Eccе homo се, человек!. поэт и философ

Министерство образования и молодежной политики Свердловской области
Государственное автономное профессиональное образовательное учреждение Свердловской области

«Уральский политехнический колледж – Межрегиональный центр компетенций»


В.М. ГОНГАЛО

«ECCЕ HOMO – СЕ, ЧЕЛОВЕК!».
ПОЭТ И ФИЛОСОФ
(опыт афористического изложения)
Екатеринбург – 2021 г.
УДК 1/14
ББК 87 Я 73
Г  65






Гонгало В.М.
Г 65   «Ecco Homo – Се, Человек!». Поэт и Философ (опыт афористического изложения). – Екатеринбург: «Уральский политехнический колледж – Межрегиональный центр компетенций», 2021.




В настоящем эссе проводятся многочисленные параллели и аналогии стихотворений Абу-ль-Аля аль-Маари, Омара Хайяма, И.В. Гёте, Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, Н.А. Некрасова, Н.П. Огарёва, С.А. Есенина, В.С. Высоцкого, Б. Ш. Окуджавы, Э. А. Асадова, Р.И. Рождественского, Н. А. Заболоцкого, Б. Л. Пастернака, Л.И. Ошанина, А.Д. Дементьева, Е.А. Евтушенко, Б. А. Чичибабина, Л.А. Рубальской, С.Ф. Снурницына, В.Н. Фролова, В. Шекспира с библейским текстом, подчеркивается единство общечеловеческих проблем, поднимаемых мыслителями разных эпох в своих творениях.
Особое внимание уделяется творчеству немецкого философа, филолога и психолога Фридриха Ницше; делается попытка показать, что в действительности в сочинениях Ницше-Заратустры нет ничего такого, что могло бы вызывать неприятие и тем более негодование и злобу – что, к сожалению, имеет место быть. Сочинения «самого одинокого мыслителя», для которого «и шум прибоя оказывался утешением», почему-то более чем полтора столетия вызывают неиссякаемые споры, наводят на собственные размышления и толкования, что по сути, и является вернейшим свидетельством того, что автору «книги для всех и ни для кого» «Так говорил Заратустра» удалось заглянуть «по ту сторону добра и зла» и затронуть сокровенные тайны человеческой души.







ББК 87 Я 73
Г  65

ISBN

© Гонгало В. М., 2021.
© УПК-МЦК 2021.

В.М. Гонгало
г. Екатеринбург

«ECCЕ HOMO – СЕ, ЧЕЛОВЕК!».
ПОЭТ И ФИЛОСОФ
(опыт афористического изложения)

Светлой памяти супруги
Татьяны Георгиевны Петровой-Гонгало

В настоящем эссе проводятся многочисленные параллели и аналогии стихотворений Абу-ль-Аля аль-Маари, Омара Хайяма, И.В. Гёте, Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, А.С. Грибоедова, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, Н.А. Некрасова, Н.П. Огарёва, С.А. Есенина, В.С. Высоцкого, Б. Ш. Окуджавы, Э. А. Асадова, Р.И. Рождественского, Н. А. Заболоцкого, Б. Л. Пастернака, Л.И. Ошанина, А.Д. Дементьева, Е.А. Евтушенко, Б. А. Чичибабина, Л.А. Рубальской, С.Ф. Снурницына, В.Н. Фролова, В. Шекспира с библейским текстом, подчеркивается единство общечеловеческих проблем, поднимаемых мыслителями разных эпох в своих творениях.
Особое внимание уделяется творчеству немецкого философа, филолога и психолога Фридриха Ницше; делается попытка показать, что в действительности в сочинениях Ницше-Заратустры нет ничего такого, что могло бы вызывать неприятие и тем более негодование и злобу – что, к сожалению, имеет место быть. Сочинения «самого одинокого мыслителя», для которого «и шум прибоя оказывался утешением», почему-то более чем полтора столетия вызывают неиссякаемые споры, наводят на собственные размышления и толкования, что по сути, и является вернейшим свидетельством того, что автору «книги для всех и ни для кого» «Так говорил Заратустра» удалось заглянуть «по ту сторону добра и зла» и затронуть сокровенные тайны человеческой души.


This essay draws parallels and analogies of the poems of Abu'l-Ala al-Maari, Omar Khayyam, I. V. Goethe, G. R. Derzhavin, A. S. Pushkin, A. S. Griboyedov, M. Yu. Lermontov, F. I. Tyutchev, N. A. Nekrasov, N. P. Ogarev, S. A. Yesenin, V. S. Vysotsky, B. Sh. Okudzhava, E. A. Asadova,R. I. Rozhdestvensky, N. A. Zabolotsky, B. L. Pasternak, L. I. Oshanin, A.D. Dementiev, E. A. Yevtushenko, B. A. Chichibabin, L. A. Rubalskaya, S. F. Snurnitsyn, V. N. Frolov, V. Shakespeare with the biblical text, emphasizes the unity of universal problems raised by thinkers different eras in their works.
Special attention is paid to the work of the German philosopher, philologist and psychologist Friedrich Nietzsche; an attempt is made to show that in reality there is nothing in the works of Nietzsche-Zarathustra that could cause rejection and even more indignation and anger – which, unfortunately, is the case. The writings of "the loneliest thinker", for whom "the sound of the surf was a consolation", for some reason, for more than a century and a half, cause inexhaustible disputes, lead to their own reflections and interpretations, which in fact is the surest evidence that the author of "the book for everyone and for no one ""Thus spoke Zarathustra" managed to look "beyond good and evil" and touch the innermost secrets of the human soul.
Ключевые слова: человек, сверхчеловек, вера, истина, религия, христианство, культура, воля к власти, переоценка ценностей, вечность, вечное возвращение, нигилизм, сублимация, искусство, музыка, поэзия, душа, любовь, добро, зло, смысл, подмена понятий, жизнь, смерть, мораль, проповедь, мир образов, афоризм, философская афористика.
Keywords: man, superman, faith, truth, religion, Christianity, culture, will to power, revaluation of values, eternity, eternal return, nihilism, sublimation, art, music, poetry, soul, love, good, evil, meaning, substitution of concepts, life, death, morality, preaching, the world of images, aphorism, philosophical aphorism.

Ведь тем-то и блаженно наше esse,
Что Божья воля руков;дит им
И наша с нею не в противовесе.
Алигьери Данте. Божественная комедия. Рай. – Пермь: Пермская книга, 1994. – с. 334.

еsse [эссэ] – бытие (лат.)

По сути дела, это музыка, случайно записанная не нотами, а словами.

Жизнь без музыки была бы ошибкой.

В неописуемой странности и рискованности
моих мыслей лежит причина того, что
лишь по истечении долгого срока –
и наверняка не ранее 1901 года –
мысли эти вообще начнут доходить до ушей.
Ф. Ницше


Введение

Фридрих Вильгельм Ницще родился 15 октября 1844 года на поле битвы при Лютцене. Учился в Бонне, затем в Лейпциге, где основал филологический кружок. В 1869 г.  Базельский университет предложил ему профессуру, хотя он еще не был доктором. Вслед за этим Лейпцигский университет присудил ему доктора весьма почетным образом: без какой-либо защиты, даже без диссертации. Нельзя не отметить, что, по словам К. А. Свасьяна, духовные махинации («Ложный путь: «Воля к власти»),  надолго определили  участь ницшеанства. Заметки, относящиеся к 80-годам XIX в. обернулись «пресловутой компиляцией «Воли к власти», этой чистейшей фальшивки,  сыгравшей решительную роль в псевдоидеологизации  ницшевского  мировоззрения»  [6, c. 39].
«В Базеле, – пишет Ницше Г. Брандесу, – все шло, как нельзя лучше; случалось, в особенности при защитах докторских диссертаций, что экзаменующийся был старше  экзаменатора. Большой милостью, выпавшей мне на долю, оказалась сердечная близость между Якобом Буркхардтом и мною… Еще большей милостью было то, что у меня… завязалось теснейшая дружба с Рихардом и Козимой Вагнерами… Несколько лет делили мы между собой великое и малое; доверие не знало границ… С этого момента и впредь я познакомился с большим кругом интересных людей (и людинь – Menschinen), в сущноcти, почти  со всем, что растет между Парижем и Петербургом. К 1876 году здоровье моё ухудшилось… Крайне мучительная и цепкая головная боль истощала все мои силы. С годами она нарастала до  пика хронической болезненности, так что год насчитывал тогда для меня до 200 юдольных дней…
В конце концов,  болезнь принесла мне величайшую пользу: она выделила меня среди остальных, она вернула мне мужество к себе самому… Долгое сопротивление слегка озлобило мою гордость – Философ ли я? – Но что толку из этого!..» [6, c. 6-7].
К нему самому,  Фридриху Ницше,  как нельзя лучше подходит рассказанная им самим в книге о Заратустре притча о трех превращениях духа: как дух становится верблюдом, верблюд львом и, наконец, лев младенцем.

В аннотации к «книге для всех и ни для кого» «Так говорил Заратустра» Ницше справедливо, на наш взгляд, указано: «Ни один из родоначальников современной западной мысли не вызывал столько споров и кривотолков, как Фридрих Вильгельм Ницше. Сверхчеловек, Воля к власти, Переоценка ценностей, утверждение о том, что «Бог умер», концепция Вечного возвращения – почти все из идейного наследия философа неоднократно подвергалось самым разнообразным толкованиям и интерпретациям, зачастую искажающим самую суть его взглядов» [8, с. 2].


Ницше, как известно, писал свои сочинения афористически, подчеркивая, что его «цель состояла в том, чтобы в десяти предложениях сказать то, чему другие посвящали книгу»… Исаак Ньютон, как нам передают, не страдал ложной скромностью (и в этом, наверное, ничем не отличался от большинства), но когда у него спросили, что он думает о себе, ответил так: «…сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на морском берегу и …от поры до времени отыскиваю камешек более увесистый, чем обыкновенный, или красивую раковину, в то время как великий океан истины расстилается передо мной неисследованным»  (История физики в средней школе. М., 1981. с. 198); и: «Если я видел дальше других, то это потому, что я стоял на плечах гигантов» (там же, с. 38).

Осмеивая христианские ценности, Ницше выступает, прежде всего, как мыслитель, самая мысль о том, что художник может отменить христианство, вызывает улыбку: «Наиболее остроумные авторы вызывают наименее заметную улыбку» [6, с. 340]; думается, это можно отнести и к самому автору. Но разве за тысячи лет до Ницше Демокрит, на вопрос об истине не ответил: «Я смеюсь»? И был ли сам Демокрит первым, кто придавал такое исключительное значение смеху? Но и Платон, по свидетельству Ницше утверждал подобное: «И я вспомнил тогда слова Платона, и вдруг ощутил их в сердце: Все человеческое, вместе взятое, недостойно великой серьезности: тем не менее-- [6, с. 482];  (У Платона это место выглядит так: «…ничто из человеческих дел не заслуживает особых страданий») [6, с. 798].

Атеизм, нигилизм и цинизм имеют глубокие корни. Основателю материализма  Демокриту не хватило именно того самого «чуть-чуть» [8, с. 103], которое является сутью всего сущего, именно духу, Святому Духу не осталось места в его системе мироустройства, где: «Лишь в общем мнении существует сладкое, в мнении – горькое, в мнении – теплое, в мнении – холодное, в мнении – цвет, в действительности же существуют только атомы и пустота»… «Смерть есть выдох без вдоха», где: «Душа смертна и гибнет вместе с телом… Некоторые люди, не зная, что смертная природа (человека) подлежит разрушению.., сочиняют басни о том, что будет после смерти» [10, с. 41-42].
Мир всё тот же, что и был при Демокрите, и сегодня все повторяют, и мы вместе со всеми: «Душа бессмертна»; любопытно, однако К.С. Циолковский считал так же; любопытно, однако еще когда мы учились в школе и когда кругом твердили: «Бога нет», – тем не менее, материи явно приписывались божественные свойства, утверждая Марксово положение: «Материя вечна и бесконечна».
Убедительно? более чем, однако отменил ли гений Демокрита религию?.. и так ли беззащитно и слабосильно, например, христианство с его известным постулатом: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую…»? [1, Матфея 5:39]. Нас всю жизнь бьют – прямо, правда, реже и чаще косвенно – подставляют: «Так, что «и не заметите!», – особенно учитывая характеристику, данную человеку З. Фрейдом: «кипящий котёл» (страстей) – и разве наша реакция не становится испытанием и проверкой на прочность? – как мы заявляем или хотим заявить о себе, или как мы думаем о себе и каковы мы есть на самом деле? И самое добро мы делаем, возможно, чтобы не быть похожими на тех, кто делает нам плохо, или который прямо толкает нас на то, чтобы мы совершили зло. Но разве противоречит это тому, о чем говорил «Заратустра»: «Вы только мосты: да пройдут по ним высшие на ту сторону! Вы – всего лишь ступени: так не гневайтесь же на того, кто поднимается по этим ступеням на свою высоту!» [8, с. 103]. Но ведь это  только иное выражение христианской проповеди смирения и всякий, поднимающийся на «свою высоту», по-прежнему, непонятен другим. Однако Жизнь прекрасна не столько тем, что ты получаешь, сколько тем, что ты отдаешь, недаром Платон указывал: «Заботясь о счастии другого находишь свое собственное». Да и что значит «жить для себя»!? Жизнь прекрасна не столько тем, что ты получаешь, сколько тем, что ты отдаешь: «Вы – всего лишь ступени».



Глава первая.
Философско-онтологический анализ афористики

1. Ницше и религия

Центральный вопрос философии, как известно, есть вопрос об истине. Но разве первая библейская заповедь: «Я Господь, Бог твой» [Исход 20:1] не напоминает о том? и написано: «Я есмь Путь и Истина и Жизнь» [1, Иоанн 14:6]. Верно, Бога никто не видел и постичь невозможно и «неисповедимы пути Господни», но и самая наука не может дать полное представление о мире и «знать всё». Средневековый арабский поэт и мыслитель Абу-ль-Аля аль-Маари (973-1057) вещал:
Твердят христиане: «Всесилен Христос!».
Ну как не дивиться той силе:
Какой бы всесильный безропотно снёс,
Когда б его смертные били!

Нам хвалят евреи своё божество,
О добром твердят Иегове.
Он добрый? Как странно!
Тогда отчего он требует жертвенной крови?!
……………………………………
Религия хитрым сплетением слов
Силки для людей расставляет.
Различны силки – неизменен улов:
Глупец в них всегда попадает.

(кстати, присущая древнеарабским именам приставка «аль» есть измененное «эль», означающая божественное происхождение, а духи гор, как известно, назывались элами). Но, как говорится, глупцы необходимы, и что бы делали умные, если бы не было глупых? И над кем им, умным, было бы смеяться?
Религия – отражение мира в сознании людей, своеобразный «сердечный» способ познания и объяснения тайны мироздания, более древний, чем наука, которая опирается на разум, в отличие от религии, обращающейся к сердцу человека. Недаром Б. Паскаль подчеркивал: «Сердце чувствует Бога, а не разум»; «Зорко только сердце». А Ларошфуко не менее остроумно замечал, что ум всегда в дураках у сердца. А. С. Пушкин сетовал: «Ум ищет божества, а сердце не находит» (Безверие).
Атеизм существовал и в глубокой древности, а «наиболее остроумные авторы» также считали его своеобразной религией, и недаром, ведь природа человека неизменна, и подмена понятий, когда следовало провести какую-то идею никто и никогда не отменял. Американский писатель Марк Твен весьма остроумно резюмировал: «Человек – религиозное животное; единственное животное, которое любит ближнего своего как самого себя, и перерезает ему глотку, если расходится с ним в богословских вопросах».
Что сказано, то сказано, и что прожито, то прожито, а там, «на небе разберёмся!». Но кто сказал, что людям не нужны сказки?.. или даром поэт заметил: «Сказка – ложь, да в ней намёк! Добрым молодцам урок» (А.С. Пушкин). А люди требуют объяснений... и получают их... причем, со  ссылкой на Евангелие: «Но да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого» [1, Матфея 5:37]; а ты понимай, как хочешь...


Напрасно сам Ницше в своей автобиографии «Ecco Homo» писал: «Никто не задал мне вопрос, а его следовало бы задать, что означает имя Заратустры именно в моих устах, в устах первого имморалиста: ибо как раз то, благодаря чему этот перс занимает столь исключительное место в истории, прямо противоположно моим воззрениям. Заратустра первым увидел в борьбе добра и зла тот главный рычаг, управляющий движением вещей – это он осуществил переработку моральных понятий в метафизические, каковыми являются сила, причина, цель в себе. Но такой вопрос, если бы он был мне задан, уже содержит в себе ответ. Заратустра создал это роковое заблуждение, мораль, следовательно, он должен быть первым, кто познал его. Не только потому, что его опыт шире и многообразнее, чем у любого другого мыслителя, …гораздо важнее то, что Заратустра правдивее их всех. Его учение, и только оно одно, провозглашает правдивость высшей добродетелью… Говорить правду и хорошо стрелять из лука – такова персидская добродетель. – Понимают ли меня?.. Самопреодоление морали посредством правдивости, самопреодоление моралиста, когда он становится своей противоположностью – становится мной – вот что означает в моих устах имя Заратустры» [8, с. 300-301]. И здесь, казалось бы, явное, открытое противоречие: я, Ницше, «имморалист» и: «…гораздо важнее то, что Заратустра правдивее их всех… Говорить правду и хорошо стрелять из лука – такова персидская добродетель».
В общении Ницше удостоился назваться «маленьким святым»: «И я должен признаться, что меня больше радуют те, кто меня не читает, кто никогда не слышал ни моего имени, ни слова «философия»; но куда бы я ни пришел, например, здесь, в Турине, лицо каждого при взгляде на меня проясняется и добреет. Что мне до сих пор особенно льстило, так это то, что старые торговки не успокаиваются, пока не выберут для меня самый сладкий из их винограда. Надо быть до такой степени философом…» [7, c. 723].


2. «Отрицатель всех ценностей» и феномен афоризма

Неоднозначное отношение к Ницше именно оттого и происходит, что ему удалось затронуть наиболее глубокие струны человеческой души, и потому его мгновенно окрестили нигилистом, «отрицателем всех ценностей», «невером», «мизантропом», а он только поэт, только художник, и как всякий большой поэт и художник – большой провокатор, в том смысле, что на самом деле он вовсе не такой, каким представляется всем… или большинству, как на это и указывает исследователь его творчества К.А. Свасьян. Или уже человек стал тем, кто он есть и не представляется тем, кем он, по сути, не является? «Пародия на человека»? все дело в том, кто такой человек? – недаром  Заратустра заметил, что «поэты слишком много лгут» [8, с. 111].
Выходит, что для большинства главное – дать определение, дать вещи название и – как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Если бы человек не обманывался, то не мог бы прожить и мига, ведь истина подобна солнцу, а по слову мыслителя ни на солнце, ни на истину, ни на смерть  нельзя смотреть в упор (Козьма Прутков).
В писаниях Ницше-Заратустры, как представляется, нет ничего такого, что в корне противоречило бы библейскому тексту, ибо все написанное принадлежит ВЕЧНОСТИ. Для большинства же навешивать ярлыки на другого – первое дело, и художники, и поэты попадают здесь под удар первыми.
Что мог бы написать Ницше не будь библейского текста? – точно так же, как это делали тысячи богословов до него и после него; мыслитель, точно так же, как это делал и делает любой другой, опирался на Библию, где «всё написано» и где «всё сказано»: «Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле; поэтому слова твои да будут немноги» [1, Екклесиаст 5:1].

Священное Писание освящено веками и тысячелетиями, если же человек не верит, как это водится, никому и ни во что, то разве мы не говорим: «В нём нет ничего святого». «Ты не должен убивать! Но я спрашиваю вас: были ли во всем мире более страшные убийцы, нежели эти святые слова?» [8, с. 179]. Так говорил Заратустра. «Ты не должен убивать!», – но разве здесь не слышится другое: «Ты не должен жить!»? Но может, здесь подмечена и развита идея о двуединой природе добра и зла, или лучше о вечной борьбе добра и зла?
Текст Библии, разбитый на отдельные стихи, также трудно представить без притч, без ярких образных, сильных выражений, ставших поговорками, суть афоризмами, как сочинения Ницше без слепящего глаза света, без бьющих прямо в сердце образов.

Философско-онтологический анализ афористики посредством бытийных форм его существования, каковыми следует считать короткие и сильные выражения как то: крылатые слова, апофтегмы, сентенции, гномы,  притчи, афоризмы, басни, пословицы, поговорки, стихи, песни, максимы, изречения, цитаты, метафоры, которые   есть суть оригинальный способ  проявления мысли, узлы,  органически вплетающиеся в ткань бытия.
Принципы афористического мышления прошли самое суровое испытание – временем, они остались неизменными за многие века и тысячелетия, правда, афористичность, краткость, образность, ёмкость всегда особенно хороши  применительно к данной конкретной ситуации, например: «Всему своё время…» [1, Екклесиаст 3:1]; или: «Дорог; ложка к обеду» (русская пословица).
Феномен афоризма или философская афористика не есть нечто застывшее, догматическое или чисто филологическое понятие, отдельно стоящее от проблем онтологии и гносеологии, но органически вплетается в труды философские, исторические, литературные, религиозные, юридические, экономические и т.д., кроме того, афоризм широко используется  также  и в искусстве, например, тексты замечательных фильмов расхватываются на цитаты, также широко  афористически выраженные мысли используются во всех выступлениях общественных деятелей, дипломатов, политиков и т.д.

Афоризм, фразу, короткое изречение, сентенцию, пословицу, поговорку смело уподоблю удачному выстрелу, ведь задача всякого говорящего не в том, чтобы говорить вообще обо всем и ни о чем, но в том, чтобы слово его попадало в самое сердце человека, подобно тому, как и задача стрелка не в том, чтобы выстрелить вообще – в небо или «в молоко», но попасть в точку, в десятку. Недаром М. Горький заметил, что афоризмы учат сжимать слова, как пальцы в кулак, а немецкий поэт, писатель и переводчик Фридрих Боденштедт утверждал: «Краткие изречения врезываются в умы людей, пускают корни, дают цветы, приносят плоды и не перестают оказывать действие».

С.Л. Франк вспоминал: «Зимой 1901-2 гг. мне случайно попала в руки книга Ницше «Так говорил Заратустра». Я был потрясён – не учением Ницше – а атмосферой глубины духовной жизни, духовного борения, которой веяло от этой книги».
Исследователь творческого наследия Ницше К.А. Свасьян, назвав вступительную статью «Фридрих Ницше: мученик познания», будто задает вопрос: так, Ницше – гений или мученик познания? – хотя ответ напрашивается сам собой: и то, и другое, то есть, и «гений» и «мученик познания». «Книга для всех» за вычетом «никого» – трудно, пожалуй, сыскать более емкую и точную формулу, смогшую бы вместить весь печальной памяти феномен ницшеанства, или Сочинений Ницше за вычетом самого Ницше, и это значит: слов за вычетом музыки, музыки за вычетом страсти, страсти за вычетом страждущего, короче, только слов, мертвых слов, которым он подобрал непереводимый, гольбейновской силы гравюрный стих: «Ein klapperd;rres Kling-Kling-Kling» – что –то вроде бряцающего костьми скелета. Скелет оказался на редкость популярным и общедоступным; можно было бы разложить его в однозначном ряде аксиом, одинаково звучащих для уха какого-нибудь изнеженного декадента и какого-нибудь бравого унтер-офицера: сильные должны повелевать, слабые – подчиняться, и еще: жизнь есть воля к власти, и еще: мораль есть мораль слабых, мстящих таким образом жизни полнейшей дискредитацией ее естественных прав, или еще: нет ничего истинного, все позволено» [6, с. 35].
К.А. Свасьян подчеркивает: «Аксиома, обязательная для всех читателей Ницше: «Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, – короче, музыка словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, все то, что не может быть написано». И еще одно личное признание: «Многие слова – для меня пропитались иными солями и имеют для моего языка другой вкус, чем для моих читателей» [6, сс. 30, 751]. Иначе говоря, отнюдь не слова и даже не текст, но  интонация и интонации оказываются решающими в процессе понимания и восприятия поэта и мыслителя.

Представляется уместным по отношению к Ницше то, что Бертран Рассел писал о Платоне: «Всегда считалось правильным хвалить Платона, но не понимать его. Это общая судьба всех великих людей. Моей задачей является обратное. Я хочу понять Платона, но обращаться с ним также непочтительно, как если бы он был современным английским или американским адвокатом тоталитаризма» (Бертран Рассел. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от античности до наших дней: В трех книгах. М.: Академический проект. 2000. С. 111).


3. Человек – существо моральное

Филолог-философ-психолог Ницше, несмотря на то, что оставил около 5000 страниц текста, оставил столько загадок что не одному поколению приходится их снова и снова разгадывать, и он знал, что делал: «Заблистать через триста лет – моя жажда славы». [6, с. 727].
«Чтобы дать понятие о себе как психологе, привожу любопытную страницу психологии из «По ту сторону добра и зла» – я воспрещаю, впрочем, какие-либо предположения относительно того, кого я описываю в этом месте. «Гений сердца, свойственный тому великому Таинственному, тому богу-искусителю и прирожденному крысолову совестей, чей голос способен проникать в самую преисподнюю каждой души, кто не скажет слова, не бросит взгляда без скрытого намерения соблазнить, кто обладает мастерским умением казаться – и не тем, что он есть, а тем, что может побудить его последователей все более и более приближаться к нему, проникаться все более глубоким и сильным влечением следовать за ним, – гений сердца, который заставляет все громкое и самодовольное молчать и прислушиваться, который полирует шероховатые души, давая им отведать новые желания – быть неподвижными как зеркало, чтобы в них отражалось глубокое небо – гений сердца, который научает неловкую и слишком торопкую руку брать медленнее и нежнее; который угадывает скрытое и забытое сокровище, каплю благости и сладостной гениальности под темным толстым льдом, и является волшебным жезлом для каждой крупицы золота, издавна погребенной в своей темнице под илом и песком; гений сердца, после соприкосновения с которым каждый уходит от него богаче, но не осыпанный милостями и пораженный неожиданностью, не осчастливленный и подавленный чужими благами, а богаче самим собою, новее для самого себя, чем прежде, раскрывшийся, обвеянный теплым ветром, который подслушал все его тайны, менее уверенный, быть может, более нежный, хрупкий, надломленный, но полный надежд, которым еще нет названья, полный новых желаний и стремлений с их приливами и отливами…» [7, с. 727-728].

Жизнь учит молчанию; о лучших вещах всё-таки молчат.  Ф. И. Тютчев посвятил этому одноименное стихотворение SILENTIUM (Молчи – лат.), однако отмолчаться до сих пор никому не удавалось, хотя бы ты и молчал, но находясь среди людей, тебя невольно несет течением, недаром Ф. Ницше заметил: «Трудно жить с людьми, ибо трудно хранить молчание. В особенности же – болтливому» [8, с. 125]. Однако внутри себя человек никогда не молчит, от того и бывает неожиданным наблюдать вспышки ярости…

Но разве не написано: «…от избытка сердца говорят уста» [1, Матфея 12:34] и: «…Он сказал им в ответ: «Сказываю вам, что если они (т.е. ученики – В.Г.) умолкнут, то камни возопиют» [1, Луки 19:40].
Когда человек рождается на свет, приходит в этот мир, то его, прежде всех, встречает мама, самая лучшая мама на свете, и затем все другие люди. Когда ребенок начинает ходить, круг его общения расширяется, это называют социализацией – и так дальше и больше; иначе говоря, человек рождается, растет, живет и умирает среди других людей – и это его доля. Вождь мирового пролетариата В.И. Ленин, остроумно определял место человека среди людей так: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества». А поэт А. Д. Дементьев подчеркивал особенность человека как  существа социального:
Не создан человек для одиночества
С дремучими инстинктами в крови.
Он может жить без имени, без отчества,
Но никогда без ласки, без любви.
Живой душе святое провидение
В грехах забыться людям не даёт.
К живому телу тайна тяготения
Хранит и движет человечий род.
И пусть цари догматами и спорами
В веках своими войнами шумят.
На вымерших развалинах истории
Слова любви, как маки, шелестят.

Человек – существо моральное, – повторяем мы, но – моральное ли? И если да, то почему тогда: «Моральное негодование есть коварнейший способ мести»? [6, с. 738] (закрутил, а прямее и грубее: существо мстительное, мстящее). Из всех видов «морального негодования» наиболее впечатляет «ярость благородная»»: «Неблагодарный!»; «Сколько волка ни корма – он все в лес смотрит»; «Эх, ты!»; «Ишь, какой!»; «Поняли тебя какой ты есть!»; «Я думал ты ас, а ты…»; «Я думал ты орёл, а ты курица!»; «Не делай добра – не будет зла!»; «Сколько добра ни делай – все плохо!»; «Без хлеба-соли врага не наживёшь!»; «Вон ты как заговорил!»; «А ты поживи с ним!»; «Бога вспомнил!»; «И никакой Бог тебе не поможет!»; «А я и не заметила…»; «А мы и не заметили…»; «Уже мстит!»; «Я про тебя такое знаю!», – или, лучше, мы про тебя такое знаем! – насколько же наше мы лучше моего я хорошо знает всякий, кто использует этот прием (имена не приводятся единственно потому, чтобы не выдать себя). Неужели есть такая жена, которая не знает, как отомстить мужу! (см., напр. фильм «Давай разведёмся»).
Как будто бы до того не знали «какой ты есть», и не преследовали своей цели, таким образом,  подмена понятий, подтасовка и переворачивание слов и фактов налицо, предадут и продадут – «без всякого зла», «и не заметите»; мораль же, действительно, становится «увёрткой нечистоплотных»: «Толковать свои склонности и антипатии как свой долг – большая нечистоплотность «добрых»! [6, с. 743].
Однако ничего лучшего, чем мораль человечество не выдумало. Поэтому, действительно, на сентенцию: «Можно жить с человеком всю жизнь и так и не узнать его», – следовало бы отвечать в духе любви, т.е. примерно так: «Но в этом и заключается особая прелесть – узнавать любимого человека всю жизнь». Хорошо, когда так! Однако, хорошее, по-прежнему, как правило, редко.

Как это известно, на храме в древнем городе  Дельфы было написано: «Nosce te ipsum!» (лат.) «Познай самого себе» (однажды студент написал эту фразу на двенадцати языках); также и пророки, включая Маркса, повторяли: «Самая большая победа – победа над самим собой», – но кто когда слушал пророков, которых, как это и написано, «нет в своём отечестве»? (разве только после смерти, и то, если так будет угодно судьбе); а незабвенный для всякого русского человека писатель Козьма Прутков (творческий союз братьев Алексея, Владимира и Александра Жемчужниковых и А. К. Толстого) указывал: «Не робей перед врагом: лютейший враг человека – он сам» (Прутков Козьма. Сочинения. М.: Худож. лит.  1976. с. 116).

Всем, выросшим на марксистско-ленинской теории познания, со школьных лет внушалось очевидное: «Кто не работает, тот не ест!», – кто же сегодня не знает, что это библейское выражение? «Ибо, когда мы были у вас, то завещавали вам сие: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» [1, 2 Фессалоникийцам 3:10], – но после революции 1917 года, когда мир в очередной раз перевернулся, оно стало служить пролетариату – подмена понятий очевидна – Священное Писание отрицается, но цитируется. Конечно, это было камешком в огород всех помещиков и капиталистов, буржуазии, объявленной, наряду со священниками, кулаками и другими, сидящими на народной шее, «дармоедами»; однако проникновенный ум на склоне лет все же заметил  другую сторону этого крылатого изречения, увидев, что кто не работает, тот и не ест в силу отсутствия аппетита. А можно сказать иначе: хороший аппетит человек тысячелетиями зарабатывал, «трудясь в поте лица своего», и разве не написано: «трудящийся достоин награды своей» [1, 1 Тимофею 5:18].

Когда женщины плакали о Христе, то Он сказал: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне   Но плачьте о себе и о детях ваших» [1, Луки 23:28], – но это прямое указание на то, что человек должен необходимо думать о себе и: «Возлюби ближнего твоего как самого себя» [1, Матфея 22:39], – это значит, что любовь к самому себе есть первое условие любви к ближнему, что есть, суть пресловутый эгоизм, за который всегда доставалось всем подряд.

Ф. Ницше в работе «Человеческое, слишком человеческое» также указывал: «Многое ужасное и бесчеловечное в истории, что кажется почти немыслимым, смягчается также тем, что отдающий приказание и выполняющий его суть различные лица: первый не видит зрелища мучений и потому не имеет сильного наглядного впечатления, последний повинуется начальнику и не чувствует за собой никакой ответственности. Большинство правителей и военачальников благодаря отсутствию у них воображения легко кажутся жестокими и суровыми, не будучи в действительности таковыми. – Эгоизм не есть зло, потому что представление о «ближнем» – это слово имеет христианское происхождение и не соответствует истине – в нас весьма слабо, так что в отношении ближнего мы чувствуем себя свободными и безответственными, почти как в отношении растения и камня. Что другой страдает – этому надо учиться, и вполне этому никогда нельзя научиться» [6, с. 293]. 
«И если друг причинит тебе зло, скажи так: «Я прощаю тебе то, что сделал ты мне; но как простить зло, которое этим поступком ты причинил себе?». Так говорил Заратустра  [8, с. 77].
Как справедливо указывает К.А. Свасьян в Примечаниях к «Заратустре»: «…Эта книга не столько к осмыслению головой, сколько к переживанию в душе…» [7, с. 770]. 
Христос в последние мгновения сказал: «Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят!» [1, Луки 23:34]. Где же здесь противоречие? А в Книге Бытия написано: «Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» [1, Бытия 4:7].
Действительно: «Человек поступает всегда хорошо». Мы не обвиняем природу в безнравственности, когда она ниспосылает нам грозу и заставляет нас промокнуть до нитки» [6, с. 293].

Так, и преподобноисповедник Гавриил Ургебадзе говорил: «Плохих людей не существует. Я таких людей пока не встречал» [3,  с. 153].



4. Образ

Дело не в том, «хороший» Ницше философ и поэт или «плохой», хотя и самая постановка вопроса в корне неверна, но дело в том, что он сам «свидетельствовал о себе» в своих сочинениях, и в том, что дал философии  целое направление – ницшеанства, в полном соответствии с им же написанным: «Быть великим – значит давать направление» [6, с. 459].

«Великое открытие» Ницше не в том, что он отрицает мораль: «Вас назовут истребителями морали: но вы лишь открыватели самих себя» [6,  с. 736], но в его своеобразном взгляде на мир, утверждающего, что во всем происходящем нет ничего ни особенного, ни страшного.
Даже если бы Ницше сказал всего одну фразу, то и то в ней было бы достаточно для того, чтобы «открыть новую Антарктиду»: «Человек всегда поступает хорошо»;  «в природе нет никаких ценностей» [6,  с. 638]; то есть, в природе и мире нет  никакой трагедии, кроме той, что в нашей голове;
«Я не злюсь на закон и природу вещей, которым угодно, чтобы недостатки и промахи вызывали радость!»  – Конечно, некогда были «более прекрасные» времена, когда могли еще при каждой более или менее новой мысли чувствовать себя столь незаменимыми, что выбегали с нею на улицу и кричали первому попавшемуся: «Смотри! Царство Небесное приблизилось!» –  Я не почувствовал бы своего отсутствия, если бы меня не было. Можно обойтись без всех нас!» –  Но, как сказано, мы не думаем так, покуда мы храбры: мы тогда вовсе не думаем об этом» [6, с. 643]. Что же здесь философ-филолог пишет не так?
Но и автор книги Екклесиаста писал: «И ублажил я мертвых, которые давно умерли более живых, которые живут доселе; А блаженнее их тот, кто еще не существовал, кто не видел злых дел, какие делаются под солнцем» [1, Екклесиаст 4:2-3]; Ницше писал так: «Конечно, как может вовремя умереть тот, кто жил не вовремя? Лучше бы ему и не родиться! – Так я советую всем лишним. Но и лишние важничают своей смертью, и даже самый пустой орех хочет быть расколотым» [8, с. 61].
Но откроем Евангелие от Матфея: «Впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться» [1, Матфея 26:24].
Правда, трудно, просто невозможно добавить что-то к написанному; правда, может, лучше нам было не родиться, не встречаться?.. но не родись мы и не встречайся с другими десятки лет, то как узнали бы что лучше?..



И в то же время читаем: «Ты, великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!» [6,  с. 661]; «О великое светило, ты глубокое око счастья, в чем было бы счастье твое, не будь у тебя тех, кому светишь ты!» [8, с. 290].
Как всякий художник, а Ницше, безусловно, мыслитель, поэт и художник, оперирует «всего лишь» образами, или наш мир уже не есть мир образов? Есть замечательная фраза: «Что естественно, то не безобразно». Если её перевернуть, получится то же самое: «Что безобразно, то не естественно». Корнем слова здесь является понятие образ: «Мое направление в искусстве: продолжать творить не там, где пролегают границы, но там, где простирается будущее человека! Необходимы образы, по которым можно будет жить!»  [6,  с. 747]. Разве это противоречит библейскому тексту? –  «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему…» [1, Бытие 1:26]. Когда мы произносим слово «образ», то не задумываемся о его происхождении и о том, что правильнее было бы сказать «образ Божий».

Священное Писание, написанное для миллиардов людей, составленное так, будто написано лично для тебя, Фридрих Ницше знал лучше многих наших современников, так как отец его служил пастором, и сын готовился стать им. Но что написано для всех, то точно не для меня – таков Ницше: «Метод это я». Но в то же время разве не знаменательно, например, то, что евангельским восклицанием Пилата о Христе: «ECCE HOMO – Экце-Се, Человек!» (лат.) Ницше озаглавил свою автобиографию? («EССE HOMO. Как становятся сами собою»). «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им (иудеям, требовавшим казни Иисуса) Пилат: Се, Человек!» [1, Иоанн 19:5] (т.е. «Вот Тот Человек, о Котором вы говорили»). Поэтому любые изображения Христа в терновом венце, с каплями крови на лбу от его игл, называют «Ecce Homo». Произведение под таким названием есть у итальянского живописца века Гвидо Р;ни (1575-1642). В переносном смысле выражение иногда употребляется как синоним знаменитого: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо»; или в значении «Вот это (настоящий) человек», «Вот человек с большой буквы» (Крылатые латинские выражения / Авт.-сост. Ю.С. Цыбульник; - Харьков: Фолио; М.: Эксмо, 2007. с. 422)

Вообще, жить, значит, переживать: «Наше переживание – вот наше одеяние» [6, с. 743]; разве скорби, выпадающие на нашу долю это не переживания? (в кавычках и без оных). Здесь представляется уместным стихотворение М.Ю. Лермонтова:
Я жить хочу!.. хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман;
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан?
Он хочет жить ценою муки,
Ценой томительных забот.
Он покупает неба звуки,
Он даром славы не берёт.
(Лермонтов М.Ю. «Я жить хочу!..»)

И так все устроено, что наши переживания всегда связаны с воспоминаниями, они… не всегда приятные… но всегда волнуют, бередят душу, порой разрывают сердце… однако, «…бурное страдание всё же предпочтительнее вялого удовольствия» [6, с. 474] и жизнь продолжается – преимущественно в других… и прежде всего, конечно, в детях… и все-таки, наши переживания, и наши воспоминания всегда связаны с любовью…
Любила ты, и так, как ты, любить –
Нет, никому еще не удавалось!
О, Господи!.. и это пережить…
И сердце на клочки не разорвалось…
(Тютчев Ф.И. «Весь день она лежала в забытьи…»)


И:
Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.
Живя, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит – и слава Богу!
(Тютчев Ф.И. «Не рассуждай, не хлопочи…»)

Но ведь и мысль «наше одеяние», – сказал бы Б. Паскаль: «Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности». «Было бы сердце, а печали найдутся», т.е., суть «переживания», правда, и переживает и пропускает все через себя каждый по-своему. Но разве  можно предложить что-то другое? Сам же автор Заратустры и «Весёлой науки» и замечает: «Обнажённый человек вообще постыдное зрелище…» [6, с. 762] – «обнажённый», значит открытый и потому неизбежно вредящий себе… Строчки Ф.И. Тютчева, суть молитва:
Все, что сберечь мне удалось,
Надежды, веры и любви,
В одну молитву все слилось:
Переживи, переживи!
(Тютчев Ф.И. «Все, что сберечь мне удалось…»)


Поистине, память делает человека человеком, философствующий Ф. И. Тютчев рефлексировал так:
Душа моя – Элизиум теней,
Теней безмолвных, светлых и прекрасных,
Ни помыслам годины буйной сей,
Ни радостям, ни горю не причастных, –
Душа моя – Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших, лучших дней
И сей бесчувственной толпою?..
(Тютчев Ф.И. «Душа моя – Элизиум теней…»)
вспомним бессмертные строчки Ф.И. Тютчева:
Душа моя – Элизиум теней,
Теней безмолвных, светлых и прекрасных…
 (Тютчев Ф.И. «Душа моя – Элизиум теней…»)

Недаром люди, с тех пор как стали людьми, всегда складывали песни,  (в глубокой древности называемые псалмами и гимнами), ведь, действительно, память человека священна.
Священную память храня обо всем,
Мы помним холмы и проселки родные,
Мы трудную службу сегодня несем
Вдали от России, вдали от России.
(Березовый сок. Стихи В. Баснера. Музыка М. Матусовского. ВИА Песняры. 1972 г.)

…Клочок земли, припавший к трём березам,
Далёкую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.
Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь до смерти мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтобы видеть в ней приметы всей земли…
(Симонов Н.М. Родина)

А разве не священна память о своей родной семье, где ты родился и рос, об улице, на которой ты жил первые десятилетия своей жизни, о школе, в которой ты учился, об учительнице, которая доверяла тебе свои сокровенные мысли, о той девочке, которой нёс портфель?...



Все наши переживания так же естественны, как реакция на окружающий нас в мир, в котором нам довелось жить; когда нам больно, мы плачем или кричим, когда нам хорошо, мы смеёмся… «Поплачь, доча, оно полегчает», – говорит мать дочери, и слова матери звучат как утешение и как бальзам для души. Сказали древнему, у которого погиб сын: «Что ты плачешь, это же бесполезно». «Потому и плачу, что бесполезно», – ответил тот.
Если душа болит, если сердце разрывается от горя и скорби, значит, человек еще жив, и плач – это глубокое, интимное чувство, вынесенное наружу; так, и Христа часто видели плачущим и редко смеющимся… Может, это и есть самое лучшее для нас, когда нас… гонят…ведь человек рождается не столько для счастья, сколько для проверки на прочность… или, по мысли Ф.М. Достоевского: человек рождается не для счастья, он только заслуживает его; переживать, значит, пропускать через себя, но если посмотреть на переживания с точки зрения врача-психиатра, то переживать, значит, нервничать, и при этом твердо знать, что все болезни от нервов… и «словом можно убить» (это может стать темой отдельной диссертации) и стресс действительно убивает… хотя, возможно, и есть люди, в которых ничего не задерживается, которые пропускают через себя все, как сито и с которых все стекает, как с гуся вода…, они говорят: «Переживать не пережевать» и: «Умер Максим, ну и Бог с ним».
 «Случись что с моим сыном, то я не переживу», – говорит женщина-мать, но… но… но: «О высшие люди? Что теперь у вас на сердце? Прорицатель ли я? Сновидец? Опьяненный? Толкователь снов? Полночный колокол?
Капля росы? Испарение и благоухание вечности? Разве вы не слышите? Разве вы не чувствуете? Мой мир сейчас стал совершенным, полночь – тот же полдень. –
Скорбь также радость, проклятие тоже благословение, ночь тоже солнце, – уходите!.. или вы научитесь: мудрец тот же безумец.
Утверждали ли вы когда-либо радость? О друзья мои, тогда утверждали вы также и всякую скорбь. Все сцеплено, все спутано, все влюблено одно в другое –
– хотели ли вы когда-либо дважды пережить мгновение, говорили ли вы когда-нибудь: «Ты нравишься мне, счастье! миг! мгновенье!». Так хотели вы, чтобы все вернулось!
– все сызнова, все вечно, все сцеплено, все спутано, все влюблено одно в другое, о, так любили вы мир, –
– вы, вечные, любите его вечно и во все времена; и говорите также к скорби: сгинь, но вернись назад! А радость рвется – в отчий дом!» [7, с. 234].
Уйди мы раньше, то наши близкие испытывали бы то же самое, что сегодня испытываем мы, недаром однажды кто-то заметил: «Когда нас не будет, то вам лучше не будет». И, выходит, скорбь точно такое же необходимое состояние души, как и всякое другое, недаром Иов многострадальный сказал жене: «ты говоришь как одна из безумных; неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» [1, Иов 2:10].




5. «Жизнь – борьба», или: «Жизнь – это болезнь»?

Римский философ-стоик, воспитатель императора Нерона, Сенека в своих письмах к Луциллию определял самую жизнь как непрестанную борьбу, и если человек  не борец, то кто он? Если он не переживает боль, то кто он? Кого считать вполне нормальным? Трудно представить себе человека, когда на него постоянно обрушиваются сокрушительные удары, чтобы он мог смеяться и радоваться жизни, как это написано. «Поистине, так или иначе помогал я страждущим: но всегда казалось мне, что лучше бы делал я, если бы учился больше радоваться» [8, с. 76]; «Разбейте, разбейте скрижали тех, кто никогда не радуется!» [8, с. 181].  Так говорил Заратустра. Однако разве апостол Павел не повторял: «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали пророков, бывших прежде вас» [1, Матфея 5:12]; но, может, так и надо, чтобы нам было больно, правда, это нелегко понять, но ведь боль значит, что ты еще живой; так дети вырастают, а боль остается, а если душа не болит, то разве ты человек?..
Душа болит, а сердце плачет,
А путь земной ещё пылит.
А тот, кто любит, слёз не прячет,
Ведь не напрасно душа болит.
(Анатолий Поперечный)

Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный,
Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
Сердцу больно в груди, сердцу хочется плакать,
Перестаньте кричать надо мной, журавли.
(Алексей Жемчужников)

Как подчеркивает в своей монографии «Наука и ученые в политарном обществе: успехи, перипетии и контроверзы эпистемологического дискурса в цивилизациях древнего и средневекового Востока» В.Ю. Васечко: «Хотя и в этих обстоятельствах ученый старается не забывать, что, как и в науке, где отрицательный результат – тоже результат, так и в любой человеческой жизни, включая его собственную, трудности и скорби необходимы как ступени восхождения к совершенству, для более глубокого, адекватного осмысления бытия, тем более что рано или поздно им все равно приходит конец:
Как нужна для жемчужины полная тьма,
Так страданья нужны для души и ума.
Ты лишился всего и душа опустела?
Это чаша наполнится снова сама!»
(Омар Хайям; В.Ю. Васечко. Наука и ученые в политарном обществе: успехи, перипетии и контроверзы эпистемологического дискурса в цивилизациях древнего и средневекового Востока. с. 237)
«Великое приобретение – быть благочестивым и довольным» [1,1 Тимофею 6:6]; «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь» [1, Филиппийцам 4:4]; «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе. Духа не угашайте» [1,1 Фессалоникийцам 5:16-19].
Правда, такая «чистая» радость как в детстве вряд ли возможна, и всякая наша радость это всегда «праздник со слезами на глазах», ибо самое дорогое, что у нас остается от прошлой жизни это дети и наши воспоминания. Но разве не написано: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не  приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» [1, 1 Коринфянам 2:9]. За тысячи лет до нас написано: «Сердце знает горе души своей и в радость его не вмешается чужой» [1, Притчи 14:10].
Каков писатель таковы и его писания, что он переживает как личность, то и пишет, вспомним песню Б.Ш. Окуджавы «Я пишу исторический роман»:
Вымысел не есть обман.
Замысел ещё не точка.
Дайте дописать роман
До последнего листочка.

И пока еще жива
Роза красная в бутылке,
Дайте выкрикнуть слова,
Что давно лежат в копилке.

Каждый пишет, как он слышит.
Каждый слышит, как он дышит.
Как он дышит, так и пишет,
не стараясь угодить…
Так природа захотела.
Почему? Не наше дело.
Для чего? Не нам судить.
(Окуджава Б.Ш. Я пишу исторический роман)

Правда, А. С. Пушкин, «наше всё», вероятно, вслед за Байроном, восстаёт против такого однобокого взгляда на вещи:
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной.
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава первая. стр. LVI)

У Ницше также эта мысль находит выражение, хотя и несколько по-другому: «Мой глаз видит идеалы других людей, и зрелище это часто восхищает меня; вы же, близорукие, думаете, что это – мои идеалы» [6, с. 723].  «Когда я на сцене, тогда это не я», –  говорит известная певица, живая легенда А.Б. Пугачева,  и здесь она честнее многих; между тем, это весьма распространенная версия, когда зритель ассоциирует актера с образом, им создаваемым, повторяя при этом: «Каждый артист играет самого себя», – тогда как это «всего лишь» свидетельство высокого мастерства.
«Вперед! – говорил я себе. – Завтра ты будешь здоров; сегодня же достаточно с тебя и того, чтобы притворяться здоровым» [6, с. 793].  Так говорил Ницше-Заратустра. Но какой намёк всем счастливым и несчастным.
И Сократ, по Ницше, считал жизнь болезнью, а смерть, вероятно, выздоровлением, иначе зачем бы приводил последние слова мыслителя: «О, Критон, я должен Асклепию петуха» (то есть, принеси Асклепию – богу-врачевателю петуха в жертву – В.Г.). Это смешное и страшное «последнее слово» значит для имеющего уши: «О, Критон, жизнь – это болезнь!». Возможно ли! Такой человек, как он, проживший неким солдатом весело и на глазах у всех, – был пессимист! Он только сделал жизни хорошую мину и всю жизнь скрывал свое последнее суждение, свое сокровеннейшее чувство! Сократ, Сократ страдал от жизни! И он отомстил еще ей за это – тем таинственным, ужасным, благочестивым и кощунственным словом!» [6, с. 659-660].
Известны последние слова француза-весельчака  Себастьен-Рош Николя де Шамфора, «знатока людей и толпы», «мыслителя, считавшего смех необходимым лекарством от жизни и полагавшего едва ли не потерянным каждый день, когда он не смеялся…»: «Ah! mon ami? je m’en vais enfin de ce monde, o; il faut gue le coeur se brise ou se bronze» – «Ах, мой друг… я ухожу наконец из этого мира, где сердце должно разбиться либо окаменеть» [6, с. 571]. 
Не потому ли столько жестоких людей с «каменными сердцами», «жестокосердие» которых суть защита от жизни; при этом они ещё повторяют: «Лучшая защита это нападение!» (или: «Нападение – лучшая защита!»). Вывод: и Сократ только притворялся весёлым, как и Шамфор, и как все весельчаки вместе взятые, которые суть только хорошие клоуны. Правда, все лучшее в нашей голове… но разве не написано: «…довольно для тебя и благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» [1, 2 Кор 12:7-9].

Метафизические воззрения Ницше отнюдь не так безопасны для всякого  исследователя, рискующего спускаться в глубины человеческого сознания и души, и мыслитель прямо предостерегает: «…не ходи той дорогой, которой шел я. Эта дорога губительна» [8, с. 235].  Но и Христа распяли; «так гнали и пророков бывших прежде вас» [1, Матфея 5:12].

«Там, где я прохожу, – путь испорчен. Всякую дорогу запечатлеваю я смертью и позором. Но по тому, как ты хотел молча пройти мимо меня, по тому, как покраснел ты, – а я и это заметил – я узнал в тебе Заратустру. Всякий другой словом и взглядом бросил бы мне милостыню – сострадание свое. Но я не настолько нищ, чтобы принять его – и ты разгадал это» [8, с. 235].
Что такое? Дело в том, что человек самому себе не признаётся в том, что он собирается делать и в том, что он хочет – иначе учение З. Фрейда не имело бы смысла. Именно сублимация, замещение вытесненных желаний жаждой творчества, искусства, «приобщения» к культуре и воплощение всех лучших человеческих замыслов делают человека тем, кем он и должен быть. Но на этом пути немало преград, и «обмануть» предстоит не только всех других, чтобы они поверили, но главное – и самого себя: «Трудно открыть человека, а самого себя – труднее всего; часто дух лжет о душе. Таково действие Духа Тяжести» [8, с. 172]; а Козьма Прутков писал так: «Не робей перед врагом, лютейший враг человека – он сам» (Плоды раздумья // Прутков Козьма. Сочинения. Вступит статья В. Сквозникова. М.: Худож. лит. 1976. с. 116).
Беспокойная мысль «Заратустры» ищет другие выходы и – находит их: «Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей – я находил лишь всегда себя самого – и больше не жажду себя» [6, с. 724].
«Обратная» мысль – суть та же, только взгляд на нее под другим углом – и там, и тут человек идёт к себе в полном соответствии с девизом, написанном некогда на храме в древних Дельфах: «Познай самого себя». Итак, сокровенное желание – это познание себя. «Вы говорите, что верите в Заратустру? Но при чем тут Заратустра? Вы – верующие в меня: но что толку во всех верующих! Вы еще не искали себя, когда обрели меня. Так бывает со всеми верующими; и потому так мало значит всякая вера. Теперь призываю я вас потерять меня и найти себя; и только тогда, когда все вы отречетесь от меня, вернусь я к вам» [8, с. 67]. Но откроем Евангелие от Матфея: «А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным» [1, Матфея 10:33]; как коротка человеческая память, молодые люди, выросшие после распада Советского Союза не знают, что хотя атеизм и был в то время «господствующей религией», но моральный кодекс строителя коммунизма никак не противоречил общечеловеческой морали, существовавшей тысячи лет.
Человек не всегда один и тот же, но меняется, как лакмусовая бумажка в зависимости от возраста, от воздуха и от окружающей его среды; неужели Ницше всегда один и тот же? И никогда не было у него в запасе ни одной маски?.. почему не предположить, что и мировоззрение человека с летами претерпевает изменения, как это бывает у всех; в другое время и Ницше, скорее всего, выглядел бы совсем другим, чем представляется… недаром ведь и писал он трех загадочных превращениях – в верблюда – в льва – в ребёнка… (Верблюд: «Тяжело бремя жизни: не прикидывайтесь такими неженками! Все мы выносливы, как вьючные ослы» [8, с. 35]; Лев: «Они – хищные звери: даже в «труде» их жива еще хищная жажда поживы, и когда произносят они: «Заработать», мне слышится «Перехитрить»! и пусть нелегко дается им это! Более хищными должны стать они, более хитрыми, умными и больше походить на человека, ибо он – самый хищный из зверей. У всех зверей человек похитил добродетели их: потому все и дается им труднее, нежели зверям» [8, с. 187];  ребёнок – но разве поэт, как и любой другой человек, по сути, не остается в душе всю жизнь ребёнком?.. или уже человек – не «дитя природы»?); у  Ницше же орёл и змея – суть символы.

Но разве не написано: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» [1, Матфея 10:16]; «…для нас страх – это исключение. Но мужество и дух приключения, жажда неизведанного и того, на что никто еще не решался – мужество, вот что по моему разумению есть человеческая предыстория. У самых диких и бесстрашных зверей похитил человек, ревнуя, все их добродетели: и только так сделался он человеком. Это мужество, став, наконец, утонченным и одухотворенным, это человеческое мужество с крыльями орла и мудростью змеи, я думаю, зовется ныне – » [8, с. 270]. Так говорил Заратустра.

Увы, стало модно осмеивать все то, чему поклонялись вчера, да, на дворе новое время и поют новые песни, но что-то все больше старые песни на новый лад, переделанные под новые. Всепроникающая, убийственная ирония сегодня тоже дань моде и времени.
Неужели так коротка человеческая память, впрочем: «Tempora mutantur, / [et nos mutamur in illis] – [тэмпора мутантур, / эт нос мутамур  ин илис]. – Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», – гласит древняя латинская мудрость.

Мыслитель эпохи Возрождения М. Монтень, три тысячи раз делавший ссылки на древних авторов и здесь цитирует то Лукреция: «Не видим ли мы, что человек сам не знает, чего хочет, и постоянно ищет перемены мест, как если бы это могло избавить его от бремени» (О природе вещей); то строки из  «Одиссея» в латинском переводе Цицерона: «Мысли людей меняются так же, как и дни, которыми сам отец Юпитер освятил плодоносные земли» (Мишель Монтень. Опыты. Книга вторая. Издательство Академии наук СССР. М.-Л. 1958. с. 9). И при этом делает глубокомысленный и много объясняющий вывод о том, что: «…непостоянство представляется мне самым обычным и явным недостатком нашей природы…» (О непостоянстве наших поступков // там же, с. 7).



6. Шок!

Шок – это по-нашему! Ницше – это всё наоборот! И поэт, и философ большой провокатор, или, как еще любят повторять: «Нельзя же всё написанное понимать буквально!». Действительно, еврейский философ Маймонид (Моисей бен-Маймун, 1135-1204), пытался рационализировать иудейскую теологию, сблизить веру и разум, подчеркивая, что нужно верить в то, что не противоречит разуму; текст Священного Писания нельзя толковать буквально, нужно «одухотворенное» объяснение «буквы закона» (Спиркин А. Г. Философия: Учебник. – М.: Гардарики, 2000. с. 92). «Если я говорю, что я хочу торшер, – то это не значит, что я хочу торшер», – говорит юная героиня актрисы и режиссера Г.Б. Волчек. Вполне очевидно, что если женщина говорит что, то это еще не значит, что она так и думает, еще менее это значит, что она сделает так, как говорит: «Мало ли что я говорила!». Мужчина таков же. Включая философа, филолога и даже психолога. Не – Ницше – «это все наоборот», это человек – «все наоборот» или не отвечал Иисус Пилату:  «Царство Мое не от мира сего» [1, Иоанна 18:36].

Мы здесь подходим к такой тоньше тонкой грани как философская категория МЕРЫ, «золотой середины», «лезвия бритвы» У. Оккама и И.А. Ефремова, когда повторить путь, пройденный мыслителем невозможно ни при каких условиях, недаром софист Протагор крикнул на сотни и тысячи лет вперёд: «Человек есть мера всех вещей!»; то есть, живя и переживая,  мы имеем дело с тем, «что не может быть написано» [6, с. 751].
Известный советский психолог и писатель, автор многих нашумевших книг «Я и Ты»; «Искусство быть другим»; «Искусство быть собой» и др. В.Л. Леви подчеркивал, вернее, как в древности, вырезал на камне: «Тут, чтобы дело двинулось, необходимо совсем содрать с себя маску (сказал бы даже и шкуру) – и отбросить роль, сценариев никаких. Трудно, рискованно, но совершенно необходимо открыться встречно, опережающе, исповедаться, да, чтобы выйти к исповеди взаимной, на связь с тою Силой, для которой все равноценны и все любимы» [5, с. 215] (как это напоминает молитву!).
Напомню, первое издание этой  книги увидело свет в конце 60-начале 70 гг. ХХ века, это писалось в советское время, время, когда в стране господствовал атеизм, когда на каждом шагу подмена понятий, однако, представляется, это суть другие подходы к одному и тому же, к Себе, к нашему миру (именно так пишет В. Л. Леви: «Себе» – с большой буквы, но: «на связь с тою Силой, для которой все равноценны и любимы» – там же, с. 214). И разве не написано: «Царство Божие внутрь вас есть» [1, Луки 17:21].
Счастлив в наш век, кому победа
Далась не кровью, а умом,
Счастлив, кто точку Архимеда
Умел сыскать в себе самом…
(Тютчев Ф. И. «Да, вы сдержали ваше слово…»)

Однако это весьма редко, чтобы «победа далась не кровью, а умом», недаром апостол Павел подчеркивал: «Вы куплены дорогою ценою» [1, 1-е Коринфянам 7:23]; и здесь же: «не делайтесь рабами человеков».

«Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь [1, 1Иоанна 4:8]. Но Бога никто не видел, и никто постигнуть не может, «и тайна сия велика есть». И если есть настоящая любовь, то она скорее всего, безответная, ибо любить, значит отдавать, суть приносить себя в жертву, сжигая себя без всякой надежды на взаимность. Где же такую любовь найти? Нигде. Только в себе самом. Нигде не написано, что нас должны непременно любить, причем, все, зато написано: «Да любите друг друга» [1, Иоанна 13:34], – то есть, это значит, не должно ждать любви, но любить самому. «Мало в нем было любви – иначе бы он не гневался, что не любят его самого. Всякая великая любовь желает не любви, она жаждет большего» [8, с. 262]. Так говорил Заратустра.

«Вас назовут истребителями морали: но вы лишь открыватели самих себя» [6, с. 736]. Но «открыть» себя это и значит следовать принципу, написанному на храме богу Аполлону в древнем городе Дельфы: «Познай самого себя», – заметим – не другого; обычно все происходит с точностью до наоборот: «Поняли тебя какой ты есть!»; «Изучили тебя!»; «Узнали какой ты есть на самом деле!». Если это не «коварнейший способ мести», – то что? Нередко еще люди обижаются на то, что их «не поняли», но горе тому, кого «поняли», ведь в любом случае, «поймут» на свой манер и к своей выгоде, но никак не к твоей или чьей-то другой. «Быть непонятым – наша доля», – резюмировал  И.В. Гёте (Страдания юного Вертера); у Ницше эта мысль выражена несколько иначе: «Как можете вы быть справедливы ко мне? Я выбираю вашу несправедливость как долю, мне предназначенную», – так должен говорить ты. Несправедливость и грязь бросают вослед одинокому: но если хочешь стать звездой, ты все равно должен светить им» [8, с. 54]. Так говорил Заратустра. Действительно: чем человек наполнен, то он и изливает – если он полон грязи, то изливает грязь; а если он наполнен светом, то освещает все вокруг себя.
Философская поэма и есть тот мир образов, в котором мы живем. Наша душа если не собрание образов, то что? Но разве не написано: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» [1, Матфея 5:8].
Проблема не в том, что все люди разные, а в том, что каждый хочет того же самого и, естественно, устремляется к одному входу, который всегда становится узким для всех желающих, и разве не написано: «Входите тесными вратами…»? [1, Матфея 7:13]. «И пряников сладких всегда не хватает на всех» (Б.Ш. Окуджава).




Глава вторая.
Любовь и смерть, или жизнь вечная

1. Надежда – дар Пандоры?

Разве не сказано: «Лучше убиту быть, чем самому убить»? Разве не лучше умереть самому, чем хоронить близкого, по сути, твою часть, и, думается, лучшую часть; наша собственная жизнь ничуть не дороже жизни любого другого живого, но здесь мы подходим к грани тоньше тонкой, той самой пресловутой «золотой середины», «лезвию бритвы», то есть, к вероятности невозможного… Мы же не виним  Ф.И. Тютчева за то, что он описывал последние мгновения жизни близкого человека, наоборот, читая, мы вспоминаем о своем горьком опыте:
Весь день она лежала в забытьи,
И всю её уж тени покрывали.
Лил теплый летний дождь – его струи
По листьям весело звучали.

И медленно опомнилась она,
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала – увлечена,
Погружена в сознательную думу…
И вот, как бы беседуя с собой,
Сознательно она проговорила
(Я был при ней, убитый, но живой):
«О, как все это я любила!»
……………………………………..
Любила ты, и так, как ты, любить –
Нет, никому еще не удавалось!
О, Господи!.. и это пережить…
И сердце на клочки не разорвалось…
(«Весь день она лежала в забытьи…»)

Но кто сказал, что всё в мире должно происходить непременно по лучшему сценарию? Так, и автор Заратустры воскликнул: «Высшие люди, уж не думаете ли вы, что  пришел я исправлять дурное, сделанное вами? Или устроить вам, страждущим, удобный ночлег?.. Нет! Нет! Трижды нет! Надо, чтобы больше погибало вас и чтобы гибли самые лучшие, ибо должно становиться вам все хуже и хуже…» [8, с. 257];  но это действительно так и происходит, и следует понять только очевидное, что плохо – это тоже хорошо!; и параллель с теодицеей Г. Лейбница напрашивается сама собой: «Все к лучшему в нашем лучшем из миров»; и разве не говорил  многострадальный Иов жене: «ты говоришь как одна из безумных; неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» [1, Иов 2:10].
Плохо это тоже хорошо, увы, нередко говорят:  «Нет жизни…», – но все-таки это и есть та самая жизнь, о которой пишется во всех книгах, и разве не сказано и не написано: «лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» [1, Матфея 8:20]. «И лишь отвратившись от себя самого, перепрыгнет он через собственную тень – поистине! – прямо в солнце свое!» [8, с. 102]; не есть ли это «солнце» то самое Царство Небесное, о котором написано, что оно «внутрь вас есть» [1, Луки 17:21]? Но разве христианство не учит «отвратиться от себя» во имя истины? «Носите бремена друг друга и таким образом исполните закон Христов. Ибо, кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя» [1, Галатам 6:2-3].

Одна древнегреческая притча объясняет происхождение всех людских несчастий. Богиня раздоров Пандора принесла людям ларец с бедствиями как подарок богов, по внешности прекрасный и соблазнительный дар, называвшийся «ларцом счастья». И вот из него вылетели все бедствия, живые крылатые существа; с тех пор они кружат вокруг нас и денно и нощно причиняют людям вред. Одно зло еще не успело выскользнуть из ларца, как Пандора по воле Зевса захлопнула крышку, и оно осталось там. Отныне у человека в доме навеки есть ларец счастья, и он мнит, что в нем обладает каким-то необычайным сокровищем; оно всегда к его услугам, и он пользуется им, когда захочет, ибо он не знает, что этот ларец, принесенный Пандорой, был ларцом зла, и считает оставшееся зло за величайшее благо и счастье – это и есть надежда. – А именно Зевс хотел, чтобы человек, сколько бы его ни мучили иные бедствия, не бросал жизни, а всегда вновь давал бы себя мучить. Для этого он дал человеку надежду: она в действительности есть худшее из зол, ибо удлиняет мучение людей» [6, с. 281]; но и надежда – акт отчаяния, продиктованный пресловутой волей к жизни;  но верно говорят, что ад существует на земле и на вратах ада написано: «Оставь надежду всяк сюда входящий». В каждой могиле навеки похоронены надежды, которые умирают, как говорят, последними.

«Так не умрёшь, ещё надо мучиться». «Умереть тоже неплохо», – заметил усталый А. Эйнштейн и: «Лучше умереть, чем устать». И Христос умер за грехи всех людей в 33 года. Может, «уйти вовремя» [8, с. 62] – действительно есть лучшее, как это говорит Заратустра? – но для кого лучше?.. для того, кто ушел или для того, кто остался?.. кто ответит? «Считается, что  для бойца самое лучшее – погибнуть в бою…, а как жить мне?», – говорит в интервью жена погибшего в ходе спецоперации бойца.
 «Вы мало страдаете! Ибо страдаете за себя; вы еще не страдали за человека. Вы солжете, если станете утверждать обратное! Никто из вас не страдал еще за то, за что страдал я» [8, с. 257]. Так говорил Заратустра. Но разве это противоречит Евангелию?.. напротив, страдание за другого всегда возводилось на высшую ступень человечности.
Что делать, и  с надеждами надлежит когда-нибудь расстаться, как мы расстаёмся с детством и  юностью и с нашими любимыми… когда мы видим, как они выходят замуж, то – в который раз думаешь: что же такое любовь? И есть ли любовь действительно?.. (о чем думает женщина: «Я его, конечно, не люблю, но у него серьезные намерения… он предлагает мне руку и сердце!.. надо соглашаться…»). Когда чувства проходят, то не остается ничего другого, как только играть роль, что мы можем наблюдать бесконечно.
Можно сколько угодно мечтать и надеяться, хотя известно, что надежды никогда не сбываются – но все же три сестры: Вера, Надежда, Любовь (Б.Ш. Окуджава) – вечные спутники человека.



2. Идея «врага» и исключительности

Человек никак не хочет видеть, что не будь у него «врага», то ему, верно, лучше не будет; но так устроено любое общество, и ни одно не может обойтись без идеи «врага». «Кто живет борьбою с врагом, тот заинтересован в том, чтобы враг сохранил жизнь» [6, с. 460], – какое глубокое и ёмкое замечание, действительно, не будь у него врага, то с кем ему было бы бороться?
Правда, никто не обходится без врага, и никто не обвиняет И.А. Крылова за его басню «Волк и Ягненок», где первая строчка гремит как взрыв: «У сильного всегда бессильный виноват», – и откуда выводится «мораль»: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»; также никто не обвиняет стихотворца за все другие его басни, в которых показывается и высмеиваются все «человеческое, слишком человеческое», например, за басню «Зеркало и Обезьяна», где «мораль» звучит как приговор:
Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
Я даже видел то вчера:
Что Климыч на руку нечист, все это знают;
Про взятки Климычу читают,
А он украдкою кивает на Петра.

И тут же вспоминаются слова Ницше-Заратустры, будто выбитые на камне: «Но это не для длинных ушей».
«Вот я умираю и исчезаю, – таковы были бы слова твои, – и во мгновение ока обращусь в ничто. Души так же смертны, как и тела.
Но связь причин, в которую вплетён я, вновь возвратится и вновь создаст меня! И сам я – одна из причин Вечного Возвращения.
Я возвращаюсь – вместе с этим солнцем, с этой землей, с этими орлом и змеей – не для какой-то новой, или лучшей, или похожей жизни:
– я вечно возвращаюсь к этой же самой жизни как в самом великом, так и в самом малом, чтобы снова учить о Вечном Возвращении всех вещей,
– чтобы вновь сказать слово моё о Великом Полудне земли и человека, чтобы снова возвестить людям о Сверхчеловеке.
Я сказал слово свое и гибну во имя его: так хочет вечный жребий мой – я погибаю как провозвестник!» [8, с. 197]. – что здесь не так? Или не считает себя каждый исключительным – как это замечают многие от Дейла  Карнеги до Джо Диспенза: «Занимаясь своим преподаванием, я узнал кое-что очень важное. Я пришел к осознанию того, что каждый втайне верит в свое величие. В какой-то момент до тебя доходит, что на некотором уровне каждому – будь то генеральный директор крупной корпорации, уборщица в начальной школе, мать-одиночка троих детей или заключенный в тюрьме – присуща эта вера в самого себя. Мы все верим в возможность. Мы все рисуем себе лучшее будущее, чем та реальность, в которой мы пребываем нынче» (Диспенза Джо. Сам себе плацебо: как использовать силу подсознания для здоровья и процветания. – М.: Издательство «Э», 2016. с. 326-327).
Конечно, наивно думать, что другие без тебя не обойдутся, что ты «великий» или на худой конец «особенный», недаром написано: «Перед падением возносится сердце человека, а смирение предшествует славе» [1, Притчи 18:12]; но именно здесь и начинается та самая вера в себя, которая движет горами, как этому и учил Христос: «…истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» [1, Матфея 17:20].
Хотя и очевидно, что в действительности нет такого, без кого бы жизнь на Земле стала невозможной и, с точки зрения вечности, каждого нас вполне могло не быть.
Идут белые снеги,
Как по нитке скользя,
Жить и жить бы
Да, наверно, нельзя…
(Евтушенко Е.А. «Идут белые снеги…»)

Давно нет того, кто помыслил: «Как это мир может быть без меня?!.», – а жизнь продолжается… другими и для других…
Поэт Владимир Николаевич Фролов, наблюдая мимолётность всего сущего и ускользающую нить бытия, некогда вынес себе  суровый «Приговор Зрелости»:
Как лист осенний падает на душу
Предвестником зимы и холодов,
Так Зрелость мне твердит ночами: «Слушай,
Пора бы уж понять, кто ты таков.

Давно мечтаний время миновало,
Не сможешь сделать то, что хочешь ты;
Оставь свои высокие мечты,
Себе сознайся в том, что жизнь пропала».

О, как твой, Зрелость, приговор суров!
Ты счёт напрасно прожитых годов
Мне предъявляешь просто и жестоко.
Что же, без нытья приму к оплате счёт!
Хоть знаю я: весна ещё придёт,
Но не моя… Моя уже далёко.
(Фролов В.Н. Приговор Зрелости. Янв.-фев. 1998 г.)

……………………………………………………………
Неужели никто никогда не слышал нечто подобное: «Ты меня еще не знаешь!»? Каждый порядочный человек ищет лучшего, чем он сам, но, правда, не находит.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы…
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава вторая, стр. XIV)

Еще одна странность: все говорят: «Никакой любви нет!» (причем, главным словом здесь является «никакой»; см., напр. Белая студия. Ведущая Дарья Спиридонова и гость актер Александр Збруев: «Любовь это то, что себе выдумывают»); но это чистой воды нигилизм.., а жизнь все же продолжается… наверное, просто так…, сама собой… не хочешь, да вспомнишь слова Заратустры: «Все хорошие вещи умеют скрываться»; «Будьте же исполнены ныне благого недоверия, о высшие люди, вы, отважные! Вы, чистосердечные! Держите в тайне убеждения ваши! Ибо настоящее принадлежит черни» [8, с. 258]. Но разве не написано: «Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на меня рук; но теперь – ваше время и власть тьмы» [1, Луки 22:53].





3. Поэт

Поэт и композитор, автор сборников стихов Сергей Федорович Снурницын, при встрече,  всякий раз прямо заявляет: «Я – гений!», – и в доказательство этого утверждения тут же рассыпается стихами; «…жизнь основана на видимости» [6, с. 664], это значит: главное – произвести впечатление; при этом совершенно не принимается во внимание то обстоятельство, что произвести впечатление вполне возможно, но сохранить его – никак.
Трудно стучаться в людские сердца,
Прорастая всей радостью в них.
Достучавшись, труднее остаться,
Не на век, а на краткий лишь миг.
(Снурницын С.Ф.)


«Никто теперь не умирает от смертельных истин: существует слишком много противоядий» [6, с. 458]; так, не никто умирает от стыда, разве только на мгновение краска стыда зальёт чьё-то лицо – но это редко. Опять же народная вековая мудрость гласит: «Стыд не дым, глаза не ест». «Мы – посредники между Богом и человеком», – разве протоиерей Василий Гелеван смущается, говоря это? Или разве он тем самым не ставит даже не себя, а всех священников рядом с Всевышним? Однако когда человек находится в критической ситуации, а он всегда находится в такой ситуации, если учесть, что судьба не скупится на удары и наносит их в самое уязвимое место, то ничего удивительного, когда он прислушивается и – незаметно для себя «открывает» «нечто такое необычное, о чем и сказать нельзя, но что можно только чувствовать», и обратиться к вере, конечно, лучше всего к православной, то есть, «самой правильной». Можно сказать и грубее: когда ты упал, и когда ты лежишь, то всякий проходящий чувствует свое превосходство, вот Ницше и заметил: «…всякий становится бодрым, взглянув на отчаявшегося; и чтобы утешить его, каждый считает себя достаточно сильным»  [8, с. 249].
Вообще, слушать священников – одно удовольствие, особенно в тяжелых жизненных ситуациях: «Обижают тех, кто обижается» (протоиерей Алексей Ботаногов; иначе говоря: дразнят того, кто дразнится, то есть, суть слабейшего, и когда ничего за это не будет; и издеваются над тем, кто позволяет над собой издеваться – ещё чуть-чуть – чуть-чуть и – обвинение в мазохизме готово); «Обиженных – тысячи, а обижающих – ни одного» (игумен Лука Степанов); но точно так поступают и все неверующие!

Что же, считать свое состояние и положение наилучшим из всех возможных и даже достойным зависти многих других, – самый распространённый из всех самообманов.

Когда Ницше-Заратустра предупреждает: «…не ходи той дорогой, которой шел я. Эта дорога губительна» [8, с. 235]  –  то разве это не то?.. «…призываю я вас потерять меня и найти себя…» [8, с. 67] – что здесь не так? «Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей – я находил всегда лишь себя самого – и больше не жажду себя» [6, с. 724], –  что здесь не так?
Кто жил, тот знает – как лучше плыть по реке – по течению или против течения? Но о глубоком часто молчат. Так, и смирение, воспеваемое на все лады христианством, означает одно – плыви по течению, или не написано и не сказано: «Трудно тебе идти против рожна» [1, Деяния 9:5]; правда один философ все-таки заметил: «Они борются уже своим смирением»; и что такое смирение как не способ существования? (с чем никак не может смириться смиряющийся необходимо).

А кто не повторял древнекитайскую мудрость: «Не плюй против ветра!»; или: «Не плюй в колодец!».

Но человек не был бы человеком, если бы не хотел жать там, где не сеял, и если бы не хотел успеть и здесь и там – на Земле и на Небе, – так и здесь, он говорит: «Я тебя понял!», – а вернее: «Раскусил!», – что значит: «Я тебя ем».

Самый извращенный парадокс, какой только можно представить, подчеркивает Ницше, осмелился высказать Ж. Кальдерон в трагедии «Жизнь – это сон»:
Величайшая вина человека –
есть то,  что он родился.
[6, c. 319]


4. Любовь и смерть

Поэт увидел то, что наполняло всю историю человечества:  «Проложи между собою и сегодняшним днем, по крайней мере, шкуру трех столетий! И крики сегодняшнего дня, шум войн и революций да будут тебе журчанием!» [6, с. 658], – звучит вызывающе, но разве реки, окрашенные кровью, как это было в реках Непрядва и Дон после Куликовской битвы, и как это было во множестве других рек остановили так называемый, естественный ход развития вещей и течение жизни на Земле?
Разве в Книге Иова многострадального не сказано: «Так, не из праха выходит горе, и не из земли выростает беда; Но человек раждается на страдание, как искры, чтоб возметаться вверх» [1, Иов 5:6-7]; душа желает смерти… [1, Иов 7:15].
Напиток сладкий духа – жмут
В давильнях горького страданья.
И те глаза, что слёз не льют –
Не могут излучать сиянья.
(неизвестный автор)

Однако мысль о том, что скорби являются постоянным спутником  человека отнюдь не нова. «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями. Как цветок, он выходит, и опадает; убегает, как тень, и не останавливается. И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою» [1, Иов 14:1-3].
«И сказал Давид: доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне» [1, 2 Царств 12:22-23].
И разве не написано: «Смотрите, не ужасайтесь; ибо надлежит всему тому быть» [1, Матфея 24:7]. Где же здесь противоречие и столкновение? И даже если бы и было и то, и другое, то разве не всё в мире происходит именно так?
Что ж, тайну прелесть находила
И в самом ужасе она.
Так нас природа сотворила
К противуречию склонна.
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава пятая. строфа VII)

«Бог есть любовь»  [1, 1 Иоанна 4:8]. Огню, небесному огню, солнцу обязаны мы жизни на Земле. Однако огонь не знает меры и написано: не знает слова «довольно»; иначе сказать, сжигает всё. Так и любовь подобно огню, сжигает все внутри человек; где любовь, там и смерть, это заметили в глубокой древности. «В любви всегда есть немного безумия, но и в безумии всегда есть немного разума». Так говорил Заратустра. Счастливой любви не бывает; несчастной любви – тоже.

В самом деле, разве не бросается кто, влюбившись, словно в омут с головой? А впрочем, не я один такой, но всякий другой, едва родившись, попадает будто в омут с головой; вот и Омар Хайям писал:
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.

Просто, все просто, каждый по-своему реагирует на раздражители окружающей среды – для кого-то царапина или порез – больно, а для кого-то война что добрый день… и без шутки на грани цинизма здесь никак не обойтись.
На вопрос: «Как жизнь?», – поэт Володя Фролов  всегда отвечал: «Бьёт ключом и всё по голове!». Ну и как будет чувствовать себя человек – когда «ключом» – да по голове!? О какой норме вообще следовало бы говорить и что вообще считать нормой в мире, где война – самое обычное дело?
Известная российская поэтесса Л. А. Рубальская рефлексировала о любви так:
Ну и что, что обжигалась и не очень молода?
От ожогов не осталось в моём сердце и следа.
Обжигалась, что ж такого? Это с каждым может быть.
Я еще сто раз готова обжигаться и любить.

Как представляется, миллионы мужчин и женщин готовы были бы подписаться под этими строками любви. Ф.М. Достоевский подчеркивал, что человек не родится для счастья, он только его заслуживает, а участь человека – страдания, которые очищают душу, как огонь золото (Шахнович М.И. Библия в современной борьбе идей. Л., 1988. с. 18). Об испытаниях, выпадающих на долю человека и очищающих душу, свидетельствует стихотворение Н.П. Огарёва:
Тот жалок, кто под молотом судьбы
Поник – испуганный – без боя:
Достойный муж выходит из борьбы
В сияньи гордого покоя,
И вновь живёт – главы не преклоня,
Исполнен вдохновенной пищей;
Так золото выходит из огня
И полновеснее и чище.
(Огарёв Н.П. «Тот жалок, кто под молотом судьбы…»)

А Ницше заметил: «…бурное страдание всё же предпочтительнее вялого удовольствия» [6, с. 474];
«Заратустра!.. Он любит врагов своих: из всех, кого только видел я, лучше всех он овладел этим искусством. Но за любовь эту к врагам – мстит он друзьям своим!» [8, с. 270], – логично, но не ново; увы, ничего лучшего, чем закон мести, человек не выдумал.
«От всего сердца люблю я одну только Жизнь и, поистине, больше всего тогда, когда ненавижу её!» [8, с. 95]; но из этого вытекает действительно: достоин жизни только тот, кто готов к смерти: «Наиболее прекрасна жизнь того, кто менее всего печется о ней» («О пользе и вреде истории для жизни»); «В пылу борьбы можно пожертвовать жизнью: но побеждающий снедаем искусом отшвырнуть от себя свою жизнь. Каждой победе присуще презрение к жизни» [6, с. 726]; а «всё незрелое, увы, хочет жить» [8, с. 287].
«Смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни» [6,  с. 721]; «…война  для них есть окольный путь к самоубийству, но окольный путь с чистой совестью» [6, с. 658]. Иначе говоря: не столько следует бояться смерти, сколько того, что жизнь может оказаться слишком длинной; что касается «окольного пути к самоубийству», то разве апостол Павел не писал: «Итак мы всегда… благодушествуем и желаем лучше выйти из тела, чтобы водвориться у Господа» [1, 2 Коринфянам 5:6-8]; «Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя; а живем ли – для Господа живем; умираем ли – для Господа умираем. И потому, живем ли, или умираем, – всегда Господни» [1, Римлянам 14:7-8]– и что может быть лучше этого?..
Все разговоры о смерти недорого стоят, здоровому желать смерти так же глупо, как и бояться ее, ведь, действительно: «Не умрёт тот, кто не родится»; и доказательством этого является то, что мир все тот же: «Человек всегда поступает хорошо». Мы не обвиняем природу в безнравственности…» [6, с. 293]. Так говорит «Человеческое, слишком человеческое».
До какой же точки кипения, до какого градуса отчаяния должен дойти тот, кто развязывает себе руки для войны… видно, принцип: «Пан или пропал!»; «Либо грудь в крестах, либо голова в кустах!» – его принцип.
Однако Сократ, как известно, считал смерть вдохновляющим гением философии, действительно, не будь смерти, что человек мог бы знать и сказать о жизни?
«Многие умирают слишком поздно, а иные – слишком рано. Пока еще странным кажется учение: «Умри вовремя!».
Умри вовремя: так учит Заратустра.
Конечно, как может вовремя умереть тот, кто жил не вовремя? Лучше бы ему и не родиться! – Так советую я всем лишним.
Но и лишние важничают своей смертью, и даже самый пустой орех хочет быть расколотым.
Все относятся к смерти серьезно: но пока еще она не стала праздником. Люди не научились еще чтить самые светлые праздники.
Я показываю вам смерть, в которой обретается  полнота и завершенность, – смерть, которая станет для живущих жалом и священным обетом.
Такой смертью умирает завершивший путь свой, умирает победоносно, окруженный теми, кто преисполнен  надежд и дал священный обет свой.
Так должно научиться умирать; да не будет прaздника там, где умирающий  не освятил клятвы живущих!.. Всякий, жаждущий славы, должен заблаговременно расстаться с почетом и освоить нелегкое искусство – уйти вовремя» [8, с. 61-62], – все это чисто поэтическая находка, фантасмагорически отражающая реальность, но разве не написано: «Будьте готовы» [1, Луки 12:35]; и разве не сказано за тысячи лет до нас: «Всему своё время и время всякой вещи под небом. Время рождаться и время умирать…» [1, Екклесиаст 3:1-2]; или: всё имеет своё начало и свой конец. «Будьте готовы». И вот можно услышать: «Я уже готов оставить этот мир!», – но как это громко сказано! И кто может быть уверенным в том, что он вполне «готов»? «…и лишние важничают своей смертью» [8, с. 61]. Так говорит Заратустра.

Ещё: «нелегкое искусство – уйти вовремя», – сказанное никак не может относиться к другому, но только к самому себе: «чтобы поставить точку, нужно больше мужества, чем для сочинения новых стихов: это знают все целители и поэты» [8, с. 184]; многие умирают слишком рано, иные умирают слишком поздно, тогда говорят: «Отмучился…»; или: «Чем так жить…»; но кто знает – что – лучше? – смерть никогда не приходит вовремя и, вообще говоря,  человек не должен умирать; у нас же смотрят на смерть как на избавление от страданий…, но стал ли мир лучше, чем был?..


5. Самомнение

Самомнение, высокое самомнение, только «человеческое, слишком человеческое» судит о том, чего вместить и понять не может, только человек пытается заглянуть «по ту сторону добра и зла», не понимая, или делая вид, что не понимает, как это опасно… что же, и вековой и тысячелетний опыт ничему не учит ни человека отдельно взятого, ни человечество, ибо такова его природа – играть со смертью в прятки; «люблю я кровь», конечно, это звучит вызывающе, или уже  никто не ест мяса? Вдумаемся: какого хищника, где и когда останавливал вид крови? Посмотрим на гербы различных стран – на многих изображены хищники – орлы, львы, медведи, драконы…

 Или уже сегодня никто никого не осуждает? – но еще «чуть-чуть» и человек закипит, недаром Фрейд уподоблял его кипящему котлу. А Н.М. Карамзин отмечал, что и самые «законы осуждают». Зато этот вид и запах крови неизменно возбуждал всякого хищника, приводил в тонус, граничащий с бешенством:
Но скучен мир однообразный
Сердцам, рождённым для войны,
И часто игры воли праздной
Игрой жестокой смущены.
(Пушкин А.С. Кавказский пленник. Часть I)


И:
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
(Пушкин А.С. Пир во время Чумы)

«Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!» – некогда слова эти провозглашались священными; перед ними склоняли колени и головы и снимали обувь. Но я спрашиваю вас: были ли во всем мире более страшные разбойники и убийцы, нежели эти святые слова?
Разве мало в самой жизни убийств и разбоя? И для того, чтобы стали священными эти слова, не пришлось ли убить саму истину?
Или же это было проповедью смерти – провозглашать священным то, что противоречит и противоборствует всему живому?» [8, с. 179].
Но и Гегель утверждал: «Все существующее достойно гибели. Смерть – неизбежный момент жизни, движения, момент единства всеобщего и отдельного». «Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний… мы теряем лета наши, как звук. Дней лет наших семьдесят лет, а при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро и мы летим»  [1, Псалом 89:5-10]. «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его» [1, Екклесиаст 12:7].

Даже когда мы говорим о смерти, то все равно мы говорим о жизни, может, о жизни вечной. Но когда  об этом, то есть, о вечной жизни говорит священник, то возникает такое чувство, что он только что вернулся оттуда, поистине: «…для  них все птицы – уже ощипаны» [8, с. 258]; так, и Мефистофель, как обычно, иронизирует:
Узнал ученого ответ.
Что не по вас – того и нет.
Что не попало в ваши руки –
Противно истинам науки.
[2, с. 336]

Или уже мы перестали делить мир на своих и чужих? Или разве не написано: «…во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою» [1, Матфея 13:30].

Слова Фауста достойны того, чтобы быть выбитыми на камне:
О милая, не трогай
Таких вопросов. Кто из нас дерзнёт
Ответить, не смутясь: «Я верю в бога»?
…………………………………………
Кто, на поверку, разум чей
Сказать осмелится: «Я верю»?
Чьё существо высокомерно скажет: «Я не верю».
[2,  с. 266-267]
(а в  жизни мы слышим и то и другое)

Глаза в глаза тебе сейчас
Не я ль гляжу проникновенно,
И не присутствие ль вселенной
Незримо явно возле нас?
Так вот, воспрянь в её соседстве,
Почувствуй на её свету
Существованья полноту
И назови это потом
Любовью, счастьем, божеством.
Нет подходящих соответствий,
И нет достаточных имён,
Всё дело в чувстве, а названье
Лишь дым, которым блеск сиянья
Без надобности затемнён.
[2, с. 267].

А вот что о названиях говорил Заратустра: «Глупец  тот, кто в названиях ищет знания» [8, с. 65].

«Скорей бы уж!..»; «Давно пора…»; «Чем скорее, тем лучше…», – что может быть печальнее, чем слышать  эти слова от ближних? – но мы их слышим и не слышим, слышим и не вмещаем. Однако обратимся вновь к голосам поэтов, и увидим, – все, что мы переживаем, не ново, и миллионы людей переживали это задолго до нашего рождения.

Я примирился с судьбой неизбежною,
Нет ни охоты, ни силы терпеть
Невыносимую муку кромешную!
Жадно желаю скорей умереть.
(Некрасов Н.А. «Последние песни»)

Блажен, кто в юности слепой
Погорячится и с размаху
Положит голову на плаху…
(Некрасов Н.А. «Зачем меня на части рвёте…»)

Не рыдай так безумно над ним,
Хорошо умереть молодым!
…………………………….
Русский гений издавна венчает
Тех, которые мало живут,
О которых народ замечает:
«У счастливого недруги мрут,
У несчастного друг умирает…»
(Некрасов Н.А. «Не рыдай так безумно над ним…»)

И во всем поэт следует им же написанным строчкам:
Стих, как монету, чекань
Строго, отчетливо, честно,
Правилу следуй упорно:
Чтобы словам было тесно,
Мыслям – просторно…
(Некрасов Н.А. Подражание Шиллеру. Форма)
 
***
Братья мои, люди!
Все мы, все когда-нибудь
В тех благих селеньях будем,
Где протоптан Млечный Путь.

Не жалейте же ушедших,
Уходящих каждый час, –
Там, на ландышах расцветших
Лучше, чем в полях у нас.
(Есенин С.А. «Сельский часослов»)

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, –
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
(Есенин С.А. «До свиданья, друг мой, до свиданья…»)

Немало тех, который живут по раз заведенному толчку, и дальше просто катятся в силу инерции… и какая радость может быть от долгой жизни? И кто не хочет хоронить других, тот должен желать лучше скорее уйти из этой жизни…
Всё встречаю, всё приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей её покинуть.
(Есенин С.А. «Край любимый! Сердцу снятся…»)

В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне веселой рукой…
(Есенин С.А. «В этом мире я только прохожий…»)

И каждый ждет своего конца:
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
(Есенин С.А. «Не жалею, не зову, не плачу…»)

Не забудем, мальчику всего тридцать лет, но стихи-то,  поистине, пророческие.
В начале жизни все дети, подростки, девушки и молодые люди полны самых лучших надежд, и верно, и жить торопятся, и чувствовать спешат, они и верят и любят. А когда жизнь заканчивается, то верно, все видят, что:
          …пуста
Была златая чаша,
Что в ней напиток был – мечта,
И что она – не наша!
(Лермонтов М.Ю. Чаша жизни)




Там, на небе разберемся, а здесь, на земле – и не надейся. Однако и апостол Павел недаром указывал: «И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» [1 Коринфянам 15:19]. Это прямо указывает на вселенскую связь ушедших с ныне живущими. Не только зримо уходящий, но всякий идет к своему концу. Известный актер А. Абдулов в одном из своих последних интервью, вспоминая об ушедших друзьях, сказал: «Я смотрю на экран, и я верю, что они все сейчас оживут»… и, кажется,  нет никаких оснований сомневаться в этом, и не верится, что их нет… души их витают, возможно, где-то совсем рядом…
…все теперь одному, только кажется мне,
Это я не вернулся из боя.
(Высоцкий В.С. Он не вернулся из боя. Песня из фильма «Сыновья уходят в бой»).

Поэтесса, литературовед, эссеист и философ Зинаида Александровна Миркина, размышляя о вечности, говорит: «Религия это связь. Часть не может знать целое, а человек – малая часть, но зато может чувствовать себя причастной к целому; правда, нельзя доказать существование Бога, но зато можно причаститься к Нему, ибо нельзя для верующего доказать, что Его нет. Любая наша мысль находит отклик во Вселенной. Есть что-то б;льшее смерти, я началась до моего рождения и не кончусь после смерти» (интервью с А. Гордоном).
Мы скорбим, а душа радуется – учит нас православная религия. И наконец: «СО СМЕРТЬЮ ДРУЗЕЙ МЫ НЕ ТОЛЬКО ТЕРЯЕМ, НО И ПРИОБРЕТАЕМ, ТАК КАК В ГОРЕСТНЫЕ МИНУТЫ ПРОЩАНИЯ В НАС ПЕРЕХОДИТ ЛУЧШЕЕ ИЗ ТОГО, ЧЕМ ОНИ ОБЛАДАЛИ» (Выжутович В.В. Поправка на смелость. – М.: Политиздат. 1990. (Личность. Мораль. Воспитание). с. 52)
Оптинский старец иеросхимонах Иосиф (1837-1911) сподобился блаженной, мирной кончины и на одре смерти его «лицо было озарено таким неземным светом, что все присутствующие были поражены: мир и глубокое спокойствие запечатлелось на нем… 9 мая 1911 года в 10 часов 45 минут Старец испустил последний вздох; его чистая праведная душа тихо отделилась от много трудного тела и воспарила в небесные обители; та же ангельская улыбка озарила его благолепный лик и застыла на нем. В эту ночь некоторые из иноков, не зная еще, что Старец скончался, видели его во сне светлым, сияющим, радостным. В последующие дни он также являлся многим и на вопрос: «Как же, Батюшка, вы умерли?» отвечал: «Нет, я не умер, а напротив, я теперь совсем здоров» (см.: Преподобные Оптинские старцы. Жития и наставления. Издание 2-е. – Введенский ставропигиальный мужской монастырь Оптина Пустынь, 2011. с. 329).

Современники отмечали, что такая же спокойная светлая улыбка, как будто он увидел что-то невыразимое и небесное, застыла на губах умершего А.С. Пушкина.

Так, и Христос, когда женщины плакали о Нем, то сказал: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне   Но плачьте о себе и о детях ваших» [1, Луки 23:28].


6. Жить и помнить

Что же требуется от человека? –  совсем немного – чтобы помнил, недаром некогда поэт призывал:
Помните! Через века, через года – помните!
О тех, кто уже не придет никогда – помните!
……………………………………………..
Люди! Покуда сердца стучатся, – помните!
Какою ценой завоевано счастье, пожалуйста, – помните!
(Рождественский Р.И. Реквием. Через века, через года)

В Екатеринбурге, в парке В.В. Маяковского к 50-летию победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. поставлен памятник десяткам разведчиков-мотоциклистов Уральского добровольческого танкового корпуса, и надпись на нем гласит: «Живые, помните о нас, мы в свой последний смертный час прикрыли Родину собою. Живые, помните о нас…».

А также требуется помнить о тех, кто рядом… правда, в суете буден это непросто, и потому к ближним относятся соответственно, то есть, так, будто их нет…и хватаются за голову только тогда, когда уже ничего нельзя изменить; но такова эгоистическая природа  человека.
Человек – существо социальное: «Как в воде лице – к лицу, так сердце человека – к человеку»  [1, Притчи 27:19]; и «кто захочет в беде оставаться один» (В.С. Высоцкий), и всякий ищет другого, и притом идет в этом направлении до конца; когда же цель достигнута, то вдруг из неведомо какой глубины и через сколько лет выплывает нечто: «Чем с таким жить, то лучше одной!», – нет ли здесь коварства? «Есть – убил бы! А нет – купил бы!», – действительно, как это по-человечески. И ничего о том, что всякий решает свои проблемы и идет к своей цели с помощью другого, потому как человек суть существо социальное. Так и живут многие – каждый своей жизнью, и так, будто никого нет рядом; когда же, наконец, один уходит раньше другого и ты остаешься один, тогда наступает время хвататься за голову и вопить: «Как же так!? За что мне такое наказание?!.». Но разве не сказано: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» [1, Матфея 4:17].

И кто знает, кому когда здесь уходить, или не написано: «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет…» [1, Галатам 6:7].

Несчастный друг! Средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
(Пушкин А.С. 19 октября. «Роняет лес багряный свой убор…»)

«Думаешь, хорошо долго жить?», – так может спросить только тот, кто видит, как вокруг него один за другим падают молодые и уже его немолодые сверстники.
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил…
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава восьмая, стр.  LI)

И, действительно, самая Жизнь прекрасна не своей длительностью, но счастливыми мгновениями: «Самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой краткой… Поэтому и безразлично, будешь ли ты наблюдать человеческую жизнь в течение сорока лет или же десяти тысяч лет. Ибо что ты увидишь нового?» (Марк Аврелий. Наедине с собой).
Поистине, бессмертный Омар Хайям за тысячу лет до нас, не зная о нашем существовании, тем не менее давал нам такие нужные уроки:
Друг, не тревожься, удел свой вверяя судьбе
И не горюй о потерях в напрасной борьбе.
Ибо когда разорвется каба твоей жизни
Что сбылось, не сбылось, безразлично тебе.
***
Я смерть готов без страха повстречать.
Не лучше ль будет там, чем здесь - как знать?
Жизнь мне на срок дана. Верну охотно,
Когда пора наступит возвращать.
***
Двери в этой обители: выход и вход,
Что нас ждет, кроме гибели, страха, невзгод?
Счастье? Счастлив живущий хотя бы мгновенье.
Кто совсем не родился – счастливее тот.

Здесь явно ставится знак равенства между быть и не быть – и никакой трагедии, как это мы видим в монологе Гамлета. Также и в книге Екклесиаста сказано: «Если бы какой человек родил сто детей, и прожил многие годы, и еще умножились дни жизни его, но душа его не наслаждалась бы добром и не было бы ему погребения, то я сказал бы: выкидыш счастливее его» [1, Екклесиаст 6:3].


Но человек почему-то считает что жить долго это хорошо, вернее, он хотел бы жить и долго и хорошо, хотя эти  понятия плохо вяжутся.
А что говорит в склепе, видя недвижимым возлюбленного Ромео Джульетта?

    А я… отсюда не пойду я!
Что это? Склянку мертвая рука
Возлюбленного сжала? Яд – виною
Безвременной его кончины? Да!..
О, жадный, жадный! Выпил все! ни капли
Спасительной мне не оставил он,
Чтобы могла за ним я? Целовать
Уста твои я буду… Может, к счастью,
На них еще остался яд,
И я умру от этого напитка!
(Целует Ромео. Услышав шум, закалывается)
(Шекспир У. Ромео и Джульетта. Акт пятый. Сцена III).

Герои трагедии Шекспира убивают один другого и причиной всему – любовь… или взаимное ложное понимание чести и другого?.. как бы ни было, финал известен:
Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте.

***
Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье…
……………………………………..
Всё мерзостно, что вижу я вокруг…
Но как тебя покинуть, милый друг!
(Шекспир. Сонет 66)
***
Тебе уйти, мне жить на долю пало.
Покинув мир, ты потерял так мало.
(И.В. Гёте)

Если теряя жизнь, ничего не теряешь, то что уже говорить о всех потерях вместе взятых, суть неудовольствиях, неприятностях и несбывшихся надеждах?

***
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
(Пушкин А.С. 19 октября. «Роняет лес багряный свой убор…»)

«Жил-жил человек, а потом взял и умер…» (Н.В. Гоголь); «Непонятно, зачем он жил, еще непонятнее зачем он умер» (Л.Н. Толстой).

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы – как истории планет.
У каждой все особое, свое,
И нет планет, похожих на нее.
…………………………………
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
Что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
Мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди… их не возвратить.
Ушедшие миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
От этой невозвратности кричать.
(Евтушенко Е.А. «Людей неинтересных в мире нет…»)
А может, эти разговоры о смерти, действительно, разговоры ни о чем? Вот и Заратустра говорит: «…и лишние важничают своей смертью» [8, с. 61].
А древнекитайский мудрец на вопрос: «Что такое смерть?», – ответил новым вопросом: «Откуда мы можем знать, что такое смерть, когда мы еще не знаем, что такое жизнь?». Может, человек, действительно, рождается просто так, живёт, как и все другие, просто так, и умирает просто так? Вот некий остроумец и высказал вовсе недвусмысленную позицию: «Они живут так, будто никогда не умрут; а умирают так, будто никогда и не жили».
Может, и смысла никакого нет? Но он всё равно должен не быть, недаром Вольтеру удалось вместить в одно  изречение столько, сколько не вместит иной трактат: «Если бы Бога не было, Его надо было  выдумать!.. Но Его присутствие начертано перед нами во всей природе!». Широко известно пари Паскаля: если Бога нет, а я в Него верю, то я ничего не теряю в вечности, а если Бог есть, а я в Него не верю, то я теряю вечность. Можно сказать и так: если Бога нет, то наша жизнь бессмысленна и действительно есть всего лишь случайная флуктуация волевых структур. Но этот смысл должен быть – эта мысль читается в лучших произведениях человеческого гения.

Я должен пот тяжелый лить,
Чтобы то вам объяснить,
Чего я сам не понимаю.
(И.В. Гёте. Фауст)

Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу…
(Пушкин А.С. Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы)

Не верю! – что наши близкие вовсе оставили нас. Не верю! – а если так, то зачем жить?.. это так же верно, как и то, что нельзя быть несчастным.

Разве не написано и не повторено миллиарды раз: «Смерти нет. Есть переход в жизнь вечную»; «У Бога все живы»;  «один только шаг между мною и смертию» [1, 1 Царств 20:3];. «А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: «Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых» [1, Матфея 22:31]; «Ибо для меня жизнь – Христос, и смерть приобретение» [1, Филиппийцам 1:21]; «отныне блаженны мёртвые, умирающие в Господе» [1, Откровение 14:13]; «А живем ли – для Господа живем, умираем ли – для Господа умираем. И потому живем ли, или умираем – всегда Господни» [1, Римлянам 14:6-8]; «Итак мы всегда… благодушествуем и желаем лучше выйти из тела, чтобы водвориться у Господа» [1, 2 Коринфянам 5:6-8].
У Бога все живы: «Бог не есть Бог мертвых, но живых» [1, Матфея 22:32]. Эта мысль находит яркое выражение в трудах Августина (354-430) «Исповедь», «Об истинной религии», «О граде Божием». Размышления Августина о творении мира Богом привели его к проблеме вечности и времени, в результате он дал удивительно точное определение времени: время есть мера движения и изменения. Здесь, как считают исследователи его творчества, он предвосхитил И. Ньютона и А. Эйнштейна. Богослов и мыслитель Августин пришел к выводу: ни прошедшее, ни будущее не имеют реального существования – есть только настоящее (эта мысль нашла свое не менее яркое выражение в песне-эпохе 60-х гг. ХХ века «Есть только миг…», впервые прозвучавшая в известном фильме «Земля Санникова». Стихи А. Дербенёва. Музыка А. Зацепина).
Вечность мыслится Августином так: у Бога все есть раз и навсегда; в вечном нет ни преходящего, ни будущего: «Я ничего не утверждаю, а только доискиваюсь истины и пытаюсь узнать ее. Не скажут ли мне, что и эти времена, прошедшие и будущие, также существуют; только одно из них (будущее), переходя в настоящее, приходит непостижимо для нас откуда-то, а другое (прошедшее), переходя из настоящего в свое прошедшее, отходит непостижимо для нас куда-то, подобно морским приливам и отливам? И в самом деле, как могли, например, пророки, которые предсказывали будущее, видеть это будущее, если бы оно не существовало?.. Итак, надобно полагать, что и прошедшее и будущее время также существуют, хотя непостижимым для нас образом» («Исповедь». XI. 17).  В результате Августин заключает: «Теперь ясно становится для меня, что ни будущего, ни прошедшего не существует, и было бы точнее выражаться так: настоящее прошедшего, настоящее будущего. Только в душе нашей есть соответствующие три формы восприятия, а не где-нибудь инде (т.е. не в предметной действительности): для прошедшего есть у нас память, а для будущего – чаяние, упование, надежда» («Исповедь». X. 20). (Спиркин А.Г. Философия: учебник. – М.: Гардарики, 2000. с. 85-86).





7. Ничто и нечто

Из ничего ничего возникнуть не может, – утверждали древние; вполне допустимо, на наш взгляд, предположить, что если есть то, что  названо нечто, то оно не может и стать ничем, но «всего лишь» изменится… так, Г.Р. Державин в заключая стихотворение «Бог», проводит мысль о бессмертии души:
Твоё созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Моё бессмертно бытиё;
Чтоб дух мой в смертность облачился,
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! –  в бессмертие Твоё!
(Державин Г.Р. Бог)

Разве не лучше умереть где-нибудь под забором, на виду у всех, нежели пользоваться вынужденными благодеяниями ближних, ведь «большие одолжения вызывают желание мстить», – но ведь нам всегда, когда делают доброе особенно, делают одолжения… и, действительно, кому делаешь кому доброе дело, то он тем самым никак не становится ближе к душе, хотя он, возможно, напрягается изо всех сил, чтобы проявить свою благодарность как «наиболее мягкую форму мести»: «Кто не оплодотворяет нас, делается нам явно безразличным. Но тот, кого оплодотворяем мы, отнюдь не становится тем самым для нас любимым» [6, с. 765], – и разве можно добавить что-то к тому, что сказал поэт?..
И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь, –
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжёшь.
(Есенин С. А. «Ты меня не любишь, не жалеешь…»)

Однако хорошим называем мы все же того, кто позволяет нам делать добро, впрочем, нам всегда позволяют делать только то, что входит в свои интересы, или, как заметил один философ: «Кто бы стал устраивать это, если бы это было нужно тебе».


Правда, это звучит несколько необычно, но не ново, – откроем роман в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин»:
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример, другим наука;
Но, Боже мой, какая скука –
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство –
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя!»
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава первая, стр. I)

Человек не должен умирать, эта мысль проводится неуклонно в течение тысячелетий. В первые пасхальные дни в течении тысяч лет миллиарды людей повторяли и повторяют и поют  радостную весть: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».
Родные никогда не умирают…
Бесследно не уходят в никуда…
Они в молитвах наших воскресают…
И остаются в сердце навсегда.

Всякий, кто не верит  в будущую жизнь, мёртв и для этой, – подчеркивал И.В. Гёте. Когда человек говорит: «Жизнь – копейка…», – то словно не понимает, что Жизнь – это дар, и даже величайший дар, а всякий дар, а если речь идет о жизни, то в особенности, налагает на человека и великую ответственность – не отсюда ли одно из древнейших понятий о табу, о культуре?
Так И.В. Гёте устами своего героя говорит:
Не умствуй о любви. Какой в том толк?
Живи. Хоть миг живи. Жить – это долг.
[2, с. 516]

Так что, живя, мы тем самым и «платим долги», не только ближним, но  и тем, кого нет с нами рядом. Или не сказано и не написано в молитве «Отче наш»: «и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим» [1, Матфея 6:9-13]?

Когда мы слышим:  «Остановись, мгновенье!», – то мы не думаем о том, что поэт, возможно, хотел подчеркнуть этим, что мгновение жизни, как счастливое мгновение и неповторимо и неостановимо. И может, именно пограничное состояние позволяет понять ценность жизни и неповторимость прекрасного мгновенья! Этот момент запечатлён Гёте в начале трагедии «Фауст», во время заключения сделки Фауста с Мефистофелем:
По рукам!
Едва я миг отдельный возвеличу,
Вскричав: «Мгновение, повремени!» –
Все кончено, и я твоя добыча,
И мне спасенья нет из западни.
[2, с. 181]

И в конце её:
Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил.
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил.
Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
О, как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они».
И, это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю.
[2, с. 181]

Апостол Павел писал: «Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» [1, 2 Коринфянам 4:16-18]

Мои дорогие и близкие, оставившие сей мир в душе всегда со мной; я могу только делать (создавать) видимость полного, безмятежного и даже «чистого» счастья даже перед самыми лучшими и близкими друзьями. Думаю, уверен, что я не оригинален, что как в моей душе, точно так и в душах  всегда скрывались трагические страницы и судьбы навечно любимых и близких людей. Увы, пока не потеряешь, так и не поймешь, что они значили и что значат в твоей жизни, и не покаешься и в который раз не заплачешь… И опять, в который раз, станешь чужим для всех других, для которых их нет…

Возможно поэтому певица Тамара Синявская, на вопрос журналиста: «Как вы пережили его смерть мужа?» – ответила: «А кто вам сказал, что я пережила?.. это он для вас умер…» (Муслим Магомаев). И действительно, недаром написано и повторено миллионы раз: «У Бога все живы».
Почти за две тысячи лет до нас римский император Марк Аврелий писал:
«Время человеческой жизни – миг,
Её сущность – вечное течение.
Ощущения тела бренны. Душа неустойчива.
Судьба загадочна. Слава недостоверна.
Всё, что относится к телу, – подобно потоку,
Всё, что относится к душе – подобно дыму.
Человека ждет забвение…

Пробегут века и вы, потомки, возможно, познакомитесь с этим афоризмом житейской мудрости. Не забывайте нас, потомки! До свидания в том мире, имя которому – ВЕЧНОСТЬ!» (Шилкина В.Б. Философская картина мироздания древнеиндийских мудрецов и ее практическое значение // Философия: курс лекций / Под общ. ред.  проф. Ф.А. Сима. Петропавловск, 1998. с 19).




Глава третья.
Религия и нигилизм, магия власти или смех один?


1. Религия и мораль

Первая библейская заповедь гласит: «Я – Господь, Бог твой» [1, Исход 20:2]; начало начал, отношения с Богом и есть отношения Я – Ты.
И. Кант ставит на первое место долг; для Канта долг становится Богом.
Ницшевская пресловутая «воля к власти» и есть суть отношения «Я и Ты»? – как будто бы не существует магии власти – то есть, того, ради чего человек готов на всё…; человек – прирожденный командир, его я, Я, Я… – это и есть его «воля к власти»; пока подчиненный не получит «золотого пинка», то не пошевелится – это хорошо знает всякий руководитель, болеющий за порученное ему дело:
Люди холопского звания –
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.
(Некрасов Н.А. Кому на Руси жить хорошо. Часть четвертая. «Про холопа примерного Якова верного»; никто не бросает поэту упрека, хотя загадочность стиха очевидна)

У хана палка длинная, – гласит казахская пословица, так и «воля к власти» – это не то, как понимают многие: «Как я сказал (а), так и будет», – но недаром говорит Заратустра: «Держите в тайне убеждения ваши! Ибо настоящее принадлежит черни» [8, с. 258]; только статус, место, положение в обществе, обстоятельства заставляют человека «поступать разумно».

Но разве не написано: «Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на меня рук; но теперь – ваше время и власть тьмы» [1, Луки 22:53].
Многие библейские тексты писаны от первого лица: «Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое…» [1, Иов 7:17]; «…Ты закрыл сердце их от разумения» [1, Иов 17:4]; «Я есмь Путь и Истина и Жизнь» [1, Иоанна 14:6]; «Ты это делал, и Я молчал; ты подумал, что Я такой же, как и ты. Изобличу тебя, и представлю пред глаза твои грехи твои»  [1, Псалом 49:21]. Ах, как часто мы печалимся, и больше всего  о том, что «всё лучшее уже было»…, но разве мы не ели?.. что же мы так сетуем, когда едят нас?..
«Есть вещи в тысячу раз более важные, чем хорошо мне или плохо» [9, c. 46]; но автор Книги Екклесиаста за тысячи лет до нас указывал: «Много таких вещей, которые умножают суету: что же для человека лучше? Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень?» [1, Екклесиаст 6:11-12]; таким образом, очевидно, что понятия хорошо – плохо – суть вполне земные, имеющие явно человеческое происхождение.






Человек же обычно говорит: «На все Воля Божия». «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» [1, Иов 1:21].
«И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри. Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных; неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» [1, Иов 2:9-10]. Так, и Христос перед распятием «отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты» [Матфея 26:39].
Действительно, есть нечто высшее, чем хорошо нам или плохо, чем «моё» и «твоё», «наше» и «ваше», «своё» и «чужое», «богатый» и «бедный» («У нас не так, как у вас!»; «Мы соглаша прожили, а у вас справедливости нет!»; «У них все не так, как у нас!»); земное, человеческое происхождение «добра» и «зла» очевидно, у Бога всё хорошо и справедливо, но человек ищет хорошего и старается избегать плохого, но это у него плохо получается, и он все равно стремится к счастью. Так, и Христос на вопрос саддукеев о том, которого из семи братьев жена, бывшая женою семи братьев будет в воскресении ответил: «заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией; ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах» [1, Матфея 22:25-30]; здесь, как представляется, и проводится мысль о том, что все – одно целое.

Но послушаем пророка: «Разве к счастью стремлюсь я? Я стремлюсь я к делу своему» [8, с. 292], – так говорил Заратустра; где же здесь противоречие?  – ведь и там и тут суть ОДНО – только выраженное разными образами. Правда, когда «стремишься к делу своему», тогда, верно, ты чужой для всех, включая ближних… и это дело ничего  бы не стоило, если бы ему можно было где-нибудь научиться… и все же и дело, и даже любимое дело, словно любимая игрушка в руках ребенка…



«Кого  называешь ты плохим? Того, кто вечно хочет стыдить» [6, с. 623] – так говорит «Веселая наука». Хорошим назвал бы я того, кто позволяет мне делать доброе и, напротив, плохим назову того, кто смеется, видя проявления моих чувств. Действительно, ничего в мире не меняется, с одной стороны нас, не переставая стыдят: «Ай-я-яй! Как нехорошо ты поступаешь!»; «Ну, это же банально… кто этого не знает… неужели ты не понимаешь таких вещей?..»; причем, тот, кто стыдит, верно, чувствует себя совершенно безответственным по отношению к тому, кого он стыдит, и еще не видно было чтобы нижестоящий по иерархической лестнице  стыдил вышестоящего, или иначе, чтобы бедный стыдил богатого, то есть, действительно: «Эгоизм не есть зло, потому что представление о «ближнем» – это слово имеет христианское происхождение и не соответствует истине – в нас весьма слабо, так что в отношении ближнего мы чувствуем себя свободными и безответственными, почти как в отношении растения и камня. Что другой страдает – этому надо учиться; и вполне этому никогда нельзя научиться» [6, с. 293]. Так говорит «Человеческое, слишком человеческое».

Однако эта мысль о власти присутствует и в книге Екклесиаста: «Кто – как мудрый и кто понимает значение вещей? Мудрость человека просветляет лице его, т суровость лица его изменяется. Я говорю: слово царское храни, и это ради клятвы пред Богом. Не спеши уходить от лица его, и не упорствуй в худом деле; потому что он, что захочет, все может сделать. Где слово царя, там власть; и кто скажет ему: «что ты делаешь?» [1, Екклесиаст 8:1-4].
Кроме желания стыдить есть еще одно неистребимое стремление у человека: хлебом не корми – дай кого поучить (а лучше – проучить: «Жив будет ваш жених, а я только немного поучу его», – говорит Паратов матери Огудаловой в фильме «Жестокий романс»), при этом совершенный молчок о том, что: «Уча, мы учимся (сами)» – «Docendo discimus» (лат).
Правда, с другой стороны, разве стыд помешал кому делать свое дело? Это очень остроумно замечено: «Скромность украшает того, кого ничего больше не может украсить», – но что это как не скрытый призыв к действию?! Или даром И.В. Гёте заметил: «…всякий деятель… всегда бессовестен» [6, с. 165].
Или уже мир перестал быть одним, целым, живым, пульсирующим организмом, где: «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь» [1, Екклесиаст 1:5-7].

Религия это, вероятнее всего, не религиоведение, не проходи религия через сердце верующего, то давно бы отмерла, как это и  пророчат иные религиоведы, недаром Маркс резюмировал: «Религия – это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому, как она – дух бездушных порядков. Религия это опиум для народа». Все верующие – невротики, и все люди – мои потенциальные пациенты, – подчеркивал З. Фрейд, – убийственная позиция! «Все верующие – невротики», а неверующие, вероятно, «здравомыслящие»? или наоборот? Ведь «мудрец – это также и глупец» [8, с. 288]. Так говорил Заратустра.

Когда Ницше ставит рядом понятия «водку  и христианство, европейские наркотики» [6, c. 601], то в этом легко увидеть аналогию как  с Марксовым, так и с Фрейдовым утверждениями.
Не вдаваясь в подробный разбор ставшего крылатым высказывания классика, отметим все же, что мыслитель делает ударение на словах вздох, сердце, дух.
«Антихрист. Проклятие христианству»? – но не будь Христа, то что мог бы написать Ницше? Правда, это страшные слова, но разве не написано: «Начало мудрости – страх Господень» [Псалом 110:10];  «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека» [Екклесиаст 12:13]. Разве Ницше «отменил» христианство своим «Антихристом», или сказав: «Бог умер»? Разве человек может отменить то, что не он устроил? Это подобно тому, как если бы кто отменил, например, музыку. Сам автор книги о Заратустре подчеркивает: «…нельзя какой-нибудь вещи принести большей пользы, как преследуя её, травя её собаками… это сделал я» [9, с. 139];  и: «Разве успех не был всегда на стороне преследуемых? А тот, кто преследует добросовестно, кончает тем, что становится последователем, – раз уж он следует по пятам!» [8, с. 235]. Разве первых христиан не гнали и не распинали несколько веков прежде чем христианство стало государственной религией? И Савл, будущий апостол Павел был первоначально гонителем христиан: «Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба; он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня?» [1, Деяния 9:4-5]. Не написано и не сказано ли: «Меня нашли не искавшие Меня, Я открылся не вопрошавшим о Мне» [1, Римлянам 10:20].
И: «Проповедникам морали. Я не хочу проповедовать никакой морали, но те, кто это делает, я дам следующий совет: если вы хотите окончательно обесчестить и обесценить самые лучшие вещи и состояния, то продолжайте, как и прежде, разглагольствовать о них! Водрузите их на острие вашей морали и говорите с утра до вечера о счастье, которое дает добродетель, о душевном покое, о справедливости и об имманентном воздаянии: вашими усилиями все эти хорошие вещи снищут себе, наконец, популярность и уличное признание; но тогда-то и сойдет с них все золото, и больше того: все золото в них пресуществится в свинец. Поистине вы знаете толк в извращении алхимического искусства: в обесценивании ценнейшего!» [6, с. 632-633]; «кто видит бездну, но взглядом орла, кто хватает ее орлиными когтями: вот в ком есть мужество» [8, с. 256].
Повторяя очевидное, действительно обесценивают все вещи. Все повторяют: «Бог есть любовь». Но когда мы слышим: «Я люблю тебя», – то это лишь усиливает сомнение и скептицизм, и разве не написано: «по плодам их узнаете их» [1, Матфея 7:20], и действительно любить это не говорить, но делать –  и что человек делает, то он и думает. Человек вообще плохо слышит, зато хорошо видит – и не только а, может, и не столько глазами.


Два Измаила в жизни не берут! – золотыми буквами вписаны в историю России слова  А.В. Суворова, произнесенные после взятия турецкой крепости – однако не думается, чтобы фельдмаршал повторял её каждый день и на каждом углу.
Правда и то, что взявший свой Измаил, все же – «не солнце, чтобы всех обогреть»; с тоской и завистью смотрит он на того, кто только готовится взять свой Измаил. Стихотворение А.С. Пушкина «Труд» как раз и передает ощущение, которое испытывает тот, кто уже свершил свой подвиг и почувствовал, увы,  свою ненужность… как мать, вырастившая сыновей…

Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,
Плату приявший свою, чуждый работе другой?
Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
Друга Авроры златой, друга пенатов святых.
(Пушкин А.С. Труд)



2. Антихрист

Антихрист? Проклятие христианству? – но разве сам же философ не отвечает в том же духе,  духе любви: «Капля росы? Испарение и благоухание вечности? Разве не слышите вы? Не чуете? Мир мой стал совершенным, полночь – это и полдень, – боль – это и радость, проклятие – это также и благословение, ночь – это и солнце; идите прочь, не то узнаете: мудрец – это также и глупец. Говорили ли вы когда-нибудь радости «Да!»? О друзья мои, тогда говорили вы «Да!» также и всякой боли. Все вещи связаны друг с другом, сопряжены, проникнуты взаимной любовью» [8, с. 288].
Никакая другая книга не издавалась тиражом большим, чем Библия – но стал ли мир другим и стал человек другим? Пример Христа показывает, что сегодня люди молятся тому, кого вчера распяли: «Благороднейшее и высочайшее совершенно не действует на массы; исторический успех христианства, его историческая мощь, живучесть и прочность – все это, к счастью,  ничего не говорит в пользу величия его основателя, ибо, в сущности, оно говорило бы против него» [6, с. 219].
«Что отрицал Христос? – Всё, что сегодня называется христианским» [6, с. 30]. «О братья мои, в сердца добрых и праведных заглянул некогда тот, кто сказал: «Это фарисеи». Но его не поняли» [8, c. 189] (фарисей суть ханжа, лицемерно отвергающий то, что близко его душе; и кто – не ханжа? – нет! нет! нет! – а по сути – да!; язык говорит «нет», а руки говорят «да»); «Иисус из Назарета любил злых, а не добрых: даже его доводил до проклятий их морально негодующий вид. Всюду, где вершился суд, он выступал против судящих: он хотел быть истребителем морали»  [6, с. 737]; «Толковать свои склонности и антипатии как свой долг – большая нечистоплотность «добрых»! [6, с. 743].


Бывает, что явно молятся Богу, а неявно – маммоне – но разве не сказано: «Не можете служить Богу и маммоне» [1, Матфея 6:24]; однако человек не был бы человеком, если бы не старался успеть и здесь, и там. «Наше мнение… таково, что порок и добродетель не причины, а только следствие. Мы делаемся порядочными людьми потому, что мы рождены с капиталом хороших инстинктов и в благоприятных условиях… Если ты появился на свет бедняком, от родителей, которые во всем только расточали и ничего не скопили, то ты «неисправим», это значит – созрел для каторжных работ и дома умалишенных…» [9, с. 142]. Так же и Екклесиаст говорит: «Хорошо если ты будешь держаться одного и не отнимать руки от другого; потому что, кто боится Бога, тот избежит всего того» [1, Екклесиаст 7:18].
Дьявол, как известно, скрывается в мелочах (не в том ли пресловутом «чуть-чуть», о котором говорил Заратустра?  [8, с. 103]); так и Мефистофель недвусмысленно заявляет о своей позиции и демонстрирует свою логику:
Что мне природа? Чем она ни будь,
Но черт ее соавтор, вот в чем суть.
[2, с. 542]

Нигилист и даже циник отнюдь не выступает против так называемых, «высших ценностей», но против того, что человек спекулирует ими, стараясь показать то, чего нет, или как сейчас говорят: «это фейк». По сути, длится вечный спор о том, кто – лучше, кто – больше, кто – сильнее, кто – красивее, кто – умнее и: «Кому что докажешь?!». «Как плохо ты обо мне думаешь!» А ты обо мне, конечно, думаешь хорошо… И никакое Я не хочет понять очевидного – что без моего Я, нет и твоего Ты.
Дух соперничества, как дух любви и дух ненависти неистребим в человеке также, как и дух вообще, хотя очевидно, что такая борьба не приводит ни к чему хорошему, ибо когда встречаются двое, где каждый считает себя лучше, там идет нескончаемый спор, или спор до конца. Горе тому, кто добился своего, кто достиг своей цели! Отныне и лучший друг станет его тайным и злейшим врагом; «…горе живущим, которые хотят  прожить без спора обо всем, что касается взвешивания!» [8, c. 102]; «Многих ты принуждаешь изменить мнение о себе: за это они жестоко отмстят. Ведь ты приблизился к ним и все-таки прошел мимо: этого они тебе никогда не простят. Ты поднимаешься над ними: но чем выше восхождение, тем меньшим видит тебя око зависти. А больше всего ненавидят того, кто способен летать» [8, с. 54]. Но и: «…горе, если мы столкнемся! и все кончено, если мы упадём!»  [6, c. 604]. Так говорил Заратустра.

Ученик нужен учителю в ничуть не меньшей степени, чем учитель ученику: «О великое светило, ты глубокое око счастья, в чем было бы счастье твое, не будь у тебя тех, кому светишь ты!» [8, с. 290]. Еще более того: «Плохая награда учителю, если ученики его так и остаются учениками» [8, с. 67]. Так говорил Заратустра.
Представляется весьма показательным к портрету человека следующий пример: одна женщина родила ребёнка и попросила другую женщину стать крёстной матерью этого ребёнка; но ребёнок умер – понятно горе матери, но всё же она сказала в адрес крёстной: «…несчастливая».

А.С. Пушкин в романе в стихах «Евгений Онегин» не раз отступал от лирики и воспевания природы и обращался к миру человека:
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей…
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава вторая, стр. XLVI)

Правда, хуже, когда это презрение не скрывается… однако и презрение есть самый дешевый способ «преодоления» другого.

Также и М.Ю. Лермонтов глубоко знал природу человека:
Всесильный Бог!
Ты знал: я долее терпеть не мог;
Пускай меня обхватит целый ад,
Пусть буду мучиться, я рад, я рад,
Хотя бы вдвое против прошлых дней,
Но только дальше, дальше от людей.
(Лермонтов М.Ю. Смерть)

Но мы не называем ни Пушкина, ни Лермонтова нигилистом и «ниспровергателем морали». Охотнее всего прощают того, кого сами обидели, или как указывал Ф.М. Достоевский: «Я перед ним виноват, следовательно,  я должен ему отомстить. Человек всю жизнь не живёт, а сочиняет себя, самосочиняется. Фантастическое составляет сущность действительности. Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни. К тому же: «проклятие это также и благословение», – но кто там будет разбираться в таких тонкостях и: «Фас!»; и: «Ату его!»; и: «Распни его!» – стало логическим финалом филологически-психологического взрыва творчества «самого одинокого» мыслителя:         «Он одинок и лишен всего, кроме своих мыслей: что удивительного в том, что он часто нежится и лукавит с ними и дергает их за уши! – А вы, грубияны, говорите – он скептик» [6, с. 731].
А как же с народной мудростью, гласящей: «Людей ненавидишь и себя не увидишь»? Хотя, с другой стороны, очевидна чисто поэтическая находка Антуана де Сент-Экзюпери: «Самая большая роскошь – это роскошь человеческого общения». Правда, написано: «Кто хочет иметь друзей, тот и сам должен быть дружелюбным; и бывает друг, более привязанный, чем брат» [Притчи 18:25].

Но уже зашикали со всех сторон: «Надо понимать…»; однако до сих пор еще не встретилось того, кто бы считал другого понимающим лучше, чем он сам, недаром В. О. Ключевский по этому поводу остроумно заметил: «Под здравым смыслом каждый понимает свой собственный». Именно «непонимание» другого становится камнем преткновения, увы, необходимость «объяснить» заходит так далеко, за что в средние века сжигали на кострах… «Остерегайтесь также ученых! Они ненавидят вас, ибо бесплодны! У них – холодные и высохшие глаза, для них все птицы – уже ощипаны» [8, с. 285]. Так говорил Заратустра. И верно, они из тех, которые знают всё!


3. Христианство и философия

Христианство велит любить ближнего и терпеть и помогать во всём, но и Ницше пишет «о том же самом»: «Ты захочешь также помогать: но только тем, нужду которых ты полностью понимаешь, ибо у них одна с тобою скорбь и одна надежда, – твоим друзьям; и лишь таким способом, каким ты помогаешь сам себе, – я хочу придать им больше мужества, больше стойкости, больше простоты, больше веселья! Я хочу научить их тому, что нынче понимают столь немногие, а те проповедники сострадания и того меньше, – сорадости!» [6, с. 659]; «Сорадость, а не сострадание создает друга» [6, с. 455]; «радость глубже, нежели скорбь» [8, с. 287]. Еще более того, нет лучшего способа помочь себе, чем как помочь другому, недаром Платон заметил в века: «Заботясь о счастии другого, находят свое собственное».
Неужели еще непонятно, что ни угодить, ни помочь человеку невозможно?.. правда, и помогают нередко с оглядкой и с надеждой: а что я буду с этого иметь?.. помогая одной рукой, другой готовятся тут же все и пресечь; или не так помогают «добрые и праведные»: «Хотел (а) помочь, но…»; или: «…вот если бы…» и т.д.

Что же здесь не так?!. И кто может запретить поэту его суть образы? Не так редко можно еще услышать такие заявления, особенно, когда надо что-то сказать и выиграть время: «Хотел (а) помочь тебе…но… »; однако никто не говорит о том, что помогает другому именно в том смысле, в каком помогает себе, как об это и говорит Заратустра, впрочем, это называется иногда еще добрым делом – как будто бы никто не знает, что человеку «сколько добра ни делай – все плохо». Иногда замечают: «Ницше плохо кончил!..». Но: «Трагична участь всякого человека», – говорил в день своего шестидесятилетия Феликс Августович  Хомутовский. Н.А. Бердяев не случайно считал, что положение философа вообще трагично: Платон был продан в рабство; Аристотель, как предполагают исследователи, принял яд, опасаясь гонений; Сенеке, обвинённому в заговоре против ученика-императора, было позволено  вскрыть себе вены;  Джордано Бруно по приговору инквизиции был сожжён на костре; Томас Мор был обвинён в государственной измене и казнён;  Томмазо Кампанелла почти тридцать лет провёл в тюрьме; Бенедикт Спиноза был проклят и изгнан из религиозной общины; Людвига Фейербаха «отлучили» от кафедры и он принужден был четверть века жить в деревне; в 1922 году немало русских ученых на «философском пароходе» были высланы из России. Видно, такова участь тех, кому удалось заглянуть в преисподнюю, суть в «бессознательное»… или подсознательное:
Со всех сторон его клянут,
И только труп его увидя,
Как много сделал он, поймут,
И как любил он, ненавидя.
(Некрасов Н.А. «Блажен незлобивый поэт…»)

…Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
(Пушкин А. С. Пророк)

…С тех пор, как Вечный Судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
(Лермонтов М.Ю. Пророк)

Не говори: «Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!...»
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.

Но любит он возвышенней и шире,
В душе его нет помыслов мирских.
«Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно за других!»
(Некрасов Н.А. Н. Г. Чернышевский)

А И.В. Гёте устами Фауста говорит:
Что значит знать? Вот, друг мой, в чем вопрос.
На этот счёт у нас не всё в порядке.
Немногих, проникавших в суть вещей
И раскрывавших всем души скрижали,
Сжигали на кострах и распинали,
Как вам известно, с самых давних дней.
[2, c. 142 ]

Так сложилось исторически, что  смерть никогда не принималась всерьез, и презрение к смерти всегда считалось признаком высокого духа, всего лучшего в человеке. Омар Хайям за тысячу лет до нас подчеркивал:
Мы попали в сей мир, как в силок – воробей.
Мы полны беспокойства надежд и скорбей.

И вокруг соблазны и ловушки, однако: «как раз наш «собственный путь» и есть слишком суровое и ответственное дело, а главное, слишком далекое от благодарности других» [6, c. 658]. Так говорит «Веселая наука. (la gaya scienza)».


Франсуа Мари Аруэ – Вольтера никак нельзя заподозрить в симпатии или приверженности к религии, более того, все свои письма он, имея ввиду католическую церковь, заканчивал одинаковым призывом: «Раздавите гадину!». Как подчеркивал в статье «Философия эпохи Просвещения» Ф. А. Хомутовский: «Вольтер не удовлетворялся всеми положительными, т.е. наличными религиозными конфессиями. Он конструирует новую религию, религию разума. У Вольтера возникает идея выработать, создать одну религию, которая бы господствовала во всем мире, основана была на разуме, справедливости. Пусть бы эта религия «диалектически сняла» крупицы ценного из всех религиозных конфессий. Священнослужители всего мира должны отказаться от своих верований в пользу единой, всемирной «церкви», Вольтеровский. Говорят, что в доме, в котором жил Вольтер, теперь размещается типография, в которой, согласно последней воле мыслителя-вольнодумца, издается только одна книга – Библия» [10, с. 127].


4. Любовь и нигилизм

«Если я люблю тебя, что тебе за дело до этого?» – вполне достаточная критика всего христианства» [6, с. 599]. Блестящий текст! Но всякий свет слепит! И нередко еще любовь понимается как обладание, т.е., если «я люблю тебя», значит ты должна быть моей и только моей! – и какое мне дело до тебя!..
«Я сержусь: ибо ты неправ – так думает любящий» [6, с. 755]; «Те, кто до сих пор любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного» [6, с. 727]. И кто не слышал подобное: «Ты не прав, мне с тобой интересно! Практически ты заполняешь своими чувствами пустое пространство вокруг меня. У тебя жива душа, а это дорого стоит»; «На данный момент ты мне очень нужен…» (а подразумевается следующее: «Я нужна тебе; ты лучше меня не найдешь; я одна такая»; вопрос о том, нужна ли ты мне, интересно ли мне с тобой даже не ставится). Действительно, если бы  все признания любви чего-то стоили, мир давно бы стал другим. Человек всегда такой, как есть, но нелегко встретить такую любящую, которая бы не сказала в душе или вслух: «Я тебя воспитаю!».

В работе «Злая мудрость. Афоризмы и изречения» Ницше заметил: «Причинять боль тому, кого мы любим – сущая чертовщина» [6, с. 725]; и: «…мы любим того, кого пытаем» [6, с. 744]; «Quos diligit, castigat – Кого любит, [тех и] бранит» (лат.); или иначе, мы все «палачи» друг для друга, особенно, когда любим. Когда Ф.И. Тютчев пишет:
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей.
(Тютчев Ф.И. «О, как убийственно мы любим…») – то мы спокойно проходим мимо; и недаром замечено: «Все ранят, любимые – добивают»; почему-то так удивительно и непонятно устроено в общественной жизни,  что мы любим тех, кто нас не любит, и губим тех, кто в нас влюблён, вспомним, например, бессмертные строчки А.С. Пушкина:
Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей,
И тем ее вернее губим
Средь обольстительных сетей…
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава четвертая. Строфа I)

Правда, верно и когда наоборот, что же, действие всегда равно противодействию. Однако и в книге Притчей Соломоновых сказано: «…мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; Но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый; Ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней» [1, Притчи 5:3-6].


Мы также не осуждаем Ф.И. Тютчева за его стихотворение «Наш век»:
Не плоть, а дух растлился в наши дни.
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвётся из ночной тени
И, свет  обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознаёт свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…
Не скажет ввек с мольбою и слезой,
Как ни скорбит пред замкнутою дверью:
«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»
(1, Марка 9:24 )

Также не судим поэта, когда он берет для стихотворения строчку из молитвы Ефрема Сирина:
«Не дай нам духу празднословья»!
Итак, от нынешнего дня
Ты в силу нашего условья
Молитв не требуй от меня».
(Тютчев Ф.И. «Не дай нам духу празднословья…»)

Мы не обвиняем Тютчева в нигилизме, ибо знаем, что всё это, поистине, «человеческое, слишком человеческое», что, бывает, язык шепчет молитву, «а ум Бог знает где витает», или, по Ницше,  в молитве совершается лишь «механическая губная работа» [6, с. 595]. Однако, при этом, как представляется, совершенно не учитывается ни с чем несравнимое внимание, с которым читается молитва, причем текст построен так, что нельзя не заметить особое и непонятное влияние слов на душу; к тому же, молитва дает возможность критически посмотреть на себя словно со стороны, вызывает невероятное напряжение всех духовных сил, когда почти физически ощущается необъяснимое единство мира -- 
Поэт, по сути, вызывает огонь на себя – в этом почти его предназначение, реакция слушателей и читателей ему известна заранее. Вспомним знаменитые некрасовские строчки:
Его преследуют хулы,
Он ловит звуки одобренья
Не в сладком ропоте хвалы,
А в диких криках озлобленья.
(Некрасов Н.А. «Блажен незлобивый поэт…»)

Не следует ли, действительно, принимать все «плохое» как величайшую похвалу?

А В.С. Высоцкий рефлексировал так:
Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт…
Задержимся на цифре 37! Коварен Бог –
Ребром вопрос поставил: или – или!
На этом рубеже легли и Байрон и Рэмбо, –
А нынешние – как-то проскочили.

Дуэль не состоялась, или – перенесена,
А в 33 распяли, но – не сильно,
А в 37 – не кровь, да что там кровь! – и седина
Испачкала виски не так обильно.
«Слабо стреляться?!». В пятки, мол, давно ушла душа! –
Терпенье, психопаты и кликуши!
Поэты ходят пятками по лезвию ножа –
И режут в кровь свои босые души!

На слово «длинношее» приходится три «е», –
Укоротить поэта! – вывод ясен –
И нож в него! – но счастлив он
Висеть на острие,
Зарезанный за то, что был опасен!
(Высоцкий В.С. О фатальных датах и цифрах; и сборник стихов  поэта называется «Нерв»; поэт – легкая добыча для всякого психиатра, а равно и психолога, порой прямо заявляющего: «Поэты – люди с большими психологическими проблемами…» – иначе говоря: «Поэты – больные люди и, потому, наши клиенты-пациенты». «Каждый психиатр, за норму берет свое личное психическое состояние». https://www.inpearls.ru/ Юрий Сережкин).

В самом деле, «оказывают честь» уже тем, что наносят удар, и – изо всех  сил – и – всё –  ниже пояса («Чтоб побольней!»; «Чтоб знал!»; «Чтоб запомнил!»; «Подожди, дружок, будешь ты меня помнить!», – говорит С.С. Паратов в адрес Ю.К. Карандышева в х/ф «Жестокий романс»; по тексту «Бесприданницы» А.Н. Островского Паратов говорит так: «Да погоди, дружок, я над тобой, дружок, потешусь»; и кто откажет себе в удовольствии нанести смертельный удар, и тем самым «восстановить справедливость»!? – как будто справедливость можно «восстановить». Так и Карандышев, стреляя в Ларису Огудалову, произносит знаменательную фразу, показывающую, что от любви до ненависти один шаг: «Так не доставайся же ты никому!». Но разве это не безумие? – как будто убивая, что-то исправляешь?! – скорее это акт отчаяния; когда-нибудь человек придет к пониманию:  силы не  беспредельны, чтобы тратить их бездумно, но промолчит, или скажет: «Живи пока» (правда, ученый, разрабатывающий тот или иной вид оружия массового поражения, просто делает свою работу – «без всякого зла»; когда у А. Эйнштейна однажды спросили зачем он был в той команде, которая создавала атомную бомбу, несущую смерть множеству людей, он ответил ёмко, суть афористически: «Видите ли, политика  гораздо сложнее, чем физика»).

Я и Ты. Ты говоришь, но я тебе не верю! И никогда не поверю! Даже не надейся! Меня (нас) не обманешь!». Известный закон трёх «не»: «Не верь, не бойся, не проси», – легко можно было бы превратить и в закон четырёх «не»: «И не надейся». Но это надпись над вратами ада: «Оставь надежду, всякий сюда входящий». (Не отсюда ли: «надежда – худшее из зол»? [6, с. 281]); но ведь подозревать, значит ненавидеть: «когда не можешь кого терпеть, то находишь его подозрительным».
«Смотри в корень!», – Козьмы Пруткова, это значит, смотри в суть: вот есть я и ты, и я сделаю все возможное и невозможное, чтобы ты остался позади, и чем дальше, тем лучше, а я тут был бы ни при чем. И получается объективно: я все делал правильно, а во всех бедах виноват ты сам, включая и мои, потому что ты мне (нам) всю жизнь поломал.

И самое смешное, что всякий другой не лучше первого, недаром народная и многовековая мудрость гласит: «Первым блином не наешься,  а вторым подавишься». Или иначе: всё, что происходит – закономерно – (прямо по Гегелю: «Всё действительное разумно, всё разумное действительно»), и если ты не в стане распинающих, то будешь просто распят – и никто даже не заметит… то есть, случай, о котором замечено: «По форме всё правильно, а по сути издевательство».


«У вас справедливости нет!». Но разве справедливость может торжествовать? Наоборот, торжествовать может только несправедливостью, по крайней мере, так было до сих пор и: «Кому что докажешь?! Себе докажи!».
Как же молодому человеку (девушке) не прийти в отчаяние? Ты любишь ее (его), кажется, больше жизни, но над ее (его) бровями, по свидетельству поэта, надпись ада: «Оставь надежду навсегда!» (Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава третья. строфа XXII); или иначе:  «Не надейся!», – дойдя до точки, дальше некуда, ты совершаешь с точки зрения благоразумия и здравомыслия, безумные поступки – открываешься еще больше и тем самым подставляешь себя под удар…например,  женишься (выходишь замуж) (или делаешь что другое подобное этому – и кто тебя поймёт?), недаром поэт воскликнул в века:
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я – или Бог – или никто!
(Лермонтов М.Ю. «Нет, я не Байрон, я другой…»)

Рассказывают, что юноше, спрашивающего жениться ему или не жениться Сократ сказал: «Женишься ты или не женишься, все равно пожалеешь в любом случае. Если не женишься, пройдут годы, ты будешь смотреть как бегают дети твоих сверстников и будешь думать: зачем я не женился?.. а если женишься, и попадет тебе хорошая жена, то станешь исключением, а если попадется такая, как все, то станешь философом».



5. Б;льшее зло

Вы еще любите кого-то?.. что же, значит, ваш любимый еще недостаточно нагадил вам – незаметно и с невиннейшим лицом; и в отличие от тех, которые смеются над вами «прямо в глаза», он смеется незаметно – в душе своей.

«Чтобы убить меня, душили вас, певчие птицы надежд моих! Да, в вас, возлюбленные, всегда пускала злоба стрелы свои, – чтобы поразить меня в самое в сердце!
И они попали в цель! Ибо всегда были вы ближе всего к сердцу моему; чем владел я и что владело мною, – потому и должны были вы умереть столь молодыми!
В самое уязвимое из достояний моих пустили стрелу: в вас, чья кожа, словно нежный пух, или, скорее – улыбка, умирающая от одного только взгляда!
Но так скажу я врагам своим: «чт; человекоубийство по сравнению с тем, что сделали мне вы!
Большее зло совершили вы, чем убийство; невозвратимое отняли у меня – так говорю я вам, враги мои!» [8, с. 96-97]. Так говорил Заратустра. «Хоть плачьте, хоть не плачьте…, вы так просто еще не умрёте, а будете мучиться за то, что издевались надо мною!» – так говорит простой смертный и верно: «чт; человекоубийство по сравнению с тем, что сделали мне вы!». Но и басня И.А. Крылова «Волк и Ягненок» начинается замечательно:
У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в Истории мы тьму примеров слышим... –
правда, и заканчивается не менее знаменательно:

Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
Сказал – и в темный лес Ягненка поволок.


Однако известный американский мыслитель и писатель Э. Хэмингуэй констатировал не менее загадочно: «Человека можно убить, но нельзя победить»; правда, древние прекрасно понимали исключительное значение духа и никогда не смотрели на человека как на нечто привнесённое в мир, напротив, никак не отделяли себя от природы, ощущая свое полное единство и слияние с ней. Мы каждый день умираем, писал Сенека Луцилию; и под этим камнем лежит твоё прошлое. Бояться смерти, зная, что любовь, наверное, умрет раньше – это верно, слишком по-человечески.
Молчание и есть то скрытое презрение, которое научилось не выдавать себя. Что касается похвалы, то: «А: «Бываешь хвалим только равными!». Б: «Да! И кто тебя хвалит, говорит тебе: ты равен мне!» [6, с. 610]. «Будь хотя бы врагом моим!» – так говорит истинное почитание, которое не осмеливается просить о дружбе… Пусть будет друг твой самым достойным врагом твоим. Будь же ближайшим к сердцу его, противясь ему» [8, c. 48]; или, иначе говоря, пусть же врагом моим будет только достойный меня, т.е., достойный враг значительно ценнее и дороже самого лучшего друга; и высшая похвала «истинного врага» звучит так: «Ты такой же, как и я!».

Выходит, так называемая, «объективная критика» честнее, чем льстивая похвала, недаром поэт заметил:
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или – когда все время против шерсти,
Или – когда железом по стеклу.
(Высоцкий В.С. Я не люблю)

Возможно, безумие Ницше стало платой за гениальность. Не только студенты, но, порой, известные ученые говорят: «Ницше – больной человек,  зачем читать его сочинения?.. Бред сумасшедшего!». Дело в том, что Ницше, кроме того, что «больной», – художник, который, как и положено настоящему художнику, видит мир по-своему. Английский поэт и драматург, современник Шекспира Джон Трайден, как бы в оправдание подобных ситуаций, заметил: «Высокий ум безумию сосед, и твёрдой грани между ними нет». Увы, в жизни бывает и то, и другое, «либо два в одном». К тому же, очевидно, что здесь все – раненые… Сам Ницше, как обычно, остроумно резюмировал: «Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времён – правило». Верно: «словам – тесно, мыслям – просторно» (Некрасов Н.А. Подражание Шиллеру. Форма).

Ирония, убийственная ирония всегда была на переднем фронте борьбы человека с человеком. «Безумный человек. Слышали ли вы о том, безумном человеке, который в светлый полдень зажег фонарь, выбежал на рынок и все время кричал: «Я ищу Бога! Я ищу Бога!» – Поскольку там собрались как раз многие из тех, кто не верил в Бога, вокруг него раздался хохот. Он что, пропал? – сказал один. Он заблудился, как ребенок, – сказал другой. Или спрятался? Боится ли он нас? Пустился ли он в плавание?.. эмигрировал? – так кричали и смеялись они вперемежку. Тогда безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. «Где Бог? – воскликнул он. – Я хочу сказать вам это! Мы его убили – вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца? Куда теперь движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц! Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы словно в бесконечном Ничто? Не дышит ли на нас пустое пространство? Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь? Не приходится ли среди бела дня зажигать фонарь? Разве мы не слышим еще шума могильщиков, погребающих Бога? Разве не доносится до нас запах божественного тления? – и Боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло Кровью под нашими ножами – кто смоет нас эту Кровь? Какой водой можем мы очиститься? Какие искупительные празднества, какие священные игры нужно будет придумать? Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться в богов, чтобы оказаться достойными Его? Никогда не было совершено дела более великого, и кто родится после нас, будет, благодаря этому деянию, принадлежать к истории высшей, чем вся прежняя история!» – Здесь замолчал безумный человек и снова стал глядеть на своих слушателей; молчали и они, удивленно глядя на него. Наконец он бросил свой фонарь на землю, так что тот разбился вдребезги и погас. «Я пришел слишком рано, – сказал он тогда, – мой час еще не пробил. Это чудовищное событие еще в пути и идет к нам – весть о нем не дошла еще до человеческих ушей. Молнии и грому нужно время, свету звезд нужно время, деяниям нужно время, после того, как они уже совершены, чтобы их увидели и услышали. Это деяние пока еще дальше от вас, чем самые отдаленные светила, – и все-таки вы совершили его!». Рассказывают еще, что в тот же день безумный человек ходил по различным церквам и пел в них свой    . его выгоняли и призывали к ответу, а он ладил все одно и то же: «Чем же еще являются эти церкви, если не могилами и надгробиями Бога?»  [6, c. 592-593].

И это говорит «антихрист»? – кто же тогда христианин? – не тот ли, кто на каждом углу твердит слова молитвы, думая, что «во многословии будет услышан»; или человек не склоняется в вере не прежде, чем потеряет все и когда уже ничего нельзя изменить? Или не написано: «Когда кипело сердце мое и терзалась внутренность моя, тогда я был невежда, и не разумел; как скот был пред Тобою» [1, Псалом 72:21-22]; «Прежде страдания моего я заблуждал; а ныне слово Твое храню» и: «Благо мне, что я пострадал, дабы научиться уставам Твоим» [1, Псалом 118:67, 71].

Правда, сегодня не увидишь человека с табличкой на груди, где было бы написано: «Ищу человека!», – но это конечно, отнюдь не значит, что перевелись ни  безумцы, ищущие человека, ни то, что человек по-прежнему ищет человека, или не написано: «что вы ищете живого между мёртвыми?» [1, Луки 24:5]; правда, все живое хочет жить, а что умерло, то увы, уже умерло… Но даже если ты никого не ищешь, то это совсем не значит, что тебя никто не ищет, и здесь тоже не следует обольщаться, даже если тебя найдут – ведь каждый ищет, прежде всего, себя и для себя самого, любимого: «Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей – я находил лишь всегда себя самого – и больше не жажду себя» [6, с. 724]. Так говорит «Злая мудрость. Афоризмы и изречения» Ницше-Заратустры.

Опыт показывает, что большинство друзей отсеиваются легко, когда при случае ты узнаешь их истинное, т.е., непритворное отношение к тебе, и когда хорошо видно, как низко они тебя ставит; само собой разумеется, что себя всякий  считает и лучше, и выше,  и умнее, – и вообще, – правила, конечно, нужны, но для других… В результате приходится тебе, по слову психолога-филолога, «летать в одиночку»: «Свободный ум и брак. Будут ли свободные умы иметь жен? В общем, я полагаю, что они, подобно вещим птицам древности, в качестве современных мыслителей и вещателей правды должны предпочитать летать в одиночку» [6, с. 426]. К тому же, и в браке каждый точно так же одинок, как и вне брака, недаром остроумный Ж.П. Сартр заметил: «Другие – это ад»; и: «Самый худший вид одиночества, это одиночество вдвоем».
Однако, не все так безнадежно,  вышеупомянутый известный писатель и психолог  В.Л. Леви в своей книге «Искусство быть собой» резюмировал: «Для человека нет ничего полезнее человека», – сказал когда-то мудрец Сенека. Теорему такую вывел. Но забыл (или не хотел) доказать обратную, прямо противоположную, тоже истинную (не эту ли: «Человек человеку – волк»? – В.Г.)… скажем так, сколько ни было бы в нас натур, привычек-отвычек, сколько ни было бы на свете наркотиков, и благодатных, и гибельных, все же нет для человека наркотика сильнее Человека» [5, с. 211]; действительно, гениальной является поэтическая находка Антуана де Сент-Экзюпери: «Самая большая роскошь – это роскошь человеческого общения»; и чем бы не занимался человек, но неизменным и, возможно, главным в этом его деле становится это самое «человеческое общение».


«Ценность всех болезненных состояний заключатся в том, что они показывают как бы в увеличительное стекло известные нормальные, но в нормальном виде плохо различимые состояния. Здоровье и болезнь не разнятся одно от другого по существу…» [9, c. 56]. В самом деле, стоило ли бы издавать сочинения подобного «безумца», писать статьи и защищать диссертации, опираясь на творчество философа-филолога-психолога? Разве И.В. Гёте не подчеркивал:
Лечиться, чтоб огонь во мне потух,
Чтобы стал я рассудителен и сух?
          [2, с. 440].

Боль,  вообще говоря, это нормально, если душа болит, значит человек еще жив. Самая любовь, безусловно, связана с болью, вспомним бессмертные пушкинские строки:
Я вас люблю – хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей…
(Пушкин А.С. Признание)

И почему это М. Горький воскликнул: «Здоровым – место в стаде!», – кто знает, какие образы рисовались в его мозгу?.. да и притом, и это знают все медики, здоровых людей нет, есть недообследованные… и разве не написано и не сказано: «…не здоровые имеют нужду во враче, но больные» [1, Матфея 9:12].

Чацкий из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» в заключении порывает со всем своим окружением:
С кем был! Куда меня закинула судьба!
Все гонят, все клянут! Мучителей толпа,
В любви предателей, в вражде неутомимых,
Рассказчиков неукротимых,
Нескладных умников, лукавых простаков,
Старух зловещих, стариков,
Дряхлеющих над выдумками, вздором, –
Безумным вы меня прославили всем хором.
Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.
(Грибоедов А.С. Горе от ума. Действие IV, явление 14)

И П.Я. Чаадаева, как известно, с подачи царя Николая I, прочитавшего его «Философические письма», признали сумасшедшим, и Ф. М. Достоевского тоже:
И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!.
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава шестая, стр. XI)
Представить кого надо даже не как  я хочу, но для пользы общего дела и для общего спокойствия – вот мысль, скрываемая на глубине Марианской впадины, которой удостаиваются только посвященные; может, действительно, дело не столько в том, какой человек «на самом деле», сколько в том, как его представить?


6. Человек и сверхчеловек

Таким и представляется Ф. Ницше, такое ощущение, что мыслитель заглянул… в преисподнюю, действительно, «по ту сторону добра и зла», а такое даром не проходит, и есть вещи, которые человеку лучше не знать: «Когда долго всматриваешься в Бездну – Бездна начинает всматриваться в тебя»; «Тот, кто сражается с монстрами, должен следить за тем, чтобы он сам не стал монстром. И если вы долго смотрите в пропасть, пропасть также начинает смотреть в вас»; «человек это пропасть, когда долго смотришь в нее, она начинает притягивать к себе». Иногда кажется, что ум дан человеку для того, чтобы вводить другого в заблуждение, и вокруг множество ложных ориентиров: «Нас вечно зазывает в сторону чей-то крик; редко видит глаз наш нечто такое, когда не следовало бы мгновенно оставить  собственное дело и ринуться  на подмогу. Я знаю это: есть сотни пристойных и похвальных способов сбить меня с моего пути, воистину в высшей степени «моральных» способов!» [6, с. 658]. Это значит: повсюду спекулируют нашим вниманием. Или иначе говоря, наш ум – на подсознательном уровне заставляет нас прятаться от других за теми или иными образами; «надо запастись масками»: «Поистине, люди нынешнего, вам не придумать себе лучшей маски, чем ваше собственное лицо! Кто сможет узнать вас?» [8, с. 104]; «Я предпочитаю скрыть лицо свое и убежать прежде, чем узнают меня: поступайте так и вы, друзья мои!» [8, с. 76], – возможно, из чувства собственной безопасности (особенно глубоко исследовал «феномен маски» Ф. Ницше Жиль Делез). Известный советский и российский актёр Г.М. Вицин признавался в одном интервью: «За образом всегда можно спрятаться от жизни». Стихотворение В.С. Высоцкого так и называется: «Маски»:
Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал,
Меня, должно быть, ловко разыграли:
Крючки носов и до ушей оскал –
Как на венецианском карнавале.
………………………………..
Я в тайну масок всё-таки проник.
Уверен я, что мой анализ точен:
И маска равнодушья у иных –
Защита от плевков и от пощёчин.

Как доброго лица не прозевать?
Как честных угадать наверняка мне?
Они решили маски надевать,
Чтоб не разбить своё лицо о камни.
(Высоцкий В.С. Маски)

Из века в век повторяют замечательное видение мира Шекспиром: «Весь мир – театр и люди все – актёры», – однако, как передают нам хроники, последние слова римского  императора Нерона звучат громче: «Какой великий актёр умирает!». Ну что же! Недаром замечено: «Кто не умеет притворяться, тот не умеет царствовать». И к тому же, никто не мог бы предложить что-то другое или лучшее.

Провокатор ли Ницше? Безусловно. Но ведь голова дана каждому человеку, чтобы он сам думал, а не только повторял услышанное («Бог умер!»; «безбожник!»; «Караул!» - но как близко это к: «Распни его!»). Как философ, как поэт и мыслитель он, подобно окруженному врагами бойцу, вызывал огонь на себя. «Мизантроп» Ницше, вероятно, не больший, думается, чем любой другой человек: «Я не люблю ваших праздников: слишком много лицедеев встречаю я там, и даже зрители часто кривляются, словно актеры» [8, с. 53]. 
Мы не выступаем против Н.В. Гоголя  за его комедию «Ревизор», герои которой представлены «как есть», – напротив, смеёмся над ними вместе с автором; мы также не осуждаем писателя за его «Мертвые души», хотя мысль о том, что его герои только с виду живые люди – самое распространенная.
Возможно, мы имеем дело не столько с человеком как он есть, сколько с тем, каким создает его нам наше представление (воображение)? 2-я библейская заповедь гласит: «Не сотвори себе кумира», –  однако кумиры по-прежнему творятся.
«Это из-за Его нескромности давно стали надуваться от важности все мелкие и ничтожные; он не поучал какому-то ничтожному заблуждению, когда учил: «Я есмь истина» [1, Иоанна 14:6; 8, с. 236], – писал Ницше о Христе». Но может ли Создавший мир страдать скромностью, суть, ограниченностью? – Никак. К тому же написано: «Бог поругаем не бывает» [1, Галатам 6:7]; Ницше вполне мог писать не столько о Христе, сколько о тех, которые «надуваются от важности»; «…жизнь основана на видимости, я разумею – на заблуждении, обмане, притворстве, ослеплении и самоослеплении…» [6, с. 664]; так, городничий из бессмертной комедии Н.В. Гоголя «Ревизор», обращаясь к попечителю богоугодных заведений Артемию Филипповичу наставляет его: «…сделайте так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые, а больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему» (Гоголь Н.В. Ревизор. Действие первое. Явление I); комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума» заканчивается знаменательными словами Фамусова:
Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! Боже мой! Что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!
(Грибоедов А.С. Горе от ума. Действие IV. Явление 15)

Чего же человек сегодня боится, точно также,  как и вчера, больше всего? – очевидно, того, что его не поймут – если он переступит то, что называется общественным мнением, причем, дело вовсе не в том, каков он на самом деле, а исключительно в том, каким он будет выглядеть в глазах не столько окружающих его, сколько всеми уважаемых людей. Так, самая большая тюрьма, в которой живут люди, – подчеркивает британский писатель Дэвид Айк, – это боязнь того, что подумают о них другие. Но если у тебя не захватывало дух, то разве ты жил?!. Причем, любопытнее всего, что каждый думает: «Я-то пойму…, но что подумает княгиня Марья Алексевна?!.».
Мысль Канта: «диалектика – логика видимости» – по сути, та же, только выражена по другому;  и весьма остроумно замечено: «Жизнь это игра, в которой умение блефовать на первом месте»; также и в Евангелии сказано: «И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться перед людьми» [1, Матфея 6:5]; немало тех, для главное – показать себя, и кто не слышал модное сегодня слово пиариться, или понтоваться – суть создавать видимость (и со здоровьем у них, надо полагать, все в порядке). Однако: «Трудно открыть человека, а самого себя – труднее всего; часто дух лжет о душе. Таково действие Духа Тяжести» [8, с. 172]. Так говорил Заратустра.

Мы всегда, с детства и юности, хотим быть на кого-то похожими, читаем ли книгу, смотрим ли фильм, между актёром и нами возникает, так называемая «вольтова дуга», и мы невольно стараемся подражать героям –что человек еще не есть?.. не есть тот, каким представляется другим и даже себе – разве это не показывает ясно, что ему еще предстоит стать человеком, а по Ницше, сверхчеловеком. Именно неясность, туманность, провокационность поэта и художника наводит на собственные размышления, недаром И. Кант отмечал: «Рассудок больше всего действует в темноте. Тёмные представления выразительнее ясных. Мораль. Только внести ясность. Акушерка мыслей. Все акты рассудка и разума могут происходить в темноте. Красота должна быть неизречённой. Мы не всегда можем выразить в словах то, что думаем».


Но вот кто-то прочитал: «Как будто существует «истина», к которой можно было бы так или иначе приблизиться» [9, с. 208]; (недаром Ницше-Заратустра подчеркивал свою нелюбовь к «читающим бездельникам», и с точки зрения крестьянина, сеющего хлеб, или рабочего, строящего дом, или дорогу, всякий «читающий», действительно – «бездельник»;  эта мысль нашла свое выражение в припеве известной песни: «Вот и нам часто всем / Счастье кажется рядом совсем, / А идти до него далеко, далеко, далеко»).

И раз так, значит: «Истин нет!» - и всё можно! – вот он тупик и гибель – и дьявол, искушая Еву, внушал ей подобное.

Глава четвертая.
Культура, христианство и «лезвие бритвы»


1. Культура

Одно из сотен определений понятия (или категории) культура означает почёт, почитание, и, с другой стороны – запрет, табу – иначе: не всё – можно. Но человек идет от обратного: как?! – то – нельзя, это нельзя, есть – вредно, пить водку – вредно,  ругаться матом – тоже нельзя, некультурно, святую воду и то в большом количестве пить – вредно (подобные рассуждения нашли отображение в кинематографе, например, в словах Шарикова за столом у Преображенского в фильме «Собачье сердце») – всё это и есть подготовка к тому, чтобы нарушить запрет. Не потому ли поэт рефлексировал так:
О люди! все похожи вы
На прародительницу Эву:
Что вам дано, то не влечёт;
Вас непрестанно змий зовёт
К себе, к таинственному древу:
Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не рай.
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава восьмая, стр. XXVII)

«Из всего написанного я люблю только то, что пишется собственной кровью. Пиши кровью: и ты узнаешь, что кровь есть дух… Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть. В горах кратчайший путь – с вершины на вершину: но для этого нужны длинные ноги. Притчи – те же вершины, а те, к кому обращены они, должны быть высокими и могучими» [8, с. 34].
Христос, как известно, излагал свое учение притчами – разве все сказанное не попадает в точку, в самое сердце, когда «слова мудрых – как иглы и как вбитые гвозди, и составители их – от единого пастыря» [1, Екклесиаст 12:11]? Где же здесь противоречие, или что говорит «не так» автор «книги для всех и ни для кого» «Так говорил Заратустра»?
«К немногому, к продолжительному, к далёкому стремятся мысль и тоска моя: что мне до вашей маленькой, короткой, многообразной нищеты! Вы мало страдаете! Ибо страдаете за себя; вы ещё не страдали за человека. Вы солжёте, если станете утверждать обратное! Никто из вас не страдал ещё за то, за что страдал я» [8, с. 257]; «Гений знания, вроде Кеплера и Спинозы, обыкновенно не столь жаден и не производит такого шума из-за своих на деле гораздо б;льших страданий и лишений. Он с большей уверенностью может рассчитывать на потомство и избавиться от современности, тогда как художник, поступая так, ведет отчаянную игру, при которой сердце его должно исполниться скорбью» [6, с. 329]; «И лишь отвратившись от себя самого, перепрыгнет он через собственную тень – поистине! – прямо в солнце свое!» [8, с. 102], – сказать так, разве не значит попасть в цель, в точку, в десятку или, как и следует, в самое сердце! Это и значит совершить невозможное.
Но разве библейские высказывания не стали символом общенародной мудрости? Разве притчи Соломона, слова книга Екклесиаста, книги Ветхого завета, текст евангелия не стали тем, чем они и должны были стать – священными для всякого, кто внимательно вчитывался в них, кто пытался постигнуть мир и найти свое место в нем?
Разве не написано: «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но, как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» [1, Исаия 55:8-9]; «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить» [1, Иоанна 16:12].



2. «В начале было Слово»

Слово тоже есть дело: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» [1, Иоанна 1:1]. Слово можно уподобить зерну, книги Священного Писания передают  нам  притчу  о сеятеле: «И поучал их много притчами, говоря: вот, вышел сеятель сеять; и когда он  сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного  было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня,  засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Кто имеет уши слышать, да слышит!
И, приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им? Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано, ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет; потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не  слышат, и не разумеют» [1, Матфея 13:3-13; Луки 8:4:15].

Отверзу в притчах уста моя.., – говорит псалмопевец [1, Псалтирь 77:2]. Также в книге Притчей Соломоновых сказано для чего даются притчи: «Чтобы познать мудрость и наставление, понять изречения разума; Усвоить правила благоразумия, правосудия, суда и правоты; Простым дать смышленость, юноше – знание и рассудительность; Послушает мудрый, и умножит познания, и разумный найдет мудрые советы, чтобы разуметь притчу и замысловатую речь, слова мудрецов и загадки их» [1, Притчи 1:2-6].
Книга Екклесиаста или Проповедника заканчивается знаменательно: «Кроме того, что Екклесиаст был мудр, он учил еще народ знанию. Он все испытывал, исследовал, и составил много притчей. Старался Екклесиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно» [1, Екклесиаст 12:9-10].
Поэт же, вольно или невольно, говорит весьма близко к тому, или как он это увидел, известно, надо тысячу раз быть правым, чтобы однажды не оказаться  неправым: «Но глупые речи твои вредят мне, даже когда произносишь ты верные слова! И пусть даже тысячу раз справедливы слова Заратустры – в твоих устах они всегда будут вредоносны и несправедливы!» [8, с. 157]. Так говорил Заратустра.
Дети, даже наши дети,  настолько дистанцируются с годами от нас, что так называемые «плохие мысли» невольно приходят на ум, недаром остроумец заметил: «Нас губит не табак и не алкоголь, а рука ближнего»; «Я люблю тебя» –  «Это ты себе внушаешь»; «Свой перебьётся!»; «Свой никуда не денется!». Но разве не написано: «И враги человеку – домашние его» [1, Матфея 10:36], – впрочем, священник тут же станет убеждать, как я это и слышал, что нельзя написанное понимать буквально, что ваше понимание неверное, что под этим подразумевается другое, что, короче: «Надо понимать…». «Ты камень со своей души переложил на мою…»; да, нелегкая работа (служение!) у священника, он только и делает, что принимает исповеди, суть клубок чужих грехов – и «грехи» это еще мягко сказано. Еще один из бесчисленных парадоксов: если ты никому не нужен, то ты не нужен и своей жене…


 «Ах, как трудно перевариваются ближние!» [6, с. 690]; выражение звучит вызывающе и – провокационно – как и всё, написанное Ницше, однако подобную характеристику всем «домашним» и «ближним» находим в романе в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин», что не удивительно, учитывая почти назначение поэта «глаголом жечь сердца людей»:
Гм! гм! Читатель благородный,
Здорова ль ваша вся родня?
Позвольте: может быть, угодно
Теперь узнать вам от меня,
Что значит именно родные?
Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
И, по обычаю народа,
О Рождестве их навещать,
Или по почте поздравлять,
Чтоб остальное время года
Не думали о нас они…
Итак, дай Бог им долги дни!
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава  четвертая, стр. ХХ)

Действительно, любовь «ближнего» простирается так далеко, что он, кажется, готов скорее похоронить «ближнего своего», чем простить, например, измену. Правда, С. А. Есенин посмотрел на «ближнего своего» несколько по-другому, иначе бы не написал: «Лицом к лицу лица не увидать…» (Письмо к женщине); ну что же,  для кого-то он, может быть, и гений, а для кого-то только «домашний» и «ближний».
Известно, что из лучших друзей выходят злейшие враги, и Каин и Авель были родными братьями, и у каждого Моцарта есть свой Сальери, правда, учитывая, что границы между добром и злом, любовью и ненавистью нередко настолько размыты, то непросто  разобрать – кто есть кто? Каждый считает себя, конечно, «Моцартом» (или «Золушкой»), а «Сальери» никто. «Ты лучше меня не найдёшь! Я одна такая!», – но разве не белыми нитками шито это одеяние?

Но кто такой человек без «ближнего своего»? и в то же время помогаем друг другу вольно или невольно, помогаем, что называется, обрести себя, и разве не написано: «Железо железо  острит, и человек изощряет взгляд друга своего» [1, Притчи 27:17].
Сам же Ницше-философ в работе «Человеческое. слишком человеческое» и отвечает себе: «Правда, у нас есть хорошие основания иметь низкое мнение о каждом из наших знакомых, и даже о величайших из них; но у нас есть столь же хорошие основания обратить это чувство и против нас самих. – И потому будем терпеть друг друга как мы терпим самих себя; и быть может, для каждого придет некогда более радостный час, когда он воскликнет:
«Други, друзей не бывает!» – воскликнул мудрец, умирая;
«Враг, не бывает врагов!» – кричу я безумец живой. [6, с. 414]. 

К «врагам», вероятно, следует отнести обманщиков, предателей и изменников всякого рода – или не написано: «Не судите, да не судимы будете»  [1, Матфея 7:1], – но кто не «забывает» об этом в суете буден?.. и что такое предательство для того, кто «сделал познание своим ремеслом»?





3. Свое дело

«Они – хищные звери: даже в «труде» их жива еще жажда хищная жажда поживы, и когда произносят они: «Заработать», мне слышится «Перехитрить»! и пусть нелегко дается им это! (как будто бы уже умерло вечное, вошедшее в плоть народа: «Здесь так: кто кого обманет», – и речь отнюдь не о дальних, но, напротив, о самых ближних – и как это понимать?). Обман это, действительно, когда человек ставится перед фактом – который «упрямая вещь» – и когда этот факт против него и уже ничего нельзя изменить.


Более хищными должны стать они, более хитрыми, умными и больше походить на человека, ибо он – самый хищный из зверей» [8, с. 187]; «самый хищный из зверей» – но это может означать и следующее: пока люди идут к одной цели, или объединенные одной целью и одним желанием, они внимательны друг к другу, предупредительны и, как говорят, взаимно вежливы; когда же цель достигнута, а это достижение цели может длиться десятилетия, когда дело сделано и когда уже ничего нельзя изменить, и другой (или другая) никуда не денется, тогда, как обычно, вдруг открывается, что по слову поэта: «У каждого свой тайный личный мир» (Е.А. Евтушенко. «Людей неинтересных в мире нет…»); и когда он идет к своей «тайной цели», то лучше с ним не встречаться, как лучше не встречаться с голодной  кормящей волчицей, когда она вышла на охоту… Проблемы начинаются, когда начинается деление, свидетельством чему становятся бракоразводные процессы и наследственные дела.

Правда, тогда человека называют злым или хитрым, или  даже чудовищем, и говорят, что в нём нет ничего святого – хотя он только делает своё дело… «…зло есть наилучшая сила в человеке. «Человек должен становиться все лучше и злее», – так учу я. Для лучшего в Сверхчеловеке необходимо самое злое» [8, с. 257]. И что может лучше утешить: «Человек зол!»? – или: «Зло – наилучшая сила в человеке!»? и: «Следует оберегать зло, как оберегают лес. Верно то, что вследствие редения и раскорчевок леса земля потеплела – – » [6, с. 738]. Правда, это выражение звучит загадочно, зато первое – очевидно.  Ах! Ах! Ах! – какой имморалист этот Ницше! – вот уже и вопрос, полный скрытого негодования готов сорваться с губ: «И откуда такие берутся?!» или: «Есть же такие люди!». Но, может, и самое зло, по Ницше, свидетельство силы и, напротив, «добрые» и слабые, например, вследствие болезни, становятся мягкими?.. Однако и Ф.М. Достоевский отмечал, что «зло необходимое условие добра, и не соверши Раскольников преступление, то не понял бы, что есть наказание». «Вы, любители познания! Что же до сих пор из любви сделали вы для познания? Совершили ли вы уже кражу или убийство, чтобы узнать, каково на душе у вора и убийцы?» [6, с. 729]; или хоронили вы уже своих ближних?..
Так, и Христос сказал Иуде: «…что делаешь, то делай скорее» [1, Иоанна 13:26], или когда тот подходил со своим поцелуем… или не написано в Евангелии: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» [1, Матфея 7:15]. Или уже  не бывает такого, что строят забор из слов, чтобы говорить и ничего не сказать? Или никто никогда не пытался выиграть время?..

Когда «цель достигнута» – и власть получена – тогда наступает самое время «выдумать мораль», как говорят нигилисты, то есть, опять отделить пшеницу от плевел, и объявить и объяснить: что такое хорошо и что такое плохо. Здесь и происходит та пресловутая «переоценка ценностей», открывателем которой  был объявлен Ницше. Как будто бы вся история человечества не сопровождалась изменениями в духовной жизни общества, или переход от язычества к христианству, длившийся сотни лет не был временем «переоценки ценностей»?



Опять же, и каждый понимает это, правила нужны для всех других, но не для меня – как считает всякий, глубоко скрывая это свое сокровенное чувство.

То же самое относится и к «жестокости», и даже к «священной жестокости»: «О братья мои, разве жесток я? Но я говорю так: падающее – подтолкни!» [8, с. 186]; действительно, разве могу я быть более жестоким, чем породивший меня мир, и разве не бессмысленно спрашивать: «За что?!.» «Священная жестокость. К одному святому подошел человек с новорожденным младенцем на руках. «Что делать мне с этим ребенком? – спросил он – Он жалок, уродлив и недостаточно живой, чтобы умереть». «Убей его, – вскричал святой  ужасным голосом, – убей его и держи его затем три дня и три ночи на руках, чтобы сохранить себе об этом память: тогда ты уже не родишь ребенка, покуда не придет и твой время рожать». – Услышав это, человек ушел разочарованный, и многие осуждали святого, за жестокий совет убить младенца. «А разве не более жестоко оставлять его в живых?» – сказал святой» (Веселая наука, аф. 73) [6, с. 556-557]. Но автор совсем не то, что подумал о нем читатель! И действительно, разве может быть Заратустра, а равно любой другой более жесток, чем породивший его мир природы?! Какое утешение всякому, кто обижен… или не написано: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» [1, Иоанна 3:16].

Но что здесь не так? Разве мир, где по З. Фрейду: «Живое существо, так сказать, сохраняет свою собственную жизнь, разрушая чужую» (цит. по: Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. с. 400). Иначе сказать, все живое на земле связано единой пищевой цепочкой; действительно: «в природе нет никаких ценностей» [6, с. 638], и все совершается по своим законам, деление на жертв и хищников предусмотрено самой природой… одно переходило  и переходит в другое бесчисленно… и только один человек задумался о правде, истине, справедливости и даже назвал это философской рефлексией… это же какого высокого мнения надо быть о себе, чтобы заявлять: «Я прав(а)!» – но ведь это прямое ассоциирование самого себя с истиной! А если ты еще и злишься, значит я тысячу раз прав (а); и почему-то так получается, что Ты всегда прав(а), а Я всегда виноват… но ведь это просто подло – сознательно жить за чужой счет, повторяя: «Я люблю жизнь!.. Я ведь должен что-то кушать!», – не потому ли говорят: «На чужом горбу хочешь в рай въехать!» – не отсюда ли происхождение христианского понимания греха?..

Правда, никто сегодня  не умирает ни от скромности, ни «от смертельных истин: существует слишком много противоядий» [6, с. 458].
Ни одно дело, а великое в особенности, не обходится без жертв, «обиднее» всего, что «жертвы» приносятся… как само собою разумеющееся, никто ведь не считает, что совершает преступление, когда ест, например, яйцо, или икру, хотя это чья-то неродившаяся жизнь…
Так природа захотела,
Почему? Не наше дело.
Для чего? Не нам судить.
(Окуджава Б.Ш.)

Верно, «в природе нет никаких ценностей»; у Бога всё хорошо и всё в природе совершается по своим законам, и нет в природе ни верха, ни низа, ни рангов, ни славы, ни честей, и когда повторяем в тяжелые невыносимые минуты: «Бог всё усмотрит», то говорим, по сути, то же самое.

Правда, это плохо сочетается с древнеиндийской мудростью индуизма: «Живи сам, и жить давай другим». Джавахарлал Неру некогда писал: «Кто-то как-то сказал: право на смерть – врожденное право всякого появившегося на свет человека. У тех, кто горько сетует на жизнь, всегда есть возможность уйти из нее, если они этого захотят. Если мы не можем подчинить себе жизнь, то можем, по крайней мере, подчинить себе смерть. Приятная мысль, уменьшающая ощущение беспомощности» (Дж. Неру. Открытие Индии. М., 1987. С. 9).

Не жизнь, а смерть, как известно, Сократ считал вдохновляющим гением философии, действительно, как мы могли бы понять хотя бы самое малое, не понеси мы потери, недаром эта мысль вошла в песню:
Почему же мы ценим, почему же мы ценим
Только то, что теряем?
Хрустальные цепи, хрустальные цепи
Так легко разбиваем.
(Александр Морозов. Хрустальные цепи)

Здесь представляются уместными слова апостола Павла: «Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков» [1, 1 Коринфянам 7:24].

Ницше постоянно возвращается к теме смерти, ища, по сути, ту возможность совершить невозможное, найти тот пресловутый баланс, ту золотую середину, то самое лезвие бритвы, о которой так проникновенно писал И.А. Ефремов и которой даже назвал свой роман.


4. Уметь ждать

«Уметь ждать. Уметь ждать так трудно, что величайшие поэты считали возможным избрать неумение ждать мотивом своих творений. Так, Шекспир в Отелло, Софокл в Аяксе. Если бы Аякс мог в течение только одного дня охладить свое чувство, то его самоубийство, по-видимому, оказалось бы ненужным, на что указывает изречение оракула; вероятно, он мог бы посмеяться над ужасными внушениями оскорбленного тщеславия и сказать самому себе: «Кто не принимал, подобно мне, овцу за героя? Разве в этом есть что-то чудовищное? Напротив, это есть лишь нечто общечеловеческое!». Так мог бы утешить себя Аякс. Но страсть не хочет ждать; трагическое в жизни великих людей состоит часто не в конфликте с временем и с низостью их ближних, а в их неспособности отложить свое дело на год или два; они не могут ждать. – Во всех дуэлях увещающие друзья должны установить одно: могут ли еще ждать заинтересованные лица. Если нет, то дуэль разумна, поскольку каждый из обоих участников говорит себе: «Либо я буду еще жить, тогда он должен тотчас же умереть, либо наоборот». Ждать значило бы в таком случае продолжать страдать от ужасной пытки оскорбленной чести на глазах ее оскорбителей; а это именно может быть б;льшим страданием, чем какого вообще стоит жизнь» [6, с. 278]. Вот что значит «уметь ждать», это всего лишь «отложить свое дело на год или два», вот что всегда двигало человеками – одна страсть ставила их на тонкую грань между жизнью и смертью… однако недаром пророк Заратустра заметил: «Все мы выносливы, как вьючные ослы» [8, с. 35]; и: «если бы взор убивал, мы уже давно погибли бы» [6, с. 279]; оттого и выносим здесь невыносимое, или, по слову поэта: «Невыносимое он днесь выносит» (Тютчев Ф.И. «Не плоть, а дух растлился в наши дни…»).


Откроем вновь роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»: «Что ж? умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно скучно. Я – как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова… прощайте!..
Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил?.. для какой цели родился?.. А верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений – лучший цвет жизни. И с той порысколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления… Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия; я только удовлетворял странную потребность сердца…» (Лермонтов М.Ю. Сочинения в двух томах. Том второй. – М.: Правда, 1990. с. 564-565).
На следующий день, вероятно, была назначена дуэль:
«Грушницкий! – сказал я, – еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все. тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено; вспомни – мы были когда-то друзьями…
Лицо его вспыхнуло, глаза засверкали.
 – Стреляйте! – отвечал он, – я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места…
Я выстрелил…
Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.
Все в один голос вскрикнули.
Finita la comedia! – сказал я доктору» (там же, с. 573)
…………………………………………………………..
В получившей широкую известность книге Л. П. Гроссмана «Записки д Аршиака»  утверждаются несомненные достоинства убийцы А.С. Пушкина Дантеса: «своеобразного и очень одаренного юноши», правда,  «подверженного сильным страстям человека», которого обожали и любили лицеисты; при этом неизбежно происходит «искажение иконного лика… хотя Пушкин гримасничал и тем самым наверняка искажал свои «тропининские» черты, по признанию всех современников» (см.: Шацков В. Мера романа // Гроссман Л. П. «Записки д Аршиака; Пушкин в театральных креслах / Вступ. статья В. Шацкова. – М.: Худож. лит. 1990. С. 8-9). Здесь невольно встает вопрос: что есть истина? И что и кто есть тот, кто высказывает «свое мнение»?. Вот о чем вечный спор – кто лучше! Кто достойнее? Кто выше? Кто сильнее? Кто умнее?... – но.. но… но… кому от этого легче?..

Мы ведь не обвиняем Ф.И. Тютчева в отрицании всех христианских и православных ценностей за его стихотворение «По дороге во ВЩИЖ», хотя, по сути, оно тоже «нигилистическое» и ставящее знак равенства между всем и всеми:
Природа знать не знает о былом.
Ей чужды наши призрачные годы.
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих лишь грезою природы.

Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный,
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной.
(Тютчев Ф.И. «От жизни той, что бушевала здесь…» По дороге во ВЩИЖ)

Точно так же, как и стихотворение «Смотри, как на речном просторе…»:
Смотри, как на речном просторе,
По склону вновь оживших вод,
Во всеобъемлющее море
За льдиной льдина вслед плывет.

На солнце ль радужно блистая,
Иль ночью, в поздной темноте,
Но все, неизбежимо тая,
Они плывут к своей мет;.

Все вместе – малые, большие,
Утратив прежний образ свой,
Все – безразличны как стихия, –
Сольются с бездной роковой!..

О нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я.
Не таково ль твое значенье,
Не такова ль судьба твоя?
(Тютчев Ф.И. «Смотри, как на речном просторе…»)



5. Другой

Человек человеку волк. Друг, товарищ и брат, – как это заметили древние. Однако у него есть одно неоспоримое право – быть другим: «Как только благоразумие говорит: «Не делай этого, это будет дурно истолковано», я всегда поступаю вопреки ему» [6, с. 722], т.е., наоборот. Это наоборот присутствует во многих афоризмах и изречениях Ницше, например: «Мне никогда не бывает в полной мере хорошо с людьми. Я смеюсь всякий раз над врагом раньше, чем ему приходится заглаживать свою вину передо мной. Но я мог бы легко совершить убийство в состоянии аффекта»; «Я чувствую в себе склонность быть обворованным, обобранным. Но стоило мне замечать, что все шло к тому, чтобы обманывать меня, как я впадал в эгоизм» [6, с. 722]. Но вдумаемся, точно так же поступает и всякий другой! Или называющий себя «здравомыслящим» не таков? Так, известное изречение гласит: «Если долго смотреть на девушку, то можно увидеть, как она выходит замуж», – и совсем неважно, как сложится её дальнейшая судьба: любишь – не любишь, а замуж надо (тем более, что, как учили в школе на уроках русского языка: «Уж, замуж, невтерпёж», – пишется без мягкого знака); неважно как сложится моя дальнейшая судьба, главное, что я сделала это наперекор тебе – и тебе от этого, лучше быть не может.


Или всякий другой (или даже другая) не руководствуется в жизни неубиваемым принципом наоборот? Или есть уже такие, которые полностью отказались от своего Я и только и думают о том, как бы отдать другому или подарить все лучшее, что у них есть? Или уже рука, верно, перестала у человека сгибаться вовнутрь, т.е. к себе? Или кто не мог бы «совершить убийство в состоянии аффекта?..»; или уже чувства, возведенные в ранг страсти перестали быть движущей силой человека?.. Любовь и ненависть – гораздо ближе, чем обычно думают. Даже убийство в пылу ревности, суть состоянии аффекта, является в уголовном праве смягчающим обстоятельством.

«Странно! Стоит лишь мне умолчать о какой-то мысли и держаться от нее подальше, как эта самая мысль непременно является мне воплощенной в облике человека, и мне приходится теперь любезничать с этим «ангелом Божьим!» [6, с. 723].
Обиднее всего сознавать, что они правы, а я нет, – признавалась Анна Ахматова. Обиднее всего сознавать, что величайший дар свой ты перевел на ничто… Всякая инаковость это нормально, но нет такой вещи у человека, которую бы у него не пытались отнять (включая, разумеется, и самую жизнь), и это такое же естественное желание, как например, желание кушать – не отсюда ли возникло то пресловутое направление индивидуализации, обвинении в эгоизме и т.д., когда в шутку или всерьёз, а то и в шутку и всерьёз ему бросают нечто оскорбительное вроде: «Кулак!»; «Единоличник!»; или: «Мироед!»; или: «Дармоед!»  и т.д. и т.п. это сегодня эти слова потеряли свое убийственное значение, а в 30-х гг. ХХ века, вследствие социально-экономического эксперимента (как теперь говорят), революции, индустриализации и коллективизации, они заканчивались высылкой в Сибирь и другие малонаселенные места СССР. Принцип т.н. казарменного социализма и запущенная революцией машина или система сбоев не давала: «Не умеешь – научим; не хочешь – заставим!». И конечно, всякий переезд на новое место жительства всегда сопровождался не только слезами, но п;том и кровью – без малейшего преувеличения.

Старайся обходиться без другого, хотя и знаешь, что у тебя здесь ничего не получится, ибо человек, как известно, существо социальное. По мысли А. Шопенгауэра, воля забросила нас в чуждый, враждебный нам мир, соблазнив обманчивыми, призрачными приманками, первая из которых – сексуальное наслаждение или инстинкт продолжения рода. Так, другой напоминает приманку – чтобы привлечь к себе, он становится очень хорошим, когда же кто, подобно рыбе, хватает приманку, то вместе с ней глотает  и  крючок, тогда, верно, «крючок глубоко вонзается в мясо, и если он начинает  «дёргаться», то крючок впивается еще глубже и делается ещё больнее…»,  –  так, кажется… не отсюда ли  Ж.П. Сартр вывел свое знаменитое положение: «Другие – это ад»? 
Человек может стремиться к другому, только не зная всей правды о нем, и каждый имеет о другом ложное представление. «Вы бежите к ближнему от самих себя и хотели бы из этого сделать себе добродетель; но я насквозь вижу ваше «бескорыстие». Ты старше, чем Я; ты признано священным, но еще не Я: оттого жмется человек к ближнему» [7, c. 43], правда, еще не зная, что от него, как и от себя, не убежишь и не спрячешься.

Жизнь – обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукой
Роковые пишет письмена.

Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: «Лишь сердце потревожь,
Жизнь – обман, но и она порою
Украшает радостями ложь.

Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе.
(Есенин С.А. «Жизнь – обман с чарующей тоскою…»)

Нельзя не отдать должное поэту, проникающему в самую глубину сердца, как нельзя не отдать должное остроумцу, заметившему: «Если из истории убрать всю ложь, то это не значит, что останется одна правда, в результате может вообще ничего не остаться» (Ежи Лец).


«И вы смотрите на все это? О звери мои, неужели и вы жестоки? Неужели и вам, как и людям, нравилось смотреть на ужасные муки мои? Ибо человек – самый жестокий из зверей» [8, с. 194]; По отношению к себе человек – жесточайший зверь; но у всякого, кто называет себя «грешником», «несущим крест свой» или «кающимся», – не пропустите сладострастия, звучащего во всех его жалобах и обвинениях!» [8, с. 195]; как будто бы тот, кто «ест» другого не торжествует! – недаром священник перед Великим постом наставлял паству словами проповеди: «Пост – это не диета, нам надо научиться хотя бы не есть другого».
«Я не понимаю, к чему заниматься злословием. Если хочешь  насолить кому либо, достаточно лишь сказать о нем какую-нибудь правду» [6, с. 746]. Но кто же этого не знает? Действительно, когда речь заходит о каком-нибудь из наших знакомых, то не надо говорить о нем ничего плохого, достаточно будет сказать так: «Что?! Да я его знаю!». Когда хорошо знаешь человека, то не будет грехом, если не будешь верить ни одному его слову, хотя, конечно, мыслитель, вероятнее всего прав, отмечая, что «хищник и жертва», «…богатый… и бедный…  оба имеют друг о друге ложное представление»  [6, с. 284].

Откроем вновь роман  в стихах «Евгений Онегин» А.С. Пушкина:
А что? Да так. Я усыпляю
Пустые, черные мечты;
Я только в скобках замечаю,
Что нет презренной клеветы,
На чердаке вралём рождённой
И светской чернью ободренной,
Что нет нелепицы такой,
Ни эпиграммы площадной,
Которой бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы и затей,
Не повторил стократ ошибкой.
А впрочем, он за вас горой:
Он вас так любит… как родной!
(Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава  четвертая, стр. ХIХ)

Хваля моего друга-врага (врага-друга) прячут незаметно свои концы, т.е. свой обман. И кто схватит тебя за самое сердце, как не ближний или тот, кто хорошо изучил тебя – и никогда никакая совесть не помешает ему открыто заявить о твоих недостатках, промахах и ошибках, по сути, раскрывая твое сокровенное для всеобщего обозрения. Не это ли имел ввиду Ф.И. Тютчев, когда писал:
Чему молилась ты с любовью,
Что как святыню берегла,
Судьба людскому суесловью
На поруганье предала.

Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей,
И ты невольно постыдилась
И тайн и жертв, доступных ей.

Ах, если бы живые крылья
Души, парящей над толпой,
Её спасали от насилья
Бессмертной пошлости людской.
(Тютчев Ф. И. «Чему молилась ты с любовью…»)

И разве не написано: «Многие хвалят человека за милосердие; но правдивого человека кто находит?» [1, Притчи 20:6].

В. С. Высоцкий в подобной ситуации рефлексировал несколько по-другому и, как представляется, гораздо прямее:
Я не люблю себя, когда я трушу,
И не терплю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в неё плюют.
(Высоцкий В.С. Я не люблю)



6. «Не позволяй душе лениться»

Томас Гоббс считал себя Евклидом общественной науки; как социальный философ, разделял историю человечества на два этапа: естественное состояние и общественное состояние. Согласно первому состоянию, человек, как себялюбец, «имеет право на всё». Но это его естественное состояние наталкивается на не менее суверенное право других людей. Конфликт, как говорится, налицо, начинается «война всех  против всех», когда  осуществляется  древний принцип: Homo homini lupus est (лат.) –  человек человеку волк. Тем самым ставится под сомнение исходное право – право на жизнь.  Единственной целью верховной, государственной власти, перехода людей в общественное состояние, является сохранение этого главного, природного права на жизнь.  Грубо говоря, государство как общественный институт, необходимо учреждается для того, чтобы люди, исходя из своего «естественного права», не пожрали друг друга.
Касты, племенные союзы, классы, сословия, ремесленные цеха просто необходимы – сразу, без лишних слов видно, кто есть кто, недаром Л.А. Фейербах остроумно заметил: «Во дворцах мыслят иначе, чем в хижинах» (яркий пример когда «словам… тесно, / Мыслям – просторно…». Некрасов Н.А. Подражание Шиллеру. Форма). Гораздо прямее и грубее, в полном соответствии с древней эпохой, ответил Александр Македонский, когда у него спросили будет ли он участвовать в Олимпийских играх: «Буду, если моими соперниками будут цари».
Скажи на человека сто раз свинья и он захрюкает, – повторял один человек. Может, нам действительно лучше, когда нас гонят, обижают, и это полезнее для души – ведь обида это то же страдание, только направленное внутрь (а мы не обижаемся, помня как Христос не обижался); когда «всё  умно сделано», или иначе: «по форме – правильно, а по сути – издевательство».

Недаром Заратустра подчеркивает: «Как можете вы быть справедливы ко мне? Я выбираю вашу несправедливость как долю, мне предназначенную», – так должен говорить ты» [8, с. 54]. Эта же мысль звучит у И.В. Гёте: «Быть непонятым – наша доля» (Страдания юного Вертера).

То есть, когда нас угнетают, то это для нас самое лучшее, и таким образом происходит своеобразная проверка – таковы ли мы на самом деле, каковыми себя представляем? Так, как нам передают источники, всегда бранившая Сократа жена Ксантиппа после приговора сетовала: «Они осудили тебя безвинно…», – на что философ отвечал: «А ты хотела бы, чтобы за дело...»

Все происходит из одного источника – почему нельзя предположить, что и молитва сродни внушению и самовнушению – и кто станет отрицать это? Разве труд не стал для человека и заповеданием, и оправданием и предназначением: «И сказал Господь Бог… Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены  твоей и ел древа, о котором Я заповедал тебе, сказав: «не ешь от него», проклята земля за тебя; со скорбию будешь питаться от нее во все дни жизни твоей. Терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою. В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься» [1, Бытие 3:17-19]. Но труд это также и молитва, или не написано: «Трудящийся достоин награды своей» [1, Луки 10:7; Матфея 10:10].
Поэт Н. Заболоцкий написал некогда замечательное стихотворение «Не позволяй душе лениться…»:
Не позволяй душе лениться
Чтоб воду в ступе не толочь.
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь.

Но любовь не есть ли непрестанный труд души? Разве Платон не подчеркивал: «Заботясь о счастии другого, находят свое собственное». И что значит «жить для себя»?

Откуда что берется? – ответить на этот вопрос, значит ответить на другой, вечный вопрос: куда всё девается?

Предполагать, что всё в мире возвращается – самое лучшее, до чего можно додуматься, но разве идея Ницше-Заратустры противоречит «кругу Вечного Возвращения»? Но может, возвращение и есть то самое  воскресение, на которое мы так уповаем?

Христианство, по сути, рисует образ человеческого общежития, в котором находится  место всем действующим лицам Евангелия; также христианское учение ясно показывает, что такое хорошо и что такое плохо.
Ниспровергатель морали, нигилист Ницше, по сути, «снимает» все запреты, дескать, оставляя за человеком право поступать так, как он захочет… но это провокация, по сути, человек снова и снова остается один на один со своими проблемами, страстями, страхами… и многое надлежит пройти каждому живущему; нигилист только не говорит: «Думай сам» (в статье И.В. Видмана: «Опасная книга Ницше» именно в связи с «По ту сторону добра и зла» возникает метафоры «динамита», «духовной взрывчатки» [7, с. 779].


А тот, кого мы знаем, разве не «полчеловека»? Так, Козьма Прутков изрекал: «Под сладкими выражениями таятся мысли коварные…»; «Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе»; «В глубине всякой груди есть своя змея»; «Питомец рангов нередко портится» (Козьма Прутков). Или нигилисты, которые «по-другому  видят мир», чем видим его мы, перевелись?
Или Ницше плохо знал учения древних, и в частности, идеи древнеиранского пророка Заратустры?.. мыслитель показывал человека как он есть, а не каким он должен быть; или мы знаем не человека, но половину его, когда он, давая одной рукой, другой отбирает, даёт «от чистого сердца», а рука, трясясь, как обычно сгибается вовнутрь… к себе… или уже своя рубашка не ближе к телу, чем все другие рубашки?
Кто, подобно Ницше, заявляет: «Истин нет»; «Бога нет», – тот просто опасен, но если все – заблудившиеся, или как написано: «все заблудились и лишены славы Божией» [1, Римлянам 3:23], то это не вина, а скорее беда человека; к тому же, люди нередко делают свои дела со ссылкой на Священное Писание, ибо такова природа человека, и написано: «Что ты смотришь на сучек в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» [1, Луки 6:41]. Приговоренным в «мрачное средневековье» к сожжению на костре, священник, как свидетельствуют, в последние мгновения подносил распятие – для целования и в знак раскаяния и прощения грехов… Самое прощение, и это обычно упускается, нужно не только тому, кого прощают, но и тому, кто прощает – ведь таким образом он демонстрирует свое великодушие. Кто же не слышал: «Я кому что должен – всем прощаю», – но ведь это звучит прямо издевательски. У Ницше эта мысль звучит так: «Цель наказания. Наказание имеет целью  улучшить того, кто наказывает, – вот последнее убежище для защитников наказания» [6, с. 615].
Константин Романов посвятил Владимирской иконе Божией Матери стихотворение-молитву:
С какою кротостью
И скорбью нежной
Пречистая
Взирает с полотна!
Грядущий час
Печали неизбежной
Как бы предчувствует Она!
К груди Она Младенца прижимает
И Им любуется, о Нем грустя…
Как Бог Он взором
Вечность проницает
И беззаботен, как дитя!

Если бы кто осмелился  заявить, что Богородица, зная, что ждет Её Сына, могла воскликнуть: «Зачем я Тебя родила?!», – того священники, скорее всего, обвинили бы в святотатстве, но что же называют они святым? Е.А. Евтушенко посвятил теме святости стихотворение «Неверие в себя необходимо»:
Да разве святость – влезть при жизни в святцы?
В себя не верить – все-таки святей.
Талантлив, кто не трусит ужасаться
Мучительной бездарности своей.
………………………………………
А если ты из грязи, да и в князи,
Раскняжь себя и сам сообрази,
Насколько раньше меньше было грязи,
Когда ты в настоящей был грязи.
(Евтушенко Е.А. Неверие в себя необходимо)

Поэт М.В. Исаковский начинает свое стихотворение «Дума о Ленине» весьма знаменательно для многих старых добрых русских семей, ибо действительно, у многих участь была одна, и, как представляется, строчки эти автобиографичны:
В Смоленской губернии, в хате холодной,
Зимою крестьянка меня родила.
И, как это в песне поется народной,
Ни счастья, ни доли мне дать не могла.

В книге «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов» Ницше подчеркивает: «…если бы взор убивал, мы уже давно погибли бы» [6, с. 279; аф. 64], а Ф.М. Достоевский замечал: «…самое лучшее определение человека – это: существо на двух ногах и неблагодарное» [4, с. 422], – но мы ведь не называем за это Достоевского «мизантропом». Действительно, если представить, например, что мы сделаем человеку девяносто девять раз «хорошо» и один раз «плохо», – как он поступит – простит нас или «запомнит»? также и народная поговорка гласит: «Хоть масло н; голову лей – всё плохо!», – это к тому, что человеку никогда не угодишь, недаром в одной старой доброй песне поётся: «Если муж хороший – плохо всё равно!», – а может, это чтобы не сглазили!..; всякое добро было бы бессмысленно, не имей свою награду в самом акте творения. Так, недаром поэт заметил:
Цель творчества – самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.
(Пастернак Б.Л. «Быть знаменитым некрасиво…»)

Человека невозможно сделать счастливым, или не написано: «Царство Божие внутрь вас есть» [1, Луки 17:21] (и никому в голову не приходит уловить в этом иронию).

«Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь же многому, как книга, написанная нами самими» [6, с. 749]; «Почему я пишу такие хорошие книги» [6, с. 721], – честнее многих сказавший это; это также верно, как верно, замечание известного музыканта, певца и композитора: «Честно сказать,  я и не знал, что я пишу такие хорошие песни»; и все дело здесь даже не в словах, а в интонационном богатстве, и в самоиронии, направленной внутрь себя:
И – мне все еще смешон каждый Мастер,
Кто сам себя не осмеял.
[6,  с. 491; эпиграф к «Веселой науке»]

Разве не ведёт каждый свою тайную игру, недаром человек-легенда Е.А. Евтушенко заметил:
У каждого свой тайный личный мир…
(Евтушенко Е.А. «Людей неинтересных в мире нет…»)

И каждый старается понять, узнать, раскрыть другого с единственной целью – уличить и обличить его… и в то же время: «Не любит узнавать никто себя в сатире» (Крылов И.А. Зеркало и Обезьяна); так, недаром мыслитель заметил: «Когда речь заходит о собственных ошибках человека, то он ведёт себя как мимоза (с кем не бывает!), а когда речь заходит о недостатках, промахах или ошибках другого, то он ведёт себя как лев!».




«Наказание имеет целью  улучшить того, кто наказывает…» [6, с. 615], – и когда наказывают кого за измену – за самое-самое (!), складывается впечатление, так получается, как будто бы всякий другой не изменяет (как будто бы не написано: «…всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём» [1, Матфея 5:28]; правда, кто приносит жертву (или кто спрашивает мнение жертвы?), тот очищается и даже прямо заявляет: «Я – чист!»; или: «В рай всё равно не попадёшь!».
«Бог есть любовь» – но не любит человек человека (!):
Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть.
Напраслина страшнее обличенья.
И гибнет радость, коль её сулить
Должно не наше, а чужое мненье.

Как может взгляд чужих порочных глаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья.

Я – это я, а вы грехи мои
По своему равняете примеру.
Но, может быть, я прям, а у судьи
Неправого в руках кривая мера,

И видит он в любом из ближних ложь,
Поскольку ближний на него похож!
(Шекспир В. «Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть…». Сонеты. Данте. Петрарка. Шекспир. – Алма-Ата: Жазушы, 1988. с. 185)

«Грешный сам» непроизвольно ищет (выбирает) кого обвинить и на ком можно выместить (!) свое зло (!), суть свою неудовлетворённость и разрушить свой комплекс – и верно: пощады не жди!


Попирать то, на чем стоишь – «ах, как это по-человечески!», – так бы сказал Заратустра. А человек скажет так: «Говоришь то ты хорошо!.. но если ты такой честный, то почему еще жив?!», – и никого не смущают слова-убийцы.

Не созерцатель, не злодей,
Не нехристь все же –
Я не могу любить людей,
Прости мне, Боже.
……………………..
Душа с землей свое родство
Забыть готова,
Затем что нету ничего
На ней святого.
Как мало в жизни светлых дней,
Как черных много!
Я не могу любить людей,
Распявших Бога.
………………………..
Есть даже и у дикарей
Тоска и память,
Скорей бы, Господи, скорей
В безбольность кануть.

Скорей бы, Господи, скорей
От зла и фальши,
От узнаваний и скорбей
Отплыть подальше.
(Чичибабин Б. Новый мир. 1989, №7)

Что же поделать, всякого другого чаще всего изучают, узнают, взвешивают, вычисляют и – отдают персам… или узнавать, не значит находить недостатки, ахиллесову пяту с тем, чтобы постоянно давить на нее…



7. «Никогда ни о чём не жалейте вдогонку»

Чисто нигилистическая позиция  Ф.И. Тютчева ни у кого не вызывает негативных эмоций, в лучшем случае мы просто прочитаем, и идем дальше – без последствий:
Всесилен я и вместе слаб,
Властитель я и вместе раб,
Добро иль зло творю –
О том не рассуждаю,
Я много отдаю, но мало получаю,
И в имя же свое собой повелеваю.
И если бить хочу кого,
То бью себя я самого.
(Тютчев Ф.И. «Всесилен я и вместе слаб…»)

Когда Ницше-Заратустра пишет: «Вы – созидающие, высшие люди! Кому предстоит родить, тот болен; но кто родил, тот нечист.
Спросите у женщин: рожают не потому, что это доставляет удовольствие. Боль заставляет кудахтать поэтов и кур» [8, с. 260], – о ком это, если не о себе самом?
«Чем благороднее, тем редкостнее. Вы, собравшиеся здесь высшие люди, разве не все вы не удались?
Пусть так – ну и что ж? Не падайте духом! Сколь многое еще возможно! Научитесь смеяться над собой, смеяться, как следует!
Нет ничего удивительного в том, что вы не удались, или удались лишь наполовину, вы, полуразбитые! Разве не бьется, не мечется  в вас человеческое будущее?» [8, с. 261].

«Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть»; «…люблю я кровь» [8, с. 34, 172]. «Я люблю кровь» «и то, что написано кровью» - верно, это звучит вызывающе, однако вдумаемся: разве Сын Единородный не Кровию Своею искупил грехи всех людей? Разве вся история человечества не писана кровью? Неужели это Я от имени автора «Веселой мудрости»? Или не написано: «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии» [1, 1 Коринфянам 6:19].
Не наивно ли было бы думать, что человек когда-нибудь устыдится содеянного и скажет себе: «Нет, это я нехорошо поступлю»? нет, но скорее всего, скажет: «В этой жизни ни о чем нельзя жалеть». Но вопрос  все же остаётся вопросом – жалеть о том, что случилось или не жалеть? И разве не написано: «С того времени Иисус начал проповедывать и говорить: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» [1, Матфея 4:17].

Поэт А. Д. Дементьев посвятил этой теме замечательное стихотворение:
Никогда ни о чём не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С прошлым порвите непрочную нить.
Никогда не жалейте о том, что случилось,
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось,
Да надежды, как птицы, парили в душе.

Никогда не жалейте добра и участья,
Даже если за все вам – усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство…
Не жалейте, что вам не досталось их бед.

Никогда, никогда ни о чём не жалейте –
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте,
Но песни берет он из вашей души.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте –
Не потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.

«Человек есть нечто, что д;лжно преодолеть»; «Как преодолеть человека?»  – Ницше рефреном проводит эту мысль, вкладывая её в уста своего Заратустры [8, сс.10, 41, 176, 238, 255].
«Самые заботливые вопрошают сегодня: «Как сохраниться человеку?». Но Заратустра, наипервейший и единственный из всех, спрашивает: «Как преодолеть человека?» [8, с. 255].
Но разве философ Хэрил, живя в Древней Греции в V веке до н.э. не заметил: «Капля воды долбит камень постоянством». Это выражение вошло в плоть и культуру всех европейских народов, так, Публий Овидий Назон, живя на рубеже эр писал в Посланиях с Понта: «Non vi, sed saepe cadendo» – капля долбит камень «не силой, но частым падением»; позднее этот образ использовали Джордано Бруно, Иоанн Богослов, Григорий Дамаскин; и разве не «преодолевает» кто-то всякого живущего, и для человека всякий другой – препятствие, которое необходимо преодолеть, не мытьём, так катаньем, «и мягкий язык переламывает кость» [1, Притчи 25:15]. «Преодолеть», но разве мы не повторяем: «Терпение и труд всё перетрут». Когда мужчина ухаживает за женщиной, то разве своим постоянством не «преодолевает» её сопротивление? Или она своей любовью не «преодолевает» ли его «зло»?.. разве друзья и подруги не становятся добровольными помощниками в деле «преодоления» его?.. и самое молчание  также не есть ли способ «преодоления»?

Как часто ошибаются наблюдатели: вот идёт пара влюбленных (или это тайна для окружающих?) и никому не приходит в голову, что это встретились два разных и даже два противоположных мира. То, что в юности считается всем, высшим и полным слиянием, таковым, конечно, отнюдь не является и «полное слияние двух сердец» вмиг переходит в полную противоположность – или это ново?
Порой говорят: они любят и, следовательно, понимают друг друга без слов, хотя в действительности они только крепко столкнулись, причем, настолько сильно, что образовали, правда, на время, одно целое. Иногда даже говорят: «У нас больше, чем любовь», – хотя это не что иное, как смертельная схватка. Так, поэт и тончайший психолог Ф. И. Тютчев резюмировал:

Любовь, любовь – гласит преданье –
Союз души с душой родной –
Их съединенье, сочетанье,
И… поединок роковой…

И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец…
(Тютчев Ф.И. Предопределение)

Если бы кто подслушал разговор двух дипломатов недружественных государств, – заметил мыслитель, – то незаметно для себя пришел бы к выводу, что это два лучших друга и действуют они в ущерб интересам своих стран.

И: «…всякая власть есть насилие», – говорит Иешуа в книге М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»; но духовная власть, когда ослабленный человек, как зрелый плод, упадает к ногам священника не есть ли насилие? Или исповедник не напоминает ли нам о наших грехах, не заставляет ли тем самым раскаиваться в содеянном?.. правда, уголовного наказания за этим не следует, но разве имеющий совесть не наказан?.. Это очень остроумно замечено: «Совесть придумали злые люди, чтобы она мучила тех, у кого она есть».
«Я ненавижу людей, не умеющих прощать» [6, с. 722];  но разве в главной христианской молитве «Отче наш», которой Христос учил Своих учеников, не сказано: «и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим» [1, Матфея 6:9-13]?
Ницше не обошел молчанием вопрос о совести: «Испытывал ли я когда-нибудь угрызение совести? Память моя хранит на этот счет молчание» [6, с. 722], –  что здесь не так? «Что говорит твоя совесть? «Ты должен стать тем, кто ты есть!» [6, с. 623], – и здесь  всё в этом и в том: «кто ты есть!?». Честнее многих режущий по живому: «А ты, собственно, кто такой?»; или еще грубее: «Знай свое место!.. ты здесь – никто!.. господин никто!..».

Лауреат Нобелевской премии по медицине (1912) Алекси Каррель (1873-1944) дал  представителю рода homo sapiens такое определение: «Человек – это неизвестное», и даже назвал так свой большой труд; а раз так, значит и мир, и жизнь  также есть еще нечто неизвестное.
Известный скульптор Эрнст Неизвестный, определяя свое место в мире, чертил две линии – вертикальную и горизонтальную и пояснял: «Вертикальная линия это Бог, горизонтальная линия это Жизнь, а точка, где они пересекаются, это Я.






Заключение

1. Закон «Вечного Возвращения»

В мире, где всё возвращается на круги своя, где всё возвращается к своим истокам, действительно, неизменным представляется закон  «Вечного Возвращения», и нет в этом мире более достойной внимания вещи – именно в философском смысле –  чем человек. Катиться по наклонной вниз, и при этом неизменно мечтать о возвышении – верно, как это по-человечески!  «Только человек сопротивляется направлению гравитации: ему постоянно хочется падать – вверх» [6, с. 746], – правда, вверху также тесно, как и внизу; но разве не написано: «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» [1, Матфея 7:13-14]; «Истинно говорю вам: чт; вы свяжете на земле, т; будет связано на небе; и чт; разрешите на земле, т; будет разрешено на небе» [1, Матфея 18:18].

И там, на высоте тесно так, что, наверное, спирает дыхание; однако написано и сказано: «Кому много дано, с того много и спросится…»; также и пророки говорили: «Самая большая победа – победа над самим собой» и: «Познай самого себя»; а Козьма Прутков писал так: «Не робей перед врагом, лютейший враг человека – он сам». Когда победитель-триумфатор совершал свой вояж по улицам древнего Рима, впереди бежал раб, предупреждая героя, чтобы он был особенно внимательным, ибо споткнуться при восхождении означало, скорее всего, гибель.

Возникновение концепции «вечного возвращения», указывает К.А. Свасьян, Ницше относит к августу 1881 г. «Я шел в этот день вдоль озера Сильваплана через леса; у могучего, пирамидально нагроможденного блока камней, недалеко от Сурлея, я остановился. Там пришла мне эта мысль». Ницше придавал ей колоссальное значение и считал ее центральной для всей своей философии, нисколько не смущаясь многочисленными историко-философскими параллелями от древних орфиков и пифагорейцев до… новейших позитивистских учений. Рудольф Штейнер, работавший в свое время в архиве Ницше и изучивший материал наследия вплоть до маргиналий в книгах из личной библиотеки Ницше, подчеркивает не мистический, а естественнонаучный генезис этой идеи» [6, с. 813]. «Мое направление в искусстве: продолжать творить не там, где пролегают границы, но там, где простирается будущее человека! Необходимы образы, по которым можно будет жить!» [6, с. 747].


Достойна удивления, поистине, всеобщая и даже вселенская связь самых разных людей, самых разных эпох, самых разных народов, которую мы можем видеть в их сочинениях, ибо есть в них всех нечто такое, что роднит всё человечество, включая, разумеется, и тех, которые оставили этот мир; император и философ на троне Марк Аврелий в своей известной книге «Наедине с собой» две тысячи лет назад писал: «Все сплетено друг с другом, всюду божественная связь, и едва ли найдется что-нибудь чуждое всему остальному…
Пора не только согласовать свое дыхание с окружающим воздухом, но и мысли со всеобъемлющим разумом. Ибо разумная сила так же разлита и распространена повсюду для того, кто способен вбирать ее в себя, как сила воздуха для способного к дыханию» (Антология мировой философии. В 4 т. М., 1969. Т. 1. с. 522-523). А вдруг Ницше не столько еще «антихрист», учитывая, что: «Бог поругаем не бывает» [1, Галатам 6:7], сколько противник пошлого и примитивного понимания человеком Бога?..

Мы привыкли хранить продукты в холодильнике, в холоде всё хранится лучше, а еще лучше в «вечной мерзлоте» – нельзя ли отнести это же и к тому, что мы называем духовными ценностями, где отрицание и нигилизм и становятся той  самой «вечной мерзлотой»?.. не является ли нигилизм «всего лишь» ступенью, стадией общественного развития? Цыпленок вылупляясь из яйца отбрасывает скорлупу, ставшую ненужной; ребенок, выйдя из материнского чрева, прошел свою первую стадию развития, вступает в новую жизнь, и нуждается в неустанной материнской опеке, а когда вырастет лет до двадцати, то:  «Мать становится ненужной» (!); но разве не  написано: «оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» [1, Бытие 2:24].
Отрицания отрицания закон не диалектический ли закон диалектики – науки о развитии природы и общества «в наиболее полном и свободном от односторонности виде»? В качестве диалектического примера Г.В.Ф. Гегель брал растение – зерно в земле отрицается стеблем, а этот последний признается ложным наличным бытием  выросшим на нем колосом с зернами. Но разве не написано: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода»  [1, Иоанна 12:24];  «Безрассудный! То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет»  [1,1Кор. 15:36]. Иначе сказать: чтобы «воскреснуть вновь», и чтобы «жизнь продолжилась», необходимо, как минимум умереть, погибнуть, как погибли до нас бесчисленно лучшие.



2. Мать

Павших в бою боги почитают и люди, – за тысячи лет до нас говорили древние, –  и ничего о том, что это были живые люди, которые просто делали свое дело, у которых не было выбора и отчаяние было постоянным спутником их. Свой подвиг они совершали тихо и незаметно, как мать, взращивая своё дитя, наставляя его: «Будь спокойный», – и не ожидая никакой награды – или уже ежеминутный и каждодневный и десятилетия длящийся труд матери «не подвиг», –  как однажды об этом заметил бородатый  девятнадцатилетний  юноша-студент?

Разве не говорили нам некогда в школе, что ценность,  или смысл жизни определяется не долголетием, так сказать, не количеством прожитых лет, но их качеством? – и за что нас били, если не за «красивые слова»?

К сожалению, занятый нередко преимущественно собой человек, не замечает тех, кого  называют ближними, не видит и не замечает их самого настоящего подвига и самопожертвования – безо всякого преувеличения, недаром Н.А. Некрасов, воспевая  подвиг Н.Г. Чернышевского подчеркивал:
Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно за других!


Все повторяют: «Мы любим тех, кто нас не любит и губим тех, кто в нас влюблён»; и разве не бывает так, что любят одного, а выходят замуж за другого; но таким образом, получается, что коварство заложено в семейной жизни изначально, и это при том, что семья для человека, действительно, святое, сначала это та семья, где ты родился и вырос, а потом та семья, которую создаешь сам, или, вернее и труднее, создавать ее вдвоем. Но как же он обращается со святым, или иначе: «Как я скажу, так и будет!»; «Будет так, как я хочу или никак!»; зато память о первой и нередко безответной любви остается в сердце на всю жизнь, так что с большим чувством, изощрённо и по всем правилам отыгрываются на том, кто есть, или как бы сказал Заратустра, «преодолевают» мужа; притом, проявляя идеал смирение, женщина обязательно когда-нибудь скажет: «Что же делать? Какой уж есть… какой уж попался…куда деваться…»; «Ах! Как это по-человечески, и даже слишком по-человечески!», – воскликнул бы Заратустра; И какая женщина не польстит себе, сказав в сердце своем вслед ушедшему: «Ты даже не знаешь, какое сокровище ты потерял!»; еще лучше, если он будет мучиться воспоминаниями об этом; (также редко какая жена не бросит когда-нибудь мужу: «Выбирай! Я или мама!»; «Ты один, без мамы?..», – спрашивает своего бывшего Рудольфа при встрече героиня фильма «Москва слезам не верит» Катерина); (примеров можно привести немало, но лучше взять литературный:
…В то время был еще жених
Её супруг, но по неволе
Она вздыхала  о другом,
Который сердцем и умом
Ей  нравился гораздо боле…

Как он, она была одета
Всегда по моде и к лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повели к венцу.
…………………………..
Привычка свыше нам дана,
Замена счастию она.
Привычка усладила горе,
Не отразимое ничем;
Открытие большое вскоре
Ее утешило совсем…
Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава вторая, стр. XXX-XXXII);

наконец не есть ли и самая ненависть обратная сторона любви – суть две стороны медали? Так, певец народной скорби Н.А. Некрасов в стихотворении «Замолкни, Муза мести и печали» подчеркивал:
Той бездны сам я не желал бы видеть,
Которую ты можешь осветить.
То сердце не научится любить,
Которое устало ненавидеть.
(Некрасов Н.А. «Замолкни, Муза мести и печали…»)

Но как это перекликается с восклицанием Заратустры: «От всего сердца люблю я одну только Жизнь и, поистине, больше всего тогда, когда ненавижу её!» [8, с. 95]; нужно прежде много верить, чтобы стать «неверующим» – не наоборот, учитывая справедливые замечания М. Монтеня, который при этом в свою очередь ссылается на древних авторов: «Величайшая трудность для тех, кто занимается изучением человеческих, состоит в том, чтобы примирить их между собой и дать им единое объяснение, ибо обычно наши действия так резко противоречат друг другу, что кажется невероятным, чтобы они исходили из одного и того же источника. Марий Младший в одних случаях выступал как сын Марса, в других – как сын Венеры. Папа Бонифаций VIII, как говорят, вступая на папский престол, вел себя лисой, став папой, выказал себя львом, а умер как собака. А кто поверит, что Нерон – это подлинное воплощение человеческой жестокости, – когда ему дали подписать, как полагалось, смертный приговор одному преступнику, воскликнул: «Как бы я хотел не уметь писать!» – так у него сжалось сердце при мысли осудить человека на смерть. Подобных примеров великое множество, и каждый из нас может привести их себе сколько угодно; поэтому мне кажется странным, когда разумные люди иногда пытаются подвести все человеческие поступки под один ранжир, между тем как постоянство представляется мне самым обычным и явным недостатком нашей природы, свидетельством чего может служить известный стих насмешника Публия: «Malum consilium est, quod mutari non potest – Плохо то решение, которое нельзя изменить» (Мишель Монтень. О непостоянстве наших поступков // Опыты. Книга вторая. Издательство Академии наук СССР. М.-Л. 1958. с. 7).


Как  будто бы не написано за тысячи лет до нас: «Дурно, дурно», говорит покупатель; а когда отойдет, хвалится» [1, Притчи 20:14]; что же, выказывать недовольство, будучи в душе довольным – это, верно, по-человечески и даже слишком по-человечески, не потому ли и говорят: «Милые бранятся, только тешатся»?.. но еще так неопределенно все, что касается человека… может и ругают другого, чтобы… не сглазить или не сглазили?.. или уже сегодня люди выше древних и выше всяких предрассудков?..вот и подруги поют одну и ту же песню: «Да я бы с таким и дня не прожила!», – а может, придумали какую-то другую? Раскрывать глаза на твои безумства, а любовь это всегда немного безумие – это прямое назначение лучших подруг и друзей!
Но что говорит её  совесть, слушая это? «Что говорит твоя совесть? «Ты должен стать тем, кто ты есть» [6, 623];  «Испытывал ли я когда-нибудь угрызение совести? Память моя хранит на этот счет молчание» [6, с. 722]; и: «Угрызение совести – такая же глупость, как попытка собаки разгрызть камень» [6, с. 817].
Нет такой вещи, нет такой кары, нет такого жестокого слова, которое не было бы сказано ближнему и любимому человеку, – даже проклятия – логическое продолжение любви («У! я его теперь еще больше ненавижу!», – говорит Тося, героиня Надежды Румянцевой в фильме «Девчата»).





3. Тема любви

Мы с юности повторяем затверженные уроки: «Любовь – это большое, светлое чувство, оно требует всего человека», – верно, выходит, действительно, любовь это не столько то, что ты получаешь, сколько то, что ты отдаёшь: «Господи! Дай, чтобы я не искал быть утешенным, но утешал, не был понятым, но понимал, не был любимым, но любил, ибо, отдавая, мы получаем, забывая о себе, находим себя, прощая других, прощение обретаем, а умирая, воскресаем к жизни вечной» (Молитва Франциска Ассизского – Джованни Франческо ди Пьетро Бернардоне, 1181 или 1182 – 3 октября 1226; католический святой, учредитель нищенствующего ордена францисканцев – 1209; художественно-символически изображается в коричневой монашеской рясе, подпоясанной веревками с тремя узлами, символами трех данных им обетов: бедности, целомудрия и послушания, и – единственным из святых францисканцев – имеющим стигматы – раны Христа: на ладонях, ступнях и под ребром).

Э.А. Асадов в стихотворении «Чудачка» характеризовал свою героиню так, как многие характеризуют себя (или, может, как характеризовали бы себя несколько десятилетий назад):
…Какой же любви она ждёт? Какой?
Ей хочется крикнуть: «Любви звездопада!
Красивой-красивой! Большой-большой!
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!»
(Асадов Э.А. Чудачка)

Многие принимают подарки как должное, и никому в голову не приходит, что человека просто покупают, или не написано: «Даров не  принимай; ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых» [1, Исход 23:8] ; «Притесняя других, мудрый делается глупым, и подарки портят сердце» [Екклесиаст 7:7].

Ф. Ницше отмечал: «…жизнь основана на видимости, я разумею – на заблуждении, обмане, притворстве, ослеплении и самоослеплении…» [6, с. 664]; это значит: мир вращается вокруг Её величества Женщины, ибо она Мать и этим всегда права; и принадлежит она прежде всего своему ребенку: «Материнская нежность. Иная мать хочет иметь счастливых, почитаемых детей, иная – несчастных: ибо иначе не может обнаружится ее материнская нежность» [6, с. 416]; и непритворная любовь ее может выражаться и так: «Какая сама, такого и родила».

Однако видимость, подкрепленная вековыми традициями и обычаям – а не сегодняшним днем – требует, чтобы мужчина проявлял настойчивость, чтобы он добивался расположения женщины, чтобы он всегда врал, что готов все отдать ради нее, включая и самую жизнь, помня, что женщина любит ушами… и что же?.. есть ли такая женщина, которая когда-нибудь, ставшая женой, не бросила, как водится, в сердцах: «Ты же сам проявлял настойчивость, я ведь не навязывалась тебе… мы квиты…».

Любовь… куда девается любовь, вернее, все слова о любви и даже чувства, когда находится тот, кто имеет серьезные намерения и предлагает руку и сердце… Также и разговоры о смерти рассеиваются как дым в минуту опасности:
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
(Пушкин А.С. Пир во время Чумы)

Верно, Бог есть любовь [1, 1Иоанна 4:8]. Все песни, все фильмы – прямо или косвенно – о любви – это знают все, но забывают, что Бог непостижим или, по Паскалю: «Сердце, а не разум чувствует Бога»; и – не может часть познать целое (З.А. Миркина).
В жизни любовь если не приобретает другие формы, то скоро проходит. Наша любимая, как мы знаем, если на нее только смотреть, выходит замуж, становятся матерью, исполняя свое предназначение, и дальше живет, как все, при этом когда-нибудь, при случае скажет: «Любви нет, есть привычка»; так, сначала они торопятся, потом привыкают друг к другу так, что уже  не замечают ни его, ни его недостатков, и уже не мыслят себя без другого – что бы там ни говорили; что же, именно поступок делает человека человеком.
Иначе сказать, когда «всех расхватывают», тогда один легко заменяется другим… женщины всегда принадлежали победителям, но кто думает об этом?.. сначала делают вид, потом, через годы и десятилетия совместной жизни становятся одним целым, и только когда один уходит из жизни, тогда другой хватается за голову и, ломая руки, понимает: это была любовь… часто двоих объединяет одно дело, это может быть семья или служение, тогда, действительно, приходится любить того, кто есть – куда деваться…

«Люби ближнего своего как самого себя»... «Я люблю тебя!», – и «какое мне дело до тебя!», –  гениально! Это значит только, что любя другого, человек, по сути, любит его как свою часть и как самого себя («Людей ненавидишь и себя не увидишь», – говорит народ), и достоинства другого, сколько бы их ни превозносили недорого стоят, ибо потребность любить заложена в человеке с рождения; он же из всего пытается вывести мораль, то есть объяснить себе и другим что такое хорошо и что такое плохо...

Природа так мудро устроена, что все в мире происходит словно само собой, и если мы имеем что-либо, например, талант тот или иной, то исключительно для того, чтобы делиться и помогать, и верно сказано: «ибо отдавая, мы получаем, забывая о себе, находим себя, а умирая, воскресаем к жизни вечной» (Молитва Франциска Ассизского); сама природа все устраивает наилучшим образом, люди же обычно рассчитывают – кто кому сколько дал, и при этом человек всегда находит, что дал больше, а получил меньше... но это глупость, ибо мы всегда имеем столько, сколько нам нужно, и действительно, нет ничего лучшего для человека, чем благодарить Бога за все, что он имеет; так, и Екклесиаст заканчивает свою книгу словами: «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, ибо в этом все для человека» [Еккл. 12:13].



Молодой царь Александр Македонский с немалым риском для жизни укрощал и укротил, и объездил молодого коня, ставшего впоследствии любимым Буцефалом, и который вместе с хозяином принимал участие во многих битвах и сражениях, а  после гибели этому коню поставили памятник из бронзы…, но объездить и приручить – это одно и то же… Сначала человека приручают – где лаской, где т;ской, а потом распоряжаются как своей собакой или лошадью. «Мы в ответе за тех, кого приручили», – чисто поэтическая находка Антуана де Сент-Экзюпери, – и вряд ли кто сможет сосчитать число проходимцев, использовавших это прекрасное выражение в своих узкоэгоистических целях и к своей выгоде, недаром народная мудрость гласит: «Лиса на свой хвост никогда не нагадит».






Вся жизнь царя Александра была подвигом, это была жизнь воина, всегда готового к смертельной схватке. И всё же ученый и писатель И.А. Ефремов назвал свой роман не «Александр Македонский», хотя посвятил ему немало места в произведении, но «Т;ис Афинская». Это к тому, что роль женщины в жизни мужчины трудно переоценить. Вне всякого сомнения можно утверждать, что успехи мужчины на любом поприще  нередко зависят от того, какая женщина будет с ним рядом. Но где найти такую женщину?.. Но точно так спросит любая женщина: «Где найти такого мужчину?» («Где ты найдешь сегодня мужчину, мужика!?»; «Мужчин мало!..», – это значит: выбора нет, какой уж есть, куда деваться…); однако это уже тема для отдельного исследования, которой посвящены сотни и тысячи книг – ведь в хорошей книге самая главная тема – тема любви. Но что говорит Заратустра: «Остерегайся приступов любви своей! Слишком скоро протягивает одинокий руку первому встречному. Иному ты должен подать не руку, а только лапу: и я хочу, чтобы у лапы твоей были когти.
Но самый опасный враг, который может повстречаться тебе – это ты: ты сам подстерегаешь себя в пещерах и лесах. Одинокий, ты на пути к самому себе! И на этом пути ты минуешь самого себя и пройдешь мимо семи своих искусителей! Ты будешь сам для себя еретиком, и колдуном, и прорицателем, и безумцем, и скептиком, и нечестивцем, и злодеем. Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени: как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел!»  [8, с. 55].


Любовь? Ницше посвятил теме любви и брака «Отдел седьмой: женщина и дитя» в сочинении «Человеческое, слишком человеческое», например, афоризмы  621 «Любовь как искусный прием». Кто хочет действительно узнать что-либо новое (будь то человек, событие или книга), тому следует воспринимать это новое с наивозможной любовью, быстро закрывая глаза на все, что ему кажется в нем враждебным, отталкивающим, ложным, и даже совсем забывая об этом; так, например, он должен делать величайшие уступки автору книги и прямо-таки с бьющимся сердцем, как при скачках, желать, чтобы он достиг своей цели. Дело в том, что таким приемом пробиваешься к самому сердцу нового объекта, к его движущему центру: а это именно и значит узнать его. Когда это достигнуто, то разум позднее делает свои ограничения…» [6, с. 479]; аф. 378. «Дружба и брак. Лучший друг, вероятно, получит лучшую жену, ибо хороший брак покоится на таланте и дружбе»   [6, с. 415]; «Брак по любви. Браки, которые были заключены по любви (так называемые браки по любви) имеют заблуждение своим отцом и нужду (потребность) – матерью» [6, с. 416];
«Возлюби ближнего своего» – это значит прежде всего: «Оставь ближнего своего в покое!» – и как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями» [6, c, 746]; – правда, это звучит столь же необычно, сколь и загадочно. И тот, к кому ты однажды подошел со своим сокровенным, когда-нибудь обязательно скажет: «Я же не дойная корова»; или так: «Я же не солнце, чтобы всех обогреть, и чтобы везде успеть».


Разве не любопытно наблюдать процесс деления (напоминающий отдаленно процесс деления атомов, сопровождающийся ни с чем не сравнимым выделением энергии)? Но деление в социуме всегда сопровождается восклицаниями (внутри или вслух): «Это всё Я!» «Это всё моё!»; «Это благодаря мне!»; «Это Я тебя нашла, а не Ты меня»; «Я – главная…»; «….и делай с тобой, что хочешь»; «Я – лидер!»; «Я лучше тебя знаю, что тебе надо!». Даже в том, что, по признанию: «Женщине мужчина нужен еще больше, чем она ему», –  слышится и видится – кто из двоих больше, кто важнее, кто умнее…


Теория «кристаллизации любви», развитая Стендалем в трактате «О любви», особенно в свете «отрицания всех ценностей», представляется, мягко говоря, наивной, способной вызывать ту самую улыбку, о которой автор Заратустры  замечал: «Наиболее остроумные авторы вызывают наименее заметную улыбку» [6, с. 340].
Самые сердечные отношения, по Ницше, имеют свою обратную сторону, и ему никак нельзя отказать в том, о чем обычно говорят: «В этом что-то есть». Хотя, может, самым лучшим было бы не обращать на это никакого внимания, то есть, вести себя так, будто ничего этого нет.

«Мораль – это лучший способ водить человека за нос». Но ничего лучшего, чем мораль за всю человеческую историю не выдумано. И посвященные, и даже высшие следовали путями, протоптанными предшественниками.
Для примера откроем «Фауста» И.В. Гёте:
Я богословьем овладел,
Над философией корпел,
Юриспруденцию долбил,
И медицину изучил.
Однако я при все этом всём
Был и остался дураком.
В магистрах, докторах хожу
И за нос десять лет вожу
Учеников, как буквоед,
Толкуя так и сяк предмет.
[2, с. 134]

Нигилизм? Но разве до Ницше не было  скептицизма с его главным постулатом: «Всё подвергай сомнению»? или не было циника Диогена с его вечным: «Ищу человека!»? «Чудак! – вокруг столько людей!», – говорили ему. «Людей, правда много, – соглашался он, – а человека ни одного!»; как будто Ницше не заметил: «Следует сомневаться похлеще, чем  Декарт».

Нигилизм, как направление, обязан отнюдь не Ницше, который имеет к нему такое же отношение как к вращению небесных сфер, откроем, например, комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума», послушаем Фамусова:
Ученье – вот чума, ученость – вот причина,
Что нынче пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений…
…………………………………………………..
Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь:
Забрать все книги бы да сжечь.
(Грибоедов А.С. Горе от ума. Действие III. Явление 21)

Никто не называет врачей циниками и убийцами, напротив, их все благодарят, ибо понимают какой непомерно тяжелый груз несут на себе «люди в белых халатах» (или благодарят только на словах?), хотя врач и писатель В.В. Вересаев однажды заметил, что успехи медицины стоят  на горах трупов.

Вечный подвиг – он вам по плечу.
Ваши руки бессонны и святы.
Низко вам поклониться хочу
Люди в белых халатах!
Низко вам поклониться хочу!
(Люди в белых халатах. Стихи Л. И. Ошанина. Музыка Э. С. Колмановского)

Хорошая песня! Но стоит ли останавливаться и рассматривать то, что происходит на самом деле? Ибо что там, поистине, увидишь нового? Бесконечный, на износ, труд – и днем и ночью…и даже термин появился –  врач (или учитель, или поэт, или инженер, или другой труженик) выгорает на работе… и перед уходом создаёт шедевр и являет образец для подражания: «Что же поддерживало меня? Всегда лишь беременность. И всякий раз с появлением на свет творения жизнь моя повисала на волоске» [6, с. 721]; но именно тогда, когда «жизнь повисала на волоске», она чего-то и стоила!

«В каждом сношении людей речь идет только о беременности» [6, с. 721], – но  что такое «беременность» как не то, что имеет  свое продолжение и последствия?

В любви как в банке – чем больше вкладываешь, тем больше получаешь, однако, судя по статистике (которая правда, есть ложь, как замечал Марк Твен) немало и должников, которым, увы, платить нечем.
Любовь? Но почему институт брака трясет как никогда, и почему это стало проблемой всего, особенно западноевропейского гражданского общества, включая и российское? Мы не раз слышали, что раньше невеста видела жениха только в день свадьбы, что вопрос женитьбы решался родителями и сватами, однако же жизнь продолжалось и семьи были большими; но к чему приводит  свобода выбора (партнёра!) также очевидно для всех. Если раньше, и неизвестно когда, возможно с незапамятных времён, предки говорили: «Жениться нужно один раз», – то, правда, это звучало несколько странно для молодых, но ведь, действительно: «Коней на переправе не меняют», и вступая в брак, мы вступаем на переправу… «Я люблю тебя!», – эти слова произносятся бессчетно, но не слишком ли громко это звучит? Особенно для уха, пресыщенного информацией, словами и запахами? Правда, и здесь приходят на память утешительное поэтово:
Алина! Сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не ст;ю!
Но притворитесь! Этот взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
(Пушкин А.С. Признание)





4. Шедевры

Конечно, человек за тысячелетия научился создавать шедевры, но он же, как никакое другое живое существо, умеет обесценивать все самые лучшие вещи и даже самую жизнь, и превращать великое в ничтожное.
Хотя о Ф. Ницше много написано как отрицателе всех христианских ценностей и всякой морали, однако Священное Писание он знал, наверное, лучше многих (уже слышится гневное: «Разве в этом дело!..»), и опирался на его текст точно так же, как и всякий другой философ, богослов, филолог, писатель, психолог… причем, хотя Ницше и громко заявил о себе своими сочинениями («Антихрист» и др.), тем не менее, все написанное им, по сути, не противоречит тексту Священного Писания – или не кладет он его в основу своего учения? Да, он комментирует текст Писания и «переворачивает» его – но это игра слов, если убрать громкие и грубые слова, Ницше отнюдь не ниспровергатель морали, как это представляли и представляют и не противоречит ни христианству, ни любому другому учению, основанному на нравственности.

«Будда говорит: «Не льсти своему благодетелю!». Пусть повторят это речение в какой-нибудь христианской церкви: оно тотчас же очистит воздух от всего христианского» [6, с. 599].

Все «верующие» единым лагерем выступают против «безбожников», однако остановимся и оглянемся вокруг – разве найдем мы мир среди различных религиозных конфессий, и разве можно представить, чтобы их апологеты объединились и создали, наконец, единую всемирную (экуменическую) «церковь», как это предлагал Вольтер?

Я не слышал, чтобы Б. Паскаля упрекали в нигилизме и отрицании христианских ценностей, но вчитаемся и вслушаемся в ритм его «Мыслей», написанных задолго до Ницше: «Двойственность человека – это основной факт его бытия…в этом и его трагедия и величие: «Я не знаю, кто меня послал в мир… Как  не знаю, откуда я пришел, точно так же не знаю, куда уйду. Мое положение полно ничтожества, слабости и мрака. Мы беззаботно катимся в пропасть, закрыв глаза, чтобы не видеть её» [10, с. 118].
Философ имел обыкновение  записывать наиболее ценные мысли, приходившие ему в голову, его «Мысли» задумывались как апология христианства. Их фрагментарность указывает на то, что «систематичность научного разума не слишком годится для решения тех предельных вопросов, которыми жива философия» (Философия: Учебник / Под ред. В.Д. Губина, Т.Ю. Сидориной. М., 2003. С. 241): «Я решил записать свои мысли, при   этом не  соблюдая никакого порядка, и эта чересполосица будет, возможно, намеренной: в ней то и заложен настоящий порядок, который с помощью этого самого беспорядка выявит суть трактуемого мной предмета. Я оказал бы ему слишком много чести, если бы изложил свои мысли в строгом порядке, меж тем, как моя цель – доказать, что никакого порядка в нем нет и быть не может» (Таранов П.С. Философия сорока пяти поколений. М.: ООО «Издательство АСТ», 1999. 416).
Паскаль понимает,  что никто не может постигнуть тайну бытия, но не может не ставить перед собой  вопросов, пытаясь понять причину и смысл всего сущего, хочет знать, что есть он сам, каким  непостижимым путём  попал в этот мир и куда, согласно своей природе, движется: «Я не знаю, кто вверг меня в наш мир, ни что такое наш мир, ни что такое я сам; обречённый на жесточайшее неведение, я не знаю, что такое моё тело, мои чувства, моя душа, не знаю даже, что такое та часть моего существа, которая сейчас облекает мои мысли в слова, рассуждает обо всем мироздании и о самой себе и точно так же не способна познать самоё себя, как и всё мироздание.
Я вижу сомкнувшиеся вокруг меня наводящие ужас пространства Вселенной, понимаю, что заключён в каком-то глухом закоулке этих необозримых пространств, но не могу уразуметь, ни почему нахожусь именно здесь, а не в каком-нибудь другом месте, ни почему  столько-то быстротекущих лет дано мне жить в вечности, что предшествовала моему появлению на свет и будет длиться, когда меня не станет. 
Куда  ни взгляну, я вижу только бесконечность, я заключён в ней, подобно атому, подобно тени,  которой суждено через мгновение безвозвратно исчезнуть. Твёрдо знаю я лишь одно – что очень скоро умру, но именно эта неминуемая  смерть мне более всего непостижима» (Таранов П.С. Философия сорока пяти поколений. М.: ООО «Издательство АСТ», 1999. 416).


«Вот что я вижу и что меня волнует. Я смотрю во все стороны и всюду вижу один мрак. Природа ничего мне не предлагает, кроме того, что вызывает сомнение и беспокойство. Если бы я не видел в ней никаких признаков божества, то решился бы его отрицать; если бы я повсюду видел следы Творца, то успокоился бы в лоне веры. Но, видя слишком много, чтобы отрицать, и слишком мало, чтобы поверить, я нахожусь в плачевном состоянии, в  котором я желал сотни раз, чтобы природа, если ею управляет бог, указала на него недвусмысленно, или, если её свидетельства сомнительны, уничтожила бы их совсем; пусть же представит всё или ничто, чтобы я знал, какой стороны мне держаться» (Таранов П.С. Философия сорока пяти поколений. М., 1999. с. 425).


Но каковы мысли Паскаля о человеке? «Что же это за химера – человек? Какая невидаль, какое чудовище, какой хаос, какое поле противоречий, какое чудо!
Судья всех вещей…червь земляной, хранитель истины, сточная яма сомнений и ошибок, слава и сор Вселенной.
Мы только отчасти обладаем истиной и благом вперемежку с ложью и злом.
Если человек восхваляет себя, я его уничижаю, если уничижает – восхваляю, и противоречу до тех пор, пока он не уразумеет, какое он непостижимое чудовище.
Начни человек с изучения самого себя, он понял бы, что ему не дано выйти за собственные пределы. Мыслимо ли, чтобы часть познала целое?
Нас утешает любой пустяк, потому что любой пустяк приводит нас в уныние.
Последними словами Паскаля были: «Да не покинет меня Бог никогда».

Нигилизм, как и всякое другое направление, возник, конечно, не просто так, но как реакция на окружающий мир, и нигилист напоминает того весельчака, который считает потерянным день, когда он не смеялся. Смех ведь тоже бывает разный, бывает злорадный смех, бывает саркастический, бывает горький, возможно, и самый смех бывает  как последний акт отчаяния, недаром замечено: «Юмор есть всегда немного защита от судьбы». Или как говорил Бомарше: «Поспешите рассмеяться, чтобы не пришлось заплакать»; причем, нигилист, как правило, подмечает существеннейшую сторону человеческой и общественной жизни, которая обычно опускается. «Стыд, стыд, стыд – вот история человека!» [8, с. 76]; потому и опускается, что «стыд». Стыдно ли быть счастливым?.. не знаю… все дело в том, что считать счастьем, Э.А. Асадов например, указывал:
А счастье, по-моему, просто
Бывает разного роста:
От кочки и до Казбека –
В зависимости от человека.
(Асадов Э.А. Что такое счастье?)

С.А. Есенин видел мир несколько по-другому:
«Счастье, – говорил он, –
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего, что много мук
Приносят изломанные и лживые жесты.
В грозы, в бури, в житейскую стынь,
При тяжелых утратах и когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым –
Самое высшее в мире искусство».
(Есенин С.А. Черный человек)
 
«Смеяться –  значит быть злорадным, но с чистой совестью» [6, с. 612], – вот кредо всех жизнерадостных и какое им дело до всех несчастных жертв? – никакого… хочешь быть счастливым, будь им, – по обыкновению афористически заметил Козьма Прутков; а не хочешь жить – не живи, уйди из жизни и не мешай другим жить и радоваться, – также афористически гласит древняя индийская и наша народная мудрость: «Наши самоубийцы дискредитируют самоубийство – не наоборот» [6, с. 744].


Исторически сложилось так, что и самая месть тесно связана с понятием стыда; на войне, на поле битвы действуют другие правила, нежели те, которые приходят в голову мыслителю в мирное время. Христианство, осуждая месть, все же не отменило вековых обычаев. Так, старый князь Болконский, провожая сына на войну, давал наказ:  «Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне, старику, больно будет… А коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет стыдно!» (т.е., если струсишь, если не будешь воином и – как ни поворачивай – если не убьешь супостата! – В.Г.). «Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка», – сказал Андрей Болконский (Толстой Л.Н. Война и мир).
Эта мысль нашла яркое выражение в поэме М.Ю. Лермонтова «Беглец» (Горская легенда), где  месть возводится в долг:
Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла;
Бежал он в страхе с поля брани,
Где кровь черкесская текла;
Отец и два родные брата
За честь и вольность там легли
И под пятой у супостата
Лежат их головы в пыли.
Их кровь течет и просит мщенья,
Гарун забыл свой долг и стыд;
Он растерял в пылу сраженья
Винтовку, шашку – и бежит!
…………………………………
Но вот от бури наклоненный
Пред ним родной белеет дом…
«Мать, отвори!.. я странник бедный,
Я твой Гарун, твой младший сын;
Сквозь пули русские безвредно
Пришел к тебе!». «Один?». «Один!».
«А где ж отец и братья?». «П;ли!
Пророк их смерть благословил,
И ангелы их души взяли».
«Ты отомстил?» «Не отомстил…
Но я стрелой пустился в горы,
Оставил меч в чужом краю,
Чтобы твои утешить взоры
И утереть слезу твою…»
«Молчи, молчи!.. гяур лукавый,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
Твоим стыдом, беглец свободы,
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус – и мне не сын!..»

Увы, ничего лучшего кроме закона мести, человечество не выдумало, и так было всегда, с тех пор, как человек стал человеком, девиз: «Кровь за кровь», – действовал повсюду; не потому ли и написано: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» [1, Римлянам 12:19]; «Вы слышали, что сказано: «око за око, и зуб за зуб». А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» [1, Матфея 5:38-39]; коли речь о щеке, то, вероятно, речь  идет о пощёчине, которая, правда, не так сильна, как удар кулаком, но действие её гораздо сильнее, потому что здесь наносится удар не столько на физическом уровне, сколько на духовном, то есть, явно наносится оскорбление, которое у людей нередко смывается кровью… представляется очевидным гениальное прозрение В.С. Высоцкого в его стихотворении «Маски»:
Я в тайну масок всё-таки проник.
Уверен я, что мой диагноз точен:
И маска равнодушья у иных –
Защита от плевков и от пощёчин.

Как доброго лица не прозевать,
Как честных угадать наверняка мне?
Они решили маски надевать,
Чтоб не разбить свое лицо о камни.

Не потому ли и написано: «Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит перед Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле; поэтому да слова твои будут немноги» [1, Екклесиаст 5:1].

Вообще же говоря, происхождение мести, возможно, – это несбывшиеся мечты, не имеющие ничего общего со справедливостью, попытка, так сказать, возместить ущерб – чтобы другой (или другие) испытал то же самое, что испытал я. Любопытно мнение Омара Хайяма о мести: «Не отомстить, не значит всё простить»; и издевательства всякого рода – родная сестра мести.


5. Смех

Смех – дело серьёзное: «тот, кто желает убить окончательно, тот смеется»; и загадочная фраза Ницше: «Убивают не гневом, а смехом» [8, с. 281], – нисколько не противоречит этому; «…если бы взор убивал, мы уже давно погибли бы» [6, с. 279; аф. 64]. Поэта все ранит, ничего удивительного, когда он становится «жертвой», «клиентом», «пациентом» и объектом всеобщих насмешек; «убивают не гневом, а смехом», это значит: смеяться над твоими настоящими чувствами; прав Н.В. Гоголь, замечая, что смеха боится даже тот, кто уже ничего не боится; и что такое гнев перед «человекоубийством»? [8, с. 96-97].

«Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого. Заратустра – танцор, Заратустра – легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий. Заратустра пророк, Заратустра, вещающий истины смехом своим, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!» [8, с. 263] (здесь, вероятно, намек на коронацию Наполеона: «Подобный ему всегда сам возлагает на себя венец – священники слишком трусливы» [8, с. 298]; что же, кто уже пролил кровь, тому отступать некуда).

Что касается клоуна, то всякий порядочный клоун – штучный товар, а отнюдь не конвейерный; некогда Алла Пугачёва подарила нам песню «Арлекино», ставшую эпохальной:
По острым иглам яркого огня
Бегу, бегу, дорогам нет конца.
Огромный мир замкнулся для меня
В арены круг и маску без лица…
Я шут, я арлекин, я просто смех,
Без имени и, в общем без судьбы.
Какое, право, дело вам до тех,
Над кем пришли повеселиться вы…
Вот кажется, что маску я сниму,
И этот мир изменится со мной.
Но слез моих не видно никому –
Что ж, арлекин я, видно, неплохой.
(Стихи В. Андреева. Поёт А.Б. Пугачёва)

Смех – самая лучшая, удобная, неубиваемая позиция – порой – ничего больше не остаётся, как только если не посмеяться, то хотя бы просто улыбнуться:
Мой собственный дом – мое пристрастье,
Никому и ни в чем я не подражал.
И – мне все еще смешон каждый Мастер,
Кто сам себя не осмеял.
[6,  с. 491; эпиграф к «Веселой науке»]

Неужели поэт жил на небе, а не на земле?
Я когда-то умру, мы когда-нибудь все умираем,
Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом.
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,
Не скажу про живых, а покойников мы бережём.
(Высоцкий В.С. Райские яблоки)

Разве мы не слышим иронии в этих строчках, или то, о чем обычно и привычно стыдливо умалчивают: «Не скажу про живых,  а покойников мы бережём»?.. Но эта строчка стоит целой диссертации.

Cineri gloria sera venit – К мёртвому слава приходит [слишком] поздно (лат.). Слова Марциала, который советует другу не откладывать обнародование своих произведений:
Книги, которым тебя пережить суждено, оживи ты,
Сам: с опозданьем всегда слава по смерти идёт.
(Эпиграммы, I, 25, 7-8. Пер. Ф. Петровского)
(Крылатые латинские выражения / Авт.-сост. Ю.С. Цыбульник; - Харьков: Фолио; М.: Эксмо, 2007. с. 611)

Осмеивая так называемые «высшие ценности», нигилист вместе с тем разрушает и все то, что мы называем плохим, злым, непотребным и даже безобразным, – но мы это можем наблюдать ежедневно, слушая других людей! – и никого не останавливает ни христианство, ни какая другая религия!  «Кривыми путями следуют все вещи к цели своей. Они выгибаются, словно кошки, мурлыкая от близости счастья своего: все хорошие вещи смеются» [8, с. 262]. Да и смех ведь тоже бывает разным…, а все хорошие вещи умеют скрываться: «Будьте же исполнены ныне благого недоверия, о высшие люди, вы, отважные! Вы, чистосердечные! Держите в тайне убеждения ваши! Ибо настоящее принадлежит черни» [8, с. 258]; но разве не сказано и не написано: «Каждый день бывал Я с вами храме, и вы не поднимали на Меня рук; но теперь – ваше время и власть тьмы» [1, Луки 22:53].
Нигилист напоминает того грешника, который сделал своим девизом призыв: «Греши и кайся!  Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься». «Пусть для того, кто проповедовал маленьким людям было благом то, что пострадал он за них и понес на себе их грехи. Я же радуюсь великому греху как своему великому утешению. Впрочем, это сказано не для длинных ушей. Не каждое слово подобает всякому рылу. Это тонкие, далекие вещи…» [8, c. 257].

Или не писал он: «Не слушайте же ничьих россказней, не позволяйте себя одурачивать!» [8, с. 259] (но это же можно отнести ко всему тому, что говорит Ницше-Заратустра!);  «мудрец это также и глупец» [8, с. 288] – что здесь не так? Говорить можно все, что угодно, но исправить или изменить из того, что уже произошло – никак; или не замечено: «На всякого мудреца довольно простоты».
«Я же радуюсь великому греху как своему великому утешению» [8, c. 257], – это загадочная  фраза, но вот что вполне допустимо предположить: человек имеет великое право на ошибку – вот что думаю я, когда слышу убийственное: «Я прав(а)!!!», –  и, правда,  помогает мне понять это другой человек…
Но снова об ошибке: что такое ошибка, как не падение?
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
(Есенин С.А. Письмо к женщине)

Так что же остается делать, когда ты упал? – если не вставать, то что?.. и все же, лучший смех, как представляется, смех сквозь слезы…




6. Опыт

Когда говорят об опыте, часто умалчивают о том, что «отрицательный результат – тоже результат», но вспомним строчки поэта:
О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель.
(Пушкин А.С. «О, сколько нам открытий чудных…»)

«Опыт – сын ошибок трудных», – вот о чем чаще всего стыдливо умалчивают, и оправдание здесь железное: не поймут, или неправильно поймут. Однако Ницше говорит иначе: «Наши недостатки суть лучшие наши учителя: но к лучшим учителям всегда бываешь неблагодарным» [6, с. 760].

Всякий порядочный исследователь подобно усердному ученику, вначале своего поприща кропотливо изучает в избранном предмете все, что до него было накоплено человечеством, боготворит известные имена и старается следовать их учениям, а заканчивает тем, что, подобно древнему Моисею, разбившему каменных идолов, камня на камне не оставляет на том, что до него было создано человечеством [1, Исход 32:20], свергает всех авторитетов, свято исполняя вторую заповедь: «Не сотвори себе кумира» [Исход 20:4]; правда, здесь ничего нет о том, что все-таки, не будь предшественников, то что был бы ты?.. Эта мысль гениально и честно выражена А. Эйнштейном: «Судьба покарала меня за мою ненависть к авторитетам, сделав авторитетам меня самого» и: «Если я видел дальше других, то это потому, что я стоял на плечах гигантов».

 «Ты это делал, и Я молчал; ты подумал, что Я такой же, как и ты. Изобличу тебя, и представлю пред глаза грехи твои»  [1, Псалом 49:21]; «Только это я нашел, что Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы» [1, Екклесиаст 7:29]; «…все согрешили и лишены славы Божией» [1, Римлянам 3:23], – ничего удивительного в том, что человек за лесом не видит деревьев, а за деревьями не видит леса. Эта мысль нашла свое яркое выражение в словах песни:
Между мной и тобой опустилась глухая завеса,
Нам теперь не найти человечных и искренних слов.
За деревьями мы второпях не заметили леса,
Из-за малых обид проглядели большую любовь.
(В этом парке густом. Старинный русский романс)

                ***
И старость и опыт ведут заодно
К последнему часу, когда суждено
Понять после долгих забот и мученья,
Что в жизни брели мы путём заблужденья.
(неизвестный автор)


Поэта недаром уподобляют пророку, ибо говорит он, что называется, не в бровь, а в глаз: «Ловят маленьких воришек к удовольствию больших» (Н.А. Некрасов); «Наше преступление против преступников состоит в том, что мы относимся к ним как к негодяям» [6, с. 742] – так говорит «Человеческое, слишком человеческое». – но действительно, тот, кто судит и кто обвиняет в чем другого, по сути, мало отличается от того, кого он судит или кого обвиняет, или не написано: «Не судите, да не судимы будете; Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» [1, Матфея 7:1-2].
Все «заблудились», это и значит: «Правдивый человек в конце концов приходит к пониманию, что он всегда лжёт» [6, с. 742] – где же и здесь противоречие? Или не написано: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» [1, Матфея 4:17].


Я и Ты. Один из бесчисленных, мнящий себя иногда исключением. Сколько ни якай, сколько не повторяй: «Я не такой, как все» («Я это Я», – повторяет герой фильма «Хозяйка гостиницы»; «Я – не все!», – восклицает герой А. Збруева в х/ф «Ты у меня одна»), каким ни будь, но и ты – из заблудившихся, и раз так, то действительно, это не вина твоя, но беда, и не вина Ницше в том, что он думал и писал так, как думал. Об этом забывают те, которые начинают судить и осуждать, как будто бы не написано: «Не судите, да не судимы будете»  [1, Матфея 7:1].
Наконец и Сократ, которому тоже досталось от Ницше: «Такой человек, как он, проживший неким солдатом весело и на глазах у всех, – был пессимист! Он только сделал жизни хорошую мину и всю жизнь скрывал свое последнее суждение, свое сокровеннейшее чувство! Сократ, Сократ страдал от жизни! И он отомстил еще ей за это – тем таинственным, ужасным, благочестивым и кощунственным словом!» [6, с. 659-660] (с. 15).

Свою знаменитую фразу Сократа, которую повторяют две с половиной тысячи лет: «Я знаю, что я ничего не знаю», –  философ не мог сказать просто так, вдруг, скорее всего, ему таким образом пришлось в очередной раз расставлять все по своим местам – или ставить каждого на свое место – хотя на этот счет нет единого мнения: «При жизни Сократа дельфийский оракул (или пифия – В.Г.) заявил, что мудрее Сократа нет человека. Сократ был озадачен этим, но не возгордился. Он решил, что он мудрее не потому, что он действительно мудр, а потому что он знает, что его мудрость ничего не стоит перед мудростью бога. Другие же не мудры, потому что думают, что они что-то знают. Сократ свое превосходство над другими сформулировал так: «Я знаю, что я ничего не знаю» [10, с. 47] (Сим Ф.А. Античная философия // Философия: курс лекций / Под общ. ред.  проф. Ф.А. Сима. Петропавловск, 1998).

Кстати, подобная мысль звучит у Омара Хайяма:
Мне известно,  что мне ничего не известно!
Вот последняя правда, открытая мной.

***
Дураки мудрецом почитают меня,
Видит бог: я не тот, кем считают меня.
О себе и о мире я знаю не больше
Тех глупцов, что усердно читают меня.
(Лирика. Из персидско-таджикской поэзии. М.: Худож. лит. 1987. с. 128)


«Важнее. Все необъяснённое и тёмное кажется важнее  объяснённого и светлого» [6, с. 460].
Так и И.-В. Гёте устами своего героя утверждал:
Всё опыт, опыт! Опыт – это вздор.
Значенья духа опыт не покроет.
Всё, что узнать успели до сих пор,
Искать не стоило и знать не стоит.
[2, с. 409]

И почему это что становится доступно, то теряет всякую привлекательность? Возьмем, к примеру, компьютер, смартфон, гаджет – по сути, это воплощенная  мечта человеческой мысли, сказка, ставшая былью, открываются фантастические возможности, сказочные перспективы и столь же далекие горизонты – но стал ли человек счастливее? И, главное, улучшилась ли порода и природа человека? Постепенно выясняется, что несмотря на тысячекратно увеличенную производительность труда, «воз и ныне там», в том смысле что непрестанные усилия не приводят к столь же грандиозным результатам, а расслабляющее действие технических средств очевидно: «Хвала всему, что закаляет! Я не воздаю хвалу той земле, где течет молоко и мёд!» [8, с. 134]. Так говорил Заратустра.
Изначально предназначенная для облегчения жизни, техника мало помогает в решении общечеловеческих проблем, например, пресловутого перенаселения планеты («Война необходима!»; «Мир это война!» Шопенгауэр; «Мир как средство к новой войне!» Ницше), когда всерьез заботятся о том, о чем сказал герой известного фильма: «Боливар двоих не вынесет»; когда теория «золотого миллиарда» обсуждается в студенческих аудиториях и не только в студенческих. Гад ли ты? – конечно, гад! – но никак не б;льший, чем любой другой. Но: «Бог есть любовь» [1, 1Иоанна 4:8]. Бог – Он любит нас несмотря ни на что! Чего же нам ещё надо?!.



7. Честность

О себе самих должны сказать мы сами, – подчеркивал поэт Р.И. Рождественский. Сочинения Фридриха  Ницше и говорят сами за себя.

Горе тому, кто принимает всё написанное за чистую монету, недаром Ницше заметил: «Глупец  тот, кто в названиях ищет знания» [8, с. 65]; но разве имя человека не открывает самые сложные сердечные замки?

И.В. Гёте не обвиняют в нигилизме, хотя, как нам передают исследователи его творчества, некоторые молодые люди (XVIII век!), под впечатлением о прочитанном и наверное, вчитаннном до конца сочинении о юном Вертере, кончали жизнь самоубийством – как любимый герой! «Нет мгновения, которое бы не пожирало тебя и твоих близких, нет мгновения, когда  бы ты не был, пусть против твоей воли, разрушителем! Безобиднейшая прогулка стоит жизни тысячам жалких  червячков; один шаг сокрушает постройки, кропотливо возведенные муравьями, и топчет в прах целый мирок. О нет, не великие, исключительные всемирные бедствия трогают меня, не потопы, смывающие ваши деревни, не землетрясения, поглощающие ваши города: я не могу примириться с разрушительной силой, сокрытой во всей природе и ничего не создавшей такого, что не истребляло бы своего соседа или самого себя. И я мечусь в страхе. Вокруг меня животворящие силы неба и земли. А я не вижу ничего, кроме всепожирающего и все перемалывающего чудовища» [2, с. 54].

В предисловии к своей автобиографии «ECCO HOMO. Как становятся сами собою» Ницше пишет вещи, способные, действительно, вызывать шок своей необычностью и всем тем, что нам приходилось читать до сих пор: «В предвидении, что не далёк тот день, когда я должен буду подвергнуть человечество испытанию более тяжкому, чем все те, каким оно подвергалось когда-либо, я считаю сказать необходимым кто я. Знать это в сущности не так трудно, ибо я не раз «свидетельствовал о себе». Но несоответствие моей задачи и ничтожеством моих современников проявилось в том, что меня не слышали и даже не видели. Я живу на свой собственный кредит, и, быть может, то, что я живу, – один предрассудок?.. Мне достаточно только поговорить с каким-нибудь «культурным» человеком.., чтобы убедиться, что я не живу… При этих условиях возникает обязанность, против которой в сущности возмущается  моя обычная сдержанность и еще больше гордость моих инстинктов, именно обязанность сказать: Выслушайте меня! ибо я такой-то и такой-то. Прежде всего не смешивайте меня с другими!.

…Я не создаю новых идолов» (2-я заповедь: «Не сотвори себе кумира» - В.Г. ); пусть научатся у древних, во что обходятся глиняные ноги. Мое ремесло скорее – низвергать идолов – так называю я «идеалы». В той мере, в какой выдумали мир идеальный, отняли у реальности ее ценность, ее смысл, ее истинность… «Мир истинный» и «мир кажущийся» – по-немецки: мир изолганный и реальность…» [7, с. 694]. Это может звучать и как вывод из всего «учения Ницше». Еще бы только знать – что есть «реальность», что есть «смысл» и что есть «истинность»; или, иначе сказать, что считать всем?

Конечно, все это звучит вызывающе, однако вспомним с кем мы имеем дело и предостережение исследователя творчества Ницше К.А. Свасьяна: «Аксиома, обязательная для всех читателей Ницше: «Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, – короче, музыка словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, все то, что не может быть написано». И еще одно личное признание: «Многие слова – для меня  пропитались иными солями и имеют для моего языка другой вкус, чем для моих читателей» [6, сс. 30, 751].
В евангельской притче о сеятеле и семени, о пшенице и плевелах речь не только о  необходимости отделить зерно от плевел, и не о том, как люди по-разному понимают и принимают Слово? [1, Матфея 13:3-13; Луки 8:4-15].
Но ведь это просто подло – без конца испытывать другого, подозревать его во всем самом худшем, видеть в нем исчадие ада…правда, человек так устроен – и чтобы обелить себя и очиститься, всегда приносил и приносит в жертву другого…

Но «другой» ли в действительности Ницше?.. конечно, другой, учитывая, что каждый из живых – индивидуальность, и рисунок нашей ладони не повторяется ни у кого другого; однако род у нас все же один – человеческий, и нет, и не может быть у другого ничего такого, чего нет у каждого. Да и, правду сказать, все – другие. Нигилист он не только «против Руссо», но против всех.
Ницше как мыслитель, подобен роднику, из которого каждый жаждущий может брать столько, сколько ему потребно и сколько он может вместить: «Поистине, человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять его в себя и не стать нечистым. И вот – я учу вас о Сверхчеловеке: он – это море, где  потонет великое презрение ваше» [8, с. 11]. Так говорил Заратустра.
 «До чего может довести честность. Некто имел дурную привычку при случае вполне откровенно высказываться о мотивах своего поведения, которые были не лучше и не хуже, чем мотивы всех людей. Сначала он шокировал, затем возбудил подозрение, постепенно был объявлен вне закона и лишен общественного уважения, пока, наконец, правосудие не обратило внимания на такое отверженное существо при обстоятельствах, которое оно в других случаях игнорировало или на которые закрывало глаза. Нехватка молчаливости в отношении всеобщей тайны и безответственное влечение видеть то, чего никто не хочет видеть, – себя самого – привели его к тюрьме и преждевременной смерти» [6, с. 279] – нельзя ли отнести написанное и к автору этих строк?.

Как при встрече с человеком принято говорить «здравствуйте», так же и в определенные моменты принято между людьми говорить о любви – и неважно, что люди чувствуют, когда произносят слова любви… или уже перевелись люди, которые говорят «да», имея ввиду «нет», хотя это звучит иронично или шутливо:

Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, –
Такая пустая и глупая шутка…
(Лермонтов М. Ю. «И скучно, и грустно и некому руку подать…»)



8. Мыслитель

Мыслитель тем и замечателен, что оставляет после себя то, что мы называем «след на земле», так, французский поэт Пьер Жан Беранже некогда подарил миру четверостишие, могущее вместить трактат:
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой.

Вглубь, в самое  сердце взглянул поэт, иначе бы не написал:
Но и все же, тебя презирая,
Я смущенно откроюсь навек:
Если б не было ада и рая,
Их бы выдумал сам человек.
(Есенин С. А. «Не гляди на меня с упреком…»)

Что же, такие признания стоят не одной диссертации.
Над землей летели лебеди солнечным днем,
Было им светло и радостно в небе вдвоем
И земля казалась ласковой им в этот миг…
Вдруг по птицам кто-то выстрелил, вырвался крик…
(Стихи А. Дементьева. Музыка Е. Мартынова)

Самая верность, неустанно воспеваемая на все лады, скорее обязана  счастливому стечению обстоятельств, чем заслугам моего Я. Сам человек, переменчивый, как ветер, неизменно ставит верность как необходимейшее условие для продолжения отношений… Верность точно такое же следствие проявления эгоизма, как и все другое, в мире, где по определению, данному Гераклитом, всё течёт, всё меняется, и как незаметно движение солнца по небосводу, так же незаметно меняется и человек, и его отношение к другим и к окружающему миру – в зависимости от возраста, обстоятельств и окружающих условий жизни.



Нигилист напоминает ту самую богомолку, воспетую некогда героем Отечественной войны 1812 года Денисом Давыдовым в одноименном стихотворении: «На языке её всегда отказ звучит как обещанье – нет на словах, на деле – да» (Давыдов Д. Богомолка). Но разве мысль древнекитайского мудреца не беспредельна, как мысль нигилиста, не оставляющего камня на камне и ни одного живого после себя, повторяя вековую мудрость: «Не перегнувши, палки не выпрямишь».


Другу и даже лучшему другу, совсем не нужно то, что нужно тебе; «только молчанием своим он научился не выдавать себя»: «То, чем мы глубже всего и сокровеннее всего мучимся, непонятно и недоступно почти всем другим: в этом мы остаемся тайной  и для самого близкого нам человека, хотя бы он и хлебал с нами из одной миски» [6, c. 657]; иногда кажется, пошевели ближний пальцем, и все переменится к твоей пользе… но палец не шевелится… кто может тебе помочь, тому не надо, а кто хочет, тот увы, не может…
Друг проверяется еще по отношению к твоему врагу, нередко это верные сотрудники. По иронии судьбы, другого не хватает именно тогда, когда он больше всего нужен… и наоборот…

«Но Он должен был умереть: своим всевидящим оком видел Он все глубины и основания человека, весь его скрытый позор и безобразие. Сострадание его не знало стыда: он проникал в самые грязные закоулки мои. Он должен был умереть – тот, кто был столь любопытен, назойлив и так охотно сострадал. Он постоянно видел меня: и я возжелал отомстить такому свидетелю – или не жить самому» [8, с. 237]. Так говорил Заратустра. Но ведь – если весь мир – чужой для тебя, то чужой ты и себе самому.

«Начинается трагедия… начинается пародия» (лат.) [6, с. 806 ], – это значит: «У тебя так никогда не получится, как у меня, сколько ни старайся, даже не пытайся!»; «…не ходи той дорогой, которой шел я. Эта дорога губительна» [8, с. 235].  Так говорил Заратустра. «Тем временем все вышли на свежий воздух, в прохладную задумчивость ночи; Заратустра вел за руку самого безобразного человека… «О вы, друзья мои, – вопрошал самый безобразный человек, – что происходит в душах ваших? Благодаря этому дню, впервые в жизни своей доволен я, что прожил ее, – и не устану свидетельствовать о том, что стоит жить на земле: один день, один праздник с Заратустрой научил меня любить ее.
«Так это  была жизнь? – скажу я смерти. – Ну что ж! Ещё раз!».
Друзья мои, что происходит в душах у вас? Готовы ли вы, как и я, сказать смерти: «Так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!» [8, c. 283]. Сколько же я должен был сделать ошибок, какими нехожеными тропами пройти с риском для жизни, чтобы выйти, наконец, к свету – так мог бы сказать Заратустра. Что же, если слова эти звучат в душе твоей, значит они достойны того, чтобы повторять их в себе.
О «смысле жизни» написаны сотни книг, но что говорит мать в последние дни свои дни: «Мои дети выросли…»; вот намёк всем, ищущим смысла… правда, только намёк. Но когда мы слушаем «Мама» Поль Мориа, то думаем мы ведь о своей маме… или нет?

Все живое, включая растения, тянется к свету и поворачивается к солнцу, неужели человек менее живой, чем весь остальной мир или, по слову Вивекананды: «Деревья никогда не нарушают законов. Я никогда не видел корову, которая бы воровала. Устрица никогда не лжет, но все они не превосходят человека… Слишком большое количество законов – явный признак приближающейся смерти… Позвольте человеку мыслить! – Вся слава человека в том, что это – мыслящее существо!» (Костюченко В.И. Вивекананда. М.: Мысль, 1977. с. 75-76).
Известно, что от великого до смешного только один шаг – но это также значит, что самое лучшее и самое худшее разделяет то самое «чуть-чуть», которое решает всё, и «что является сутью» [8, c. 103]. Так говорил Заратустра.

Людям всегда нужны были сказки, хорошие стихи и трогающие душу песни;  и сегодня сказки нужны точно так же, как всегда, старые добрые сказки, красивые легенды, которые всегда заканчивались одинаково хорошо – где страстно любящие после долгих и трудных испытаний, выпавших на их долю, играли, наконец, свадьбу, жили долго и счастливо, и умирали в один день. Разве это не счастье – когда есть Я и Ты, и когда мы вместе, а если Ты оставляешь меня, то как и, главное, зачем мне жить – без Тебя?..

Литература

1. Библия
2. Гёте И.В. Страдания юного Вертера: Роман. Фауст: Трагедия. – М.: Эксмо, 2006. с. 142.
3. Девятова С. Духом Святым окрыленный: преподобноисповедник и чудотворец Гавриил (Ургебадзе). – М.: ИП Захаров М.С. («Синопсис» тм), 2019. с. 153.
4. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 12 т., М., 1982. Т. 2.
5. Леви В. Л. Искусство быть собой. – М.: Знание, 1991.
6. Ницше Ф.  Сочинения в 2 т. т. 1. – М.: Мысль, 1990.
7. Ницше Ф.  Сочинения в 2 т. т. 2. – М.: Мысль, 1990. 
8. Ницше Ф. Так говорил Заратустра: Филос. поэма. – Алма-Ата: Жазуши; Интербук, 1991. Перевод В.В. Рынкевича.
9. Ницше Фридрих. Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей. – М.: REFL-book? 1994.
10. Философия: курс лекций / Под общ. ред.  проф. Ф.А. Сима. Петропавловск, 1998.























СОДЕРЖАНИЕ

Введение………………………………………………….2

Глава первая.  Философско-онтологический анализ афористики

1. Ницше и религия……………………………………...2
2. «Отрицатель всех ценностей» и феномен афоризма.7
3. Человек – существо моральное………………………9
4. Образ………………………………………………….13
5. «Жизнь – борьба», или: «Жизнь – это болезнь»? …18
6. Шок! ………………………………………………….23

Глава вторая. Любовь и смерть, или жизнь вечная

1. Надежда – дар Пандоры? …………………………...25
2. Идея «врага» и исключительности…………………27
3. Поэт…………………………………………………...30
4. Любовь и смерть……………………………………  31
5. Самомнение…………………………………………..35
6. Жить и помнить……………………………………...40
7. Ничто и нечто………………………………………...45

Глава третья. Религия и нигилизм, магия власти или смех один?

1. Религия и мораль…………………………………….49
2. Антихрист…………………………………………….53
3. Христианство и философия………………………....56
4. Любовь и нигилизм…………………………………..58
5. Большее зло…………………………………………...63
6. Человек и сверхчеловек……………………………..68

      
Глава четвертая. Культура, христианство и «лезвие бритвы»

1. Культура………………………………………………71
2. «В начале было Слово»……………………………...67
3. Свое дело……………………………………………..69
4. Уметь ждать………………………………………….72
5. Другой………………………………………………..75
6. «Не позволяй душе лениться…»…………………...79
7. «Никогда ни о чём не жалейте вдогонку…»……….86
          

Заключение    

1. Закон «Вечного Возвращения»……………………...93
2. Мать…………………………………………………...95
3. Тема любви…………………………………………...98
4. Шедевры……………………………………………..104
5. Смех………………………………………………….109
6. Опыт………………………………………………….112
7. Честность…………………………………………….115
8. Мыслитель…………………………………………...117































Викентий Мичиславович Гонгало






 «Ecco Homo – Се, Человек!». Поэт и Философ
(опыт афористического изложения).