Глава двадцать четвертая

ЯНВАРЯ, 21-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«21-го января. Суббота

Морозный ясный день. Принял Беляева, Кульчицкого и Фредерикса, кот[орый] завтракал, также Мордвинов (деж.). В 2 часа принял Думерг и говорил с ним до 3; ч. Погулял полчаса и принял Раева. После чая у меня был Гурко и затем кн. Голицын. В 8 час. был большой обед всем членам союзной конференции. Разговоры окончились в 10 ч. [30 мин.]».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОСЛЕДНЕГО ДВОРЦОВОГО КОМЕНДАНТА ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«21 января члены союзной комиссии с французским министром Думергом во главе были приглашены к высочайшему обеду в Царскосельском дворце. На время их пребывания приехал со Ставки в Петроград генерал Гурко, вызванный телеграммой государя для замещения с 8.XI.16 по 23.II.17 лечившегося в то время в Севастополе генерал-адъютанта Алексеева.
По словам находившихся одновременно с ним в Севастополе общественных деятелей, генерал Алексеев будто бы сказал двум посетившим его делегатам Государственной думы: «Содействовать перевороту не буду, но и противодействовать не буду».
Еще не вступая в исполнение своих обязанностей, генерал Гурко по дороге в Могилев, как говорит генерал Брусилов, жаловался на создавшиеся в Ставке осложнения из-за сплетения военных вопросов с вопросами придворной жизни и внутренней политики.
Государь мне сообщил о выраженном им генералу Гурко желании безотлагательно вернуть в Петроград с фронта одну из двух гвардейских кавалерийских дивизий. Почему-то это желание царя генералом Гурко исполнено не было, и вместо гвардейской кавалерии он прислал в мое распоряжение в Царское Село находившийся на фронте батальон Гвардейского экипажа. Некоторое объяснение такому его отношению к высочайшему повелению дает письмо его к отрекшемуся царю от 4 марта 1917 года: в нем он выражает преклонение перед государем за его отречение, избавляющее Отечество от гражданской войны и сохраняющее мощь армии; в том же письме он просит заступничества государя за тех, которые за верность ему заключены в крепость. Мне неизвестно, было ли письмо это представлено Его Величеству.
Еще в декабре 1916 года, когда генерал Гурко временно исполнял обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего, государь поручил мне переговорить с ним по поводу проявления им во время ежедневных докладов слишком большого интереса к делам внутренним, причем Его Величество добавил, что, по его мнению, делает это Гурко под влиянием Гучкова. Посетив в тот же день генерала Гурко и начав с ним разговор на эту тему, я, к сожалению, довести его до конца не мог, так как после произнесения мною фамилии Гучкова у моего собеседника явилось такое безотлагательное дело, которое ему совершенно не позволило меня дослушать. Явное подтверждение правильности мнения государя о генерале Гурко как о человеке, подпавшем под влияние Гучкова, получилось значительно позже: после революции при посещении фронта «не торгующим купцом» А. И. Гучковым, находившимся тогда в апогее своей славы, произошли на митинге в армии генерала Гурко трогательные излияния чувств взаимной благодарности — генерала Гурко и Гучкова — за единомыслие в многолетних трудах на пути достижения столь желанного развала Родины. Впечатление от этих взаимных благодарственных речей можно передать словами бессмертного баснописца:
За что же, не боясь греха,Кукушка хвалит Петуха? За то, что хвалит он Кукушку».

ИЗ ДНЕВНИКА ФРАНЦУЗСКОГО ПОСЛА М. ПАЛЕОЛОГА:

«Суббота, 3 [21 января] февраля 1917 года

Император принял сегодня в особой аудиенции первых делегатов конференции.
Думерг энергично высказался за необходимость ускорения общего наступления. Император ответил:
— Я вполне с вами согласен.
Я предпочел бы согласие менее абсолютное, более оттененное, умеренное даже несколькими возражениями.
Думерг затронул затем вопрос о левом береге Рейна. Он основательно развил все стороны — политическую, военную, экономическую, этого важного вопроса, который царит, так сказать, в нашей национальной истории, потому что он ставился между Францией и Германией уже в эпоху Лотаря, и над знаменитым «договором о разделе», подписанным в Вердене в 1843 году, нам полезно подумать еще и теперь.
Сославшись на сделанные мне его величеством заявления 21 ноября 1914 года и 13 марта 1916 года, он изложил, что правительство республики решило включить в число условий мирного договора, которые будут предъявлены Германии, следующие требования и гарантии:
1. Эльзас-Лотарингия должна быть возвращена Франции.
2. Во всяком случае, ее границы должны простираться вплоть до древних рубежей герцогства Лотарингского с тем, чтобы рудниковые бассейны этого районы были включены во французскую территорию.
3. Другие территории на левом берегу Рейна будут полностью отделены от Германии.
4. Те же из этих территорий, которые не будут включены во французскую территорию, сформируют автономное и нейтральное государство; там будут размещены французские войска до тех пор, пока гарантии, предписанные союзниками для обеспечения всеобщего мира, не будут реализованы.
На каждый из этих пунктов, подробно и тщательно рассмотренных, Думерг получил полное согласие императора.
После внимательного рассмотрения Николай II признал законность гарантий.
Думерг заявил затем, что союзники должны были бы договориться насчет того, чтобы не признавать за Гогенцоллернами права говорить от имени Германии, когда наступит время для переговоров. Это идея, которую император давно лелеял и о которой он несколько раз говорил со мной, и он обещал Думергу поручить рассмотреть вопрос с точек зрения исторической и юридической своему министру иностранных дел.
Далее обменялись несколькими словами о будущем Союза, о братских чувствах, соединяющих отныне и навсегда Францию и Россию, и т.д. После этого аудиенция кончилась.
В восемь часов парадный обед в Александровском дворце. По правде сказать, торжественность выражается только в ливреях, освещении и серебре; меню отличается крайней простотой, совершенно буржуазной простотой, которая составляет контраст всегдашней роскоши императорской кухни, но к которому принуждают моральные обязательства во время войны:
Густой протертый ячменный суп, Гатчинская форель, Жаркое из телятины, Цыплята жареные, Салат из огурцов, Мандариновое мороженое.
У царя лицо, какое бывает у него в хорошие дни: он боялся, говорят мне, как бы делегаты не заставили его выслушать какой-нибудь неприятный совет насчет внутренней политики; теперь он спокоен. Царица больна и осталась в своих апартаментах.
За столом император сидит между Бьюкененом справа и Карлотти слева. Граф Фредерикс, министр двора, занимает место напротив его величества; я сижу справа от него, а справа от меня — князь Николай Голицын, председатель Совета министров.
Старый и славный граф Фредерикс, очень утомленный летами, рассказывает мне, как он страдает от нападок прессы и салонных эпиграмм, которые представляют его немцем.
— Во-первых, — говорит он, — моя семья не немецкого происхождения, а шведского; кроме того, она уже более столетия, еще с царствования Екатерины Великой, находится на русской службе.
Точнее будет сказать, что его семья родом из шведской Померании и дала длинный ряд верных слуг русского самодержавия. Он, следовательно, прекрасно представляет ту касту «балтийских баронов», которые с царствования Анны Иоанновны управляют Россией, все очень преданные лично царям, но имеющие мало общего с русской душой и почти все имеющие родственников на военной или гражданской службе в Германии. Привязанность к династии Романовых у них не только традиция и семейная добродетель — это смысл их существования.
Поэтому меня не удивляет наивное заявление, сделанное мне за десертом графом Фредериксом:
— Конференция должна была бы прийти к соглашению насчет того, чтобы после войны союзники взаимно оказывали друг другу помощь в случае внутренних беспорядков. Мы все заинтересованы в том, чтобы бороться с революцией.
Он не ушел дальше Священного союза; он отстал лишь всего на одно столетие: О, святая старческая простота!
Наконец, обед кончается. Переходим в соседний салон, где подан кофе.
Император закуривает папиросу и переходит от одной группы к другой. Лорд Мильнер, Шалойа, Думерг, генерал Кастельно, лорд Ревельсток, генерал Руджиери, генерал Вильсон, трое послов по очереди удостаиваются нескольких любезных слов, но больше ничего, так как он долго не остается ни с кем.
Пока идут эти поверхностные разговоры, императрица по очереди принимает в своем апартаменте глав делегаций. Она была очень любезна с Думергом и сказала ему в заключение: «Пруссия должна быть наказана».
Несколько раньше десяти часов Николай II возвращается на середину салона, затем делает знак министру двора и самой любезной своей улыбкой прощается с присутствующими».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АНГЛИЙСКОГО ДИПЛОМАТА ДЖОРДЖА БЬЮКЕНЕНА:

«31 [18] января делегаты были приняты императором, и 3 февраля [21 января] мы все были приглашены на торжественный обед в Царскосельском дворце. Как старейшина дипломатического корпуса, я имел честь сидеть по правую руку от императора, и его величество говорил со мной большую часть вечера. Я затронул лишь вопросы продовольственного кризиса и численности русских войск. Относительно первого вопроса я сказал, что, по моим сведениям, запасы продовольствия в некоторых губерниях настолько малы, что их не хватит и на две недели. Эти нехватки вызваны недостаточным взаимодействием между ведомствами земледелия и путей сообщения и отсутствием организованной системы распределения. Эту последнюю обязанность, на мой взгляд, можно с успехом поручить земствам. Император согласился, что аграрный министр должен воспользоваться услугами земств, добавив, что если рабочие останутся без еды, то наверняка начнутся забастовки».

О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ 21-ГО ЯНВАРЯ 1917 ГОДА.

«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК»:

«ВОЙНА.

ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

З а п а д н ы й  ф р о н т.

После сильного артиллерийского огня по нашим окопам западнее Славентина (в 20 верстах юго-западнее Бржезаны) сильные партии немцев в белых халатах ворвались в окопы нашей первой линии. Контр-атакой резерва, при содействии артиллерии, немцы были отброшены в свои окопы.

Р у м ы н с к и й  ф р о н т.
Перестрелка и поиски разведчиков.

К а в к а з с к и й  ф р о н т.
Ничего существенного не произошло.

О т  м о р с к о г о  г е н е р а л ь н о г о  ш т а б а.

Морской генеральный штаб сообщает, что 13-го января при разгрузке ледокола «Челюскин» у одной из архангельских пристаней произошел взрыв и пожар, который затем распространился в районе этой пристани. Во время пожара пострадали железнодорожные постройки у станции, несколько складов, сараев и бараков.Из причалов пострадал причал №8. Из судов, кроме «Челюскина», погиб один буксир. Кроме того, пострадали 5 пароходов, из которых на трех повреждения относятся к числу легких.В списке 344 раненых значатся 3 лица офицерского звания и 99 низших чинов, тяжело раненых 59 человек.Число убитых еще окончательно не выяснено, но, по-видимому, достигает приблизительно 30-ти.18-го января оказалось возможным опять приводить пароходы к месту, где произошла катастрофа, и обычные грузовые работы в настоящее время продолжатся беспрепятственно.

О ф и ц и а л ь н ы е  с о о б щ  е н и я.

Ф р а н ц у з с к о г о  ш т а б а.

От 19 - го января, 11 часов вечера:
В течение дня не произошло ничего существенного, кроме довольно оживленной артиллерийской перестрелки у Гартмансвейлеркопфа и к востоку от Метцераля.

Б е л ь г и й с к о г о  ш т а б а.

От 19 - го января:
Германские патрули, проявлявшие усиленную деятельность в течение ночи, всюду были отброшены огнем.
Германская артиллерия развила особенно сильный огонь в районе Гетсаса и Диксмюде.  В районах Рамскапелле, Первич и Нордсхооте - артиллерийская перестрелка».

«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«С о б ы т и я  д н я.

Западнее Славентина сильные партии немцев ворвались в окопы нашей первой линии, но контр-атакой были отброшены.
Во французском сенате министр Лаказ дал объяснения по поводу германской подводной войны.
Английское министерство иностранных дел опровергает утверждения Германии о перевозке английскими госпитальными судами войск и о получении Англией доказательств этого со стороны Германии.
Подписка на русский заем в Японии превысила сумму займа.
В Америке германская нота об усилении подводной войны вызвала негодование.
С. т.).
Греческое правительство обратилось к державам согласия по поводу занятия Афона с меморандумом, которым напоминает о правах Греции на эту область.
Германия передала послу С.-А. Соед. Штатов в Берлине ноту в ответ на послание президента Вильсона.
Австро-Венгрия обратилась ко всем нейтральным государством с сообщением об усилении подводной войны.
Болгария производит набор Сербов, Албанцев и Турок в занятых ею местностях Сербии.
Болгары воспретили в Сербии обращение сербской монеты и отказываются принимать ее».

«РУССКОЕ СЛОВО»:

Н а  ф р о н т е  г е н.  Б р у с и л о в а.

20,I. Выяснилось, что общее количество пленных и трофеев, взятых нами в боях 14-го и 17-го января в районе Якобен, выражается в следующих цифрах: 2,329 нижних чинов, 45 офицеров, 23 пулемета, пять бомбометов, один миномет и одно полевое орудия, свыше 2,000 винтовок и огромное количество патронов».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ Н.Н. ПОКРОВСКОГО:

«Другой вопрос будущего государственного образования – Чехия – затронут был при мне только в области несогласий, существовавших между представителями отдельных чешских партий. Заведовал этими делами в министерстве Приклонский, который вел, как мне казалось, какую-то свою особую политику, покровительствуя жившему в Петрограде будто бы представителю чехов доктору Дюриху, с виду довольно почтенному старику, который получал у нас субсидии, но как будто был навязан чехам. Они, часто посещавшие меня, даже по рекомендации Приклонского, изображали доктора Дюриха в очень неблагоприятном свете, как человека, не пользующегося доверием чехов, и, напротив, на партию Массарика указывали, как на наиболее популярную в Чехии. Когда же я спрашивал Приклонского, как понимать такие отзывы людей, им самим рекомендованных, то он начинал смешивать их с грязью и объяснять их мнения разными вне дела стоящими побуждениями. Я решил выждать результатов предстоявшего чешского съезда и тогда окончательно выяснить себе вопрос. Но, за наступлением революции, съезда этого я так и не дождался.
Я перечислил более существенные вопросы частного характера, возникшие в кратковременное мое управление Министерством иностранных дел. Главным же, стоящим на первом плане делом, была, конечно, война и связанные с нею сношения. Я уже говорил о мирном предложении Германии и о разъяснении, данном мною по этому поводу с кафедры Гос[ударственной] думы. Это разъяснение, повторяю, произвело успокоительное впечатление как у нас в России, так и за границею относительно намерений русского правительства.
Общий ответ всех союзников на это предложение был редактирован в Париже и принят нами, помнится, без всяких изменений. Ответ этот был, разумеется, отрицательный. Но вслед за тем надвинулась более сложная задача. В дело окончания войны счел нужным вмешаться президент Северо-Американских Штатов Вильсон. Он обратился ко всем воюющим державам с нотою, в которой предлагал приступить к мирным переговорам. Я помню, с какой торжественностью явился ко мне Френсис в сопровождении советника Райта и вручил мне эту ноту. Я, разумеется, сразу не дал никакого ответа, так как в этом случае ответ должен был исходить от всех союзников.
Текст его был равным образом редактирован в Париже и принят нами также, насколько помню, без всяких существенных замечаний. Этот ответ был составлен в более осторожных выражениях, чем первый, чтобы не оскорбить самолюбие американцев. Но тут помог нам Вильгельм: германский ответ и, в особенности, усиление подводной войны вынудили американцев объявить войну немцам. В сущности, благодаря этому война была выиграна. А были большие сомнения насчет настроения американцев: ходили даже слухи, что у берегов Америки находятся базы германских подводных лодок.
С этого момента Френсис старался быть с нами особенно любезным: он даже пригласил меня с женою к себе в ложу вместе с китайским посланником как раз на такой спектакль, когда масса союзных делегатов сидела в царской ложе. Известно ведь было, что и Китай накануне объявления войны Германии. Поэтому я не могу считать это приглашение простой случайностью.
Со своей стороны немцы, не сумев привлечь на свою сторону Америку, хотя бы в целях заключения почетного мира, продолжали делать попытки к заключению сепаратного мира с Россией. В Стокгольме появился какой-то б[ывший] болгарский дипломат по фамилии, кажется, Ризов, в сущности авантюрист, который обратился к нашему посланнику Неклюдову с весьма недвусмысленными предложениями посредничества. Конечно, он делал вид, что выступает исключительно от своего имени, что в Германии будто бы об этом никто ничего не знает. Но для всех это было шито белыми нитками. Хотя он обратился только к русскому представителю, но последний весьма основательно предупредил об этом своих коллег. Конечно, он получил инструкцию ни в какие дальнейшие переговоры с Ризовым не вступать.
Почти одновременно имело место другое, довольно загадочное происшествие, которое не имело никакой формальной связи с попытками Германии войти с Россиею в отдельные переговоры о мире. Еще в самом начале января генерал Гурко предупреждал меня, что в Петрограде ожидается некто доктор Перин, по происхождению несомненный еврей и б[ывший] австрийский подданный, но выдающий себя за американца, известный контрразведке уже издавна как немецкий или австрийский шпион. Генерал Гурко просил меня принять меры к не впуску его в Россию и говорил, что военным начальством даны распоряжения такого же рода, но что Перин этот находится в каких-то сношениях с Протопоповым. Очень скоро после этого мы получили от посланника в Стокгольме Неклюдова уведомление о том же. Он писал, что д[окто]р Перин явился к нему с просьбой визировать его паспорт для проезда в Россию, ссылаясь при этом на то, что его вызывает министр вн[утренних] дел Протопопов. По словам Неклюдова, этот господин, называвший себя доктором, объявлял себя каким-то знахарем, спиритом и гипнотизером. На какое амплуа вызывался Перин в Россию, было неизвестно. Неклюдов спрашивал, что ему делать, а пока от визирования паспорта воздержался. Подобные же донесения получило одновременно и английское посольство. Конечно, мы сделали распоряжение, чтобы Перина ни в каком случае в Россию не пропускать. Но и Протопопов, пронюхав, по-видимому, о встреченных затруднениях, телеграфировал Перину, чтобы тот воздержался пока от попытки приехать в Россию ввиду оказавшихся к этому препятствий. В последний мой доклад я передал обо всем этом Государю, который очень смеялся остроумному изложению письма Неклюдова по делу о Перине».

ИЗ ДНЕВНИКА МОСКВИЧА НИКИТЫ ОКУНЕВА:

«21 января.
В Архангельске новый взрыв, пожар и гибель людей. По официальным сведениям, сгорело много железнодорожных и портовых построек и несколько пароходов. Убитых и раненых до 400 чел.
Американскому послу в Берлине вручена нота германского правительства, служащая как бы ответом на знаменитое заявление Вильсона американскому сенату. Германское правительство теперь видит, что его предложение о мирных переговорах не принято, а потому хочет использовать все средства для ускорения конца войны и с этой целью объявляет беспощадную подводную войну всяким судам, чьи бы они ни были, то есть не исключая и нейтральных. Германия пытается этой угрозой заставить нейтральные государства выступить с требованием заключения мира. Не говоря уже о судах воюющих — весь торговый флот Америки, Испании, Голландии и Дании приостановил свои рейсы и не покидает портов. Дело принимает новый оборот, который или неожиданно прервет ужасную войну, или затянет ее еще на целые годы».