдя около получаса, почувствовал страшную усталость. Найдя под скалой в стороне от тропы укромное место, я сел передохнуть и, видимо, уснул.

    Проснулся я, когда было совсем светло. Предстоял еще долгий путь, т.к. прошел еще только половину его. Но теперь было солнечно. Крутые и высокие горы я миновал ночью. Снова справа в тумане от меня появилась Сыр-Дарьинская долина. Тропа шла по небольшим холмам в подножье гор. Весь день я шел по ней. Раза три мне попадались навстречу местные путники на ишаках. Когда я спрашивал, сколько осталось мне идти до Ашта, они все отвечали, что осталось три километра, хотя оставалось еще пятнадцать, потом десять, а последний раз около одного километра. А у них все было три километра.

     В Райцентр Ашт (иначе его называли кишлак Шайден) я вошел около четырех часов дня. Пока добрался до военкомата, который находился по другую сторону кишлака, было уже около пяти. Подойдя к зданию военкомата, увидел военкома, который запирал дверь на замок и уезжал куда-то в район на несколько дней. Как его я не просил, чтобы он поставил мне открепительный штамп в военном билете, военком был неумолим, сказал, что будет через три дня, вскочил на коня и уехал. Отчаянию моему не было предела, я не только устал, но был и морально подавлен.

     Что делать, где ночевать и как питаться? У меня не было достаточно денег, чтобы прожить несколько дней. Сто рублей, которые были в моем кармане, ушли на то, чтобы купить 10 лепешек, небольших и тонких, как блин, спеченных из темной муки с зеленью (какой-то травой), заплатить за ночлег в чайхане и за зеленый чай. Спал я в чайхане на каком-то старом и грязном матраце, где много было всяких насекомых. Ночью это был не сон, а сплошное почесывание и вылавливание насекомых. Это был какой-то кошмар, можно было сойти с ума.

     Третий день я провел у военкомата, сидя под его дверью. Военком приехал под конец дня и сказал, что очень устал и пойдет отдыхать домой, а завтра утром оформит мне военный билет. Услышав такое, я с мольбой приступил к нему, чтобы сейчас же отпустил меня, а иначе я не выдержу. Но военком был неумолим. Вид у меня был, наверное, жалкий, измученный и кто-то из своих военкома, зная мои мытарства, уговорил его отпустить меня. Двери военкомата открылись, мы вошли в комнату, военком вынул из стола штамп, приложил его к моему воинскому билету, написал, что я снят с учета и расписался. На все ушло не более пяти минут. Как только земля носит таких  жестоких людей - слов не хватает...

     Попив в чайхане чаю, не теряя времени, я двинулся в обратный путь. Был я очень голоден, но откуда взялись силы? Обратный путь я шел в два раза быстрее. Тропа была известна. Но я шел как в тумане, как в каком-то забытье, ничто окружающее на меня не производило никакого впечатления. Я даже не помню, как я шел всю ночь, ничего не боялся и не чувствовал. Встречался ли я по дороге с кем-нибудь или нет, не помню; были ли у меня на пути орлиные гнезда, хотя тропа была та же самая; какая была ночь; была ли луна - ничего не помню. Единственно, что помню, так это то, что шел я очень быстро, а иногда бежал. Перед рассветом, изнемогая и пошатываясь, я набрел на какой-то дувал с глинобитной избушкой и проемами для окон и дверей. Мне показалось, что я заблудился. Силы мои кончились. В избушке было немного сена, на которое я прилег и тут же впал в забытье.

     Очнулся я от дикого крика ишака, который стоял за дувалом, и яркого солнца, жарившего меня своими лучами, прожигаю­щими через проем окна. Когда я вышел из строения, был солнечный день, и я увидел высоко в горах гору Адрасман-баши и в подножье его белые бараки рудника Адрасман. Оказывается, это я дошел до кишлака Долоны, и оставалось еще всего шесть километров.

     Через полтора часа я был уже на руднике. Н. Д. Морозов уже стал беспокоиться за меня. На следующий день, снабдив провиантом и деньгами, меня отправили в Ташкент.

     Эта ночная горная тропа стала одним из житейских экзаменов в моей жизни. Однако это был не первый, а второй мой поход в военкомат райцентра Ашт. Первый поход был на полгода раньше и менее примечателен, но и в нем были острые моменты, и происходил он от города Канибадама до райцентра Ашт поперек через всю широкую Ферганскую долину. Но об этом я расскажу в другой раз .

                7 апреля 1996 года
                ("День геолога")