Письмо архиерею или Несмиренный отец

Дорогой наш и уважаемый владыко митрополит!
Пишем Вам мы, прихожане прихода села Соловейкина и просим благословить всех нас. А дело у нас такое. На приходе нашем служил раньше батюшко Степан, а теперь вот батюшко Семен служит. И вот просим мы Вас, владыко, отца этого Семена от нас забрать и куда-нибудь в другое место ево назначить. И он никакой не худой, не подумайте. Не пьет ни водки, ни самогонки, с бабами не гуляет, и вообще ни мерседесу или там джипу у него никакого нету. А только вот несмиренный, и нам ево вытерпеть больше никак, потому што издивляется он.

Батюшко Степан-то, который нынче помёрши, пока жив был, он как делал? Обедню как служит, никого ведь не обидит. На исповеди почитает по книжке, потом петрахилью всех грешных обведет и скажет: «Прощаю и разрешаю всех». А мы подойдем, крест да Евангель поцелуем, да и пошли. Всем хорошо и никому не обидно. После обедни никаких моралей не читает, с праздником проздравит, а мы крест поцелуем, и опять пошли. Панахиды служил - отказу не было. И народа он, батюшко Степан, слушался хорошо. Водочки нальют - он водочки выпьет. Самогонки - так и от самогонки не отказывался. Потому как перед народом батюшко смиренный был.

А с отцом вот Семеном беда прямо. Он ведь родом-то нашенский, с наших краев будет. Такой ведь смиренный, пока верующим раньше был, а не батюшкой. И в церкву ходил, и отцу Степану помогал, и кланялся всем, такой обходительной, и слова худого от ево не слыхать было. У нас староста Марфа Титовна и говорила: «Семен-то какой у нас хороший да смиренный. Давайте ево у владыки будем просить батюшкой к нам на  приход. А то батюшко Степан хоть и хорошо служит, и людей не обижает, да вот меня-де он не слушается и по-своему всё делает». Как она, Марфа Титовна, Вас, владыко, попросила, так Вы и обещали Семена нашего к нам определить и не отказали нам, чему мы были только рады. И в академиях Вы ево обучили, и к нам возвернули. И вот после обучения в академиях тут с батюшком Семеном несмирение и случилось. А по порядку и расскажем.

Вот обедню как служит, так с исповедью одно наказанье. Петрахилью всех вместе грешников не обводит - каждого человека накрывает и каждому молитву говорит. Долгонько, но это ничево. А только допрос устраивает людям, всё спрашивает - чем грешны? Прям следователь какой. И чево ему так интересно? Говорим - всем грешны. А он издивляется: «И самолеты в Гундерас угоняли? А може, в Манаку»? И посмеивается ехидно. А мы чево? Никакого Гундераса не знаем, тем более Манаки. Одна-то прихожанка наша старенькая батюшке Семену и сказала, как он по грехам ейным допрашивал: «А я вот вообще безгрешная по жизни. Куда партия велела, туда я и шла. Все заповеди, как сейчас говорят, исполняла и их не предавала. У нас район в войну вообще на последнем месте был по числу предателей на душу населения, вот. А если Вы, отец священник, будете допрашивать меня про грехи, то я в суд на Вас подам за клевету». И он, батюшко, наверно, испугался, так на время допросы-то пооставил, смирился вроде. А потом опять за старое. Вот люди и обижаются.

А еще, владыко, отец-то Семен, хоть и служит не худо, да вот после обедни нет, чтобы с праздником проздравить да крест на поцелование дать, он ведь проповедь говорит. Антимонию разведет минут на 20. И всё-то строжит нас, да еще словами, которых мы не знаем, но считаем обидными. Говорил вот, чтобы мы о Боге больше думали. А нам чево, делать бутто больше нечево? У всех дел полно - и на рынок надо, и в магазин, и в город съездить. И дома дел хватает, и скотину держим. Как ему после обедни сказали про это, так он всё вздыхал, да и говорил, что мы напоминаем ему каких-то пикурейцев и гуденистов. А какие мы корейцы? Как ево потом про корейцев спрашивали, то он сказал, что мы не корейцы, а что наш родоначальник по духу какой-то Пикур, который и учил гуденизму. И даже староста Марфа Титовна таких слов не знает, какие он, батюшко Семен, в академиях выучил. Вроде бы на «коммунизм» похоже, но точно не он. Мы ведь все почти и с Марфой Титовной в коммунизме состояли раньше, пока он жив был, потому знаем. А только никакой Пикур начальником у нас не был, а был первый секретарь райкома Салабонин Сергей Тарасыч, который гуденизму не учил.

Отец-то Степан, помёрший сейчас который, с народом ведь особо много не разговаривал. Всё у нево там дела какие-то. А отец Семен, отдать должное, остается после обедни с людями поговорить, выслушивает их. Да еще просит, штоб вопросы ему задавали. А как стали наши прихожане вопросы эти спрашивать, опять он недоволен и несмиренным оказал себя. Спрашивали-то дело. К примеру, можно ли корове святую воду давать. Или вот одной бабушке внук из города оберег привез - домовенка на резинке. Так можно ли этого домовенка в церкву принести освятить. А батюшко улыбается и говорит, што вопросы-де у вас какие-то телитарные, да хоть бы вы про модализьм спросили, што ли. Таких-то слов обучился он в академиях. И про домовенка отвечать не стал, а про модализьм-то свой сказал. Что в Ливии какой-то отец Савелий чево-то там учил не так про Бога, только мы не поняли ничево. А прихожанка, которая безгрешная, спросила: «А батюшко Савелий жил при товарище Муамаре Каддафи, наверно»? И он, отец Семен, опять вздыхать начал, и никакого смирения перед народом.

Еще наш настоятель по воскресеньям вечером завел беседы по Евангелью проводить. У нас многие ходят, и интересно нам. Евангель читаем, обсуждаем, и он учит нас, как нам ево правильно понимать по каким-то святым отцам. А в конце беседы опять вопросы разрешает задавать. Одна прихожанка и спросила, што сколько боженек бывает на иконах со Христом? До скольки человек? А он, батюшко Семен, и ответить не смог, видать, не учат этому в академиях. Только сказал, что нам надо исцеляться от какого-то полетизма и язычества. Полетизм-то слово с академий, наверно, взято. А про язычество мы поняли, што язык надо придерживать стараться, не матюгаться, это правильно. Только при чем тут иконы, непонятно и потому обидно.

И про Пасху еще последнее скажем. На крестных ходах обидные случаи каждый год бывают. Кричит батюшко: «Христос воскресе»! И мы ему: «Воистину воскресе». А еще кричит сначала: «Христос»! А потом почему-то кричит: «На месте»! И мы стоим на месте и молчим, и не понимаем, для чево он так кричит. А он вздыхает несмиренно, и нам обидно. А как люди, до которых батюшко не допрыскивает святой водой, кричат: «Батюшко, а на нас полейте!», то он отвечает, што ананасы не поливает, а поливают те, которые живут в тропических странах. И за это нам тоже непонятно, и опять обидно.

Вот так, дорогой и уважаемый владыко, мы живем и терпим несмирение батюшки Семена. И просим - заберите ево от нас и назначьте к людям ученым. А пишем мы по просьбе Марфы Титовны, старосты нашей, но письмо это ей не показывали, потому што она человек смиренный, и руководит нашим приходом со смирением, и батюшком Семеном тоже со смирением старается руководить. Потому как старше она ево, а старших надо слушать.

И на этом просим у Вас благословения, дорогой наш и уважаемый владыко, не откажите в нашей просьбе. Может, чево не так написано, просим прощения, мы люди ведь простые.

Подписи пяти человек.