Моя сказка о потерянном времени

Голосом Олега Анофриева:
"Зря ушедшие года
Не воротишь никогда.
Мы с тобою люди
Честного труда.
Где бы ни были, везде,
И в учебе, и в труде
Мы с тобою, мой товарищ,
Дорожить должны всегда

Временем, временем,
Драгоценным временем,
Чтобы зря не проходили
Ни минуты, ни года".
В. Лифшиц

Сказ о том, как я после окончания рабочего дня, вместо того, чтобы отправиться домой, провёл на работе ещё 8 часов, вернулся восвояси поздно ночью, и как на  меня теперь смотрит жена.

   Забегая вперёд, скажу, что смотрит она на меня косо, с подозрением, я бы даже сказал. Да что уж там, она и сама сказала об этом.
- Не верю я тебе, Саша, не был ты на работе.
Я, прекрасно понимая, как подозрительно выглядит моё возвращение в погрузившийся в темноту ночи дом, тем не менее теряюсь и не знаю что ответить.  Мысленно в продолжение диалога я настаиваю на своём, но слышу свой лепет со стороны и... тоже не верю. При этом я-то знаю, что я был на работе и напрягаюсь, стараясь изо всех сил как можно естественнее изобразить то, что должно быть естественным без всякого старания: смешаное чувство недоумения, великодушного сочувствия к вполне понятной озабоченности супруги и лёгкого (очень  лёгкого) оскорблённого возмущения по отношению к несправедливым её обвинениям в мой адрес. Получается у меня плохо. Я и сам понимаю, что выгляжу завравшимся и запутавшимся в показаниях. Но, увы другой версии своего времяприпровождения вне дома у меня нет. То есть нет за моей душой тайной истории,  в которой должен я признаться под тяжестью неопровержимых косвенных улик. Улик хватает, а признаться не в чем. Тут же возникает крамольная мысль: " Уж лучше бы так: улик поменьше, а поводов для подозрений побольше." Но нет, приходится быть без вины виноватым.
Я не нахожу в себе мужества посмотреть Вике прямо в глаза, потому, что уверен - такой взгляд у меня получится неестественным и только укрепит её уверенность в моей измене. Поэтому, глядя куда-то в сторону я спрашиваю: "Ну и где же я был?"
Такая постановка вопроса выдаёт мою внутреннюю растерянность, и только подкрепляет в Вике самые чёрные подозрения, уже и меня самого заставляя  сомневаться в том, был ли я на работе.
- Ты был с другой женщиной!
Я понимаю, что разоблачён, сдаюсь,  готов повиниться и рассказать всё на чистоту, но...о чём говорить, когда нечего говорить?
  На самом деле весь тот злополучный день меня преследовали мелкие неудачи. Началось всё с того, что я не нашёл своей врачебной печати, и полагаю, что не найду: кто-то другой, наверное, ставит штемпель с моим добрым именем на рецептах  марихуаны. К слову, эта не первая моя потеря в новой больнице: одна за другой ушли две тёплые курточки с застёжкой-молнией и больничной символикой. Первую я прихватил с собой в новую жизнь из больницы Хашарон, а вторую получил уже в больнице Маиней Хайешуа. Тёплые трикотажные куртки с эмблемами  - сомнительное приобретение в жарком Израиле. В самих же больницах, особенно в операционных комнатах, кондиционеры воссоздают зимний климат круглый год, и куртки имеют свою утилитарную ценность. Ценность, в сравнении с интенсивностью угрызений совести тех, кто мои курточки присвоил, видимо, не малую.
  Итак, без печати и без куртки я был направлен боссом в малую операционную для проведения мелких амбулаторной процедур. До конца рабочего дня вместе с юным митмахэ мы удаляли родинки и вылущивали подкожные кисты. Неприятной неожиданностью стал тот факт, что ни он, ни я разрешения к оформлению документации в малой операционной не имели. То есть, удалить бородавку мы могли, а выдать больному по этому поводу заключение  с описанием процедуры и рекомендациями к амбулаторному лечению - нет.  Утрясание проблемы с помощью отдела компьютерной поддержки по телефону заняло своё время. Удаление бородавок также шло медленно, так, как босс просил не отбирать хлеб у митмахэ и тот делал работу с должным для учащегося усердием. А я в это время воевал с компьютерной программой. Оказалось, что для составления заключения, одного разрешения мало, требуется ещё и элементарный навык. Митмахим без допуска  навыками работы с разными базами данных владеют, а я с допуском не владею даже элементарными. Я с компьютером могу только воевать, и в этих неравных сражениях часто позорно проигрываю.  Так или иначе, в пол-третьего, вытирая кровавый пот со лба, я был по пути в отделение, когда мне позвонил др. Л.
- Алекс, ты готов совершать подвиг? - и, не дожидаясь ответа, - тебя ждут великие дела! Я перевожу из детского отделения мальчонку 17-ти лет с аппендицитом.
  Аллилуйя! После всех печалей подходящего к концу рабочего дня моё дежурство ответственным по хирургии начиналось с правой ноги!  Аппендикс, упавший на тебя перед началом конанута, как ни крути, лучше аппендикса в позднее вечернее время, когда ты расслабленно сидишь дома и в предвкушении ночи с истомой поглядываешь на кроватную подушку. В этот час сладостных грёз тебе приходится распрощаться с её манкими округлыми формами, с самой мыслью, что ты сможешь нежно её обнять и преклонить голову в её мягкое лоно (вместо мягкой подушки ты будешь сжимать в  руках  упругую баранку автомобиля по пути на работу). В этот момент горькой истины ты  смиренно принимаешь экзистенциальную несовершенность бытия как неизбежность смерти.
  В три часа прошёл врачебной обход, коллеги отправились по домам, а я, дав сёстрам указание готовить мальчика на операцию,  оповестил операционную о предстоящей аппендэктомии. Операционная была занята двумя гинекологическими выскабливаниями, которые обещались закончиться к четырём - пол-пятому. Всё складывалось замечательно. Вместо полуторачасовой поездки в час пик,  я предполагал вздремнуть в комнате дежурного врача, а после операции добираться до дома  уже без пробок. Больничная подушка, хоть и сродни  крепкой мужской дружбе моряков дальнего плавания (жёсткая и не очень удобная, как её ни переворачивай), может стать  каким-никаким утешением вдали от родной гавани.
  Проснулся я в пять. Разбудил меня телефонный звонок с сестренского поста. Сестра сообщила, что больного приглашают в операционную, а анализа на группу крови у того нет. В Маиней Хайешуа как-то заведено брать этот анализ перед любой лапароскопической операцией.
- Как нет?! Я же просил больного подготовить!
- У кого вы просили?
Я в новой больнице без году неделя и по именам выучил только двух мед братьев, полторы медсестры и одну секретаршу.
- У кого, у кого? У мед сестёр просил.
- Не знаю у кого вы просили, у нас была пересменка, в нашей смене никто о том, что больной готовится к операции не знает.
Интересно сёстры пляшут. Теперь ещё и анализы нужно брать.
- Зовите срочно дежурного, пусть берёт кровь, и заказывайте уже санитара, чтоб спускал мальчика в операционную. Хватит время тянуть.
Настоящий начальник должен организовывать рабочий процесс, самому боссу в работе участвовать нельзя, ибо если он должен делать что- то сам, это может говорить лишь о том, что он плохой организатор побед и достижений вверенного его ответственности коллектива. Поэтому, наладив процесс и определив ответственных, я снова припал к подушке, и крепко, как моряк моряка завидев из далека, обнял её обеими руками. В пол-шестого сестра по телефону сообщала мне, что у дежуранта (всё того же юного митмахэ) не оказалось допуска к взятию анализа на группу крови.  Пришлось кровь брать самому. Вен у ребёнка не было, и я изрядно натыкал его иголкой, прежде чем смог заполнить пробирку кровью.  Благо как и большинство других детей из религиозных семей, мальчик был терпелив, но в отличие от малышей, которым мне в последнее время приходится зашивать рваные раны на лице, он не орошал простыню больничной кровати немыми слезами, а шептал молитвы из серии Барух ата адонай...
К шести пробирки с анализами по пневматической почте были отправлены в банк крови.
- Где санитар?
- Уже вызываю.
- Как вызываю? Ещё не вызвала?!
- Ма наасэ.(что поделаешь.)
- Почему до сих по не вызвали санитара?!
- Но анализов же ещё не было. Ма наасэ.
- Как это ма наасэ? Тамид йеш ма лаасот (всегда есть выход), можно ж хотя бы поднять жопу со стула, или трубку с телефона, пока я тут лью свой пот и чужую кровь, и вызвать санитара, не дожидаясь анализа.
- Ма наасэ...
- Я те щас скажу, что мы будем делать.
Предложение "Ёптумат наасэ" уже было готово сорваться с моего языка, но я ограничился нечленораздельным мычанием и взмахом руки, который должен был передать всю глубину моего разочарования.
Санитара ждали минут 40. К семи я пил кофе в ожидании того, что парнишку уже возьмут на  операционный стол...
   Телефонный звонок. Юный мой митмахэ бодро сообщает, что операция наша откладывается потому, что гинекологи привезли срочное кесарево.
- Ёптумат!!!
- Не понял, что вы сказали?
- Извини, вырвалось. Ма наасэ.
   В конце концов нашего мальчика взяли в девять. Взяли со всей помпой, то есть с TAP блокадой. Удивительно, что не стали заморачиваться с артериальным лайном. Терпение моё иссякло на столько, что по ходу операции я перехватывал инструменты из рук митмахэ всякий раз, когда тот начинал мешкать, и не давал ему возможности облажаться самому.
Покидал я больницу выпотрошенный и ёптумат какой злой в десять, а в одиннадцать невнятно и неуверенно объяснял жене, что 8 лишних часов провёл на работе из-за одной маленькой операции .
В 12 ночи я спал. Утром следующего дня мне предстояло вернуться в больницу уже в качестве дежуранта.