АЛИСА НЕ БОИТСЯ,
или
Амазонка и Тимфок
ПОВЕСТЬ
Записки Тимфока
Далее называем Записки записульками – потому как они в основном о снах и грёзах, нечто вроде дневника – обыденное восприятие мимолётного вокруг и внутри себя стукнутого по голове субъекта – «или во мне или вовне» – как говаривал известный поэт.
Так. И что у нас на сей раз?
Пациент, пожилой, останавливает в коридоре медсестру, молоденькую:
- Дорогуша, выходи за меня.
- Я замужем.
- И что? Бросай мужа и ко мне. Денег нет, но полагаю, нам будет не скучно.
- Я подумаю.
- Думай поскорей. Могу и помереть раньше...
Улыбнулась, побежала дальше. Обернулась:
- Живите, живите. Я же сказала, подумаю...
...Точно также осердился он ещё разок и позже – молочными зубками изорвал матери подол нового чудесного платья, отчего той пришлось воротиться «до дому-до хаты», придерживая этот самый подол от шалостей ветерка... Забыл вот только: с чего этот малыш тогда вспылил?..
Обиделся.
Да. Шёл, ел мороженное. Окружила ватага. Старший в ней паренёк забрал лакомство.
- Поел? Дай другим.
Нет, не вспылил, не кинулся в драку... обида захлестнула так, что ни до чего. Слёзы навернулись, махнул рукой и быстро поковылял прочь. Старший ватаги нагнал, протянул мороженное. Отмахнулся, двинулся дальше. Старший застыл в растерянности...
Рассказывают родственники.
Несёт его отец (не лиса) на руках, не потому что малец бегать не умеет, а торопиться надо куда-то. Ветрище в морду к тому же, дышать мешает. И вот выбивается из сил, останавливается перевести дух.
- Что, - спрашивает задышливо несомого, - не устал?
А пацанёнок не говорит до сих пор почему-то, уже к врачу намылились отвести с вопросом.
Вдруг ребёнок чётко и ясно:
- Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч. Ты волнуешь сине море, всюду веешь на просторе!
Отец едва не роняет его.
- Как это ты? И эр проговорил ясно-понятно и всё остальное, а? Разве так
можно?
Ребёнок помалкивает опять. Очевидно, не понял взрослого юмора.
- Ладно, пойдём своими ногами, по-людски. Упарился я с тобой. Да и куда спешит теперь, да? Зачем нам врач, зачем всё такое... мутатень эта.
Всё же для меня диковато видеть пациента с купюрой в руке – в поликлинике... Не приучен? И не приучусь?.. Хотя врач вполне уже привычен к сему. Или то с незапамятных времён эскулапствуют так? Чехова в сей роли, правда, представить себе не можу... или Булгакова...
...почему повторяется загул? Потому, наверно, что я, с похмелюги, начиная соображать, мыслю: эге, и после такой передозы жив остался... Ну, так и чего?.. продолжим...
В нынешнее утро меня десантировали... в буквальном смысле. Записываю по горячему ещё отпечатку в мозгу, дабы не «обнаружить» ненароком в следствии некий амбивалентный символ, так сказать.
Не помню, снилось ли что-то ещё до этого момента. Только после многих дней тяжёлой с просыпу головы нынешнее утро встретило свежестью во всём теле. Не поверилось как-то, и хотел ещё поспать, но вот сам сон (Самсон! – чёртова символика)... я – ведь что интересно – не удивился даже. Так, слегка если, – лёгким облачком по периферии сознания. И вот, значит... Сидим в салоне автомобиля. Я... вроде как действительно я: и тело своё ощущаю и глазами повожу по сторонам, да. Женщина и ребёнок на заднем сиденье – вижу. Кто такие? Знакомые? – не пойму. Гляжу в стекло, смерч заходит на нас в лоб – чёрный столб, мощный, гораздо больший, чем видел когда-то... где? – не вспомню никак... закручивает к небу. Чудовищный! «Ой-ой-ой!» – это малыш голоском слабеньким... Тихо-тихо-тихо, говорю. Женщина помалкивает, ладошкой рот себя зажала. Столб ползёт мимо, мимо, мимо... прополз. Вдруг возвращается. Вкрадчиво. Спохватился, гад! Но... Аккуратно так подхватывает машину под днище, и начинает подвигать... вернее, по воздуху потянул, но именно как-то бережно, ласково, нежно. Мы дыхание затаили. Вот над каким-то сельским двориком опускают нас в мелкую лужицу и мы, не шевелясь, сидим некоторое время... рты пооткрывали, а дыхания не слышно. Замерли.
Всё?
Что опять за мутная, невразумительная символика? Освобождение от очередной иллюзии? От иллюзий не так просто, брат ты мой, отделаться. Верю-верю всякому зверю, как говорится... а тебе, ежу, верить по... погодил бы, да.
На квадроцикле к обрыву... И остановиться мог и спрыгнуть тоже мог... Так нет – бух сразу головой через руль. Тут же поток и подхватил... Холодная вода – нет ли, не понял, не почувствовал. Понял только – уносит от берега дальше, дальше... А под руками крошево из древесной коры вперемешку со льдом – загребать толком не получается... Почему-то не испугался.
Всё? – мелькнуло. - Всё.
Такие вот сны последнее время одолевают. Без итога. Без определённости.
- У-у – дру-у – чительно. Другого слова не подберу...
Поворочался с боку на бок... Продолжения сна не предвидится? Откинул одеяло...
Очередной дураковатый разговор с Артёмом:
Он: Они такие-сякие, говорят некоторые. Ну, мировое правительство... Мы же с тобой не знаем этого наверняка. А если они специяльно таким образом подталкивают общество к более справедливой организации дел? И предлагают, так сказать, России выполнить сию роль – роль лидера. Может, игра тоньше, чем можем мы с тобой предположить... тоньше, понимаешь? Не конспирология, а игра внутри игры – на потребу общественному сознанию. И все эти символы с цифрами и знаками лишь для обозначения своего присутствия и не более того... Игра. Тонкая.
Я: Не слишком тонкая? Не порвётся? Мир совершенно несовершенен. Грох, грох...
Он: И тем не менее... Всё будет не так, как мы с тобой думаем с нашими укороченными мозгами, говорю.
- Да говори, говори, кто мешает.
Не то чтоб я был мало информирован (инета, ясно-понятно тогда не было), как все – сарафанным радио пользовался. Однако ж, оглядываясь, вижу: многие из сверстников старались меня надуть. Да только быстро теряли интерес, когда убеждались, что перед ними лох... и склонности к обману у меня нету. Сейчас другие времена. Да и сам я поднаторел в разоблачительстве... О чём это я? Ах да, про саблю хотел...
Почему я никому никогда не завидовал? Или мне ничего не надо? Может, я ненормальный?
И такое случается
В ожидании автобуса Алиса сидит на скамье, вытянув ноги (стройненькие, между прочим, коленки круглятся бронзовым отливом), прикрыла веки и расслабила лицо – без макияжа всё: и так хорошо; руки вдоль бёдер, ладони ковшиком вниз – медитирует девица... или ворожит – на жениха, допустим.
Слышит голос, достаточно приятный по тембру и, если не вполне трезвый, то в ту самую в меру, когда претендент на руку и сердце раскован на язык и готов изображать изысканного... ну, скажем, обожателя женских прелестей:
- О! Ноги! – И притоп, и прихлоп при этом, как кнутом по лопухам. - Привет, длинноногая.
«Ладно, хоть не корова...» – Алиса открывает глаза. Перед ней переминается парень с крупными кистями рук, напоминающие клешни, и пошевеливаются они у него, точно намерены сцапать либо перекусить добычу пополам. И парень этот, слегка поклонившись (и клешни качнулись из стороны в сторону), говорит достаточно опять развязно, но внятно и проникновенно:
- Разрешите па-аз-знакомиться, гражданка краля. И, не спуская глаз с «крали», бочком присаживается на край скамьи, убирает под себя свои не промываемые ручищи (токарь, слесарь?). Алиса подымает дужками белёсые бровки:
- А чего надо-то?
Парень пожимает плечами, облизывает губы:
- Да вот, не климатит чего-то.
- На жизнь пожаловаться некому?
- Ну… где-то так. - И вдруг выпаливает: - Пойдёшь за меня? - и сам пугается, откидывается корпусом, будто от неминуемой пощёчины: глаза округляются и слегка шалеют... но присутствует в этой пантомиме и нечто напускное – хитренькое, лукаво-игривое.
Алисе по темечку вроде как обушком – тюк («Сла-авненько, блямц...»): яркой вспышкой сон ей под нынешнее утро выпорхнул из недр памяти – в день и час своего рождения, на двадцать первый годок перещёлкнуло, точно в часах с кукушкой – чпок-пок распахнулось окошечко, и птица-синица высунула перламутровый носик: ку-ку, ку-ку!.. Вернее: чвик-чирик-вик! И в этом светлом сне: пред ясным взором – жёлтая песчаная пустошь, вширь и вдаль расстилается, и по жёлтому, значит, песочку ковыляет скорпион с загнутым кверху хвостиком, приближается к маленькому рачку, поднявшему над головкой свою клешню-лапку, поувесистей которая, – не то в защиту, не то в приветствии…
Алиса, вытягивая из себя слово за словом:
- А ты… случайно, парниша… не рак… по гороскопу?
Парень прищуривается: припоминаю, мол, – ракообразный я, да. Или подладиться под тональность незнакомки желает?
- Д-да. Как догадалась?
- Неважно.
- Так чего... пойдёшь? Щас сразу с мамулей помирю… сь... познакомлю.
- Вот так блямц, ей-ей! И сразу в загс?
- А чё!
- Да ничё себе! - И звонкий рассыпала смех. И сжав ладонь в кулачок, взмахнула им решительно: - А пойдём! Помен-дель-соним!
И вскочила со скамьи, цокнула каблучком по плитке тротуарной:
- Как тебя там?..
Парень огорошено – снизу вверх глядя, недоверчиво:
- Вик-тор. - И медленно, ошеломлённо выпрямляется. И оказывается, что, откуда ни возьмись свалившийся жених, – на полголовы ниже невесты… ну, на треть точно!
Тут же Алиса нашлась и весело заметила (себе самой): «Как там матушка про «карманного» муженька?.. Каблуки убрать!.. Ать–два–ать!» И тут же скинула с ног туфли, подхватила в обе руки за каблуки.
- Так вперёд, Тор… Вик!
И они пошли, Тор… то есть Вик-Тор сбоку и чуть в отдалении – смущённый неожиданным ростом нечаянной невесты.
Молча, переглядываясь – не передумал? не передумала? – до ближнего микрорайона, молча же (сказать, что торжественно не посмеем) – в подъезд пятиэтажной панельки…
«Хрущёвка», етить твою налево! – вздрагивает от внутреннего озноба Алиса. - Нет бы – дворец!..»
Сидя в маленькой кухоньке и помешивая чай, Алиса слышала, как мать жениха, щупленькая и с пугливыми, но любопытными мышиными глазками шептала в комнате сыну удручённо:
- Витюнь, ты чё такой… жениться с мутными бельмами? Ты хоть чё, не заметил, она тебя под мышкой могет унесть?..
- И нормально!
- Чё нормально?
- Не замёрзну. Зимой если упаду...
Мать бочком вошла в кухню:
- Ну чё ж, ну чё ж, решили раз… сошлось так, стал-ть. Будьм втроём жить... жуковать.
Величайший
Тимофею Емельяновичу снилось: разбомбленное шоссе вдоль оврагов с посечёнными тополями – подобием кривых телеграфных столбов.
Справа от водителя, чуть не носом по лобовому стеклу, мужчина в плаще и кепи. Бесстрастным голосом он предупреждает:
- Вон яма, гля! Ещё! Тормози! - И повисает на поручне при торможении, упирается в переднюю панель коленом. - Чё так резко, чё так грубо, парёная репа?!
Водитель ухмыляется:
- Шибче едешь – меньше ям.
Из салона ехидно откликаются:
- Больше дела слесарям!
- За бронником чешем – пылит зараза. Уворачиваюсь. Или пыль глотать прикажете, шеф?
Мужчина в кепи промаргивается, осмысляя сказанное водителем, смотрит на вихляющий впереди бронетранспортёр, на крученный серый шлейф за ним:
- А он что, специально так?
- Тоже ямки объезжает.
- Вот же! – оборачивается шеф, оглядывает вцепившихся в спинки сидений пассажиров, показывает свои передние кроличьи зубы:
- Ты, хриплый, ты здесь зачем, а?
Хриплый заправляет пальцем рыжую прядь волос за ухо:
- А чёо-о?
- А то-о – наматывай кино-о. Рубликов шиш заплатят, не то что капусту.
- А ты – о, величайший из сценаристов! – выдал ты мне сценарий разве – тоже шиш?
«Величайший» опять показывает зубы:
- Снимай, что в глаз попало, авось пригодится.
Хриплый прикладывает два пальца к виску и достаёт кинокамеру. Не оборачиваясь – сидящей за ним женщине в сиреневом берете, – командует:
- Галь, за холку держи! - И ёрнически: - Чтоб фокус не сбило.
Галя, пухлая мадам с детским выражением лица прихватывает его за ворот куртки.
Через оптику мелькают искорёженные обломки военной техники, дым горящего вдалеке селенья, рваные облака…
На въезде в город торчит кривой указатель: «Луга…» Хриплый оператор, не отрывая от глаз камеру, напевает:
- Из полей да в луга-а!.. я бы скушал пирога!
Навстречу плывут разрушенные строения. Кругом ни души, лишь косматая собака шарахается с перекрёстка и провожает долгим тоскующим взглядом.
Резким виражом автобус обходит «бронник» и подкатывает к облупленному зданию, на крыше которого кривятся тусклые буквы «ГОСТ…»
Хриплый комментирует:
- Ёлки, и тут четыре! Мода такая здесь – на буковках экономить?
Галя вертит головой:
- Что? Где?..
- Глазки разуй, голуба.
Двери автобуса распахиваются ещё на ходу, из них, не дожидаясь полной остановки, высыпают пассажиры с вещами.
Бомж у входа в ГОСТ(иницу) стаскивает с головы капюшон и присаживается на корточки, и аплодирует бегущим по инерции мимо него приезжим:
- Оп-ля, оп-ля! Из какого жопля? Господа-а... Эй, да куда ж вы так бяжите? Подай. Дай. Кушать хоться!
Скрип автобусных тормозов смолкает. На щербатый асфальт сходит «величайший», глядит на бомжа, выбирает из кармана мелочь:
- Как вы тут?.. Убого?.. Рубли годятся?
Бомж рассматривает гостя придирчиво:
- «У Бога», в другом ли царстве-государстве – соц-кап али ап... так это… чёрт один знает. Погребок раньше недалече называли «У Христа за пазухой». Красивая такая вывеска… бля, была.
- Была?
- Да сплыла. Вдребезги. В гости к нам?
«Величайший» коротко касается козырька кепи и, отбросив по-военному ладонь чуть вверх и в сторону:
- Чёрт один, говоришь, знает?
Бомж сглатывает слюну:
- Когда заберёте нас… к собе? У вас и на помойке пожрать можно, сказывают.
«Величайший» трёт ребром указательного пальца передние свои зубы:
- Да ты, гляжу, грамотный. Скоро уж. Потерпи малость… А сами-то чего? Шли бы гурьбой, как на Берлин в сорок пятом… чай, тогда все вместе шагали… а не Мазепу привечали.
- Спасибо за совет… Как прикажете величать вас?
«Величайший» раскрывает кулак с мелочью над ковшиком ладоней:
- Тебе зачем?.. величай Тимофеем, если так уж угодно.
Бомж разглядывает монеты:
- Да тут уже, Тим, таковские й-е. Глаз намётан, час назад зачалили. На массовку вот явился. Жду приглашения на банкет.
«Величайший" направляется к гостинице и вполоборота замечает:
- Ну, жди.
Бомж, передвигая пальцем по ладони монеты, почтительно:
- Удачи.
Тим, взявшись за кривую дверную скобу, – не оборачиваясь, себе:
- Не помешало б.
Полуобернулся: «Не лазутчик переодетый?»
Надо же, надо же! Ярко-то как, да в подробностях!.. Да-а, выпукло! - подумал Тимофей Емельяныч, просыпаясь: «Величайший... как будто вчера. Лет шесть-семь пролетело... Для кого пролетело, а для кого – тянешь-потянешь изо дня в день, вытянуть не можешь... Ишь ты, подишь ты!»
Записульки
- Как себя чу? - спрашивает меня Арт, как всегда осторожно, когда боится, что ли, спугнуть... или рассердить своим вопросом.
И я отвечаю, но... позже, когда его передо мной уже нет (ушёл), то есть мысленно отвечаю – самому себе уже. Запоздалое зажигание. Но вопрос-то от него... или я сам себя вопрошаю?
Знаешь, - говорю, - то ничо-ничо, то... несогласно моё восприятие с окружающей действительностью. До изумления, право. Детского такого изумления: как, мол, так, мне же ж старшие, взрослые говорили – всё вокруг должно быть правильно, то есть справедливо! Я же набрался от вас, усвоил вашу педагогику! Почему теперь иначе? Почему не по моему (по нашему, получается, теперь, общему восприятию)? Опять разыгрываете меня? Комедию ломаете? Или, правда, крыша моя поехала? Опять уже не понимаю ничего?
И голова даже закружилась... Тьфу, рассуждаешь, да что за чёрт! А потом – ничего вроде, всё приобретает привычный вид, сходятся контуры, что ли, в одно нечто удобоваримое... стерпливается, приходит в равновесие как бы. В самом деле, как у ребёнка – представления расширяются... ум вырастает, что ли? Смех, да и только... Вот так я себя ощущаю последнее время, Артюш. И заканчивай ты задавать мне эти дурацкие вопросы? Наслышаны мы уже и про экономику новую, и про общественный строй новый... когда это будет? И про морковку перед носом ослика...
Из-под куста сирени на весёлый припёк лужайки с осторожностью вышагнул большущий кот и, полыхнув роскошной рыжей шевелюрой, грациозно замер – как драгоценное изваяние. Ну! Здрасте вам...
В организмус – да пессимизмусу чуток...
- Война – это понятно. Туда-сюда маневрировать, наступать-отступать... А вот наш быт человечий, – это сложнее или проще?
- Надо жить, раз уж сложилось так... появиться случилось, говорю.
- Вопрос на засыпку. А кто арбитр? А судьи кто? Или это вечный вопрос?
Что-то я слишком умным ощущаю себя последнее время! Ты не находишь? Может, мне в президенты податься?
А своё обращение к подданным я начну со слов: «А теперь сурьёзно, господа-товарищи!» И только после этого изложу своё «ко-о», типа: «...ко-ко-ко, типа-типа: ко-ко-ко-о, вы поклюйте молоко, или простоквашку – я вам не мамашка, и гуляйте близко – не утащит киска... И по делу, знач так: «Как поживаешь, народ? Тревожно? Это хорошо – это бодрит. Следите за ветром. Куды дым – туды и ветр... Или наоборот-с?»
Творцы или вытворялы? Попробуй разбери...
- Мастей этих самых мошенников не счесть. Только постигнешь про одну масть, как уже другая возникает. Откуд берутся? Поспеть немыслимо, невозможно, а, ведь так? Природа этого в природе эволюции цельной природы? - Арт подмигивает. - Эк я закрутил, а? Не поспеваем... Не поспевают умники за мошенниками? Так, может, не такие умники и мы с тобой, брателла?
Не-е, в человеке постоянно возникает это... то он постоянно взглядывает на часы и термометр... а то вообще про время и погоду забывает и наслаждается ощущением беззаботности... и тут вся гамма ощущений, а не только Луна с её физикой-метафизикой. Просто больше, объёмней собрано в тебе и вокруг. Гармония целостности. Ты будто готов к открытиям и свершениям... готов жить дальше. И теплее становится, точно весь космос повернулся к тебе своей доброжелательностью...
- ...Знаешь, - говорит, - начнёшь завтрак готовить и вдруг... дезорганизация в голове наступает, устаёшь как бы резко, в мозгах муть начинает клубиться, узорами – как чернила на водицу плеснули... Плывёт всё... забывчивость этакая наворачивается – где ложечка, где чашка, сахар куда запропастился?.. Ну да – куда смысел затерялся? И раздражение – как чесотка. К кофе я привык, что ли? Пора отвыкать. Подорожал, между прочим, с этими санкциями... Сны ещё всякие... забываются, правда. Но осадок... ой! Сны, говорю. Снятся и снятся... За... долбали. Тупые какие-то. В раздражении просып...
Арт молчит, смотрит внимательно, как прям дохтур настоящий. Потом:
- Пройдёт. Всё проходит, друг мой, - говорит. Умник, короче.
- И молодость? – язвить пытаюсь.
- И молодость. В пот не бросает? Помнишь анекдот? Ну... поживёшь исчо. Но помрём все, без исключения, да-с. Не печалься.
- Я и не печалюсь. Так просто, трёп одолел.
- А захотеть не можешь? (Это про что?)
В примерочной. Дама примеряет... Одного рукава не находит.
- Что, мода такая нынче? – спрашивает.
Продавщица, критически осматривая данность, приподымает одну бровь:
- Ну да, - говорит. Находчивая попалась.
Дико нехорошо!
Но сначала мне показалось, что именно потому и хорошо, что дико.
- Скушай крошечку, крошечка ты мой, - говорит, а сама облизывается.
Разговор о классике с Тристаном... не думал, что нынешним детям дают такие имена. Французские, что ли?
- Что, не понравилось? А я в своё время вчитался вроде и воспринял. Кажись, не без пользы. Даже равновесие некое поймал, знаешь ли. Успокоился... не помню, что тогда со мной произошло в смысле быта... Посмотрел округ другими глазами, словно прозрел... или резкость навёл? Так что читай-читай, авось пригодится. Вчитывайся, не ленись...
Где Бог-природа – там расчёт по выживаемости. Где человек – там игра в природу...
Разговор врача с медсестрой.
- Подождёт! – рявкнула.
- Он ждать-то подождёт... да потом ка-ак ахнет.
- Ладно. Досадно, да ладно. Поняла, короче, приголубим.
- Да, - задержал в дверях. – Надеюсь, мы поговорили об этом в последний раз. Иначе это не твоё место...
- Поговорили, поговорили... я подумаю.
- Да уж, думай, голова, на то она и...
- Вы им либо сейчас растолкуете, а не потом, либо профукают всё опять. Народец, он такой. Профукивать они научились сами. Научите их думать прежде, чем... Главное, чтоб совсем поздно не было...
Разговор на соседней скамейке в парке.
- А ты что, умная? Мне баба умная не нужна. Мне нужна добрая, терпеливая, кроткая даже, покладистая и так далее... но ни в коем случае не умная. А то рожать перестанешь. Ишь, боксом она занялась. Шопинг я понимаю – это так, отдушина. Но не профессия. Хобби. И математика не профессия. Предоставь это тем, кому делать нечего. Мужикам. Не люблю я баб-снайперов. На дух не переношу. Понятно, нет? Ступай в свой магазин лучше. Не раздражай меня!
- Найти бы самую наиглупейшую современную темку да сочинить к ней простенький сценарик... Народец всё одно поглупел (как и сам ты, впрочем). К примеру: «Так ли всё так, чтоб не перетакивать?»
И не надо там вкладывать тогда в персонажьи уста никаких мыслёв и подтекстов. Зритель в любом безделье и сам найдёт идею и вообще всё что хочет домыслит (мистика в обиходе с натуралистикой). Сам-сусам! А уж о критике-спеце и говорить не приходится. Этот отыщет и фабулу, и такой язык эзопов обнаружит, что закачаешься... Так что лучше никаких мыслей, а то испортишь обедню...
Или попроще? Например?
Никто хаживать в должниках не любит. Хотя и тут не без эволюций... Чем тоже не темка?
ФИО
Фокусу (такая вот у Тимофея Емельяныча фамилия величавая); «Мы в киношники пойдём, пусть меня научат!» – был у Тима такой знакомый кинооператор, приколист, на студии документалистики, он повторял то и дело, зачастую без повода... хотя в мозгах его означенный повод был, наверно: «Фокус в нашей профессии ох как необходим!»
По тротуару мимо остановки идёт парочка (молодожёны?), придерживают друг друга под руку. Она в ярко-малиновом балахоне, от сапожков до беретика, сдвинутого на затылочек хохолком, и малиновой же маске на глазах, через которые моргают малиновые ресницы. Он в зелёно-синем: зелёные ботинки – синие джинсы, зелёный пуловер – синий шарф роскошным узлом, зелёная маска на глазах – синие большие очки сверху, даже перо на зелёной кепчонке раскрашено соответственно – один край зелёный, другой синий. Идут себе они плавной поступью, приподымая колени чуть выше, чем вроде бы необходимо для обычной ходьбы, с отрешённым каким-то взором, – поглощены будто экранами своих смартфонов, кои несут перед собой в ладонях.
Тимофей Емельяныч приоткрывает на сию парочку рот – не то чтоб ему это в диковинку – многие таким макаром ныне передвигаются, даже нередко пожилые и не продвинутые, казалось бы, граждане (по одёжке судить если), но была в этом шествии некая театральность намеренная – оттого, по-видимому, парочка и привлекала внимание окружающих.
А вот, пожалуй, и не намеренное. Через дорогу, утыкнувшись в айфон, бредёт подросток. Машина пикнула ему – скорее, насмешливо, коротенько и сипло, а не чтоб напугать. Паренёк совершил, однако, подскок. И дальше, к тротуару, поживее... На скамью под навес остановки, по-прежнему вперясь в экран...
- А чо, смешно, пожалуй, - говорит Фокус невольно.
- Хе-е-е! – изображает овечье блеянье стоящая рядом с Фокусом женщина, смутно знакомая по обличью. - Лицедеи, мо быть? – И смотрит внимательно на попутчика: - Сами собой любуются.
- Да-да, когда ещё только возникли мобильники, я тоже подумал: мир спятил. Идут, понимаешь, сами с собой разговаривают... пугают прохожих.
- А нас могут не пустить, гражданин… лох, - говорит женщина.
Как так, с какой стати лох?!. Ну, так-то разве только Артём (кратко Арт – в настоящее время университетский преподаватель и в некотором роде домашний доктор) – Артём Михайлович Казнев, – друг со школьной скамьи, называл и называет Тимофея по-свойски: «А наш Тимоха – сынок лоха-скомороха! А вовсе никакой не Фокус». Впрочем, как опытный медик, Арт постоянно обзывался и обзывается разнообразно и разно образно... Сначала, допустим, обзовёт Лохсуком – от известного всем сукиного сына (собакиного), и только затем уже более обтекаемо – Лохусом... проще выговаривать, видимо.
Сам себя (про себя) Тимофей величает Тимфоком, или Фок, иди на фук.
Не удобнее ли будет и нам к сему невзрачному гражданину с кроличьими зубами – обращаться так же? Ну, не лох, разумеется, – Тимоха-ха... ап-чхи! – на два вздо-хаха. Покороче будет, да и теплее как-то – по-свойски.
...Тимоха замирает и перестаёт жевать резинку, выплёвывает её в мусорницу, трёт пальцем передние зубы и озадаченно разглядывает женщину, будто бы знакомую, пытаясь вспомнить, где он сталкивался с этой брюнеткой? Но, сообразив, что не знает он её, нет, – «лох» ему почудился. Женщина попросту выдохнула: о-ох – ах. Не оскорбился посему. Спрашивает осторожненько:
- Почему не пустят? Куда?
- Как? - Брюнетка разбрасывает свои пальчики из щепотки в раскрывшийся тюльпан ноготков своих перламутровых и вновь собирает их бутоном, мило улыбается и оглядывается на подъезжающий автобус: - Пенсионеров – под домашний арест!.. Кто не привился, проездной тому заблокировали – дома сиди. А мне на процедуру по другому поводу... Дура я, да?
- И как же, если не пустят?
- Да так, водителю ручку позолотить. Ему-то как раз в масть – заработок ему дополнительный определил губернатор наш... (Тим поводит глазами из стороны в сторону: не понял потому что... да вставить вопрос не успевает). А вот мой сосед, - торопливо продолжает брюнетка, следя за автобусом, - грузин по наци, с утра пораньше заявил: вай-вай, хорошо-то как! Никуда бежать не надо, ни в каких электричках трястись... Устал я с этой вашей работой ненормальной! Понимаете? – говорит. Грузин в электричке – смешно, правда ж?
Тимоха опять озадачен: «От жизни отстал?.. Или понравился я ей? – с сомнением уже думает он сам себе. - Не похоже, чтоб пенсионерка… Хорошо сохранилась... или сам я на пенсионера смахиваю? Неужели?!.» - И внимательнее приглядывается к попутчице: пока она ещё не вытащила из сумки разовую маску и не нацепила её на свои круглые розовые ушки.
- Маске рад? - подмигивает. - О-очень рада я!
Тимоха машинально каламбурит: «Маскарад… Забавно. А где моя тряпочка? - Расстегнул молнию ветровки. - Коли маскарад – так всеобщий».
Брюнетка подмигивает ему ещё разок.
В универсаме попал под неожиданный прессинг: строго-осуждающий дискант – торкнул и впился прямо в темечко:
- Зачем вы голыми руками трогаете?!. Я тоже, может, хочу семечек!
Оторвав пакет с висящего у его носа рулона, Тимоха, дунув на слипшийся край, надел его на ладонь и, покосившись на девицу со сверкающими за стёклами очков зрачками, поспешно переступил к лотку с черносливом. «Хотеть не вредно. Хоти на здоровье, кто мешает... безмозглое отродье, вырастила хотелку... И больше ничего ей не буду говорить! - Снял кепи, потрогал затылок: - Э-этой мадам я всё одно не понравился… так что: нуль – нуль! Правду говорят: убить словцом запросто… особенно по мозгам если! Главное, чтоб мозги остались в наличии... для экспертизы».
На кассе из-за сиреневого вирусоловителя (модного, скорее всего, и дорогого – с клапаном наподобие клюва попугая) кассирша невнятно проквохтала:
- Пока не приведёте себя в порядок, гражданин, обслуживать не буду.
Тимоха оторопело («...в какой ещё порядок?!») покосился на затянутых в марлю стоящих за ним посетителей и торопливо вынул из кармашка свою беленькую маску, при этом подумал: «Ладно ещё, за перчатками не погнали...»
Ворчливо заметил всё же, из справедливой вредности:
- Почему у вас работает одна касса всего? - Оглянулся, пальцем посчитал: - Из четырёх – одна! Саботаж? Остальные кассиры завирусели, что ли? Нехорошо-с! Заведующую вызвать?.. Вы, случаем, не пята-шеста-седьма колонна?.. Да ну вас!.. – и пошёл прочь, оставив покупки у кассы...
Первая встреча с Алисой
Выходя из автобуса, Тимоха сунул маску в кармашек.
У подъезда своего дома глянул в лицо выходящей навстречу высокой женщине: «Краля...» - машинально отметил. Обернулся, забыв, что намеревался придержать дверь, и она хлопнула:
- Прошу прощения... Вы не курьер? – и сделал шаг на сближение, невольно желая померяться с незнакомкой ростом, и с удовлетворением убедился: «Вровень...»
- Да... А? – «краля», наоборот сделала устраняющий сближение, но запоздалый шаг в сторону. - То есть нет. Живу здесь. С недавнего времени. А что?
- Просто подумал, раньше прибежал... Вернее, наоборот, позже... И курьер... то бишь вы... думал... не дождались, уходите уже...
- А, поняла, поняла... - наморщила женщина лоб под отбившейся кудряшкой и даже помотала слегка головой, встраиваясь в логику незнакомца.
А у Тимохи продолжался неконтролируемый выплеск:
- А вы, случайно, не банкир?
Женщина погладила кончиками пальцев ямочку на подбородке и сотворила на лице недоумение: что-де за вопрос? - и бровью мохнатенькой этак пошевелила.
Тимоха смутился:
- Извините... не знаю, почему спросил... глупо, да?
- Медработник я. И зовут меня Алиса... это предупреждая ваш следующий вопрос.
- Спасибо!
Забежав в распахнутый лифт («Тих-тиби-тох-тох-тох!»), Тимоха, с усмешкой поглядел в треснувшее зеркало и подъелдыкнул сам себя: «Запыхался?.. Желаете значительным выглядеть, сэр!.. Да-а? Курьер к нему, понимаш... да с депешей!.. Но, простите, сэр, он разве не дождался бы вас, а?.. сразу так бы и отчалил?.. А посмел бы?.. раз вы такая важная птиса... ой, значительный... Да и созвон был наверняка предварительный... А-а?»
Лифт двигаться не собирался, стоял себе и ни намёка на расторопность.
Испуг
«Что сделал не так?.. Не доделал что?..» - возникла мелкая мысленная паника.
Иногда что-то незаметно смещается в житейском восприятии, даже после мелочи какой-нибудь – психика устаёт вроде как внезапно, рывком. Согласимся, бывает. И внезапно всё вокруг представится несуразным, незнакомым, непривычным, незнаемым даже вообще, смутным... Да, нет?
И вот ещё что явилось на ум – но это уж по иному поводу: оно, конечно, произносить «Тимоха» удобнее, поскольку экономнее, а главное, теплее, приватнее, приветнее, однако чересчур всё ж запанибратски, не солидно с нашей стороны по отношению к персонажу: всё же Тимофей Емельяныч человек взрослый и кое-что в жизни повидавший. Поэтому остановимся на усреднённом варианте: «Тимофей» – так оно получше! – а?.. Ну или Тим. Вот и пусть будет...
...Тимофей услыхал голос сверху, жалобно-игривый:
- Лю, не пора ли нам пора, что мы делали вчера?
- Чё ещё?
- Да потрах-трах, чё.
- Отвали, дурак!
- Хо! Вчера был умный, а ноне дурак?
- И так быват. В самый разец.
- Думаешь? А вот интересно, для чего ты думаешь?
- Чтоб не быть такой дурой, как ты.
Тимофей замедлил шаг – соображение как бы зависло на присказке: «Далеко идти, тяжело нести – это не для меня...», и совсем остановился, пережидая тревожно забившееся сердце: голос собственной дочери трудно было не узнать, – затем с осторожностью продолжил подъём, но теперь с опаской посматривал вверх.
- Ах вы, гады-лоботрясы, уложить вас на матрасы, - пришептывал сухими губами, - надавать вам по мордасам, шелкопёры – тра-та-та...
При этом невпопад сопутствием: «Почему мне постоянно снится этот странный сон: не сумел, вишь ли, закончить институт. На самом деле закончил же! А угнетаешь! Мы подскочим и помчимся... на оленях утром ранним?..»
Тут звучит неожиданно и неприятно:
- Сделать удобоваримым! – как давно употребляемое словосочетание – чётко, выразительно, смачно, – будто лопатками к стенке припечатали. И немедленно захотелось узнать: чей голос такой противный, и понять: про что, собственно, речь?
Достигнув второго этажа, Тимофей заглянул в комнатку консьержки, машинально мазнув глазом незнакомую табличку на двери: «Засунутый Евлампий Изидорыч». Озадачился, неловко пытаясь увязать понятия «консьержка» и мужское имя Евлампий. «Чудо-юдо... Консъерж вместо?.. Привратник? Он... кто-о он?!.» - и вновь сопутствием: «Я вроде бы здоров... уже. А?»
Услышав тут какое-то шебуршание позади себя, быстро обернулся и увидал на подоконнике межэтажного окна тощего паренька – тот замкнул свои губы большим и указательным пальцами, как прищепкой: молчу, мол, помалкиваю себе в тряпочку.
- А-а, ты-ы!... - в некоторой оторопи разлепил высохшие уста Тимофей, но уже без прежнего испуга-недоумения. Расслабился: - Чр-р... чревовещатель?.. - А про себя: «Червь подколодный...»
Паренёк расцепил пальцы на губах, при этом издал мокрый звук – чмок:
- Дядь, сигареткой угости... - и уставился нагловато-заискивающе (если можно соединить заискивание с наглостью), как озябший галчонок склонил головку набок и нахохлился, лишь глазок блестит – осмыслено или бессмысленно? – не ясно.
Рядом с ним пошевелилась девица в бейсболке на рыжей шевелюре, она прячет свой лик под козырьком да с безучастным отворотом головы за оконную пасмурность двора.
- Ты, конечно, меня не послушаешь, - начал было Тимофей, но осёкся, вспомнив вдруг себя таким же глупым, упрямым, но беззащитным. Полез в карман, после чего, не обнаружив искомое, виновато пожал плечами. - Бросил, брателла, извини. Не угощу, стал-ть... - и подделываясь опять под нелепый сленг: - А ты, ваще, откуль?.. А Марья... м-м, Фёдорна, - потыкал пальцем за плечо – на табличку с «Евлампием» – откуда-де взялся такой замысловатой консьерж.
- А чё? - подтягивая колени к подбородку со скрипом подошв кроссовок по подоконнику и отворачивая лицо так же, как и подружка, – в мутное стекло окна, где прорисовывалось отражение всех троих – и взрослого мужчины в том числе, с белой обувной коробкой в левой руке... или в правой?.. зеркало, как всегда, врёт.
- Да... так.
«...начнём нову жизь?.. правильну?.. аль праведну?.. Да, када?.. - спрашивает чуть погодя Тимофей уже сам себя, поднимаясь в квартиру: лифт – «гадёныш паршивый» – нынче не... глагол подставить самостоятельно, подсказка по типу ЕГЭ: не фурычит, филонит, бастует, вредничает, валяет дурака, сволочится?.. - Главное, впросак не попади опять... Чья бы кукушка квакала... мычала то бишь. Т-фу!.. Шагай давай... Застрял на мыслях?.. На каких?.. Нету мыслей, не-ту... и не грусти... Человек, он же ж ч... Шо в космос его занесёт, собаку, шо в ад опрокинет, ему у-сё равно... Хватит базарить!..»
Идущий одышливо перебрасывает с руки на руку коробку с женскими сапожками, приподымает на уровень глаз – обнова перехвачена крест-накрест лимонной ленточкой – на ней золотом с ошибочкой: «Люсьен–Люссен».
Тимофей доволен был, что подружка паренька на подоконнике оказалась не его дочерью...
Альбион не намерен ждать
Скинув башмаки, Тимофей задвинул их под обувную полку. Тапок на своём привычном месте не обнаружил. Коробку с сапожками задвинул за шкафчик и заскользил на кухню в носках, как на коньках:
- У-у? А-у! Бу-бу-буки, где нотбуки, где собаки – наши бяки? Хотя бяки не собаки… Надо глазки поберечь, надо что-то там извлечь… Всё-о! В логос-рифму больше не попадаю. Люси, ты где?.. – и по-командирски: - Фокусники, на арену! Всеобщий сбор! Живо! Представление начинается!
Тишина в ответ. Полная. Обычно, когда дочь дома, она по квартире порхает: прибирается, пыль смахивает, рукодельничает даже, ну или за «бякой-буком-ноутбуком» – с подружками лясы точит. Но в любом случае, отца встречать выбегает.
Тимофей заглянул в малую комнату. Плачущая дочь повергла его в кислое недоумение. Возможно, потому, что это было из ряда вон… Как-то разок, правда, жаловалась: «На меня никто не смотрит!.. - Да что ты? Не может быть! Ты ж у меня красотуля… - И Вовка не глядит!»
После долгих тогда уговоров, удалось уяснить: девочку не замечают по очень простой причине: не модно одевается.
Что же сейчас? Подсел, прижал к себе, по голове погладил:
- Э-этого ещё не хватало… слёзки на колёсках!.. Вовка-оболтус изменил, что ль? Так это в порядке вещей!.. Мужики они такие – беспартошные. За любой юбкой побегут. Акселераты-дегенераты. Все мужики такие, повторю жёстко и беззастенчиво, поскольку такова их природа – бестолочи-забияки! За формами не видят ни шиша... ничего не видят, короче, окромя округлостей и ложбин...
- Олимпиаду выиграла. В Англию посылают.
- И-и… что? Почему я про это не знаю? Почему не говорила ничего?.. - поперхнулся Тимофей и мгновенно перескочил на другие рельсы: - Не понял! Не хочешь в Англию? Да и пошла она тогда, эта Англия… как там в кино... Англия подождёт! Прекрасная мысль, прекрасные актёры, чёрт возьми, прекрасная киношка! Нужен тебе этот затуманенный, сырой и неуютный, Альбион? Разве у нас не лучшее образование в мире?
- Когда-то, может, и лучшее. Ты что, не видишь, какие страсти вокруг? Пап, ты совсем не видишь?!. Ты слепой?! Ты совершенно не приспособлен для жизни в этом мире! Ты надёжный, умный, справедливый, честный... даже противно! Слушать противно, вот.
- А что такое? Чёго там? - Тимофей нарочито поозирался.
- Ты ютюб не глядишь? Барнаул, Беларусь, Казахстан… повсюду на бэ – бордель, бардак сплошной. Тебя чего, совсем не колышет политика?
- А тебя колышет? Тогда чего ты целишь в неприятельский вертеп?..
- А научить их пользоваться маски-шоу! Слыхал, главный ихний, кто у них?.. премьер? Против карантина возник … и тут же сам заболел.
- Та-ак, не будем ходить кругами. В чём причина, Лю, скажи прямо… чтоб я прозрел, наконец. Ну, бестолочь я! Не по-ни-ма-ю! Урод! Таким родился, да, ты права...
- Мне не в чем ехать, вот в чём дело! И не с чем!
- То ись?
Лю вскочила и убежала на кухню, откуда понеслись её мокрые всхлипы…
Своя мечта у каждого
Всю ночь Тимофей ворочался, размышлял: «...ну да, а чего? Пятнадцать… и ва-аще, мальчики – девочки, девочки – мальчики… Себя не помнишь?..»
Вдовец пятидесяти трёх лет Тимофей Емельяныч Фокус, как утверждала Мадонна, не понимал женщин совершенно, хотя и сподобился дважды жениться. Любить, вестимо (словцо из вальяжных романов подходит как никакое другое, на наш взгляд), любил, а понимать – нет?.. Так вот. Даже дочь свою?.. каковую, разумеется, и любил и лелеял, как умел... выясняется, не очень-то понимал. Как написано опять же в американской книжке (на тумбочке у дочери) – он с Марса, они же-с, сударушки, с Венеры-с. Поэтому, наверно, до сих пор Тимофей Емельяныч не сообразил, почему от него ушла первая супруга – вернее, скрылась, оставив ему пятилетнюю Люсьен, и начертав всего-навсего: «Не рыщи. Твоя Мадонна».
Тогда ещё в памяти у него всплыла её чёткая реплика, которой он не придал значения на начальном этапе совместной жизни: «У всех, - говорила она, - чуть ли не соломенные крыши, а у него хоромы – паркет, горячая вода, сауна с бассейном… Вот и я хочу так. Завоевать должность только надо… или удачно выйти замуж! Да-да!»
«Или украсть пару липардиков, - сказал бы сейчас Тимофей. А тогда всего лишь спросил: - Стало быть, вариант в моём лице выпал не вполне удачный?..» - «Почему? Удачный и даже вполне, пока в телевизоре мелькал...» - был ответ.
Вторая жена не обижала его дочь, но взяла, да и померла в одночасье.
После того, как Тимофей Емельянович покончил с прежней профессией, он работал в разных местах, а в настоящее время на предприятии, где платили столько, сколько необходимо, дабы заплатить за квартиру да за пропитание. И, что называется, не высовывался никуда более. И хотя и говорится, что оглоушенная рыба всплывает – брюхом кверху... Надо было что-то делать, подумалось Тимофей Емельянычу. И как-то с утра пораньше, стал прикупать он с зарплаты билеты разнообразного лото. Но не везло. Правда, и сам он всякий раз, прикупая очередной бумажный прямоугольничек симпатичной расцветки, посмеивался:
- Вот интересно, - спрашивал у хозяйки почты, - одним везёт, другим нет… отчего так?
- Невезучий, вероятнее всего, - отвечали ему щадящим слогом, но с ироничным прищуром.
И всё же, как всякий нормальный человек, он, конечно, мечтал хапнуть по-настоящему, не всерьёз мечтал, себя душевно погреть хотелось, и всё же, всё же…
Как-то постепенно он остывал от благ житейских, прячась меж волн, как выражаются, соцкатаклизмов. Психологически он попал как бы между приливом и отливом. Чтобы осмыслить происшедшее с его государством, мешало оцепенение, как и многим людям его возраста, оказавшимся не у дел: чтобы забузить, лета не те уж, казалось ему, здоровье пошатнувшее... Можно сказать без преувеличения, ему не везло регулярно, и попадало всё по лбу почему-то – отсюда также затяжной упадок сил и разочарования. С надеждой поглядывал он на более молодых и менее травмированных психологически, которые в основном, к сожалению, маловато думали, да много прыгали на дискотеках и предпочитали толкаться за новыми айфонами, даже в морозные ночи, что гляделось диковато... Всё стало поэтому казаться ему мишурой – пустяшным и неестественным, не только какие-то материальные поползновения, модная успешность и прочее, и все эти рекламные подскоки – сэлфи, самолюбование, самовлюблённость, ё-ка-ле-мане!.. Для кого пустяшны? – задавал он себе издевательский вопрос и оглядывался вокруг: - Всем этим? Ну всё, всё, всё – довольно глупых разборок! Субъективизм отставим...
Словом, Фокус не оправдывал своей фамилии и постепенно вовсе отстал от бурной жизни – все бегут, суетятся, а ему стало не то чтобы лень, а тягомотно как-то... Он смирился окончательно с тем, что имел… на грани безразличия. Ну не везёт, не получается – и ладно. Нет, ну, только начнёшь налаживать себя и поступки свои, и тут же, скажем безотносительно к конкретике, – бемц по башке тебе, натурально – в лобешник, или по темечку... Выкарабкался чуть – снова бац... И так с каждым начинанием. Сказал бы кто в самом начале: не суйся, дурашка, не твоя стезя... А так, сколько времени и сил впустую... Э, врёшь, была, однако, подсказка...
Фокус-старший не раз мечтательно повторял отпрыску: «Мне б с умишком нынешним да в молодость вернуться... ну хотя б на чуток, натворил бы я дел». Что, любопытно, имел он в виду?.. «Да ладно, бать, не горюй».
Побуждаемый этим повторяющимся воспоминанием, Тимофей ещё в пору становления своего интеллекта сочинил фантастический сценарий, где... там, в общем, отец хотел передать сыну свой опыт и знания через изобретённый им прибор, что обещало небывалый прогресс в цивилизации. Но вышла закавыка: отпрыск не сумел в один присест, что называется, скушать и переварить дармовой опыт... и спятил. Прежде чем застрелиться, отец выяснил посредством того же аппарата, что мозг сына предназначен был природой для иных дел, чем те, что ему пытались навялить.
...Но, оказывается, не до такой степени он ослаб, чтобы не порадеть родной дочуре. Защемило вот.
Включил под утро телевизор. Попалось шоу с детьми дошкольного возраста – блогерами-миллионщиками. Детки, собственно говоря, не понимали значимости своего положения. Зато родители сей пробел в их осознании восполняли с лихвой…
«Может, и мне к ним податься? - мелькнуло у Тимофея Емельяныча в голове спасительным озарением. - Блогеры, вперёд! Время рыцарей и мушкетёров минуло безвозвратно! Ату всех отступающих!»
Жаль только – далёк он от цифры… Цифирь – это ж надо знать, куда пальцем тыкать...
Незаметно заснул.
Вновь про «величайшего»
При виде тусклого номера лицо его скисает, появляется робость – два раза заносит он ногу через порог и не может переступить. Резкий взмах руки – он вталкивает себя насильно и воинственно озирает серый интерьер. Уже решительней направляется в ванную, щёлкает выключателем – скудный от слабой лампочки свет, сумрак по углам, трещины поблескивают юркими ящерками, основательно рыжеет щербатая эмаль ванны.
Величайший проводит запястьем по кончику носа, включает бравурную мелодию в мобильнике, кладёт его в карман, отчего мелодия звучит не столь показушно-браво; вяло пробует пальцем трубу. Отдёргивает руку, как от горячего. Усмехнувшись, прикасается всей ладонью и держит показательно долго – удостоверяя как бы возможных соглядатаев: ошибся я, мол, братцы, с температурой. Хмыкает, подмигивает себе в треснувшее зеркальце над скукоженной раковиной:
- А чего ждал? Роскоши? Вот ты, понимаешь ли... постарайся для себя... Ты о чём? Да о том, о том же всё...
Возвращается в комнату, у окна закладывает руки за спину. В черном стекле отражается его лик, и величайший тыкает в него пальцем:
- Ну ты, клон! Или ты кло-ун? Правда, что ль, не в деньгах счастье? А в чём тогда? В общественном положении?.. Или как у кинобрата – в правде? Так у тебя ни того, ни другого, ни третьего. Скрипишь теперь: «жизь не удалась»? Да ла-адно, поехал и поехал… Не грусти. Авось прорвёмся. Возрастной крыз… как там его называют?
Тянется задёрнуть шторы, но… их нет – потрясает кистью и по-театральному роняет руку – безнадёга, мол.
- Невезуха, короче, господа, за невезухой… и невезухой погоняет. Кривляешься?
Скрип двери. Величайший вздёргивает плечи, как при толче в спину. «Клоун» в окне округляет глаза и губы – задерживает дыхание. Величайший облегчённо выдыхает облачко пара на стекло, в этом мутном пятнышке прорисовывается администраторша. Шмыгая носом, она поправляет чепчик и завозит на визгливых колёсиках обогреватель. Говорит также противным голосом:
- Электричество наладили. Вот вам. Чтоб совсем не околели, мужчин-на... Привыкли у себя в Москве – тепло чтоб!
Величайший всё ещё глядит на отражение в оконной черноте (клон изумлённо приподымает там брови): у администраторши на плечах вытертая шкурка (кошачья?), которая подмигивает окостеневшим мерцающим глазком-пуговкой.
Величайший благодарит:
- Спасибо за оперативность.
Администраторша разочарованно кряхтит и, закрывая за собой затрещавшую дверь, утробно шепчет:
- За спасибо лису не скроишь.
Визжат в коридоре ржавые колёсики. Величайший, опять приподняв в недоумении бровь, смотрит ¬на оставленный ему обогреватель. Проверить догадку – быстро на цыпочках к двери. Подождав у дверной щели, пока, после невнятного разговора с кем-то, администраторша, шаркая, удалится, везя за собой другой обогреватель, говорит себе:
- Хорошо, соболей не запросила. Лисий ещё туда-сюда… хотя всё равно губа не дура.
В дальнем конце коридора женский взвизг, затем хриплый бас:
- Глазки-то разуй, Галь!
Что-то неуловимо быстро меняется в ощущениях восприятия.
В пыльных городских развалинах. Ветрено – порывисто.
Долговязый оператор (теперь он в клетчатой кепке) с камерой на плече ¬– спотыкается, хрипло ругается:
- Леший бы вас об-сосал!
Объектив камеры ловит солнце, на несколько мгновений слепнет, затем ¬– вдоль искорёженных домов вихрится известковая пыль.
В кадре «величайший». Ветровка, седые волосы упрятаны под спортивную шапочку. Держит микрофон у лица женщины в запачканном цветном халате, с чумазым ребёнком на руках, тот, во рту палец, таращит глазёнки, теребит на её шее медальон. Женщина всхлипывает, кивает на разрушенный дом…
Над головой раздаётся свист. Несколько взрывов один за другим – метрах в семидесяти от интервь-ю-е…
Величайший пригибаясь, бежит, ухватив за руку женщину, теряющей тапки – правый, левый… Взрыв.
Величайший открывает глаза. С трудом поворачивается на бок, моргает на детскую ручонку из развороченной дымящей земли…
Руками раскапывает ребетёнка. В ужасе отваливается. В кулачке малыша зажат медальон.
Солнце медленно гаснет…
В мутно-сивой завесе из гари и пыли люди в камуфляже несут на носилках корреспондента, с характерным звуком железа по железу загружают в люк вертолёта, раненый мычит:
- Где м-медальон?.. Какое число? Какой день недели?..
- Третье... Четверг, - ответил один из загружавших.
С утра «величайший» прямиком отправился в банк и взял кредит.
Люсьен, экипировавшись по современной молодёжной моде, через день улетела на туманный остров.
Записульки
Только вот размечтаешься... А ведь сколько раз говорил себе: не мечтай! Но как же тогда самостоятельно выкованное железо (куй железо, пока горячо)? Э-хе-хе-хе-хе-хе-хе... коль родился на трухе? Так и сгинешь в чепухе...
По телевизору.
Да, хлёстко вещает. Харизматичен. Жаль, слабо образован. И не больно умён, похоже. А так бы ничего... сошёл бы для подмостков.
- Гляжу, ты смелым стал. А то всё в пацифисты рядился.
- Обижаешь?
Так-то оно так. Но, к сожалению, в любом муравейнике появляются особи, кои воспринимают и малую шалость за сугубо серьёзное мероприятие. И тем портят всё дело.
- Какое-то никчемушное всё кругом ныне.
- Никчемушники одолели, что ли?
- Ты чего дырку на коленке залепил?
- Скотчем? А чтоб комарьё не добралось до моего суверенного организма и внутрь не пробралось, как седьмая колонна.
- Уже седьмая?
- Видишь человека с железками во рту? Знай, второго сорта.
- Почему?
- Да потому – бесплатные зубы. А бесплатные – сиречь дешёвые. От государства подарок. Да не сразу, годок-другой промурыжут. Пенсион.
- Вот послушали бы твоего Савелия да заслали бы вовремя в лагерь противника наших умных ребятишек, то не мы, а противники наши хлебали бы по полной программе...
- Какого Савелия? Чего хлебали?
- Го... го...
- Ваучеризанцы, что ли?
- Глубже копай.
- А пошевелить копытом не желаете?
- Копытом?
- Ну, клешнёй. Ну, языком. Пошевелитесь, в конце концов. А киваете всё на правительство мировое. А не будь его, совсем бы засахарились... Растопшоники.
- Что вы как ба-а!..
- Как кто? Бараны? Бароны?
- Ну не дурак ли ты?
- Да ты о чём хоть?
С другой точки зрения, страх, он не только биологичен, но и выковывается социально, то есть воспитывается. Вопрос: зачем? И нужен ли сей ингредиент? Может, когда-нибудь это станет не нужно. Когда? Интересно: в Эдеме он был, страх? Или рай предполагает... Или царство божие – всего лишь цель?.. Ох уж эти символы опять!
Что-то заканчивается и одновременно что-то начинается. Оптимисту хочется думать так.
Он не знает, что сказать и в какое время, - оттого молчит?
А молчит постоянно. Глуп?
Когда тот болтунишка ушёл, он сказал:
- Классический дура-чок-с.
Он мал-мал с ума упал. Ну не насовсем. Сейчас вроде подымаемся.
Это я о себе, что ли?
- Ты уверен, что понимаешь?
- М? – повернулся.
- В каком мирке живёшь...
- Почему вот эта баба в магазине злится – на меня, а не на того, кто всё устроил, почему не на него?
- Да ты философ, что ли?
- А баба не философ?
- Не философ. У неё другие задачи от...
- От кого?
- От природы. Умная баба и умный мужик – разные величины.
Такая вот незатейливая затея.
- Рад вас лицезреть, милейшее чмо!
- Взаимно. Чмоки-чмоки.
Эпитафия: Он хотел пристроить себе лоджию на первом этаже... Вместо склепа-саркофага...
Ты упёртый мужик. На любое чужое «а» ты начинаешь выпячивать своё «б», «в» и прочий алфавит, с припуском запаха на «г»...
Выправляющие осанку процедуры
Нина Васильевна, имея при небольшом росточке в объёме своём сто двадцать кило с граммами и миллиграммами, была подвижней и шустрей иных молодух. На цыпочках подкралась она к долговязой дочери и шлёпнула её ладонью по загривку: та мгновенно превратилась в оловянного солдатика со всей надлежащей выправкой и, быстро оборотясь, уставила на мать испуганные глаза.
- А не горбись, не гнись, не сутульсь! Тебя боженька статью наградил, чтоб ты стеснялась? Ишь ты! Я те покорежусь! Ка-аженый раз по хребтине двину – увижу, горбишься. Вот и сделаю горбатой, коли так!
Алиса после такой выправляющей осанку процедуры, завидев или заслышав мать, сразу выпрямлялась и расправляла плечики.
Летящей походкой
Спустя несколько годков материна муштра возымела плоды успеха (можно так выразиться?)...
Со швейной мастерской любила Алиса пешёчком до конечной остановки трамвая пропорхать, и там уже «пересесть» на автобус до своего совхоза. В общем, четыре остановки получалось – безбилетных. Обожала, короче, шажком-шажочком с подскоком танцевальным.
А в это время её мамуля, дородная наша Нина Васильевна, ехала вкругаля трамваем с мясокомбинатовского магазина, ей с двумя пудовыми сумками пешёчком не особенно улыбалось.
И вот едет Нина Васильевна в трамвае и замечает вдруг: все-то пассажиры до единого дружно повернули головы свои вправо. «Чаво?.. - Нина Васильевна вытянула шею, как могла, и увидала: дочь её марширует по эстакаде через железную дорогу. Высокая, стройная, летящей походкой. - Э-э-ва!»
- А это моя дочурка, Алиска, - шепчет она стоящему рядом хлипкому мужичку с длинным чубчиком на стриженой голове.
- О-о! - показывает попутчик большой палец. - Хорошего ей, тётка, женишка в потребление.
- Спасибо, дорогой. Дылда этакая. В отца, падлюка.
- У, - мотает мужичёк чубчиком вправо-влево, не соглашаясь с тёткиным определением. - Всё годится, мать. В натуре.
- Ну-у спасибочки. Етит твою налево! - И ещё задорнее, заострённее становится взор загордившейся матери: - Ать, твою мать! Как вышагивает! Пря-ям припляс! Шпарит!
Мужичок одобрительно щерится и понимающе кивает, роняя чубчик свой на нос:
- Дэ-эс, летит прямёхонько! Не свернёт?..
- Куды-ы ей ворочить! Моя выучка.
И, хитро улыбаясь, сжала кулачище.
Записульки
Глаза распахнуты, душа открыта настежь, сладкое ощущение бытия. Как внезапный аромат. Ясный полдень в глазу, а не темень кромешная. При этом у тебя может болеть нога ли, голова даже. Но ты не обращаешь внимания – свет потому что сильнее тьмы...
Много чего зависит от случая. Вот встретилась бы мне книга такая в юности, я б, может, не пошёл в... (как там у Маяковского? «...пусть меня научат»), а в экономику ударился лучше...
- Либо газ по трубопроводу закопанному гонят втихаря (скажем, по секрету от всего свету), так что земля, и твой пол в квартире заодно, трясутся... Либо насос – зараза такая металлическая, знаете? – в подполе вибрирует, – водицу подгоняет в отопительных батареях (не учли, видишь ли, мощность на самой подстанции, и засунули тебе прямо в подвал тарахтелку, для уюта)... Либо уж – что так же верно – шум в голове твоей нарастает в виду одряхления плоти твоей... ну а это уже субъективность неотвратимая!
- Куда уж неотвратимей.
- Прежде чем опылить народы вокруг себя какой-нибудь очередной отравой, ты ведь взращиваешь у себя (вокруг, поблизости) эти самые сорняки с вреднючей пыльцой, так? Вот – и травишь сначала своих (своих!) людишек, мозги им набекрень поворачиваешь... То бишь тебе, по сути, нет никакого дела ни до чужих, ни до своих, получается. Пожива собственная тебя интересует и ничего более, и власть безграничная волнует кровь твою поганую...
А это про что?
Повезло, говоришь? Потому что предупредили? Не-ет, лучше б... Если б раньше этой глупой истории мне сделали предупреждение, дабы я, болван древесный, не вчухался в неё, предупредили – чтоб не погрязнуть я мог, не завязнуть... Когда б одёрнули вовремя, остерегли, – то да, тогда хорошо, конечно. А теперь чего ж...
- Слушай, почему все блогеры свалились в мистику? Даже так называемые производственники? Чуть ни в каждом учреждении местного разлива ищут теперь тайну вселенскую? А? Ты мне про это скажи лучше.
- Да-с, и давно-с всё идёт-с по единому-с руководству-с планетарному-с, к управлению-с?.. Но! Ума хватит ли? Кто будет управлять? Где эти личности? Прячутся? Почему? Мыслишки дрянненькие у них, может? Опять о чём-нибудь собственном, самом-самом подлом? Схарчить кого-нито? Короче, возведение в символ веры – добра и зла было всегда (опять рифма?)... это всё для удобства рассуждений. И не морочь мне голову.
- А как же царствие небесное?
- Да просто подрастает поколение людей – из хитрых в умные, из умных в мудрые...
- И когда?
- Что когда?
- Дорастут?
- Когда положено, тогда и дорастут. Спроси про эволюцию у Савелия...
(Опять этот Савелий в зубах у него навяз. Кто хоть таков? Уточнить.)
Вообще-то я читал уж где-то, что у каждого человека своя предрасположенность, личная, к пенсии, тут медик должен конкретно ему сказать: «Тебе, мол, надо на покой тогда-то – одному в столетнем возрасте, а тебе можно и в сорок семь, пора, а то натворишь дел по хилости...» Так что поторопись делать, чего там себе задумал... Поторопись!
Пытался организовать водоворот воды в природе.
- То есть?
- Писал, с вашего позволенья, на головы своих товарищей... сотоварищей-одногруппников!.. с крыши веранды, на которую взобрался непонятно каким способом.
- С моего позволенья? А сколько же ему?
- Четыре года.
- А-а. Будущий экспериментатор?
- Почему будущий? Уже начал... эксперимент начат экскрементом...
Жить совместно, а не вместе. Не мешая друг другу. И без претензий. Возможно такое?..
В голове возникла сбалансированность. Отрадно.
- Жюристы пришли?
- Кто-кто?
- Жюри члены.
- О! Им-то к чему спешить...
Как всегда! Обратной связи тю-тю.
Но это ж здорово, когда опасения есть. А то раз – по голове предметом. Не ждали? Плохо так то.
Чёрный занавес
Премию, с которой Тимофей собирался выплатить проценты по кредиту, не выдали. Объяснили, что в период пандемии предприятию необходимо экономить, поскольку-де не ясно, что будет дальше «в нашем реалити-шоу». А через две недели и вовсе уволили, сославшись на туманность андромеды.
«Не-е забудь... – напомнил он себе известный романс про шаль и калитку, – ...потихо-оньку надуть!» - удручённо посмотрел на свой указательный палец с лохмотинкой заусеницы, с угнетающей проницательностью определил: витаминов не хватает для полного здоровья и счастья.
В своё время он закончил факультет журналистики, имел публикации. То бишь не совсем, чтобы никчёмным человеком слыл. Поездил, кстати, по горячим местам спецкором и собирался написать сценарий, но в последнюю свою командировку был выбит из седла, как выражаются медики... Ещё прыгая на костылях, он пытался сочинять сюжет-историю и с ужасом обнаружил, что утратил творческие способности: не получалось ничего из того, что раньше давалось без особого напряжения. И он вдруг потерял смысл своего существования – как занавес чёрный опустили перед ним. Не в театре, а в самой жизни. Ослеп. Это было жутковато. Тем не менее, изо дня в день он пытался наладить голову и что-то прочкнулось будто по мере постоянных усилий, в мозгу пробивались прежние связи (или новые налаживались?), однако это было бледным отблеском прежнего куража и не приносило удовлетворения, скорее, приводило в отчаяние и бесило. Время от времени он видел один и тот же сон: нечаянно рассыпает он ящик с вилками и ложками, хочет собрать, но что-то ему постоянно мешает – то звонок в дверь, то телефон. Он оббегает эту россыпь ложек-вилок на полу, чтобы взять трубку или открыть дверь, и всегда не успевает: за дверью никого уже нет, а звонок обрывается буквально перед нажатием на приём.
Ему предлагали группу, но поразмыслив, он отказался – мизер... да и маневра меньше... на калеку смотрят у нас с жалостью, да без сострадания повторял дружище Арт,: «Особенно чиновники – им сочувствие не положено по определению... да и верно... зачем?»
Он же, Арт, допытывается иногда: «Червь ты сплюснутый, не пора ли выползать из кризиса?» На что Фокус ответствовал стандартно: «Можешь не пукать? Не пукай. – И с саркастической улыбочкой: - Я, др-руже, весь вышел. Вон!» Потом обстоятельства житейские сложились так, что… Впрочем, теперь это не важно и не имеет значения – успокоился... Как говаривал его мудрый девяностолетний дедуля: «Ка-ажны два десятка годов – нова жизь! Как в сказке, внучок. Радуйся и всё». Перефразируя наш персонаж, скажем: «Можешь не болтать лишнего – не болтай... как шалтай».
Странно, но по нашим временам цифровизации интеллекта, Тимофей был слабо искушён в сетевых хитросплетениях и всеобщего лохотрона. Он и пишущую машинку освоил когда-то лишь потому, что в редакциях не принимали тогда написанное от руки. Тем не менее, теперь, когда большинство потребителей инета отправлялось на боковую, он, после дневного и тщетного поиска дополнительного заработка, рыскал по виртуальному пространству. Пробовал и то и сё из предлагаемой удалёки. Но там не потянул (как говорят в провинции: тямы не хватило, то бишь необходимой сообразительности), от иного натурально тошнило, как от приставучей жвачки. Правда, набрёл зато на соученицу по далёким школьным годам. Вначале не поверил… Но – знакомые черты и манеры никуда не засунешь, тем паче, в общем-то, был в неё влюблён, втюрен на тогдашнем сленге. Да! – то была Вероника, с кем он сидел за одной партой с пятого класса по десятый включительно. Ныне она проживала в присоединившемся Крыму и предлагала научить желающих фокусу, не без иронии: «...забрать положенное на достойное интимное и социальное прозябание». Тимофей записал её координаты: «Будешь спасительницей в случай чего…» И, размечтавшись, сочинил ей незамысловатое вместо изначального порыва «излить фибры души»: «Привет от неровно дышащего суседа по школьной парте! Помнишь «тили-тили-тесто»? А дразнилку свою? «Будет Фокусу – получи по носу!» Впрочем, помечтать подольше об эдемских кущах не пришлось – подвернулся много-много-много обещающий сайт: руководитель Газпрома предлагал акции населению России. Щёлкнул Тимофей мышкой по заманчивому сообщению и вбил свои данные. Но вдруг засомневался и закрыл... Вскоре, однако, последовал звонок: «Вы только что заходили к нам, да, очевидно, некий сбой помешал закончить сеанс правильно, то есть рационально. Возможно, вы желаете не простых акций, а настоящей игры? В таком случае мы готовы предложить вам беспроигрышный вариант… вернитесь к...» Тимофей слегка опешил, дал телефону отбой и вновь навёл мышь на «завершить сеанс», но затем, хоть и в смутной настороженности, решил порулить до конца и… увлёкся. Ему предлагалось поработать на финансовом рынке, под началом опытного брокера, в так называемом сопровождении. Главное, говорилось убедительным слогом, преодолеть психологический барьер-тормоз – скучную боязнь неизвестности и неудачи. Словом, обещали действительно много-много-много всего: помимо бесперебойного кураторства постоянный и крупный выигрыш, роскошную и безоблачную жизнь, прекрасный дом, шикарную машину, поездки по экзотическим странам и так далее. Нужно было всего лишь внести незначительные денежные средства на депозит и – приступить... Он так и не обратил внимания, что нацелившись на Газпром, попал на сайт некой «Аксиомы»… Или обратил? И, стало быть, в отношении института государства у него имелись сомнения? Кое-какие?.. Ай-яй-яй. Впрочем, сомнения его понятны. Такой ли государственный этот ваш Госпром, как внушают, - во-первых. А во-вторых, земляк Бакунин (или Кропоткин?)... Минутку. Мимо какого домика ходит Тимфок на работу (ходил до недавнего времени), его до сих пор реставрируют... впрочем, оставим исторический экскурс...
Или вот эта, наконец, задышливая и дрожливо потная суета, возникшая в нём неведомо откуда, и жаркая лихорадка, мгновенно нагревшая мякинно отмякшую голову?..
Тимофей промаялся остаток ночи, размышляя о многом таком, о чём раньше задумывался вскользь, совсем то есть не глубоко и не надолго (неприятно, видимо, об этом думать, – кто-нибудь да скажет непременно: спасительная-де уловка для человечка – ушмыгнуть в тенёчек от припёка?) И сейчас ему открылось некое откровение. Всё почти своё земное существование он, говоря без обиняков, перебивался... ну ни с хлеба на воду буквально, но так и не научившись, в сущности, зарабатывать денежные знаки в достаточных размерах (журналистский достаток был недолог, как век киногусара; к тому же, приращивать капитал и пускать его в оборот, был он не натаскан, или сие вообще было не в его натуре или, по канцелярски ежели, – в конструкции мозгов, да и зачем такое умение во времена разных дефолтов и всеобщего мирового замешательства?.. замеса наживы и шкурничества. Действительно, замешкаешься в раздрае противоположных мнений и... брякнешься не в светлое будущее, а в средневековье, допустим...) Тимфок вспомнил, как умирала его вторая жена, сказав напоследок, что всю свою жизнь она штопала дырявые носки (из какой-то, вероятно, плаксивой книжки вычитала, бедняжка). А он ничем не мог ей помочь. Он не имел тогда возможности позолотить ручку даже врачам. И ему стало вдруг по-детски больно и стыдно за себя.
Утром он связался с фирмой «Аксиома – йес!» и уточнил, что да, можно поиграть на небольшую сумму. Выполнив поспешно предписанные условия (чтоб не дёргаться уж больше: да-да?.. Нет-нет?), он открыл счёт в этой фирме и отправил на него свою заначку, которую через месяц собирался выслать дочери. К концу дня на его счету появилась прибыль в десять евро. И новоявленного игрока воодушевило это несказанно, как тепловым ударом шендарахнуло, аж в глазах потемнело и в голове помутилось. Оказывается, можно загребать денежку, не тратя сил и не засушивая мозги, не заморачиваясь на пресловутом профессионализме. Впрочем, мозгами шевелил куратор, но таково было условие – тот получал свой процент. И, по всей видимости, сие соломоново уложение устраивало стороны.
Нескладёха-ухажёр
- А на той стороне мали-ины! - трындычала Дашка по дороге к речке. И прикрывала лопухом белобрысую её головёнку: солнце ровно припекало знойным полднем.
- Врёшь, - не верил Алисин братишка, подскакивая на пружинках своих нетерпеливых ходулек, и пытался заглянуть в прищур карих глазок сестриной подружки. Ему солнышко было нипочём.
- Русланчик, - укоризненно оборачивала своё внимание на мальчика белобрысая Даша, роняла руку с лопухом и качала из стороны в сторону антенками своих выгоревших косичек, прихваченных чёрными резинками. - Как это я вру? Там по всему берегу малинник сплошь, до самого леса. Понял?
- Али малины не видать, - Русланчик посмурнел и перестал скакать. - Она плавать не умеет!
- А чёго ты насупился? - усмехнулась сестрица и, сняв со своей головы панамку, нахлобучила её на вихрастое темечко братишки. - Чуешь, и тебе не видать?
- У! – мальчик сдёрнул панамку.
- Не дрейфь раньше времени, - сказала Даша ободряюще, - возьмём из заводи бревно...
- Сядем и поедем? – подпрыгнул выше обычного Русланчик, и победоносно помахал панамкой как флажком.
- Поплывём, уточнила девочка.
- Тебе сторожить одёжку, - возразила Алиса назидательно. – будешь в ответе за...
- Да, - сказала Даша, - на бревне только два местечка. - Хотя можешь вокруг побегить, к этой... как её?.. запруде.
- А-а! – сразу заподозрил каверзу мальчуган. - Там крапива!
- А мы тебе два лукошка привезём зато…
- А-а... где у тебя лукошко? – недоверчиво посмотрел на пустые ладошки мальчик.
- А долго сплести рази? Х-е! Вон скоко талинок вытянулось. Главно, уметь поспеть.
- А ты умеешь поспевать?
- Неужли!
Едва троица расположилась на расстеленном старом одеяльце в тени тальника, как появилась шумная компания мальчишек-одноклассников. Среди них особо старался выделиться малоросток Димка, которого Али зимой на перемене...
Он ниже её на полголовы, но дразнился всякий раз так, точно имел преимущества по всем статьям. Болтали, что у него сплошные успехи в боксе.
- Ну чё, амазоночка, - спрыгнул он с подоконника, где сидел с ногами, пуская в заиндевелую щель рамы дым от папиросы, захлопнул створку и отсёк морозный сквозняк, затем шагнул поперёк её дороги к двери с кривой буквой «ж», - схавала двоечку?
Стоял, видишь ли, отодвигая чуб со лба, и растягивал губы в улыбочке, придурка изображал. И Али тогда сама не поняла, как сцапала его за кадык. Он отчаянно замахал руками, но не доставал: руки у долговязой девчонки оказались длиннее.
- Иди, – оттолкнула она дразнилу, - и не рыпайся. - А то!.. - и для убедительности замахнулась: - Как дам по шеям!
И он поковылял по коридору, держась за горло и, подавившись будто, перхал.
Али же запоздало смекнула: может, он неровно дышит в её сторону, а она его... того, отшила? И в ту зиму иначе стала уже посматривать в сторону своего ухажёра-нескладёхи...
Али с Дашей уже переплывали пруд, оседлав бревно, когда их стали догонять мальчишки, шлёпая ладошками по воде и выкрикивая угрозы:
- Потопим! – выделялся Димкин голос.
- И стрелы не помогут!
- Амазонка, берегись!
Русланчик с берега кричал:
- Не трогай мою сестру, паразит! Убью на фиг! Всех зараз!..
Даша с перепугу полезла на край бревна Али. Бревно крутанулось, плывуньи хлюпнулись на бок. Даша, повизгивая по-собачьи, погребла к ближнему берегу, Али ж – топориком погрузилась на илистое дно, где жил сом, как сказал в прошлый раз старик рыбак…
И вот она узумлённо взирает из-под водной толщи, как через линзу, на ясное небо – и растеряно соображает: как же её Русланчик дойдёт домой один?..
На берегу ей делали искусственное дыхание, она отрыгнула воду, очнулась.
- Ну, - отплёвываясь, сказал Димка, - чего? Ч-чуть не утопила меня! - И провёл ладонью по волосам. - Целый клок выдрала.
Под мышкой Али всхлипывал Русланчик.
Записульки...
- Нонче, однако, ещё липче...
- Ты об чём?
- Вчерась, говорю, липкий день был, мутный, душный. Не в смысле погоды, а...
Арт опять умничает:
- Аппарат зарвался? Надо расчихвостить. Заменить на интеллект искусственный. И всё.
- И всё?
- Потому как приструнить его – раз плюнуть.
- Как?
- Изменить алгоритм.
- Да-а?
- А ты не знал? Да ладно. Кто у нас пужает сим интеллектом? Чин и пугает. Боится потому что – пометут. Вот и наводит тень на плетень. Останутся кто? Кто производит что-нибудь, а не имитирует значимость. Не будет чиновнику поживы, сам убежит.
- А другая плесень появится.
- А это уже забота следующих поколений.
Старо как мир -
предание о смерти.
Старо как смерть -
преданье о любви.
И горе всякое, другие ль причитанья
не в счёт тебе пойдут, как ни крути.
Круг жизни сводит человечью сучность
К добру иль злу – другова-т не дано.
И если ждёшь нескорого забвенья,
не путайся душой, добру служи.
Не для разврата или злата,
Тебя прислали на планету жить.
А потому, желаешь коли жита,
О светлом только стоит говорить...
(К чему это я? Да ещё так выспренно... Прям неврастеник, да и только.)
- Давеча тут... один мой знакомый... очень хороший знакомый... это я к нему должен обраться с просьбой для Пу...
Тим потёр пальцем передние свои зубы.
- Ты это вообще к чему? – не выдержал очередной паузы Арт.
- К тому, майн френд, к тому... Он сказал тут... – Тим глянул в сторону ноутбука. – Сказал он тут... мол, низы не хотят, а верхи не могут...
- Так что же он такого, наконец?!.
- Грустно, сказал он... тяжело такое слышать. Вот именно это он сказал.
Арт развалился в кресле, изображая полное раздражение – морщил губы и двигал носом.
- Да, мой друг, самое страшное в человеке нынешнем...
- Торгашество? – расхохотался Арт.
- Индеферентность. Апатия. Тупик-с.
Арт, разведя ладони для хлопка, хлопал глазами.
- Да-с, друг мой ситный Артюша, всего страшнее в человеке - отсутствие страстей...
- А торгашество? Не страсть?
- Увы. Подлинных страстей.
- Ну, брат, даёшь! И не подогреть?
- Увы. П-политика не в счёт.
- Печально.
- Зато обнадёживает.
- Да?
Явление Кри
На следующей сессии вместо куратора мужчины на связь со стрекозиным стрекотом крылышек впорхнула женщина, со слегка скрипучим, но очень-очень приятным весёлым голосом и соответствующей этой хрипотце именем, Кристина.
«Кр-рис-тина, во как!»
Когда-то давно Тимофей прочёл рассказ (фамилия писателя не запомнилась) о том, как зрелый мужик, а не подросток, влюбился заочно в женщину, чей голос его пленил. Проще говоря, попал этот человек в самый настоящий лимбический, пубертатный, что ли, плен – и бархатный тембр с едва уловимой милой хрипотцой, и дикция, и придыхание, и паузы… да всё вместе – с ума сойти! Он и сошёл, по сути. Коротко, как в анекдоте про подоконник, – именно коротко (ноги, не согнутые в коленях, не помещаются потому что) и предельно ясно: солнышко потому что через стёклышко... Ещё короче, чем в анекдоче... те... впрочем... тьфу!
Кстати, опять же к теме: в день юбилея Муслима Магомаева кто-то кинул в телеэфир (безотносительно по времени, поскольку это не важно, а время скачет ныне в темпе скакуна-красовца): певица, мол, Синявская Тамара, чей юбилей также справлялся недавно, прежде, чем увидеть исполнителя, влюбилась в голос его, и уже затем только – замуж.
У Тимофея с первой женитьбой получилась похожая ситуация: он ослеп и оглох напрочь, оттого что голос избранницы его обворожил. «Мадонна!» – его критерий тогдашнего дня – кивок в сторону ещё одной певицы.
Так и с Кристиной, вероятно, произошло в настоящий момент нечто похожее... генетика, что ли?.. Кристина, Кристи, Крис… курлы-курлы. Короче, Кри! Кричи – не кричи. Звучит как остров в окияне. По А.С. Пушкину если – то остров Буян... С Гомером связываться не станем, ничего общего, хотя... почему нет? Нечто общее имеется всё же – там Сирена завлекает, в самом деле, гипнотизируя мореплавателей, точно.
Так вот. Кри-крис почти сразу осведомилась бранчливо: вас устраивают столь малые деньги, милейший? Что же вы как малое дитё? Вам впаривают каждый день, небось: возьмите у нас взаймы. Так и берите – кредит в банке, и получайте навар в стократ...
То, как спокойно, беззаботно, искренно (без фальши) она это пропела, будто о совершенно обыденном и само собой разумеющемся факте нашего бытия в финансовой сфере, убедило Тимофея (поверил железно) в незыблемой правильности её подсказки. И он заочно, да-с, очаровался... С упоением, не вникая в суть, слушал он её болтовню: какие у неё замечательные дети, как любит она шикарно одеваться и посещать разные топ-площадки, где собирается известный люд и прочий бомонд… И не мог наслушаться всей этой глупистики. Голос её и только голос слышал он...
- …все родственники, друзья, соседи даже – всякожды выражают при встрече свою благодарность мне… Ну, за что - за что, за то, что я вовлекла их в эту беспроигрышную кампанию. И, знаете, это так приятно… ну, помогать людям – обрести достаток и независимость... Свободу!
Ничтоже сумняшись, Тим сразу же после сессии отправился за новым кредитом.
Ну не гипноз? И какой длительный, однако!
«В каку сторонушку, милай?..»
Во дворе под капотом бэушки-иномарки копошился сосед. Тим хотел спросить «в каку сторонушку, милай, мчишь?», но воздержался: ну под капот забрался человек, не видишь разве, озабочен – никуда, стало быть, не мчу... Поприветствовал лишь:
- Здорово, Миш.
И мимо-мо – к цели. Миша из-под мышки своей только и глянул вслед, а пробубнил уже себе самому:
- Здорово у коровы, а мы бык. Мык-мык...
...шёл на автобусную остановку Тим бодро и сладко рассуждал о чёрных и белых полосах на боку зебры-жизни. И боялся произнести вслух: «Белая! Белая, наконец-то!.. Полосочка ты моя беленькая! Длись, родненькая, подольше...» - и втихомолку млел, да, от предвкушения долгожданного праздника.
Рядом тормознула легковушка. Тим досадливо фыркнул, как та самая зебра полосатая:
- Ой, не надо когда, завсегда-а пожалте… плыву себе и плыву, блин, в облаке грёз, – так нет, порушат!.. Грёзы мои, ах.
Недовольно наклонился к открывшемуся окну:
- Мне вон на остановку, друг… - и узнал соседа. - Привет, дорогой... ещё раз. Спасибо, Миш, но…
- Да садись. Остановился уж...
«Уж уш – объелся груш...»
- Х-хар-рошая у тебя машина, - усаживаясь, сказал, зная наперёд, что оценка соседу понравится. - У меня тоже была… но сейчас уж глаз не тот, чтоб ремонтировать развалинку…
- Да-а, моя ненаглядная меня не подводит. Представляешь…
- А чего тады под капотом торчишь задом наперёд?
- Та любовался... Чистил-блистил, надраивал.
Тут ненаглядную обогнал трейлер и вдруг подрезал.
- Ого! - Тим непроизвольно ухватился правой рукой за ручку над дверью, и левой – за низ сиденья.
Трейлер тормознул, задымил колёсами…
...выбравшись из машины, машинально стряхнул с себя ненаблюдаемый сор, поправил кепи, потрогал набухавшую стремглав шишку на лбу. Подошёл к вылетевшему через лобовое стекло на асфальт соседу.
- Чего же ты не пристегнулся, Миш?!
- Да-а, хорошо я тебя подвёз, - прошепелявил Михаил, и отплюнул парочку зубов.
«…бывает… всяко», - Тим поглядел на вихляющий и растворяющийся в дали трейлер и достал мобильник, зачем-то потёр его о рукав, ещё раз потрогал «рог» на лбу, стал набирать «Скорую», затем – ГБДД...
Когда соседа загружали в нутро «Скорой», Тим отошёл в сторонку, затем внезапно утомившись, заторможенной поступью поплёлся на остановку.
Подкатил автобус, и поскольку пассажир, из-за которого пришлось остановиться «по требованию», не проявил желания войти, раздражённо шикнул дверьми и покатил дальше. Тим перешёл по диагонали через шоссе на противоположную остановку – в сторону дома. Его слегка подташнивало, поэтому он смутно решил перенести посещение банка на завтра.
Алый бант на крыше
Придя домой, лёг на диван, и проснулся только утром – от телефонного звонка. Ощутив неожиданный прилив сил, схватил трубку. Однако его накрыло разочарование: вместо Кристины возник некий Дэн. Впрочем, тот сразу успокоил: Кристи вернётся из поездки по Китаю через месц, а он, Дэн, покамест раскроет клиенту кое-какие секреты своей профессии… «…так сказать». И – затараторил о криптовалютах, на коих он специализируется.
- И главное тут, как думаете, что? Не напрягайтесь. Некоторые валюты не отслеживают даже самые крутые спецы. Понимаете? Никто не узнает, какие барыши вы сорвали. Никто. Что это значит? Никаких налогов…
«Округло лепить...» - подумал Тим, но без позыва на осмысление:
- И что?
- А то. Организация, тайная, – сплошь бонзы мирового уровня – один раз в год собирает самых опытных и надёжных брокеров и сообщает им кое-какую информацию о предстоящих сделках.
- И чего?
- Вы можете, представьте, получить тысячу двести процентов прибыли в один миг. А повезёт, и полтораста. Карта ляжет удачно если. Но тыще двести гарантирую. Представили?
- А ваша маржа?
- Это вас не колышет. Договорились?
- Понял. А зачем они, эти... бонзы... вам сообщают?
- Законный вопрос. Сыр и мышеловка – всем известное предостережение. Во-первых, они никогда не остаются в проигрыше, и, во вторых… ну, тут, знаете, надо разбираться в экономике и политике.
- Так я не понял... я тут при каком раскладе? И в политике я тоже не очень чтобы дока.
- Не спешите. Мы с Кристиной давние друзья. Уезжая, она поручила мне помочь вам войти в светлое будущее. В чём я ей отказать не могу. Дело в том, что сделка у бонз состоится со дня на день. Вам, если вы не передумали брать кредит, следует поторопиться. Хотя бы на несколько суток взять. Но об этом в банке говорить, разумеется, не следует, у них всегда свой меркантильный понюх... А что вы хотите, ростовщичество предполагает...
(«Хм, - отметил себе Тим, - понюх...»)
- ...Через пару дней вы покроете все свои расходы и останетесь ещё при больших барышах. Весьма и весьма... роскошных.
(«Словеса-то всё какие...» - мелькнула опасливая мысль и растворилась...)
- Недурственно?
- Не то слово!
Воображение Тимофея непроизвольно нарисовало шикарную машину для дочери (хотя он попытался отогнать наваждение, так что даже затылок онемел)... Вот она приезжает на каникулы, и он ей преподносит с алым бантом на крыше подарок – наподобие алых парусов. Этот её бой-френд – как бишь его кличут? – будет, пользуясь их же сленгом, в отпаде. Точно. Надо ей позвонить, пусть подсуетится с водительским удостоверением.
Почувствовав себя крепко стоящим на ногах барином (ну не бараном же), Тимофей посмотрелся в зеркало – глаза, в общем, сияли и ликовали, но само лицо было сероватым. И голова всё же постанывала. Рожок на лбу, однако, сократился до полинявшего пятнышка.
Задал себе, всё же, каверзно-ехидный вопрос:
- Стало-ть, не прочь пожить на ренту, как благородный англиман? - и сам ответил за англимана: - А кто прочь?
Отвёл глаза от зеркала... В унитазе образовался знак Y – из ржавчины.
- Ого! И сюда ты добралась, паутинка мировая... - нажал на кнопку спуска воды. - Смойся, га!
Однако «Яндекс» продолжал своё существование в освоенном пространстве, как ни в чём не бывало.
- Ну-ну, крошки да брызги – непредсказуемые существа – летят, куда захотят. Подвижные донельзя – куда хочють скакнуть, не угадать... У-у! Так, значит? Такой назойливый? Своевольничаешь, умник... Найдём и на тебя оттирку! Наши химики, знаешь ли, тоже не дремлют. Или что, деградация усугубляется?
Тимофей колыхнул носком шлёпанца стоявший рядом с унитазом пластмассовый флакон «Капут ржавчине!», с угрозой буркнул:
- Всем достанется, всем угожу... Дайте только лень побороть... охоту накопить.
Посмотрел на указательный палец с лохмотинкой заусеницы: надо бы отстричь... «Опять минералов не хвата...» - И отгрыз.
На сей раз до нужного места доехал без приключений. В этом банке ему дали кредит больше, чем в предыдущем. И его вдруг, неизвестно с чего, переполнила (и можно даже сказать – обуяла) уверенность, что он обязательно должен выиграть... победить обстоятельства.
Верёвка с головой собаки
Нина Васильевна как можно мягче – голоском чуть ли не приторным, что было для неё отнюдь не характерно:
- Алюнь, я больше с тобой сидеть не можу, надо мне работать идти. Понимаешь? Тебе сейчас получше, придумай себе развлечение и не скучай... Ладушки-оладушки?
Нина Васильевна посадила рядом с дочкой – справа потёртого плюшевого мишку с одним глазом, а слева Дюймовочку в коротком платьице.
- Вот, развлекайся в компании...
Алюня, действительно, болела на этот раз дольше обычного: участковая врачиха даже посетовала:
- Поторопились выписать, черти полосатые.
- Как же, - наклонила голову на бок Нина Васильевна: - десить дён, положено ж десить?
- «Десить» – им навесить... оплеух. Смотреть надо – раз на раз не приходится. Буду захаживать, пусть дома посидит...
И маленькой пациентке:
- А ты заканчивай нюнить, себя жалеть. Поняла?
Алюня поджала губки.
- Вот и договорились, - и врачиха строго погрозила пальцем.
Оставшись одна, Алюня разревелась: она поняла, что стала «арбузой» (старший брат, когда она вот так, сведя глазёнки к носу, начинала реветь, нарочно коверкал «обузу», и добавлял: «Не то обос-сыс-си, рёва-корова! Арбуза мокротущая!»)
Пошла в чулан поискать верёвку. Нашла. Коричневая, лохматая... с шишаком каким-то на одном конце – вроде головки малюсенькой собачки... ше-шершавая даже для ладошек, не то, что для шеи...
- Мыло ещё... - напомнила себе девочка строго и как давешний доктор погрозила пальчиком.
На кухне долго смотрела на грязно-зеленоватый кусок хозяйственного в раковине. Бурый цвет ей не понравился до... бр-р! Передёрнуло даже всю...
Надо теперь сделать петлю. Этого умения не обнаружилось в памяти... Сидела на табурете и смотрела через линзы слёз на свернувшуюся верёвочную змею под абажуром... и ждала её броска.
Настроение меняется
Настроение, известно, меняется довольно часто и быстро, однако житейские обстоятельства ещё чаще и ещё быстрее могут поменяться…
Удача, на которую Тим рассчитывал и уповал, отреклась от него без всякого предупреждения и даже подготовительного предчувствия – неожиданно и бесцеремонно: счёт в «Аксиоме» стал неумолимо таять, а куратор, у коего растерянный клиент вдруг оказался на крючке, как у гипнотизёра, повелевал взять ещё кредит или заложить всё что можно... А сам Тим, придавленный до бесчувствия, вместо того, чтоб остановиться и попытаться успокоиться и призадуматься, бросился во все, как говорится, тяжкие, чего до сих пор за собой не знал (если не лукавил – опять же перед самим собой), ощутил такой бешеный азарт, что совершенно потерял ощущение реальности. Однако звонки из банков по поводу уплаты процентов несколько его отрезвили…
И наступил неистощимый на всевозможные подробности период психологических мытарств и ночных бдений. Деньги на его счету в «Аксиоме» истаяли окончательно (и в самом названии фирмы увиделся теперь прозрачный подвох и насмешка). Кристина также исчезла бесследно.
Теперь Тим брал не всякий звонок, потому как не всегда имел силы выслушивать укоры, брань или угрозы – сначала менеджеров, а затем и коллекторов. На променад стал выходить по ночам – сон его сделался прерывистым и ещё более сумбурным. От недосыпа – змеиным клубочком зашевелились всякие сумасбродные мысли... и однажды выползала из этого клубочка не самая умная – о суициде.
Чтобы не перескакивало на деньги, долги, судей, приставов он старался и вовсе не думать – отмахивался от мыслей, как от навязчивых ос... на некоторое время забываться удавалось... Но осы возвращались, как зуд и жужжанье в ушах. С ними возвращались тоска и отчаяние безысходности. «Я могу заболеть, - говорил тогда он себе. - Мне пора идти гулять...»
В общем, весело сделалось нашему персонажу. Если раньше по утрам западал ему какой-нибудь бравый мотивчик, то ныне, пробуждаясь от недолгого забытья с вязким отвращением к действительности, он сразу ловил себя на том, что предстоит ему очередное «как-нибудь» – день перемочь да ночь продержаться...
И таращась в телеэкран, он всё больше убеждался, что весь свет летит в тартарары, как и его собственная жизнь.
И ещё он стал панически опасаться всего, что может принести непредвиденные расходы – допустим, поломку водопроводного вентиля… не до шуток, в общем, стало в плане приобретения фобий и пугающих комплексов.
Однажды такой вот ночью он гулял по парку. Утка в луже сидит, спрятав голову под крыло. Спит? Подбита охотником – умирает? И денег у неё на лекарства нет? Не-ету, знать...
Впрочем, об этом эпизоде мы расскажем попозже (когда возникнет необходимость вспомнить об этом самому Тиму), сейчас такая история, скорее всего, покажется развлекательной беллетристикой, нежели всамделишной проблемой. Нам это без надобности.
Вопрос на засыпку
Арт пристально глядит на Тима, барабанит пальцами по крышке ноутбука:
- Вопрос на засыпку, сеньор: если число недели шагает, тэк сказать, впереди дня недели, у нас получается что?
- Что? - вымученно откликается Тимфок. - Замысловато у тебя получается.
- Тут, пожалуй, не у меня получается, а у тебя... Смекай, – ты ж человек, - Арт подымает палец в сторону люстры из белых лепестков, - наделён способностью к пониманию и осмыслению окружающей его среды. А у тебя нынче чтой-то с этим плоховато. С пониманием и осмылением... природных явлений.
- Человек? Всякий?
Арт игнорирует встречный вопрос:
- И когда он подходит к пределу своей способности соображать, он... Короче, ему положено умереть. Вот и всё.
- И всё?
- Ну да. Мне нынешнюю данность понять не дано, говорит он себе, и хлоп – угасает.
- Ты не дурак?
Арт разводит руками:
- Грубо говоря, неловко мне тебя одёргивать в твоих грубостях... А, может быть, это претензия на гениальность? Поэтому я уклоняюсь от общения с тобой в таком тоне...
- Что за бред? Какие числа, какие дни? Впереди – позади...
- Чего непонятного? Число скачет, а день за ним не поспевает.
- Ну?
- Баранки-гну. Ты меня слушал вообще? Если у нас на дворе среда – третий день недели, а число пятое, скажем...
- Лично меня это касается каким боком?
- Лично тебя, не знаю. Но мои студенты начинают хуже скрипеть мозгами, отвечать на вопросы, когда число месяца перегоняет день недели. Усёк? Пубертатность ихняя возрастает, одурение накатывает. У тебя, друг ты мой ситный, синдром... э, неважно. У тебя нарушена временная последовательность восприятия событий.
- Чего-о? Где нарушена?
- В голове. Оттого и ходишь по улице с удивлённой мордой.
- И чего?
- Ничего. Ты постоянно путаешь, что было сначала, а что затем...
- Ну?
- Но всё будет хорошо. Ты и сейчас уже глядишься молодцом...
- Да иди ты в предбанник, врач доморощенный. Лучше б сказал, с какой стати сны меня одолели непотребные. Едва выбрался из одного, как уже в другой затягивает. Не жизнь, а сплошной сонный лабиринт. Ладно б чё приятненькое. Спать уже, на фиг, боюсь... за каким хреном мне такейные сны являются?
- Ты мне не говорил про это.
- Вот говорю. А то заладил, понимащь...
- Савелия не слушаешь?
- Каво?
- Напрасно. Он и на каверзные вопросы отвечает.
Тимфок отворачивается к окну, недовольно шевелит бровями.
- Ладно, проехали, - меняет тему Арт. - В двенадцатом веке, как теперь выясняется археологически, все у нас были поголовно грамотны, царапали свои буковки на бересте...
Тим раздражённо полуоборачивает голову:
- Ты что, историей увлёкся?
- А как же, - назидательно подтверждает Арт. - И археологией в том числе, я ж сказал. Преподаватель изначально должен быть вовлечён во все науки. Без них никуда не доедешь, тем более до понимания сути вещей, чтоб потом кому объяснить... Тебе, допустим. Когда-нибудь человек разовьётся до нужного градуса и начнёт посылать своих представителей для заселения других планет... Не на ракете, а сгустком энергии. Плазмой разума своего драггоценногор, так назовём...
- Ты опять за своё? Больно вы ноне велеречивы, сэр. И чего? - Тим садится в кресло, скашивает глаза с выражением нарочито-наглядной тупости. Пара таблеток цитрамона, давеча разжеванных с приходом гостей, никак ещё не утихомирили его головную боль.
- Очередной вопрос на засыпку. Куда она подевалась, грамотность?
- Тебе чего от меня надо?
- Интересуюсь твоим творческим мнением. Ты, кстати, стихи не перестал со... Ладно. Едем дальше. Откуда такой провал в темноту? В невежество. К началу двадцатого века в стране уже все опять безграмотны. Ну не считая кучки... типа Грефта или Ферта... какого-нибудь. И вот теперь, – когда за столетие вырулили через уйму нечеловеческих испытаний – опять в грамотность, начинаем по новой траектории сползать в... не знаю даже во что. Цифирь на дворе цветёт, а мы в темень ввалились... странная безграмотность наступает... слепота, скорее. Не лепота, заметь. И даже не красивость. Тебе не кажется?
Тимфок через силу, кажется, переламывая своё нежелание общаться:
- Слушай, препод, я не понял юмора: вы чего нагрянули без предупреждения, лекции мне читать? Да вдвоём с Наткой! С какой стати?
- С какой, с какой... - Арт переводит взгляд с экрана ноутбука на визави. - Дочурка твоя звонила, сказал же.
- Когда это?
- Что когда? Когда сказал или когда звонила?.. А ей позвонила матушка. Твоя, между прочим, бывшая... примадонна. Ты чем не доволен? Приехали и сидим – лясы точим. Повторяю для тупых и глухарей: Люсьен твоя прохныкала – проведайте моего папульку: он, бедный-несчастный, обижен жизнью, после авиакатастрофы... то есть авто… денежек мне до сих пор не шлёт! Ну, Нашка и подхватилась. И меня с собой... Ты спроси меня, меня спроси: я рад общаться с тобой... таким, э-э, хмурым?
«Вот оно… - Тим, что называется, прозревает – по-обыкновению с большим запозданием – что принято называть «вдруг»: в голове, как в облачной атмосфере происходит сгущение взаимосвязей процессов мышления, затем прояснение и кристализация... или это цитрамон всё же ударил и смял непробиваемую до сего момента тупость. - Значит, с мамулей связь держим… ах, Люсье-ен! И – поддерживала! Ну-ну. Опять узнаю через сто лет в обед. Но откуда у мадонны пронюх?»
Тут уже стройная логическая цепочка из звеньев возникает: сосед его подвозит... авария... травматологическое отделение... старшая медсестра... сосед сообщает, что вёз Тимофея... и цепочка замыкается: медсестра и есть мадонна!
«Оба-на! Да-а, голова моя... садо-вая, вай-вай...»
Голос с кухни – тю-тю-тю-тю-тю:
- Тимо-ош! Люсьен твоя уехала совсем недавно, а ты грязью зарос уже – глаза не глядят. Емеля ты пустомеля, где у тебя порошки? Хоть плиту почищу. Моющие средства где?
- Моющие субстанции? А глазки раскрой. Под раковиной. Только ванну не трожь! А то некий Арт мне кран уже угробил анадысь... Подлец.
- А ты чего распустился? - реагирует Арт на это мгновенно.
- А?
- Ну! Тарелки надо мыть? Хотя бы время от времени... Нам тебе уборку делать, что ли?
Тим себе по уху пальцами – брень-бреньк, как пёс почесался, смещая встречную агрессию на периферию своего болезного сознания:
- Слушай, ты меня заморочил. Мне вот сон один снится регулярно. Какая-то обманка. Будто надо мной шуты пошутили: в компьютерной игре (типа презентация новшества какого-то происходит – шумно там, весело)... И заменили, представь себе, мою оболочку – молодого, бодрого, без малейшей щербинки – да на старьё заменили, под шумок, на бэ-у, и оставили меня уже дряхлым старче – вот-вот рассыплюсь. Забыли (или намерено? – не помню)... обратно вернуть забыли. И остался я с разинутой беззубой пастью... Представляешь, чего творят! Как думаешь, к чему такая хрень? И почему, сказывай давай, препод, почему смысл всё время ускользает?
- Какой смысл?
- Смысл жизни, например.
- Э-э, брат ты мой, заморочка всех гуманоидов... в том числе и бывших. Кстати, бывают бывшими сценаристы-сочинители?.. Препирательство биологии и рассудка в твоей неумытой башке происходит – вот что. Во, глянь, каков Атос-Партос-Арамис!.. в одном флаконе, между прочим. - Арт подвигает по журнальному столику ноутбук к Тиму. - Таких поискать и поискать. И не просто умный, а…
Тим читает:
- «На улице много народу. Оставайтесь дома... Погода в целом ясно». Они чего, грамоте не обучались?
- Не это…
- «Мошенники придумали новый способ обмана...»
- Мошенники, объединяйсь! - Арт тыкает пальцем: - Сюда смотри!
На экране прищурился человек с мушкетёрскими усами.
Тим скептически:
- И что?
- Он, выдающийся биолог, между прочим, предлагает нам выход из нашего тупика: с помощью управляемого отбора по мозгам... Управляемая эволюция, представляешь! Да ты сам послушай-почитай, чего я тебе суконным языком сказку талдычу... Лучше Савелия* никто не расскажет. Профессор по мозгам. И артист прилично ироничный. В простонародье Савва.
- Как пить дать?
- Зря смеёшься.
- Странный, однако, ты субъект, Артюш. Тоже ж профес-соруешь. Коллегу обычно топят или в грязь втаптывают.
- Не тот случай. Впрочем, совет принимаю... Кстати, Савва может рассмотреть твои мозги в томографе и дать рекомендации, чем потребным тебе заняться на досуге и... словом, на что ты больше всего годен. И жениться, к примеру, подскажет на ком, если опять припрёт. Дело, известно, щекотливое. Не совпадёте извилинами с кралей своей новой и кранты вашей семейной колыбели. Как там у поэта: «А ты прекрасна без извилин...» Э-э, как там дальш?.. «И прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен». Представляешь? Какое светлое будущее ждёт человечество... без извилин в мозгах.
- А если он или она купят справку о совместимости?
- То есть?
- Махинаций не будет с твоим будущим светлым? И вообще, к чему ты вдалбливаешь мне это всё?
Арт, споткнувшись будто и ушибив на ноге палец, смотрит на товарища несколько секунд, потирая при этом вынутую из шлёпанца ступню:
- К чему вдалбливаю? Да просто так. Вы, у-уп-пичканы, братенька, стереотипами и штампами энергичной молодости своей – бестолковой, надо сказать: я ж знаю. Как ни странно для творческой личности, который должен рваться, казалось бы, к новшествам... к вершинам!
- Штампами, стереотипами? - Тим встаёт, снова подходит к окну и смотрит на перекрёсток, где истошно сигналит грузовая машина. - Да? Почитаем, поглядим. Да, ни врать, ни воровать не научен... а как было б хорошо – стырил чё-нито и доволен...
- Во-о! Про это как раз Савелий и долдонит который уж год подряд: мозг наш – враг наш, любит лёгкие задачки, привык за миллионы лет к режиму сохранения энергии кто знает, будет завтра жратва али нет, к экономии призывает, гад такой. А чиновники ему: подите прочь, господа-товарищи, наша забота исключительно инк... эксклюзивна – о собственном потомстве, а не о счастье народном...
- А вон ребятишки на дорогу выскочили... уселись прямо в пыль… это на них грузовик вякает. Головёнками крутят – в какой стороне мелькнёт что-нибудь интересное, туда и дунем. Только пятки засверкают.
Арт тоже подходит к окну:
- Родителям по шеям надавать... У, стервецы!.. Ты не темни, выкладывай, чё там у тя стряслось?
Тим усмехнулся:
- А по мне, Артюш... на пенсию хоться… устал чё-то. Льгот хочу, поблажек… нежности небывалой.
Поднимает с полу тыквенную семечку, хочет раскусить, попадает в прореху меж зубов и роняет находку опять на пол.
- Какие поблажки, какие нежности? Надо до них добежать ещё. А так, коне-ечно. Хоть сам себе без зубов и нравишься, но вставить бесплатный протез, как допреж в твоём соцреализме, – да, это, конечно, здорово и здорово...
Арт хочет ткнуть пальцем в щербатый рот Тиму, тот уклоняется.
- Вот только сосед мой намедни жалился: денег здравоохранению не отпущено в связи с пандемией. А чё, спрашиваю, пенсии не хватит на сие мероприятие. А! – говорит. – Тут налог не заплатил, теперь пенсию половинят... Так что, др-др... не спеши на тот свет, там кабаков нет. Это ещё дедушка твой сказывал, помню.
- А что там? Кто? Еслиф не кабатчик?
- Где?
- Ну, там, - и палец винтом к потолку.
- Торгаши, вестимо. Юристы, например.
- А ещё чего происходит на белом свете?..
В комнату входит порозовевшая и вроде как довольная от кухонных забот Натали, и вытирая руки передником:
- О чём опять вы тут скрипите?.. Тимош, к нам сможешь приехать? - и обласкала лиловым взором.
Этот её ласковый призыв смущал и томил последнее время Тима настойчивостью.
...отступим слегка в прошлое. Будучи свидетелем на свадьбе Артёма с Натали, сумел Тим неосмотрительно ляпнуть – как ни поверни общее место – банальщину: чужая невеста, мол, по всем параметрам – мечта его юности. Не то чтоб он не подумал так-то, важно здесь другое – сказал вслух. С пьяну, понятно, брякнул, что теперь поделаешь. Но с тех пор Натали неизменно засматривала на него вот так вот масляно... обычно это происходит в периоды размолвки с мужем, – когда грозит уйти к тому, кто «ценит её по-настоящему». В общем, и поныне смех рядышком с грехом обитают и... ну и так далее.
- А что там у вас такое намечается грандиозное? – возвращается к её вопросу Тимфок.
- Ну, мы никого не приглашаем, кроме тебя. Дата не круглая… именно что не гранд-диоз...
Резкая трель звонка в прихожей перебивает её, она спешит в прихожую.
- Скоко раз говорил тебе, Емеля, - шипит Арт, зажимая ухо ладонью, - замени звонок! Оглохнуть легче?
- А я скоко раз говорил тебе – не называй меня Емелей!
- Почему? Разве ты не Емельяныч? Лежишь на печи – жуёшь калачи. На какие шиши?
- Вон уже Нашка подхватила... Всё, разговор закончен. Подите вон, сэр. Что вы печётесь обо мне без спросу!
- А как же... хочется, чтоб мой друг творил-вытворял, а не слюни пускал.
Опять ноги
...Алиса в короткой юбочке цокает по тротуару. Своей летящей, как уже давно привыкла, походкой. Мимо катит «газончик», и уже проехал, да вдруг тормозит с визгом колёс. Из кабины выскакивает Вик-тор, кричит разухабисто:
- Вижу – ноги! И думаю себе: на мои ноги похожи!
- Ты только и видишь – ноги. - Крохотная заминка, шевеление губ. Прибавляет к сказанному едва слышно: - И не только мои, думаю.
«...почему всё ноги да миноги?.. сапоги или чо?... треноги?..»
Калькуль-Пуаро
...звонок на полуслове перебивает Натали.
В маске и пластиковом забрале возник на пороге детинушка (Натали в испуге охает – об этом она, посмеиваясь, доложила после) и молчком перешагнул коврик у порога. Наталья отшатнулась и припечатала лопатками букет ромашек на обоях, а гость кивнул и простужено пробулькал:
- Странно! Куда ни приду – женщины мгновенно в бесподобном обмороке.
Как журавль, детинушка совершил ещё несколько крупных шагов и вступил в комнату:
- Мне бы замуж, а я всё в девках. Никому нет дела до меня... - И строго спросил: - Как тут у вас с бациллами? - И, сдвинув с носа марлю, принюхался. С опаской вроде стянул с головы пластмассовое забрало. - Здасьть! - сказал торжественно, но сурово. - Вы тут привиты? Или саботаж культивируете?
Тиму явившийся субъект давно надоел уже своими гипертрофированными ужимками – ещё задолго до эпидемии, - всякий раз, навещая, он прежде, чем завести разговор, отплёвывался в туалете от пыли, бактерий, собранных им якобы на улице, изображал обессиленного борьбой с недугами...
Артём, с любопытством воззрившись на верзилу, отреагировал азартно-воинственно:
- Вы сами-то, сэр, не принесли в подарок никаких соплей зелёных?
- Я?! – возмутился пришедший. - Не-ет, я человек хирургически стерильный, аккуратный во всём... Ручкаться, надеюсь, не будем. И локтями толкаться также: не дипломаты, чай. И я... в маске, пожалуй, останусь, - и подтянул марлю от подбородка к носу, - с вашего позволенья. Вы меня признали уже, ни с кем не перепутаете. Я не инкогнито, короче. И не налётчик, - и оглянулся на высунувшую из дверного проёма нос Натали. Затем сел решительно и грузно в угловое кресло, дрыгнул правым коленом и повернулся к хозяину:
- Слушай, а зачем ты мой телефон дал этим?.. Как его?.. сбербанку и ещё... Они задолбали меня звонками.
Тим сконфузился:
- Извини, Пуаро, машинально получилось. Я ж не думал, что зависну… Я вообще не рассчитывал, что кредит дадут, и-и... Отстал, короче, от современности.
- Пуаро? - навострился Артём, пощипал подбородок и с разгоревшимся интересом: - Это почему такое щедрое прозвище?!
Тим, кривь на лице разгладив и сунув руку за ворот рубашки, почесал загривок:
- Да был знаменательный момент. Куда я тебя провожал, Пу? В химчистку?
- Не помню.
- Ну вот. Заблудились. Спрашиваю мужичка на скамейке – он пивко посасывает: «Как дойти?» А он косит на меня глаз и ноль внимания – фунт презрения, типа: не видишь, я занят потреблением... Потом слегка обернул свой тупой нос себе за плечо и узрел Калькулю. И, представь, аж чуть не подпрыгнул... уж не знаю отчего, от неожиданности, должно быть. И подобострастным говорком... замельтешил, короче. И я сразу совсем другими глазами поглядел на Калькулю. Р-рост, тёмные очки, выражение лица суровое – ну чисто вылитый Пу, если не круче… Может быть, Джеймс даже Бонд. Было бы правильней. Вот с тех пор. Да.
- Ну и всё, пошёл я, однако, - Калькуль поднялся. - Проведал и довольно, – потёр ладонь о ладонь, шагнул (причём, шагнул раньше, чем распрямил тело), остановился в полусогнутом положении. - Да, Тим, мой тебе совет, – как должнику. Пиши поскорей дарственную кому-нибудь, чтоб не отобрали… квартиру, имею в виду. Можешь на меня оформить. Или не доверяешь?
И хохотнул переливчато под нахлобученным забралом.
Заждался
Вспышка ярости в глазах: убью!
«Торк... Тор! ...уже набрался?!. Тпру, коняжка...»
Пятясь, Алиса, лихорадочно соображает: что, что, что ж делать?!.
И память выручает: испытанный в детстве приём! Хватай за кадык!.. тянет руку...
Виктор заученно приседает, подныривает как бы, отбивая при этом легко её пальцы, и бьёт апперкотом снизу – в сердце. Ох! – кажется ей: вспышка из мужниных зрачков разлетелась сперва искрами округ и тут же вонзилась ей в грудь осколками-иголками льда... корчится на полу, никак не может сместить непомерный... не-по-сильный... капкан... боль сместить в сторонку... куда-нибудь... сместить... в сторону хотя бы... М-м, как долго!.. Скорее ж... дай... дых... отпу-сти!.. – пульсируют виски. И яд-обида... обидно почему-то: по сердцу пришлось... именно туда!..
- Ты чего... - смогла наконец вздохнуть и выговорить удивлённо, капая слезой из уголка глаза... сперва немного, затем побольше, поглубже... - дерёшься-то, Тор... вик?.. Зачем?..
- А не ****...й! Стерва! Ты у кого была?! А-а?!. - наклонился над ней, замахнулся... глаза лишь смогла закрыть...
Она заболталась с подружкой на выходе из поликлиники... «Чёрт!» – спохватилась, и бегом к дому...
- Ты где болталась, шалава?! Я тут... заждался тебя!..
Лохус
Сразу, как за Пуаро защёлкнулась дверь, Артём восторженно хмыкнул и мелко похлопал – пальцами левой руки в правую ладонь:
- Хитрячий малый этот Пуй!
- Да?
- Явился – не запылился, и удалился так же... Без пыли, но шумно. Пу-пух – и нету! Нет, что це такое было? Экземп–... - Арт произвёл губами «пэ-пфы»: - ...–ляр! Что за скоморох? Воистину повезло! Мне о-оч-чен-но понравилось! Он зачем приходил? Всего лишь объявить, что ты паршивый сын своего отца? Но это и без него всем известно, и давным-давно. Странный у тебя пу-следопыт. Квартиру ему подари! - И резко повернувшись к Тиму, без смыслового перехода поинтересовался: - Он тебя много раз подставлял?
Тим хотел ответить, но – чихнул.
- Во-от. А ты говоришь.
- Что говорю?.. - И опять чихнул. - Он пошутил. Он так шутит.
- Да понимаю, не тупой. И то поспеть ухватить и это. Главное, знает, что ему нужно. Он был в загранке? Убёг? Затем вернулся? Зачем? Нечего ему делать там стало, скушно?.. А может, шпиён? Чё, взяли завербовали, запустили сюда... Расторопен, умён...
Арт поднял глаза к потоку:
- Впрочем, я не знаю, что такое умный. Талант – да, соглашусь, – но ведь не обязательно умён? Однобоко быват – с одного бока умён, с другова глуп.
Тим в недоумении повёл торсом, как бы уводя плечо от толчка: дескать, уволь от ребусов. Отчего Арт лишь больше распалился:
- Про ум без добавочного слова говорить не имеет смысла, как и про талант... Талант грандиоз или слабоненький, переходящий в этот... ну, этот... подражание подразумевает... например, пишет он на основе оригинального произведения уже своё как бы... ну, как это слово?.. Имитация! Вот. Разные там мультфильмы лепят по сто серий. Следующую хуже предыдущей. Опять словцо не вспомню никак. А? Рипейк! Да, ремейк.
- Ремейк не каждый тоже...
Арт отмахнулся подбородком, как боксёр смягчающий удар.
- И всё-то у них замечательно получается. Ум же злобненький или, наоборот, пользительный для окружающих... К примеру, склад ума у особи зелёной не такой-де подвижный, как у фиолетовой... Или лучше так: с его-де умишком лучше не суваться туда-сюда... Засорит всю зёмлю и вся недолга. И потом, это нагнетание психозу, зачем?.. Калькуль… Кулькуль… Куркуль?.. Был у меня подобный знакомец – по фамилии Куль. Присказка у него имелась ещё такая: эх, и люблю же я себя похвалить! Так вот, я знаю, что во взрослой жизни он кулем и сделался – кульщиком. Всё бишь по части добычи – кульки, коробки, свёртки и прочее по хозяйственной части. Сплошь нажива. Правда, обзывается он теперь замом генерального... Так солиднее, увесистее. Да, кто-то говорил мне... забыл... кажется, в Думе сейчас заседает. Ну чего, такие надобны, а как же.. Только бы в меру. Бы. А их ныне развелось!..
Тим опять повёл плечом:
- На мою фамилию намекаешь?
- Да, представь себе. Фокус – ко многому обязывает! Артистизм! Где твои фокусы, брателла? - Арт погладил мизинцем левой руки правое веко: получилось – подглядывает как бы из-под ладони левым глазом. - А ты, значит, Кулебяку в герои произвёл? А, по-моему, никакой он не экстра-класс. Я б иначе его… как-то раньше я не обращал внимания на фамилию человека. А фамилия, да! – о многом говорит. Калькуль – что за странность, в самом деле? А мож, это калькулятор? Сокращённый вариант, а? Моралью не обремененный – оттого и с кнопочками. Новый интеллект.
Тим машинально поправил:
- Искусственный.
- Да, вот ещё... голос у твоего Джеймса... то есть Пу... Да, какой-то не такой голосок... и вроде не тонок, но без баритональных ноток. Резковат, да. Это говорит о... Не-ет, зачем, интересно, он приходил? Постой – отгадаю. По делу. Но я его спугнул? Любопытственно мне. Секретное, что ль, чего у вас намечается?
- Обещал ему поговорить со своим мастером по институту – спросить: можно ли написать по его последней книге сценарий.
- Значит, я угадал. И – поговорил? Ты.
- Пока нет, не решусь никак... Я же давно... сам знаешь. И связи не поддерживаю... неловко как-то. Куль, конечно, сценарист-дока... а я?..
- Странно, почему ты его нарёк Пуаро. У Агаты Кристи это небольшой человечек с крепеньким пузиком, а твой Пу – трёхаршинный амбал.
- Не всё ли равно...
- Как это?.. Он вообще откуда взялся? Стой, сам догадаюсь. Я его встречал раньше, да, видел его репортажик о школьных проблемах... Он что-то в этом понимает? А хочешь, я дам ему характеристику – сугубо, так сказать, по первому впечатлению?
- Ну… ты разошёлся.
- Он завистлив?
- Ты спрашиваешь или характеризуешь?
- Не терпит, когда его в чём-то обходят, то-сть ревнивый до успеха – предпочитает делать скрытые подножки: посоветует то, что в дальнейшем принесёт ближнему неудачу… И болтун. Пронырлив – откусить хоть кусочек чужого. Мнителен, потому и завистлив… Дальше…
- Может, довольно? Он с какого краю тебя заел?..
- И хотя амбициозен, чувство собственной неполноценности в нём преобладает, оттого и нуждается в похвале, в подпитке. Ему, вероятно, кто-нибудь сказал, что он большой талант да к тому же аналитического покроя, и на этом теперь держится... зиждется – да! – его великое самомнение. А на самом деле... Он для тебя токсичен, как теперь любят выражаться. Поскольку внушает тебе виноватость...
- Мне?
- Да всем подряд, с кем общается. Метода в сплаве с характером...
- Всё-сё-сё-сё! Я и сам знаю, что он самый-самый... Меняем тему. Ты чего-то нынче зол. Собрал, понимаешь, все пороки в кучу, и перемешиваешь, и скалишься. Нарисовал злодея всемирного масштаба…
- А с чего мне скалиться? Но давай переменим. Только напоследок замечу: коль уж он у тебя Пу... Помнишь, Пуаро у Агаты, тот убивает…
- Сам Пуаро?.. Не смотрел такую серию.
- А посмотри, не повредит. Пуаро застрелил убийцу, который, в свою очередь, до этого всегда убивал чужими руками, при этом рядится в бедную овечечку… Подстрекатель в овечьей шкуре.
- Ну и что там... с учётам?
- О тебе беспокоюсь... Вернее, твоей неспособностью разглядеть подвох. Ты, голуба, не понимаешь, в каком мире он живёт. А живёт он в мире, который хочет не переделать в лу-учшую сторону, а встроиться в него, устроиться в нём... ну, на своём уровне.
- Слушай, не надо опять... Погоди, ты сказал встроиться – это плохо?
- Я не сказал, плохо. Я имел в виду, что есть три пути развития человечества.
- Опять человечества?! Перестань, слушай. Глобализм прям шиворот-навыворот.
- Ты спросил – я отвечаю. До-слу-шай. Три! Пути. Один по Христу, другой – сатана нам правит бал. И третий – встроиться в то, что есть. Слава, деньги, влияние в этом мире на первом месте у них... И главное – власть... над всем. Тихой сапой... Этакое глубинное, как теперь говорят...
- А кстати, где, интересно, находится отдел кадров этого глубинного?
- Зачем тебе?
- Разбомбить. Чего они будут без своих служивых? Без списков, без бухгалтерии... Вот тоже словечко такое модное ныне: афелированность. Мегафон с Нет бай нетом скооперировался, чиновник с олигархом... не могут наши разведчики решить эту задачку? Или приказа нет?
- Квалификацию утратили.
- Тогда говорю ж, разбомбить!
- Ну-ну, развивай свою мыслю.
- У меня такое впечатление, что говоришь ты о Калькуле, а подразумеваешь других – проецируешь на свой собственный мирок. А Калькуля тут не причём, не виноват он ни в чём...
- Не виноват?
- Слышь, терапевт, ты думаешь, я не знаю, что це за птиса-орёлик и какого полёта? Пуаро-Пуаро. Хрен бы с ним. У него свои заморочки, а у меня свои. Да, мелковат... Купил вот билет в Канны, чтоб пройти по красной дорожке, где лауреаты прошествовать должны... Сам рассказал.
- Примерял на себя?
- Так все мы такие.
- Эт точно. Знаешь, мне иногда хочется вставить тебе зубы.
- Да-а, это ещё зачем? Тратиться на меня... Не понял.
- Да чтоб выбить затем. Не лишай меня удовольствия! Помеценатствовать желаю. А потом поюродствовать...
- А вот, Артюш, интересно мне: люди до нас о всемирной справедливости помышляли?
- О вселенском счастье, что ли? Не о том я, - покончить с твоим Пу хочу. Дело даже не в том, что он такой-сякой-раз-этакий... А точнее сказать – «оно» – как явление, да, беличностное! Но оно наводит на тебя психоз – ой, берегись, ой, трижды-трижды-трижды – кра-кра-кра. Зачем-то ему нужно это? Ты не спрашивал – зачем? А ведь это один из приёмов манипулировать людями...
- Да брось, это дело англичан всех стравливать...
- Пуаро не англичанин.
- Ну-у, они там, в Англии своей, ущербные какие-то... чуть чего – сразу про деньги.
- А про что надо?..
...Так они ещё довольно долго упражнялись в обоюдном зубоскальстве.
Признался
...отправив Любашу вперёд – к машине: «Догоню…», – Артём, перед тем как выйти на лестничную площадку, тыкает пальцем Тиму в грудь, тот даже морщится и отступает:
- Чем я благодарен твоему Пу, так это, что он тебя выдал. Я правильно понял: ты в должниках? Ну-к рассказуй – чо тако и всё-сё-сё, быстро и без жеманства. Ну – чо?!
Тим мнётся, бормочет:
- ...Слил туда последние деньги... и Люське послать нечего… - И неожиданно взвился: - Как меня угораздило?!. И не азартный вроде! Честно, не знал за собой такой алчности! Играть вздумал?!. Не шиша не смысля в колбасных обрезках!..
- А это называется очен-но просто: сдвиг по фазе, всего лишь-навсего, - Артём вздыхает и как бы даже с облегчением. - Не ты первый, не ты последний. Просто клинит мозги, - постучал костяшками левой руки себе по лбу, а правой по затылку Тиму. - Сосуды засорились. Песочек накопился. В центр... как его... занятости... ходил?
- Завтра.
- Не тяни... знаю я тебя. Завтра! Любишь канитель разводить. Хотя там, конечно, невесть чего. Ну да ладно, с голоду хотя бы не сдохнешь... - и резко опять сменил тему: - Не горюй. А Люсьен твоя замуж там выскочит за лорда какого-нибудь – нашего посконного сенатора в прошлом, например... или за кого ещё покруче. И всё у неё будет тик-ток... или тип-топ? Она ж в мамушку свою, – примадонистая, не в тебя вовсе – скорая на смекалку… молчу-молчу.
Тим морщился, перемогая желание выпихнуть визави из квартиры.
- Да не грусти ты... главное, верь – она и взойдёт!
- Кто?
- Ни кто, а что – заря, - Артём достал бумажник: - Сколько ты послать хотел дочурке ненаглядной? Не баловал бы ты ея шибко-сильно... очень-очень вредно, давно тебе говорил. Пусть сама напрягается в своём природном предназначении – рыщи в поиске добыщи и обрящешь! - И всунул в нагрудный карман Тимофеевой рубашки рыжие купюры.
Спустившись на несколько ступеней, обернулся:
- Да, забыл напомнить, ты не Фокус, ты лох-хус. Понятно? Давненько так тебя не величал. Лох с большой такой прописной.
- Понятно. Лох-нес. Из озера который. Великой Британии.
- Ну, покеда, пережиток совдепии. Вернее, доисторическое ископаемое.
- Пережиток или ископаемое?
- Тс! И то и другое. Как твоя Британия. Синонимы. Нынешнее поколение потому и дурит тебя с лё-ох-костью... косточку тебе только кинь и ты обмяк полностью. Практичнее оно потому что. Иное воспитание у него, у нынешнего.
- И ничего нельзя поправить, грамотей?
- В них или в тебе? Инерция, фрэнд… Да и зачем поправлять? Мы все на вымирание обречены... А что у тебя с работой, уточни всё ж?
- Договорился тут сторожить кой-чо…
- О-ё-ёй. Кой-чо. Опять в дворники? Да не в дворники даж, а в материально ответственные существа! Профукаешь всё на свете, а не только лопату с метлой. Тут надо натуру соответствующую.
И Арт побежал вниз по лестнице, обернулся:
- Погоди – не спеши, мы тебя научим. Что-нибудь придумаем, короче...
- Стой, хотел спросить. Ты не помнишь Верочку из нашего класса?
- Почему не помню – помню. Ты ещё винты вокруг неё завинчивал. А чо?
- Да так... в ютубе колдуньей притворяется.
- Да-а? Интересно. Хотя с неё станется.
- Почему?
- Ладно... до скорого.
- Стой. Скажи, по мне видно, что я ненормальный?
Арт останавливается, наводит на Тима кулаки, смотрит в них как в бинокль, и скептически:
- А ты много видишь вокруг нормальных?
- Не очень заметно?
- Да-а... дураки иной раз ещё невыносимей. Так называемые особи – особенные дураки. Спокуха. Все кризисы, друг мой, проходят... разрешаются так или иначе. Адью, выдумщик.
- В каком смысле?
- Я всё сказал!..
И дробь каблуков по ступенькам. Опять остановка:
- Да, зубы вставь... должно хватить. Мож, зарплату повыше дадут. Не любят у нас нищих... да и поговорка: по одёжке протягивай ножки. Улыбаться надо, улыбаться... по-американски. Помни. Драм-мат-тург один сказал так-то...
Газетчик
Тим ещё некоторое время стоит на лестничной площадке, промаргивается. Мимо понуро шаркает шлёпанцами с пришлёпом подошв по кафелю знакомый субъект:
- Привет, - бурчит хмуро, с пессимизмом.
Тим машинально кивает:
- Привет... («Где-то я тебя... А-а!..») Привет, газетчик.
Газетчик тормозит, пристально смотрит на торчащие из Тимофеева кармана деньги.
- М? - и, не дожидаясь разрешения, осторожно вытягивает одну купюру. - Опохмелиться треба. Гут? Я верну...
И тыкает вдруг пальцем в грудь Тиму:
- Вот скажи мне, братела: топтаться на самих себе разумно? С дерева упали, а на ноги до сих пор не встали.
- С дуба? А почему? Не встали...
- А потому! Весь мир упёрся – в стену. Хошь, лбом, хошь, в обход – у кого каков резон.
- Да, - быстро согласился Тим, гримасничая и потирая место от тычка: «Да что ж вы всё тычете меня, господа!» - У человека таков задор – доводить любое начинание до абсурда... прям страсть какая-то, ей-ей, ты прав.
- Чиновников имею в виду. Вот, решили, скажем, завод строить... Держи газету, - журналист выхватил из кармана брюк свёрнутую в трубку газету и чуть ли не стукнул ею Тима по лбу. - Вроде хорошо. Ан нет. В самом святом месте нужно – в Святогорово! – возвести. Мусор сжигать другого места не нашли. Каково? Да смените вы топоним тогда уж. Пусть обыватель хотя бы забудет свою историю, затем уж и делай с ним чё хошь... Для истории любой мусор пригоден. Вон скоко наши предки намусорили – археологам непочатый край...
Тим осторожно высвободил из кулака журналиста газетную трубку...
Записульки
(зачеркнуто)
Ерунда какая-то в голову лез...
Вопрос на засыпку
Арт пристально глядит на Тима, барабанит пальцами по крышке ноутбука:
- Вопрос на засыпку, сеньор: если число недели шагает, тэк сказать, впереди дня недели, у нас получается что?
- Что? - вымученно откликается Тимфок. - Замысловато у тебя получается.
- Тут, пожалуй, не у меня получается, а у тебя... Смекай, – ты ж человек, - Арт подымает палец в сторону люстры из белых лепестков, - наделён способностью к пониманию и осмыслению окружающей его среды. А у тебя нынче чтой-то с этим плоховато. С пониманием и осмылением... природных явлений.
- Человек? Всякий?
Арт игнорирует встречный вопрос:
- И когда он подходит к пределу своей способности соображать, он... Короче, ему положено умереть. Вот и всё.
- И всё?
- Ну да. Мне нынешнюю данность понять не дано, говорит он себе, и хлоп – угасает.
- Ты не дурак?
Арт разводит руками:
- Грубо говоря, неловко мне тебя одёргивать в твоих грубостях... А, может быть, это претензия на гениальность? Поэтому я уклоняюсь от общения с тобой в таком тоне...
- Что за бред? Какие числа, какие дни? Впереди – позади...
- Чего непонятного? Число скачет, а день за ним не поспевает.
- Ну?
- Баранки-гну. Ты меня слушал вообще? Если у нас на дворе среда – третий день недели, а число пятое, скажем...
- Лично меня это касается каким боком?
- Лично тебя, не знаю. Но мои студенты начинают хуже скрипеть мозгами, отвечать на вопросы, когда число месяца перегоняет день недели. Усёк? Пубертатность ихняя возрастает, одурение накатывает. У тебя, друг ты мой ситный, синдром... э, неважно. У тебя нарушена временная последовательность восприятия событий.
- Чего-о? Где нарушена?
- В голове. Оттого и ходишь по улице с удивлённой мордой.
- И чего?
- Ничего. Ты постоянно путаешь, что было сначала, а что затем...
- Ну?
- Но всё будет хорошо. Ты и сейчас уже глядишься молодцом...
- Да иди ты в предбанник, врач доморощенный. Лучше б сказал, с какой стати сны меня одолели непотребные. Едва выбрался из одного, как уже в другой затягивает. Не жизнь, а сплошной сонный лабиринт. Ладно б чё приятненькое. Спать уже, на фиг, боюсь... за каким хреном мне такейные сны являются?
- Ты мне не говорил про это.
- Вот говорю. А то заладил, понимащь...
- Савелия не слушаешь?
- Каво?
- Напрасно. Он и на каверзные вопросы отвечает.
Тимфок отворачивается к окну, недовольно шевелит бровями.
- Ладно, проехали, - меняет тему Арт. - В двенадцатом веке, как теперь выясняется археологически, все у нас были поголовно грамотны, царапали свои буковки на бересте...
Тим раздражённо полуоборачивает голову:
- Ты что, историей увлёкся?
- А как же, - назидательно подтверждает Арт. - И археологией в том числе, я ж сказал. Преподаватель изначально должен быть вовлечён во все науки. Без них никуда не доедешь, тем более до понимания сути вещей, чтоб потом кому объяснить... Тебе, допустим. Когда-нибудь человек разовьётся до нужного градуса и начнёт посылать своих представителей для заселения других планет... Не на ракете, а сгустком энергии. Плазмой разума своего драггоценногор, так назовём...
- Ты опять за своё? Больно вы ноне велеречивы, сэр. И чего? - Тим садится в кресло, скашивает глаза с выражением нарочито-наглядной тупости. Пара таблеток цитрамона, давеча разжеванных с приходом гостей, никак ещё не утихомирили его головную боль.
- Очередной вопрос на засыпку. Куда она подевалась, грамотность?
- Тебе чего от меня надо?
- Интересуюсь твоим творческим мнением. Ты, кстати, стихи не перестал со... Ладно. Едем дальше. Откуда такой провал в темноту? В невежество. К началу двадцатого века в стране уже все опять безграмотны. Ну не считая кучки... типа Грефта или Ферта... какого-нибудь. И вот теперь, – когда за столетие вырулили через уйму нечеловеческих испытаний – опять в грамотность, начинаем по новой траектории сползать в... не знаю даже во что. Цифирь на дворе цветёт, а мы в темень ввалились... странная безграмотность наступает... слепота, скорее. Не лепота, заметь. И даже не красивость. Тебе не кажется?
Тимфок через силу, кажется, переламывая своё нежелание общаться:
- Слушай, препод, я не понял юмора: вы чего нагрянули без предупреждения, лекции мне читать? Да вдвоём с Наткой! С какой стати?
- С какой, с какой... - Арт переводит взгляд с экрана ноутбука на визави. - Дочурка твоя звонила, сказал же.
- Когда это?
- Что когда? Когда сказал или когда звонила?.. А ей позвонила матушка. Твоя, между прочим, бывшая... примадонна. Ты чем не доволен? Приехали и сидим – лясы точим. Повторяю для тупых и глухарей: Люсьен твоя прохныкала – проведайте моего папульку: он, бедный-несчастный, обижен жизнью, после авиакатастрофы... то есть авто… денежек мне до сих пор не шлёт! Ну, Нашка и подхватилась. И меня с собой... Ты спроси меня, меня спроси: я рад общаться с тобой... таким, э-э, хмурым?
«Вот оно… - Тим, что называется, прозревает – по-обыкновению с большим запозданием – что принято называть «вдруг»: в голове, как в облачной атмосфере происходит сгущение взаимосвязей процессов мышления, затем прояснение и кристализация... или это цитрамон всё же ударил и смял непробиваемую до сего момента тупость. - Значит, с мамулей связь держим… ах, Люсье-ен! И – поддерживала! Ну-ну. Опять узнаю через сто лет в обед. Но откуда у мадонны пронюх?»
Тут уже стройная логическая цепочка из звеньев возникает: сосед его подвозит... авария... травматологическое отделение... старшая медсестра... сосед сообщает, что вёз Тимофея... и цепочка замыкается: медсестра и есть мадонна!
«Оба-на! Да-а, голова моя... садо-вая, вай-вай...»
Голос с кухни – тю-тю-тю-тю-тю:
- Тимо-ош! Люсьен твоя уехала совсем недавно, а ты грязью зарос уже – глаза не глядят. Емеля ты пустомеля, где у тебя порошки? Хоть плиту почищу. Моющие средства где?
- Моющие субстанции? А глазки раскрой. Под раковиной. Только ванну не трожь! А то некий Арт мне кран уже угробил анадысь... Подлец.
- А ты чего распустился? - реагирует Арт на это мгновенно.
- А?
- Ну! Тарелки надо мыть? Хотя бы время от времени... Нам тебе уборку делать, что ли?
Тим себе по уху пальцами – брень-бреньк, как пёс почесался, смещая встречную агрессию на периферию своего болезного сознания:
- Слушай, ты меня заморочил. Мне вот сон один снится регулярно. Какая-то обманка. Будто надо мной шуты пошутили: в компьютерной игре (типа презентация новшества какого-то происходит – шумно там, весело)... И заменили, представь себе, мою оболочку – молодого, бодрого, без малейшей щербинки – да на старьё заменили, под шумок, на бэ-у, и оставили меня уже дряхлым старче – вот-вот рассыплюсь. Забыли (или намерено? – не помню)... обратно вернуть забыли. И остался я с разинутой беззубой пастью... Представляешь, чего творят! Как думаешь, к чему такая хрень? И почему, сказывай давай, препод, почему смысл всё время ускользает?
- Какой смысл?
- Смысл жизни, например.
- Э-э, брат ты мой, заморочка всех гуманоидов... в том числе и бывших. Кстати, бывают бывшими сценаристы-сочинители?.. Препирательство биологии и рассудка в твоей неумытой башке происходит – вот что. Во, глянь, каков Атос-Партос-Арамис!.. в одном флаконе, между прочим. - Арт подвигает по журнальному столику ноутбук к Тиму. - Таких поискать и поискать. И не просто умный, а…
Тим читает:
- «На улице много народу. Оставайтесь дома... Погода в целом ясно». Они чего, грамоте не обучались?
- Не это…
- «Мошенники придумали новый способ обмана...»
- Мошенники, объединяйсь! - Арт тыкает пальцем: - Сюда смотри!
На экране прищурился человек с мушкетёрскими усами.
Тим скептически:
- И что?
- Он, выдающийся биолог, между прочим, предлагает нам выход из нашего тупика: с помощью управляемого отбора по мозгам... Управляемая эволюция, представляешь! Да ты сам послушай-почитай, чего я тебе суконным языком сказку талдычу... Лучше Савелия* никто не расскажет. Профессор по мозгам. И артист прилично ироничный. В простонародье Савва.
- Как пить дать?
- Зря смеёшься.
- Странный, однако, ты субъект, Артюш. Тоже ж профес-соруешь. Коллегу обычно топят или в грязь втаптывают.
- Не тот случай. Впрочем, совет принимаю... Кстати, Савва может рассмотреть твои мозги в томографе и дать рекомендации, чем потребным тебе заняться на досуге и... словом, на что ты больше всего годен. И жениться, к примеру, подскажет на ком, если опять припрёт. Дело, известно, щекотливое. Не совпадёте извилинами с кралей своей новой и кранты вашей семейной колыбели. Как там у поэта: «А ты прекрасна без извилин...» Э-э, как там дальш?.. «И прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен». Представляешь? Какое светлое будущее ждёт человечество... без извилин в мозгах.
- А если он или она купят справку о совместимости?
- То есть?
- Махинаций не будет с твоим будущим светлым? И вообще, к чему ты вдалбливаешь мне это всё?
Арт, споткнувшись будто и ушибив на ноге палец, смотрит на товарища несколько секунд, потирая при этом вынутую из шлёпанца ступню:
- К чему вдалбливаю? Да просто так. Вы, у-уп-пичканы, братенька, стереотипами и штампами энергичной молодости своей – бестолковой, надо сказать: я ж знаю. Как ни странно для творческой личности, который должен рваться, казалось бы, к новшествам... к вершинам!
- Штампами, стереотипами? - Тим встаёт, снова подходит к окну и смотрит на перекрёсток, где истошно сигналит грузовая машина. - Да? Почитаем, поглядим. Да, ни врать, ни воровать не научен... а как было б хорошо – стырил чё-нито и доволен...
- Во-о! Про это как раз Савелий и долдонит который уж год подряд: мозг наш – враг наш, любит лёгкие задачки, привык за миллионы лет к режиму сохранения энергии кто знает, будет завтра жратва али нет, к экономии призывает, гад такой. А чиновники ему: подите прочь, господа-товарищи, наша забота исключительно инк... эксклюзивна – о собственном потомстве, а не о счастье народном...
- А вон ребятишки на дорогу выскочили... уселись прямо в пыль… это на них грузовик вякает. Головёнками крутят – в какой стороне мелькнёт что-нибудь интересное, туда и дунем. Только пятки засверкают.
Арт тоже подходит к окну:
- Родителям по шеям надавать... У, стервецы!.. Ты не темни, выкладывай, чё там у тя стряслось?
Тим усмехнулся:
- А по мне, Артюш... на пенсию хоться… устал чё-то. Льгот хочу, поблажек… нежности небывалой.
Поднимает с полу тыквенную семечку, хочет раскусить, попадает в прореху меж зубов и роняет находку опять на пол.
- Какие поблажки, какие нежности? Надо до них добежать ещё. А так, коне-ечно. Хоть сам себе без зубов и нравишься, но вставить бесплатный протез, как допреж в твоём соцреализме, – да, это, конечно, здорово и здорово...
Арт хочет ткнуть пальцем в щербатый рот Тиму, тот уклоняется.
- Вот только сосед мой намедни жалился: денег здравоохранению не отпущено в связи с пандемией. А чё, спрашиваю, пенсии не хватит на сие мероприятие. А! – говорит. – Тут налог не заплатил, теперь пенсию половинят... Так что, др-др... не спеши на тот свет, там кабаков нет. Это ещё дедушка твой сказывал, помню.
- А что там? Кто? Еслиф не кабатчик?
- Где?
- Ну, там, - и палец винтом к потолку.
- Торгаши, вестимо. Юристы, например.
- А ещё чего происходит на белом свете?..
В комнату входит порозовевшая и вроде как довольная от кухонных забот Натали, и вытирая руки передником:
- О чём опять вы тут скрипите?.. Тимош, к нам сможешь приехать? - и обласкала лиловым взором.
Этот её ласковый призыв смущал и томил последнее время Тима настойчивостью.
...отступим слегка в прошлое. Будучи свидетелем на свадьбе Артёма с Натали, сумел Тим неосмотрительно ляпнуть – как ни поверни общее место – банальщину: чужая невеста, мол, по всем параметрам – мечта его юности. Не то чтоб он не подумал так-то, важно здесь другое – сказал вслух. С пьяну, понятно, брякнул, что теперь поделаешь. Но с тех пор Натали неизменно засматривала на него вот так вот масляно... обычно это происходит в периоды размолвки с мужем, – когда грозит уйти к тому, кто «ценит её по-настоящему». В общем, и поныне смех рядышком с грехом обитают и... ну и так далее.
- А что там у вас такое намечается грандиозное? – возвращается к её вопросу Тимфок.
- Ну, мы никого не приглашаем, кроме тебя. Дата не круглая… именно что не гранд-диоз...
Резкая трель звонка в прихожей перебивает её, она спешит в прихожую.
- Скоко раз говорил тебе, Емеля, - шипит Арт, зажимая ухо ладонью, - замени звонок! Оглохнуть легче?
- А я скоко раз говорил тебе – не называй меня Емелей!
- Почему? Разве ты не Емельяныч? Лежишь на печи – жуёшь калачи. На какие шиши?
- Вон уже Нашка подхватила... Всё, разговор закончен. Подите вон, сэр. Что вы печётесь обо мне без спросу!
- А как же... хочется, чтоб мой друг творил-вытворял, а не слюни пускал.
Опять ноги
...Алиса в короткой юбочке цокает по тротуару. Своей летящей, как уже давно привыкла, походкой. Мимо катит «газончик», и уже проехал, да вдруг тормозит с визгом колёс. Из кабины выскакивает Вик-тор, кричит разухабисто:
- Вижу – ноги! И думаю себе: на мои ноги похожи!
- Ты только и видишь – ноги. - Крохотная заминка, шевеление губ. Прибавляет к сказанному едва слышно: - И не только мои, думаю.
«...почему всё ноги да миноги?.. сапоги или чо?... треноги?..»
Коллекторы
Да, дни несутся - скумбрия-бумбрия! – не успеваешь оглянуться.
Тим читал, слышал ли где: нынешний год високосный станет для многих человекообразных достаточно стрессовым – в виду активности космоса, вредных волн и прочих вводных. Вон смута в Европе – какие-то жёлтые бузят жилеты на улицах Франции, страсти-мордасти в Штатах... Все, короче, оборзели, – даже бациллы из-под контроля высвободились. И возможно, в самом деле, неспроста выпустили их на простор – погулять. И почему ему, Фокусу, должно быть лучше, чем другим животинкам?
Ночами, как упоминалось, не спалось ему по-прежнему: смотрел по ютубу выступления претендентов в президенты, пытался размышлять о других новостях: о демонстрациях в Барнауле, о выборах в Беларуси, о Казахстанских делах, о Донбасе с Луганском... Пытался сравнивать различные точки зрения спикеров-блогеров...
«Луганск, Луга... ГОСТ... Не говори после: укатали горки, укатали сивки... горки, горки, вещие каур... Да, мотать надо, в пекло хоть... Бытовуха неволи хужей...»
Так час за часом времечко текло песочком. Затем заставлял себя выйти на прогулку – «утомить тушку, дабы облегчить душку».
Ночь. Луна – затуманенное подобие солнца, сияет, плавит на лужайке каплями смуглую ртуть...
Тим сидит на рухнувшем стволе дерева после утихшей непогоды. Собака бежит поодаль – будто парит-плывёт в сизой дымке над белым инеем, перебирая лапами. Замерла, уставилась вопрошающе на скрюченную фигуру человеческую... чего, мол, существо, горюешь?
Существо в ответ:
- Опять ты? А хозяйка? Или самостоятельно ноне плаваешь, собакинг?
Вчера собака испачкала лапами куртку этому существу, затем утащила кепи, и хозяйке пришлось извиняться…
«Собакинг» робко подходит, нюхает, размышляет, лизнула в висок, заслюнявила усы...
- Ну-у! Чё хоть ты!
Собака попятилась, повернулась и побежала дальше. Несколько раз останавливалась, оглядывалась... не позовут ли опять пообщаться?
- И почему... почему я не Хлестаков, Гоголь-моголь? Жил бы себе припеваючи, без забот и переживаний, вольготно... Не-ет, фокус не про вас... А чего так?..
Зашебуршали сухие листья – вышел ёж, понюхал в сторону человека. Опасен, нет? Отвернулся, сунул нос под листья.
- Какой большой! Ты, гигант, ты где ж так раскушался? Жирняга прям. А, понял, жёлуди хрумкаешь. А может, мне тебя съесть, а? Давненько я жаркого не употреблял. Иди ко мне, я тебя скушать хочу... А вообще-то ежов едят? Деликатес с политесом?
Рассмеялась сорока на верхушке дерева.
- Ты что, спятила? Не светлый день, чай. Хохочет она, трындычала. Стрекочет...
Тим посмотрел в сторону странного писка со стороны поляны. По отрытому пространству у оловянного пруда кто-то ходил кругами в тумане.
«Что это? Ещё полуночник?»
Ободренный любопытством, Тим побрёл к странной фигуре.
Мужик в камуфляже водил металлоискателем перед собой.
- Мины, что ль, разыскиваете? – спросил, подойдя почти вплотную.
- Мины будем искать в другом месте. Уже скоро наверно, - мужик не удивился, ответил с усмешкой. – Монеты шукаем.
- Монеты? Откуда?
- Раньше тут путь торговый пролегал.
- А вы почём знаете?
- Да по картам, - мужик достал из кармана коробочку, открыл. Тим взял одну монету величиной с прежний пятак и попытался рассмотреть на просвет в небе, но никакого рисунка не разглядел.
- Затёрлась?
- Почистим, - мужик убрал монеты в карман. – Надо успеть, пока народец не проснулся и не зашастал тут ногами своими, - и пошёл, попискивая своим миноискателем, дальше.
- А что вы про другие места... про мины сказали? – окликнул Тим.
- Дык! Луганск, Донбас. Вашингтон с Альбионом готовят кой-кого в закланье, к бабке не ходи... так что вот так.
- Вы там были?
- А вы?
- Я с киношниками.
- А я с миноискателем, полгода назад вернулся... по ранению.
- Понял. Может, ещё встретимся.
- Тогда до встречи.
- Слышь, друг, - окликнул опять Тим поисковика, - а не знаешь, что за гул такой? Из-под земли как бы. Днём как-то я не особо обращал внимание... да ещё подозрение: не в голове ль? Шум. А вот щас вроде под ногами... потряхивает будто?
- Да не будто, а в самом деле. Газ гонят.
- Куда гонят? Как это?
- Ну газ... Природный. Вон за городом с нашего краю трубопровод.
- И так слыхать?
- Стараются. - Поисковик усмехнулся. - Под запредельным давлением, небось. Западу угодить.
- Зачем?
- А ты у них спроси.
- У кого?
Поисковик махнул рукой и двинул свой монетоискатель дальше. Буркнул:
- Лучше б моей бабке в деревню провели, чтоб мне не ездить дровишки колоть...
По возвращению к дому его окликнули:
- Эй, мужик, а мы к тебе... - Хриплый такой голосишко, насмешливый.
- В гости, - усмехнулся другой, презрительный.
Тим полуобернулся:
- Мы – это х-хто?
- А мы, дорогой… как это говорят – посредники. Вопрос на засыпку. Долги нужно отдавать?
- А-а, понял. - Тим резко метнулся в густую тень дома, но, попав со света в темень, споткнулся…
Очнулся от холода. Кое-как поднялся. У двери подъезда стал искать носовой платок... нашёл маску – высморкался. «Ну вот, пригодилась». Бесконечно долго добирался до квартиры…
Провалился ничком на диван. Боль под рёбрами заставила осторожно перевернуться на бок.
- А что такое? Поморозился?.. попинали... господа хорошие?
Нащупал градусник на спинке дивана. «Позже... Поспи...»
…город в развалинах. Он пробирается с трудом через обломки строений, неустойчиво останавливается, придерживаясь руками за торчащие из битого кирпича железяки. Оглядывается: смутная фигурка невдалеке пробирается также неловко – падения, вскрики, ругательства… по-японски, похоже. Кричит тонко на ломанном русском:
- Эй, рюсий! Позви мене – я расчисю!.. Кто стройку делат?!. Байрдак! - И проваливается куда-то.
На мутном фоне лестничных маршей с разбитыми ступенями – угрюмые люди под проломленным потолком, в дыры торчат стропила. Женщина по горло в коричневой жиже, гугнивым голосом постанывает:
- Вот маюсь!.. маюсь!..
Он по колено увязает в грязи, кое-как вползает на дощатый помост. Громадная бабища набрасывается с кулаками.
- Катись! – в панике кричит на неё. Как сквозь дым проскакивает его кулак. - «Погибаю!.. Она меня убить?!.»
Девочка с косичками и спокойным лицом машет на дым руками – и тот рассеивается.
Ведут под руку куда-то. Ванная комната. Вода льётся на голые ноги из дрожащего шланга. Он брезгливо подносит ладонь к носу.
- Ф-фу! Это не силос, это го… фу-ой.
Моментальное перемещение в провинциальный город. Растерянно озирается:
- А куда?!.
Кружит по пустынному рынку, голова идёт кругом… озирается посередь площади.
- У кого... спросить?!.
Вихреобразной тенью вылетает он из своего затылка и видит сверху своё тело: в трусах, босой… Молоденький милиционер глядит смущённо, спрашивает с запинкой:
- Вам куда, г-гражданин?
Тело затравлено зыркает по сторонам:
- Не знаю. А девочку с косичками не видали?
Он метрах в пяти над непонятным разговором, наблюдает. Милиционер пожимает плечами:
- Какая девочка? А брюки ваши где?
Тело смотрит на свои голые ноги, тоже пожимает плечами.
Возвращается в своё тело.
- Запутался что-то… Нас теперь двое? Или я один в двух лицах?!.
Милиционер:
- Это вы меня путаете, гражданин…
Глаза распахиваются.
- Что за символика, муха?!. Я в полном дерме, так понимать!?. Чего я сделал не так? Не помню… сон опять?.. как-то не очень климатит копаться...
Превращение «курьера» в фельдшера
Рассвело, кое-как набрал «Скорую»... Повернул ключ, проверил – дверь готова к приёму – отвориться... Поковылял назад в комнату. Гримасничая и кряхтя от режущей боли под левым ребром, опять лёг на диван. Закрыл глаза. Очнулся от прикосновения: над ним склонилась женщина.
- Извините! Задремал.
- В порядке вещей, - спокойно говорит женщина и присаживается на стул рядом с диваном, - когда ждёшь.
- Вы курьер?
- Опять обознались... как в прошлый раз у подъезда. Помните?
- А-а! Да-да, вы сказали медработник... - Тим пытается приподняться на локоть. - Н-но я вроде... «скорую» вызывал.
- А я и работаю там. Фельдшером. А машина в пробке застряла. - Фельдшерица указала пальцем куда-то в сторону. - И позвонили мне… я ваша соседка. Понимаете?
Тим моргнул. Женщина улыбнулась:
- Они приедут, но меня попросили на всякий случай заглянуть. Мы должны друг друга выручать? У меня нынче выходной, поэтому дома.
- Всё понял. Теперь понял. Значит, мне повезло?
- М?
- Врачеватель на дому, два шага, удобно. Фея из доброй сказки. Я-то думал, наше здравоохранение помогает всемирному... стереть тебя с лица земли.
Фельдшерица моргнула раз-другой и - предпочла насущное:
- Померим температуру. И расскажите, что с вами приключилось…
После обезболивающего укола Тим почувствовал некоторое облегчение, и стал ненавязчиво разглядывать фею, сравнивая с той незнакомкой у подъезда. «Это хорошо, что она не выше...»
- У меня что, ковидла?
- Возможно. Пока не знаю.
- А почему вы не в маске? Рискуете... - И неожиданно для себя жалобно попросил: - Расскажите чего-нибудь? - И смутился. - А то шар накатывает на меня… какой-то... как бы.
Фея не удивилась.
- А чего рассказать? У меня ничего интересного...
- О своём детстве можно. Человек обычно о своём ушедшем и незабвенном детстве любит рассказать... к примеру. Если некому, то самому себе... а вы расскажите мне.
Фея глянула на часики.
- Ладно.
Поднялась, прошла к окну, оглянулась:
- Пока коллеги пробиваются сквозь дебри заторов, попробуем ваш шар остановить... Большой шар?
- И цветной. Щас закатает в асфальт... хотя он, кажется... игрушечный. Или мыльный. Переливается радугой.
- У меня такое бывало – когда маленькой была... болела когда. Давайте-ка я вас прослушаю... Дышите. Не дышите. Я догадываюсь, что вам назначат, так что приготовьтесь. Десять деньков придётся потерпеть...
- Слышь... те, а вы какого роста, сколько саженей?.. Я почему спросил: баскетбол нуждается в долговязых дамах. Почему туда не записались?
- Ну, прям саженей! Скажете тоже. Во-первых, не было под боком такой секции, а во-вторых, никто не подсказал.
- Странно. Все поголовно любят подсказывать, хлебом их не корми, а тут, значит, никто. Поразительно.
Фея пожала плечами:
- Меня Алиса зовут, сказала? Так вот, у меня тоже был катящийся шар... Родилась я кривоногая – вот, – Алиса скосолапила ступни ног. - Вот так вот. Но постепенно выровнялись ножки-кочерёжки. И даже не заметил никто. И я стала бегом бегать. А из самого младшего детства не помню ничего. Только вот нос мне расквасили, помню, года в три, что ль. Заходила в подъезд, а кто-то выходил – и мне дверью… Домой ябедничать я не ходила никогда... Села у крыльца, вся куртка в крови. И значит, пока соседка меня не приметила. Видимо, много крови я потеряла... Когда на кровать меня уложили, цыгане на лошадях скакали по потолку. А потом ещё этот шар накатывался – страшенно-страшенно! В животе всё так и сжималось... С тех пор у меня нос чуть что – сразу фонтан. Ну, я привыкшая к этому стала. Так что кровь меня уже не пугала. Всех поэтому лечила... то есть мама, конечно, лечила, а я ей помогала. И собачек и кошек брошенных, которых мы притаскивали. Семья большая и все кого-нибудь тащат – и ёжиков и птичек раненых. Мама выхаживала, а я командовала. Кстати, у неё тест на выживание был: если утром будет зубами щёлкать – ну если проголодается – значит, оживёт.
Я, кстати, тогда часто болела. По три-четыре раза в год. Задыхаться начинала и меня с бронхитом клали в больницу. Что меня сейчас удивляет: неужели никто не видел у меня аллергию? То есть кошки и собаки мне противопоказаны...
Алиса наклонила голову, словно прислушалась к себе:
- Мама не воспитывала нас в привычном понимании... не зудела, короче. Мы сами поглядывали вокруг да на ус мотали. Сам-сусамычи. Ма была дородная, в деда Арсентия. А он ещё тот богатырь. Работал на конезаводе. И хотя с отечественной пришёл инвалидом, - пальцев не было на ногах, отморозил... так вот, он кулаком лошадь убивал, на убой которую отправляли... Он как-то сказал: жалко железякой по лбу. Посмотрит коняшке в глаза, погладит по носу, спросит: чего, старче, устал жить? И как гвоздик – вот так... - И Алиса неловко показала, как именно – пристукнула кулаком по столу. - Я же в отца, наверно, – и жилистая и жалостливая… Так что с одной стороны у меня русские богатыри, а с другой башкирские парни. Я, говорил папаня, – уральский парень. Он тоже не был слабачком, работал монтажником-высотником. Ну а я всегда была худая, как гончая собачара.
Тим смотрит на Алису оценивающе:
- Да вроде ничё, ладная себе барышня.
- Сейчас нормально, но это после сорока пяти. Я как бы совсем недавно обабилась.
- По пословице: сорок пять – баба ягодка опять?
Алиса усмехнулась:
- А то, что моё обаяние велико и неотразимо, я поняла рано. Отец маму грозно предупредил, когда её в роддом забирали: родишь девку – в луже утоплю. Кого – меня или маму – не уточнил. Скорее, обоим погрозил. Но когда меня родили, отец с пасынком пришли к роддому и отец также грозно, как при отправке, скомандовал: «Покажи!» Ма в распахнутое окошко меня высунула. «Ой, какая хорошенькая!» - умилился мой старший братец, хотя ма постоянно мне всё детство моё напоминала: «Ну ты, мусля, когда выправишься? Пора уже на человека похожим становиться. Давай переменяйся, надоело мне ждать!» - на полном серьёзе... Так вот, отец посмотрел на него, на брата моего, и уточнил: «Ладная? - Пощипал ус: - Что ж. Давай, забираем домой. Обеих». Это много позже я поняла, что была страшненькая... как он сам, только что без усов и стальных фикс.
Алиса звонко рассмеялась.
- Ревновал, не верил бабам. Считал, подставятся кому угодно, только попроси нежненько. Во-от так-то, уже тогда я научилась быть обаятельной. Чтоб меня в луже не утопили. Выходит, выживать мне приходилось буквально с пелёнок.
Скрипнула в коридоре дверь, кто-то вошёл. Алиса встрепенулась:
- О, врач приехал.
Однако то был не врач. То были уже знакомые Тиму – коренастый и щуплый – коллекторы, пугнувшие его во дворе. Но против фельдшерицы они смотрелись мелковато. Она – им, по-свойски грубовато:
- А вы чё без масок? Или ковидла не про вас?
Не обращая на неё внимания, коренастый крепыш – Тиму:
- Думал, не догоним?
Щуплый весело:
- А мы тут как тут.
Вглядевшись, крепыш вялым разочарованным баском:
- Ладно, подождём, пока поправишься. Не интересно мочить болезного. Надо чтоб сполна пр-рочувствовал.
Алиса резко:
- А ну-у!.. кыш, заразный шиш!
- Но-но! - выхватил пистолет щуплый. - И тебя замочим!
- Я те замочу! И пистоль отыму! Кому сказала?! Брысь отсюда!
- Им на эпидемию бронежилеты выдали, - Тим стал приподниматься с дивана. Коллекторы выскочили из квартиры...
Алиса подняла за дуло оброненный наган:
- Пистоль... - рассмотрела его и открыла дверь – тощий коллектор стоял с приподнятой рукой для стука. Алиса брезгливо протянула ему оружие.
- И больше ни ногой!
Повернула ключ два раза и прислушалась. Вернувшись в комнату, внимательно посмотрела на пациента. Стала собирать саквояж, сказала, глянув в коридорчик:
- Бандиты.
- Тоже люди, - усмехнулся Тим.
- Люди?
- Ну да. Люди, которым не удалось пробраться во власть. - Так говорят, по крайней мере.
- Да-а?
- Ну.
- Вы заранее не открывайте, пока они не пробрались... Я буду звонить.
- При таком знакомстве нам следует перейти на «ты», вам не кажется?
- А сейчас дверь не запирайте: врач будет через пару минут. Пропишет уколы – я буду приходить делать. Десять дней.
- А рассказывать за жизнь будете? Вы талантливо излагаете.
- Излагаю?.. Ну, посмотрим на ваше поведение.
- Я буду хорошо себя вести.
- Хорошо – это как? - и тоже усмехнулась. - Всё. Пока.
- Всё пока, или пока-пока?
Побасенки с лестничной площадки
Вечером следующего дня, когда в условленное время Алиса не пришла делать укол, Тим ещё раз прочитал рецепт, но так и не уразумел, от какой заразы его собираются избавлять.
- Ладно, - почесал он затылок, - спросим у спеца. А собственно, чего откладывать...
Выйдя на лестничную площадку, столкнулся с соседом-армянином:
- Чего-то я забыл, а чего, не помню! - очень громко изрёк тот нечто вроде афоризма, да столь громогласно, что по этажам прокатилось эхо.
- Бывает, - согласился Тим и повертел в ухе мизинцем. - Не знал да забыл... бывает. Слышь, пользуясь, как говорится, случаем: у вашей родни есть такой обычай – дарить денег постороннему чуваку?
- А что такое? - вытянув лицо и поведя мясистым носом, сосед шумно втянул в себя воздух, точно киселём хлюпнул.
Тим невольно отступил на шаг, словно забоявшись быть затянутым внутрь крепкого живота визави, и торопливо пояснил свой интерес:
- Иду по проспекту, знаешь, а навстречу мне твой соплеменник. Увидал меня, обрадовался натурально – не сомневаюсь: дам тебе пять тыщ, - говорит, - внук у меня родился! А у нас, брат, положено – первому встречному подарок! Только, говорит, тыщу сдачи дай – мне цветов, говорит, купить надо… В роддом иду. А я... а у меня денег с собой как раз и нету, нема – на сдачу.
Сосед задумчиво смотрел в глаза Тиму, пошевеливал в пальцах воображаемой купюрой и двигал челюстью и носом, причём, нос подвигался в одну сторону, а подбородок в другую, и Тим сделал ещё один невольный шажок назад: зубы у соседа – заметил вдруг – были акульи... или протез?
«Чепуха какая-то в голове, ей бо...»
- Повезло тебе, - изрёк сосед и погладил округлость своего животика свободной рукой.
- Чем повезло?
- Что нема. Фальшивомонетчик под ногу попался тебе. Надо было оторвать уголок и отдать.
- Так, говорю ж, не было у меня... А-а, у пятитысячной оторвать? Да-а? Во как. А я-т губу раскатал на дармовщинку! Пожалел даже, что забыл кошелёк. Слышь, а не знаешь, где тут фельдшевомон... фельдшерица обитает?
- Почему не знаю? - подвигал опять сосед акульими протезами. – Знаю очень хорошо. Надо мной. Я к ней лифт хотел провести.
- Зачем?
- Чтоб в гости на парашюте. Давай, к тебе лучше подведём.
- Почему лучше?
- В шахматы будем сражаться.
- А я не играю уже, давно надоело. Пусто-пусто и то веселее...
- Зря.
Подъехал лифт – клацнул, из распахнувшихся створок выпорхнули мальцы – один в канареечной курточке, другой зелёный – блеснули глазёнками на взрослых, пригнули головёнки и, топоча, понеслись вниз по лестнице, откуда донёсся женский возглас:
- Вот я вам! Куда поехали без спросу!
Створки захлопнулись. Тим кивнул:
- А этот лифт не годится? Чтоб в гости...
Сосед хмыкнул, сдвинул челюсть в одну сторону и так, презрительно скривившись, повернулся спиной к собеседнику и удалился в свою квартиру, плавно закрыв за собой дверь, послышался приворот замков – первый звонкий, но будто гнусавый, второй глухой, со скрежетом темницы как бы.
«Похоже, не я один сумасшедший…» - подытожил Тим, рассматривая на двери вместо номера маленькую птичку с ножовкой в клюве. И шторка на глазке, которая, по идее, мыслилась быть изнутри, покачивалась... вдруг остановилось и отпахнулась в сторону – и появилось нечто в виде бельма.
Тим попятился и, спустившись на этаж, закончил мысль вслух:
- Это несколько успокаивает…
- Фельдшерица живёт через этаж кверху, а не к низу, как сказал деревяшка, уши на застёжке, голова как ферзь.
Тим провёл ладонью по глазам, снимая внезапную пелену: на корточках спиной в угол закутка курил другой сосед – он распрямился и вскинул в приветствии руку.
«Ага, и ты тута... ты-то мне, должник, и нужон!»
- Зачем она вам?
- Да-а…
- Понятно. Стишок слыхали? Название: за-да-чка. - И разворот кистей рук ладонями кверху: - Изведенье людского вида – под видом ковида. И в отечестве, и во всём человечестве.
- До золотого липарда? - нашёлся Тим и даже застеснялся своей находчивости.
- Сейчас уже насчитали меньше. Половины довольно им стало.
Тим свёл брови:
- Вспомнил: я вас читал в какой-то газете. И вы мне должны денежку... («Да вряд ли назад выцарапаешь», - мелькнуло сомнение.) А можно… извините за вопрос… написать статейку о мошенниках? Позаковыристей. Вместо долга...
- Интересный вариант, - помусолил невидимый леденец должник.
- Так чего? - поторопил кредитор.
- Напишем, - резко встал по стойке смирно должник, - раз надо. А пока вот вам – про пенсионеров, - и он вынул из кармана скомканную газету и протянул Тиму, который, наконец, сформулировал для себя созревший вывод относительно происходящего: «Набрался писака... Точно, залил за воротник!.. медленно соображаю...»
- Вы против армян? - уточнил для верности в своей догадке.
- В каком испуге? – вскинул подбородок собеседник. - Просто не слушают умных-разумных людёв.
- Кого это?
- Ну не меня ж.
- Не слушает?
- Не люблю его за это... А за что его любить? Не за что. Говорю ему: давай вместе делать солидарное дело... И никакие соседи нас не прихватят за... Понял? - Сосед пьяно икнул и продолжил:
- Экономику подымем зараз. Не-ет, лифты ему подавай социальные, понимаш...
- Вы про что?
- Да про турок.
- А он?
- А он про лифты мне всё лепит и лепит, говорю ж. Из грязи да в князи чтоб на своём собственно лифте, олигарх доморощенный! Не-ет, кто родился честным, тот честным и помрёт!
- А не честный?
- Обратно его!
- Куда?
- В эволюцию – куда ж ещё!?.
- Да вы про что всё-таки?
- Да ну вас! Книг не читаете, что ли? Ну, газету на! Ну вот... Доверять интернету оснований нету? Нету. Рифма, - и сосед развернулся на пятках спиной к Тиму. Тот постукал пальцем ему по плечу:
- А доверять кому?
Журналист развёл руками:
- Ни-ко-му. И у вас рифма. Квиты. Так что... Я на полочке сижу, я ножонками стрижу. Тру-ля-ля, там-па-рам. И ножонками стрижу...
- Стригу.
Журналист отмахнулся от поправки:
- Я ку-ку, я ко-ко, мне живётся нелегко... Дак... знач так... не думай, что у меня денег куры не клюют, лады? Я это... ещё не готов вернуть... хотя долги обычно возвращаю... но ты не грусти и не сомневайсь... Ах да, фелье-н-тон? Ну, расскажешь... позже... поподробней. Сейчас я должен идти... поближе к кормушке... да всё не выходит... там, блин, набилось без меня... не протолкнуться...
И он шагнул к двери, за которой раздавался пьяный гвалт.
Тим стоял ещё минуту, массируя языком передние свои зубы: на захлопнувшейся двери журналиста сверкнул жёлтой краской лозунг: «Никто кроме нас!»
- Ну что ж, - качнул головой Тим, - ну что ж... выпал я из времён... из жизни вашей... Лифты... вертикаль... Тоже символы? Тьфу на вас, символисты!
«Реформа?»
Развернул газету уже в прихожей, сунул тапки под полку, прошлёпал босиком в комнату. Заголовок прочёл у окна: «Старичьё вы старичьё, эх!»
- Хм.
«... Реформа? Ну что ж. Представим себе типичного пенсионера, которому надоело жить на мизерную денежку. Бывает? Всю-то жизнь надеялся он на достойное положение вещей. Но вот – неминуемо грянула старость, и не мифическая, а самая натуральная (как правило, у нас всё неожиданно... хотя и регулярно). И занеможилось хрычу – не то чтоб кутнуть занеможилось, а попросту раскрепоститься душой вздумалось ему, паршивцу, расправить плечики поширше, ощутить себя свободным человечком: съездить куда-нито – выпить дорогущего винца – на борту лайнера, к примеру – да без оглядки на тощий карман. То есть – что раньше гасилось, внезапно ныне осло–бодилось (от слова ослик, понятно). А тут ещё подзуживают со всех сторон ростовщики многоликие: да протяни ты руку, старче, не дрейфь, мы окажем тебе вспоможение, – и всё это фонтанирует с экранов бесперебойно. И – была ни была! Гипноз в обнимку с искушением подслеповатого бестолкового чертяки (бывают черти бестолковыми?) и щедрые его посулы, кои…»
- Ну, понятно, дед, кредитом соблазнился. И чего с тобой сделалось? - Тим переводит глаза на следующий столбец:
«...и сошла голова у пенсионера с круга – нейроны, знать, вымирать начали в головёнке его поусохшей. И вляпывается старикашка немедленно в историю – естественно мутную. Не занимался он никогда парашютным делом и вдруг – на тебе под занавес, повело, так сказать, испробовать. Впрочем, насчёт прыжков с парашютом пример опрометчивый: тут, коль не годишься – не пригодишься, объяснят, что кости у старпёра срастаются не слишком охотно. А вот в другой какой области деятельности остеречь бывает некому, да и зачем, если можно сорвать навар с охотника до приключений. Подвох заключается в чём. Пожилой «му» (в переводе с иностранного – телёнок). Так вот, «Му»-старичок, как вы правильно сообразили, полагается на свой житейский опыт. Ан не тут-то было. Опыт, скажем, в конструкторском деле вовсе не годится в тех же финансах. Тем паче ныне, когда успешность котируется выше любых прежних достоинств, на коих субъект наш был воспитан в стародавние времена. Даже за доблесть почитается – облапошить наивного, обмануть на мякине...»
Тим перевёл палец ещё на абзац ниже, не дочитав прежний:
«...нелестно говорим о старческом авантюризме. Да что ж делать, возраст человека не красит, отнюдь не... Напротив, дубеет голова садово-огородная, и картуз не помогает: не греет».
Палец Тима нетерпеливо скользит прочерком по тексту («Что ж ты, гад такой, словоохотливый!»):
«...каждый лишь за себя... наивно рассуждать о порядочности коммерческих душеприказчиков… даже аптеки балуют...»
- Чего-то не в ту степь понесло тебя, сударь...
«Итак, рассуждаем далее. Карманник – это вор? А домушник-форточник? А грабитель с большой дороги? Но это из прошлого. А в современном обиходе кто вор и кто не вор? Вот именно: не разбёрёшь...»
- Утомил! Скоро ты к сути?
«...кишит лохотронщиками – прямо несметное полчище их на благодатном виртуальном пространстве бытия нашего! И правонарушителем никто себя не считает. Даже кажется, горды они: «Так ловко разводим клиентов!» По совести это или нет, не волнует их абсолютно. Возможно, закончился витамин человеческой сущности – совести? Воспитаны в новом формате? - как теперь принято выражаться. И совесть для них опять же умозрительна, на которую обращать внимание не интересно... для кармана. А может, так было всегда?..»
- Чёрт, куда ты клонишь-то?.. Рожай давай! – Тим даже бросил газету на подоконник. И чуть пригнувшись, дочитал конец статьи, не прикасаясь руками:
«...согласитесь, такой вор похлеще литературного Корейки, коего разоблачил обаяшка Бендер... Как говаривали древние: сообщество, где к старикам отношение как...»
Тим возвёл очи к окоёму небес за окном:
- Ну, вот и моралите. Где ж ты раньше был, морализатор хренов!.. Я б, может, и не попался на удочку прохвостам... Неужели старею?.. Не рановато? Одно приятно: опять не я один с придурью...
Начало серии уколов и разговоров
Прозвенел телефон.
- Это слон. И я у двери. Осторожно – могу затоптать, - бодро звучит голос Алисы. И войдя в прихожую, она улыбается: - Да, такая вот я начитанная. У вас не было в детстве сказочных слоников?.. – И видя заторможенность пациента, поясняет: - Я у соседки задержалась. У неё давление подскочило. Ну-с, как дела-с?
Рассматривая рецепт, хмыкает:
- Какая у вас интересная фамилия – Фикус! С его лощёных листьев я в детстве пыль протирала. Ох, не люблю его за это.
- Не Фикус, Фокус. - И очнувшись будто: - Меня можно и разрешаю любить-жаловать.
- О, ка-акой вы сы-рьёзный, важный... Но это ж исчо круче – Фокус. А вы кем по профессии будете, разрешите полюбопытствовать? Не из цирка?
- Увы, клерк маленького филиала бесполезных бумажек.
- О как! А я решила, конструктор, учёный, может, даже. По обличью. Или! Писатель... Хорошо бы.
- Да? И чем хорошо? - Тим, натянув губы, показал свои кроличьи зубы.
- Ну как же – написали бы про меня.
Тим, суетившийся в своих мыслях, насторожился:
- А вам на что?
- Ну как, хвалилась бы...
- Да ныне писателей, как собак дворянских, никто и не читает... По обличью? Нет, я... вообще-то я лётчиком мечтал стать. Как все нормальные шпанцы. Но потом не хватило чего-то… Нет, киношник... бывший. Хотя согласен, каждому человеку следует написать свою книжонку... хотя бы под занавес. Книжки собирать регулярно и... итожить. На всякий случай. Может, это не касается изячной словесности как таковой... не знаю. А конструктор выше этажом. - Тим указал пальцем вверх. - Вы его знаете наверняка.
- Да, лифтами заведует... или заведовал, я не разобралась. - Алиса распахнула свой саквояж, затем кивнула на столик с коробками ампул: - Вы успели запастись, вижу. А всё-таки, кем работаете?
- Опасаетесь нарваться на какую-нибудь шишку?
- О, шишек не боюсь. Да и квартирка ваша – не дворец президента... Давеча один хмырь начал права качать: дак я, дак мы – без очереди, короче, должен, да ему положено... я все двери левой ногой открываю! В тон ему отвечаю: вы пока, видать, не заболели по-настоящему, прикидываетесь. Для меня любой пациент – страждущий. А вы позёр и бузотёр.... Ну да ладно, хотите держать в секрете своё амплуа – держите.
- Да безработный в настоящее время.
- Тэк-тэк, а кто ж вам лекарство купил? Я так и знала, что вам назначат именно это. Десять дён вынуждена буду вас посещать. Заколю! Берегитесь. Страшно? Аж жуть?
- Вынуждены? Или по зову сердца? Вы вот мне обещали рассказать, кто вас независимой такой воспитал?
- Ухо-одите от прямых ответов, ухо-одите, хитрите. Ну-ну. Или вы уколов боитесь?!. Садитесь, безработный. Не бойтесь, не укушу, и больно не будет... Штаны снимать не обязательно. Рановато, вы ещё слабы и не сможете исполнить всех моих прихотей. Засучивайте рукав. Сегодня только венку проколим. Ну что, укол номер один?
- Первый в прошлый раз был, - Тим поддёрнул брюки.
- То был жару понижающий и боль утоляющий... Ладно, чтоб не боялись, расскажу я вам чего-нибудь... А-а, вспомнила... Кулачком поработаем, чтоб венка выступила... во-во, разжимайте пальчики теперь. Итак, укольчик номер один...
Так вот. Любила я шить-вышивать. Начинала, конечно, с кукол, затем перешивала на всех – семья большая: с выросшего да на подросшего. А если приходили со стороны, то даже платили – пищей. Подкармливали. Шила всё подряд, от тапочек до пальто. И после восьмого класса прямиком в швейное училище. Мама хотела, чтоб я закончила десять классов и поступала в институт на хирурга. Тебе нельзя портняжкой, говорила, ты всё время перхаешь. Но кто родителей слушает? Короче, выучилась сразу на высший разряд. Потому и направили меня в первоклассное ателье. Два года отработала и – запретили. С приступом астмы увезли и тогда же сказали: надо лечиться у аллерголога. И бедной портняжке показалось, что жизнь её закончилась. Как мужики выражаются? Серпом по… одному месту. Лишили любимого дела, короче. И ничего супротив не скажешь: ткань выделяет пыль – в мастерской со стен постоянно шерсть кубометрами смахивали. Чихала, глаза чесались. Мыкалась, мыкалась – на один завод, на другой, потом сюда приехала в 93-м (как раз ещё буча началась со стрельбой в стольграде – запомнила), в медучилище поступила. Замуж умудрилась выскочить. Пошла на автобус и встретила... суженого. Вообще-то замуж я не мечтала, как все мои подружки. Не знала я ни одной такой семьи, чтобы мне захотелось замуж. Да, но я про детство не закончила... Жили мы в общаге, а потом, когда родители решили расписаться (старший сын был не родной папаше, просто он его сразу воспринял, своим), сняли в одном частном доме квартиру. Большущая комната и кухня, отапливалась керосинкой. Потом переехали в Нижний Новгород, в Тольятти (мама оттуда, горьковчанка, город тогда ж назывался Горьким). Там сразу дали квартиру от завода. И уже в 73-м родился третий. Получили другую квартиру, за городом, в совхозе. И там уже пошла я в школу. К тому времени я выправилась, стала ладной и пригожей… но до этого, да, всегда чувствовала себя гадким утёнком. Или гусёнком? Была долговязая, худая, ноги заплетались. Коленки, локти постоянно разбиты. Задыхалась постоянно. Все резвятся, а я пробегу немного и отдыха-аю. Мама говорила, что это ещё оттого, что я переболела пневмонией. Не нравилось мне также, что ступни у меня были несоразмерными. Лыжи. И поэтому я рано взобралась на каблуки: нога казалась на них поменьше и меня это успокаивало. То, что при этом я становилась выше, меня не напрягало почему-то. По поговорке жила, отец подсказал: плюю на всех, кто ростом ниже. Но не плевалась, конечно. Зачем, когда я всех в классе на голову выше. Ладная, как обозвал меня папаня, но… дылда. Хотя вот подруга у меня была – полтора метра без сантиметра, капитан милиции, между прочим. Вот её никогда всерьёз не принимали. Рост, как ни верти, имеет значение. Вот ты вошла куда, в любое помещение, и сразу все оборачиваются на тебя – высовываешься из ровненькой толпы и торчишь. И не важно, какого ты статуса, хе-хес...
Опять разводилово?
Не утерпел, взял трубку, и коллектор сполна ему выдал...
- Какого рожна я слушал?! - риторически воздел руку Тим, когда слегка очухался от ошарашенности вследствие забористых определений в свой адрес. - Это уже того-с... э-э, перебор. Нагнетают-с. Эскалация-с началась?..
И выругал себя ещё и сам – пуще ругачего дяди телефонного, дабы по возможности в более-менее натуральное самочувствие прийти. Интуитивно, так сказать, из самосохранения.
- Ладненько! Дядя кол-л-л на работе... это его работа!.. наплюй и дальше дуй.
Настроение, однако... Впрочем, какое там настроение.
- Вон из дома! Гулять... пшёл. Шагом марш!
Собака приблизилась, принюхалась:
- Гав?! – сказала по-доброму, вопросительно.
Тим поднял голову:
- Ну... здорово старина. Алаверды?
Пёс подтвердил, помахав пушистым хвостом:
- Гав.
Малыш с прутиком в руке спешит за собакой, лопочет что-то, суёт ей в нос прутик, та охотно берёт его в зубы. Малыш тянет на себя.
- Идём, идём. Шагай, тебе говорят, неслух.
Собака уходит за малышом, снова помахивая хвостом – на прощанье.
Тим встаёт, некоторое время идёт за ними следом, соображая, где он встречался уже с этим псом. Тот оборачивается несколько раз, чтоб посмотреть на него...
Постепенно Тим отстаёт.
«Чушь какая-то... ночь! Откуда ребёнок?.. Почему? Мерещится?..»
«Вон фонарь на столбе за... Странный какой-то фонарище... Большо-ой какой!.. Да это луна... Фонарик рядом и не видно почти... Что-то я такого не видал... Тучки мешали, что ль?.. И главно, под самый фонарь забралась, ядрёная. Чудны дела твои, господи...»
Под мостом бурлит весенний поток. Тим смотрит вниз загипнотизировано. В голове крутится: «Родился рано, женился поздно…» Облокотился о перила.
«Какой бурляж... Всегда вот кажется, чего-то не видал ещё… И умереть?.. Прежде чем увидишь не виданное... да умереть? Ну, нет!»
Из-за правого плеча насмешливый оклик:
- Решили сигануть?
Тим скашивает глаз вправо – обзора не хватает. Шея дальше не поворачивается... «И почему все думают по трафарету: человек на мосту – значит, потенциальный самоубийца? - Тим прикладывает к усам палец. - Да, почему?..»
Поворачивается всем корпусом к силуэту:
- Да нет вроде. Не собирался...
Силуэт смещает затылок от фонаря и становится серебристым по контуру плащом и тёмным вместо лица пятном под шляпой:
- Жаль, - блеснули зубы, прогрызя пятно, и обозначив дужки очков. - Никогда не видал сигающих с моста. Разве что в кино.
- Жаждете зрелищ?
- А вы готовы... скажем, за тыщу?
- За тыщу чего?
- Долларов.
«Тысяча долларов... пару месяцев перекантоваться можно без проблем... А выплыть выплыву... темно... полкило... метра... продержаться... Поторговаться, что ль?..»
Незнакомец-очкарик перебивает мысли:
- Ладно, раз я помешал свершиться... По стаканчику, может? Угощаю.
Сидят в забегаловке. Тимофей разглядывает незнакомца: вполне презентабельный лик – серьёзный, не напряжённый, приличный вроде... «Годков слегка за тридцать... физик? А вот имечко явно вымышлено... хм, Даниэль. Поэт, мож...»
Даниэль уточняет:
- Что вы там сказали о работе? Устроиться на вторую, что ли?.. А вам, пардон, сколько годков? Не загнётесь? Да и кому нужен не первой свежести работник, да на вторые роли...
- Вы хотите дать дельный совет?
- Давать советы – не моя специальность.
Тим восклицательно поднял палец, затем согнул его вопросительным знаком:
- ... а ваша специальность?
- Нечто вроде брокера.
- Нечто? Это как?
- Да так. Брокер обычно, в современном понимании, – что делает? – кида-ает клиента.
- А «нечто» – не кидает?
- Нет. Ну, или когда как. В зависимости от...
- Тогда, может, вы скажете, куда... да, куда девались мои денежки, которые пропали вместе с исчезновением «просто брокера»?
- Куда-куда?.. Деньги никуда не деваются и никогда не пропадают. Они переходят. Из одного кармана в другой. И всё. Аксиома.
И «нечто» провёл экскурс в экономико-финансовую проблематику.
Тим понял только одно: нужно также вложить деньги...
- Но мне не дадут кредит, потому как... я уже везде завяз.
- Не спеши... кто угощает? Не спеши. Ну как, как можно отказать, - спрашиваю я себя, - когда человеку очен-но нужно?.. Тут один мой приятель зароптал, правда, – мало-де я ему в этом месяце заработал... - Даниэль покривил тонкие губы. - Да, один раз – в этом месяце. Я уже, говорит, привык к солидному прозябанию, мне не хватает... Я оправдываюсь: бывают срывы. А он как завопит...
- Это вы к чему?
- Помогу я вам, только чтобы без капризов.
- А с тем вашим приятелем чего?
- А ничего, живёт. Просто больше он мне не приятель, а неприятель.
- Всё равно не понял, почему вы мне...
Дома, лёжа на диване:
«Ну и чего, – опять разводилово?.. Не забудь – потихоньку надуть?.. надувательство, да-с... и тем не менее... Опять прокислятина?»
Укол-укольчик № 2. «Кто видел тапочки?»
«Ну, чего мне расскажут нонче?.. Есть, мадам, вопросец – извольте получить»:
- А который из братьев в Афгане?..
- Старший. Но он помер.
- Спился?
- Ну... когда к нему пришли, он был раздет… трубка резиновая у него ещё торчала из живота. И вот он занимался этой трубкой, менял там чего-то. Спьяну этим заниматься не будешь. А помимо ранения у него эпилепсия развилась. Бабушка по материнской линии этим страдала. И вот его после контузии толкнуло... И потом, его ж нашли, когда из квартиры запашок поплыл. Об экспертизе речи не завелось... Он чистюлей был – я его так обзывала, всё убирал после себя аккуратно, до крошечки… из-за чего, кстати, мы с ним не раз лихо цап-цапались.
- Это сколько ж тебе тогда было?
- Двадцать один. И я, после очередного скандала... ушла из дома.
- И далеко?
- Да в город. Мы ж в посёлке жили. Ма сказала: ты вообще-то засиделась, девка. Я собрала сумку, на плечо лямку и ту-ту-у. Там завод радиотехники и при нём швейный цех. Прямо в проходной мне встретилась работница, которой нужна была сиделка. И мы с ней договорились: ни я ей, ни она мне. Как за бабушкой ухаживаю, так рядом и обитаю. Потом бабуля умерла, и я перебралась в общагу. Не знаю, сколько бы я дома ещё просидела. Словом, всё что ни делается, – к лучшему.
- Характер у тебя компанейский.
- Ну, не со всеми… Вот в школе я водилась со всеми. Компании друг с другом не ладят, а я дружила со всеми без разбору. Одна подруга – одноклассница, Катюшка, – я её по предметам натаскивала. И всё равно – очередная контрольная, она записку шлёт. И приходилось мне решать два варианта. А была другая, Анька, на два класса старше. С ней мы больше по мальчишкам промышляли: я ж дылда, меня за старшую принимали. Ещё имелась подружка, её братишка Ванька корешил с моим Русланчиком...
Да, но я отвлеклась. В двадцать один год я впервые выпила, в двадцать один у меня появился первый мужчина, в этот же год крестилась. Как-то всё меня на двадцать первый выбрасывало в новую колею. После 21 ноября, то есть дня моего рождения. Для храбрости водочки тяпнула, и сразу…
- В постель?
Алиса прыскает:
- Мама, та почти не пьянела, крепкая была на это. А папа – чуток глотнёт и уже пьян – чуть не падает в стакан. Вот я в него. Пива глотнёшь или рюмку и пьяна-пьянёшенька. Хотя нет, вот с ранешнего пива я не балдела.
- Разбавляли, может?
- Нет, я же понимаю. Бочковое пивцо. Такое вкусное... Так, о чём я? Запуталась, туда-сюда перескакиваю…
- А отца... любила?
- Вообще говоря, слово это – любовь – для меня какое-то... неточное в этом случае. Уважала, да. Любовь ведь делится на любовь к родителям, к детям, животным, к мужу... Она всё время почему-то делится. К богу совсем другая любовь, скажем так... Этого я вообще тогда не понимала. Маму я вот тоже уважала, она была человек… Вот она заходит в дом, спрашивает: ребятишки, кто видел мои тапочки? И все бегут искать её тапки, рыскают повсюду. Я, например, знала, где они притаилсь, потому что утром, когда ма просыпается, то шлёпает босиком, и тапочки остаются у кровати. Но я жду, когда из младших кто отыщет... Я за всех отвечала. И я чувствовала себя – перпендикуляром, по стойке смирно – как перед ма-генералом. Хотя ерепенилась, конечно, то и дело. У нас не было, как у других – мама, папа, а звали всех по именам или по кличкам. Как сестра родилась, я сразу определилась нянькой. Придумать надо было кличку. Естественно, барабасовна – от Каббасовна. В семье у нас роилось... да, именно роилось веселье. Как у пчёл – в раю.
Мама обожала смеяться – становилась милой, непосредственной... но юмор не понимала. Отец понимал. Мы все больше в папу. Он когда шутил, ма ему говорила: Каббас, ты со мной не шути, я шуток не разумею, и делала вид, что злиться. В 53 года умерла. Не от обиды, конечно. Надорвалась, думаю. Отец, да, он для нас был отец, а не папа. Это мне сейчас хочется его папой называть. Мы на нём ездили верхом… в буквальном смысле тоже. То есть он никого не ругал, не запрещал, позволял всё. Вставал, к примеру, на четыре копыта, и мы забирались ему на спину, и он нас вёз, и приговаривал... чуть не сказала «по-габбасовски»... по-гагарински, конечно, говорил: «Поехали! Всем держать друг друга!» В нём не было мышечной массы, сухой, крепкий. По очереди качал нас на ноге, сменит ногу – опять качает.
Когда ма говорила: всё, разойдусь с тобой, Габбас… Не люблю тебя. Так ему и сразу сказала, потом нам объясняла: «Живу с вашим батяней оттого, что это единственный мужик в мире, который любит детей. Больше таких мужиков я не встречала и не знаю». А он сам тоже вырос в большой семье. В Башкирии. Их девять было – мелюзги.
Ну, можно теперь сказать, что я их любила, маму и папу, но точнее всё же – уважала.
На маму я, правда, дулась. Она звала меня по-взрослому, остальных уменьшительно-ласкательно, и мне чудилось: к тебе относятся как-то не так... Вот Руслан. Ещё можно называть – Русланчик? Она ж прибавляла: бякушек–мякушек… весь в канапушках, вреднятина-отсебятина: делал всё по-своему, вредитель-возмутитель, терпеть не мог моих указок... Ну, чувствуется, другое к нему отношение. Это меня обижало. С меня спрашивали, его баловали...
Живые деньги
Через день Даниэль позвонил и назначил встречу, повёз в фирму «Живые деньги», там работала его девушка Оксана:
- Я с ней на одном курсе учился...
Фирма, как понял Тимофей, была посредником, сотрудничавшей с банками – по всем стенам висели сертификаты да иные серьёзные документы, подтверждающие легитимность, солидность. По коридорам расхаживали чрезвычайно дорого и модно одетые сотрудники – короли и королевы, не иначе, – посетители на их фоне казались тенями.
Даниэль, в ожидании приёма босса фирмы, потирал руки, шёпотом инструктировал: что говорить босу, а чего говорить не следует...
- И главное, проси как можно больше! С этого твой куш...
Тим слушал, и вяло размышлял: «Сколько, однако, учреждений, на деньгах сидящих... Выгодно, подишь ты, деньгами торговать...» На удивление, ему стало всё равно: сладится на сей раз – не сладится... Что-то подсказывало – нет. Хотя подружка Даниэля и сам он, дружок бескорыстный, лучились и цвели, как жених и невеста в предвкушении брачной ночи.
Аудиенция у боса обставлена была радушно в большом кабинете, похожем на гостиную в добропорядочном замке, в приятном расслабляющем освещении, непонятно откуда распространяющемся. Разговор по тональности получился приватно-дружеским, хозяин был молод, с выражением лица благодушно-приязненным, смотрел весело и ласково, Тим не уразумел и потому не очень запомнил, что и какую именно хотели из него выудить информацию, отвечал искренно, забыв о наставлениях Даниэля... мягкие кожаные кресла к тому располагали. Кофе бы глоточек, мелькнуло в его голове.
Телефонный разговор с Даниэлем через день:
- Ну как дела?.. Звонила моя... сокурсница?
- Увы, Дэль, очередной отлуп.
- Ладно, что-нибудь придумаем, я перезвоню...
Ещё через день он назвал человека, у которого можно взять кредит... правда, под очень большие проценты.
- Я всё посчитал. Через месяц сможем вернуть. И останешься с кушем.
- С кукишем?
- В смысле, есть сомнения?
- Ох, Дэль, помирать, так помирать. Главное, глупостей успеть наделать побольше.
- Что так? Или чего не так?
- Да всё так, всё так. Просто я хотел сказать, что…
Когда ехал к месту встречи, ему поступило несколько звонков: предлагали пересесть на другой автобус, троллейбус, трамвай и так далее – якобы изменилось место встречи. Он понял, что его водят, желая проверить на вшивость – нет ли слежки?
«Ну-у, это детекти-ив-с, ребятишки... – и уже с полной уверенностью в своей догадке: - Перебор, товарищи разведчики... или разбойники?.. перебо-ор!»
Сойдя в последний раз, он обнаружил, что окрестности ему знакомы.
«Думают, что я не знаю свой район?.. вряд ли. Хотят дать понять?.. Что же они хотят дать понять?..»
Затем в кафе разговор с безликим сухощавым, прилично одетым в тройку мужичком, который, как он обронил-пробросил походя, был «звеном в цепочке» и который прояснил степень ответственности и манеру поведения на предстоящих переговорах со спонсором.
Уже оставив этого безликого, чтобы перейти в другое кафе неподалёку, на выходе в узком проходе сразу за дверью Тим столкнулся с девицей:
- Здрасте... полуночный рыцарь?
«Э, какие девки красивые бывают! - восхитился Тим невольно, поморгал на улыбающуюся незнакомку, кивнул и хотел проследовать мимо, но та проворковала:
- Вы к мом-му отчим-му? (Так и сказала: «мому».)
«Где я видал сю кралю?» (сократил и Тим машинально – сию на сю...):
- Что, мадам?
- За кредитом? - улыбается краля.
- Предположим.
- Не берите, - улыбается краля.
- А-а... почему?
- Вы забыли наше приключение? - улыбается краля.
- А-а, как же – как же, привет, соседка... Анюта? Ты прям... это... расцела!
- Ну вот... И приветик взаимно. Будем считать, квиты, - и Анюта уходит, улыбается вполоборота и пошевеливает пальчиками.
«Так-так-так, - соображает Тим, - а чего такого она тогда сказала?..»
...этот момент мы раньше пропустили, помните? Впрочем, было указано: придётся, дескать, к этому ещё вернуться.
Пропущенный фрагмент
Невнятная возня и вроде как захлебнувшийся женский взвизг заставили его резко остановиться. Он не был особенным смельчаком и тем более воякой в расхожем смысле: до чужых дел как бы и не было дела ему. И хотел он уже отвернуть на другую тропку, но тут ему в голову пришло: ведь он отправился на прогулку, дабы отделаться от проклятых мыслей... И нечто вроде озарения: «Убиться самому – грех! А быть убитым, допустим... это как?..»
Шагнул к кусту и выломал сухую палку.
(В детстве Тим читал книгу – название сейчас не вспомнить – как один дворянин расправился с грабителями, выхватив клинок из трости с набалдашником...)
...почти шёпотом, но решительно:
- Эй... а ну пусти девку!
Ближний объект, в кожаной кепке, обернулся. Другой с непокрытой лохматой головой попятился, волоча за собой дрыгавшуюся жертву, прислонился спиной к стволу дерева. Первый, сдвинул кепку на бок, кашлянул и осипшим баском осведомился:
- Тебе чего, слышь, старче?..
Тим подумал: хорошо, луна светит в затылок и не освещает его напряжённое лицо. Сказал, подавляя в голосе дребезжание:
- Глухой? А ну вали, пока цел!
- Чё-о?!.
Отпахнув полу куртки, Тим медленно завёл правую руку к поясу за спиной и, задержав её там, сделал паузу, точно спросил: ну что, применим оружие?
- Понтуешь, гостинец?!
- Проверь.
Парень двинулся к «гостинцу». Тот выставил перед собой левую руку с палкой:
- Глотку проткну для начала! – предупредил.
- Попробуй!
Тим сделал выпад. Парень схватился за горло и, вытаращив глаза, пошёл в сторону... Второй оттолкнул от себя свою добычу, так что она юзанула по траве, и метнулся к Тиму, и тут же получил деревянным клинком по носу... Оба объекта теперь, слегка пригнувшись, удалялись мелкими шажками под яркой луной.
Проследив взглядом их зигзагообразный путь, Тим прошептал: «Вдо-оль па-а пи-е-терской…»
И уже через секунду, расслабившись:
«А чего я, собственно, мельтешил? Завтра и правда помрём, мож... и всё будет в прошлом. Суетиться-то зачем было?.. вредно ж…»
К нему подошла губастенькая деваха лет пятнадцати. Она светилась голым пупком с персингом и прижимала к подбородку маленькие кулачки.
- И чего... шлындраешь по ночам? - спросил освободитель с запинкой и подумал вдруг про свою дочь: «Небось, такая ж дурёха». - Или сама захотела тибитох-трах-тарарах?.. Кина не глядишь? Потерпевших… убивают обычно.
- Я понимаю.
- Ну, хоть так.
- А мне вот экстрима... - взбрыкнула потерпевшая. - Душа просит. Такая бедовая я.
- А-а. Воображение включи, месдамэс. Тебе не экстрим надобен, а другое что-нибудь... А этого развлечения в парке не найти. Побасенку слыхала? ...романс, точнее. 0твори потихо-оньку калитку... Ты-ра-ра-м, ты-ра-рам, пы-пы-пы... Не забудь потемне-е наки-идку...Там и... та-ам будь и... за дверьми... будь за калиткой вовремя. Вовремя будь и... тогда уж...- Скосил глаза на шагавшую рядом месдамэс. - Не опаздывай, короче, к месту свидания.
- Быть? Будь? И? Е?
- Ну да, не егози, старушка, не скачи – не надо, скушай лучше шоколада да больше так не делай.
Они пошли по скверу, и он старался не оглядываться.
- Как зовут?
- Анюта.
- Где живёшь?
- Да рядом с вами, соседний дом. Вы меня не помните?
- Нет.
- Ну да, конечно.
- Конечно что?.. Пигалица?
Анюта рассмеялась:
- Да-да, была!
- А чего развеселилась? Родители, чай, не спят, руки себе в локтевых суставах заламывают…
- У меня мать не из таковских.
- Не из каковских это?.. Ступай, подожду, пока до квартиры добежишь.
- Да вы не бойтесь, доберусь… у меня отчим крутой мужик! Это я просто не успела сказать там… - и обернулась к парку. - ...ну, этим, шибздикам. И вообще, я каратистка…
- Что?!.
- Да!
У подъезда обернулась:
- А где вы научились так палкой махать?
- А ты запишись в секцию и тебя научат.
- В какую?
- Мушкетёров, например. У меня такая была когда-то поблизости от дома...
Он, в самом деле, тогда же, после прочтения книжки про мушкетёров, занялся фехтованием на саблях в детской спортивной школе.
Изничтожить воришку
Встреча со спонсором – вылитым мафиози – прошла... нормально прошла. «Отрепетировано», - заметил себе Тим, разглядывая поведение грузного, в дорогом костюме мужчины, уставшего как бы от разговоров подобного рода, но старающегося не выказать этого.
- Мы не госучреждение, - бархатным басом, с едва обозначенной улыбочкой, - поэтому с квартирой вам придётся в любом случае распроститься, если вы захотите нас кинуть…
После Анютиного предостережения такое попутное замечание её громоздкого отчима не обескуражило Тима.
- Понимаете?
- Конечно. Я, как положено в таких случаях говорить, подумаю.
- Да, крепко подумайте.
И поднялся, протягивая для пожатия громадную ладонь.
«Тебе бы, дружок, молотобойцем... правда, молотобойцам ныне платят не особо... А с купюрами поваландаться одно удовольствие – и не пыльно... Да?»
- Я где-то читал... – вырвалось непроизвольно, - или слышал: скоро разрешат частное ростовщичество...
- Вашими устами да... Впрочем, кормим лоб-бешника, кормим, а как же. Добьёмся, обязательно.
- Успеха.
Уже на обратном пути домой Тим завернул в универсам. На выходе вспомнил про селёдку, сунул сумку с продуктами в железный шкаф хранения, ключ с большущим из жести брелком («Чтобы не унесли?») в карман и... По возвращению обнаружил: ячейка пуста... Вышел на улицу в растрёпанных чувствах, ошеломлённый непредвиденной обидой: «Вот почему так?!.»
Чуть позже, выйдя из троллейбуса: «А посмотри-ка... я ведь потерял самообладание... даже готов был изничтожить воришку... убить прям-таки мог! Но. А если это голодающий?.. Разве я не пацифист?»
Смирившись потихоньку с утратой, спохватился: надобно же купить утраченное... именно в том же ассортименте... только вместо ста грамм, пожалуй, четвертинку. «Усугубить усугубление!»
Чуть позже: «Интересно, я когда-нибудь сумею отдать долги?.. в первую очередь, конечно, Арту... И почему меня все дурят? Или я не Фокус, в конце-то концов? Не, в самом деле! Кино, да и только! Обидно, право... и даже умилительно, господа...»
Брокер сочувствующий (как его стал называть неожиданно для себя Тим) больше не звонил, растворился также внезапно, как и появился, и возникло очередное прозрение: его опять собирались кинуть. «И всё тоньше и тоньше работают... Господа, да что ж такое?!»
И не мог остановить свой кислый сарказм: «Выпаривают из клиента сок до последней капелюшки... Не получилось – исчезают... каждый работает на своём этапе... строго отведённом участке. Этот взял у тебя, что смог, и – передал тебя следующему по специализации! Чёрт бы вас подрал, ребята... Или я просто, действительно, лох?.. Ах, какая самокри... Че сло!..»
Коктейль молотова
- ... новостные программы смотришь?
- А чего там?
- Коктейль молотова в окна зашвыривают.
- Зачем?
- Не зачем, а кому?
- Кому?
- Ты что, тупой? Должникам, ефстефственно! Давай шевели мозгами насчёт сценария. Срубим денежку, с долгами расплатишься...
(Тим отчего-то видит, как Пуаро-Джеймс стоит в телефонной будке и подрыгивает правым коленом...
«Почему в будке? По могилю звонит... по мобилю же... по мобильнику... Чёрт!..»)
Укольчик № 3. На погляд
«Ну а что мне расскажет она на этот раз?» - подумал Тим перед очередным уколом...
- И повезла я Виктора к своей мамуле – на погляд. Заходим – и ма навстречу. Виктор долго потом вспоминал и дружкам своим рассказывал, как его тёща тогда напрягла... до оледенения пяток, так говорил.
Вот она выходит, крупняк, и спрашивает – меня:
- Где ты такого малыша надыбала?
Виктор мне после признался: «Я стал ещё меньше от таких её словесов!»
Она ж его так вот за плечи взяла, пошевелили из стороны в сторону, туда-сюда: «Ничего, - говорит, - выдюржит».
Виктор мне позже признался: «И тут мне чего-то стало страшно и тошниловка в горле образовалась: что я должен выдюржать?!»
А мне она до этого не раз сказывала: когда выйдешь замуж, буду я зятя поить неделю. И чтоб ты мне, чумичка, ни слова поперёк. Чтоб!.. – и погрозила кулаком.
Вот именно это она имела в виду. А он, значит, испужался: «Что же я должен выдюржать?!» Ха-ха. А когда все расселись за столом, он брови удивлённо вздёрнул и жалобно так, жа-алобно: «А что, рюмок не-ету?» (У нас употребляли тогда гранёными стаканами). И мамуля ему: «Ты чо, не мужик, чо ли?»
И, в общем, неделю его поили. Время было – горбачёвская неустойка. Водка по талонам. Но был спирт – пианино... Нет, рояль. Облизывали, по выражение шутников, – рояль лакированный: большой, лаковый, чёрный. Со всех сторон облизывали... Кто под роялем засыпал, кто на крышке, кто-то даже под крышку забирался, плоскостей ему было мало, так он струны глодать начинал... Выпьют, поговорят – и спать. Проснутся, выпьют и опять на боковую.
Неделя прошла, мать им говорит: всё, мужики, окорот пришёл по имени довольно. Опохмелимся, глаза продерёте и уже не закрывать. Она на тот момент занималась торговлей – вернее, перепродажей. Отец мой работал на мясокомбинате, а при нём магазин для сотрудников. Там всё дешевле было, чем в обычном магазине. Мать закупала: колбасу, рёбра свиные, потроха, лёгкое, печень – ну всё такое. Привозила в посёлок, чуток подороже сбывала. Бизнес у неё был такой собственный. Сейчас бизнесмены наши тем же самым занимаются: купил – продал, опять перекупил... Ну, у моей матушки всё-тки совесть была... Всё ж пятеро детей нас. Кормить-поить надо?
И вот поехали они с матушкой: отец, старший мой брат и, значит, Вик-тор. Мама несла две сумки по двадцать пять кило. А мужики могли унести по одной только.
- С похмелюги?
- Ну! Мамуля моя богатырь: не умею одну сумку носить, говорит, меня перекашивает. А мужики с руки на руку перебрасывали – туда-сюда, туда-сюда – тем и спаслись.
Ну, вот так мой Виктор неделю и выдюржил.
А как поженились, так драться начал. Ему кто-то подсказал, что со мной он познакомился на той остановке, где проституток снимали. Я и сама-т позже узнала про остановку эту. Я же не люблю на себе много одежды содержать. Обычно у меня от сих до сих, - Алиса проводит чуть выше груди и много выше колен. - По самую развилку... Тут ещё лето жаркое. Поэтому я всегда говорю: жить бы мне на необитаемом острове и бегать в набедренной повязке. Аборигенкой смуглой. Амазонкой – оно вернее... для меня лично.
Сдачу давала поначалу, а что толку… Мужик есть мужик, это не в школе с маломерками. Ко всему он боксёр в прошлом. И психопат.
Ну а когда дело дошло до ножей, то я подумала: пора расстаться. И дети плакали... В 94-м дочь родилась, в 96-м – сын.
Официально развелись через семь годков... с начала потасовок. После ещё лет семь приходила – уходила. Приползёт, порыдает, и я возвращаюсь – до следующего скандалите. Дети повзрослели, стали ныть-унывать: хватит бегать. Вот и вся история. Интересно?.. В 2004 я закончила училище, распределили меня, дали комнату в общаге. А в 2010 переехали в посёлок – уже в квартиру, там ещё до развала ракетчики стояли, всего два дома. В школу дети ездили на автобусе.
Тесновато да спокойно – втроём спали на кровати: дочь, внучка и я, у сына только отдельная кровать. Он если меня позовёт: полежи со мной, то через пару минут начинает вертеться: всё, ма, иди-и. А сейчас купил себе кровать королевскую, широченную. На диване, говорит, неудобно, спина болит.
- И что, с тех пор не замужем?
- Ну, жила с мужчиной, он постарше был, я с ним познакомилась на вокзале, когда извозом подрабатывала, на своей машинёнке. Онкология у него обнаружилась. Помер. С ним мне жилось хорошо. Был ещё... этот, наоборот, помоложе, две недели назад буквально разбежались. Но это уже другая побасенка...
Двойник
Наталья позвонила буквально накануне – за два часа до...
- Фокус, ты не забыл?.. Мы ждём-с.
- Артём дома?
- В маг побёг.
«М-м, - прикинул Тим. - Брякнем...»
Набрал:
- Встретишь?
- Именно так и собирался. Дельце есть.
Тим потрогал лоб свой:
«А что у меня с головой?.. Если зовут на дело, голова будет нужна?..»
- Давно жду... уж невтерпёж!
- Ты плохо мне дорогу новую обрисовал. Что за дело?.. Я голову дома забыл... Сойдёт?
Отправились к юристу...
Секретарь «рассыпала просо» и проквохтала что-то наподобие цып-цып:
- Бос пока занят, цып-цып... - и предложила подождать, с очаровательно размазанной улыбкой указав на кресла.
Тим обратил внимание, как Артём усмехнулся, читая на двери кабинета «кандидат наук и т. п.»
«Чему? «кандидату» или «т.п.»?.. - Уточнять не стал. - «Ладно, докторам виднее...»
Бос оказался миловидной стройной дамой на высоченных шпильках, в обтягивающей чёрной юбке и блескучей блузке, подчёркивающей пронзительные тёмные глаза. Тим, входя в кабинет, слегка поплыл мозгами – хозяйка кабинета напомнила ему Натали... И только когда та сместилась от окна, понял: обознался – эта моложе. «Дочь, что ли? Блин на меня наверни и откуси! - И с долей недоверия покосился на Арта: - Чем чёрт не шутит. С этим проходимцем можно залететь по полной!.. Но двойник – налицо... нагляден, чёрт!..».
- Я такими делами занимаюсь с девяносто второго, как вышел закон, - сказала веско копия Натали. И с гордостью прибавила: - Ни разу не проиграла. Так, по банкам теперь поглядим. Что у вас, два?..
- Похоже, четыре уже.
Красавица подняла на Тима глаза:
- Бумаг подтверждающих не вижу
- В другие банки заходил, госпожа Клио, попросту говоря... Сфотали, данные списали, но денег не дали. А теперь звонят, требуют вернуть...
- Ничего без моего ведома не делайте... – обвела веским взором клиентов богиня Клио...
На выходе доктор Арт взял у цыпы-секретарши лист бумаги:
- Натка распорядилась расписочку учинить.
Тим не отыскал в себе никаких эмоций, лишь подумал, что это выглядит как предупреждение... Но о чём? О том, что Арт знает о неких планах своей ненаглядной супруги: и – берегись?.. Но чего именно беречься? Или профилактика: не суйся в чужие дела семейные? Меж супругами... Как-то нарочито всё... непонятно. Сел за столик, под диктовку прописал свой долг.
- Ты не спросил... зачем, за каким... - погладил пальцем себе небритую щеку Арт.
- Зачем? - послушно вроде, но с ухмылкой повторил Тим.
- Для истории.
На улице о сделке высказался:
- По-моему, сия дюймовочка брешет и не моргает даже. Ничего она не сумеет вернуть. Зато апломбу!..
- Не веришь? Зачем же платил аванец? И расписку с меня... А, понял. Дюймовочка из мафии, которая охватила мир, пронизала его наскрозь... А тебя в неё, в мафию, не взяли. Ты хотел, чтоб и тебя приняли в сию галактическую корпорацию. Тебе не биологом быть, друг мой, а... политиком.
Арт передёрнул плечами:
- «Тили-тили, трали-вали, это мы не изучали, это мы...» тарам-пам-пам! - И, помолчав замысловато, выдал ещё: - Селёдка! Как я не люблю, когда в мои дела вмешиваются бабы!
Тренькнула эсэмэска в кармане Тима, он прочёл: «ООО «АБК», действующее в интересах ПАО Сбербанк... («А разве он не переименован в сбер?») уведомляет Вас о наличии задолженности перед Банком... («С прописной пишут, собаки... прям как Бог...») Погасите долг! Это позволит Вам избежать взаимодействия в форме личных встреч с представителями кредитора...» «Грамотные, однако... избежать взаимодействия в форме...»
- Кто там?
- Почтальон Печкин.
- А это ты о чём?
Арт, заглянув в экран мобильника Тима, достал из внутреннего кармана конверт:
- Я перевёл бы тебе на карточку, а не в руку сувал, но у тебя ж сдирать начали уже по суду, так? Да страховку, к тому ж, получили, небось... Так что... Ну вот... Не кочевряжься, дурень... Тихо-тихо, не брыкайся, я сказал, это твоей дочурке. Отдавай только понемногу... мало ли, и себе могут пригодиться... Позднее у тебя зажигание. Поправить надо. Поправь, ладно?..
- Ты, правда, мафиози? Откуда у тебя деньги?
- Твоему совету последовал. Книжку издал. Популярную. Развенчал твоего Савелия в пух и прах.
- Моего?
- Нашего.
- Но ведь ты его поддерживал...
- Я и щас поддерживаю. Но денежек откуда взять? Бей своих, чтоб чужие боялись. Ты только Нашке не проболтайся.
Укольчик №... «Хотела хотелка, да взяла разумелка»...
Закатывая рукав: «...что мне расскажут на этот раз...»
«Я никогда не жила одна...»
«Что это значит? – размышляет Тим. - То с дочерью, то с сыном проживала, что ли?.. А может, имела в виду мужиков?.. Она клеит меня, что ли? Ф-фу, не помереть бы мне раньше, чем это выяснится…»
- А за что отца-то хотели задержать? Ты вроде начала, да перескочила...
- Да они с бригадиром с работы пёхали, в пивнушку завернули. И весело стало им. Их и тормознули за нарушение тишины и покоя окружающей среды, и говорят: протелепаетесь по линии не шатаясь, отпустим. И начертили линейку на песке башмаком. Раньше-то вытрезвитель забирал всех, кто попался под градусом. Бригадир гонор свой сразу проявил: да я, да мы!.. да вы кто такие, чтобы высотников-монтажников на вшивость проверять? Милиция называется – твою налево! Я по проводам бегом бегаю, не то, что!.. И, короче, не сумел пройти, его и забрали. Больше за язык хвастливый. Отец же прошёл молчком, и его отпустили.
- Причуды у него какие-то были?
- Причуды? Хм. А, были. Читал много. Журналы выписывал. Ма за это всегда ругалась. Деньги, мол, зря транжиришь. Библиотеку поселковую всю перечитал. Новинки литературные ждал постоянно. Он закончил десять классов (у мамы было семь), пошёл с дядькой шахтёром в Челябинске. Потом в армию. Три года в стройбате. Он с сорок первого. А после армии строителем. А чуть позже монтажником-высотником...
- А как почувствовал, что может на такую высоту взбираться?
- Не знаю, про это он что-то не рассказывал.
- Про дочь ещё... вроде ты говорила, пятерых она хотела родить. Как бабуля. Почему на двоих остановилась?
- Хотела хотелка, да взяла разумелка. Думала, государство ей и квартиру и всё остальное… но тут, вишь, власть поменялась, тревожно как-то стало жить... а когда уверенности в душе нету, то...
- Ладишь с ней? Как с подружкой?
- Нет, мы с ней скорпионы да к тому же в год собаки. Два скорпиона в природе не существуют подле друг друга миром. Так что мы с ней всё время воевали, пока она сама не стала мамкой. Нет, я не наседка, и не опекун. Наоборот, я своим говорила – вот восемнадцать вам исполнится, и снимаю вас с довольствия. И кормитесь, как хотите. Мне от вас ничего не надо, главное с меня не просите. И не трогайте меня со своим бытом. Я даже сама квартиру сниму. И они поняли. Когда восемнадцать сыну исполнилось, мы отмечали... В застолье я, выпивши, и сказала: всё, у меня детей нету... шутка, конечно. Они всё понимают.
А дочь... эта всегда энергии своей искала применения, и я отдала её в гимнастику. Физрук этот сказал: на спортсменку не тянет, худая очень, тут коренастенькие требуются, жилистые. Ну, ничего, сделаем из вашего дитяти что-нибудь путёвое, по крайней мере.
- Едва родилась и сразу в гимнастику?
- Музыкальную школу ещё закончила по классу домбры и гитары, это было её самой желание.
- И часто вспоминает свою домбру?
- Нет. У меня, к примеру, никакого слуха не было вообще, хотя я всегда очень-очень хотела петь и потому успевала посещать два хора – школьный и поселковый, то есть в клубе который. Меня ставили между первым и вторым голосами: одну песню я могла петь первым, а другую вторым. Говорят, слух можно развить, если заниматься, но… если не дано. Когда выпьешь вот, тогда и появляется музыкальность – поётся и поётся. В общем, я отдала в музыку сначала сына, а дочь, глядя на него, тоже захотела. А он закончил по классу баяна.
- И?
- Тоже не-а. Закончил, закрыл футляр и водрузил на шифонер. Теперь купил музыкальный центр, на нём бренчит. Тяга-то к музыке осталась. У него пальцы длинные. Иди, говорю, в медицину. Гинекологам хорошо такими пальцами... Нет, говорит, мама, страшно. Ну а дочка тоже не захотела в медики. Колледж закончила парикмахерского искусства.
- Красиво научились нынче называть. Работает?
- Не, сразу родила. После декрета устроилась в музей краеведческий полы мыть. Ребёнок маленький, никуда не берут. А так хоть что-то, отвела ребёнка в ясли, пошла поубиралась, забрала чадо своё, поехала себе домой…
- С братом ты дралась, а с сестрёнкой?
- Сестрёнка маленькая, как я с ней буду драться.
- Ну, могла же вредничать. Шлёп-шлёп за это.
- Нет, она сразу начинала плакать, бежала жаловаться маме. Я её пыталась к своим школьным занятиям приобщать, то букварь ей подсуну, то… но она ни в какую. Так и пошла в первый класс, ни одной буквы, ни одной цифры не знала. И в портфеле ещё пустышка лежала. И до Нового года таскала эту пустышку. Домой придёт, портфель кладёт на тумбочку, ложится сама на кровать и говорит: я успокаиваю нервы. Устала что-то.
- А не было мысли найти Славке медсестричку? Из своих...
- Что имеешь ввиду? Для пробы-учёбы? Нет. По девкам сам с друзьями шастал… но не пришлось. Отсюда – а ну их всех!
Баронесса
И вот за столом в шикарной кухне, больше напоминающей малый банкетный зал, выпили водочки, потрепались о том - о сём – шестом и двенадцатом. Тим нахваливал квартиру, купленную Натали себе лично; спросил:
- Лично? Пошто вам личная собственность, мадам? Мир движется к аренде, вещают.
Наталья помотала головой, расплёскивая по сторонам свои золотистые волосы:
- А вдруг мы с Артюшей разбежимся. Найду себе богача, пыль в глаза пущу высшему обчеству...
- Не вижу логики. Богачу какая-то квартира...
...звонок в дверь. Натали изображает большие, артистично нарисованные глаза:
- Никого больше не ждём. Странно, - подхватывается.
А Тим сделал вдруг открытие: «Её всегда перебивают звонки! Поразительно, но это так. Раньше не обращал внимания... Тоже поразительно».
Натали вводит даму, торжественно представляет:
- Катрина-Катринновна Кэт.
Арт, сосредоточенно помешивающий кофе, вскидывает порозовевшее лицо (с чего бы? – брошен на него быстрый взгляд Тима):
- Ах, знакомый аромат! - Арт поднимается и целует руку даме в бархатном лиловом длиннополом платье (в ответ – кокетливая улыбка неразомкнутых губ), после чего оповещает, как вскрикивает, спохватившись о забытом:
- Так, ребятишки! У меня лекция, посему я вас покину. Откланиваюсь, о чём с грустью сожалею, но!.. Долг – труба трубит... И что-то там ещё дребезжит.
Чем-то пахнуло сразу... чем? Тим потрогал себя за нос: нет, не феррамонами; усмехнулся: «Знать, не вовремя... или не в тему?»
Догнал Арта у дверей.
- Кто эта дама, сёрт её дери? - шёпотом, произнеся через «с».
- Вдова. А почему сёрт?
- Не в штанах потому что. И чья же? И чего же?..
- А чего всполошился-затрепыхался? Олигарха одного. Голубых кровёв. Недавно купленных...
- Одного?..
- И у одного столько денег – лопатой в кучу не сгребёшь. Так что дерзай.
- В каком смысле?
- Охмуряй.
- Извини, я не в форме, ты же знаешь... У меня ушиб всего организма и мозжичка впридачу. Вот, - и потрогал голову.
- Соберись. Сконцентрируйся, наконец, к достижению цели – и шагай к материальному благополучию бодро и решительно. Может, и мне перепадёт... на биологию мою разнесчастную. Смеценатствуешь?
- Натка учудила, конечно?
- Ну... её подруга школьная, да.
- Ну, знаете! Если б я мог предполож... - и поперхнулся.
- Ты чего хоть, дитя природы? Действуй по обстоятельствам и по самочувствию и... Мне тебя учить?
- Но ты почему смываешься? В таких делах группа поддержки предусматривается обычно в обязательном порядке. Покушай, повитийствуй. Что ты вскочил, как бывший любовник, которому жена намяла холку...
- Детка, я же сказал – взращивать младое поколение спешу: а то будущего у страны не будет... украдут. Неужели не понятно? Тебе что дороже – отчизна или... Чо не понятно? Тьфу на тебя! Отвали, уступи дорогу.
...если бы Тим мог предположить, для чего его позвали, он бы, что называется, увернулся. Возможно. А возможно, и нет. Из любопытства хотя бы. Но в момент, когда увидал бизнес-вумен, слегка ошалел. («Что-то много нынче стрессов – да с утра самого прям!») Конкретно ошалел. Это мы уже заметили. Не очень уловимое, но...
«Тэкс-с, собрался – и в бой, за светлое будущее, лозунги неотменимы!» Но ещё с минуту не мог оторвать руку от косяка, глядя вслед увильнувшему Арту.
Да, он знал, что Натали любительница помогать родным, близким, друзьям и друзьям друзей – в устранении житейских неурядиц, так скажем. Это было некой специей в её пресной жизни, как она декларировала (Тим всякий раз забывал спросить: почему пресной?). Артём ей не мешал, рассматривал, как некое врождённое вероучение.
«Так вот, значит… - Тим соображал, примериваясь налить себе ещё рюмку, однако сдерживался, хотя и понимал, что от недопития выглядит явно неадекватно и несуразно. Да и устал вдруг чего-то, соображение напрочь замкнуло на немоте. - Ничего, дети мои, путного не выйдет…»
И стал более внимательно прислушиваться к тому, что излагалось Катриной-кэт. А та, между тем, говорила, поверчивая пальчиками у шейки бриллиант:
- …веру в справедливость, во взаимопомощь сохранило прежнее поколение, а нынешнее сплошь мошенники…
«Чего-чего?.. Кто это говорит?.. Чья бы корова мыч...»
- Осуждаете? - спросил.
- Да нет, к слову пришлось. Сейчас каждая особь, особенно мужик, должен решать свои проблемы самостоятельно и самым решительным образом. Быть креативным... – и распахнула карие глаза на собеседника.
«А это к чему, интересно?.. – Тиму не нравилось словцо, которое Кэт произнесла как выношенное убеждение – торжественно-напористо. - А, понял, понял. Не понравился я ей», - и Тим усмехнулся уже открыто.
...Натали подхватилась к телефону-стационару в просторную прихожую, прикрыла за собой дверь и там зависла – но голос и смех её были слышны.
«Это ещё зачем? И ты меня покинула, детка? Друзья, одним словом...»
И развратным взглядом вперился в коричневую густоту глаз «суженой».
«На голове копна волос. Голова-де большая – типа умная-я... а даровитостей между тем не наблюдается... Мучительная смерть... так пишут на сигаретах... всякая ли смерть мучительна?.. Но, в общем, ничего... симпатичная кошечка».
Вскоре, однако, Кэт, не почувствовав, по-видимому, приязни, засобиралась... В прихожей долго шепталась с Натали. «С тебя неустойка» – одну фразу лишь разобрал Тим, кружа вокруг стола и подошедши как раз к двери. Похоже, Натали там слегка рассердилась...
«Ну, иди, не зли хозяйку... чего ж... финансовые дела ждать не будут... - не то с облегчением, не то сожалением подумалось «жениху». - Производство в простое быть не должно... Кстати, узнать бы – что там у неё за куш...»
...когда пошёл с Натали в магазин – помочь принести пару баклажек воды – доложился о своих впечатлениях:
- Твоей Кэт я не приглянулся. Извини. Не сумел обаять.
- Что ж так, дамский угодник?
- Сама посуди: последнее время столько катаклизмов в жизни моей беспутной... разрушительных для здоровья, скажем так. Устои в голове моей нарушились... никак пока не восстановятся, прям как в государстве. Не в силах произвесть я даже впечатления...
- Ну и… не кручинься. Чёрт с ней. Ей не впервой и подруг лопошить... Обещанного, говорит, три года... - Натали осеклась, будто язык прикусила, ладонью по губам себе шлёпнула. И наморщив лобик, перескочила на соседние мысли: - Вон у меня Артюша грозится деньги забрать, что дал на квартиру… То ли прикидывается, то ли в самом деле крыша поехала...
Махнула ручкой (сразу перескочить не смогла, вероятно):
- Всё-всё, покончим с этой простушкой... нос кверху! Никто ей не нужен теперь! Ни подруги, ни любовники. Пока. Пусть насладиться свободой. Когда приесться, сама прибежит. Сказанула как-то: куплю, кого хочу... Но не замуж... Как я про это могла забыть?!. В гости ходит – покрасоваться... обманщица! Это ж я ей сосватала прежнего...
«Ты-то где их находишь?» – хотел спросить Тим, но вспомнил, как она рассказывала про школьную подругу (давненько, правда), которая поначалу «охмурила одного мужика, чтоб сюда перебраться из своего захолустья... «С моей подачи, между прочим... У меня тут жила поначалу... Надоела! Развелась скоро да по новой – за мильёнщика бац...»
«Да ну вас всех... не до вас мне чтой-то...»
У окна – вид на простор поверх крыш соседних домов на дальний лес и луг в вечернем закате... коснулась грудью... он подумал: неспроста.
- Мне иногда кажется, Артюша хочет меня убить... он как-то сказал: я убил кота, потому что он – дух черноты, ведьмак-мяу... поленом убил, когда ездил на похороны матери.
«Ну, начина-ается... Что-то нынче в кучу всё... Да с душком...»
- Ты сама это видела... - спросил всё-таки, - кота, имею в виду?
- Ну, сама не видела, разумеется...
- Так это он прикалывается. С детства таков. Мастак сочинять небылицы... Ты бы слышала, как он рассказывал нам, пацанам, страшные истории... Жуть.
- Думаешь?
- Да знаю просто: я победил Змея-Горыныча, я задушил льва, злого духа, нечисть истребил... и кот играет роль некой метафоры. Он же биолог... ему без метафор скучно. Я вас нечаянно любил... и вот нечаянно убил – на знакомый мотив...
- И отчаянно?
- Нечаянно...
- А расписку я не просила! - перебила Натали и глянула насмешливо. - Придумал, чтоб тебя напрячь против меня. Ревнует.
- Ревнует?
- А ты не веришь?
И засаднило в груди у Тима.
- А зачем же тогда Катрина твоя?
- Для прикрытия.
«Так-с, чтой-то я заблукал...» - Тим всерьёз растерялся.
- А он, кстати, куда слинял? - И не дав сосредоточиться, поспешил: - А почему она величает себя Катриной?
- Потому что Дунька... В Париж собралась, в Ойропу. («А тебя с собой не позвала?..») А хорошая у меня квартира, скажи? А какой вид из окна… какой чудный закат. Чёрт с ней, с этой Катькой, ну её. Как стала липардейшен-фрау, так сразу нос кверху... титул баронессы прикупила...
- Зачем?
- Ну как, баронесса да богачка... плохо ли... звучит?
- А мода не прошла на это?..
Почувствовав опять прикосновение её груди к своему плечу, Тим подумал: «Ну а Катька твоя... правда, к чему?.. По второму кругу, кажись...»
И следом мысль, можно сказать, – ироничная: «Нет, не созрела ты для дружбы... ты созрела для любви...»
Единственное, что Тим понял: Натали проиграла некое пари... ну или не выиграла... сделка сорвалась... смутно всё остальное.
На пути к дому продолжал размышлять: баронессу осуждаешь?.. А сам? Куда пролезть мечтал? Липардик в лото выиграть? Мечтал. Не поумнел ты, батенька, не поумнел... ничего не понимаю и в себе-то самом...
Обстрел
У подъезда обстреляли...
«Всё, пора линять!..» - вприпрыжку через детскую площадку к подъезду...
На бегу вспомнилась (вспышкой) одноклассница из Крыма – Вероника.
Алиса (как раз позвонила) всполошилась:
- Это которые давеча?!.
- Так я ж не видел, кто именно... Темно.
- Боже мой, на отстрел замахнулись!.. Совсем, что ли?!
- Да нет, штукатуркой припудрить решили. Стреляли выше, иначе б окно первого этажа продырявили... - Тим махнул по волосам ладонью.
- Тебе не померещилось?
- А тебе – в прошлый раз?..
- Когда я их шуганула?
- Когда ты их шуганула.
- Не-ет, этого так оставлять нельзя!
«Что она имела ввиду? - подумал он позже, уже в квартире. - Надо спросить...»
Следом звонок Арта.
- Кстати, - без предисловия начал тот по своему, - тебе интересно знать, кто твой новый спаситель... Твой знакомец с музыкально-поэтичным клико-именем – Даниэль? Из INQUO он. Такой же пройдоха, ласковый и вкрадчивый... Лох ты, в самом деле!
Тим с размаху бросил мобильник на диван. Подошёл, послушал: не отключился. Артём учтиво выговаривал дальше:
- Во-первых, если бросаешь, то об стенку надо.
- А ты откуда зна..?
- Ну, дорогой, при моих-то связях... – Причмокнув, добавляет: - Ты забыл, какой дока мой сынока? Так что очередная аксиома... Не верь ближнему и доброжелателю своему.
- Ты, что ли, доброжелатель?
- Пшёл вон! Вонючка! Гордо уходящий со сцены лев? Лев, уходящий со сцены гордо? По собственному решению? Э-это не про тебя!
- А про что? А про кого?!
- Тю-тю-ту-у... - Арт, в отличие от Тима, отключает трубку, опасается залепить совсем уж лишнее: в ухо, считает он, по всему, лучше кулаком, чем словцом...
Тим перенабрал:
- А ты чего взорвался, интересно мне стало?
- Если бы ты не зарвался – и я б не взорвался. Деятель – сочиняльщик хренов. Покеда. Надоел ты мне!
«И чего слова коверкают? Шли бы вы все на хутор!..»
Новый звонок. Тим подумал, что теперь, в свою очередь, Арт делает перезвон. Но нет – Калькуля-Джеймс-Пуаро, и как всегда энергично-треньдёжно:
- Ну что, уломал учителя?
Трень-трень-трень...
- Видишь ли, у него нет на киношников влия... (перебив: трень-трень...) Помочь в этом не... (...трень!) А так пиши себе на здоровье, он не про...
- А чё писать, коли протолкнуть не сможем. Я и тебя потому в соавторы позвал, чтоб... Там не пробьёшься иначе. Ты чё, не понимаешь! Чужая сфера, не понимаешь?
- Ну не знаю.
- Чёрт! (трень-тре...) А в дом инвалидов позвонил?
- К-куда?
- А куда ещё? Тебе не пора туда собираться? Надо ж узнать, где климат получше, условия содержания, кормёжка, персонал не вороватый ли... Правда, сейчас везде не особенно сытно... реклама одна.
«Ах ты... - догадался Тим, - кусаешься?.. Лучше ногами подрыгай».
- Ну, в общем, бывай... не пропади. - И Пу бросил трубку.
- Та-ак... - Тим укусил себя за палец. - З-звонок похож на некролог... на монолог... с самим собой. Или слугой? Вот только кто слуга? Ага... На рифмоплётство потянуло?.. Да!.. Да что ж вы все, с цепи сорвались?! Или я опять сбрендил?..
Укольчик №... Философ с парохода
- А в детстве я спрашивала: почему ты, ма, не родила меня мальчишкой? Я ж всегда водилась с мальчишками, играла с ними в в разбойников, футбол... в футбол меня обязательно звали. Я в своих босоножках на каблуках такие финты вытанцовывала! А после игры все сообща искали мои каблуки по полю. Папа всё время приколачивал их, шурупами прикручивал. «Ты что, - спрашивал, - босиком не можешь?» На что я ему резонно отвечала: «А-а, босиком колко! Не понимаешь?»
- Надо чтоб каблуки отвинчивались.
- Вот до этого мы не допетрили... Но однажды подумала: «Раз бог сделал меня бабой, так надо выполнять свою функцию. Выходить замуж, рожать детей. Потом я поняла, что не надо мне было замуж. Свободу люблю.
Тим подумал, отводя взгляд от шприца в сторону: «...вроде не глупая, а рассуждает как философ с парохода… свободу ей... Обожглась на молоке, что ль?»
- Не люблю, когда меня ограничивают, да. Даже мама меня не ограничивала.
Отец посмеивался: «Хотите, обижайтесь, нет, но я только Алиску люблю. Остальные вполне могут быть не моими». С юмором были, говорю ж...
- Я почему с братом подралась? А потому: он мне сказал, что в двадцать лет уже третья любовь должна быть. А у тебя ещё и первой не было. И подарил мне книжку… забыла, как называется... какая-то американская: про мужчину и женщину. Ну, в общем, книжка интересная, я её потом отдала подружке. Короче, пошла книжка по кругу, всем голову заморочила. Так что влюблённости такой отчаянной не было.
Полюбила человека, когда в такси подрабатывала. Он был старше, действительно проявлял ко мне интерес, заботился. Вот тогда я по-настоящему влюбилась. Было мне к сорока пяти. Уже с ним мы отмечали.
- А чего расстались?
- У него была меланома, я не говорила? Она у него раньше была прооперирована, и всё вроде бы нормально. Но как раз перед юбилеем моим у него в желчном камень встал. А потом он всё кашлял, кашлял, и я отвезла его в приёмник. Оказалось у него затемнение на лёгких. Стали обследовать – метастазы на позвоночник, лёгкие, печень. Он расстроился, лёг… У него жена умерла тоже от онкологии, он всё для неё делал, денег не жалел. Потратил всё: и бизнес, и квартира, и машина ушли. Но она всё равно умерла. И вот лёг он и говорит: ничего не буду больше делать. Не хочу оставлять детей в долгах. Умру, значит умру. Я ему: давай хоть попробуем химию. И мы прожили с ним ещё год. Он был старше меня на двенадцать лет. Прошло какое-то время, и познакомилась я с водителем маршрутки. Этот был младше меня на двенадцать лет. Качели у меня такие – на 12 старше, на двенадцать младше. Ну, на тот момент вроде я как отвлеклась, а то была зациклена на смерти – и плакала, и в церковь ходила. Ну, в общем, отвлеклась. Но я ж по жизни оптимистка, никогда не унываю подолгу. С братишкой если раздерёмся, то мама обоих нашлёпает. Он ревёт, и его жалко, а я не реву, и мне могли ещё добавить. Слишком быстро, дескать, успокоилась.
Ну вот, отвлекалась как-то – хватит плакать, и познакомились в ноябре, а после Новогода он мне уже ключи вручил от своей фатеры. Приходи, живи. И прожили мы с ним два с половиной. Но! Как сказал муж моей сестры: «И что же, Алис, не везёт тебе с мужиками: первый алкаш, второй больной, третий больной и алкаш в придачу. На что я сказала: это не мне не везёт, это им везёт, что я присутствовала в их жизни. Мне первый всегда говорит при нечаянной встрече: ты моя любимая жена. Второй, правда, ничего, не говорит, а третий тоже при расставании сказал как-то, что ему свезло.
- Да, счастливый у тебя характер.
- Типа того. Только им-то со мной хорошо, а мне с ними... Не знаю, то ли у меня на роду так написано… но вот мужики, они сперва хотят меня просто как женщину. И едва получили желаемое, то сразу требуют, чтобы я была всегда рядом. Они лежат на диване, допустим, а я рядышком должна мелькать.
- Как бесплатное приложение?
- Ну да. Но при этом почему-то сами гуляют напропалую. Во-от, скажем, мой первый... Иду поутру с дежурства и встречаю подругу, и заболтались. Виктор на пороге поддатый и как туча нахмуренный, и гудит шмелём: от больницы дойти семь минут, а ты, падла, шла десять! Где ты была, сучка?!.
Последний... (ну не совсем уж, в смысле, последний... надеюсь). Привёл меня жить, а сам бегал на сторону. Я ему тогда говорю: с тобой долго не буду, не надейсь, ты молодой, ищи молодую, я с тобой проживу максимум пять лет. И двух не смогла выдержать...
- То есть браком сочетаться не пожелал?…
- Нет, он предлагал, но я ему: а зачем? Ну, двенадцать лет разницы… вот ты сейчас выглядишь на сорок, да и то засомневаешься, не тридцать ли пять... Правда, мне все говорили, что я выгляжу его младше. Он крупный, два метра ростом с припуском, сто тридцать кэгэ с миллиграммами, да ещё поправился последнее время. И потом, это не мой типаж. Не люблю я молодых, люблю постарше. Ты вот высокий, а я люблю маленьких. И ещё у тебя пузо такое, а я не люблю пузатых-волосатых. Я люблю коренастеньких. И курящих не люблю. Первый мой хоть и пил, но не курил и не был волосатым. А этот, последний, курил. Целоваться неприятно. А я люблю, вообще, целоваться. Он: я тоже люблю целоваться. А начинаешь с ним целоваться, задыхаться начинает: нос-то у него сломан… в детстве все дерутся. Воздуху не хватает. А первый, он ещё и боксом занимался. То есть у всех перегородки искривлены, дышать им всем нечем, балбесам!
Мы им всем покажем!
- Эх! – произнёс он спросонья. И произвёл ещё губами звук наподобие... произвёл, короче.
Сон? Явь? Чей-то рефреном стих: «...то ли во сне, то ли во вне...» Очень, однако, зримо, до правдоподобия.
Идёт экстренное собрание и фоном, как в телевизоре, саднящий мозги, ритм барабанного боя, вот-вот заноют флейты и капелевцы (из фильма «Чапаев») замаршируют в психическую атаку на пулемётчицу Анку...
Тим с тревогой посматривает на Алису, затем медленно в очередной раз обводит взглядом остальных собравшихся: Алисин сын Славик, он перекладывает из ладони в ладонь ноутбук – видимо, у него потеют ладони; бывший муж Виктор (отец Славика), среднего роста, но коренастый, постоянно для полноценного дыхания открывает и закрывает рот, как рыба на горячем песке; бывший сожитель, с кем Алиса совсем недавно разбежалась – здоровущий детина с блинобразной наивной физиономией, блуждает взглядом по углам комнаты (этот детинушка и бывший муж стараются друг на друга не глядеть). В дальнем углу, на отшибе как бы, опершись локтями на холодильник, переминается ногами, словно намереваясь побежать в туалет, долговязый мужик со смущённой полуулыбкой на рябоватом лице.
«Угу, - мелькает в голове Тима, - конфликт маячит... или назревает? Да уж, компания...»
- Вот Славик, - кивает Алиса на сына, - взломает все, что можно – в любой электронике с кибернетикой. Этот, Торвик, - хочет если, чтоб сынок к нему потеплел, - вырубит каждого, кто вздумает нам помешать (Славик при этом дёрнул плечом, а Торвик скосил на него глаз.) Пущай докажет и... – Алиса перевела взгляд на детину: - А Толик... проверим – пижон, не пижон, но самый большой сейф унесть должон... Справится, думаю.
Тиму показалось, что он в плохом театре, – с натугой усмехнулся и посмотрел на долговязого Сидора, по-прежнему на отшибе перебиравшего ногами, про него Алиса почему-то ничего сказать не соизволила, но вспомнилось её замечание о нём: «Смущённый какой-то»: «Приехал, понимаешь, в прошлом месяце ко мне на «Скорую», с розочкой за спиной и никак не решался подарить! Так и не подарил. Смущённый, в общем!»
«Зачем, интересно, она мне рассказала про эту розочку?»
- Прям сейчас двинем? – спросил, не стараясь скрыть ехидство.
- Сначала обсудим. Решим, с кого начать. С банка? С брокеров... Славик уже нашёл, где они все просиживают свои штаны, хотя и говорят, что в Швейцарии с Англией попеременно... - И высокомерно окидывает Тима карим взором, добавляет: - В трудную минуту я пациентов своих не бросаю!
- А в чём пойдём? - любопытствует Виктор-Торвик.
- Да в медицинских масках – эпидемия ж! - басит Смущённый Сидор и снимает с холодильника свои локти, чтобы покрутить в воздухе кулаками. - Главное, что оружие есть.
- По виду почти настоящее, - хрипло подтверждает Славик. - Так что бахнуть чем – для напуга – имем.
- Мы им всем покажем! - соглашается Торвик.
- И накажем! - вторит детинушка Толик и вздыхает.
Славик, глянув на него мельком, подытоживает:
- И банкам, и брокерам, и мафии... всем по очереди... в один поход... я всё просчитал... до минуты.
И на мгновение Тим воспламеняется его горячим задором: «Наказать – да, чтоб наложили в штаны...». Затем смотрит в окно, где в сером воздухе качаются ветви дерева, и сникает. «Нет, сила ветра больше, чем один метр в секунду. По крайней мере, один и одна десятая... Комедь. Фарс... Что вообще происходит?..»
Произносит нарочито сурово:
- А это не закончится для нас... плачевно?
Алиса резко встаёт с табурета, упирает кулаки в бёдра:
- Да не боимся мы никаких снов! И вообще... никаких преград! По-твоему, позволить им над собой изгаляться? Этим мазурикам на службе у... не знаю, у кого! - Алиса резко проводит ладонью по воздуху горизонталь, будто отсекает башку гидре империализма. И по всему видно, что она валяет дурочку. Однако Тим с опаской соображает: «Да с тебя станется, амазонка чёртова! Эти бабы без мозгов...»
Алиса же продолжает дурачиться и язвить:
- С вас, милорд, действительно, только пыль смахивать.
- Но я же не фикус пыльный... пыль летает... Фокус я.
- Да, на фокус явно не тянете, сэр.
- Значит, не Фо?
- Фи.
- Да?
- Да.
- Вот так?
- Так.
- Не забывайтесь, госпожа. Не забывайтесь.
- Что?
- Так-то глаголет один мой товарищ по партии - без начала и конца. Или в просторечье: ежлиф хочется – то не перехочется. В адрес буржуев кивок.
Славик, его отец Торвик, громоздкий Толик и смущённый Сидор – все четверо наблюдают с интересом – однако, похоже, без понимания ситуации.
- Заканчиваем философию! - отрубает Алиса вновь чью-то голову. - Долой бесполезные дискуссии! Народ говорит проще и понятнее. Славка побил Клавку!.. Вот так он говорит. Долой монархов. Вилы им в бок! Хватит тянуть резину!
Славик вопросительно уставился на мать.
- Метафора по-научному, - успокоила его Алиса. И сын облегчённо переводит дух. - Побил и всё. Без всяких почему и маринованных рассусоливаний. Почему? Потому что народ мудрее всех ваших научных теорем. Он говорит понятнее: вперёд и с песней. И как один умрём!.. Или пусть будет суд! Нас всё равно оправдают!
«Так, - ещё раз напоминает себе Тим убеждённо, - пора мотать, в самом деле... - и смотрит на свои повлажневшие ладони. - Да, пора умывать руки, как говорят в известном романе... и линять. Пока наша амазонка не придумала ещё чё-нито... чего совсем и вообще не надо! Да, вообще, совсем-совсем... - и смутно, не облекая в слова, ещё что-то вроде: её и саму-то следует поберечь от... от неё самой. Мои глупости есть мои глупости, её-то зачем впутывает... Пусть свои проблемы решает - ...вон их у неё сколько (быстро обвёл присутствующих взглядом)... а не чужие… Пора, мой друг, пора... в Крым тикать. Прям щас, прям щас!.. Да здравствует полуостров!»
Рвём когти
Всё ещё не вполне проснувшись, Тим лихорадочно пытается справиться со своей тошнотной бестолковостью: «Не... ну зачем она собрала свою шайку-лейку, спрашивается? Меня взбодрить? Растормошить? Это что, такая метода медицинская? Так это скорее шаманство... Нет, хватит с нас вирусных происков!.. Рвём когти!.. Ещё давай... поспим...»
Увидал вдали дома-высотки. Да, мне туда, подумал. И побежал напрямик, пересекая железнодорожные пути. Поезд загудел сипло-истерично. Тим успел перескочить рубеж, его обдало душным жаром и невозможностью вдохнуть от гари полной грудью. Ещё гуд. Опять проскочил. И уже у цели... как увидал готовящихся к перехвату полицейских. Резко повернул вдоль... Позади сиплое дыхание преследователей. Куча песка. Прыг на неё, ухватился за какой-то из песка выступ, отмахнулся от чьих-то рук, готовых сцапать. Затем забор. Никак не перелезть – всё неустойчиво, шатается... Проснулся.
Вспомнил: утром из почтового ящика извлёк последнее «финальное» требование по погашению долга от коллекторов... Пошёл в прихожую взглянуть на письмо – да, на тумбочке, заглавными белыми буквами на синем фоне «Финальное!..»
Взял чашку со стола, поднёс ко рту, но чашка оказалась пуста – лишь коричневая капля на донышке, вроде мухи. Долго смотрел на неё, повернув чашку на бок, наблюдая, как «муха» ползёт, оставляя след по желтоватой сфере...
По телевизору бойко рассказывали, что коллекторы забросили в окно бутылку с зажигательной смесью, угодили в кроватку с ребёнком...
«Есть же дураки на свете!..
Ну, мне забросить трудно... этаж какой у меня... не первый... И не ребёнок я... И потом, я про это уже смотрел... зачем повторяться? Больше не о чем?.. Не понимаю... Ну есть, есть дураки на свете. И прочая дрянь... И что?»
В изнеможении прилёг. Стал опять проваливаться в небытие...
...на мотоцикле. Перекрёсток. Слева гибедедешник. Справа гибедедешник. Поехал прямо. Погоня. Догоняют. Каким-то образом в свалке оба преследователя нейтрализуют друг друга... а он убегает, прячется в подвале высотки. Мысль-пульс: надо по инерции дальше драть... Но сил нет.
Периферия.
Гибедедешник остановил мотоцикл. И Тим полез за документами в... бардачок. Понял, что сидит в салоне машины, а вовсе не на мото... И удивление: «Вот те раз!..»
Резко просыпается.
- Забодали меня ваши сны! Гадство! Сколько можно спать! Да, надо по инерции... пока есть силы! Вперёд!
Поспешно собирает вещи в сумку и рюкзак, продолжает мусолить: «Не... не буду же я, в самом-то деле, Алиску подставлять?.. И сынок тоже мастер... Какая-то ахинея! Хрень! Ради меня идут на преступление… а я?.. Что я?... Всё-всё-всё… Сам вляпался – сам терпи, не усугубляй, не пытайся вывернуться за счёт других... во что бы то ни стало... да ещё за чужой счёт... Не-е, сбрендили ребята... сбре-ен-де-ли! Стой! Это у меня самого бред! То был сон! Ты чё, дебил?!.»
И тоска залила сознание до онемения затылка.
Позвонил Арту:
- Машину дадишь?
В ответ хрипло-заспанно:
- Машину и жену никому не отдаю... Который час, дурень? Ты чумной? Выпил? Ключи в известном месте. Мог и не будить... мой мозг устал! Слышь, ты! Ты самый тот человек, который хочет выглядеть в собственных даже глазах... паинькой, да! Но для чужих ты – сущий бес! Да! Про это почитай у Достоевского, гад необразованный! Спокойной ночи!
Укольчик №...
«Алисе позвонить?.. Зачем? Ты что, офонарел?.. Какой по счёту укол?.. Что она мне рассказывала про сына?..»
- А помню, Славик три раза сотрясенье мозга… Да, три года подряд. Первый раз девочка палкой размахнулась – прям ему по лбу. Он потерял сознание. Через год упал с дерева. Сестрёнка, как обезьянка, лазит по деревьям, он за ней тянется, но такой гибкости и ловкости у него нет. Она-то гимнастикой занимается. И свалился. Дочка прибежала: Славка лежит! Не шевелится!.. И третий раз. Горка винтовая. Все толкаются, толкаются, и его толкнули, и он головой вниз. А ещё... Я сразу не поняла: он только из дома вышел и вот уже бежит обратно, орёт. В коридоре сел. Я ему: ты откуда такой рёва? Не знаю. Что случилось – не знаю. Хлипчет: я ничего не вижу! Паника у него. Уложила, тряпку холодную на лоб. Закрой глаза – не открывай. Потом от ребятишек мне стало известно: с горки упал. Нашла у него шишку, вызвала «Скорую»: упал, потерял память, зрение нарушилось. Вот это стало самой серьёзной травмой. Я даже боялась его выпускать гулять. Обязательно что-то с ним случалось. Вырыли канаву за домом – трубы меняли. Он там чуть не утонул. Никто ничего, а он провалился. Пошёл с мальчишками гулять, пластиковую бутылку они подожгли, кинули на дерево, она прилипла. Славка бросился тушить дерево, расплавленная пластмасса и пристала к его ладошкам. Прибежал домой, принялся отрывать вместе с кожей... Когда компьютер купили, я даже была рада: захожу, сидит, ну, слава богу, душа спокойна. За дочку не переживала, у неё нормально всё складывалось...
Начнём нову жись!
Под утро приснилась вообще абракадабра. Открывается дверь, входят незнакомые парни, девицы... Ходят по квартире, осматривают всё с пристрастием и разговоры меж собой, как у риэлторов... Э, - пытается Тим обратить на себя их внимание, но тщетно – его не видят в упор, что называется. И Тим чувствует, что они попросту делают вид, что не видят хозяина. Появляется мужик постарше в блестящих лакированных штиблетах и спрашивает у молодых коллег, указывая кивком головы на хозяина, то есть на Тима: а что, собственно делает тут этот субъект? Коллеги хором набрасываются, валят Тима на пол и девица с кривыми сиреневыми губами хочет проткнуть ему черенком швабры грудь в области сердца. Тим в ужасе пытается отползти и проваливается в какую-то тёмную нишу...
Просыпается на полу от удара затылком, долго не может разобраться с одеялом, в котором запутались ноги...
- Надо что-то делать... с этими снами... Нельзя же так... Сколько можно...
Катит сначала в неком полусне.
«Вопрос: кто по голове моей засветил?.. Кто настучал по моей голове? Юморист...»
- Организму – охренизму... нужен отдых... механизму... дебилизму... охренизму... Это уже называл! Фантазия закончилась?!. Чёрти что! Хватит! Сумбур закончился. Или не закончился?
Таращится вокруг с недоумением, как если б никогда не видел ничего такого: ни рассвета, ни утреннего тумана, ничего подобного, ни высоковольтных опор, ни щебета птиц не слыхал сроду в придорожных кустах...
Потом, утомлённый уже дорогой, осоловело моргал на всё безучастно. По мосту когда ехал, через Ламанш... «Тьфу! Ваши оговорочки по Фрейду, сударь, достали уже... Отставить разговорчики!.. Керченский пролив! – вот через чего... Вспомнил: ха! Построили... следил за строительством по телику? Следил. Ну, молодцы, состряпали, нормалёк. И бомбёжки не страшны. Катись себе и катись... Ну, путём!.. А чего, нормальный мостик... В Китае, правда, есть больше, говорят... штук четырнадцать, что ли...»
- Ну что ж... Квартира на дочь записана... что ж, начнём нову жись!..
Опять озирался, старался понять: нравится ему вокруг или нет?..
А перед глазами на стекле лицо Алисы возникало...
Укольчик №... Фонариком светилась
«Так, и что на сей раз?..»
«...Меня, когда я в такси подрабатывала, три раза конкретно замуж звали. Пассажиры, да. Ну и от коллег периодически поступали предложения – встречаться, сойтись, содержание и прочее. Ты такая светлая, говорили. Прихожу домой, говорю Славке: все твердят, что я свечусь. Он поворачивается от компьютера: «Да-а, правда, светишься». - Может, отсвечиваю? - Не, прям сияешь… с чего? - Мне взрослый мужик предложил замуж… - И чего ответила? - Ничего не ответила».
Этот период... пока с Виталием жила, я, правда, фонариком сияла. И все мне об этом говорили.
Один мужик так и сказанул, да. Сел в машину и… есть, мол, красивые бабы, ну прям все из себя шик-блеск, а их почему-то никто не хочет. А есть простые, как ты… их все хотят. Есть ещё выражение: мужики прямо падают и сами в штабеля упаковываются».
- Хорошо, хорошо. Ехай-ехай... не спи!
Отменная слышимость
Оставив машину у подножия небольшого холма, медленно поднимается Тим по склону, ладонью прикрывает голову от солнца. У дома – по величине средней и допустимой ветхости – остановливается и переводит дух:
- Укатали сивку, укатали горки... Ты куды ж меня привёз, рыжий пёс – хитрый – пёс?.. Замшевый какой-то, заплесневелый дворец... Дворик, пожалуй, точнее будет... - Огляделся в пределах наступающих сумерек: море чернил позади и боков, розовые облачка над крышами посёлка и купы дерев по зигзагу скал у гаснущего горизонта.
- Что ж... Вперёд?
Хозяйке, вышедшей на ветхое крылечко, представился так:
- Из интернета извлек инфу... Хотелось бы научиться добывать средства к существованию.
- Что ж, я научу вас добывать средства… - поразглядывав гостя, нехотя согласилась та.
Вероника не узнала своего школьного воздыхателя. Да и он её, в общем, тоже не опознал (на фото она была к детству намного ближе). Полная, грудастая дама в голубом балахоне, с фарфоровыми, чуть на выкате глазами под соломенной шляпкой («Бадеста одолела?» – этого раньше не замечалось). Она брала отдыхающих отпускников на постой, кого попроще – в свои курятники: два дощатых домушки за огородцем у калитки к морю, а в дом – тех, кто, очевидно, посолиднее, «корманистее».
Его поселили в мансарде именно одного из курятников. Под ним, на первом этаже – обитали мать с дочерью-нимфеткой (от Набокова, что ль?) и малышом лет пяти.
Разбирая и раскладывая вещи в шкафу, услышал такой диалог:
- Ой! – мальчиковый голосок.
- Да что с тобой? – спокойный голос девчоночий. – О-опять набедокурил?
- Испортился.
- Да что ты? И кто же?
- Забыл... Хромосом? Так ты говорила?
- Нейрон, я говорила.
- Вот. Он испортился.
- И как ты догадался?
- А голова не соображает.
- Давай-ка молча рассуждай-ка! Надоел!
- Молча не интересно.
- Ну и дурачок с пятачок.
- Сама такая!
«Так, - заглянул Тим за боковинку шкафа, заподозрив, что не для него одного сей хлам мебельный – другие дверцы ведут, похоже, к соседям... Но нет, меж задней стенкой шкафа и дощатой перегородкой имелось пространство. - Экая прекрасная слышимость, однако...» Слышимость, действительно, была отменная, поэтому в дальнейшем он ещё многое услышал...
Пройтись на сон грядущий?
...вспомнил, что забыл запереть дверь на ключ, вернулся от калитки к двери своей комнатки. В щель увидал такую картинку: мальчонка стоял перед столом, пальчиками ухватясь за округлый край, и дул на экран ноутбука... Вчера, прежде чем включить свой компик, Тим сдул с него пыль. И малыш теперь усердно выдувал из себя ветер, в надежде засветить экран, как получилось у дяди.
И вот дядя стоял у двери и подглядывал. Ему было любопытно – что у малыша получится и что предпримет он дальше.
Малыш, наконец, выдохся, пошмыгал носом и стал бочком-бочком уходить, оглядываясь на тёмный экран, затем помахал ручкой.
- Чё делаешь? - спросил Тим, заходя в комнату.
- Включаю.
- Так не включают, а сор всякий сдувают.
- А-а... понял, - мальчуган ничуть не смутился и покинул комнатку с выражением мыслителя на свежем личике.
«Хо-хо-хо, кашкой не корми – дай пошкодить. Е-есть детишки, есть таланты, е-есть... будущее у страны!»
А малыш, действительно был всякий раз бесподобен:
- Меня клоп куснул, - сестре говорит задумчиво.
- И что? - презрительно глядит она на него: так, мол, и надо тебе за вредность.
- Помер, - паузу мальчик делает профессионально, как настоящий артист.
- Да-а?!
- Отравился, должно. Я же вредный, ты говоришь.
Тим почувствовал вдруг, день на третий, что ли, что освободился от хмари, морока уныния и окреп духом будто. И некое торжество над врагом (пускай гипотетическим) заиграло в нём тромбоном, и он раскованно рассмеялся.
Вновь появилась охота записывать... «мысляки глупые».
Разочарование
Несколько дней наблюдал он за ласковым морем и заходящим солнцем, и блаженствовал в надежде, что всё наладится. Дочери в Альбион посылал вместо денег восторженные эсэмэски... Через неделю, однако, пришло разочарование.
Ещё на третий день пребывания «в университетах» он напомнил Веронике, что одноклассник её. Из интереса: какая будет реакция? Она ответила, как бы оправдываясь, и несколько невпопад, что работа работой, а денежки за жильё также подспорье и страховка от неудач в бизнесе. И добавила, ухмыляясь в свои нарисованные как бы усики:
- Не всё ж дураки попадаются... А косяком когда сворачивают к тебе таковские, то и работа не клеится.
Что в виду имелось?
- Таковские – это навроде меня?..
- А ты думаешь, я рада твоему приезду?
- А нет? Почему?
- Да потому, что я иллюзионист... (пауза-запинка) ка.
- Да?
- А наш мир на чём построен? На обмане.
- Ну, с этим я спорить не решусь. И что?
- Может, и есть на белом свете честные люди, но как их найдёшь и соберёшь в кучу? Так было всегда, так и будет. Кстати, таких чистюль не от мира сего, как ты, я стараюсь не обманывать.
- Значит, я приехал зря?
- Ну, почему, научу я тебя ремеслу, натаскаю, я ж сказала... только ведь ты не станешь им пользоваться – вот в чём дело.
- Ремеслу тебя муж натаскал?
- Ну да. Вроде тебя – такой же лох. Ты случаем не на войну собрался?
«Ну-ну», - удивился Тим её проницательности. А вслух:
- Думаешь, будет? Как догадалась?
- Видела когда-то по телику твои репортажики... Но с чего ты взял, что они, донецкии-луганские, захотят присоединиться? От собственных олигархов отбились – пойдём к другим?
- А чё, мысль интересная... Кстати, там можно было б устроить государство без... может, подвинет страну в целом...
- Куда подвинет?
- Да к новой формации какой-нибудь. О солидарной экономике передачи не глядишь?
- А-а... делать мне больше нечего? - Вероника сосредоточила брови у переносицы и руки, к этому, сложила на пышную грудь. - Вот скажи-ка мне лучше, мастер дел парикмахерских. У вас есть какое-нибудь мнение об незалежной: что там сейчас происходит на самом деле?
- Мнение?
- Да.
- Мнения нет пока. Пока рыскаю в интернете.
- А ты не рыскай. Ты лучше президенту напрямую вопрос свой задай. Про свою солидарность с народом. На очередном общении, так сказать... В студии. Подарок в студию. Будет настоящее поле чудес. Чего, слабо?
- Я?
- Ну не я же. Там вопросы через дуршлаг пропускают – оттого и лапшу на уши нам наворачивают...
Тим ушёл от Вероники с болью в плечах и руках, точно таскал мешки, как некогда в студенчестве, когда подрабатывал на овощной базе.
Сознаваясь в сопричастности к её школьным годам, он втайне рассчитывал, кроме удовлетворения своего любопытства, на послаблении в оплате... («Мелкота, брат, мелкота... Исходя из наличия дзинь-знаков?»). А разговор приобрёл вдруг философский уклон... не бытовой, но идейно-идеологический, опять наложивший тяжесть на душу.
С «университетами» у него получалось неважно – голова с приездом сюда точно выключилась («А она, вообще-то, работала?» - уязвлял-таки себя), он даже с опаской начал следить за своим поведение – какая-то запоздалая реакция на всё вокруг – вялое осознание происходящего. Как в детстве: смотрел на что-либо и цепенел, – губы непроизвольно приоткрывались и округлялись от жгучего интереса и удивления – вон бульдозер рычит у канавы... Чего он там рычит и ковыряет?.. и смотрел, смотрел, пока тот не уезжал.
- За инфляцией мы никогда не поспеваем, знаешь ли... - продолжала Вероника.
- Инфляцией чего?
Наставница с иронией посмотрела на своего школьного поклонника:
- Инфляцией ума в том числе.
- А я... умный, Вер?
- Ты-то? - посмотрела, примерилась, впервые увидала будто. - Да не знаю я теперь уж, что и... Похоже, ты не по причине обогащения прибыл. Случилось чего, правда?.. Умный – не умный... не знаю, короче. Ты в школе растяпой был однозначно. Артём, тот порасторопней. А ты влюблялся во всех подряд. Стишки писал, да. Ну, вот в них – своих шедевронах, – возможно и не глуп. А по жизни – вряд ли смекалист. Растяпа всё ж, да.
- Спасибо за откровенность.
- Не за что. Ты спросил – я ответила. Обиделся?
- Да зачем...
- Я всё же постараюсь обучить тебя ремеслу.
- Ты постой – не спеши, дай времени хоть крошку, покажу, освещу я тебе дорожку?
- Ну вот, опять за своё.
Вероника не прореагировала на его попытку свести разговор к шутке:
- Больно прыткая ныне молодёжь, имей в виду. Чтоб попусту не тратить времени на её охмурёж. Работать надо с советским типажом прежде всего. С ними легче. А новые самого столкнут на обочину... а ведь мы пока не старичьё. Так ведь? Или ты захирел?.. Хотите закопать нас заживо, господа торгаши? А получится? Мы ещё поглядим, что почём и чьё поколение круче. Не-ет, сперва поточите зубки, волчата-комсомольчата...
«А ты-то кто?»
На одном из уроков спросил:
- А как ты сюда заехала, Вер?
- Занесло. Замуж вышла. Ещё до присоединения.
- И где же теперь твой мужик?
- Да помер, я же вроде говорила.
- Отравила, что ль?
- Да нет. Сам помер от огорчения. Точнее, от разочарования в окружающей среде обитания. Предполагал, его к социализму обратно повернут... Оказалось, нет покуда. России нужно было морские базы сохранить, должно быть. Вот и помер от расстройства.
- Серьёзно?
- А чё, мало таких, померших от огорчения несбывшихся надежд?
- А по любви вышла-то?
Вероника промолчала.
- Извини.
Но от расспросов удержаться не мог.
- А что, в самостийной лучше было... вернее... ну, в общем, понятно?
- Ну, всё, хватит зубы заговаривать. Пишем конспект дальше. Человек – штучка известная: либо обмануть ему хоться ближнего своего, либо самому обмануться. Пушкин ещё говаривал. Так? Вот. Пиши. Первая задача – войти в доверие. Влюбить, так сказать. А как влюбишь, мотай поскорей лапшу ему на ушки. Пример... Записывай, чего рот разинул? Приехал учиться – учись. Это тебе не в советской школе прогуливать... помню я тебя!
После уроков Тим шёл гулять к морю, а Вероника спускалась к своим земным заботам: сутками напролёт она была занята своими финансовыми магическими пассами. А в конце дня обычно подсчитывала выручку. Да, юношеские воспоминания обманчивы, подумал он.
Накануне ему приснился сон о себе самом – никак не мог вспомнить конкретику, но что-то житейски-пресное... смутное. «Предпочёл бы что-нибудь фантастическое? - спросил он себя и усмехнулся: - Здравый смыл начал одолевать: где ты конфетка, где?..»
Жил на свете идиот
Вспомнил очередную сентенцию Вероники и попытался осмыслить.
-Ты прям как не поэт, - сказала она насмешливо. - Где твоё самомнение, каприз, жажда рокота жаждущей толпы?! Ась?
- Отсутствует.
- Что отсутствует? Кто?
- Витамин. Отсутствует. Витамин зависимости. От толпы.
- Да-а? Но-о... и гордец же ты. Тогда ты никакой не поэт. И не музыкант! - Это они, гении, в голове музыку сочиняют и складывают, а потом только записывают каракулями. Ведь ты, как они, также в голове, воображением своим, соединяешь вкусы разных продуктов – гениальный ты мой кулинар – и получаешь новое блюдо.
«Ты случайно не рехнулась?» - хорошо ещё вслух не уточнил. Благоразумно сказал в тему:
- Увы, всего лишь экспериментатор. Слыхала словечко – купаж? Вот вчерашний суп, вот позавчерашний. Раз и слил воедино – опля! – в одну кастрюльку – перемешал, подогрел, получил супчик уже сегодняшний. Попробовал – вкусно. Но бывает и не вкусно. Так что не гений, экспериментатор без склонностей к мозговым, так сказать, поллюциям.
«Машину Артюшкину продам... – подумал. - Ах ти-ти-ти-ти-ти-и-и-и! Вы чаво хотите? Чего хотите вы? И редьку съесть и на... неё же присесть?..»
И отправился на пляж, напевая:
- Жил на свете идиот – ещё тот, ещё тот. Анекдот? Анекдот! Кто придумал? Идиот! Жизнь поменять – наоборот: взять в оборот, за шиворот...
«Только кого же мне взять за шиворот?»
- Всё ж я поэт, чёрт возьми! Озвучьте всенародно! Греми, греми, моя домбра... давай следующую рифму... гуляй, рванина, от нуля и выше! Не права ты, Вер!
Записульки
Природа повернула вдруг к тому благостному состоянию – моменту солнцестояния? – когда тебе кажется теплее, чем на самом деле. И ты почувствовал – да? – умягчение ожесточения внутри себя, душа встрепенулась, расправилась от кислой скукоженности и пасмурность с лица твоего сошла и...
А язык заплетается: погода опь-ять меняется?
Почему живу иллюзией? От незнания? А кому пользительно моё незнание? У кого б спросить...
Нечаянно услышанное.
- Слушайте, вы лишаете меня последней гавани успокоения.
- Как так?
- Последней надежды на!..
- Да в чём дело?
- Человек надеется на бога или на кого-нибудь ещё... молится на...
И посетитель взрыднул... или хихикнул:
- Я расчитывал на вас, на ваш интернет... вы были моей опорой... хоть вы не подведёте! А вы! Вы два дня не работали... дело даже не в оплате, которую вы заныкали, а гораздо серьёзнее... Вы разочаровали меня! Вы, всесильная организация в нашем мире, вы меня развели, обманули...
- Да мы исправим сейчас, перенесём на позже день оплаты... Сбой технический произошёл! Икто ж не застрахован от хакеров хотя бы... Я, вообще, причём?..
- Как вы могли?! В век цифровизации! Вы лишили меня последней опоры...
- Погодите, погодите... Да погодите вы!
- Всё! Всё! Вы повергли меня в отчаяние... - и, всхлипнув, клиент бросился из офиса прочь.
- Чорт знает что! Идиоты сплошняком!
(Для юморески, пожалуй, сгодится. А ведь оказался свидетелем, своими ушами внимал, на самом деле... Хм, не поверят.)
Он не знает, что когда сказать, оттого и молчит.
А молчит он постоянно. Глуп?
Комедь
Но были всё же и моменты, чередующие и скрашивающие его тоскливое житьё-бытьё на полуострове.
Подходя к хибарке, услышал знакомый мальчиковый голосок, но не рассмотрел за деревьями, с кем этот голосок пререкался... но малыша, да, узнал: «...эва, едва не сдул мой бук со стола, а теперь чего?..»
А было вот чего. Два мужика, предполагая сократить путь (возможно, к винному магазинчику, – Тим их уже заприметил давеча – худой, морщинистый, и, в противовес ему, как принято в комедиях, кругленький, смешливый), решили пройти по тропке через пролом в заборе, и нарвались на сурового дитятю:
- Стой, ни с места! Назад, кому сказал! - звонко и неопровержимо грозно.
Худой, придурковатый, – по голосу это вполне понятно, сперва пугается: «О!», - затем, видя препятствие соизмеримое со своими силами:
- Сам пшёл прочь! С дороги, шкет!
Другой, круглый, оказался смышлёнее, лаской пробует взять препятствие:
- Слы, воин, ты чё, как жук в панцире. Расслабься. Ты же не с горки скатился...
- Жизни лишу! - вмешивается туповатый.
- Погодь, - перебивает его круглый. - Не видишь разве, здесь непреодолимый заслон. Преграду видишь? Страж порядка. Начеку. Ща вырвет чеку и полетим... - И мальчугану: - Ты хочешь казаться круче нас, крутых? А справишься?
Туповатый опять всовывается:
- Я ему щас уши оторву! На бздык!
Круглый остерегает:
- Тут всё схвачено, не рискуй. Придётся вести переговоры.
Тупой:
- Да ну?
- Баранки гну. Тут всё надёжно, говорю ж. Я буду дипломатию разводить, а ты по сторонам зырь: как бы нас в полон не захватили.
- Вот то-то же! - говорит маленький воин строго и бряцает деревянным мечом по картонному щиту.
Что-то Тиму помешало дослушать – чем всё закончилось?
Теперь вот забрёл сам к заброшенной сараюшке с плетёной из прутьев дверцей и ржавым замком на ней. И попал в переплёт: навстречу из-за угла рыцарь в латах и шлеме вышел, грохнул мечом о щит, преградил путь:
- Стой! Куда? Назад, кому сказано!
- А в чём дело, рыцарь, каковы требования? Ты меня не узнаёшь?
Мальчуган поморгал, затем топнул сандалией:
- Освободи принцессу!
Рыцарь взмахнул рукой и повернулся к сараюшке:
- Здесь. Ломай замок.
- Где струмент?
Мальчик насупился:
- Как закрывал, так и открывай.
- Ладно, - Тим поискал вокруг что-нибудь подходящее, потрогал замок, дужка подалась. Изобразив усилие, открыл.
- Вот, - укорил малыш, - а говоришь, струмент...
В сараюшке никого не было.
- И где ж твоя принцесса?
Малыш сдвинул шлем на затылок:
- Умыкнули! Ну, я ему! Черномор!
- Ну а я... пошёл?
- Да, ступай, ступай.
Чуть опять не влип в историю, сказал себе Тим, отойдя на несколько шагов, и обернулся:
- Слышь, дружок, какое сегодня число?
Малыш дёрнул плечом:
- Не знаю. Я не дружок. Это вон там собачка живёт такая маленькая.
- Она тебе не нравится?
- Шуток не понимает. Сразу кусаться... Вон, штанину порвала.
- А ты? Понимаешь? Шуток.
- У неё хвост. А не у меня.
Тим пошёл дальше:
- Железная логика! Если число обгоняет день, то... Никто не звонит... Если обгоняет... Хотя я же выключил...
Записульки...
С возрастом я стал к себе строже. Что-то удалось подредактировать, что-то сжечь... (поэт один сказанул).
На всех парах
Во весь опор
В посёлок «Крах»
Летит старпёр!
Он хотел сказать:
Слышь, дебильное поколение! Вы действительно дебилы?! Если нет, послушайте дальше...
Вон попки и те научаются разговаривать. Вы попугаи? Вы кто? Насколько способны переварить вы новую жизнь? И превратить её в... во что? Во что вы хотите превратить свою жизнь? Или вообще жизнь в целом?.. Вы знаете? Или вас уже приспособили для... шопинга? Одни обретают ритм-алгоритм прохиндеев, другие холопов... третьи черти чего... неясно, короче... Вы – хто такие? Хто вы? Вы хто?! Паразиты? Или что? Дебилы, правда? Вы, может быть, благородные сэры-пэры? А где ваши манэры? Где ваши навыки? Какие? В чём ваша суть? – вот чего. Что запрятано в вас?
А что, нормальные вопросы. Разобраться если, то получается: здря мы суетимся. Вон соседи по космосу необозримому... до сих пор корячатся – не могут до нас достучаться.
- Негодяй ты, - сказал он ласково. – По-твоему, человек исчерпан?
- Птисы... – глядит в окно. – И почему мы их обманываем?
- Чего?
- Хотя при чём тут нынешнее поколение? При чём? При ком? При чём тут нынешние... Тут предыдущие постарались.
- Ну да, всё так.
- Всё как?
- Ну... живут, живут и помирают.
Сон – не сон, предчувствие?.. Не пойму
Грохот ужасающий. Сперва цепенею... Выглядываю. Боевой вертолёт на бреющем мимо окна проносится. Это чего он забыл в нашем захолустье? Или с поля битвы убёг? С какого поля?.. Или нам почувствовать дают?.. вспомнить ощущение...
А вообще странно – там бомбы и всё сопутствующее, а я спокойно тут рассуждаю...
Короче, он сказал «Ах!» И с этого всё началось (начало какой-нибудь истории. Которую он придумает...)
Сам с собой: Ну и чево, с завтрева нову жись начина?.. Ну... типа того. Токо... Та-ак, это я спьяну куда-т положил... чтоб поскорее найти, должно. Так ищи! Так ищу. Не надо нервничать. Я не нервничаю.
Ну что, заблик, озяб? Откладываем начинание?
Да, в какой-то мере все мы диверсанты. Постоянно проводим диверсии... в отношении своего здоровья. Шарахаемся – из одной крайности в другую. Интересно, в какой сторонке окажется финал...
Край?
Ну да. Планируешь, планируешь, а потом – коту под хвост...
- Стало-ть, вы согласны, сэр?
- Позво-оль, - быстрый взгляд визави. - Позволь уточнить. Вы, сударик, отключили свой аппарат слуховой, что ли?
- Да.
- Тогда с чем я согласен? Уточни.
- Стой-постой! Ты чё, сосед, политикой совсем не интересуешься?
- Нет.
- А чё молчал? Я тут распинаюсь перед ним, понимаш, в который раз! Геополитику развернуть перед невеждой собирался в полном масштабе...
(давний разговор уже – на лавочке у подъезда. Сейчас только вспомнил.)
Первый снег. За шарообразными кронами вётел вдоль шоссе – пушистые – пушастенькие – облачка. Смотрятся как снег на ветвях, пухлыми такими комочками, как вата на ёлке новогодней. Солнечно к тому ж – всё сверкает с переливами радужными. Глаз не режет, будто акварель на картонке рассматриваешь...
Или вот уже старшенький ты, подросший до ивового прутика – в первой детсадовской группе. Воспитательница показывает новый червонец подружке-воспитательнице же (а которая из них за руку тебя держит, помнишь?..) Почему это запало? Разве тебе тогда не всё равно было? Реформа денег... что ты тогда понимал в этих реформах? Да и сейчас ничего...
Мы из болота – дай пройти в ворота (ерунда какая-то, забыл, к чему).
Это ж не козявка из носа, это – мозг! Звучит гордо, не так ли? По Марксу-с – Горькому-с почти-с.
Иной раз пользительней общаться молчком, а не трещать сорокой-белобокой.
Соседи. Говорят, говорят... Один спохватывается:
- Ты о чём?
- А ты?
И расходятся. Соседи, короче...
Опять подслушал
А ещё – опять нечаянно – подслушал: стенки, уже выяснено, слуху не препятствуют. Мать и дочь про нового жильца-съёмщика разговор ведут приватный («Ещё один подселился жилец? – предположил Тим. - Или обо мне спич?»):
- Я за него, а не ты, выйду замуж! Я, - шептала дочурка.
- Вот те раз. Сколько ж тебе лет, барышня?
- Не беспокойтесь, маман, я подрасту скоро. Девочки растут быстрее мальчиков. А мальчики так и остаются... ну ты, в общем, понимаешь, не глупая.
- Ну, я и пожила бы с ним, пока ты подрастаешь. Тебе жалко, что ль, для матери?
Не ясно – серьёзно мать говорит или приняла игру. Впрочем, девочка задумалась. И решительно:
- Нет, ты его испортишь!
- Это как?
- У тебя характер совсем гнусный, ты неважно воспитана. А в школе – я нашла твой дневник – даже тройки у тебя были. Испортишь ты мужика, как пить дать. А мне порченный не нужен – вот такой нужен, дурашля... такой, короче.
Тим на днях во всё горло распевал романсы, коверкая и мелодию и слова на все лады (музыкальный бзик напал), кривлялся у зеркала, гримасничал, и подтанцовывал, даже вприсядку скакал.
За кустами («Надо б узнать название сего растения») бельё на верёвках треплет ветром, тревогу нагоняет... - показалось Тиму: люди идут гуськом. Куда? Зачем? За ним?.. Как отыскали так быстро?!. Тьфу на вас!
Позже пошёл по тропке вниз к морю, через эти кусты без названия. Остановился, прислушался... Мать девочки целовалась с молодым человеком в тенёчке под кустами, в промежутках говорила:
- Маленький-маленький, маленький удила. Погоди-погоди!.. я трусы забыла... снять.
И смех: препятствие, очевидно, оказалось непрочным для партнёра.
«О, времена, о нравы! Никак Гамлета вспомнил? А то!»
На другое утро подумал: «Надо было глянуть. Мож, бой-френд ея дочечки... Сложную игру затеяли, маман...»
Но пошёл проведать – всё равно надо гулять. А тут какая-никая, но цель.
На том месте уже стояла машина, рядом палатка, там возня и звуки, напоминающие... другие звуки, короче.
...затем мальца и дочку также увезли.
- ...злые силы, - догадался Тим. - Возможно, маман решила не рисковать.
Укольчик... Дожить бы до свадьбы
С тоской глядя на море, повторял, как метроном:
«Ну и ну! Ну и ну... ветроном...»
Гулял по вечерам в одиночестве.
Ночью опять маялся бессонницей. И подумалось: «А что бы мне рассказала сейчас Алиса на сон грядущий?.. Укольчики мне без надобности, а вот поспать бы нормально не помешало б... Итак, что?»
И как бы услышал:
- Рыбий жир я пила, можно сказать, вёдрами.
- О, бр-р.
- А я обожаю до сих пор. А что касается эмоций... Я не такой человек, чтоб без удержу восторгаться или, наоборот, унывать. В этом смысле я скорее середнячок. Некоторые: ох, ах, караул ¬– фортиссимо! Я же: да, красиво. Да, терпимо. Да, неважно. Но не более того.
- Само собой – пошёл домой?
- Что-то в этом роде.
- А вот почему бабки-дедки одного внучка любят больше, другого меньше?
- Нет... я их обоих люблю, сижу с ними с обоими. Просто, когда я дочь из роддома забрала, то нянчила его… потом, когда у дочки случилось кровотечение, и её положили в больницу, ему уже было год и восемь, он опять со мной две недели... Я его: ах ты моя крохотуля...
- А что за кровотечение?
- Да никто не понял. Она, ещё когда кормила грудью… Стоп. Поняла! Только сейчас поняла. Она до этого бахвалилась: «Я, как наша бабуля, пятерых рожу!..» И, значит, раздумала! Вот. Точно-точно, вспомнила, я спросила её: рожать будешь ещё? Она усмехнулась: не то ныне времечко, говорит, – то одного катаклизма боишься, то другого... в бабкино время наверняка иначе как-то было... а сейчас чёй-то неуютно, психика на постоянном взводе... Опаска одолевает за завтрашний день.
Хотя не скажу, что у меня ноги длинные, как говорят, от ушей. Сама по себе высока осока, но пропорциональная... Надеюсь, милорд, вы заметили. Вот сестра меня ростом поменьше, а длина наших брюк одинакова. То есть у меня талия удлинённая.
Ма ругнётся. Отец ей: Нина, тебя бог накажет. Она: за что? Но ты ж материшься. Я не маюсь, я так разговариваю.
Говорит мне ма: ты в Бармалея играешь? Посмотришь на твоё личико, табличку увидишь, - это она мне. - Какую табличку? - Как на высоковольтном столбе: «Не подходи – убью!» Я подхожу к зеркалу и, действительно, вижу: череп и молнию зигзагом. И вот тогда я стала работать над своей мимикой. То есть я взяла книжки в библиотеке, забыла названия… в общем, какая мимика при каких эмоциях. Психология там ещё. Так что вот мама сделала из меня то, что я сейчас из себя представляю. И мужчины стали больше обращать на меня внимание.
То есть до этой моей перелицовки они, конечно, глазели, но опасливо: табличка ж висит!.. Болваны. Да и я – видно ж невооружённым взглядом, дурёха совсем – в неприступность играла. А после, когда я табличку ликвидировала, стали со мной общаться по-другому… и шоколадки, и яблочки извольте.
Ещё в детстве… помнишь, я говорила, что чувствовала себя гадким утёнком: не нравился мне мой нос. Макс меня дразнил: нос картошкой, хвост кочерёжкой. Может, обтесать ножичком? У мамы, например, остренький такой носик. У папы прямой. А у меня картошкой. Почему такая несправедливость? В бабку, говорят... Поеду в Москву, сделаю операцию!..
Но вот как-то на проходной… поджидала я кого-то, что ль?.. И мужчина ходил там взад-вперёд, тоже кого-то ждал. Один раз мимо меня профланировал, два, на третий остановился да как-то так сладко-сладко, съесть вроде намерился: вот, говорит, взял бы да ущипнул тебя за нос. И тут я поняла: нос мой тоже привлекательная вещь. И не поехала я ни на какую операцию. Пусть будет такой, какой есть. Кстати, когда я училась в швейном училище, там тоже смешной случай... Мужик идёт мимо и вдруг останавливается: так и хочется тебя, говорит, за коленку сцапать. И – хвать меня за коленку и дальше почапал. Так что коленки мои мужичков впечатляют не меньше носа.
Записульки
Разбойничий мир. Мир головорезов-разбойничков.
У прилавка.
- Ну ты глянь! Даже тут обосновались, проститутки...
- Ты о чём?
- Да в коробке половины спичек нет. Экономят! Кругляк подешёвке за бугор гонят, а своего человечка – облапошить даже на спичках норовят. Ну не олигархи?! Че сло, революцию им устроить!
- ...да время было другое.
Я тебе не угожу – не достанет терпежу...
звенья... Нет, звинья... Да, звиньи-свиньи-свинки одной цепи-цепочки.
Предпочитаю отовариться в этом магазинчике – из прежних, как говорят, времён. Не малюсенький текст пытаешься прочитать у прилавка, а напрямую с продавцом разбираешься в катаклизмах бытия... Тем более Дима охотлив на слово и доброжелателен...
- Как смеете вы называть свой чай «Тот самый»?! Никакой это не самый тот – у того был другой вес, другая упаковка... теперь ничего привычного. Оттого и вкус чужой, а не тот самый. Гады-паразиты.
Что ж, мож, на сей раз не опустимся в мизонтропию-топию-топию... то взлёт, то падение – надоело.
(У зеркала, побрился с утра)
- Главное, чтоб сам себе нравился, а не кому-то – там, за горизонтом... Понятно?
Представим, вот нашу страну переназовут как-нибудь иначе... переиначат на новый лад... ну чтоб не путаться... умников достаточно... в Центропупию какую-нибудь. И скажут: ею управляет такой-то... И что, все станут этому правительству подчиняться? И что, все остальные страны войдут в состав губерниями-штатами... И всё – благодать? А как же диалектика – где местечко борьбы добра со злом? Все играют в символы. И в новом государстве тоже будут дураки и падлюки всякие. К тому же, новый строй – долгая пластинка. А мне бы сейчас спеть свою песню...
- Эволюция с помощью различных инструментов (экономических, политических и прочих) заменяют один тип человека, его породы, на другой...
- Надеюсь, более совершенный.
- Я тоже надеюсь.
Катар. Скоро ЧМ по фут. Новый султан сместил отца... И сделал всех подданных совладельцами недр...
«Самые крупные берёт, гад...» - подумал мальчик. И понял, что отец специально подсунул ему идею о копилке – детской кастрюльке с крышкой. И «Я верну с лихвой» не успокоило: то было скрытой заначкой от матери – на бутылку с похмелья, а не «Пора тебе узнавать значение денег, сынок... Глядишь, и нумизматом солидным станешь...» - шутка такая, как понял позже, у батяни была...
Может, климатическим ружьём по шарику ветер гоняют? Оттого и неуют...
Это самое... Очередное изобретение политологов - голубиное правительство - как раздражитель для мух... Чтоб не спали, а махали руками.
Вы не змей?
Заснул. И приснилось: с Алисой на закорках взбирается он по узенько лестнице куда-то наверх. Замирает на площадке, прислушивается: на первом этаже что-то громыхнуло. Но вот преследователь уходит (кто преследовал?), и он с Алисой (не Вероникой? нет!), в каком-то зале, где недавно проходил банкет: на столах ещё не прибрана закуска и питиё…
Просыпается:
- Что же это? Бессодержательный какой-то сон, а?.. Или содержательный?..
И вдруг Тим захотел увидеть Алису... увидеться с ней. Сочинить историю и показать ей. Присочинить даже что-нибудь. И назовёт так вот как-нибудь: «Про Амазонку-голубушку!» с лейтмотивом – «Ах, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы...» Это его удивило и ошеломило до самого, что называется, донышка.
Открыл глаза, поводил туда-сюда, нашёл в потолке дырочку от сучка.
«Что к чему?»
Скинул ноги на пол, сел.
А до этого другой сон.
«Ну, прям сплошняком... утомили вы меня!»
Не то в гостинице, не то... и не ясно как сюда попал... да и вопроса не возникло. И полный раздрай в голове... или в душе?
Вокруг же молодые всё люди (туристы-походники, кажется, или конкурсанты какие-то, барды-поэты, на фестиваль едут или уже приехали), веселье и ты пытаешься делать вид, что и тебе не грустно с ними, хотя какие могут быть у вас общие интересы. Просто не желаешь, чтобы не портить им веселье, выказывать, какая у тебя тяжесть на сердце.
Комнаты гулкие, застеленные постели, но никто не торопится ко сну, наоборот – готовятся к торжеству какому-то...
К тебе липнет с вопросами парень, удивлён твоими творениями, говорит, книгами твоими (какие к шутам книги? Попутал, знать). Ты смотришь на него: врёт–не врёт, сочиняет на ходу? Вдруг вспоминаешь, что ты в жюри... значит, он так сказать, подкатывается. Ушлый, стало быть. Льстивый елей разлил, размазал.
Девочки – эти ещё веселее. Кто-то читает вслух свои стихи, кому-то это не нравится, и назревает, похоже, ссора...
Вваливается вдруг ещё толпа весёлая. Гвалт. Девица... впрочем, не так уж и юна. Очень рада, что встретила тебя... ты силишься её припомнить – дылда, дылда – это словцо вертится в голове...
Вдруг жена в дверях – Мадонна. Критический у неё взгляд, но не брезгливый, а... такой какой-то... средний... или по-прежнему любознательный? К тебе с обожанием... впрочем, напускным, кажется, натянутым... И ты вспоминаешь, что она уже давно не жена тебе... Та знакомая девица вдруг к ней подпархивает (и это смешно уже потому даже, что она на полголовы выше Мадонны) и пытается покормить с руки... соперницу, что ли, свою? - каким-то печеньем... чтоб Мадонна сама не запачкала пальчики?
Ты на какой-то завалинке, куришь... сбежал, видимо, от шума-гама. Вновь тот же парень, из шустрых, идеологический коммерсант, рядом является, что-то излагает, при этом не очень складно, от смущения рвёт траву у себя под ногами и бросает её пучки в темноту... Блеснула с травой какая-то железка. Ты поднимаешь её и чтобы лучше рассмотреть, протираешь пучком травы, как если бы лезвие протираешь... Ерунда – что-то наподобие раскромсанной консервной банки, отбрасываешь также в темень. И парень вскрикивает:
- Что это у вас? – и показывает на твою руку.
- Что? – переворачиваешь ладонь кверху.
- Не больно?
- Да нет вроде.
А в ладони, между тем, глубокий порез от выброшенной жестянки.
Суета. Прибегает девица-дылда, Мадонна семенит с нею, запыхалась. Здесь где-то медпункт должен быть. Да-да, я знаю эту деревню, есть медпункт... ведут...
Стерильная комната, медсестра, удивлена столь бурным ночным посещением. Понимает, в чём дело и удаляет из комнаты всех, кроме тебя.
- Как же вы так? Поплевали хотя бы на рану?
- Да.
- Придётся зашивать.
Пока она готовит инструменты, рана на руке заживает.
- Не может быть такого! У вас странные слюни, значит. Вы не змей?
- Скорее, балда.
- Да ладно. Никогда такого не видела...
У тебя нет комплексов
Однажды вечером, присев на скамью в парке, он в очередной раз задумался: каким же таким способом он загнал себя в угол?..
«Ам-ам, амфок... – дважды произнёс он, желая себя успокоить: занюнил, брат? Опять? Зачем, не на-адо... и удивился: «Как я сказал?.. Амфок? Странно! По Фрейду. Я подспудно думаю о ней? Получается так!»
Вдруг ему померещилось, что по тротуару к нему идёт дочь… «Подожди, - сказал он себе через секунду: - Это платье я подарил… кому?»
Алиса остановилась, достала из сумочки зеркальце, посмотрелась, заметила Тима и быстро сунула зеркальце обратно.
Тим внезапно осознал:
- Амазонка! - и озарился растерянной улыбкой. – Привет, Ам.
- Привет, Фок-беглец, - простенько откликнулась Алиса и присела рядом. - Слыхал новость? О постановление правительства? Я подумала, ты наверняка не в курсе, приехала вот сказать… о прощении долгов!
- Да? Что-то верится с трудом. Кому поручат? Юристам, что ли, заработок обеспечить решили...
- Так я зря приехала?
- Только для сообщения?
- Не только...
- Я не сплю?
Алиса посмотрела на него внимательным образом, даже встала со скамьи и демонстративно отступила на шажок:
- Да нет вроде... видок усталый, правда.
- Слышь, а как ты меня сыскала?
- А ты не... доволен?
- Ну почему ж. В конце концов, гораздо лучше, когда рядом с больным на голову находится медработник...
Посмотрела Алиса опять пристально, шевельнула плечами:
Тим хлопает ладонью себя по лбу, показывает в улыбке свои кроличьи зубы и говорит нарочито сурово:
- Только давай так – у тебя нет комплексов.
- Как так? Совсем нету?
- Да совершенно никаких! Ты же вся хорошенькая. Целиком.
- Ну-у, ладно.
- Вот и ладушки. От тебя пахнет водой... Речной.
Алиса глазами показывает в сторону пенистого прибоя.
- Но море же плещется... Чёрное.
- Чёрмное.
Записульки
...поел, поел – наетым стал. А наетый поэт – толку нет...
Не пора ль бряцнуть оружием?
Угроза стимулирует к деятельности – к противодействию. Ну, тем же мондиалистам... или как их там? Короче, коршун на то и коршун, чтоб кролик не дремал...
Воспитывать в себе разнообразие постоянно... Воспитываю разноплановость, разновосприятие, разно... всё, что разно було (разношёрстность, разнотравчатость – не мелкотравчатость?)
Короче, природа доэкспериментировалась – слепила человечка, а тот изобрёл бомбочку... И планетке настал каюк... Или не настал?
Русский русскому ныне рознь... Жуки-с, ругаются. Папуасы! – кричат про нас, пренебрежение выказывают... А вы-то кто, скажите на милость! Мерикосы-мерины – птисы залётные? Самое гнилое позаимствовали и довольны. Самодовольные. Самодостаточные то есть, что ли?
- Слышь, а у тебя задор тоже, вишь, не особенно задорный. Как помер юморист, начался общий спад в профессии... Всё зубоскалят, невзирая на осведомлённость в биологии...
Всё идёт, как всегда, как должно... Вначале обольстились, затем заблукали и разочаровались, затем спохватились... Выправляемся?.. Да кто ж его зна...
Чистосердечен, как стёклышко... мутное, правда.
Ну не будем – так не будем. Тыры-пыры раздобудем.
- Ну скажи – вещь!
- Ну-у, скажу... из серии: посмотрел и забыл.
Правительство в поиске (поисках?) воздействия на окружающую среду (действительность). То есть не знает, что делать.
Не, ну голова не трескается, но настроение – хоть на эшафот под гильотинку полезай...
В процессе жизни выяснилось: я халявщик. Увы. Это плохо? – у кого бы спросить.
Ох, денежки-денежки, любые отношения порушат...
Он так испугался, лев, – и это царь природы! – что наложил бы в штаны... если б они у него были.
А потом прямиком - сушу мозги на сапоги, а не на вёсла...
«Свод заповедей» с названием: «Небесный свод – не огород...» Музыка народн...
«Читает автор опус свой (и зрители молчат покуда). И обмер он – ужель покой? Но тут, взлохмаченный толпой, летит он прямо – к небосводу! А там чего-то не хвата... Да и толпа уже ж не та: Они хватают уж друго-ва... Наш автор молится пока... Пока не видно неба свода...»
(А это ещё что за стишата? Ну, Фок, ты даёшь!..)
Не русское что-то.
Иду мимо магазина «Пятёрочка» (там ещё бал начисляют в десять раз меньше рубля. Этот мал, да ещё бал милее. И не купить на сей милый бальчик низя, если кошелёк дома забыл, им, видишь ли, низя, сперва рублики положь, а эти бальчики как доплата...) Да, так вот, у магазина, точнее, у тупорылых авто, приткнувшихся почти к входу... Один обхватил со спины другого и держит, не отпускает. Что там у них такое, не понятно.
- Убери руки! – громко, на всю ивановскую. Убери руки!.. – и так до бесконечности: убери да убери. Я уже по рядам ярмарки шагаю, окружающие вглядываются, что там за крики такие. Но как-то всё не так, как привык... потому и прошёл, за шутку принял, не вник, а теперь любопытно стало. Но не возвращаться же. Интересно, долго они так будут прыгать?.. Черти что. Наш бы другому в рыло бац и пошло поехало. А эти час битый одно и то же долдонят: «Убери руки!..» Маразм, нет?.. Чего понаехали, да на машинах каких дорогущих. Может, один другому бампер поцарапал? Нет, ну у тебя такая машинёнка – стало быть, тебе там у себя в республике нормально живётся... чего ты, такой богатенький, сюда? Чтоб я слюнки пускал? Что-то, блин, оглоушенность от всего такого, ей-ей... Да ещё война близко, говорят...
Сильльно жарко, на открытой веранде кафе.
Он, жгучий такой красавец, абрек, не абрек? Испанец, может? Открыл ладонь с предостережением.
- Я пепел смахнуть хотел. Вы уронили с сигары, себе на... Я бы только махнул полотенцем...
- Я понял, Фёдор, спасибо. Иди.
Фёдор полотенцем быстро смазав со своего носа каплю пота, ушёл.
Абрек брезгливо поглядел вслед.
- Клятву гиппопотама никто не отменял?
- Гиппократа? – с интересом взирает секретарь суда на судью.
- Его самого. Пиши, как в школе учили. Или болонская система этого не предусматривает?
- А что, должна?
- Да пиши, знай. Хотя бы без ошибок. Пиши гиппопотам, чёрт с ним. У него пасть большая, проглотит.
В библиотеке встреча с местным писателем. Вопрос на засыпку, язвительный, с подковырочкой:
- А чего не поделили Петров и Сидоров?
- Всерьёз отвечать?
- Ну-у... лучше да.
Писатель всё же мнётся.
- Э-э-м... Видите ли, писательское сообщество есть большая коммуналка. Камарилья. Все как облупленных... М-да. Неудовольствие друг другом, говорите? Почему? Да разные поэтики у всех... ну, набор, приёмов, образа мыслей, представлений... А вам что, трёх Буниных нужно? Или Чеховых? На кой? Вон Толстой не переваривал Шекспира, знаете, да? Полагаете, всерьёз? Да ничего подобного. И всем это понятно, в том числе читателю. Но последить за... дискуссией занимательно. Вдруг чего да выясниться, да значимое словцо выскочит. Или скабрезность какая. Хорошо или нехорошо?.. это самое, как сказать почётче... Что касается Петровых и Си... не будем вдаваться в частности... нам интересен общий процесс... А это, как я уже сказал, кухонное... или кухОнное? Если ошибся, поправьте меня. Стерплю...
Арт сказанул как-то намедни: в человеке-де, особенно в бабе, надобно узреть, почувствовать не только партнёра по сексу, но и друга-единомышленника... особенно в женщине, в женщине, конечно... Особенно в третий раз еслиф... иначе плотское влечение вскорости пройдёт... То бишь не спеши, не то получишь гроши.
Это я опять про что? Уж не про Алиску ли?..
- Сразу спрашиваю: мы по делу собрались? Или побалакать?
- По делу, по делу. Не волнуйся. Или опять спешишь? Как водится?
- Это у тебя простор в голове, а у меня семеро по лавкам!
О политиках. Жевать вам не пережевать, господа. Мерины разме-рены. Кем?
Эх, не броситься ли в нову жись!.. Так, стой. С головой? А как ещё?
По мобильнику.
- Приходи, батенька, баньку натопила.
- А чего прихватить? Чем побаловать? Чего-нибудь попить-поесть?
- Да всё есть – приходи как тесть.
Напился, наелся, стало мне тесно в теле своём. Вот так да.
Ох уж этот мне народ? Шиворот-наоборот. Ну и где тот пароход, на котором он плывёт? Буржуины стырили? Ну-у, не знаю что и сказать...
Ну и так далее. ...
***
Через несколько дней Тим с Алисой отправились на Дон...
* Савелий – по всему, срисовано с биолога Савельева С. В. (Ред.)
Алиса не боится...
© Copyright: Игорь Агафонов 2, 2023
Свидетельство о публикации №223042001154
Свидетельство о публикации №223042001154
Рецензии