Я буду ждать на темной стороне. Книга 3. Глава 12

— Сильвестр выглядит таким счастливым, — вполголоса проронил Драгомарецкий, справившись наконец со своим куском торта.

— Что тут скажешь… Видать брачная ночь удалась, — подхватил его слова Лисов, бросая любопытные взгляды в сторону Полетаева-Стахорского, словно пытаясь угадать, как теперь тот относился к девушке, которую они по сей день не могли поделить. И что вообще значит этот его жест с помолвкой, которую он мог бы отпраздновать в более узком кругу, не выставляя все напоказ.

Невольно улыбнувшись, потому что в глубине души она была рада за Сильвестра, который, по её скромному мнению, заслуживал жизнь с кузиной Зонтинова, Рамахеева толкнула его в бок:

— А ты не завидуй!

— А чего мне завидовать? — запротестовал Лисов, до сих пор пребывая в отличном настроении. — У меня «брачная ночь» была… — и тут надолго о чем-то задумавшись, словно судорожно пытаясь что-то припомнить, позже добавил вслух: — … ещё на мой день рождение, — после чего повернувшись к Евангелине, как-то странно на неё покосился, словно упрекая в том, что их встречи стали не столь частыми, как ему хотелось.

У них каждая такая «брачная» ночь была как последняя. Оттого, что уединялись они все реже и реже, когда эту ситуацию давно можно было исправить.

Прекрасно понимая, на что он намекает, Евангелина едва успела отвернуться от него, чувствуя, как её лицо против воли заливает краской стыда. Хорошо, что он ещё не додумался оповестить всех присутствующих, с кем именно у него была тогда так называемая «брачная» ночь, не то б их одногруппникам пришлось пережить повторный шок.

Кроме Сильвестра, с которого не спускала сейчас глаз позеленевшая от гнева Гольдштейн, не понимая, как он мог променять её на девушку, с которой его связывало когда-то одно лишь шапочное знакомство.

Как будто ему было наплевать на её заботу, и, в целом, поведение, красноречиво намекавшее о том, что он ей небезразличен, и что она была не прочь углубить их совместное общение, лишь бы от него не веяло такой официальщиной. Но нет, все её попытки сойтись с Полетаевым-Стахорским были заранее обречены на провал. И не замечая знаков внимания одногруппницы, тот во всю ухлестывал за Литковской, чтобы выбрать себе в итоге в качестве жены кузину Зонтинова!

Логика парня, конечно, зашкаливала, но этот его поступок имел свое объяснение. В конце концов, он породнился с семейством Зонтиновых, и его нынешний друг стал теперь его родственником, что было, в принципе, неплохо. Когда она была готова сделать для него что угодно, лишь бы тот хотя раз посмотрел на неё как на девушку, а не одногруппницу, спрашивая разрешения списать к практическому занятию тот или иной материал. Вместо этого он спокойно её отверг, бросив все к ногам… Не Литковской, а кузине Зонтинова. Девушке, старше его на пару лет, но выглядевшей так, что эта разница не бросалась особо в глаза. Наоборот, сам Сильвестр выглядел старше её, но Гольдштейн волновало сейчас другое.

Объект её тайной влюбленности будет отныне принадлежать другой девушке, а она сама останется ни с чем. В противном случае ей придется переключить свое внимание на другого парня, а для этого надо будет многое в себе перебороть, если у неё вообще получиться вычеркнуть из своей жизни привязанность к нему, — так глубоко ранила её новость о его помолвке. И только у Рамахеевой были иные мысли на этот счет. Так что останавливая каждый раз свой взгляд на пребывавшей в прострации Литковской, она будто мысленно упрекала подругу за чрезмерную неприступность, благодаря которой та потеряла теперь благосклонность столь прекрасного парня, каким ей всегда виделся Полетаев-Стахорский.

Теперь у Евангелины, по её мнению, было только два пути: либо стать «игрушкой» в руках какого-то самоуверенного козла, либо остаться в одиночестве, что пока ей не грозило в силу молодого возраста и хороших внешних данных, но и оно имело место быть, если она продолжит разбрасываться своими поклонниками в таком духе дальше, отказывая потенциальным кандидатам в мужья. Впрочем, сама Евангелина едва ли подозревала о мыслях подруги в тот момент, беспокоившейся о её личной жизни, когда ей в самую пору следовало задумываться о своей.

Как бы она сама не упустила Зонтинова, раздавая всем подряд советы по построению успешной семейной жизни, почерпнутых, правда, не из личного опыта, а из какой-то энциклопедии по домострою. О ней Рамахеева могла не беспокоиться.

Даже если ей суждено было остаться одной, это её дело. Сама Евангелина из-за этого не сильно переживала, не привыкнув столь отчаянно цепляться за чьи-то штаны подобно сверстницам из её ближайшего окружения. В конце концов, лучше так, чем потратив свое время и нервы на очередного ублюдка, не стоившего таких затрат в виде личных ресурсов, в итоге все равно остаться ни с чем.

Единственное, что по-настоящему её сейчас беспокоило, так это бросавшийся всем на глаза кусок торта, к которому она так и не притронулась после речи Зонтинова. И словно боясь столкнуться с новой волной осуждения, она поискала взглядом того, с кем могла бы поделиться тортом, сделав выбор в пользу Новаковского. Давно справившись со своим куском, этот любитель халявы был не прочь полакомиться ещё и её куском, перебивая осаждавшее его чувство голода сладким. Так что предложение Евангелины оказалось весьма кстати.
Ничуть не возмущаясь, он взял у неё из рук это блюдо, и попробовав наконец этот кусок торта, (не пропадать же добру!), пустился в воспоминания о собственных «приключениях» на чужих свадьбах ещё в подростковом возрасте, — такое сильное впечатление произвела на него помолвка Сильвестра. И самым ярким событием, которое он запомнил в те года, было участие в различных конкурсах, чьи подробности он пересказывал так, будто все это происходило с ним, как минимум, вчера.   

— Помнится, на одной свадьбе нам с батей пришлось участвовать в одном конкурсе, чья суть состояла в том, что один человек должен был закусывать, а второй — выпивать. И так по кругу… 

— Начинается… — закатив глаза, пролепетал Терехов, потеряв всякую надежду услышать от него что-то умное и адекватное. 

— В результате мы выиграли и забрали приз, — подытожил Егор, ловя на себе насмешливые взгляды.

— Да уж, тематика твоих конкурсов, Новаковский, вертится если не вокруг еды, так вокруг спиртного, — отметила вслух Рамахеева, впервые услышав о подобном развлечении на таких мероприятиях.

— А вот я бы с удовольствием приняла в таком участие! — отозвалась Мельчуцкая, давая о себе знать всякий раз, едва речь заходила о еде. — С условием, что мне предложат в качестве вознаграждения побольше бутербродов и всевозможных тортов.

В итоге, ещё долго обсуждая тематику свадебных конкурсов, народ пришел к мнению, что если бы в этом плане существовали какие-то соревнования, и в них принимала бы участие Мельчуцкая, отвечавшая за поедание еды, а Новаковский — за употребление выпивки, эти двое заслужено б заняли первое место, оставив позади всех своих соперников.

Последнее занятие прошло для Евангелины как во сне. И все ещё находясь под впечатлением помолвки Сильвестра, она тщетно пыталась сосредоточиться на лекции, пока вовсе не пустила это дело на самотек, перестав даже отмечать в своем конспекте важные тезисы дисциплины, чего ранее за ней не водилось. Марцела заметила, как изменилось её поведение, однако списав происходящее на её досаду от потери Сильвестра, не стала спрашивать у неё после, что случилось, придав своему лицу многозначительный вид. Так что когда Евангелина спохватилась и попыталась сконцентрироваться на лекции, занятие давно закончилось, а преподаватель разрешил всем покинуть аудиторию.

С удивлением отметив про себя, что за время лекции она ничего толком не записала, когда раньше её тетради пестрели различными записями, Евангелина вздохнула, и, пообещав себе в следующий раз попросить у кого-то конспект, чтобы заполнить пробелы в своих записях, принялась рассеянно собирать вещи, с третьей попытки защелкнув рюкзак, не поддававшийся её движениям. В таком же настроении она потащилась в сторону гардероба, проигнорировав Новаковского, предупредившего её о том, что после занятий он поедет к деду, так что она могла его не ждать и возвращаться домой одна. Замотав на шее шарф, Евангелина в такой же прострации облачилась в свою зимнюю куртку, выбираясь во двор, где все моментально изменилось.

Запомнив, какую злую шутку сыграла с ней покрытая льдом лестница, стараясь не попасть в неприятную историю повторно, шагая вперед, она отчаянно цеплялась за перила, будто вправду боялась поскользнуться и сорваться вниз, пока не очутилась на землю, где передвигаться было попроще. Правда стоило ей ступить на снег, как в следующий момент в неё полетел снежный ком.

Обернувшись, чтобы сделать замечание шутнику за столь неуместное поведение, она едва сдержала свой вопль негодования, перехватывая взгляд Лисова.

Пользуясь моментом её растерянности, он заново сгреб с выступа стены мокрый снег, и, хорошенько размяв его в своих руках, тотчас запустил этот ком в её сторону, словно преследуя цель вывести её из апатии этим жестом и вдохнуть в неё немного жизни.

У него это почти получилось.
Запущенный им ком снега попал ей прямо по заднице. Громко выругавшись, Евангелина сбросила с себя рюкзак, и, с воплем: «Ах ты ж скотина!», принялась уже сама набирать снег, чтобы ответить в таком же духе одногруппнику. Вот только тот оказался намного проворней её. И ловко увернувшись от запущенного в него ею снежного кома, попробовал атаковать её повторно, приблизившись к ней в этот раз поближе.
Моментально узрев в его поведении что-то нехорошее, Евангелина тотчас бросила это дело, и, завидев, что прилично набрав в свои руки снега, Лисов, похоже, собирался набить им капюшон её куртки, подхватив свой рюкзак, она пустилась наутек, рискуя вновь поскользнуться.

Подбежав к воротам, она приготовилась выскочить за их пределы, дабы избежать очередного столкновения с совсем оборзевшим одногруппником, которому подобное ребячество доставляло несказанное удовольствие, однако умудрившись в спешке растянуться на ровном месте, попросту упала в ближайший сугроб, оказавшись прижатой сверху телом Лисова.

Замкнув её в своеобразное кольцо, он тотчас принялся нагребать на неё снег, крепко прижимая к земле, что Евангелина была бессильна предпринять что-либо против него. Наверное он давно поджидал её за углом, чтобы устроить этот розыгрыш. Другого объяснения его поступку она не находила, тщетно пытаясь высвободиться из его оков и ударить его. Этот снег был теперь повсюду, набившись ей в заплетенные волосы, отчего те моментально стали влажными, а также в капюшон её куртки, — она чувствовала, как снег скользил по её шее, превращаясь в капли воды.

Когда именно Лисов оставил её в покое, она точно не помнила. Но чувствуя, что он давно слез с неё и больше её не держит, моментально оказавшись на ногах, Евангелина приготовилась окатить его ругательствами, параллельно стряхивая с себя снег и выжимая замерзшими ладонями косу, когда ожидая от неё именно такой реакции на свои деяния, Лисов подскочил к ней повторно, и, не обращая внимания на её протест, обнял за талию и закружил в воздухе, будто она была неземным созданием, сотканным из какой-то невесомой материи.

Оказавшись застигнутой врасплох, Евангелина не знала, как реагировать на его инициативу, но моментально ощутив, как земля уходит у неё из-под ног, боясь снова свалиться, она машинально  вцепилась в его плечи, о чем позже успела пожалеть, так как в следующий момент ей показалось, будто ещё немного и он обратно уронит её в снег, чтобы вволю над ней поиздеваться. А ему только это и было нужно. И продолжая наслаждаться беспомощностью своей одногруппницы, он сделал все возможное, чтобы вновь подержать её в своих объятиях, отмечая про себя, что к ней вернулся прежний румянец, а в глазах появился блеск. Она снова стала такой, какой он привык её видеть, недоумевая с её недавнего поведения. Теперь ему не было нужды за неё беспокоиться.

Тщетно Евангелина пыталась до него достучаться, уговаривая его спустить её на землю, потому что она боялась высоты, и вообще на них смотрели прохожие. Добравшись каким-то образом до её шеи, он снова и снова продолжал касаться губами её кожи, скользя языком по следам талого снега, оказавшегося по его вине у неё за шиворотом.

— Ты даже не представляешь себе, как я тебя обожаю! — пролепетал он, продолжая издеваться над ней и её чувственностью, моментально давшей о себе знать, стоило ему коснуться кончиком языка её чувствительной кожи. — И по этой причине я не спущу тебя на землю! Можешь даже не утруждать себя этими просьбами!

— Ты просто сошел с ума… А ну-ка, немедленно отпусти меня! — воскликнула Евангелина, ощущая, как поднявшись повыше к её бедрам, его руки властно сжали её упругую задницу, будто он всегда хотел это сделать, только сейчас дорвавшись до её тела, всегда сводившего его с ума.
 
Боясь, как бы он и вправду её не уронил, она была вынуждена обхватить ногами его талию, прекрасно осознавая, как неоднозначно выглядели их объятия со стороны. А что мог подумать о них Сильвестр, окажись он в тот момент на пороге, она старалась себе не представлять. Во всяком случае теперь ей на это должно было наплевать. 

Было заметно, что Лисов успел по ней соскучиться, довольствуясь все это время лишь фантазиями на тему их дальнейшего воссоединения. Однако не в состоянии выразить ей по телефону весь спектр переполнявших его тогда эмоций, (Евангелина так некстати заблокировала его номер), так что преследуя цель ей за это отомстить, он устроил для неё подобную облаву, наплевав, что подумают о них одногруппники и тот же Сильвестр, который с момента своей помолвки с кузиной Зонтинова должен был вообще забыть о существовании этой девушки.

Он сделал достаточно, чтобы упустить Евангелину, променяв её на эту провинциальную выскочку, по сути, «синий чулок», тщетно пытавшийся выглядеть женственно на фоне других девушек, так что нечего клеится к ней повторно. Теперь Евангелина принадлежала только ему, Лисову. А Сильвестру не помешало бы переключиться на свою невесту, раз уж решился на столь серьёзный шаг, не став отказывать той в помолвке. Вторая жена ему ни к чему.

— Ты слышишь, что я сказала? — зардевшись от смущения, не унималась Евангелина, пытаясь ударить его в плечо и хотя бы так повлиять на его действия. — Немедленно поставь меня на землю! Что ты делаешь?! 
 
— Если ты продолжишь брыкаться в таком духе дальше, мне таки придется тебя уронить…  Ради приличия, — отметил Лисов, вдыхая аромат её парфюмерии, прекрасно сочетавшейся с её темпераментом, и тут же наклоняя её над сугробом, будто действительно собирался выронить её из своих рук.

Завопив, Евангелина покрепче вцепилась в него, передумав с наказанием. Тем более находясь сейчас в таком подвешенном состоянии, ударить его у неё вряд ли получится. А он кажется только этого и ждал, оторвавшись от её шеи и любуясь теперь выражением её лица.

Тщетно пытаясь избежать его пытливого взгляда, будто боясь прочитать в нем то, к чему пока была не готова, Евангелина посмотрела куда-то сквозь него, когда в следующий момент небо над их головами закрыли облака и пошел мелкий снег. Запустить тайком свою левую руку ей под куртку, Лисов прошелся холодными пальцами по её телу, забираясь ими ей под кофту, щекоча кожу, пока его ладонь не нащупала одну из чашечек её бюстгальтера, поспешно сжимая её. Засмеявшись, Евангелина постаралась уйти от этой мимолетной ласки, моментально возбудившей её. И когда ей показалось, что прижавшись к её щеке, Лисов будто хотел сказать ей что-то важное, намеренно проигнорировав этот его жест, она внезапно выпрямилась, и, разведя в стороны свои руки,  раскрыла ладони, будто пыталась поймать ими снег.

В считанные секунды превратившись в метель, снегопад заметно усилился, превращая все вокруг в зимнюю сказку. Прищурив глаза, Евангелина посмотрела в небо, когда ей показалось, будто смилостивившись над ней, Лисов таки соизволил спустить её на землю, но спеша насовсем выпускать её из объятий, он внезапно привлек её к себе, и, пользуясь моментом, пока она не стала открыто против него бунтовать, потянулся к её губам. Закрыв глаза, Евангелина позволила ему поцеловать её, мысленно коря себя за проявленную слабость, когда надо было оттолкнуть этого парня и больше никогда не подпускать его к себе. Однако стоило ему только коснуться языком её верхней губы, как моментально забыв обо всем на свете, Евангелина тотчас ему поддалась, и, перестав противиться давно снедавшим её желаниям, слегка раскрыла свои губы, пропуская вперед его язык. Да, как быстро она успела забыть обо всем на свете, дав себе ранее наставление обходить Лисова десятой дорогой!

Кровь застучала у неё в висках, и, позволяя ему сейчас делать все, что он пожелает, она ответила на его поцелуй, прижимаясь к его губам, голодная на ласки и сильные эмоции, ощущая, как её тело инстинктивно откликается на нескромные прикосновения его рук.

В таком виде их и застал Сильвестр, покидая здание университета. Представшая его глазам картина говорила сама за себя, вот только злиться ему было не на кого.

Его помолвка, похоже, не произвела на Евангелину никакого впечатления. Более того, она окончательно развязала руки Лисову, не стеснявшего обнимать сейчас эту девушку и целоваться с ней на виду у всех любопытных. По крайней мере, теперь они перестали скрывать свое притяжение друг к другу. Но этого оказалось достаточно, чтобы он понял для себя, что с Евангелиной покончено раз и навсегда. И раз она до этого никогда ему не принадлежала, то сейчас уже вряд ли что-то изменится в его жизни. Теперь к её телу будет иметь доступ другой. И именно ему она будет отдаваться ночами, ничуть не жалея о потере своего жалкого поклонника. Да и зачем ей о ком-то жалеть, когда у неё был такой прекрасный любовник…

Вздохнув так, словно заранее смирившись с констатацией данного факта, Сильвестр снова бросил в их сторону осуждающий взгляд, и, не обращая внимания на окутывающий все вокруг белой пеленой снегопад, направился в сторону ворот, первый раз возвращаясь не к себе домой, а на съемную квартиру, где он жил теперь со своей новой избранницей.

Книга 3. Глава 13

 http://proza.ru/2023/04/21/675