Подкидыш

Он говорил. Оля готова была поклясться, что только что кот говорил. Его большие жёлтые глаза, точно бусины с её браслета, внимательно смотрели на растерявшуюся Олю. Ни сотрудница приюта, ни отец Оли — никто не слышал, как кот проурчал на человеческом языке «помоги мне», а если и слышали, то или приняли это за обычное мяуканье, или решили, что слова сорвались с губ самой Оли.

— Помоги мне, — настаивал кот. Он поскрёб клетку.
— Вот это да! — восхитился отец, подкравшийся к Оле со спины.
Она вздрогнула, её испуганный взгляд так и кричал: «Ты слышал его? Слышал?».
Почесав затылок, отец спрятал руку в карман. Последние три года в его глазах плескалась грусть: его печалила возрастная алопеция, но сегодня грусть уступила восторгу. Отец любовался котом, уставившимся на Олю.

— Какая пушнина! Не кот, а меховой мешок! — кот глянул на отца и вновь впился взглядом в Олю. — А что у него с зубами? — он обратился к сотруднице приюта.
Девочка, чуть старше самой Оли, подскочила к ним.
— Неправильный прикус, полагаю. Но это не доставляет хлопот, — в спешке добавила она, — его не нужно лечить!
— А как зовут-то его? — отец просунул палец в клетку и почесал кота за ухом. Тот зажмурился, но Оле подумалось, что кот подыгрывает.
— Подкидыш. Мы зовём его подкидыш. Вчера ночью кто-то подбросил его к нам на порог.
— А похож на вампирёныша!

Подкидыш был чёрным пушистым котом и в самом деле чем-то напоминал мешок. Скромный меховой воротничок цвета слоновой кости лоснился: не то сотрудники приюта хорошенько вымыли Подкидыша, не то он до блеска вылизал себя сам. Два белоснежных клычка, словно рога рыцарского шлема, торчали наружу. Жёлтые глаза следили за присутствующими, но чаще умоляющий взгляд задерживался на Оле, отчего ей становилось страшно. Но боялась она не кота, а собственного воображения: не бывает говорящих котов, мысленно повторяла она, они живут только в сказках, мне показалось, показалось.

— Возьмём его? — спросил отец. — Или посмотрим ещё? — Подкидыш потянул лапу к Оле. — Твой день, тебе решать.

В свой шестнадцатый день рождения Оле всё же удалось уговорить родителей завести кота. Отец согласился сразу, а мама заламывала руки, разражалась тирадой, достойной театральных актрис, ссылаясь то на аллергию на шерсть, то на страхи, появившиеся, когда в детстве её оцарапал котёнок, однако, к полудню под натиском дочери и мужа сдалась. Немедля Оля вместе с отцом отправилась в приют: она не хотела породистого кота или взятого с рук, — такие с лёгкостью найдут дом; Оля хотела позаботиться о пушистом, чья жизнь протекала на улице, но сегодня все бездомные коты, будто исчезли: по дороге они не встретили ни одного.
Первой в приюте Оля увидела клетку Подкидыша и, как зачарованная, направилась к ней. Кот рассматривал Олю, словно изучая, а после заговорил…
Отец громко чихнул. В грохочущем звуке затерялась очередная просьба кота: «Помоги мне найти моего хозяина».
Оля содрогнулась. Она вновь была единственной, кто услышал его.
— Возьмём.
Отец улыбнулся:
— Вампирёныш понравится маме. Какие документы нужно заполнить? — поинтересовался он у сотрудницы.

«Даже не верится, что я делаю это», — мелькнуло в голове Оли, когда она, склонившись над клеткой, прошептала:
— Не убегай, когда её откроют.
Подкидыш просунул влажный нос между прутьями.
— Я кот, а не болван.
Оля отпрянула. Она не рассчитывала, что кот отзовётся.
— Ну что, вампирёныш, — отец ликовал, — поедем домой?
Сотрудница открыла клетку. Она попыталась взять Подкидыша, но за один прыжок он очутился в руках Оли.
— Спасибо, — он поднял на неё глаза.
Она посмотрела на отца: он улыбался. Сотрудница тоже не отреагировала на благодарность кота, лишь удивлялась, как ловко он перебрался на руки Оли, добавив, что Подкидыш, кажется, выбрал хозяйку.
— Точно, — отец провёл по вспотевшей лысине, — её вампирёныш будет. А мы с матерью так: кормить да за ухом чесать, — его пальцы коснулись кошачьего уха.
— Они не слышат меня, — сказал Подкидыш, когда они расхохотались. — Помоги мне найти моего хозяина.

Оля уткнулась носом в его шерсть, пробормотав:
— Я не знаю, где его искать.
Подкидыш шумно вдохнул воздух, точно изображал работающий пылесос. Звук пронёсся по помещению.
— Цветы, — сказал Подкидыш, — я чувствую цветы. Мой хозяин рядом с цветами.
— В городе полно цветов.
Тот же вдох, оставшийся без внимания.
— Много цветов. Мой хозяин там, где много цветов.

Когда они покинули приют, Оля упросила отца прогуляться. Он не смог отказать дочери тем более в её праздник.
Они блуждали по старой улице, Подкидыш жадно рыскал глазами по сторонам. Прохожие прогуливались, наслаждаясь тёплыми сентябрьскими деньками и подставив лица лучам солнышка. Женщины ругались, проваливаясь каблуками в щели брусчатки, мужчины, поддерживающие дам под локоть, посмеивались. Дети прыгали по линиям и корчили рожицы художникам, рисующим шаржы: некоторые, оторвавшись от дела, гримасничали в ответ. Толпа, спешившая на площадь, смешивалась с толпой, уже отсмотревшей смену караула. Люди сменялись, как в калейдоскопе: в ярких куртках и тёмных пальто, громкие и тихие, местные и туристы, старые и молодые, — все они представлялись частью мозаики, в которой отсутствовал нужный элемент, — тот, что искал Подкидыш.
Он волновался. Оля чувствовала его беспокойство, когда кот, вцепившись когтями в её джинсовку, вертел головой.

— Мы близко, — сообщил Подкидыш. Он положил лапы на её плечи, клычки задёргались, словно Подкидыш готовился разрыдаться. — Я хочу чай.
— Но ты кот, — напомнила Оля, удостоверившись, что отец не слышит её.
— Кот, который любит чай. Я всегда пью его, когда нервничаю.
Они завернули в маленькую кофейню. Отец изумился, когда Оля попросила не разбавлять чай холодной водой.
— Но ты же не любишь кипяток!
Подкидыш облизнулся.
— А я люблю!

Едва Оля поднесла стакан к его морде, как кот жадно начал лакать дымившийся чай. Отец, обсуждавший сорта кофе с бариста, не видел этого, зато ненасытность Подкидыша заметили другие посетители. «Во даёт!» — ухмылялись они. Причём, Оля не знала, что поразило их сильнее: то, что кот пьёт горячий чай так, будто его язык скользит по воде, а не по кипятку, или то, что она вообще поила кота.
Подкидыш напился, отец наговорился, и они продолжили путь.
Они приближались к Манежной площади, когда отец посетовал, что давно не посещал Исторический музей, и погрузился в рассказы об опричнине Ивана Грозного и московском пожаре, перескакивая с одного века на другой, чем привлёк внимание парочки зевак: они окружили отца, внимая каждому его слову.

Оля следила за Подкидышем. Кот внимательно изучал незнакомцев, а она гадала, кто его хозяин. Может, низкорослый мужчина с моржовыми усами, что смешно раздувались от его пыхтения? Или хихикающая девочка с короткими косичками, забежавшая за угол? Старушка, кормящая голубей хлебом? Женщина, улюлюкающая младенцу в коляске?
От обилия людей у Оли закружилась голова. Зеваки, присоединившиеся к ним, нырнули в компанию подростков, и все шестеро слились с народом, мчавшихся к цветочной арке.
Площадь превратилась в цветочный город. Причудливые домики, состоявшие сплошь из лютиков и маргариток, громоздились на аккуратных клумбах. Пышные розовые кустики склонились друг к другу, точно смущённые девушки. Деревья из роз, напротив, напоминали строгих матушек и тётушек, приглядывавших за девицами, возможно, даже подслушивавших их разговоры.

Чуть поодаль свернувшимися в клубки ёжиками теснились ветреницы. Бушующим морем, чьи волны поднимались и опускались, предстали бархатцы, а успокаивал его воздушный зефир — астры, лепестки которых ещё хранили влагу недавнего дождя.
В цветочный город вела цветочная арка. В зелень хитро вплетались алиссумы, отчего арка казалась сказочной: вот-вот через неё проедет отважный рыцарь, копыта его вороного коня звонко зацокают по брусчатке — им не терпится выступить на турнире.

Подкидыш завертелся в Олиных объятьях.
— Стефан, Стефан, Стефан!
У домика из пионов стоял высокий худощавый юноша лет двадцати. Несмотря на тёплую погоду, он оделся в шерстяное пальто, достававшее ему до пят. Он опирался на трость и задумчиво смотрел на «рыжее море», с некой тоской, как моряк, скучающий по приключениям. Ветер забавлялся с его каштановыми кудрями.
— Стефан, Стефан, Стефан!
Подкидыш выпал из рук Оли и побежал к домику, проскальзывая между ног прохожих. Оля поспешила за ним.
Вцепившись когтями в подол пальто, кот быстро пополз вверх.
Стефан снял с рукава повисшего Подкидыша.
— Граф! — он прижал кота к груди. — Я искал тебя всю ночь!
— Я потерял твой запах, а потом меня поймали, — Граф заурчал. — Она помогла мне найти тебя.

Стефан поклонился Оле.
— Благодарю вас, милая леди, — он поцеловал её руку. Оля покраснела. Отец надул губы, но промолчал, — вы спасли моего спутника.
— Не стоит благодарности.
Её щёки пылали. Стефан улыбался. Зрачки его карих глаз стали теми же бусинами, что и у Графа.
— Простите, а почему мы должны поверить, будто бы вампирёныш ваш?
Граф вытаращился на Стефана.
— Папа! — Оля встрепенулась. — Ты же видел, как Подкидыш…Граф бросился к нему!
Отец пожал плечами.
— Может, от него пахнет рыбой. Или мясом.
«А чего не мышами-то?» — Оля проглотила обидный вопрос.
Граф всосал воздух.
— Неправда! От тебя пахнет орехами и…домом!
Из любопытства Оля принюхалась, но аромат орехов не уловила.
Стефан запустил руку в карман пальто, откуда выудил блестящий смартфон, совершенно не вписывающийся в его образ джентльмена.

— Смотрите, — Стефан показывал фотографии, — это мы были в Париже. А вот Граф сидит у египетских пирамид. Испанский фестиваль…
— Да понял я, понял, — буркнул отец.
В приюте девушка повздыхала, когда Стефан продемонстрировал ей те же снимки, и аннулировала договор с Олиным отцом.
— Подкидышу повезло, — сказала она, — у него целых два хозяина.
На улице Стефан вновь поблагодарил Олю за помощь, пожал руку её отцу и обратился к Графу:
— Наша миссия не закончена.
— Совершенно не закончена, — согласился кот.
— И нас ждёт новое путешествие.
— Совершенно новое.

Граф юркнул под пальто и высунул голову из-за пазухи. Они неторопливо удалялись. У кирпичного здания Стефан обернулся, кивнул Оле и тенью шмыгнул за угол.
Пока Оля гадала, кто они такие, откуда прибыли и почему, собственно, кот умеет говорить, к её ноге подкрался белый котёнок. Он пискнул.
— Малыш, — она взяла его на руки.
Оля не заметила, как выглянувший на мгновение из-за угла Граф, по-своему — по-кошачьему — улыбнулся и исчез.