Медвежатник

Автор Борис Майнаев


МЕДВЕЖАТНИК

Санаторий «МО» располагался в удивительно прекрасном месте, и сверху походил на горсть детских кубиков, кем-то забытых среди сказочной сочной зелени гигантского сада. Тот одной стороной упирался в громады Тянь-Шаня, сахарными головами подпиравшего голубое небо, с другой в иссиня прозрачную глубину озера Иссык-Куль. Тонкая лента белого песка, насыпанного на гальку древней реки, изображала пляж, хотя, по-настоящему походила на диковинное ожерелье, лишь подчеркивавшее призрачную красоту горного ландшафта, с вписанными в него домиками для отдыхающих.
Третий день я жил здесь, и третий день не мог налюбоваться на эту полурукотворную сказку. Во мне все вызывало восторг: и нескончаемые аллеи пирамидальных тополей, и причудливые газоны ярких пионов и алых роз, и звонкие ручьи, то тут, то там, сбегающие к озеру. Тут, казалось, сам воздух дышал жизнью и наслаждался любовью.
С последним у меня что-то не получалось. Три дня и три вечера я осаждал прелестную крепость, на стяге которой было написано «Елена». Ни громадные ночные звезды, под которыми мы гуляли; ни «Шампанское», которым я орошал землю перед ее ногами; ни стихи, которыми я пытался растопить засовы ее сердца – ничто не помогло мне занять даже крохотный плацдарм в этом укреплении. Нормальный человек давно бы уже отступил, но я был упрям и привык доводить задуманное до конца. Кроме того, среди отдыхающих, даже близко не было такой прелестной девушки. Я тонул в ее голубых глазах. Я не мог без волнения слышать колокольчики ее голоса. Я немел от  восторга, любуясь бесконечно гибкими линиями ее тела.
Вот и сегодня, я спешил на завтрак, не чувствуя ни малейшего аппетита, но с радостью, ведь напротив меня должна была сидеть эта недоступная прелестница. На пороге веранды, где мы завтракали, я услышал ее голос, голос и смех. И в том, и в другом звенело счастье. Тут не надо было быть Наполеоном или Кутузовым, чтобы сразу понять, что крепость готова к сдаче. В следующий миг я увидел того, перед кем пали непреступные для меня укрепления. Третий стул, все эти дни свободный, сейчас занимал крепкий мужчина неопределенного возраста. Ему могло быть и сорок, и пятьдесят, очевидным было одно – он был явно старше и меня, и Лены. Незнакомец тепло улыбнулся навстречу мне и, привстав, представился:
- А вот вас,- его теплая ладонь была жесткой и наполненной уверенной силой,- я знаю заочно. Мне Леночка все утро только о вас и говорит. Даже ваши стихи декламировала.- Его лицо осветилось,- я не большой спец в этом деле, но мне понравилось.- И к моему великому удивлению мужчина прочел:
Я вижу день и вижу ночь,
И красоту, венец земного,
Но юность убежала прочь,
И любит где-то там, другого. 
- Немного грустно,- в его взгляде мелькнуло понимание и, отчего-то, сочувствие,- вот и я принялся вспоминать старые анекдоты, чтобы развеять эту вечернюю грусть. Тем более, что моя юность уже давно стала дамой преклонных лет и скрылась за горизонтом.
Его улыбка была искренней, а манеры не навязчивыми, и завтрак пролетел весело и незаметно. Так мы стали приятелями.
Подполковник Селезнев был родом из крохотной сибирской деревни. Начало войны для него стало началом воинской карьеры. Вместе с сибирскими дивизиями, в ноябре сорок первого под Москвой, он принял первый бой. Потом были шестимесячные офицерские курсы и снова война. Ее он закончил командиром танкового батальона, затем учился в академии и снова служил, разъезжая по городам и весям Советского Союза.
С ним было весело и легко. На второй день нашего знакомства, сразу после обеда, он зашел ко мне и, улыбаясь, предложил прогуляться по местным достопримечательностям.
- Возьмем Лену и изучим ближние горные тропинки,- только сейчас я рассмотрел искорки в его глазах,- не спать же нам в такое время. Небо на все сто. Воздух, хоть ешь, хоть пей. Как тебе такое предложение? Да и сбросим по паре килограммов, что тоже не лишне.
Я, собираясь ответить положительно, подошел к окну и взглянул во двор. Там, у клумбы маргариток стояла Лена и что-то писала носком туфли на песке аллею. Девушка почувствовала мой взгляд и подняла голову. Ее голубые глаза, встретившись с моим взором, на мир покрылись дымкой, и я понял, что и этот бой Селезнев выиграл.
- Нет, спасибо за предложение, - я повернулся к нему,- но мне надо   кое-что написать.- Я, как смог, улыбнулся,- в следующий раз.
Мы встретились за ужином. Лена светилась. Мягкая расслабленность удовлетворения удлинила плавные линии ее тела и сделала девичью фигуру удивительно пластичной. Смотреть на нее было приятно и, к своему удивлению, я не почувствовал ни зависти, ни раздражения. Им было хорошо, и не только во время горного уединения. Ужин прошел весело. Наступил вечер. Я пошел на танцы. Они летали на волнах вальса. Я тоже нашел себе партнершу и, забыв обо всем, отдался музыке. За полночь, возвращаясь к себе в палату напрямую через кусты, я спугнул парочку. Они, пристроившись под низким пологом Тянь-Шанской ели, неистово любили друг друга. Мне показалось, что это были Лена и Селезнев. И, действительно, в комнате его не было, а постель была аккуратно заправлена. Он пришел на рассвете и, не ложась, принялся бриться и умываться. Я открыл глаза, и, едва мы встретились взглядами, как подполковник захохотал:
- Ты, ты,- он пытался что-то сказать, но смех гнул моего соседа и не давал говорить. Наконец, Селезнев отдышался.- Ты чуть не наступил на нас, но это «чуть» придало нам новые силы и добавило остроту ощущений. С меня коньяк.
- Договорились,- я отбросил покрывало,- сегодня за ужином.
- Нет,- он снова весело расхохотался,- вечером мне нужны силы, да и дышать спиртным на девушку не прилично. Так что коньяк переносится на обед.
Я спрыгнул с кровати:
- Договорились.
- Не на завтрак,- снова расхохотался Селезнев. Он, явно, был перевозбужден и переполнен энергией.
Мы побрились, умылись и выскочили наружу для утренней пробежки. С гор тянуло нешуточной прохладой, а в воздухе пахло снегом.
- Этого нам только не хватало,- чуть не простонал мой спутник.- Смотри,- он кивнул в сторону соседней аллею,- сколько тут весенней прелести, а нам, тут, зимой грозят.
Параллельно нам, высоко поднимая ноги, бежала одна из отдыхающих. Она была одета в короткие шорты и легкую, полупрозрачную футболку, которая лишь подчеркивала ее тяжелую грудь, не обремененную бюстгальтером. Мне от одного вида спортсменки стало зябко. Селезнев снова расхохотался:
- Ты не понимаешь женщин. Она сейчас на охоте и не чувствует ни холода, ни голода. Пойду-ка я, согрею ее словом и взглядом, а там, глядишь…- подполковник снова рассмеялся.
Я пожал плечами. Похоже, что он был не только удачлив, но и находчив. Я мог успокоить свое самолюбие только тем, что довольно округлые формы бегуньи не привлекали моего внимания. Совсем скоро мой бег сопровождал звонкоголосый дуэт. Мой сосед что-то рассказывал, но смеялись они оба.
На завтрак он опоздал. На мой вопросительный взгляд Селезнев не ответил, но и так все было понятно. Он не успел переодеться, и был  несколько взъерошен. Наверное, Лена тоже что-то усмотрела в своем поклоннике, и на все его шутки не реагировала, упорно что-то выискивая в глубине своей тарелки. Когда она, пробормотав слова прощания, ушла, мой приятель задумчиво проговорил:
- Почему они все собственницы и не понимают, что курортный роман на то и «курортный», чтобы быть коротким, как падающая звезда?
- Они носительницы материнской стабильности, равновесия в нашем переменчивом мире и не понимают нашего охотничьего азарта.- Ответил я.
Он вдруг улыбнулся чему-то своему, доброму и приятному.
- Что?! – Невольно вскинулся я.
- Азарт,- в голосе моего собеседника прозвучало что-то озорное, задиристое.- У нас все село охотники, медвежатники. Вот и я к семнадцати годам, когда на фронт попал, уже двух матерых шатунов завалил. Один, чуть было с меня скальп не снял. Хорошо мои лайки на нем повисли и не дали ему, по-хорошему, развернуться. Альке, она постарше была, он кишки наружу выпустил, а она, вот, уж, хорошая собака была, вцепилась в его ухо и до самой смерти не отпустила. Хозяин, он зверюга серьезный, его просто так не завалить.
- Из автомата,- почему-то перебил его я.
Он чуть сощурился и отрицательно помотал головой. Потом вздохнул:
- Расскажу тебе, как в самом конце войны меня, вооруженного автоматом, чуть медведь не схрумкал.
- В Сибири?
Он удивился:
- Почему в Сибири, я с фронта в отпуск не уходил – в Карпатах.
Селезнев отложил ложку, которой ел рисовую каша, поданную нам на завтрак:
- Я, к тому времени, уже командовал танковым батальоном. Вдруг вызов из штаба дивизии. Подхожу к телефону – на связи командир полка. Он приказывает мне немедленно прибыть на командный пункт для вручения ордена. «КП» дивизии был недалеко, километра два от нас. Там, делов-то, пару горок перевалить. Ординарец собрался, было, со мной, но я оставил его в подразделении. Чего зря солдата с собой таскать, всего – ничего, там вокруг тылов понапихано, не потеряюсь. Одно было плохо: фронт походил на слоеный пирог – там немцев, окруженцев, битком. Добавь к ним всякого рода отребья: мародеры, бандиты. Пулю поймать проще пареной репы. Навесил я на себя автомат, пару гранат на пояс прицепил, штатный «ТТ». Одним словом, как рождественская елка, оружием увешан с ног до головы. Да, к тому же, со мной, за голенищем, отточенная финка. Ею и бриться можно. Но самое главное – отроду мне двадцапять с небольшим, этим все и сказано! Мальчишка. Я, почему-то, был уверен, что пуля для меня еще не отлита.
Подполковник автоматически взял ложку, набрал каши, но, не донеся до рта, недоуменно посмотрел на еду и снова отложил ложку в сторону. Санаторий завтракал. Стучали ложки, негромкий говор тонул в звуках легкой музыки. Селезнев некоторое время молчал, вспоминая пережитое или заново осмысливая его, потом продолжил:
- Минут сорок ушло у меня на дорогу. Прибыл, доложил, меня проводили в землянку комдива. Там уже сидела группа штабных офицеров, вместе с командиром нашего полка. Полковник вручил мне орден «Красной Звезды», а замполит налил кружку водки. «Выпей, старший лейтенант,- говорит, чтобы орден до самой пенсии носился». Выпил я, они меня и отпустили. Иду я себе, посвистываю и по сторонам любуюсь.
Он поднял голову, огляделся и снова повернулся ко мне:
- Ты в Карпатах, случаем, не бывал?
- Еще нет.
- Так вот, красота там неописуемая. Вот здесь, вокруг нас, горы. Они,      какие-то, строгие, суровые. А там они, словно из сказки, игрушечные, красивые. И вдруг что-то рядом как зарычит. Оглядываюсь – медведь, и уже на задние лапы встал. Они так нападают. Бегают на четырех, а атакуют, поднимаясь. – Он усмехнулся,- но я-то с их породой знаком. Скидываю автомат с плеча, щелк, осечка, ППШ такая дрянь. А он уже когти ко мне тянет. Тут-то я обо всем забыл. Скакнул с горки вниз, а медведи, я тебе скажу, вниз бегать не могут, вниз они катятся. Вот и мой зверюга: на бок упал и вниз мимо меня прокатился. Я снова наверх, а вот наверх медведь бежит с такой скоростью, что Боже упаси. Он пулей выскочил на гребень, а я мимо него вниз. Он опять на бок упал и катится. Я, тут, уже об арсенале на своем поясе вспомнил и кобуру пистолета открыл, и из автомата перекошенный патрон выбил и пару коротких очередей в воздух сделал. Едва он выскочил за мной, как я всадил ему в пасть пару пуль из автомата. Так я добыл своего третьего медведя.
Селезнев встал:
- Идем, завтрак все равно пропал, а на обед у нас будет армянский коньяк.
- А медведь? - Глупый вопрос сам собой сорвался с моего языка.
- А что «медведь»? Послал я туда своего ординарца. Был у меня такой Никитин, на все руки мастер. Он ободрал тушу, мездру очистил, шкуру подсушил. Она до сих пор у меня в спальне висит. Приедешь, посмотришь.
Прохлада стекала с гор, уходя в бездонную синеву озера. Тяжелый от росы песок хрустел под подошвами нашей обуви. Начинался день. Очередной курортный день. Я смотрел на своего спутника, сильного, подтянутого мужчину средних лет, и понимал, как мне казалось, в чем заключался его успех у женщин. Он был охотником, медвежатником и они, подсознательно, чувствовали его силу, его способность оставить после себя могучее, жизнеспособное поколение.

На обеде первой из-за стола встала Лена. Она неожиданно склонилась ко мне и, прижавшись грудью к плечу, предложила:
- А что, если нам с тобой, вместо полуденного сна прогуляться по окрестным горам?
Ее голос звенел, однако я услышал в нем не только желание досадить нашему соседу, но и попытку вызвать у него ревность. Селезнев, наслаждаясь последними каплями коньяка, посмотрел на нас и улыбнулся:
- Только оденьтесь потеплее и одеяло потолще возьмите, там сейчас уже прохладно.
Она лишь плотнее прижалась ко мне, и я понял, что оставшиеся дни отдыха будут прекрасны.

Был вечер. Танцевальная площадка бурлила. Лена отдыхала от меня в объятиях изысканного старика, вчера приехавшего в санаторий. Подполковник ставил силки на очередную женщину, а я наслаждался Штраусом. Его вальсы будоражили меня и делали болтливым.
- Послушай,- я легонько тронул руку Селезнева,- у тебя какие-то иностранные часы, дай глянуть, хочу фирму рассмотреть.
Он охотно протянул руку:
- Швейцарские.
- Откуда,- удивился я,- ты что, там бывал?
Подполковник усмехнулся и кивнул:
- Отойдем.
Мы отошли от танцующих пар, и он стал вспоминать:
- Конец войны застал меня в Австрии, точнее в Австрийских Альпах. Мы там совсем было расслабились, как кто-то во второй половине дня обстрелял полк из артиллерии. Воевать мы к тому времени научились, и наши пушки тут же ответили врагу. Рядом с моим батальоном стояла пехота. Вот я усадил на броню взвод автоматчиков и кинулся на противника. Они удара не выдержали и стали отходить. Мы, естественно, за ними.
«Ну,- думаю,- немчура недобитая решила красиво умереть».
Я, естественно, не против, но тут разведка донесла, что напали на нас американцы. В первый момент я опешил.
«Союзники! Как могли?! Может, ошиблись»?!
Связался с командиром полка, а он у нас был воякой от Бога и обладал удивительным чутьем.
«Бей их,- говорит,- сами напросились, империалисты, проклятые»!
Ну, я и бью. Они бегут, даже связаться со мной не пытаются. Драпают изо всех сил  по узкой горной дороге. Мы почти вплотную - за ними. Я на своем «виллисе» ехал прямо за головным танком. Вдруг вижу шлагбаум поперек дороги, а рядом с ним двух вооруженных субъектов. Мой передний танк, не тормозя, снес эту палку. Эти мужички что-то кричали вслед моей машине, но я не понял. Вроде, кричали по-немецки. Солнце было у горизонта, и тут на нас обрушилась темнота. Знаешь, как в горах бывает, ночь падает на голову, как одеяло.
Он вздохнул и замолчал.
- Неожиданно впереди,- задумчиво проговорил Селезнев,- появилась россыпь огней. Она походила на елочную гирлянду. Не сразу, но стало понятно, что это дома со склона гор стекают в долину, по которой тянется дорога. Мы чуть- чуть до этого городка не доехали, как со мной связался командир полка.
«Ты где,- спрашивает,- границу Швейцарии, случаем, не перемахнул»?
«Не знаю,- отвечаю,- там был какой-то шлагбаум и два охламона с ружьями. Может, это и граница была?».
«Огневой контакт с противником имеешь»?
«Нет,- докладываю,- драпает быстрее, чем мы его догоняем».
«Стой,- приказывает,- где стоишь».
Встали мы, а вокруг тишина, только ветер да сверчки посвистывают. Сошел я с машины и пошел к этим огонькам. Вышел из-за поворота и окунулся в море огней. Уличные фонари, лампы над каждой дверью – для меня, деревенского паренька и фронтовика, это было в диковину. Ну, автомат на плече и свои рядом, слышу, как приказал, от машин не отходят, но галдеж устроили, я тебе скажу. Одним словом, опасаться нечего. Вдруг вижу на углу дом с островерхой крышей, и в нем что-то тикает. Подошел чуть ближе, оказалось, это не дом, а сказочные часы. Над входом висят огромный, чуть ли, ни метровый циферблат. Рядом с дверью широкая витрина, а в ней десятки часов разных размеров, и все, как солдатики, показывают одно время. Представляешь, все стрелки, как в строю, в одно направление повернуты?!
Селезнев повертел головой, словно впервые оказался рядом со мной, потом взглянул на свои часы и продолжил:
- Что-то потянуло меня к двери. Она оказалась открытой. Представляешь, как там люди живут, если на ночь не запираются?! Над головой звякнул колокольчик, и я оказался  в небольшой комнате, освещенной неяркой лампой. Помещение больше походило на большую витрину. По периметру комнаты располагались столы, покрытые темной тканью. На них лежали десятки ручных часов. Я взял одни, потом вторые, третьи. Вдруг слышу, в углу кто-то кашлянул. Поворачиваюсь, в самом верху витой лестнички, уходящей в потолок, стоит старик. Он был одет в длинный халат и колпак, свисающий на левое плечо. Больше всего меня поразили худые ноги, словно две палочки, воткнутые в домашние тапочки. Он что-то спросил, но я не понял и ответил по-русски:
- Мне нравятся ваши часы. Они продаются? – И достаю из полевой сумки пачку денег.- Это было время, когда я получал столько денег, что и не считал их.
Он спустился ко мне, а я еще штук пять разных часов выбрал. Старик подошел ко мне, тонкими, дрожащими пальцами перебрал купюры в моей пачке и вытянул одну трехрублевую.
- Я говорю – «мало» и снова протягиваю ему деньги, а он рукой машет. Слышу на улице топот сапог, понимаю, что адъютант меня ищет, попрощался со стариком и вышел. Оказалось командир полка меня на связь вызывает. Он приказал нам немедленно возвращаться. Вот и вся история. А часы прекрасны. Я их даже ни разу не чинил, так смазывать отдавал.
Подполковник хлопнул меня по плечу и рассмеялся:
- Смотри, сколько одиноких женщин скучает без нас, а ты меня о былом вспоминать заставляешь. Пошли танцевать. И мы пошли.

Борис Майнаев