Однажды в Нью - Йорке, США

                Андрее Пришакариу
     Я сразу понял, что что - то не то. Он избегал смотреть мне в глаза, курил  " Кэмел " без фильтра жадно, одну за другой, впервые так небрежно, осыпая пепел на брюки от спортивного костюма, наконец, устав тратить время на бессмысленное выслушивание его невнятной речи, я спросил, подавшись вперед, почти распластавшись грудью по столу :
     - В чем дело, Жо ?
     Он вскочил и закричал, бросив окурок в сторону телекамеры :
     - Никогда больше так не делайте, Пидер. Вы приехали неожиданно, не предупредив меня, я понимаю, что не в том положении, чтобы требовать уважения, но мне и здесь также хочется проявить уважение.
     Я ничего не понимал. Какое уважение ? Мы, в конце концов, не добрые приятели, я - федеральный судья и бывший член комиссии Кефовера, меня, мать вашу, сам Бобби приглашает на ужин, где любого сведут с ума его многочисленные ирландские ублюдки, так и шмыгающие под ногами, пока взрослые, попивая безалкогольное пиво, неспешно решают судьбы миллионов человек и долларов, а этот обычно опрятный немолодой крепыш - всего лишь пытающийся сыграть роль раскаявшегося закоренелый преступник, впервые убивший человека еще в тридцать втором, когда было ему семь лет.
     - Вот, - ткнул он пальцем в щетину на лице. - Я даже не побрился.
     - Что ж, - рассмеялся я, облегченно выдохнув, - если для сицилийцев тщательное бритье является знаком уважения, то расскажу - ка я вам, товарищ Валачи, о традициях дю валонь, называемых вами датчами.
     Я закинул ногу на ногу и поманил пальцем маячившего за стеклом охранника. Через минуту тот принес кофейник и все причитающееся у них в Фолсоме для особых посетителей, а личный помощник генерального прокурора, думаю, особей некуда. Вот тут - то я и оглоушил гангстера мудростью отцов.
     Он замолчал и уставился мне на пуговицу пиджака, а затем, неожиданно вскочив, схватил за горло и страшно прошептал :
     - Тише, приятель.
     Я даже не успел закавычить его рассказ, испугался. Уронил блокнот и ударил его с оттяжкой по яйцам. Маас захрипел и рухнул лицом на стол. Я вмазал ему, сцепив кулаки в замок, по затылку, нашарил стул и обрушил его ему по спине, метя в горб.
     - На, сука !
     - Этак ты всех моих помощников перебьешь.
     Я оглянулся и увидел в дверях Бобби. Мертвый Кеннеди стоял, шатаясь, вцепившись гнилыми пальцами в косяк. Полосатая буква зэт трогательно обрамляла его траченое опарышами лицо, свисая с матросской бескозырки. Пиджачок от  " Бриони " , усы Пескова, чулки Захаровой и морщины Лаврова тихо и пристойно лежали в спичечном коробке, примотанном советской изолентой к выпуклому лбу, густо поросшему грибами - опятами. Даже ритуальные рога норманна лежали на его некогда могучих плечах, ничего не забыл восставший из ада выползень, приснившийся мне сегодня ночью.
     Я закричал и проснулся. Протянул ищущую руку, нашаривая сигареты, и неожиданно наткнулся на нечто длинное и красивое. Лежавшая справа грудастая красотка стукнула меня открытой ладонью по голове и сонно пробормотала :
     - Да спи уже, мудак хренов.
     По голосу я понял, что это моя жена Бэйли Джей. А я, судя по всему, фотограф Мэтт Тархун.
     Вот, Андрея, что значит сноровка и сообразительность. Стоило моей Годохме убавить циферку подписок в правильную сторону, как пришли любовь и обожание ненастоящей женщины и лучшей актрисы, играющей целую жизнь, а также - пожалуйте чай пить. С возвращением, моя ненаглядная Бэйли.