Ковчег надежды, или Наивный пассажир

Третьего августа 1966 года в доме семьи Вартанян стоял шум и гвалт.
Виной тому был я – шестнадцатилетний Асадур Вартанян. И мне тогда казалось, что ругают меня зря.
Отец решил устроить мне выговор, узнав, что я ослушался его и не отправился к нашим соседям армянам, чтобы помочь им в работе по дому. Уже и не помню, что там нужно было сделать, но помню, что взрослых мужчин дома у них не было, а мой отец обещал им отправить меня к ним.
Ну а я? Я отправился гулять с Беатрис – моей ирландской подружкой.
-Позор! – кричал мой отец, Джек Вартанян. – Мой отец задал бы мне трепку, узнав, что я оставил людей в беде. Да ещё и армян!
Моя мама молча и грустно слушала слова отца. Казалась, она была согласна с ним.
-Опять гулял со своей подружкой? – спросил отец, дёргая усами. – Поколение каких-то... Тьфу!
А вот это «тьфу» меня тогда сильно задело. Я не должен знать всех армян Детройта и идти им всегда на выручку, как казалось мне тогда.
Я сидел и рисовал то, что назвал тогда картиной.
Рисовал море масляной пастелью. Мне всегда хотелось завоевать славу Айвазовского. Всем нравилось море, которое рисую я и все хорошо воспринимали моё стремление.
И лишь дедушка становился мрачным, когда я говорил о море. И это не просто так.
Мой дед Давид Вартанян пережил крушение «Титаника», сумев спастись. Но я не особо слушал все эти его истории. Я был каким-то отчужденным.
Меня тянуло к моим друзьям, к подругам. Америка, веселые ирландцы мне были ближе хмурых и недовольных жизнью армян.
Я хотел посещать бары, быть востребованным художником, быть настоящим американцем. Все эти серые и грустные рассказы о какой-то там Армении, о ее скалах и горах не цепляли меня.
К нам зашла в гости Беатрис. Очаровательная блондинка с красивой фигурой и огромными голубыми глазами. Она носила белое платье в красную клетку с вырезом на спине и открытыми руками.
-Здрасьте! – бодро выпалила она, чавкая жвачкой. – Алекс, идёшь гулять?
Это она обратилась ко мне. Отец удивлённо уставился на неё, а потом на меня.
-Им тут трудно выговаривать моё имя, я разрешаю звать меня Алексом, - оправдывался я на армянском.
Отец ворчал, читая газету.
На армянском языке я только оправдывался или говорил, когда был не в себе. А когда я был весел, то тараторил на инглише. Да, таким был я.
-А это что за усатый дядя? – спросила моя ирландка, ткнув пальцем на висевший на стене портрет. – Ваш родственник?
-Не знаю. Наверное, - пожал плечами я.
Этим «усатым дядькой» оказался Андраник Озанян, о котором я тогда слышал только краем уха.
Оставив картину недорисованной, я отправился гулять с Беатрис.
На улице стояла соседская девчонка Арпик. Она всё время стеснительно украдкой просматривала на меня. А я игнорировал её взгляды и не здоровался. Она казалась мне чудачкой. Сидит себе и читает какие-то книжки.
И нет, мне не было стыдно. Я даже и не думал, что веду себя грубо.
Но я и не поощрял высокомерных взглядов Беатрис в сторону девчонки. Беатрис всегда была немного высокомерной.
-Она меня бесит! – пробурчала Беа.
-Прекрати! – говорил мой внутренний армянский горец.
-Тебе есть дело до этой чудачки, милый? – ласково, но с затаенной обидой и гневом произнесла Беа.
-Нет, просто... – замялся я.
-Просто она тебе нравится? – пытала меня возлюбленная.
-Мне нравишься только ты, - смирно ответил американский джентльмен, целуя бледную ладошку.
Мы пару лет уже были вместе. Всегда вместе шли в школу, гуляли повсюду. Беатрис была моим ключом в мир американской молодежи, а ей нравилась моя темпераментность. Мне тогда льстило то, что она первая познакомилась со мной.
В тот день мы с ней направлялись к реке. Все было как обычно. Мы шагали по нашему привычному маршруту. Мне захотелось купить ей цветов, но...
-Нет, не нужно! – остановила меня она.
Странно. Она любила цветы.
Тогда я застал Детройт до его смерти. Наш американский городок был гнездом сегрегации. Мой дед говорил, что он бежал от расизма из Османской Турции, но встретил его тут. Здесь люди сторонились друг друга из-за цвета кожи. Мой дед умрет за год до того, как в Детройте начнется кровавый бунт...
Вот и река Детройт. Расхаживая по берегу, мы говорили о том и о сём. Часто обсуждали наше совместное будущее, но в этот раз я будто щипцами вытягивал из нее слова.
-Что с тобой сегодня не так? – спросил я её.
Она была очень закрытой в тот день. Поцеловав меня в щеку, она резко сказала: «Мы расстаемся. Прощай. Это то, что я хотела сказать. Не обижайся, ты милый, но… у меня появился другой. Если хочешь, то можем дружить и иногда общаться в школе. Извини».
Моя ирландка поцеловала меня в лоб, развернулась и зашагала прочь. Я побежал за ней, крикнув: «Что это все значит»?
-Я ухожу к Майклу, - ответила она так, словно окатила ледяной водой.
Я остановился, чувствуя наплыв гнева. Майкл! Тот богатенький блондин. Яростно шагая и бросая свирепые взгляды на всё и вся, я возвращался домой. Мне тогда казалось, что это был худший день в моей жизни. Эх, молодость, к твоей энергии мудрость бы прибавить и человек многое изменит!
Встречая косые взгляды, я спешил домой.
Иду и вижу, что какой-то парень пристает к соседке той самой. Решил всыпать я ему. Нет, не потому, что хотел заступиться за девушку из своего народа. Хотелось выплеснуть гнев.
Словно дикий вепрь я налетел на этого несчастного и надавал ему звонких шлепков, а тот и удрал, что аж пыль стояла столбом.
Арпи посмотрела на меня как... нет, не скажу, что как на героя, но благодарность в её глазах блеснула.
-Спасибо... – пролепетала она.
Но я молча ушел.
Дома я просто уселся за рисование и весь остаток ярости выплескивал в изображение шторма, бушевавшего и в моём сердце тоже.
-Сынок, с тобой что-то... – начала было мама.
-Всё в порядке! – оборвал ее я.
Мама налила чай мне и деду. Из соседней комнаты вышел дед Давид. Типичный армянский дедушка. И нет, дело не только в армянской шапочке, которую он всегда носил, не только в его замечательном орлином профиле и гайдуцких усах.
Какая-то смесь ласкового укора и тоскливой игривости блестела в его глазах. Перебирая четки, он присел рядом со мной. Отпив чаю, он издал типичное для армян «ухай».
Мне вдруг захотелось изобразить крушение «Титаника». Не знаю почему. Внезапная творческая мысль горным орлом настигла меня во время рисования.
-Дедушка, - удивил я деда внезапной добротой в голосе. – Расскажи мне о крушении «Титаника». Пожалуйста. Если не трудно. Как ты спасся?
Дед удивленно посмотрел на меня и перевёл взор в сторону окна, сказав:
-Ну, я умел плавать. Научился плавать у нас в Армении близ Эрзурума. Там я познакомился с твоей бабушкой, с моей Мариам. Царствие ей небесное. Иногда мы с ней любили плавать, сидя в лодочке. Разок даже по озеру Ван плыли в лодке. Вот так, Асадур джан. А что?
-Да так. Нарисовать хотел кое-что.
Дед пожал плечами.
-И ты никогда не ругался с бабушкой? – спросил я, грустя о Беатрис.
Он лишь рассмеялся и добавил:
-Лучше всю жизнь ругаться, чем вместе пожить и однажды тихо разойтись. Мы спорили, но понимали друг друга.
Мне понравился ответ деда. Это вызвало новую цепочку вопросов.
-Дед, а это ради неё ты сел на «Титаник»? – спросил я.
-Давай-ка лучше погуляем, дорогой. Я тебе много чего расскажу.
Делать было нечего. Взял под руку деда и мы вышли на прогулку.
-Идем к реке... – вдруг сказал мой старик. – Хочу набраться сил, чтобы посмотреть на воду.
Дед боялся водоёмов. Его просьба удивила меня. Но раз уж он попросил...
-А как ты решил плыть на «Титанике»? – спрашивал я.

***
-Мне хотелось вырваться из того ада. Я армянин и христианин, а это приговор, если ты живешь под игом султана.
Я отправлялся с товарищами в Канаду, в Брантфорд, куда нас позвали соотечественники. Мы хотели работать там в литейном заводе.
Моя жена осталась в Эрзеруме со своей семьей. Я обещал ей вывезти её.
Со мной плыли Ншан Крекорян, Арсен Сираганян, Ортин Закарян и Маприе Закарян. Мы просто горели энергией! Мы были полны сил и надежд.
Как будто сегодня всё случилось!
Из холодной и серой Англии мы тронулись в путь. Не было предела нашей радости! Такой огромный корабль! Мы с восхищением ходили по этому плавающему городу.
По вечерам мы пили и играли в карты, рассказывая о своих мечтах. Новая жизнь, новые впечатления, новый мир - Америка! Там мы скроемся от режущего языка ятагана и найдем мир.
Сколько очаровательных ирландок и других красавиц было на том корабле! (Тут я покраснел, услышав слова деда об ирландках) Но я каждый раз видел лишь образ Мариам, каждый раз слышал её голос и представлял новый очаг за морем. Все эти несколько дней мы играли, зная, что впереди нас ждут дни, месяцы и годы тяжелой работы.
А как мы смеялись, когда Ншан позвал на танец очаровательную англичанку. Чопорная дамочка растаяла!
Поздно вечером 14 апреля мы легли спать. Мне и Ншану не спалось. Мы вышли погулять наверх, оставив спавших товарищей. Ншана беспокоило нехорошее предчувствие, которое усилил крик мистера Флита Фредерика: «Айсберг прямо по курсу»!
Гигантская смертоносная глыба плыла прямо на нас. Ты сам знаешь, что стряслось потом.
-Твои друзья выжили?
Дед замолчал, а потом ответил:
-Только я и Ншан. До сих пор каюсь, что спасся без них. Но мы не смогли бы найти их в той жуткой панике, дорогой мой. Начался сущий ад.
-Ты успел сразу же прыгнуть в лодку?
-Нет, мальчик мой. Я не мог смотреть спокойно на гибель женщин и детей. Помогал рассаживать их. Итальянцы, англичане, ирландцы... я видел в этих людях лишь боль. В тот день они все кричали на одном языке. В этом хаосе я забылся. И лишь чудо спасло меня. Я видел тонущих людей. И это не первый раз. В Турции погромщики топили наших детей. И снова пришлось видеть трупы людей в море. Боже...
-Ты спасал людей, забыв про себя!
-Я не забыл про себя. Тот, кто не бросает в беде людей, тот спасает человека в себе. Воспитали меня так, дорогой. Я не мог пройти мимо горя людей, ибо сам познал горе. На том ковчеге мы все были равны перед холодным дыханием океана.
Это был мой второй день рождения. В день крушения корабля мне исполнилось двадцать два года. Да уж, негодяйка судьба решила посмеяться тогда надо мной.
Я радовался спасательной шлюпке так же, как радовался рождению сына, прости, Господи. Я доплыл до Канады и спустя годы до меня доходили ужасные вести о новых погромах и резне в Армении. Тень ятагана коснулась и родного Эрзерума...

***
Мы дошли до воды.
Глаза деда в тот момент надо было видеть.
Нет, он не смотрел с ужасом на водную гладь, ловившую шаловливые солнечные зайчики.
Какой-то наивный детский укор был в его орлином взгляде. Своим взором он будто не спрашивал: «За что»? Его глаза говорили: «Зачем»?
Мне тогда думалось, что он увидел ужасное чудовище, выплывшее наверх. Это была страшная многоголовая гидра, имя которой воспоминание.
Вот они – утопленные погромщиками дети и утонувшие в водах Атлантики пассажиры известного корабля.
Губы деда чуть дернулись в намеке на улыбку. Наверное, увидел озеро Ван или речушку близ родного Эрзурума.
Он выдохнул и тихонько рассмеялся, сказав с ироничной досадой: «Такая же мокрая»!
Пятнадцать минут тут продлилсь словно целый час.
Дед повернулся и пошел обратным путем. Я не сразу пошел за ним. Я тоже пытался усмотреть что-то в воде. Но на меня в ответ смотрело кривое отражение.
-Ты устроился на работу в Канаде? – спрашивал я деда. – Что стало дальше?
-Спасибо дорогим соотечественникам, я выжил, - продолжал дед. – Я работал и работал. С ума бы сошел, если бы не братья армяне. Но все равно мне было тоскливо. Мариам не было рядом. Я писал письма домой. Ужасы резни не покидали мои мысли. Долго я писал письма домой в надежде связаться с женой. Но до меня дошли вести о её гибели.
Ютился в комнатушке с нашими ребятами и продолжал строчить письма. Не могла моя любимая погибнуть! Гарабед наигрывал мелодии Комитаса на скрипке, Арам напевал песни о доме и это только усиливало память о Мариам. Ведь я приплыл сюда ради нашего общего счастья. Раз уж я выжил, то это что-то да значило.
И через одиннадцать лет... Она мне ответила. Она была жива, я это знал всегда. Просто хотел увидеть и услышать её, жить дальше именно с ней. Мы встретились на границе Канады и штатов. Боже... Она не изменилась.
Плакали мы потом. При встрече паралич счастья не дал нам выразить эмоций. Крушение огромного корабля и крушение империи не забрали наши жизни. Потому что нас спас ковчег по имени любовь.

***
Дальше мы шли молча. Арпеник гуляла со своей сестренкой. Дед поздоровался с ними. Арпик так лучезарно улыбнулась деду, как никогда не улыбалась мне. Они обменялись словами и мы пришли домой.
Дедушка устал и лег подремать. И тут я решил кое-что подарить ему.
Из кучки моих рисунков я достал тот, на котором изобразил когда-то гору Арарат, над которой летал голубь Ноя с веткой в клюве.
-Дед, у меня есть кое-что для тебя, - заявил я.
-А ну-ка! – отозвался дед.
Я поднес ему рисунок. Дед вздохнул и покачал головой, а затем со смехом добавил: «А то все море да море»!
Я обнял деда и вернулся к рисованию.
Через некоторое время я заговорил с дедом:
-Дедушка Давид, извини, что я иногда такой сухой и... Спасибо тебе за рассказ. Знаешь, я и не знал, что человек может нести в себе мир после таких жертв.
Но дед не отвечал. Он умер, прижав рукой рисунок с Араратом к груди. На его лице была печать блаженной улыбки. Надеюсь, он услышал мои последние слова.

***
           В день похорон слез не сдерживал никто. Здесь стояли дети моего деда – Джек, Роза и Алиса. Наши соседи тоже почтили его.
«Спасенный с «Титаника» – так и написали на надгробном камне деда. Он ушел с улыбкой, оставив на моем лице небольшую печать грусти. Из Канады приехал Ншан Крекорян и его сын Ван. Они посетили могилу деда.
Спустя два месяца я снова решил выйти к реке. В тот раз я оставил дома свою ковбойскую шляпу, надев шапочку деда. Я вновь хотел посмотреть в толщу воды. Даже не знал, зачем я это делаю. Словно странный инстинкт гнал меня. И там я увидел гулявшую на берегу Арпеник. В этот раз я решил подойти.
-Привет, Арпеник! – поздоровался я. – Я Асадур.
Это было глупо. Вряд ли она не знала моего имени. Она скромно улыбнулась, опустив глаза.
-Ты когда-нибудь плавала в лодке? – спросил я.
Она покачала головой.
Тут как раз кто-то оставил лодку с парой весел. Почему бы и нет?
Я запрыгнул в неё, протянув руку девушке. Она робко взяла мою руку, сказав:
-Я боюсь этих лодок.
-А это и не просто лодка! – важничал я. – Это ковчег. Это наш корабль.
-У корабля должно быть имя, - сказала девушка.
-Это… назовем его ковчег надежды! – ответил я и с улыбкой поплыл к новым берегам, к новым чувствам.
Арпик мне теперь не казалась чудачкой (разве только чуть-чуть), расставание с Беатрис не казалось трагедией. И лишь вода по-прежнему мокрая.