Шорох

набросок - сиюминутка
миниатюра-сказка


             
 


   
        Август выжег и высушил почти всё зелёное. На островке посреди реки стоически зеленела кронами дубовая рощица, а в тени шуршала ворохами сухих листьев, не переживших летнего пекла. Неряшливо скрученные , цвета старой запылённой  бронзы, они ковром устилали весь островок, только у самой воды окаймлёный зелёной травой. Тропинки с трудом угадывались, ломкая сухая листва царапала ноги, ломалась и крошилась - и неумолчный шорох преследовал весь день, невнятно сухо позванивал в полном безветрии и проникал в домик, где мы отдыхали в середине дня с нетерпением предвкушая, как пройдём по реке вечером на лодке.

    Закрытые с утра ставни ненадолго сохраняли ночную прохладу, через щели ставень прорывались редкие горящие белым лезвия света, ложились на дощатый пол и медленно передвигались, -  мы следили по ним за временем.

    Тишина и водная гладь реки. Огромное Солнце закатывалось за горизонт непланетарным плоским гигантом под шуршание листьев и они же шорохом встречали Луну, что-то нашёптывали ей про нас с придыханием.


    Огромное, припухшее лицо Луны, совсем невысоко поднималось над тёмной кромкой очень далёкого леса простоватой деревенской девушкой-толстушкой. Так  горько- печально было оно, и я видела, что Луна плачет из жалости к нам, –  лишь один вечер, последний вечер, а утром взойдёт неугомонное Солнце, притащит новый день с самолётом, который унесёт меня так далеко, так далеко и так надолго, - окажется  навсегда.

    Бедная Луна.  Кривится, не скрывая досады от невозможности остаться с нами, чтобы не дать новому дню разлучить нас. Она печально склоняет своё большое припухшее лицо и утирает слезы кисеёй туманного облачка, подплывшим утешить её -
простодушную Луну за неизбывную детскую наивность , оглаживает пухловатые щёки, припудривает и расплывается перед её глазами, занавешивает от нас,чтобы не расстраивать ещё больше. И луну, и нас.

    Мы выйдем на крыльцо, босыми  ногами ощутим сухое, живое тепло нагретого за день дощатого крылечка, а ладонями - гладкость простых, давно не крашенных перил и не захочется сразу идти к реке. Дерево крылечка хранит тепло всех, кого когда-то до нас приютил крошечный  домик на островке с дубовой рощей. Домик-сруб из дубовых брёвен. Днём в нём  прохладно, а ночью - уютно-тепло, как в живом, бережном  объятии тесной корабельной каюты.

   Темнота ночи густеет и недвижные редкие огоньки дрожат вдоль видимого с островка берега, отражаются  в тихо текущей воде, беззвучно переговариваются с Луной и первыми звёдами.

    Полная темнота накрывает всё с заходом солнца. А там, куда унесёт меня завтра самолёт, никогда не бывает сажинно-чёрных ночей и глубоко-бездонного неба . И звёзд до обидного мало , - крепко держатся за водянисто-жиденькое небо и никогда не падают. Поэтому не сбываются желания - не загадать их там.

    Наш домик на острове - кораблик в море кудрявых, шепчущих, звенящих, шуршащих сухих дубовых листьев - так рябит молчаливая вода на реке при небольшом ветерке. Там, на реке, нетвёрдая глубина,  но почему там надёжнее, чем  земное шурщащее море из высохших листьев,  поржавевших и кажется безбрежным из-за того, что освещённое перед крылечком , канет во мраке вечера , огибая невидимые стволы , уходит к реке. Как грустно - наш островок никуда не уплывёт.
 
    Не скажем ни слова, - слова ни к чему в такие минуты, когда мы сами - огромный неделимый мир.
Неожиданно громкий и подозрительный, решительный шорох приблизится к нам , напугает и укажет место тропинки: это ёж бежит на ночную охоту под лиственным покровом по тропинке цепляясь иголками за мёртвые листочки-барашки.

    Ранний вечер. В низенькой, отдельно стоящей баньке, с утра томится на полке дубовый веник, - он оживает , запелёнутый в мокрое полотнище, ждёт своего часа, чтобы огладить и слегка отхлестать за все наши вольные и невольные прегрешения : за внимание, не подоспевшее , за взгляд, обыденный и почти равнодушный, за неприкосновение, бывшее возможным. За всё мимолётное, что дорого особенно краткостью мгновения. Не случившегося. Потерянного. Памятного навсегда.

    Да, дубовый веничек восполнит с лихвой - ласково огладит влажным листом, как мягкая ладонь любящей матери младенца, обнадёжит. В жарком влажном пару расслабимся, разомлеем, - почти сон, небытие, невесомость. А дубовый начеку - начнёт подхлёстывать , пробуждать, воспитывать - не расслабляться! И воздаст по заслугам припрятанными среди ласковых влажных листков  веточками-розгами. Парок, его угодливый подручный, не дремлет и поджаривает, поддаёт, кровь молоточком стучит в висках и дурнота подступает почти смертная.

     Спасайся! Окатиться холодной водой и в реку, скорее, - наугад по хрустко-шелестящим листкам до узкого песчаного бережка, - с лодочного помоста плюхнуться, почти утонуть, в надежде на возрождение. Выбраться  неохотно, с закружившейся головой, как после карусели, на свинцово-тяжёлых ногах. Не просто остудить распалённую банным жаром кровь.

    Вода в реке тёплая и мне не хватает обжигающего пламени ледяной, царапающей мелкой льдистой крошкой и пугающего бурным кипением , решительного течения северного зимнего ручья. Но там нет островка, дубовой рощицы и широкой, вольной реки, огромного закатного солнца и Луны, которая плачет сострадая и жалея. Реки, которая поила и кормила, купала и возрождала моих предков. И нет шорохов августовских дубовых листьев, по которым можно плыть в дубовом домике-срубе, когда накроет ночь, сверкнут и упадут звёзды  и  ночной охотник - ёж не напугает громким шорохом и не укажет место тропинки, по которой надо пройти.

   Всё так просто: ночью не бояться следовать за шорохом, - по тропинке, указанной колючим ночным охотником. Она выведет к берегу реки. Там у мостков сняться с якоря , - он удерживает остров – остров чуть дрогнет и пустится в плавание по ночной реке , унося с собой нас, наш бревенчатый домик, баньку, рощицу и шорох напрасно опавших в августе листков. Дрожащие по берегам огоньки будут провожать нас пдмигивая, а огромная луна тронется с места и поплывёт, сопровождая нас в ночи и указывая путь, подобно огню маяка.

    Когда непланетарное Солнце вернётся, чтобы притащить с собой новый день с самолётом, то не поверит себе и заплачет от жаркой досады, - слёзы превратятся в пар и лёгкое облачко побежит вслед за плывущим к раздольному морю нашим островом.

    Люди на берегах удивятся плывущему острову, домику и зелени дубовой рощицы. Они обрадуются и засмеются восхищённо - оказывается, паруса могут быть зелёными, каравелла - островом, а двое , которые машут им светло и приветливо, танцуя легко под шорх опавших в августе дубовых листочков, - счастливы. Навсегда.