Глава 11. Маленькие тайны

"Нехорошее Место" часть 2
Глава 11
------------------------------

Светящийся шар за окном был невероятно огромным, объёмным, ярко-красным. Вокруг него пунцовыми лохмотьями свивались облака, они цеплялись за чёрные крыши потухших высоток, слизывали с них листы обшивки вместе с балконами и хрупкими перекрытиями, ломали столбы, гасили неоновые вывески, отрывали провода и уносили в необозримо высокое беззвёздное небо, но зрелище это маленькую Лу совершенно не пугало, скорее наоборот – восхищало и завораживало. Она ещё никогда не видела здешнюю луну вживую и была несказанно рада выпавшему ей шансу.
Сегодняшний день вообще удался. Впервые за всё время у неё появилась возможность улизнуть от надоедливого дедушки Новака, от няньки, единственная функция которой заключалось в том, чтобы заставлять детей вести себя потише, от стайки скучных сверстников… и побыть наедине с собственными мыслями. Никаких нудных уроков, утомительных тренировок, дурацких нравоучений и опостылевших игр. Теперь позади неё был только тёмный коридор таинственного дома, в который никому не разрешалось заходить, на пыльном, вибрирующем от низкочастотного гудения полу виднелась одинокая цепочка её следов, а впереди горела монструозная луна, с каждой секундой всё более напоминающая лукаво подмигивающий глаз.
Лу приложила ладони к прохладному стеклу, улыбнулась и подмигнула луне в ответ.
- Разрушай, разрушай, – тихо сказала она. – Съешь весь этот городишко целиком.
Настроение у неё, несмотря на недавнее наказание, было превосходным. Она наконец-то наваляла наглой тощей Альбе, которая с самого начала пыталась её задирать, твердя, что Лу странная и всех обманывает. Она не верила даже в то, что Лу снятся сны, хотя взрослые раз за разом терпеливо объясняли ей, что такое случается не только с людьми, но и с некоторыми перерождёнными тоже.
"Нет, она врёт! – верещала Альба, прячась за массивной спиной няни. – Она говорит, что во сне ходит в сад, где растут волшебные фрукты, и что она там прям берёт их и ест. Но это же всё глупые враки, во сне ничего нельзя съесть!"
"Ты сама врёшь, – сдержанно парировала Лу. – Я не говорила, что фрукты волшебные. Я говорила, что они лишь делают того, кто их съест, умнее".
"Девочки, – пытался угомонить их дедушка Новак. – Вы обе по-своему правы и потому вам незачем спорить. Беляночка, тебе кажется, будто жизнь – это то, что происходит только вокруг, но на самом деле жизнь происходит лишь внутри нас самих. Она есть только в нашем сознании и наших воспоминаниях, неважно, спим мы или бодрствуем. Вот не будет у тебя сознания и памяти, не будет и жизни, понимаешь? И пускай сновидение – это такая хитрая штука в голове, которую не видит никто, кроме самого спящего, сновидение всё равно реально, как любое другое человеческое воспоминание. А ещё в сновидении может происходить что угодно и потому…"
"Ты глупая! Глупая ящерица! – вопила краснеющая от натуги Альба, даже не пытаясь вникнуть в то, о чём говорит дедушка. – И никакие фрукты из головы не делают тебя умнее!"
"Сама ты тупица, – еле слышно бурчала Лу. – И ничего не понимаешь…"
Вот примерно в таком режиме и проходили все её дни в детском лагере. Иногда, правда, Альба ничего не говорила, а просто кидалась игрушками, гаденько хихикала вслед, как бы ненароком дёргала за недавно отросший и оттого крайне чувствительный хвост или исподтишка ставила подножки на занятиях, но дедушка объяснял, что она так делает "по причине своей эмоциональной незрелости", а значит на её выходки не стоит обращать внимания.
"Тем более, она лишь человек, – говорил он. – У тебя, детка, несомненная фора перед ней. Да и перед всеми остальными здешними ребятами. У тебя не только иное тело, у тебя и разум иной. А значит это тебе в первую очередь надо учиться держать себя в руках и не вестись на разного рода провокации. Понимаешь?"
Лу понимала, однако считала подобный подход в корне несправедливым. С остальными ровесниками у неё не возникало никаких проблем, многим из них было вообще наплевать, что она уже не совсем человек. Дети спокойно общались с ней, играли вместе, тренировались, ели, спали и делали уроки. Разумеется, периодами между ними случались незначительные стычки, но таково было одно из неминуемых условий взаимодействия с социумом. Они все ещё только познавали себя, лишались наивных детских иллюзий и учились самоконтролю. Возможно, большинство из них также как и маленькая перерожденка уже поняли, что в этом мире все находятся примерно в равных условиях и личная неприязнь только вредит общему делу. А может быть им просто повезло с мозгами, и потому проходящие мимо лагеря проводники забирали с собой именно их, а не тупую истеричку Альбу.
Да, Лу старательно не обращала внимания на выпады, училась правильно дышать во время своих приступов ярости, уступала, уклонялась, давилась невысказанным, гасила несделанное – то есть, как выражался дедушка, "развивала моральную гибкость". Работало ли это? Нет. Она просто терпела всякое обидное и неприятное непонятно зачем вот уже целых две с половиной недели.
Однако сегодня Альба превзошла сама себя. Неизвестно как, но пока все после пробежки и верёвочного лабиринта готовились к дневным упражнениям на координацию, она умудрилась обмазать чем-то скользким одно из средних брёвен. Разумеется, в итоге Лу, по негласной традиции занимающая наиболее сложные снаряды первой, не удержалась, упала и расквасила себе нос. Спустить такое она уже не могла, ну и выбила мерзкой хохочущей девчонке несколько зубов. После этого её, как и следовало ожидать, лишили полдника вместе с вечерней сказкой и на несколько часов поставили в угол. Нянька порывалась вдобавок выпороть её ремнем, но Новак строго-настрого запретил это делать, мол "девочка с таким взрывным характером после физического наказания только ещё больше замкнётся в себе и окончательно озлобится, вот и что вы ей тогда сделаете? Изобьёте ещё сильнее, потом до смерти, а потом снова и снова, пока она наконец не потеряет человеческий облик и не сможет дать вам полноценный отпор?"
"Я ещё как озлоблюсь, – думала Лу, шмыгая носом в обшарпанную стену. – Зачем мы вообще живём с этими идиотами? Почему мы не можем, как раньше, остаться с дедушкой только вдвоём? Не нужна мне никакая социализация, и другие дурацкие люди тоже не нужны!"
Простояв больше часа в "позорном углу", вымазав от скуки побелку своими кровавыми соплями и так в итоге не поняв, в чем, собственно, она была не права, Лу решила, что настала пора выбираться. Путей у неё было два – надавить на жалость, изобразить искреннее раскаяние и публично извиниться перед Альбой, либо попросту сбежать, как только нянька отвернётся. Второй вариант ей нравился больше, поскольку не унижал её достоинство и немного напоминал игру "вперёд, гуарака", в которую она часто играла с местной детворой. Разве что возвращаться ей в данном случае было совсем необязательно.
Ещё по прибытию в детский лагерь, Лу успела припрятать в надёжном месте старый дедушкин рюкзак с тёплым шерстяным одеялом, складным ножом и своей любимой книжкой про страну чудес. Кроме того, пока остальные дети таскали с кухни конфеты, она умудрилась разжиться несколькими банками консервов и пакетом ржаных сухарей, и потому считала, что какой-никакой стратегический запас необходимой при срочной эвакуации провизии у неё имеется. Оставалось лишь раздобыть где-то воду и можно было бежать куда глаза глядят. Разумеется, ей не очень хотелось расстраивать дедушку Новака, но в целом он ей тоже был не нужен. Она воображала, как будет ночевать в пустых домах, спать, укрывшись грязной картонкой, есть что придётся, делать что захочется, а в свободное от бытовых забот время в одиночку убивать огромных жутких монстров, и ощущала смешанное чувство, похожее на жалость к своей горькой долюшке, но также на гордость и воодушевление одновременно.
Смыться во время тихого часа из-под присмотра няни, пока та увлечённо болтала с парой сторожей и поваром, принёсшим известие о заявившихся в Сиреневый Город путниках, оказалось проще простого. Взрослые были так увлечены обсуждением "шансов группы" и возможностью "полюбоваться на процедуру перезапуска этапа с безопасного расстояния", что Лу преспокойно покинула свой угол, пересекла комнату, открыла запертую на ключ дверь и, на ходу сочиняя предстоящий маршрут, никем не замеченная, выскользнула на улицу.
Несмотря на свой юный возраст и отсутствие практического опыта выживания на территории междумирья в одиночку, в теории она как раз была подкована неплохо и потому свой побег смогла продумать максимально тщательно. Лу знала – на территории лагеря ни одного действительно укромного уголка для пряток не имеется, однако бежать вглубь буферной зоны прямо сейчас ей смысла тоже нет, поскольку это слишком очевидный манёвр. И, как только обнаружится её пропажа, за забор сразу же отправят погоню, а значит первым делом ей следует затаиться в некоем секретном месте, пересидеть день-два суматохи и затем под прикрытием сумерек тихонечко уйти городскими окраинами.
Ещё стоя в позорном углу, она мысленно перебрала все доступные ей локации и вспомнила про большой заколоченный дом, который по слухам оккупировала большая стая ныгов, и куда не совались ни люди, ни перерожденцы, ни даже местные мусорщики. Это место показалось ей вполне достойным кандидатом на временное убежище, поскольку, помимо уединённости и обособленности, оно также располагалось совсем близко к границе Сиреневого Города. К тому же Лу было очень любопытно, чем именно старших так взбудоражила информация о каких-то неизвестных путниках и что за "плотоядная луна", по их словам, придёт в Город "при перезапуске этапа".
"Ну ок, значит оттуда и посмотрю", – решила она.
Ныгов Лу не боялась. Она была уверена, что, как бы много их там не было, справиться засветло с мелкими липучками ей наверняка удастся, зато в месте их обиталища её совершенно точно никто не додумается искать.
Ей снова повезло. Благополучно уйдя с закрытой территории лагеря через неприметную дыру в заборе и ползком преодолев хорошо просматриваемый участок земли вокруг, она всего за полчаса добежала до своего схрона, забрала припрятанные там вещи, затем в бодром темпе домчала до границы Города, продралась сквозь высоченные колючие заросли, окружающие проклятый старый дом на холме, не с первой попытки, но всё же высадила ногами решётку, закрывающую окно в подвал, проникла внутрь и тихо поднялась по наполовину разрушенной лестнице на самый верхний этаж.
Ныгов, не смотря на заверения старших, внутри было совсем чуть-чуть. Зато само здание находилось в аварийном состоянии и, видимо, потому про него столько врали, надеясь отпугнуть любознательных детей. Те и в безопасном-то лагере то и дело умудрялись куда-то провалиться, в чём-нибудь застрять или любым другим способом покалечиться – что уж говорить о подобном месте. Но, так или иначе, выбор дома казался ей сейчас удачным. Несмотря на царящую внутри разруху, он был полон переходов, тёмных уголков и запертых комнат, а значит прятаться в нём от взрослых можно было хоть до скончания веков. Плюс к тому же свежие следы постороннего присутствия имелись лишь на загаженном первом этаже, зато выше на всех поверхностях лежал толстенный слой пыли, а с потолка свисали комья непотревоженной паутины.
"Жалко Альбы тут нет, – ехидничала Лу, опасно балансируя на доске, переброшенной через зияющий провал в полу. – Тупица и шагу сделать бы здесь не смогла, просто сидела бы в углу, трусливо ныла и как обычно звала свою дурацкую маму".
Решив попозже поискать себе надёжное место для ночлега в какой-нибудь неприметной каморке, она расположилась на одеяле возле окна в конце коридора и некоторое время просто сидела там, наслаждаясь внезапно открывшимися перед ней перспективами. Потом у неё забурчало в животе и пришлось вскрыть первую банку консервов. Лу впервые делала это самостоятельно, а потому изрезала себе в процессе все пальцы, но своего в итоге добилась.
"Мне понадобится нож получше, – рассуждала она, жадно поглощая самую вкусную на свете холодную фасоль из раскуроченной банки. – И топор. И ещё, наверное, винтовка. А потом надо будет научиться водить машину".
В общем, планов у неё было громадьё. Оставалось только как-то до них дотянуть, скрыться от преследователей и в идеале поскорее подрасти, чтобы ни от чьей помощи больше никогда не зависеть…
С момента побега прошло в общей сложности часа три и её уже наверняка искали. Прятаться так долго оказалось неимоверно скучно. Утилизировав использованную консерву по всем правилам, она ещё около получаса составляла список необходимых для жизни вещей, затем читала книжку, переплетала косички, пила воду, отжималась и ходила по коридору туда-сюда, пытаясь сочинить, чем бы аккуратно отпереть ближайшую дверь, а потом в Городе наконец-то начался перезапуск. Выглядел он действительно классно, почти как праздничный салют в сказке про Золушку, и Лу даже успела пожалеть, что не додумалась подобраться к эпицентру поближе, хотя в целом понимала, что выбранный ею дом является идеальной в плане безопасности обзорной площадкой. Но лучше всего было то, что сейчас она делала именно то, чего хотела сама. Это был настоящий праздник непослушания. Её никто не поучал, не запугивал и не защищал, она ни от кого не зависела и потому чувствовала себя как никогда свободной, сильной и даже почти совсем взрослой.
"Я буду самым крутым проводником, – думала Лу, с восторгом глядя как гаснет квартал за кварталом, как развеваются на ветру перекрученные связки проводов и силовых кабелей, как улетают в багровое небо сорванные антенны и кондиционеры и сминаются хрупкие дома Сиреневого Города. – Я спасу кучу людей и перебью всех монстров. А потом одолею и тебя, плотоядная луна".
Пол под ней дрожал так, что было сложно устоять на ногах, двери трещали и ходили ходуном, бетонные стены будто бы накалились и в какой-то момент стало трудно дышать, но она и не думала покидать здание, чувствуя себя отважным пиратом, ведущим бригантину сквозь бушующий огненный океан.
- Лу! Детка, ящерка, где ты?! – внезапно прокричал в гулких недрах дома не на шутку испуганный дедушкин голос.
- Лускус! – громко и строго рявкнул ещё один и на лестнице раздались грузные шаги.
Сердце её подпрыгнуло и, сделав кувырок, на мгновение замерло. Всё кончено. Её выследили и теперь она до конца своей жизни будет наказана, ей придётся выслушать уйму нотаций, а потом годами мыть за всеми посуду и конечно же ей никогда не позволят стать настоящим проводником…
Лу бросилась в сторону от окна, пытаясь на бегу сообразить, где лучше спрятаться, безуспешно дёрнула одну дверь, другую, с размаху перескочила огромную дыру в полу, почти наощупь миновала половину задымлённого коридора и затем её поймали.
- Отпусти меня, ты, толстая скотина, – яростно забарахталась она между выпирающих из безразмерной вязаной кофты шарообразных грудей, но руки няньки сдавили её тело словно две стальные балки.
- Я нашла девчонку! Она наверху! – гаркнула тётка, пытаясь подавить сопротивление и заодно перехватить извивающуюся малявку повыше, чтобы избежать покусов. – Новак, мы наверху!
Дедушка ввалился в коридор, грязный, уставший, взволнованный, с трудом перемещаясь на четырёх тонких, отвыкших от ходьбы ногах. Его красивые белые крылья были сожжены почти до середины.
Лу ощутила лёгкий укол стыда и перестала вырываться.
- Бежим, Урса, скорее. Сейчас сюда доберётся, – выдохнул он и тётка, не выпуская свою добычу из рук, словно тяжёлый товарняк, с пыхтением понеслась вниз по содрогающейся, заполненной едким дымом лестнице.
На первом этаже разрушающегося здания их встретили двое незнакомых людей и один очень волосатый проводник.
- Нашлась наконец-то! – силясь перекричать всепроникающий низкий вой, обрадовался тот и сразу же нахмурился. – Другие пытаются увезти детей из лагеря, Зона, похоже, идёт прямо туда. Однако границы Города ведь чётко очерчены, ничего не понимаю. В любом случае, мы с вами уже не успеем вовремя добраться до лагеря, так что надо просто валить куда подальше.
- Новак, сможешь сам убежать? – деловито осведомилась няня, словно переходящий приз вручая уже не сопротивляющуюся девчонку волосатому проводнику.
- Не уверен, постараюсь, но… – начал было дедушка, переминаясь на своих хрупких ногах.
- Тогда поедешь, – грубо перебила его тётка, упала на выставленные вперёд ладони и с громким хрустом вывернула колени в обратную сторону. – Запрыгивай.
- Дом разваливается! – заорал кто-то из людей, прикрывая голову от летящих сверху обломков, и они бросились наружу.
Нянька со съёжившимся на её спине дедушкой Новаком одним мощным скачком преодолела провалившееся крыльцо и врубилась в почти непроглядную жгучую мглу, в которой сплошным потоком кружился строительный мусор, арматура, осколки стекла, вырванные из земли ошмётки дёрна и древесные ветви.
- Не дыши и держись крепко, – на бегу приказал Лу волосатый проводник, подбросил её повыше, и тоже резво сиганул во тьму.
Последним, что в окружающем хаосе смогла разглядеть маленькая перерожденка, был взмывающий вверх остов дома на фоне закручивающегося по спирали потока пунцового пламени, охватившего всё видимое пространство, и жадно сосущую бездонную пасть в самом центре неба…
В тот день спастись смогли не все. Девять из двадцати четырех детей отстали от общей группы и их накрыло огнём вместе с поваром, ещё троих развеяло в прах ударной волной, один путник просто пропал в неизвестном направлении, второй успел вовремя кинуть запрос на перерождение, другие тоже так или иначе пострадали.
А юная Лускус получила два незабываемых урока – "чрезмерная вера в собственные силы порой приводит к трагедии" и "когда рискуешь собственной жизнью, убедись, что не рискуешь также и чужими".

- Это совершенно бесполезная информация, ребят, – в очередной раз повторила идущая впереди проводница.
В её голосе уже слышались нотки раздражения, хотя внешне она казалась совершенно спокойной.
- Говорю вам, особенность Лабиринтов заключается в том, что здесь не водится никаких чудовищ. Ну, кроме Спийны, конечно. Вот только по виткам она не бегает, лишь встречает и провожает. Если держаться от неё на расстоянии, то и вреда она не причинит. По сути, здесь сейчас только мы трое. Мы и наши мысли. Наши воспоминания, тени, иллюзии, фантазии. Всё. Просто примите это, как данность.
Тоннель, по которому они шли, то расширялся, то сужался, извиваясь словно потревоженный осьминог. В самом начале пути ответвлений от основного витка было множество, однако никакой логики и закономерности в их расположении не просматривалось, а развилки скорее путали, чем куда-либо вели. Одни коридоры кружили их по одной и той же траектории, другие сразу же возвращали к самому началу, третьи напоминали сомнительные лазы, четвёртые заканчивались тупиками. Вспучившийся фанерный пол скрипел, проседал и резонировал от шагов, сверху в такт им раскачивались и помигивали пыльные желтоватые лампочки. Скруглённые стены, внахлёст обшитые слоями выгнутых досок и проклеенные листами затёртого картона, наводили на мысли о ненадежности конструкции.
- Всё очень трухлявое, – заметил Инауро, на ходу выковыривая очередную занозу из руки. – Такое чувство, что чуть сильнее топнешь и провалишься.
- Вполне возможно, – не оборачиваясь, отозвалась Лускус. – Потому давайте не будем слишком сильно топать, не хватало нам ещё ноги себе здесь переломать.
- А тут вообще бывает хоть что-то хорошее? – спросила идущая метрах в четырёх позади Пикта.
За последние два часа это были первые слова, произнесённые ею вслух. Выражение лица девушки было сосредоточенным, но взгляд отстранённым, словно мысли её витали где-то далеко.
- Риторический вопрос, между прочим, – хмыкнула проводница. – Однако предлагаю не нагнетать. Повторяю, – она понизила голос и заговорила как старая учительница, объясняющая нерадивым ученикам прописные истины. – Это место плохо в первую очередь тем, что является своего рода психическим резонатором. Оно аккумулирует наши страхи, преобразует их и потом методично шарашит ими по голове. Вполне вероятно, мы так спокойно расхаживаем здесь до сих пор именно потому, что ещё ничем себя не напугали. И давайте, что ли, продолжать в том же духе.
- Это несколько проблематично, когда не знаешь, что ждёт тебя за следующим поворотом, – в точности скопировав её интонацию, заметил Инауро.
- Рыжий, ты такой душный стал, капец, – вздохнула Лускус. – Понимаю, неизвестность – это страшновато, но я правда не представляю, что вам рассказать об этом месте. Оно большое и изменчивое. Здесь могут попасться уже знакомые мне витки и тогда будет чуть проще, а может повстречаться такая лютая срань, что никакого воображения не хватит её предугадать. Вот, к примеру, раньше я никогда в этих тоннелях не бывала, но разве здесь так уж плохо?
Она похлопала ладонью по ближайшей доске, та глухо задребезжала.
- В Лабиринтах всё зависит от изначального настроя. Чем больше гадостей мы начнём об этом месте выдумывать, тем сложнее и опаснее оно будет становиться. Хотя нет, давайте объясню по-другому. Представьте, что мы с вами оказались в незнакомом пугающем лесу, карты которого у нас нет и ориентиров никаких нет тоже. Есть только цель – выйти. Вот и что вы будете делать? Забьётесь в ближайшую норку и будете там до скончания веков дожидаться нападения воображаемых хищников, или всё-таки наберётесь храбрости, поверите в себя и пойдёте дальше?
Пикта лишь пожала плечами и, перешагнув через вздувшийся пузырём участок пола, тоскливым взглядом окинула уходящий вдаль коридор.
- В классическом лабиринте, как поговаривают, обитает минотавр, – многозначительно изрёк Инауро.
- Слушай, ну ты реально уже достал, – отозвалась Лускус. – Ты специально что ли это делаешь? Нет тут никаких минотавров. Точнее минотавр здесь это ты сам. Да божечки, мне осточертело повторять одно и то же. Давайте я вам лучше теорию какую-нибудь расскажу? Или лучше кое-что забавное.
Она оглянулась и на её лице появилась вымученная улыбка.
- Позавчера, ещё до встречи с вами, я свою старинную подругу в Реликтах повстречала. Это леса такие дремучие. Так вот, она там домишко себе отстроила, сад с розами вырастила. Печка, колодец, свечка, все дела. Лошадок завела. Точнее бураков, это такие полуразумные кони с хмурыми, но в целом симпатичными мордами. Они ещё умеют очень быстро бегать. А ещё в том лесу, вы только представьте себе, живут грифоны. Да, как в сказках, только настоящие.
По туннелю прокатился поток тёплого влажного воздуха, словно бы где-то далеко впереди зевнуло громадное сонное животное. Отчётливо пахнуло застоявшейся водой. Лускус напряглась и на мгновение сбавила скорость, затем медленно выдохнула, с усилием возвращая на лицо улыбку.
Инауро нахмурился. Он чувствовал – проводница что-то не договаривает, но никак не мог понять, что именно и почему. Ему уже начинало казаться, будто это место всерьёз её пугает и именно потому она так старательно игнорирует серьёзные вопросы и переключает внимание своих спутников на всякую малозначительную ерунду.
"И чего же она может настолько сильно бояться?" – задумался он.
- В общем, там, где моя подруга поселилась, было красиво и безопасно, – продолжала говорить проводница. – Я даже чуть было не передумала вас спасать, – она повернулась и на ходу подмигнула Пикте. – В общем, этот виток мне отчасти о том лесе напоминает. Всё здесь такое же старое, тихое, пахнет грибами и древесиной. Мы с вами словно внутри полого дерева идём. А лампочки светят как солнечные лучи, пробивающиеся сквозь растрескавшуюся кору.
- Звучит и правда неплохо, – неуклюже поддержал её усилия Инауро.
- Так значит в этом мире можно построить себе дом и просто в нём жить? – спросила Пикта, чуть повременив.
- Ну, как тебе сказать, – Лускус притормозила и пошла с ней рядом. – В целом да, можно. Здесь проживает бесчисленное количество самых разнообразных существ. На каждом этапе два-три доминирующих вида есть точно, плюс те, что постоянно мигрируют в поисках лучшей жизни. Какие-то из них совсем мелкие и условно безобидные, какие-то похуже. Я сейчас про, скажем так, животных и птиц. В тех же цветных городах обычно полно всякой живности и она спокойно выживает после пере… после перезапуска.
Она осеклась и на пару секунд замолчала, потом сделала движение рукой, будто бы отгоняя навязчивую мысль.
- Обладающие неким подобием разума монстры, наоборот, внутри самих этапов не селятся, только рядом, на границе буферных зон как мусорщики или прямо в них как ведьмы. Имеются, конечно, редкие исключения типа операторов, изоморфов и так далее, но им отведены вполне конкретные локации. А вот перерожденцы да, при желании могут проживать вообще где угодно. Смотрители там, проводники. Правда есть нюанс. Мы все рабочие лошадки и имеем право беспрепятственно перемещаться лишь до получения очередного задания от Зоны. После – уже всё, смотрители начинают ухаживать за отведённым им участком, а проводники встречают своих подопечных и отправляются в путь.
На губах Лускус появилась кривая усмешка.
- Я до встречи с рыжим как раз была в свободном плавании, – сказала она. – Неделю точно. Можно было бы прохлаждаться и дольше, но мне бездельничать не нравится. Это скучно. Мне вечно нужна дополнительная стимуляция. Вызов, если хотите. Я очень часто беру новые задания. Пожалуй, даже, слишком часто.
Коридор плавно повернул вправо.
- Думаю, большинство проводников в принципе не способны развлекать себя обычными бытовыми делами. У нас ноги от безделья дрыгаются и руки чешутся, – всё также косо ухмыляясь, говорила Лускус. – Мы, кстати, снова зашли в тупик. Благо эта ветка оказалась не слишком длинной.
Все трое посмотрели вперёд. После поворота коридор резко сужался и заканчивался неровным отверстием сантиметров тридцать в диаметре, забитым туго скрученным куском полиэтилена.
- Может проковыряем новый проход? – предложил Инауро, задумчиво трогая рукой шершавую поверхность стены.
- Я понятия не имею, что там с обратной стороны, – отозвалась проводница. – Так что не стоит. Возможно, попробуем чуть позже, если иных вариантов не останется.
Они развернулись и неторопливо зашагали назад.
- Ну так вот, – снова заговорила Лускус спустя пару минут молчания. – Теперь о самом интересном. Да, люди тоже могут жить здесь сами по себе. Это сложно, но в целом возможно. К примеру, людей из числа тех, кто не захотел или не сумел отыскать своего проводника, иногда набирают в качестве прислуги порожденцы. Так поступают ведьмы, драуги и метаморфы. За еду, кров и защиту, соответственно. Тема не очень хорошая, потому преимущественное большинство людей всё же поступают умнее и присоединяются к группам так называемых "выживальщиков". Встречаются даже целые лагеря, где люди помогают друг другу… Или наоборот.
Она беззвучно шевельнула губами, как бы выбирая подходящие слова.
- Вот вы недавно столкнулись с кучкой мародёров, именующих себя "собирателями". Это самые обычные люди. Просто они сколотили свою собственную банду и примкнули к смотрителю, обосновавшемуся в Красном Городе. Они помогали ему, а он – им. И вместе они творили всякие взаимоудобные непотребства. Добывали провизию, вещи, нападали вместе на обычных путников и всё такое прочее. Это в принципе не запрещено. Так что не забывайте, не все люди одинаково полезны, здесь могут попадаться довольно мерзкие, а порой и реально опасные экземпляры.
- Хуже собирателей? – спросила Пикта.
- Бывают и хуже, да, – уклончиво ответила Лускус. – Надеюсь, мы с вами на таких не нарвёмся. В любом случае здесь очень большие расстояния и ещё ряд нюансов, из-за которых наткнуться на других странников и людей почти невозможно. Гарантирую, мы максимум на выживальщиков выйдем разок-другой. А они, как правило, ребята безобидные, потому что слишком заняты решением собственных проблем, чтобы ещё и на нас внимание обращать. Это же не киношный пост-апокалипсис, здесь незачем воевать друг с другом за территории и власть. Даже порожденцы в буферных зонах не могут быть уверены, что сумеют прожить на одном месте достаточно долго, чего уж говорить об остальных. Здесь ни у кого ничего нет, кроме собственной жизни. И это в целом не так уж и плохо.
Они некоторое время шли молча, затем Пикта порывисто вздохнула и оглянулась на проводницу.
- Если честно, не думаю, что я так уж хочу идти к Зеркальной Башне, – решительно заявила она.
- Ну вот те раз, – удивилась та. – Почему это?
- Да просто не хочу, – тихо ответила девушка.
- Ага, – сказала Лускус и замедлила шаг. – Это что-то новенькое. Ты поэтому меня спросила "можно ли здесь жить"? Ты реально думаешь о том, чтобы здесь остаться? В этом мире?
Она с досадой прикусила нижнюю губу, выдержала небольшую паузу и снова поглядела на Пикту.
- Ты же не мертвяк, зачем тебе это? У тебя есть нехилый шанс попасть назад, домой, в своё настоящее тело. И вместо этого ты предпочтёшь застрять тут, серьёзно? Голодать, бегать от монстров, спать вполглаза, бояться любого шороха, сходить с ума от неопределённости?
- А вдруг мне нет никакого смысла возвращаться, как ты говоришь, "домой"? – быстро стрельнув глазами в её сторону, проговорила девушка. – Может быть, я там инвалид без рук, без ног и с половиной головы? Или у меня ну очень плохая судьба? А вдруг я неудавшаяся самоубийца? Нет, правда. Разве я могу быть уверена, что там у меня всё будет хорошо?
- Мы ни в чём не можем быть абсолютно уверены, но… – начала было Лускус.
- Вот об этом я и говорю, – перебила её Пикта и проводница замолчала.
- А мне другое интересно, – встрял в их разговор Инауро. – Почему ты всё время повторяешь, что Башня – это выход, хотя, по сути, никому не известно, что внутри неё на самом деле? Оттуда ведь ещё никто назад не возвращался, а сами вы в неё не попадаете. Вдруг там вообще ничего нет? Пустота или наоборот ад какой-нибудь. Это вопрос веры? Типа как люди всю жизнь спорят о том, что будет с их душой и личностью после смерти тела?
Лускус потупилась, кивнула и остановилась на развилке.
- Да вы оба те ещё провокаторы, оказывается. Ну хорошо. Давайте немного передохнём и я расскажу вам кое-что о Башне. Только не перебивайте меня, ок?
Путники согласились, проводница скинула с плеч рюкзак, раздала каждому по протеиновому батончику и села, прислонившись спиной к округлой стене.
- Ну смотрите, – она вытянула ноги и зашуршала целлофановым пакетом с остатками печенья. – Насчёт Зеркальной Башни на территории междумирья существует огромное количество самых странных слухов, домыслов и легенд. Однако все они сходятся в одном – это ни что иное как выход отсюда.
Она сделала два больших глотка воды и некоторое время задумчиво пережёвывала сахарное крошево, затем поглядела на свою раскрытую ладонь.
- Куда ведёт этот выход, другой вопрос. Боюсь, об этом не сможет поведать даже всезнающий перерожденец, который на протяжение пары тысяч циклов считался хранителем того самого выхода. Когда-то очень давно я задала ему похожие вопросы. И знаете, что он мне сказал? "Других вариантов всё равно нет". Хотя да, ладно, варианты есть, но, как по мне, они уж больно гадкие. По сути, у вас здесь и сейчас есть три пути – Башня, сумерки и контракт с Зоной. Да, вы можете попытаться продлить себе жизнь переродившись, но тогда у вас останется лишь два пути – сумерки и…
Она внезапно наморщилась и замерла, глядя в пол, затем почти весело встряхнула головой.
- Нет, пофиг. Этот мир под завязку наполнен враньём, не хочу его множить. Но и всей правды вам рассказать не могу. Отчасти из-за того, что сама в ней не до конца уверена, а отчасти потому, что за сказанное мне по башке надают. Поймите одно, смерть в междумирье ужасна именно тем, что она не окончательная. А жизнь невыносимая. Думаете, перерожденцам здесь очень сладко живётся? Хрена с два. Мы все тут говнюки, действующие исключительно из шкурного интереса. Сильные и хитрые говнюки. Но мы никогда не хотели такими быть, нас к этому принудили. Нас научили убивать, подавлять собственные эмоции, пудрить вам мозги сладкими сказочками, в которые давно никто не верит, запугивать и врать. Врать буквально нон-стоп. Не представляете как от этого тошно. Да, блин, тошно! – Лускус повысила голос, будто бы обращаясь к кому-то незримому. – Наши мозги ежедневно бомбардируют нескончаемыми правилами, законами, нормативами и требованиями. Иногда это даже физически больно. В итоге мы покоряемся и начинаем стараться сделать всё таким образом, чтобы к нам было как можно меньше претензий.
На доли секунды лицо проводницы исказилось страдальческой гримасой, она осеклась и некоторое время тёрла пульсирующую венку на левом виске. Затем снова заговорила, но каким-то непривычным тусклым размазанным голосом.
- Скажу вам больше, многим проводникам вообще откровенно наплевать, вышли ли их подопечные за Предел, проснулись или умерли в пути. Мы просто выполняем свою работу, чтобы нас не слишком сильно наказывали. Порой мы специально не запоминаем ваших имён, чтобы было проще вас забыть. Мы обезличиваем вас, чтобы потом не страдать из-за ваших смертей. Мы как мясники на скотобойне, надеющиеся что вон тот телёнок в процессе убоя не слишком долго мучался. Понимаете, нет? И ещё нам за вас платят. Проводникам за жизни, смотрителям за смерти. И вот мы рвём друг другу глотки и по-всякому изощряемся в надежде заработать на вас как можно больше сраных баллов, ведь собрав их в нужном количестве, мы сможем купить себе право на выход отсюда. Такой вот маленький иллюзорный шанс на свободу. Я за всю свою довольно-таки долгую, к слову, жизнь собрала лишь третью часть той цены, которую должна заплатить, хотя, чёрт побери, я стараюсь как никто. Потому что очень хочу хоть одним глазком взглянуть на этот долбанный выход. А вам достаточно просто дойти до Башни.
Она сжала-разжала свои побелевшие кулаки и ещё немного отпила из бутылки. Путники потрясённо молчали, боясь даже пошевельнуться.
- И ещё кое-что насчёт сумерек. Когда-то очень давно я умела понимать слова растворённых в сумерках. И, знаете, там столько обиды и непонимания… Всех этих людей бросили, предали, подвели. А потом попросту забыли. Короче, я такого больше не хочу. Я вижу из этой ситуации лишь один выход, и я сейчас не вру. Люди веками идут к Зеркальной Башне, чтобы получить надежду и, возможно, свободу. Миллионы людей, миллиарды. Потому давайте представим, что так оно и обстоит на самом деле. Иначе какой в этом смысл вообще?
- Прости, – тихо проговорил Инауро.
Лускус коротко глянула на него исподлобья и сразу же отвела глаза.
- Это вы меня простите, сорвалась, – сказала она. – Мне не следовало этого рассказывать, лишняя информация. Она всё равно вам ничего не даст, а у меня теперь разболелась голова.
Все трое минут десять молча смотрели в стену напротив, уныло поедая каждый свою порцию провианта и думая о своём, затем проводница поднялась, стряхивая с одежды крошки и светлую древесную пыль.
- Пойдёмте, – решительно сказала она. – Здесь становится слишком тоскливо, так нельзя.

- Четвёртый? Пятый? – спросил один из блорпов, неподвижно сидя в нише.
- Девятнадцатый, – отозвался с пола другой и крутанул большой головой, уставившись на узкие ступни своего соседа.
- А разница? – еле слышно прошелестел третий.
Они некоторое время молчали, втягивая приоткрытыми ртами сырой прогорклый воздух.
- Слишком большая нагрузка на психику, – произнёс тот, что затеял разговор.
Это была непривычно длинная и сложная фраза, потому все в коридоре дружно поглядели на говорящего.
- Будто ей мало, – добавил он и моргнул одним выпуклым чёрным глазом.
- Отстань, – его сосед поднялся и с недовольным видом отошёл подальше.
Болтун с присвистом вздохнул. Его тонкие рёбра, просвечивающие сквозь пергаментную кожу, растопырились и опали. Он повернул голову, уперевшись взглядом в шершавую поверхность ниши. Под вынутым из стены листом фанеры виднелась неровная поверхность из хрупкого ноздреватого камня со следами моллюсков и торчащие наружу обкусанные корешки. Блорп потянулся, прихватил один из них ртом и начал неторопливо жевать.
- Девочка обижена, – напомнил кто-то из присутствующих, на секунду задумался и стал усиленно намывать лицо короткой верхней лапой.
- Мотылёк загрустил, – добавила свернувшаяся в самом конце коридора всеобщая мать, перемещая сонных детёнышей поближе к своим соскам.
В коридоре синхронно закивали. Многие из них ещё помнили ту любознательную девочку-рептилию с разноцветными глазами, которая называла их "подземельные котики" и умела общаться без помощи слов. Им тогда было очень интересно вместе – она задавала необычные вопросы и с лёту подмечала малейшие логические нестыковки, а блорпы в свою очередь тренировали её абстрактное мышление при помощи разнообразных умственных упражнений и делились своими знаниями о природе вещей. Однако после первой же встречи, а конкретнее после трёх витков Лабиринта и последующего прощания с человеком-мотыльком девочка сильно изменилась, обвинила блорпов во всех своих несчастьях, наотрез отказалась выслушать их объяснения, ожесточилась, и потому они, не сговариваясь, решили избегать её также как и всех прочих странников.
По полу в очередной раз пошла ритмичная вибрация, словно бы от приближающихся тяжёлых шагов.
Детёныши, слепо тычась в узкий коричневый живот, зачавкали. Мать отпихнула самых активных ногами, подтянула слабых младших и принялась дотошно их вылизывать. Её язык был чёрным, гладким, с аккуратным округлым кончиком. Слева на четвереньках тихо подкралась беременная самочка, улеглась рядом. Её немного знобило. Мать подумала, затем лизнула самочку тоже.
Юный блорп неподалеку начал вяло играть с осколком цветного стекла, отвалившегося от недавно возникшей в конце отсека музыкальной аномалии.
- Лети, – шепнул он, поддевая стекляшку пальцами левой нижней руки.
Осколок откатился в сторону и замер. Юнцу сразу стало скучно, он зевнул и лёг на бок, глядя одним широко открытым чёрным глазом на попискивающих возле налитых сосков матери детёнышей.
- Уксус! – внезапно громко проговорила та, приподнимаясь.
Один из стариков отрицательно покачал головой.
- Мускус, – уже тише предположила мать и моргнула.
- Похоже, – с сомнением отозвался старик.
Юнец пошевелил пальцами, перевернулся на спину, схватил одного из детёнышей и начал его игриво покусывать. Детёныш был тёплый, пузатый, приятно пах и заливисто смеялся. Мать недовольно на них цыкнула.
Из соседнего коридора пришли другие. С опаской глянули на новую красочную аномалию, вот уже который час подряд распространяющую вокруг себя однообразные акустические волны, с почтением обнюхали всеобщую мать, кивнули старикам и пошли дальше. В этом отсеке редко кто-то надолго задерживался, особенно из числа молодёжи.
- Пойду, – тоже подорвался юнец, теряя всякий интерес к детёнышу.
Присутствующие молча проводили его взглядом и поочередно широко зевнули. Юные особи этого вида по достижении пубертатного возраста стабильно предпочитали держаться рядом с теми, кто соответствовал уровню их энергии и скорости мышления. У них были собственные заботы, тревоги и устремления, а потому их спонтанное интуитивное решение покинуть родительское гнездо блорпы понимали и уважали не менее, чем жизненный опыт старшего поколения.
Старик-лектор, взаимодействовавший до этого с матерью, почувствовал общее настроение, кивнул и возобновил свою прерванную чужой болтовней телепатическую лекцию о неминуемом личностном кризисе разумных существ по достижении определённого возраста, их всеобъемлющем ощущении изолированности и тяги к поиску своего персонального жизненного пути. Все вокруг задумчиво поникли, прислушиваясь.
"…В ходе экзистенциального размышления индивиду приходится сталкиваться с противостоянием, порождаемым ощущением значительности собственного бытия и одновременным пониманием его бесполезности, – рассуждал лектор, перемежая свои мысли чёрно-белыми минималистичными иллюстрациями. – Неумение отыскать решение для сложившейся ситуации неуклонно трансформируется в экзистенциальное уныние, которому присуща потеря заинтересованности собственным будущим, что чревато…"
Он сделал паузу, некоторое время с наслаждением чесался, затем встряхнулся всем телом и вновь застыл, уставившись в стену напротив.
"…Если говорить конкретно, эскалация кризиса нередко провоцирует желание завершить своё якобы бессмысленное бытие. Поскольку, кажется, будто оно не способно принести пользы. Когда индивид сталкивается с подобным противоречием, ему неимоверно трудно разрешить гнетущую его проблемную ситуацию самостоятельно…"
- А мальки играют, – сказала вслух мать, глядя на своих копошащихся в древесной пыли отпрысков. – Детская непосредственность?
"Юные индивиды до поры не замечают границ, установленных с заботой о них и любовью к ним, – снисходительно ответил лектор. – Опыт их жизни – это опыт почти безграничной свободы в сообществе. Потому и личностного кризиса для них ещё не существует в принципе. Они вольны проявлять себя в чём угодно вообще и иррациональные реакции им простительны. Весь мир замкнут на их личности, восприятие свежо, жизненный опыт минимален, а следовательно будущее им представляется бесконечным и полным возможностей. Однако, – он заторможенно приподнял верхнюю лапу, растопырив короткие кривые пальцы, – по мере их взросления их восприятие меняется, интересы становятся более избирательными, внимание устойчивым, логическая память произвольной, и установленные ранее границы всё в корне меняют. Поначалу они даже начинают ассоциироваться у юных индивидов с угрозой их безопасности, с неприятием и агрессией, направленными непосредственно в их адрес. Впрочем, со временем они должны понять, что подобные ограничения не являются враждебными в принципе и по отношению к ним, в частности. Ограничения попросту неминуемы при жизни в социуме, хотя и воспринимаются индивидом негативно и в итоге зачастую приводят к вышеупомянутому личностному кризису".
Он моргнул и вернулся к своей первоначальной мысли.
"Преодоление экзистенциального кризиса возможно, когда индивид осознаёт, что может управлять своей жизнью. Он уже не хочет делать то, что предписано и решено заранее. Он обретает свободу, к которой стремился и за которую готов принять ответственность. Ставя перед собой задачи, опираясь на интуицию и логику, он оценивает результаты и уже самостоятельно организует подходящие персонально ему ограничения. Такой конструктивный подход означает взросление и созревание личности".
- Суть, – весомо проговорил другой старик с глубоким крестообразным шрамом на лбу и прикрыл глаза.
"Замкнутый круг, – отозвался лектор и вздохнул. – Индивид выходит из детского состояния, чтобы в него же и вернуться, но с вдумчивостью, присущей взрослой особи, приобретёнными навыками и глубоким пониманием сути происходящего. Тем не менее, самая частая ошибка – пытаться применять свои познания на практике, не проверив их перед тем на объективность, и, главное, искать ответы на все вопросы жизни сразу. Это не значит, что не нужно их искать вовсе, но на некоторые вопросы ответов никогда не будет найдено. Куда более продуктивно будет разбить глобальные вопросы на более мелкие и затем работать над тем, чтобы быть удовлетворённым получением ответов на эти более мелкие вопросы. Ведь именно они в итоге и составляют…"
Самый дряхлый блорп, дремавший всё это время в центре коридора, шевельнулся, тихонько звякнул подвешенным на костлявой груди колокольчиком, объявляя о начале сеанса связи, и лектор с недовольным видом замолчал.
Вот уже которое тысячелетие подряд ежедневно трижды в сутки строго по расписанию старики слушали известия снаружи, по мере надобности пересылая полученные данные своим контактёрам. В целом, это было скорее данью древней традиции, нежели реальной необходимостью, и потому старшие зачастую разбирались с новостной лентой самостоятельно, никого из младших не тревожа. Однако в последние дни "некрофон", как называли голоса ушедших в сумерки сами блорпы, нёс необычайно противоречивую и в то же время тревожную информацию и потому все сегодняшние сеансы связи были внеплановыми, но при этом обязательными и всеобщими. Впервые за всю историю к потоку подключили даже юнцов с детёнышами.
Застигнутые врасплох блорпы завертелись, занимая удобные позы, и на территории первого витка Лабиринтов разом воцарилось сосредоточенное молчание.
Сквозь фоновое шуршание некрофона поплыли пузыри информации, взрывающиеся разрозненными данными – о Творителе и Разрушителе, о жёлтом цветке, о планах огненного летуна, о засланцах небожителей. Важные сообщения хаотично чередовались с шепотками и испуганными вскриками потерянных душ – сегодня их никто не фильтровал. Поток данных то и дело накрывало помехами и несколько информационных пузырей в итоге затерялись в шуме.
То и дело затухающая связь некрофона скупо отсыпала сведений о деятельности рассеянных по территории междумирья древних и перешла на короткую волну, сообщив, что иглоногая смотрительница с неясной целью покинула свой пост сразу же после того, как запустила в Лабиринты ключевых странников, а те заплутали на первом же витке. Они уже давно должны были миновать ветвящуюся нору, однако по непонятной причине до сих пор блуждали по пустым отсекам, то приближаясь к перевалочному пункту, то вновь удаляясь от него, будто им что-то мешало. А ещё они вели абсолютно бессмысленные с точки зрения блорпов разговоры. Хвостатая девочка по сотому разу пересказывала человекам то, что и так уже давно всем известно, и каждый из них избегал говорить о том, что его действительно волнует.
"Такова суть человеков, – меланхолично заметила всеобщая мать, когда внеочередной сеанс связи завершился. – Они склонны бродить в лабиринтах собственного разума, напрочь игнорируя открытые двери".
Присутствующие синхронно закачали головами, соглашаясь с её утверждением.
- Требуется помощь, – проговорил вслух старик со шрамом, разминая затёкшие ступни.
Он вечно носился с темой помощи человекам, хотя из соплеменников его едва ли кто в этом поддерживал. В конце концов, как справедливо полагали блорпы, никакая помощь не может быть навязанной, иначе она превращается в насилие, а помощник – в насильника, идейного фрика и отщепенца.
- Такое себе, – с сомнением отозвался другой старик.
- Надо подумать, – сказал третий.
Лектор аккуратно обошёл вниманием замечания собратьев и вбросил в общее инфополе простенькую схему, озаглавленную "Три ведущих способа работы с устранением последствий кризиса", но раскрыть её содержание и суть своего предложения уже не успел, поскольку в коридор на всех шести ногах вбежал молодой самец из дальнего отсека.
Гонец явно запыхался – рот его был приоткрыт, кончик языка подрагивал, рёбра складывались и раскрывались как зонт, полупрозрачный живот ходил ходуном.
- Идут, – заявил он и, мысленно показав троих странников, помчался дальше.
- Скрыться? – с некоторой задержкой спросила мать, уставившись выпуклыми глазами на неподвижно восседающих вдоль противоположной стены стариков.
Лектор ощутимо скис, поняв, что его выступление на сегодня, очевидно, окончено, а остальные зашевелились, нехотя дискутируя о затянувшемся процессе избегания неминуемой встречи с хвостатой девочкой. Их вид предпочитал держаться в стороне от чужих проблем во избежание негативных последствий, отстранённо изучая мотивы поступков отдельных личностей и изредка развлечения ради прогнозируя дальнейшее развитие событий. Однако ситуация стремительно ухудшалась и, по идее, следовало что-то предпринять, ведь теперь речь шла не только о чужих ошибках, но также и о выживании целого мира. А возможно, даже не одного.
"Сильная эмоциональная напряженность в обществе, – попытался вновь привлечь внимание аудитории лектор, – может стать шансом для личностного роста индивидов и раскрытия новых потенциалов…"
Присутствующие его реплику проигнорировали, и он обиженно съёжился, сменив цвет кожи на тёмно-коричневый.
- Медузы, – с заговорщическим видом прошелестел в углу старик с крестообразным шрамом и последовательно сложил тонкими пальцами знаки "перенос" и "выход".
Он уже не впервые за последние пять суток предлагал этот вариант, но его каждый раз отметали как неактуальный, ведь блорпы никогда не покидали территории Лабиринтов, а значит девочка с хвостом должна была прийти к ним сама и непосредственно попросить совета. Однако делать этого она точно не планировала, следовательно в помощи как-таковой не нуждалась. Да и к тому же до музея с Медузьим деревом был неблизкий и весьма непростой путь, а значит лучшим решением это считаться никак не могло.
Старшие закрутили головами, глядя друг на друга.
- Они не готовы, – проговорил кто-то из них.
- Мы не готовы, – упрямо насупился старик со шрамом.
Ещё один просто открыл рот и громко зашипел.
Они всё более энергично жонглировали мыслеобразами – первые уверяли, что гибель золотого человека неминуема, а значит смысла лезть к нему нет вовсе, другие настаивали, что его гибель нужно ускорить и тем самым в очередной раз отсрочить эпоху разрушения, третьи в целом поддерживали идею с музеем, но сами контактировать с человеками не хотели. Один даже умудрился устроить короткую потасовку, молотя оппонента по запрокинутому лицу короткими верхними лапами. На него неодобрительно зацыкали и он, сердито фыркая, отошёл.
- Лускус! – внезапно вспомнила правильный вариант позывного хвостатой девочки всеобщая мать, но старшие большинством голосов уже решили, что следует ещё немного подумать или, как минимум, дождаться более удобного момента для контакта, а пока уйти глубже, чтобы не попасться на глаза странникам.
Нестройная колонна блорпов молча заковыляла в сторону тщательно замаскированного вынутыми досками лаза в самом углу коридора позади музыкальной аномалии. Старик со шрамом осуждающе причмокнул и выкинул в общее инфополе карикатуру с испуганным мышонком в клетке. Мать посмотрела на него, вздохнула, сгребла детёнышей в пищащий распадающийся букет и потащила к лазу. Следом за ней потянулись и все остальные.

- Будто паучий домик с влипшими карамельками, – заметила Лускус, жестом останавливая спутников. – Красивое.
Первая попавшаяся им на пути аномалия Лабиринтов напоминала своеобразную беседку, вмонтированную в ветхую стену тоннеля, и состояла из нескольких соединённых друг с другом пустотелых шаров белого цвета с ассиметричными вставками из цветного стекла. Изнутри конструкции шёл приглушённый свет, вокруг валялись разноцветные осколки. После долгого безрезультатного блуждания по одинаковым отсыревшим коридорам и унылых бесед этот арт-объект буквально поражал воображение.
- Ловушка? – сразу понял Инауро.
Проводница кивнула.
- Вот смотри и запоминай, – она легонько пихнула локтём в бок Пикте. – Это кака. Туда ходить не надо.
- А что внутри? – спросила та.
- Понятия не имею. Судя по внешнему виду, залипалка. В них как раз обычно очень много стекла.
Лускус перекинула рюкзак на живот и привычным движением подтянула лямки.
- Залипалки не смертельны, но выйти из них непросто, тем более без посторонней помощи. Застрянешь там на дни, недели, месяцы, и сама не заметишь, как помрёшь от голода. Так что мы аккуратно обойдем её сбоку и даже смотреть туда не будем. Я пойду первой, буду вас страховать. Рыжий, возьми девчонку за руку. Пожалуйста. В твоей силе воли я почти уверена, а вот её может и затащить.
- Никуда меня не затащит, – обиженно отозвалась путница. – Если там опасно, с чего бы мне туда соваться?
- Не куксись, детка, – улыбнулась ей Лускус и, прижавшись спиной к стене, неторопливо, приставными шагами двинулась вперёд. – Просто ты новичок и у тебя ещё нет иммунитета к здешним красотам.
Да, ловушка и правда выглядела изумительно. Формы её казались идеально сбалансированными, белые перемычки походили на изящное кружево, а толстые рифлёные стёкла эффектно бликовали на свету и отбрасывали на окружающие поверхности узорные разноцветные тени.
- А кто эту штуку здесь построил? – поинтересовалась Пикта, мелкими шажками передвигаясь позади Инауро.
- Скорей уж не кто-то, а что-то, – сказал тот. – Точнее чей-то безумный, но артистичный разум. Лучше не смотри на неё, а то захочется попасть внутрь. Мы с Лу видели стеклянные парники на выходе из Белого Города, и они казались мне такими уютными и безопасными, что я еле устоял.
- Парники не самая мерзкая залипалка, – хихикнула идущая впереди Лускус. – Там просто огурцы, помидоры, всякая рассада и прочее плодовоовощное. А ещё внутри тепло и пахнет навозом. Я заходила туда как-то очень давно. Ну, скажем так, из любопытства. И отключилась дня на три. А потом вдруг очнулась в переднике с лейкой в руках, голодная, уставшая в щи и не понимающая, какого чёрта я поливаю и без того насквозь мокрый куст…
Она обернулась и, мгновенно посерьёзнев, кивнула в сторону аномалии.
- Эта штуковина более утончённая что ли. Странная, разноцветная. Выделяющаяся. А значит скорей всего и более ядовитая. Постарайтесь не фокусироваться на ней, когда мы поравняемся, думайте о чём-нибудь другом. Но совет на будущее – почаще обращайте внимание на такие вот привлекательные объекты на своём пути. И валите от них подальше на всякий случай. Очень помогает выживать.
Проводница замолчала, внимательно осматривая пространство вокруг ловушки на предмет наличия скрытых лазов и параллельно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Переливающаяся всеми цветами радуги стеклянная гадость определённо представляла собой серьёзную опасность. От неё шла едва уловимая вибрация, ритмично подбрасывающая вверх частицы пыли, а вокруг клубилось недоступное человеческому глазу блёкло-лиловое марево.
"Что же там внутри? Музыкальная комната для медитаций? – попыталась представить проводница, ощущая, как покалывает кончики пальцев и сладко сводит внизу живота. – Беседка со всяческими приспособами для плотских утех? Мини-бар и столики для игры в бутылочку? И почему она появилась именно тут? Здесь ведь ничего нет…"
- Я её чувствую, – призналась Пикта и, не отрывая взгляда от своих пыльных кед, крепко ухватилась второй рукой за болтающиеся завязки рюкзака идущего впереди Инауро. – Похоже на приятную щекотку в животе. Будто тебе устроили сюрприз и никак его не покажут. А узнать, что же там такое, ну очень хочется … А ещё я почему-то слышу музыку в голове.
Лускус понимающе кивнула и ускорила шаг. Было время, когда она полагала, будто этот мир в разы сложнее, чем кажется, и ловушки в нём – не просто досадные, бредовые, утомительные, а подчас и смертельные помехи на пути, но также что-то вроде воплощённых сновидений Зоны, её случайных бессознательных творений. И что внутри них или совсем рядом с ними скрывается особая тайна, дающая ключ к пониманию происходящего, а может даже истинной природы междумирья. Эту идею ей подал один из самых влиятельных древних, тот, кого многие знали как Процеруса, привратника Зеркальной Башни. Этот старый-престарый смотритель отличался скверным нравом, дурным чувством юмора и не самыми адекватными рассуждениями, что, впрочем, совсем не мешало ему быть по-детски любознательным и при этом весьма дотошным в своих изысканиях.
"Все здешние аномалии – это брешь, – уверенно утверждал древний. – Уязвимость. Зловещий секретик и вместе с тем неприкрытая нагота, которую любое разумное создание предпочло бы тщательно скрывать от посторонних. Ведь умея читать зашифрованные символы, можно понять вообще всё. Наша незабвенная Зона что капризное дитя, кое, не осознавая своих истинных чувств, перманентно пребывает в напряжении и внутреннем конфликте. Жёсткий расчёт с одной стороны и сладкие иллюзии с другой. Строжайший контроль с бескомпромиссным сводом правил и тут же неудержимое стремление к хаосу. Систематизация и разрушение. Что-то в этом есть такое… кхм, невротическое. К слову, обрати своё внимание, что в этом прослеживается некоторое сходство с твоей психической конституцией, моя маленькая подружка ящерка. Может статься, углублённое исследование этого аспекта поможет тебе не только разобраться в сути вещей, но и также познать наконец саму себя?"
Лускус на ходу попыталась подсчитать, во скольких ловушках она, наслушавшись его увлекательных бредней, за всю свою жизнь побывала, и иронично скривилась.
"Нет в них нифига, интриган ты старый. Один лишь вред", – подумала она и потеряла всяческий интерес к проплывающему мимо строению.
- Иногда мне кажется, что наша жизнь – это одна сплошная дурацкая ловушка, – негромко проговорила она. – Хотя нет, по сути, так оно и есть. Мы нафантазировали о нашей жизни чёрте-что, а на деле-то шиш. Мы жёстко ограничены материальным и познаваемым, и даже наше собственное мышление действует лишь в соответствии с определёнными внутренними алгоритмами. Человеческий разум вовсе не так свободен, как нам хотелось бы думать.
Она ненадолго замолчала, подбирая подходящие слова.
- Люди вечные заложники своей памяти и желаний. Мы замкнуты внутри себя словно в клетке и даже термин "свобода" воспринимаем как нечто примитивное вроде возможности испытать запретное удовольствие, рискнуть жизнью, ляпнуть кому-нибудь гадость или съесть что-то вредное. В общем, чушь собачья и бытовые дрязги. А в это время настоящие мы только врём сами себе и зарываемся всё глубже в иллюзии.
- А как же чувства? – спросила издалека Пикта, как-то очень по-своему истолковав сказанное Лускус. – Они ведь честны, а значит в них мы свободны.
- Какие ещё чувства? – не поняла проводница.
- Ну, к примеру, любовь…
- Вообще не вдуплила при чём здесь любовь, но ты сейчас что, серьёзно? – хохотнула Лускус, оглядываясь на плетущуюся позади подопечную. – Ок, давай это обсудим. Расскажи-ка мне, что для тебя означает слово "любовь"?
- Ну, это глубокая привязанность к другому человеку, желание быть с ним рядом. В смысле общения, – щёки девушки слегка порозовели, – и в телесном смысле тоже. А ещё есть забота, преданность, взаимопонимание. Кто ты без всего этого? Думаю, жалкий одинокий эгоист, которому на всех наплевать. Разве же это свобода?
- Вау, вот так логика. Хорошо. А чем "любовь" отличается от "дружбы" или там, например, от "долга"?
- Ты сейчас просто придираешься к словам, – заметил Инауро.
- Нет, – развеселившаяся проводница замотала головой. – Пытаюсь понять, что такое, по-вашему, чувства к кому-то, чем они различаются и почему вы считаете их такими ценными и безграничными. Вот ты реально веришь, будто любовь даёт свободу? Или дружба даёт? А я, блин, не согласна. Они лишь привязывают, да и то не навсегда. Даже обычная симпатия, и та стреноживает. Потому что мы начинаем подстраиваться под объект своей симпатии, учитываем его желания, переживаем за него, выдумываем как улучшить его жизнь. И напомню, я изначально вообще не про какие-то там чувства говорила, а о том, что всё в этой жизни имеет свой предел. Разум, фантазия, эмоции, привязанности. И в этом главный обман. Нас поймали в ловушку, где мы просто перемещаемся из одной внутренней комнатки в другую и фасуем тонну барахла, которую считаем своим драгоценным личным опытом.
- А может тогда не стоит бегать всю жизнь по собственным внутренним комнаткам, фасуя опыт, а лучше начать раздавать его? – чуть подумав, ответил Инауро. – Тогда твои мысли как бы вырвутся наружу, изменяясь и дополняясь новыми деталями, а чувства передадутся другим и изменят их тоже. А возможно даже улучшат. Такой вот круговорот идей в природе.
Лускус фыркнула.
- Ага, именно так рассуждают люди рожая детей или посвящая всю свою жизнь обучению других.
- И что, разве это плохо или неправильно? – удивилась Пикта.
- Нет, я такого не говорила. Каждый находит свою правду и собственную цель в жизни. Или даже смысл, если хотите. Но это всё равно ловушка, в которой есть лишь наполненное красивыми словами и яркими переживаниями замкнутое пространство. Клетка.
- Не понимаю, к чему ты ведёшь, – хмуро сказал Инауро.
Аномальное строение давно осталось позади, но они этого даже не заметили.
- Да, вероятно, мы с вами изначально говорим о разном. Но раз уж ты спросил… я лично веду к тому, что незачем пытаться обязательно прицепиться к кому-то, к вещам, к месту, воспоминаниям или планам на будущее. Это всё пустое, шелуха. Приятная или болезненная, не суть, – проводница пожала плечами. – Ок, предположим, она создаёт ту самую иллюзию насыщенной жизни, к которой мы все стремимся. Но действительно ли мы так нуждаемся в этом или нам это только кажется? Не проще ли жить и умирать, если у тебя нет ничего, что страшно потерять?
- А ты веришь вообще в душу? – робко подала голос Пикта. – Думаю, уж ты-то как раз должна в неё верить. Ведь что у нас здесь есть кроме души, если даже наши тела ненастоящие?
- Хочешь сказать, что душа это и есть тот самый подлый крючок, которым мы за всё подряд цепляемся? – ехидно полюбопытствовала Лускус.
- Нет, не в том смысле, – оскорбилась девушка и, поджав губы, замотала головой. – Или в том самом, я не знаю. Ты специально меня путаешь, так нечестно.
- Соррян, не хотела тебя расстроить, детка, – посерьёзнела проводница. – Просто я видела существ, которые в соответствии с твоей теорией потеряли и душу тоже. Человеческую так точно. И, знаешь, мне кажется, им без неё не так уж плохо живётся, ведь они уже не понимают, что чего-то лишились. И вот да, они в какой-то степени чувствуют себя свободными. А может таковыми и являются.
Проводница почти минуту молчала, безразлично глядя себе под ноги, затем вздохнула.
- Впрочем, это так, мои глупые, ни к чему не обязывающие вас размышления, – проговорила она. – Возможно, я неправа, а то и вовсе брежу. Не воспринимайте мои слова слишком всерьёз. Я пока сама толком не поняла, зачем об этом думаю.
Инауро невольно поднял на неё глаза, но лицо Лускус ничего не выражало.
- Просто мне кажется, что в жизни нет ничего важнее, чем понять самого себя, – совсем уже тихо добавила она. – Всего целиком, до конца, до донышка, без утайки. Все свои истинные устремления, порывы и желания. Понять, принять… и откинуть их подальше. И возможно, если ты сумеешь это сделать, то заодно поймёшь, примешь и отпустишь всё вокруг. И тогда никто и никогда уже не сможет тебя поймать на крючок и сожрать. Как маленькую глупую рыбку.