Серафим. Старики

  (Прод.) 

   Серафим жил у жены. Теперь их было трое. Какое счастье делить радость на троих. Маленький Григорий спал и ел мамино молоко. Ева не стеснялась мужа при кормлении, но просила, чтобы в эти минуты он ни на что её не отвлекал – у неё было сокровенное время общения с сыном. Откуда она придумала такое – уму непостижимо, однако, отец и супруг строго подчинялись таинственному процессу. Днём семья гуляла на бульваре или на набережной Волги. Неделя пролетела – не заметили, точнее, заметили, что назавтра убывать в столицу на дальнейшую службу. Кто бы знал, как не хочется уезжать и расставаться!
   В вагон садились втроём. Егор шёл по стопам Серафима на кораблестроительное отделение политеха, так как морским офицером можно было стать лишь имея высшее образование, стаж службы или закончить кадетскую школу. Их провожал весь дом с детьми и соседями. Ребята обещали скоро вернуться с победой.  Василий Степанович взял слово и произнёс:
- Служите честно, мы мысленно с Вами, и дай нам Бог увидеться снова. Счастливого пути!
- Счастливо оставаться! Не поминайте лихом!
Поезд тронулся и медленно, с натугой набирая ход, понёс троицу парней в неизвестное. Церкви и домики пропали из виду, и замелькали столбы с проводами и деревья, ёлки да берёзы. Для Егора всё было внове, и искушённые уже старшие ребята по-доброму посмеивались над восторженностью юноши.
В Питере, как обычно, переночевали на Каменном. Как же рады были старожилы и слуги дачи, не передать. Мальчики выглядели бравыми мужчинами, кроме Егора, конечно, но чувствовалось, он парень не промах. Утром добрались до института, показали его будущему студенту и определили абитуриента на кораблестроительный. Общежитие находилось через дорогу. Борис и Егор отправились вселяться, а Серафим зашёл в церковь. Воспоминания нахлынули: венчание, принцесса Алиса, новенькие стены и антураж... Серый поставил свечи за здравие здравствующих и за упокой умерших, потом пошёл искать братьев Щаплеевских, которые дожидались его в бывшей комнате Серафима. «Во, и надпись сохранилась: «Грызи пока грызётся!», - улыбнулся бывший хозяин, и они отправились к землякам, Лепёшиным.
- Боже мой, мои мальчики! – воскликнула Анна Терентьевна, принимая гостей, - А это Ваш брат, - сказала она, указывая на Егора. – Как зовут Вас?
- Егор, - ответил за него Борис. – Он стеснительный, Анна Терентьевна, не то, что мы с Серафимом. Мы его сегодня определили студентом, так что просим любить и жаловать.
- Проходите в гостиную, будем чай пить с моими пирожками.
Ребята ввалились в комнату, которая была гостиной и кабинетом Митрофана Афанасьевича, везде на полках лежали рулоны бумаги с чертежами и без, а в углу стоял кульман с разрезами сложной детали, как сразу определили военные – казённика орудия. Митрофан Афанасьевич слегка приболел и работал на дому. Он вышел навстречу молодёжи с шарфом на шее, потирая уставшие руки и предвкушая истории.
- Коньячку! – сказал он, улыбаясь и обнимая каждого парня по отдельности.
- Мы Вам привезли нового помощника, Митрофан Афанасьевич, - сказал Борис и представил Егора. – Он с детства любит технику, чертить и рисовать.
- Что ж, замечательно, молодой человек. Я Вас научу всему, что знаю, - сказал милый старик, и они уселись за стол со скатертью, вышитой руками хозяйки дома. Сначала старики слушали молодёжь, вставляя так нужные всем восклицания и переживая перипетии лётных баек.
- Какие Вы молодцы, что не забываете нас, - ворковала старая женщина, довольная приходом молодёжи. – Я уже стала забывать большие компании…
Выпили по стопочке за царя, потом за победу, за здоровье, за Анну Терентьевну. Наступила очередь поведать что-нибудь Митрофану Афанасьевичу. Он задумался.
- Ну, что же Вы замолчали, Митрофан Афанасьевич? – не выдержал нетерпеливый Борис.
- Не давите, - и вдруг вспомнив прошлое, начал историю.
- А пока она готовит самовар, расскажу я Вам один анекдот, случившийся со мной по молодости, - сел на свой любимый конёк милейший преподаватель. – Знаете, почему я не беру в руки игральные карты? – спросил он, обводя по кругу молодых людей хитрым взглядом из-под пенсне.
- Нет, - ответил за всех Серафим, предвкушая что-нибудь эдакое.  – Сейчас он «убьёт» тебя, приготовься, - шепнул Серый слишком доверчивому Егору.
- Ехал я на перекладных в Симбирск и добрался к вечеру до одной ямской станции, где веселилась компания военных с барышнями, путешествующих в столицу. Шампанское рекой, песни, карты, сальные шуточки… Пригласили и меня сыграть в преферанс.  Не томится же одному в номере. Играем, примерно, час, и тут мне приходит сложный пасьянс. Я тормознулся, попивая из бокала искристое, которое-таки пузырьками прямо стучало по моим мозгам, а мне кричат: «Ну, что же Вы, играйте!»  В задумчивой концентрации и возникшей отчего-то тишине я так громко и отчётливо выдаю: «Не давите, не давите на клитор!»… Барышень как ветром сдуло, а гусары аж рты пораскрывали. Такого не ожидал никто, даже я. Возникла неловкая пауза, в которой я понял, что ляпнул совершенно непристойное. Морду мне бить не стали, но компания распалась, а я, сконфуженный и проклинающий всё на свете, заперся в своём номере до утра. Молодёжь рано умчалась, а я с тех пор не играю в карты, господа, и не пью шампанское!», - закончил подвыпивший любезный Митрофан Афанасьевич.
- С чем мы Вас и поздравляем, - заключил усмехающийся Борис, подливая бесстыжему интеллигентному чертёжнику в рюмку лишнюю порцию коньяка.
Через пять минут Анна Терентьевна уже укладывала на диван «расшалившегося» супруга, а ребята весело засобирались восвояси. До астраханского арбуза, которого они привезли с собой, дело не дошло, но и не важно.
- Егор, вы заходите к нам, не стесняйтесь, я Вас буду кормить вкусненьким, - сказала напоследок Анна Терентьевна, целуя на прощание военных лётчиков и обнимая нового сынка.
- Ты не забывай стариков, - напутствовали на прощание Егора старшие ребята, - Они наши, рыбинские…

Служба

Серафим и Борис простились на Варшавском вокзале, выпив на дорожку по маленькой.
- Давай, старик, бей гадов и пиши мне, хоть иногда.
- Я за Егора не беспокоюсь, но ты держи руку на пульсе, тебе тут рядом, - сказал Бор, обнял друга и запрыгнул в отходящий поезд. Серафим отправился в штаб засвидетельствовать прибытие в часть. Он приступил к обычным командирским обязанностям, и на дворе стоял обычный жаркий и душный в Питере август. День через день устраивались полёты гидропланов. Как-то в воздухе отказал двигатель, и Серафиму пришлось садиться на полутораметровую волну. Приводнение оказалось неудачным, не вышло скольжения по воде, самолёт клюнул носом и перевернулся. Парень с разбитой ногой еле дождался спасательного катера. Его определили в лазарет Боткинской больницы. Тяжело лежать, когда толком нечем заняться: прочитал историю Карамзина, наигрался в шахматы с офицером пажеской гвардии, лежащим с переломом, стихов и писем написал кучу любимой Еве, а сестрички-медички ходят, заглядываются. Мысли шальные от нечего делать западают в буйную головушку. Выдержал испытание Серафим, выздоровел, снова ударился в службу. Осенью много не полетаешь, погода мерзкая, дожди и ветра холодные, злые-недобрые, но Балтика не замерзала. Пилотов стали одевать в кожаные брюки и плащи, чтобы не продувало тело. Боевых действий не было, но подразделения находились в постоянной боевой готовности, время от времени вылетая на воздушную разведку моря. Часть кораблей Балтийского и Черноморского флотов стали переоборудовать в авианесущие судна: «Императрица Екатерина I», «Император Николай I», «Императрица Мария», «Император Александр I» и др.
    Эти аэропланоносцы и ещё два эсминца 26 января 1916 года блокировали турецкий порт Зонгулдак, снабжавший турок углём, и обстреляли их береговые укрепления, а морская авиация бомбила порт с воздуха. Надо было потопить большой транспорт, стоящий в порту, с чем прекрасно справился гидросамолёт лейтенанта Марченко и прапорщика князя Лобанова-Разумовского. При посадке на воду была обнаружена немецкая подводная лодка UB-7, которая пыталась помешать выполнению задания. Её обстреляли ныряющими снарядами и обезвредили. Авианосное соединение успешно возвратилось домой.



  (Прод. след.)