Немного про север и про любовь

Бог не отметил Иру красотой. Была она непомерно худа,
да и ростом с коломенскую версту. И лицом явно не вышла.
Только глаза были как-то особенно хороши: незабудкового
цвета, огромные, и взгляд особенный, будто на вас смотрит
новорождённый телёнок, впервые увидевший мир и приняв-
ший его, как великую радость.
Когда-то в детстве, услышав сказку о непослушных де-
тях, сбежавших в Африку, она заразилась мечтой когда-нибудь
повторить их путешествие. Страсть к путешествиям запала
в её детскую душу. Африка Африкой, но Африка далеко, а
своя страна рядом, смотри, путешествуй, изучай. Может быть
именно поэтому Ира и решила стать географом. На геогра-
фическом факультете, куда она поступила, было много таких
мечтателей, будущих открывателей дотоле неизвестных стран
и континентов. Правда, к этому времени почти всё уже было
открыто, но они не теряли надежды. Мир слишком велик, и уж
что-нибудь должно всё-таки остаться и на их долю.
На факультете Ира подружилась с Люсей Красавиной.
На первый взгляд странной была эта дружба. Обе они были
абсолютно не похожи друг на друга: Ира худая, длинная,
а Люся — низенькая и круглая, как пышечка. Ира немного-
словна, постоянно погружена в себя и ничего не видит дальше
собственного носа, а Люся говорит без умолку и успевает всё
увидеть, всё заметить и предугадать, где можно упасть, а где
споткнуться. Но дружба есть дружба. Поди её объясни.
В те годы на Кольском полуострове как раз планировалось
строительство железнодорожной магистрали. Дорога должна
была пересечь полуостров с запада на восток, и, опережая стро-
ительство, топографы уже прокладывали на местности конту-
ры будущей магистрали, обходя разливы непроходимо топких
болот, петляя среди сопок, покрытых молочно-жёлтым ягелем.
Вот в этот романтический край для прохождения производ-
ственной практики и были направлены две студентки географи-
ческого факультета Ира Дыркина и Люся Красавина. В Москве
вовсю бушевала весна, цвела сирень и на городских клумбах
распускались тюльпаны, а они должны были от весны, от её
цветения ехать в холодный северный край, где всё ещё дули ле-
дяные ветры, и на земле лежал снег. Но это их не испугало. Они
взяли билеты до города Апатиты. В поезде они только и гово-
рили о полярном круге, который им придётся пересечь, о белых
ночах и, конечно, о важности будущей стройки. Правда, говори-
ла Люся, а Ира рассеянно слушала её, мысленно уже пребывая
в далёкой тундре, где бродят стада диких оленей и вопреки ло-
гике даже среди лета, как тысяча цветных прожекторов, вспы-
хивает в небе живой огонь полярного сияния.
На третий день путешествия прибыли в город Апатиты и
сразу же попали в отеческие объятия самого начальника экспе-
диции, по-медвежьи неповоротливого, серебристо-седого, чем-
то напоминающего белого арктического медведя, что вполне
соответствовало романтическому настрою обеих девиц. При-
бытие студенток-практиканток всколыхнуло всю экспедицию.
В контору то и дело забегали какие-то люди и с интересом рас-
сматривали прибывших. Ира смущалась, а Люся вступала с
ними в нескончаемо долгие разговоры. Вскоре определилась и
их дальнейшая судьба. Призвав к себе, начальник экспедиции
объявил, что им предстоит отправиться на какой-то таинствен-
ный пятьдесят пятый километр. Как им объяснили, трасса до-
роги разбита на участки, и вот теперь на этом самом пятьдесят
пятом им предстоит жить и работать.
Часть пути до пятьдесят пятого проехали на стареньком гру-
зовике в кузове, заваленном ящиками и тюками пахучего спрес-
сованного сена. Дорога растрепала тюки, и ворох сухих ломких
трав и мелкая сенная труха будто в жаркую пору горячего июль-
ского сенокоса с ног до головы засыпали обеих путешественниц.
Потом шли краем болота, где изредка на глаза попадались ка-
жущиеся смешными, низенькие карликовые берёзки. Они уста-
ли, измучились и совсем было растеряли свой романтический
настрой, но тут судьба неожиданно улыбнулась путешествен-
ницам. Болото кончилось, и тропа начала медленно поднимать-
ся вверх. Здесь путешественниц ожидали присланные за ними
лошади. Люся, несмотря на уговоры провожатых, решительно
отказалась сесть на лошадь, а Ире, хотя она никогда раньше и
не ездила верхом, это показалось заманчивым. Неожиданно ос-
мелев под взглядами сдержанно улыбающихся провожатых, она
натянула поводья, и лошадь сама, без понукания, пошла по зна-
комой тропе. И почудилось Дыркиной, что она боец легендарной
Будённовской конницы. Она по-боевому выпрямилась, вскинула
руку и будто шашкой рубанула воздух. Скосив на Иру круглый
блестящий глаз, лошадь смешливо фыркнула в ответ.
Надо сказать, что этот день был отмечен ещё одним чрез-
вычайным событием. Весна, неожиданно проглянув сквозь всё
ещё пугающую возвратом холодов, снежную завесу зимы, в
один миг своим горячим дыханием смела зиму, открыв дорогу
короткому северному лету. Ртуть в термометре дрогнула и стре-
мительно поползла вверх. Тучи комаров поднялись в воздух и
загудели пронзительно и угрожающе. Воздух закипел густой
комариной массой. От комаров отбивались, а они всё лезли и
лезли в нос, в рот, в уши. На подходе к пятьдесят пятому лица
обеих романтических девиц так распухли, что они и сами едва
узнавали друг друга.
Изыскательский лагерь пятьдесят пятого был разбит на
склоне сопки, поросшей густым частым ельником, в глубине
которого, несмотря на изобилие света, затаилась глухая ноч-
ная темнота. А от подножия сопки и до самого горизонта весна
успела расстелить зелёное бархатное покрывало, на которое
хотелось с разбегу упасть и зарыться лицом в его мягкий ла-
скающий ворс. Чуть позже вновь прибывшим практиканткам
объяснили, что внизу топкое болото и туда — ни ногой.
Между тем прибывшие осматривали всё вокруг с нескрыва-
емым интересом. Люся увидела короткую, чётко обозначенную
улицу лагеря, на ней несколько рубленых домов и дальше — вы-
строившиеся в ряд брезентовые палатки. А Ира увидела лишь
странно одинокую железную печь да собачонку, вынырнувшую
невесть откуда и остановившуюся в насторожённой позе. Люся
успела увидеть несколько заспанных лохматых голов, высунув-
шихся из палаток, а Ире лагерь привиделся пустым, безлюдным,
навсегда покинутым его обитателями.
Неожиданно их окликнули. На пороге одного из домов в
небрежно накинутом на плечи стёганом ватнике стоял рыже-
бородый розовощёкий молодец. Они сразу поняли, что это и
есть начальник пятьдесят пятого, Владимир Петрович, о кото-
ром они уже достаточно наслышались.
Владимир Петрович пригласил вновь прибывших в дом.
Они перешагнули порог и от удивления раскрыли рты. Здесь,
на краю Ойкумены, где на сотни километров вокруг нет ни-
чего, кроме тайги и болот, в доме с первобытно-голыми бре-
венчатыми стенами стоял, неожиданно напомнив им о суще-
ствовании покинутого ими цивилизованного мира, абсолютно
новенький, сверкающий полировкой канцелярский стол.
А Владимира Петровича прямо-таки распирало от смеха.
У той, что ростом под потолок, лицо перекошено, и один глаз
заплыл, а лицо коротышки напоминало туго надутый футболь-
ный мяч. Едва сдерживая смех, он всё-таки сумел сказать вновь
прибывшим несколько приветственных слов, а в конце добавил,
едва сдержав лукавую улыбку, что накомарников на складе хоть
завались и завтра же им выдадут их вне всякой очереди.
Как только обе девицы вышли и за ними закрылась дверь
камералки, Владимир Петрович упал головой на стол и дал
выход долго сдерживаемому хохоту. Отсмеявшись, он вытер
мокрые глаза, посмотрел на часы, в сокрушении покачал го-
ловой и отправился спать в свою индивидуальную командир-
скую палатку, расположенную, будто сторожевой контроль-
ный пост, на самом въезде в изыскательский лагерь.
Ира с Люсей тоже устраивались на ночлег. В доме, где им
предстояло жить, как и в камералке, пахло свежеструганной до-
ской, а пол усыпан ленточно завивающейся стружкой, особенно
густо наваленной вдоль стен. В одном из углов дома под марле-
выми пологами лежали приготовленные для них спальные меш-
ки, а на полу — их дорожные вещи: рюкзаки и почти полно-
стью опустошённые за дорогу тощенькие продуктовые авоськи.
Люся заснула, едва коснувшись ребристой жёсткости нар, а Ира
долго лежала без сна, слушая, как угрожающе, тоненькими го-
лосками гудят комары по ту сторону марлевого полога.
Они проспали подъем. Повариха, пришедшая звать их к за-
втраку, нашла их неодетыми, неумытыми, с заспанными лицами,
на которых явственно проступали следы комариных укусов. Зоя
Филипповна, так звали повариху, хоть и называла себя старухой,
была всё ещё крепкой и весьма бойкой на ногу. И здесь, на пять-
десят пятом, по её убеждению не было ничего важнее её кухни,
она так и считала, что все эти люди и прибыли-то сюда, на край
земли, исключительно для того, чтобы в установленные часы
поедать приготовленные ею борщи, каши и пончики, которые
выпекала она с поразительным мастерством. Исходя из этой сво-
ей жизненной установки, Зоя Филипповна считала себя главным
человеком в отряде и позволяла себе куда более командно-при-
казной тон, чем её молодой рыжебородый начальник.
Была она не толста и не худа, не красива, но и не урод-
лива. И одевалась, как и положено всем старухам, живущим
в глухой российской глубинке: носила чёрный плюшевый
жакет, голову повязывала пуховым платком, поверх которого
будто корона горделиво возвышалась в знак её принадлежно-
сти к поварской гильдии кипенно-белая, жёстко накрахмален-
ная наколка, которую, как думалось всем, она не снимала даже
во время сна.
Столовая, где кормился изыскательский народ, помеща-
лась в большой брезентовой палатке, возле которой накану-
не Ира как раз и углядела странно одинокую железную печь.
Сейчас из трубы выползала струйка белесоватого дыма. Зоя
Филипповна откинула брезентовый край палатки, и они вош-
ли в принадлежащие ей владения. Один из углов палатки был
отгорожен ситцевой занавеской той самой огненно-пёстрой
расцветки, которую так любят в русских деревнях. Из-за зана-
вески выглядывал угол раскладушки с опущенным на неё мар-
левым пологом. Посреди палатки был вкопан в землю длинный
стол, крытый потёртой, но всё ещё хранящей остатки рисунка
блекло-синей клеёнкой. Зоя Филипповна усадила за стол своих
новых подопечных, принесла и поставила перед каждой из них
по доверху наполненной миске. Ира подняла на Зою Филип-
повну умоляющий взгляд.
— Ешь! Ешь! Привыкай! Потом и этого будет мало! —
сказала та и, подбоченясь, встала над Ирой в позе надзирателя.
По мере того как миски опорожнялись, добрело и мяг-
чало её сердце. Разлив чай по кружкам, она и сама присела к
столу.
— Ох, девчата, тоска тут у нас смертная… Наши парни
совсем одичали. Из женской половины я тут как есть одна, за
мамку им вроде… А Коля Сергунчик, тот намедни, как услы-
хал, что вы едете, чуть головой потолок не прошиб...
Кто-то откинул край палатки, потом в светлом проёме
возникла фигура паренька в лыжном байковом костюме тако-
го пронзительно-зелёного цвета, какой по весне бывает у го-
родского газона, омытого тёплым майским дождём.
Зоя Филипповна со значением посмотрела в их сторону,
мол, это и есть тот самый Коля Сергунчик, о котором она толь-
ко что рассказывала. Не говоря ни слова, Сергунчик уселся за
противоположным концом стола и, не поднимая головы, при-
нялся сосредоточенно водить по клеёнке пальцем.
— Стесняется, — сказала Зоя Филипповна.
Она принесла и ему доверху налитую миску. Он взялся
за ложку и принялся есть. Зоя Филипповна смотрела на Сер-
гунчика с явным восхищением. «Кто быстро ест, тот быстро
работает», — всё повторяла она, придвигая к нему очередной
ломоть хлеба.
Коля Сергунчик им сразу понравился. Что-то женственно-
мягкое было в его лице и в румянце щёк, который особенно ярко
разгорелся после второй, так же стремительно съеденной им ми-
ски супа. Закончив есть, он решительно поднялся и, не сказав ни
слова, вышел из палатки. И тут Зоя Филипповна уверенная, что
Сергунчик слышит её, задиристо выкрикнула ему вслед:
— Прыток! Прыток! А на девок и глаза поднять побоял-
ся! Скажите, ка-а-кой робкий!
В камералке, куда они явились сразу же после завтрака,
кроме Владимира Петровича и Коли Сергунчика больше ни-
кого не было. Владимир Петрович сидел за тем самым, на-
кануне поразившим их воображение, канцелярским столом и
сосредоточенно крутил ручку арифмометра.
— Все в поле, — коротко пояснил он, поймав удивлённые
взгляды вошедших. — Аврал… Работы много… А как у вас с
топографией? В поле готовы выйти? — Владимир Петрович
неторопливо и важно погладил бороду. — А ну-ка, Коля, про-
экзаменуй их…
Первой к теодолиту подошла Люся. Она с ходу взяла вер-
ный отсчёт, и Владимир Петрович одобрительно кивнул голо-
вой, а Ира, то ли от смущения, то ли от присущей ей бестолко-
вости, так и не смогла сделать ни одного правильного отсчёта.
Владимир Петрович многозначительно покашлял, потрогал бо-
роду и принял единственно верное в данном случае решение:
обучать Дыркину работе с теодолитом конкретно на объектах
трассы. Исходя из этого, практикантке Дыркиной был выдан
спецкостюм: брезентовая роба, не по росту короткие брезенто-
вые штаны и, конечно, накомарник.
Три дня ходила Ира Дыркина с бригадой Сергунчика в
поле, и дело, казалось, сдвинулось с мёртвой точки, но тут
произошло событие, которое переменило всю её жизнь. Ира
влюбилась.
В тот день с самого утра у Иры в области сердца просну-
лась и запела дотоле молчавшая певчая птица, та самая, кото-
рая, как и у всякого человека, затаившись до поры до време-
ни, выжидает своего счастливого часа. Птица сначала издала
лишь первые робкие, едва слышные звуки, как бы прочистила
горлышко, а когда Ира в составе бригады шла на работу, птица
уже пела во весь голос.
Бригада, в которой числилась Ира Дыркина, состояла из
четырёх человек: собственно Иры, Коли Сергунчика и ещё
двух рабочих-реечников. То ли стесняясь присутствия Иры, то
ли так уж назначено было им от природы, только рабочие всю
дорогу молчали, как немые безгласные рыбы.
Минуя болотные топи, кружила, петляла трасса будущей
дороги, и каждый изгиб её был отмечен либо вбитым в землю
колышком, либо столбиком, на которых начертаны знаки, по-
нятные лишь посвящённым. Ире шагалось на удивление легко.
Ей даже начало казаться — раскинь она пошире руки, и счаст-
ливая радость подхватит и понесёт её по воздуху. Но тут резино-
вый сапог её непомерно огромного размера внезапно зацепился
за коварно подвернувшийся ей под ноги деревянный колышек,
и, беспомощно взмахнув руками, она рухнула на землю. Без-
гласные, всю дорогу молчавшие рабочие-реечники останови-
лись и, глядя на неё, теперь хохотали громко, во всё горло.
Коля обернулся и тоже, едва сдерживая смех, смотрел на рас-
тянувшуюся поперёк тропинки, неподвижно лежащую Иру, по-
том присел на корточки и осторожно дотронулся до её плеча. Она
подняла голову. Что-то волнующее, смущающее его душу было в
её огромных, обращённых к нему глазах. Он смотрел Ире в лицо,
обсыпанное кусочками прилипшего ягельного мха, и почему-то
медлил, потом подал руку, помог встать, но, сам не зная почему,
задержал её руку в своей. Он ещё не понял этого, но неуёмная
птица, робко и едва слышно уже запела и в его сердце.
Они поцеловались на седьмой день совместной работы.
В тот день Колю прямо-таки обуяло вдохновение. Припав гла-
зом к окуляру теодолита, он делал отсчёт за отсчётом. Отсчёты
были идеально точны и схвачены буквально на ходу, тёплень-
кими. Он загонял реечников до изнеможения. Повинуясь то
взмаху его руки, то короткому посвисту, оба рабочих, держа
рейки наперевес, стремительно перебегали с места на место.
Ира сидела на пустом ящике от теодолита и старательно запи-
сывала диктуемые Колей отсчёты.
К полудню стало невыносимо жарко. Лишь редкий ду-
рашливый комар, вовремя не схоронившийся от жгучего полу-
денного зноя в прохладу травяного убежища, теперь устало и
беззлобно кружил в воздухе. Ира откинула с лица сетку нако-
марника и вздохнула. Но тут принесённое порывом ветра гу-
стое облако мошки подобно туче закружилось вокруг её голо-
вы. Она вскочила на ноги и стала отбиваться от неё, размахивая
полевым журналом. Она вошла в азарт. Облако то редело, то
вновь становилось густым и чёрным, а она всё махала и махала
журналом над головой, пока вдруг у себя под ногами не увидела
исписанных столбиками цифр его разрозненных, рваных стра-
ничек. Подгоняемые ветром они лениво перелетали с места на
место. Она всё поняла, закрыла лицо руками и заплакала.
Опьянённый неожиданно открывшейся в нём способно-
стью так умело, по-стахановски, организовать работу, Коля
всё диктовал и диктовал Ире отсчёт за отсчётом. Внезапно на
земле у своих ног он вдруг увидел измятый порванный листок
полевого журнала. Он обернулся. Ира сидела, уткнувшись
головой в колени, плечи её вздрагивали. Она плакала. Злопо-
лучный журнал валялся на земле, и ветер перелистывал его
измятые, порванные страницы.
Коля осторожно дотронулся до Ириного плеча. Она под-
няла голову. Её залитое слезами лицо выражало отчаяние. Коля
ладонью вытер мокрые щёки Ирины. И это движение, испол-
ненное ласки, неожиданно смело томящую неопределённость
их отношений. Всё сделалось ясным, и губы их соединились в
первом робком стеснительном поцелуе.
Конечно, об их влюблённости сразу же догадалась все-
видящая Зоя Филипповна. Однажды она с таинственностью
в лице увела Иру за цветастую ситцевую занавеску и, помня,
что у стен, а тем более у брезентовых, есть уши, горячо зашеп-
тала, заставив Иру смутиться и покраснеть:
— Э, девка, я всё вижу. Я не слепая. Сергунчик — па-
рень, что надо. А ты, гляди, не упусти жениха-то! Не ты одна
на него глаз положила…
Вот уж об этом Ира не думала и не помышляла, подоб-
ная мысль ни разу не приходила ей в голову. Как это? Коля…
и вдруг её жених… Слова Зои Филипповны показались Ире
смешными и не имеющими к ней никакого отношения. Но те-
перь, просыпаясь по ночам и вслушиваясь в густое комариное
гудение, она всё чаще и чаще утверждалась в мысли, что это
может когда-нибудь случиться. Она заволновалась, вот выма-
хала с коломенскую версту и теперь на целую голову выше
своего жениха. Ещё со школьных лет помнился ей тот, самый
знаменитый портрет Пушкинской четы: Александр Сергеевич
любовно и бережно поддерживает под локоть возвышающую-
ся над ним, тоже, пожалуй, на целую голову, очаровательную
Натали. Ведь было ж такое…
Но время шло, и оно внесло коррективы в судьбу моей ге-
роини. С первого же дня пребывания обеих девиц в лагере пять-
десят пятого провода на трассе раскалились добела. Каждый из
начальников всех прочих изыскательских отрядов неистово до-
казывал, что у них де работы тоже навалом и требовал, порой
даже с бранью, чтобы обе юные практикантки или хотя бы одна
из них, была незамедлительно отправлена именно к ним в от-
ряд. Поэтому в один вовсе и не прекрасный день сдавшийся,
наконец, Владимир Петрович вызвал к себе Дыркину. Погла-
живая бороду, он сделал Ире весьма печальное сообщение о
том, что хочет она или нет, но ей придётся перебираться на со-
седний, семьдесят первый. «Там хорошо, там отличные люди...
И комаров, между прочим, значительно меньше», — сказал он,
глядя в её расстроенное лицо. То, что выбор пал на Дыркину,
было вполне объяснимо. От неё в отряде никакого проку. Дру-
гое дело — Красавина. Та и с камералкой освоилась, и в поле
могла работать. А личные переживания Дыркиной, если б Вла-
димир Петрович ненароком и догадался о них, возможно, вы-
звали бы всего лишь лукавую улыбку на его лице.
Отъезд был назначен на следующий день. Проплакав всю
ночь, Ира, покорная своей судьбе, принялась, то и дело горько
вздыхая, укладывать свои пожитки в рюкзак. На семьдесят пер-
вый двинулись после обеда. К этому времени в лагере уже нико-
го не было. Коля со своей бригадой ушёл в поле. Перед уходом
он попрощался с Ирой и, стесняясь присутствующих, крепко
по-товарищески пожал ей руку. До конца единственной улицы
лагеря Иру проводила Люся вместе с Зоей Филипповной. Напо-
следок Люся крепко обняла заплаканную Иру, а Зоя Филиппов-
на не преминула сунуть ей в руки увесистый свёрток с пончика-
ми. Пончики были тёплыми, и от них сладко пахло брусничным
вареньем. Ира всё медлила, ей не хотелось уходить. Но тут её
заторопил провожатый, пришедший за ней с семьдесят первого,
и она покорно пошла за ним в эту свою новую жизнь.
Лагерь семьдесят первого был разбит на покрытой ело-
вым лесом, заметно возвышающейся среди болот, одинокой
сопке, и открыт со всех четырёх сторон вольно гуляющему
здесь ветру. Ветер надувал и делал тугими брезентовые стен-
ки палаток. Ира с самого начала появления в лагере пребывала
будто во сне. Она ходила, ела, говорила, иногда даже улыба-
лась, но мысленно оставалась там, на покинутом ею пятьдесят
пятом. Её любовь к Коле Сергунчику разрасталась не по дням,
а по часам. Казалось, что шальной ветер, постоянно гуляю-
щий здесь, раздул и превратил её любовь в огненное, жгущее
сердце, живое пламя.
Она послала Люсе Красавиной записку, в которой расска-
зывала о своей жизни и о том, что скучает по милому пятьде-
сят пятому. В конце записки она перечислила всех, кому про-
сила передать привет, вписав туда и Колину фамилию. Люся
ответила ей пространным посланием, в котором, однако, ни
единым словом не обмолвилась об интересующем Иру пред-
мете. И тогда Ира загрустила ещё пуще.
Изыскательский отряд семьдесят первого состоял
сплошь из молодых ребят, высоченных, широкоплечих и роб-
ких в изъяснении своих чувств. Они все, как один, влюбились
в новую практикантку, едва заглянули в её незабудковые глаза,
которые любовный пламень, как это обычно и бывает, напол-
нил горячим притягательным светом. Но Ирино сердце не от-
ветило ни на одну из этих молчаливых влюблённостей. Оно
было прочно и навсегда занято. Ира попыталась подружиться
с женщиной-топографом, но та приняла её в штыки. Всё объ-
яснялось просто. До появления Иры Светлану Ивановну, хотя
была она далеко немолода и даже некрасива, буквально носи-
ли на руках, а тут она отошла на задний план. Этого Светлана
Ивановна не могла простить Дыркиной. Поэтому при каждом
удобном случае, не стесняясь в выражениях, она давала по-
нять, что Дыркина для отряда — сущий нуль, балласт, не боль-
ше. И при этом смотрела ей в лицо зло сужеными глазами.
Ире нечего было возразить. Работа, действительно, не шла на
ум. Начальник семьдесят первого седой, лысоватый и поэтому
кажущийся Ире глубоким стариком, соглашаясь со Светланой
Ивановной, лишь тяжело вздыхал.
В какой-то момент Ира почувствовала себя особенно
несчастной и одинокой. Она стала часто уходить из лагеря
к большому валуну, лежащему на склоне сопки. Покрытый
плотным слоем мха он был подобен старому, прожившему
долгую жизнь, мудрому человеку. Она уверилась в мысли, что
валун — это и есть её единственный друг, который понимает
её и сочувствует ей. Теперь на его жёсткой груди она выпла-
кивала свою боль.
Дни, часы и даже минуты в разлуке с Колей тянулись так
утомительно долго, что порой ей начинало казаться, что прош-
ли годы и десятилетия с момента их расставания. Душой она
постоянно пребывала на покинутом ею, таком близком, рукой
подать, пятьдесят пятом и мысленно всё повторяла кружащие
голову, исполненные нежности слова любви, которые она так
и не успела сказать своему возлюбленному. И тут, то ли ей са-
мой пришла в голову эта мысль, то ли таинственно нашептал
ей её единственный верный друг, когда она плакала, прижав-
шись мокрой от слез щекой к его замшелому боку, только она
всё поняла и сразу всё решила.
Уйти из лагеря удобнее всего было в воскресенье. В вос-
кресный день с утра лагерь представлял собой сонное цар-
ство. Все отсыпались, а после позднего завтрака натягивали
сетку между двумя врытыми в землю столбами, и начинались
бесконечные волейбольные баталии. Бились до изнеможения,
забыв о комарах и досаждающей мошке, спорили, ругались,
кричали до хрипоты, пока рассерженный начальник не разго-
нял игроков по своим палаткам
В ближайшую субботу Ира запаслась сухарями, которых
в столовой было в избытке, и незаметно для окружающих при-
хватила с обеденного стола кухонный нож, которым обычно
резали хлеб. Нож был острый, хорошо наточенный, с длин-
ным узким лезвием. Записку «Ушла на пятьдесят пятый, буду
вечером. Дыркина» она собиралась положить поверх своего
спального мешка, на случай, если её хватятся и будут искать.
Затем, не раздеваясь, забралась под полог и стала ждать того
часа, когда угомонится, затихнет и, наконец, заснёт лагерь, ко-
торый она собиралась покинуть.
Северное лето было в разгаре, над Кольским полуостро-
вом стоял длинный полярный день, лишённый и намёка хотя
бы на короткую, как вздох, внезапно упавшую на Землю ночь
с её пусть даже обманчиво-светлой темнотой. Солнце бессмен-
но кружило над головой и, едва коснувшись горизонта и сменив
золотой свет дня на алый свет вечернего заката, тут же, будто
раскаявшись в своём недостойном намерении покинуть Землю,
стремительно набирало высоту. Так и не угаснув, день разгорал-
ся вновь, насыщенный слепящим золотом солнечного света.
Было около полуночи, когда Ира вышла из лагеря. Доро-
ги она не помнила, но вдоль трассы, указуя путь, стояли стол-
бы с натянутыми на них телефонными проводами, и тянулась
чётко обозначенная, выбитая ногами тропинка.
Надо сказать, что Ира была невероятной трусихой. Она
боялась всего: боялась остаться одной в тёмной комнате, бо-
ялась грозы, боялась необъяснимо странных ночных звуков,
боялась привидений, в возможное появление которых слепо
верила, хотя это и противоречило заложенному ещё в школе
материалистическому толкованию мира. Она боялась леса, за
каждым кустом, за каждым деревом виделся ей затаившийся
зверь. Но теперь, она и сама не могла понять отчего, все стра-
хи и опасности больше не пугали её.
Она прошла по трассе не более километра, когда её догнала
рыжая дворняга, та самая, которая с первого дня появления Иры
на семьдесят первом буквально не отходила от неё. Начало этой
трогательной привязанности положили пончики, которые были
выданы Ире на дорогу растроганной Зоей Филипповной. У соба-
ки не было определённого имени, её звали то Жучкой, то Шари-
ком, и она охотно отзывалась на каждое из них. Догнав Иру, ры-
жая дворняга засеменила рядом, приветливо помахивая хвостом.
Трасса то неторопливо сбегала вниз по склону сопки, то,
поднимаясь вверх, медленно набирала высоту. И по обе сто-
роны пышным ковром лежал ягельный мох, среди молочной
желтизны которого то там, то здесь проглядывали уже начав-
шие розоветь ягоды брусники. Иногда на пути встречался су-
хостой — причудливый, серебристо-серый лес из омертвев-
ших деревьев. Одни деревья стояли всё ещё горделиво-прямо,
устремив ввысь свои посеребрённые временем стволы, дру-
гие, словно пьяные, клонились к земле, а некоторые упали, и
их вывороченные корни, иссушенные ветром и солнцем, по-
ходили на гигантские, фантастические цветы.
Изредка останавливаясь и, как козырьком прикрыв глаза
рукой от уже довольно высоко поднявшегося солнца, она всма-
тривалась в затянутую серебристо-перламутровой дымкой ту-
манящуюся даль. Там виделся ей совсем уже близкий, милый
её сердцу пятьдесят пятый. Всю дорогу она пыталась уверить
себя, что идёт туда потому, что соскучилась по Люсе и Зое Фи-
липповне, но в глубине души знала, что она идёт к Коле, чтобы
сказать ему, что любит его и будет любить всегда.
Она прошла почти половину пути. Ей было спокойно,
легко и радостно. Внезапно собака, бежавшая впереди, оста-
новилась, замерла и теперь насторожённо вслушивалась в
одни лишь ей слышимые звуки.
Ира пристально вгляделась в тёмную сумрачную глубину
ельника и вдруг увидела медведя. Он стоял на задних лапах
и был устрашающе огромен. С косматой чёрно-рыжей морды
на Иру смотрели маленькие, злые, налитые кровью глаза. Ира
оцепенела: «Медведь, тот самый медведь».
Самыми излюбленными разговорами на семьдесят пер-
вом были разговоры об обитающем где-то поблизости мед-
веде-шатуне. И хотя никто из рассказчиков не видел этого
медведя, все в один голос утверждали, что он, действительно,
существует. Эти рассказы Ира обычно слушала в полуха, но
сейчас они невольно всплыли в памяти.
— Да это же он, тот самый медведь...
Ира закрыла глаза и замерла. По спине пробежал холо-
док. Всё стало безразличным, далёким, ненужным. Всё ото-
шло, отодвинулось, всё исчезло. Сколько времени она просто-
яла так, казалось, что целую вечность. Но вот хрустнула ветка,
потом другая. Ира открыла глаза. Медведя не было. Всмотрев-
шись в сумрачную глубину ельника, она увидела лишь часто-
кол из чёрно-рыжих стволов и то ли красную гроздь ягод, то
ли ветку в огненно-красных листьях.
Она упала на колени, закрыла лицо руками и заплакала.
Всю оставшуюся часть пути, чтобы напугать возможно
всё ещё бродившего где-то поблизости медведя, Ира оглуши-
тельно громко пела боевые революционные песни. А бегущая
рядом рыжая дворняга, одобряя её, весело махала хвостом.
Её одолевали сомнения. Если это, действительно, был
медведь, то почему он не тронул её? И собака… Ведь она
вела себя совсем не так, как рассказывали охотники. Не ис-
пугалась, не поджала трусливо хвост. Вот загадка. А почему
медведь вдруг сделался невидимым, пропал, исчез? Может
это был всего лишь оптический обман, игра света, пробивше-
гося сквозь густоту ельника? Но она гнала от себя эту мысль.
Нет, нет, она не могла ошибиться, это был точно медведь, она
так ясно видела его налитые кровью глаза. И ей уже хотелось,
чтобы это, действительно, был медведь. Чего ей было боять-
ся? Ведь у неё за спиной лежал остро наточенный нож. При
этом она трогала висящий за спиной рюкзак. И уже ни в чём
не сомневаясь, она всё повторяла себе: «Медведь, конечно,
это был медведь».
Ира подошла к пятьдесят пятому, когда лагерь ещё спал.
Солнце ровным белым светом освещало его единственную
безлюдно-пустынную улицу. Только над палаткой Зои Фи-
липповны вилась струйка дыма. Ира задохнулась от счастья.
Вот дом, в котором они жили вместе с Люсей, ничего не изме-
нилось, всё также желтеет вокруг него забытая и неубранная
щепа. Вот камералка. Возле неё, как и раньше, стоят присло-
нённые к бревенчатой стене чёрно-красные рейки. А вот чуть
поодаль Колина палатка. Он спит и не знает, что она здесь,
рядом, в двух шагах от него.
Зоя Филипповна так и обмерла, едва Ира откинула бре-
зентовый край палатки.
— Откуда ты, девка?! Никак с неба свалилась!
Была она, как и всегда, в своём цветастом байковом ха-
лате с высоко засученными рукавами, а на голове царственно
высилась неизменная кипенно-белая наколка. Она заохала, за-
причитала и, считая главной своей обязанностью кормление
вновь прибывшей, тут же налила Ире полную миску супа.
Счастливая от одного лишь присутствия здесь Ира не чув-
ствовала ни усталости, ни голода, но села за стол и взялась за
ложку. Все один и тот же вопрос вертелся у неё на языке, не
выдержав, она спросила:
— Коля Сергунчик, ну как он тут?
Зоя Филипповна в ответ лишь сердито громыхнула ми-
сками. Ира перестала есть, спросила с тревогой в голосе:
— Он хоть здесь? Скажите! Может уехал куда?
— Да тут он! Тут! — отмахнулась Зоя Филипповна и
вдруг, только теперь спохватившись, удивлённо спросила: —
А с кем ты пришла? Где твой провожатый? — И всплеснула
руками от осенившей её догадки. — Никак одна? Ну дела!
Лагерь просыпался. То там, то здесь слышались отдель-
ные, чуть хрипловатые со сна голоса. Кто-то даже запел моло-
децки разудалую песню. Не торопясь, вразброд, потянулись на
завтрак. Ира узнавала всех по голосам.
Откинув ситцевую занавеску, к ней заглянула Зоя Филип-
повна и, приложив палец к губам, глазами указала Ире на затя-
нутое куском марли квадратное оконце. Выражение лица Зои
Филипповны было многозначительным, будто Ира, увидев не-
что, поймёт всё сама.
Сквозь оконце увидела Ира до мелочей знакомую улицу
лагеря и Колю в знакомом лыжном костюме ядовито-зелёно-
го цвета. Из двери дома, горделиво вскинув голову, важная и
неспешная вышла Люся. Коля шагнул ей навстречу, и Люся,
будто это был принадлежащий ей предмет, с хозяйской де-
ловитостью поправила на Коле воротник лыжного костюма.
Ира так близко видела сейчас их лица: спокойное, довольное
Люсино лицо и лицо Коли женственно-мягкое, с выражением
покорности и полной подчинённости. Она упала на постель,
уткнулась лицом в подушку и, чтобы больше ничего не видеть
и не слышать, натянула на голову край одеяла.
Так вот что всё это значило. Зоя Филипповна уже всё зна-
ла… Да и записка присланная ей на семьдесят первый, Лю-
син ответ. Ведь там ни одного словечка не было о Коле. А то,
что она видела сейчас сама, собственными глазами… Коля…
Её Коля полюбил другую. Ну, что ж, Люся умнее, красивее и
даже меньше ростом.
Слёзы хлынули из глаз, и она дала им волю.
Накормив всех завтраком, Зоя Филипповна собралась
идти к начальнику. Глупую девку, наверняка, уже хватились
и ищут на семьдесят первом, а это скандал на всю экспеди-
цию. Ну как такое скрыть? Упаси, Господи! Ей показалось,
что Ира заснула, и она осторожно, чтобы не разбудить, при-
крыла ей ноги одеялом. Затем сняла с вешалки свой чёрный
плюшевый жакет.
Ира не спала. Сквозь всё то же оконце, затянутое куском
марли, увидела она, как неспешно, полная достоинства шла
Зоя Филипповна по улице лагеря. Белая, венчающая её голову
наколка сейчас была похожа на воинственно вскинутый пету-
шиный гребень. Когда Зоя Филипповна остановилась возле
палатки начальника, Ира всё поняла.
После завтрака лагерь на время затих. Улица пуста. Нико-
го. Она обогнула палатку и, очутившись позади неё, побежа-
ла, не разбирая дороги, натыкаясь на камни, кусты и деревья,
скользя подошвами сапог по насыщенному влагой мягкому
мху. С громким, пугающим Иру лаем следом за ней неслась
рыжая дворняга.
Они остановились у подножия сопки, там, где начиналось
то самое непроходимое болото, на которое по приезде на пять-
десят пятый им запрещено было ступать. Трасса змеисто огиба-
ла болото и тянулась дальше к другой далёкой сопке с редким
серебристо-серым гребнем сухостоя на вершине. Где-то там её
семьдесят первый. Семьдесят первый сейчас казался ей именно
тем местом, где она могла бы спрятаться от настигшей её беды.
Она уже не шла, а бежала. То ли она сама так бурно, тя-
жело дышала, то ли кто-то невидимый дышал за её спиной, но
хриплый надрывный звук становился всё громче. Ира остано-
вилась и прислушалась. Ей показалось, что это тяжело и пре-
рывисто дышит болото, вздымая свою, укрытую непроходи-
мой топью, мощную грудь, стонет, плачет, жалуется на что-то.
Она огляделась. Стоял ясный летний день. Небо было чистое.
Чётко видна была уходящая вдаль линия столбов с натянуты-
ми на них проводами. Надо идти, надо идти…
И вдруг опять, как живое застонало болото. И где-то по-
зади, за её спиной, кто-то издевательски громко захохотал.
Ира зажала уши руками, ноги сделались слабыми, и она опу-
стилась на землю. Рыжая дворняга, словно всё поняв, уткну-
лась ей в щёку мокрым носом.
— Жученька! Жучка! — сказала ей Ира. — Подожди,
сейчас пойдём дальше…
И заплакала, понимая, что не сможет сделать и шагу по
этой дороге, неожиданно наполнившейся пугающими её таин-
ственными тенями и призраками.

Эпилог.
Бабушка Ира сидела в кресле и вязала очередной носок.
Возле неё на полу внучата в маленьком игрушечном грузо-
вичке возили плюшевого медвежонка. Старший Саша, как две
капли похожий на бабушку Иру, слегка угловатый и такой же
ясноглазый, изображая медведя, рычал для пущей убедитель-
ности. А младший, делая вид, что боится, закрывал лицо рука-
ми, но сквозь его растопыренные пальцы проглядывали смею-
щиеся глаза. Вскоре игра надоела обоим. Подойдя к бабушке
Ире, Саша долго стоял, глядя на неторопливые движения её
рук. Потом поднял на неё большие серьёзные глаза.
— Ба, а ты когда-нибудь видела настоящего живого мед-
ведя?
— Ну, конечно… Очень даже близко…
Саша наморщил лоб, помолчал и снова спросил:
— Это когда? Когда ты шла по тайге в гости к нашему
дедушке Коле?
Бабушка Ира посмотрела на внука и улыбнулась.
— Ну да, в тот самый раз…
— А он страшный? Медведь страшный?
Она отложила вязание и закрыла глаза. Ей вдруг привиде-
лась узенькая тропинка, вьющаяся вдоль бесконечно длинного
ряда телеграфных столбов, тёмный частый ельник и худющая,
ростом с версту, смешная девчонка с рюкзаком за плечами, в
котором лежит длинный, остро наточенный кухонный нож.
Она засмеялась. А Саша смотрел на бабушку Иру и никак не
мог понять, почему это она смеётся.