Мальчик мой

А завтра, если она, конечно, доживёт до завтра, ей уже исполнится… Ну, да бог с ним! Ведь у женщин не принято говорить о своём возрасте. Сколько бы ни исполнилось, она ещё целый день будет младше его. А потом они станут ровесниками. А потом… 
Когда-то этот момент часто становился темой их разговоров.
– Это сейчас тебе кажется, что я старый, – говорил он тогда. –  А на самом деле – всё относительно. Вот подожди, когда меня не станет, а ты будешь жить ещё долго-долго, то ты сначала догонишь меня по количеству прожитых лет, а потом и перегонишь. И вот тогда, вспомнив меня сегодняшнего, неожиданно для себя воскликнешь: «Каким ты, оказывается, был молодым тогда, мальчик мой!».
Мальчик! В то время ей казалось невообразимым, что она когда-нибудь на полном серьёзе сможет обратиться к нему так фамильярно: «мальчик».  Но с годами она всё больше привыкала к этому слову, всё менее нелепым по отношению к нему оно становилось. А сегодня, когда до заветного момента осталось всего несколько кругов минутной стрелки на циферблате их старых часов, она была уже почти готова произнести эту фразу…

Когда они впервые встретились, ей было чуть за двадцать, а он разменял четвёртый десяток. Почти десять лет разницы в возрасте! С её девчоночьей точки зрения он уже был глубоким стариком, не достойным даже толики её  внимания. Да и он, поначалу, её, казалось, не замечал. Ну, бывало, улыбался при редких встречах, кивал, а один раз даже мимоходом спросил о её здоровье. Иначе говоря, она ему, как личность, была безразлична, а он ей – тем более. Но потом их отделы объединили, и они, поневоле, стали встречаться, практически, каждый день. Чаще всего, на утренних планёрках.
Поначалу это ничего не изменило. Он по-прежнему оставался для неё «дядькой из седьмого кабинета», а она… Она даже сомневалась, что он запомнил её имя. Как была она для него одной из девочек из смежного отдела, так и осталась. Только отдел теперь был не смежный, а общий.
Хотя, кое-какие перемены всё же произошли.
Во-первых, седьмой кабинет всегда славился в их НИИ совместным проведением праздников. В те годы это было модно. А поскольку празднования эти происходили, хоть и после работы, но на рабочем месте, их бывший отдел как-то незаметно к этим празднованиям присоединился. Кроме того, он  каждую неделю читал для своих коллег увлекательные лекции на самые различные темы – не по обязанности читал, а потому, что знал массу потрясающих вещей, и ему было интересно о них рассказывать. И послушать его лекции приходили даже сотрудники из других отделов: где ещё можно было узнать столько совершенно уникальных фактов? Она прежде подобные мероприятия игнорировала, но теперь, когда они стали одним отделом…
Словом, в её лице он вскоре обрёл самую преданную слушательницу. А потом она вдруг заметила, что он не только умён, но и красив. Заметила, как он высок, какая у него замечательная фигура, какие красивые глаза, тонко очерченный рот… Короче говоря, она в него влюбилась. Влюбилась без памяти. А он по-прежнему не обращал на неё внимания.

Она усмехнулась. Если подробно рассказать, сколько тогда ночами было пролито девичьих слёз, сколько раз она мысленно пела ему дифирамбы и сколько раз проклинала за то, что он не видит очевидного, получился бы отдельный дамский роман! Но она не будет об этом рассказывать. Некому и незачем. Все слёзы давно выплаканы и забыты. А в дальнейшем, уже после того, как они стали единым целым, он поводов для слёз не давал. Ни одного раза за все почти полвека их совместной жизни.

Теперь ей вообще казалось, что их жизнь состояла из одних только замечательных вещей. Умом она понимала, что были за эти годы и разногласия, и ссоры, и обиды, но память упорно не желала их сохранять. А вот все замечательные мелочи она помнила. Будь то роскошные тропические цветы, которые он обязательно дарил ей в дни её рождения в суровые зимние морозы, или свежая клубника в январе, если у неё вдруг возникала такая прихоть. Это сейчас в любой месяц года в любом ларьке можно купить свежую клубнику. А тогда клубника зимой – это была сказка, подобная подснежникам из «Двенадцати месяцев».

Буквально за несколько лет, пролетевших с начала их совместной жизни, он вырос в крупного учёного. Защитил докторскую диссертацию, возглавил институт, в котором они работали. Вместе они объездили полмира, побывали в столицах почти всех государств и массе других мест. Плавали во всех морях и океанах, видели самые экзотические уголки земного шара.

А потом его не стало. Не стало как-то вдруг. Казалось, ещё вчера он подтрунивал над её неудачно сформулированной фразой, а утром просто не проснулся. И с тех пор время для неё остановилось. Она ушла из института, благо возраст уже позволял, и стала жить как все. То есть, раньше она Жила, а теперь просто жила. Потому что без него жизнь перестала быть праздником. Праздником, «который всегда с тобой».
Она грустно улыбнулась. Да простит её Эрнст, который Хемингуэй! Эта фраза не о Париже, это о нём.

Пока она вспоминала свою жизнь с ним, за окошком совсем стемнело. До завтра, до того завтра, которое уже много лет было для неё днём икс, оставалось меньше часа. Меньше часа до того момента, когда она сможет произнести эту сакраментальную фразу: «Каким ты, оказывается, был молодым, мальчик мой!».

Вот стрелки часов сомкнулись в верхней точке. Она набрала полную грудь воздуха, чтобы произнести слова громко и внятно, так, чтобы он услышал. Но потом вдруг подумала, что сейчас эта фраза прозвучит неэтично, словно она хвастается тем, что  жизнь дала ей и не дала ему.
И, пропустив все заготовленные слова, она произнесла только два из них:
– Мальчик мой!