Глинтвейн

   
     Моя юность пришлась на семидесятые годы уже прошлого века. Благословенное время! Мы были старшеклассниками и жили в лучшей в мире стране, океан жизни лежал перед нами, искушая соблазнами и возможностями.
Учились я и моя подруга Инна хорошо, без троек, школу прогуливали в меру, «засвечивались» в общественной жизни – всяческих КВНах и «Зарницах», без чего получить хорошую характеристику, а значит, и поступить в институт было по тем временам проблематично.
     Девчонками мы были продвинутыми: ходили на диковинную тогда йогу, обожали хиппи, в связи с чем зачитывались романом Люси Фор*, мечтали съездить в Катманду и сбегали с уроков на редкие для советского проката американские фильмы. По этому поводу нам постоянно говорили, шёпотом, – и родители, и учителя, – что продвигаемся мы не всегда туда, ох не туда! И читаем мы, дескать, не то: Фета, Булгакова, Северянина, и слушаем не то: Высоцкого, Роллинг Стоунз и Битлов, и вопросы на уроках обществоведения задаем не те! 
     О главном нашем «грешке», к счастью, никто не знал, – вместе с Инкиным старшим братом Славкой – длинноволосым студентом–второкурсником в широченных клёшах – мы слушали «Голос Америки». Интересовала нас исключительно музыка, но, в ожидании очередного хита, фоном «поглощалось» всё подряд, что вещали вражеские голоса. 
     Было лето перед выпускным классом – последние школьные каникулы. Накупавшись и поджарившись на полуденном пляже, мы лежали как–то в купальниках на Инкиной тахте, ели крупные прохладные черешни и скучали, изнывая от июльской духоты. Уютно шуршал вентилятор, не принося желанной прохлады, а в радиоле «Ригонда», упиравшейся в пол четырьмя смешными растопыренными ногами, привычно гнусавил вражеский диктор, живописуя что–то из жизни американского шоу–бизнеса.
В приоткрытую дверь просунулась взлохмаченная Славкина голова:
     – Что, старухи, полёживаете, сиеста у вас? 
     – Отстань! – Инка выстрелила в сторону двери черешневой косточкой.
     – Скучно, – вздохнула я, лениво потягиваясь. Я знала, что Славка влюблён в меня, и играла с ним. Краем глаза удовлетворенно заметила, как дёрнулся Славкин кадык, сглатывая, а может быть, заглатывая ещё глубже мой «рыболовный крючок». Инкин брат мне определенно нравился!
     Славка боком протиснулся в дверную щель и подсел к «Ригонде», прямо на пол, скрестив по–турецки свои длинные ноги:
     – Что слушаем, старухи?
     – Как всегда, – отозвалась Инка.
     – Что вещают? Битлы или Роллинги были?
     – Не–а. – Инка зевнула. – Скучища!
     – Есть сухое вино, – сообщил Славка. – «Каберне».
     – Ты ещё пива девушкам предложи!
     – Да его днём с огнем не сыщешь! Курортников же полно.
     – Ну и отстань! 
     Инка перевернулась на плоский, бронзовый от загара живот, и уперлась щеками в кулаки. В комнате повисла тишина, и стал лучше слышен голос из радиолы. Теперь диктор восторженно бубнил об отдыхе звёзд Голливуда на Карибах, где во время морской прогулки на яхте кинодивы пили мартини и глинтвейн. Инка оживилась:
     – Славка, а как готовится глинтвейн?
     – Я почём знаю. Пьют его, кажется, горячим.
     – Может быть, в кулинарии или в энциклопедии написано, как он делается? Хочу глинтвейна! 
     Инка пулей слетела с тахты. И до вечера мы рылись в книжных шкафах: сначала у Инки, потом у меня, благо, что жили на одной лестничной площадке. Наши поиски увенчались успехом, – нашлась тонюсенькая брошюрка «Коктейли и напитки», в которой был рецепт приготовления глинтвейна: красное сухое вино нагревалось со специями и фруктовым сиропом. 
     Инка вынесла вердикт:
     – «Каберне» у нас уже есть. Завтра с утра будем делать глинтвейн!
     Славка хмыкнул:
     – У кого это «у нас»? Это у меня есть. Сегодня мы с друзьями его перед танцами употребим, для настроения.
     – Нет! – заорала Инка. – Славочка, миленький, ну, пожалуйста, у твоего Женьки ведь домашнее вино есть, пусть возьмёт. А нам это оставь. Лерка, ну попроси его! – воззвала ко мне подруга.
     Я подняла глаза и в упор посмотрела на Славку. Потом тряхнула головой, поправляя волосы, как это делала Рита Хейворт в одном из фильмов. Просохшие после морского купания локоны, скрученные в узел, рассыпались и водопадом упали на мои плечи. Острый Славкин кадык заработал без остановки, словно в горле у него застряла черешневая косточка. Я капризно надула губки:
     – Ну, Славик, ты разве с нами глинтвейн пить не будешь?
     – А на танцы со мной пойдешь? – решился студент.
     – Пойдет, пойдет! – заорала Инка.   
     На «совете трёх» было принято решение: завтра с утра находим все недостающие компоненты и готовим заморское питьё.
     Из всех существующих специй в советских магазинах продавались только чёрный перец горошком, лавровый лист и ваниль. Перевернув кухонные шкафы и кладовые в наших квартирах, мы добавили к списку корицу и гвоздику.
     – Где же взять апельсиновую цедру? – вопрошала Инка, в который раз перечитывая рецепт.
     – Отложим питие глинтвейна до зимних каникул, – куражился Славка, – под Новый год как–раз апельсины будут продавать.   
     С отсутствием цедры пришлось смириться, – цитрусовые появлялись на советских прилавках строго сезонно – зимой. Но осталась ещё одна недостающая деталь – фруктовый сироп. Мы долго ломали голову, где бы его раздобыть, но не могли ничего придумать. Так прошёл второй день под «знаком глинтвейна».
     Вечером Славка позвал нас в городской парк на танцы. Июльский вечер был душным и пах вербеной. На танцплощадке играл вокально–инструментальный ансамбль и было тесно от пар – длинноногие девчонки в мини юбках и парни в клёшах. Мы со Славкой кружились под «Восточную», и он жарко дышал мне в завиток над ухом. Длинная прядь Славкиных выгоревших на солнце волос касалась моей щеки и пахла морем. От солоноватого морского духа у меня сладко кружилась голова.
     После танцев Инка потащила всех пить газированную воду из автомата. Мы пили сладкую и тёплую газировку, подгоняя друг друга, потому что стакан был один на всех. И тут меня осенило: вот оно – решение «сиропной» проблемы! Стакан был беззастенчиво экспроприирован, по всем карманам собраны трёхкопеечные монетки, что позволило нацедить полстакана малинового сиропа. «Добычу» торжественно понесли домой.
     – Лерка, ты – гений! – орала подруга, целуя меня в висок. – Хочу глинтвейна! 
     Только на третий день с начала «глинтвейной эпопеи» нам удалось осуществить задуманное, – вожделенный напиток был приготовлен! Он показался неискушенным девчонкам и студенту–второкурснику божественно вкусным!
     Эту давнюю историю я вспомнила прошлой осенью, когда сидела в сумерках в парижском бистро и согревала продутый навылет вечер глинтвейном и жареными каштанами, купленными у смуглого пожилого индуса, торгующего своим горячим товаром рядом со входом в Лувр. За окном кружились золотистые листья, затепливались шары фонарей, постепенно разгораясь, играл одинокий аккордеон – «падам–падам–падам»… А мне вдруг привиделись душные июльские сумерки, крохотная кухонька в панельной «хрущёвке» и глинтвейн в гранёных стаканах на кухонном столе, покрытом клетчатой клеёнкой. Через распахнутую балконную дверь долетал истошный ор цикад, вплетаясь в мелодию «Yesterday», звучащую из катушечного магнитофона «Маяк»…
     Много раз за прошедшие годы я пила глинтвейн – терпкий, пряный, согревающий душу и тело. Но тот, первый, раз запомнился на всю жизнь. 

* Роман Люси Фор «Славные ребята» (1975)