Серафим. Служба

  (Прод.)

    На Балтике активных действий враг не предпринимал, и зарождающаяся морская авиация осваивала матчасть и совершала учебные и разведывательные полёты. Серафиму не фартило: при очередном приводнении он "схватил" гребень волны левым поплавком и перевернулся, при чём гидроаэроплан сломало пополам. Ему зажало ступни в тонущей из-за двигателя носовой части, но, разозлённый, он выдернул с болью ногу и выбрался на поверхность, где ухватился за хвост самолёта. Снова лазарет в Боткинской клинике. Если левая нога была пережата, но не сломана, то правую раздробило и вывернуло. Доктора долго колдовали и решили было ампутировать ступню, однако, после серии примочек опухоль спала, и нога начала заживать. Серый после серии хирургических операций думал, что карьера его закончена - рано унывал. Лечащий доктор обещал: "Погоди, будешь бегать у меня". Где у меня, куда бегать? - Серафим не задавался. Он терпел сквозь стиснутые зубы и надеялся на лучшее. Еве не писал, не хотел огорчать жену, пока не выяснится состояние ноги. В мае он опять был, как огурчик, и рвался в бой.
    Два месяца парень нагонял упущенное, а 6 июля в составе группы морских кораблей на транспортном судне "Орлица" русские вышли на расстояние выстрела до германских береговых батарей. Гидропланы были спущены на морскую поверхность и взлетели в воздух. В 9 часов утра наблюдатели обнаружили четыре немецких самолёта и вступили с ними в схватку. Наши лётчики из пулемётов подбили два вражеских аэроплана, и, когда один приводнился, взяли немцев в плен. Второму германскому самолёту удалось дотянуть до своей территории. День 6 июля(17 июля по нов. ст.) считается Днём морской авиации России. Серафим в бою получил тяжёлое пулевое ранение в лёгкое, и опять пострадала правая нога, перелом голени. Серафима наградили Георгиевским крестом и с формулировкой "Живучий как кошка" без сознания отправили лечиться в Питер.
    Очнулся он через две недели: белая палата, чёрно-белая медсестра, голова кружится. Серый снова впал в забытьи. Через три дня, открыв глаза, увидел перед собой ангела в девичьем обличье. Ангел что-то говорила, но он просто смотрел в её зелёные, как вода в Волге глаза,  и не шевелился - не хотелось и не чувствовал сил. Потом Серафим стал осознавать, что не умер, а красивая девушка - это сиделка в его отдельной палате. Ему сочинилось:

Ест метель липучей пудрой,
Яркий пых -
       в тумане стены,
Белый катафалк и утро,
Я на них, как на арене.

Белая рубашка смята,
Лязг металла режет уши,
Вьются белые халаты
По мою больную душу.

На приборах волны света,
Кислород из аппарата.
Ищет зазеркалье: "Где ты?"
Спрашивает ангел: "Как ты?"

Ртутные зажимы, скальпель,
Кровь из застарелой раны,
Нашатырь, прозрачность капель,
Вата гнойная в стакане
Вместо спирта -
            Вид убогой...
В белую везут палату.
Как за пазухой у Бога,
В тишине лежу стократной...

Белый потолок и небыль,
Белая постель как поле,
А над ним
         Метель и небо
И вселенныя застолье.

     - Слышите меня? Как Вы? - спросил нежный несколько детский голосок. Серафим открыл глаза и снова увидел ангела. - Вам плохо? Если плохо, помотайте головой. Ах, нет. Ну, слава Богу, почти месяц  в беспамятстве. Вы бредили: звали какую-то Еву и кричали, чтобы не трогать рычаг.
    Она помолчала, а потом с улыбкой выдала:
     - Я Ваш "рычаг" не трогала, но могу, - она протянула руку, и Серафим невольно вздрогнул, чуть согнувшись. - Вот, я проверила, что Вы ещё живой, и Ваши рефлексы вполне заметны. Вы потеряли много крови и веса, но я Вас выхожу. Обещаю.
    Она мягко поднялась(она как-то всё делала плавно и мягко) и вышла с высоко поднятой головой. Серафим также медленно и плавно погрузился в сон. Ему снились зима, Рождество и Ева, улыбающаяся и манящая. На следующий день девушка принесла таз горячей воды и губку. Она бесстыдно сбросила одеяло, раздела недвижимое "имущество" и обмыла его тело со всех сторон, натирая и пошлёпывая. Затем она сменила постельное бельё на хрустящее и белоснежное, дала выпить раненому полстакана какого-то чудодейственного бальзама и, забрав грязное бельё, гордо удалилась прочь, бросив напоследок:
    - Исхудал, но были бы кости и рычаг, и мы перевернём Землю!
    - Пафосная, но дельная, - отметил мужчина. ощущая прилив энергии и падающий в бездну сна.
    Он выспался к 4 утра и рассматривал тени от фонаря за окном, не представляя, какой сейчас день, месяц и год, не понимая, хочет ли он жить и почему не может пошевелиться. Дверь приоткрылась, и со свечкой в руке подошла плавная красотка,
которая обрадовалась и заявила:
    - Так Вы не спите, замечательно. Я буду Вас кормить ещё горячей жидкой пшёнкой. Вы любите пшённую кашку? - Не дожидаясь ответа, она принесла свёрток в одеяле, раскутала его, достала кастрюльку и поставила на тумбочку в изголовье Серафима. Она подула на ложку с кашей и поднесла к губам лётчика, который осторожно проглотил содержимое.
    - Ещё пару ложечек и хватит пока, - сказала девушка. - А "рычаг" неплохой, - подразнила она, уходя и проведя пальчиками в припрыжку по интимному органу парня. Он опять слегка сжался от прикосновений. Серафим снова заснул, словно провалился, а по телу распространилось пшеничное тепло. Кстати, волосы у неё были пшеничного цвета, густые, упруго выбивающиеся из-под косынки с красным крестом. Её звали Анастасией. Она сидела на табурете в ногах больного и читала журнал по химии.
    - О чём пишут? - тихо спросил Серый.
    - О, говорящий лётчик. Это даже интересно. Пишут о...рефлексах мужского организма на обнажённое женское тело, - соврала она и не покраснела. Отнюдь!
Она скинула платок, тряхнула волшебными волосами, расстегнула платье сзади и медленно оголила бюст.
    - По Вашим расширенным зрачкам вижу, что реакция нормальная. О, и "рычаг" приподнялся, - весело сообщила медицинская бандитка. - Пока рано Вас серьёзно беспокоить, но хочу сообщить. так как я вытащила Вас с того света, Вы принадлежите мне, и я могу делать с Вами всё, что захочу. Вам понятно?
    - Да, - мотнул головой Серафим. Что ж тут непонятного! Против женской непостижимой логики отсутствуют здравые аргументы.
    - Какой понятливый мужчина! Право надо быть осторожнее, а то влюблюсь ненароком, - промолвила соблазнительница, возвращаясь к дежурному образу медработника. Она шикарно вскинула волосы, надела косынку, открыла дверь, отодвинув шпингалет, и вышла за обедом, который готовила дома на Выборгской улице.
    - От неё не убежишь и не спрячешься. Надо сказать ей, кто такая Ева, потом я не просил спасать меня...Для Анастасии, похоже, это всё слабые доводы, - подумал Серафим, блаженно засыпая.
    - Знает, что я пошла за едой и дрыхнет, - начала она зудить, когда раненый очнулся, - остынет же!
    Она стала кормить его, и вдруг почувствовала его руку, нежно сжимающую её бедро. Девушка покраснела. но почти мгновенно попыталась принять наглую маску распутницы. Тогда Серафим переместился к её упругой груди.
    - Та-ак, - сказала хищница и поцокала закрывать дверь...
    - Я знаю, что ты счастливо женат, у тебя семья, сын, - вдруг призналась Анастасия, лёжа голышом рядом в постели.  - У меня нет семьи и вряд ли будет, потому что я застудилась, когда провалилась случайно под лёд, и доктора поставили на мне крест относительно детей. - Горячая слезинка соскользнула с её длинной реснички и прокатилась по рёбрам Серафима.
    - Ты выздоровеешь и укатишь далеко, забыв о бедной Анастасии, - пропищала жалобно девушка, а мужчина прижал её как мог и поцеловал красивые волосы.
    - Будет и у тебя счастье, поверь мне, - тихо, но твёрдо проговорил он.
    У Серафима появился аппетит, и медсестра приносила каждый раз количественно большие порции, а неделей позже неожиданно для себя с жадностью уплела бабушкины пирожки с луком и с яйцом и почувствовала внизу живота, будто проросла...Она не вышла в лазарет и перестала выходить на связь, боясь спугнуть нежданный дар Божий , а Серого выписали на реабилитацию в военный пансион на станции "Горская", откуда он, наконец, сообщил родным и друзьям о ранении, о выздоровлении и о том, что думает перейти в морской флот. На воде спокойнЕе. Серафим записался на курсы капитанов и ждал рассмотрения своего дела у командования.

  (Прод. след.)