Вернулся..

Бабушка Маня всегда говорила Стасику, что он не от мира сего.
Стасик и на самом деле с детства был другим. Неохотно играл с детьми, а если и играл, то недолго. Пропускал занятия в школе просто потому, что не хотел.

Сядет в автобус — да и проедет мимо школьной остановки.
Но когда приходило время экзаменов, он за одну-две ночи выучивал всё, что нужно, и сдавал на четыре и пять.

Стасика тянуло в лес.
Под искрами снежинок, среди распахнувшихся елей и сосен, которые, казалось, хотели обнять его, он забывал все невзгоды.
Лес будто оберегал и говорил с ним. Он любил прижиматься к стволам деревьев, прислушиваться к лесным звукам.

Мир, в котором он существовал, всё больше не нравился ему.
Чем взрослее становился Стасик, тем меньше тянуло его к мирскому — искать работу, сидеть на скучных семейных вечерах, заниматься детьми, которые требовали слишком много лет внимания.

— Не то что животные, — думал он, — которые через пару месяцев уже могут всё. А человеческий детёныш — слаб, неразумен, неприспособлен.

Хождение в церковь он тоже ненавидел.

«Вот Бог? — думал он, прочитав за два часа что-то вроде Библии, купленной в местной церкви у попа, которому и дела до прихожан не было. — Его же продали. За тридцатник. А теперь продают Его иконы. Где логика?
Продали за деньги — а деньги остались. Как и неравенство.

Полно нищих да калек на улицах, попрошаек. Многолюдие во мраке. Единицы думают, что чего-то достигли — но их так же постигает смерть. Хотя и она здесь не равна.

А природы — нет. Бог ведь тоже её, вроде бы, создал? По книжке — для людей. Так что, всё для человека, который уничтожает и убивает? Во имя Его?
Не так всё. Не так…»

Так он думал ночи напролёт.

— Почему человек не может жить без денег? Рабство… все мы рабы, — бормотал он, бросая Библию в печь.

— Лучше схожу к бабе Мане. Может, чего надо.

Баба Маня и вправду была худа. Оставленная тремя детьми, без лекарств и тех же ненавистных Стасом денег.
Она еле вставала, и Стасик бегал за продуктами, иногда готовил для неё, что мог, врача вызывал.

— Недолго мне осталось, — говорила баба Маня. — Да и не хочу уже. Разве это жизнь?

Стасик понимал. Был моложе, намного, но этот мир не даровал ему того, что он считал жизнью.

Даже за горшочек с фиалкой приходилось платить. А если не было у тебя двух рублей — не было и фиалки.
На улицах — одна дрянь, мусор.

Так что же рассказывают нам, людям тёмным, попы?
Ведь растения и животные тоже Богом сотворены. Что ж он там, наверху? — Стасик усмехнулся. — Ничего ему не жаль? Человек — высший разум, уничтоживший всё? Странно.

Он смотрел на икону Божьей Матери и видел Матушку-Землю, которой досталось от человека.

— Иди-ка сюда, сынок.

Баба Маня вытащила из-под подушки что-то.
Стасик взял из её сухих рук старое фото.
На нём было огромное дерево. Птицы восседали на ветвях, а вокруг гуляли забытые и невиданные животные. Под деревом сидел то ли человек, то ли нет — Стасик не мог разглядеть при свече.

— Скоро потухнет, — молвила баба Маня. — А это — настоящее, сынок.

После этого она закрыла глаза и отошла.

Дома Стасик ещё раз внимательно осмотрел картинку.
И вдруг черты человека под деревом начали напоминать ему кого-то. Того, кого он всегда чувствовал в лесу, ощущал в церкви, видел в бездомных животных и бродящих нищих, просящих на паперти четвертак на водку.

Вспомнил недавний COVID, разгулявшийся по миру экономический кризис. Вспомнил свой кошмарный сон, где крыши домов беспощадно срывал очередной тайфун.
Перекошенные лица. Кровь на снегу.

Содрогнулся и ещё раз взглянул на фотографию.
Вдруг перед глазами возникло воспоминание, как много лет назад он поднял с пола истрёпанную картинку с Иисусом, держащим в ладонях Планету. А в лице Божьей Матери ему почудилась баба Маня…

— Значит, вернулся, — подумал он, бережно спрятал фото у себя на груди и с тихой улыбкой включил новости.