Жертва сюрреалиста

     Он мчался,  особенно по ночам, через все тёмные помещения, тяжёлой поступью пытаясь, как можно быстрее преодолеть небольшое пространство, будто желал не находиться в том состоянии, в котором пребывал уже больше месяца, давно сам
сбившись со счету, сколько же он, вот так, жил,  передвигаясь  юзом и кряхтя,  со сдавленным,  словно железной удавкой,   горлом, сам себе напоминая обезумевшего Дали, только без тех его длинных закрученных вверх усов. Но это был он, этот сюрреалист,  вечно бесцеремонно распоряжающийся  человеческими частями тела, рисуя их как-то по своему, на свой лад.


      А его тело сейчас именно таким и было. Оно не было, в первую очередь, его телом. Оно вообще, никогда таким не было, спрессованным со всех сторон, когда непонятно было откуда шло  давление, изнутри или снаружи, и где оно  было больше. Но оно, это давление присутствовало везде и постоянно, не давая возможности вдохнуть и выдохнуть, чтобы хотя бы на секунду понять, что всё, как раньше.

      И именно этот факт и давал ему повод говорить о Дали, о самом себе, как о той модели, возникшей в голове у сюрреалиста, а потом с помощью кисти выпущенной на полотно, где уже растёкся,  как мог,  он сам, жертва того состояния, в котором, он и сам забыл, сколько времени он пребывал, но казалось бесконечно долго и нескончаемо- не прекращаемо, когда он расплывался в слабости, купаясь в слезах непонимания произошедшего  и озадаченный думами о том, что это не только не он сам, и  это не его образ жизни, в котором он мог совершать шаги, только держась за разные поверхности и сквозь хрипы пытаться удержаться на ногах, что плохо или почти совсем  у него получалось.

     Своё  туловище, которое даже не было телом,  не порезанное жестоко Дали на кусочки разных размеров и форм, он оставил за пределами своего вчерашнего Я, когда ещё  был самим собой,  когда был здоров и чувствовал себя самим собой, потому что был в своём теле, а не в одном из нарисованных Дали.


      Когда в этом теле, ноги, что принадлежали человеку,  запросто  могли оказаться слоновьими, такими же здоровенными и прямыми, только прилепленными изящному  тазобедренному человеческому торсу.  И продвижение сквозь те  ночные помещения без малейшего намёка на свет, происходило по слоновьи тяжело, и одновременно по сюрреалистски  легко, потому что очень хотелось,  как можно быстрее преодолеть короткое расстояние, сделав его ещё короче, в надежде избавиться от того давления, испытываемого внутри и снаружи, и снова ощутить себя самим собой, вспомнив, кто ты, если не есть, то кем был, без того севшего голоса, который больше не завораживал, он больше удивлял своей неспособностью говорить,  как раньше. Тем более, что теперь он всё больше кричал этим голосом от невозможности терпеть себя в новом,  чужом для себя теле, смотреть по утрам на себя в зеркало,  и не то, чтобы не узнавать себя в нём, а не видеть себя в нём.


         Там маячил теперь кто- то из уже созданных образов Дали, такой же уродский  и несуразный, каким был теперь он сам —  жертва случайных обстоятельств, той современной напасти, от которой мучились многие, люди, что имели аллергию не только на саму жизнь, а и  на множественные её проявления, пытающиеся, как и он, справляться с этой напастью с помощью разных препаратов, а они только ещё  больше вгоняли их в то состояние безумного Дали.

       Ведь медицина так и осталась почти на первобытном уровне и часто всё новое было,  даже не забытым,   ещё старым.

     Как и его тело. Оно было его, но новым, как и его жизнь, она была прежней, но с новым иным функционалом  от художника сюрреалиста, и она его по всем статьям не устраивала.  Он жил,  как и раньше, в чужом туловище, с обезображенным лицом и таким же телом, с ощущениями  безумного художника,  особенно по ночам, когда сонный, не до конца проснувшийся,  ещё надеялся, что это не так, что может всё это  снится и потому спешил юзом,  как можно быстрее,  пронестись, сократить и оставить на смятых  простынях тот образ человеческого тела, зажатого тяжёлым прессом со всех сторон, сплющенного и потерявшего себя, уже снова напоминающего какого -нибудь героя с полотна Дали,  а не его самого, того сюрреалиста. Ну, если только его безумие и отстранённость от живучей реальности, которую не смог победить тот, кто сейчас будучи фрагментом с картины знаменитого художника  оставался тем, кем был на самом деле, но ставшим жертвой современной аллергии на жизнь и её  массовых тяжёлых сюрриалистических  проявлений.

23.04.2023 г
Марина Леванте

( иллюстрация к миниатюре "Лебеди, отраженные в слонах"- Сальвадор Дали. 1937.)