Вернулся..

Бабушка Маня всегда говорила Стасику, что он не от мира сего.
Стасик и на самом деле с детства был другим. Неохотно играл с детьми, а если и играл, то недолго. Пропускал занятия в школе просто потому, что не хотел.

Сядет в автобус — да и проедет мимо школьной остановки.
Но когда приходило время экзаменов, он за одну-две ночи выучивал всё, что нужно, и сдавал на четыре и пять.

Стасика тянуло в лес.
Под искрами снежинок, среди распахнувшихся елей и сосен, которые, казалось, хотели обнять его, он забывал все невзгоды.
Лес будто оберегал и говорил с ним. Он любил прижиматься к стволам деревьев, прислушиваться к лесным звукам.

Мир, в котором он существовал, всё больше не нравился ему.
Чем взрослее становился Стасик, тем меньше тянуло его к мирскому — искать работу, сидеть на скучных семейных вечерах, заниматься детьми, которые требовали слишком много лет внимания.

— Не то что животные, — думал он, — которые через пару месяцев уже могут всё. А человеческий детёныш — слаб, неразумен, неприспособлен.

Хождение в церковь он тоже ненавидел.

«Вот Бог? — думал он, прочитав за два часа что-то вроде Библии, купленной в местной церкви у попа, которому и дела до прихожан не было. — Его же продали. За тридцатник. А теперь продают Его иконы. Где логика? Продали за деньги, а деньги остались. Как и неравенство.

Полно нищих да калек на улицах, попрошаек. Многолюдие во мраке. Единицы думают, что чего-то достигли — но их так же постигает смерть. Хотя и она здесь не равна.

А природы — нет. Бог ведь тоже её, вроде бы, создал? По книжке — для людей. Так что, всё для человека, который уничтожает и убивает? Во имя Его?
Не так всё. Не так…»

Так он думал ночи напролёт.

— Почему человек не может жить без денег? Рабство… все мы рабы, — бормотал он, бросая Библию в печь.

— Лучше схожу к бабе Мане. Может, чего надо.

Баба Маня и вправду была худа. Оставленная тремя детьми, без лекарств и тех же ненавистных Стасом денег.
Она еле вставала, и Стасик бегал за продуктами, иногда готовил для неё, что мог, врача вызывал.

— Недолго мне осталось, — говорила баба Маня. — Да и не хочу уже. Разве это жизнь?

Стасик понимал. Был моложе, намного, но этот мир не даровал ему того, что он считал жизнью.

Даже за горшочек с фиалкой приходилось платить. А если не было у тебя двух рублей — не было и фиалки.
На улицах — одна дрянь, мусор.

Так что же рассказывают нам, людям тёмным, попы?
Ведь растения и животные тоже Богом сотворены. Что ж он там, наверху? — Стасик усмехнулся. — Ничего ему не жаль? Человек — высший разум, уничтоживший всё? Странно.

Он смотрел на икону Божьей Матери и видел Матушку-Землю, которой досталось от человека.

— Иди-ка сюда, сынок.

Баба Маня вытащила из-под подушки что-то.
Стасик взял из её сухих рук старое фото.
На нём было огромное дерево. Птицы восседали на ветвях, а вокруг гуляли забытые и невиданные животные. Под деревом сидел то ли человек, то ли нет — Стасик не мог разглядеть при свече.

— Скоро потухнет, — молвила баба Маня. — А это — настоящее, сынок.

После этого она закрыла глаза и отошла.

Дома Стасик ещё раз внимательно осмотрел картинку.
И вдруг черты человека под деревом начали напоминать ему кого-то.

— Значит, вернулся, — подумал он и бережно спрятал фото у себя на груди.