Последний вздох Жако

     Часть 1.

     Он встает, когда бледно-розовые лучи проникают в его серую тесную комнатку, но сперва ворошит ногой сползшее в другой конец кровати одеяло, уставшей волосатой рукой проводит по заспанным глазам, а после выныривает из постели с едва уловимым хрипом, вырывающимся из легких. Он не успевает побриться, зато тщательно промывает лицо холодной водой: горячую вновь отключили.
     Утренние процедуры проходят быстро, причина — маленькое апельсиновое дерево, стоящее на кухонном подоконнике. Мужчина плавно скользит к нему. Задвигает шторки так, чтобы в помещении было полно света. Затем приступает к обильному поливу растения.
     Это капризный тропический гость, поэтому рядом с ним никто из растительного мира не соседствует. Герой надеется, что когда-нибудь растение достигнет высоту комода из коридора. Тогда мужчина переставит его в гостиную, в которой деревце будет радовать своего хозяина снова и снова. Апельсин герою навевает мысли о доме, родной Абхазии, которую ему пришлось покинуть в начале 90-х годов.
     Лицо его само напоминает апельсиновую корку. Такой восточный мужчина, зацелованный солнцем. На кухне он ловким движением рук разбивает два яйца над сковородкой. Ему нравится, когда масло брызжет на кожу, покусывает непослушные загорелые руки. Для него это привычное утро. Он редко прибегает к чему-то новому, и дело тут не только в выборе меню.
     К пяти утра мужчина приезжает за путевкой в диспетчерскую. Там его якобы осматривает медсестра. Тщательный медосмотр проводили один раз, когда он только устраивался на работу, а это было несколько лет тому назад. В кабинете он проходит алкотестер, а после неспешно идет к механику, осматривающему его машину: нужно, чтобы все лампочки в ней горели, чтобы снаружи и внутри было чисто.
     Дежурный замечаний не находит, поэтому герой быстро выезжает из автопарка, следуя к первой конечной. Небо перестает быть нежно-розовым к тому моменту. Оно теперь легкое и прозрачное, как озеро Тургояк. Мужчина стучит загорелой рукой по темной кабине. Солнце поднимается, а это означает, что на улицах еще спящего города его ожидает полно работы.
     У маршрутчиков есть всего два правила: не обгонять своих (они должны успеть забрать всех людей с остановок) и не срезать собственный маршрут, а то опять украдешь «мосолов» у коллег (иронично, что они называют пассажиров костями, это многое объясняет). Мужчина не знает точно, нравится ли ему работа: он может говорить о ней часами, а может и не вспоминать о ней вовсе, как о плохой женщине, ноющей глубоко в сердце.
     Иногда вождение идет в сладость, особенно по утрам, прямо как и сейчас. Он пытается вдоволь надышаться прохладным и свежим воздухом. А когда солнышко начнет припекать, он остановится на обед. Возьмет чего-нибудь теплого и сытного, а затем отправится на следующий рейс. Эти мысли помогают ему продержаться первую половину дня.
     Все пройдет удачно, если гаишники не остановят и не начнут лаять, если иностранные студенты, которых он подбирает у местного университета, не станут вести себя недостойно (ох, и окультурит он их тогда), если всех зайцев поймает. В общем, работа как работа!
     Этот мужчина уже своего рода мыслитель: он покорно наблюдает за восходящим и нисходящим светилом, как пробки к вечеру рассыпаются, а над промышленными зонами дым, наоборот, сгущается, а также за лицами, бесконечными неподвижными гримасами, у которых одни рассеянные очертания.
     Верно будет сравнить его с Хароном, перевозящим мертвых по реке Стикс в подземное царство. Есть только он и его дорога, нарастающее и ускользающее течение жизни.

     Около полудня герой застает интересную картину в столовой: его коллега Саркис Варданян собирает вокруг себя толпу мужчин, которым разъяренно вещает о чем-то. Разумеется, каждое слово он подкрепляет новым жестом. Это придает убедительности всему повествованию. Окружающие ведутся на это, слушая речь с жадностью.
     Мужчина не в первый раз сталкивается с подобным. Ему не сильно нравится Усатик, так как его пугают люди, которые говорят много и громко, о пустом и не всегда к месту. Он подходит к приятелю, стоящему от всех обособленно, чтобы чуть-чуть развеяться.
     Владимир Воскресенский — краснощекий и пышногрудый мужчина, полнота которого образ ничуть не портит. С ним мужчина общается больше 11 лет. Его друг любит изливать душу, поэтому он ценит героя за то, что тот умеет слушать. Владимир частенько выпивает (и как он умудряется проходить алкотестер еще?), проливает слезы и корит себя за все на свете.
     Иной раз герой скажет ему что-нибудь в ответ, так Воскресенский и успокаивается, прозревает, задумывается о том, что действительно важно. Мужчина не открывает глаза на тайное. Просто Владимир иногда забывает о том, что перед ним находится живой человек, а не статуя Будды или поехавший старец с прогрессирующей деменцией, забывающий слова.
     Когда мужчина дает о себе знать — Владимир вздрагивает: его шокирует голос, к которому он не привык. Сами слова товарища мечут в самое сердце, а это могут быть обычные высказывания по типу: «Начать нужно с себя», «Я верю, что ты с этим справишься», «Если о себе не думаешь — подумай хотя бы о семье». Но и герой не стал бы держаться за тех, чье присутствие ему бы не нравилось. Он чтит широту души, сострадание и смирение Владимира. Ему кажется подобный тип людей правильным, потому что это очень по-христиански.
     Его смешит, как Воскресенский орудует пословицами. С собой он одно время носил том «Пословиц и поговорок русского народа». Казалось, книга заменяла ему Библию. С тех пор друг в каждое предложение вставляет что-нибудь емкое. Это знание придает ему силу, как Варданяну — жестикуляция.
     — Не знаешь, что стряслось у него? — интересуется герой.
     — Тьфу! — мужчина резко машет рукой и отворачивается. — Нахамил кому-то, говорит, костей не собрать. Свинья везде грязи найдет.
     — Ни дня без приключений... — В этот момент он встречается взглядом с Варданяном.
     — Дорогой мой человек! Давно не видел тебя, как отпуск прошел? — с наигранным дружелюбием произносит Саркис.
     — Ремонт в квартире делал: стены в спальне заштукатурил, где-то мебель подлатал, а где-то — обновил, — мужчина переключается следом на насущную тему, — кто тебя так?
     — Бритоголовый чмырь! Представляешь, я еду, а для меня в дороге главное — безопасность своя и людей в салоне, а эти, черт их побрал бы, платить не хотят. Я и остановился, сказал, мол, не поеду, пока не вернут деньги. А тут на меня выскочил этот скинхед... Даже не думал, что есть они еще!
     — Где ты его встретил? — интересуется Владимир, рассматривая усы собеседника, которые, как ему кажется, живут отдельной жизнью.
     — На ЧМЗ. Ненавижу этот район. Снести нужно там все, что от поворота до Китай-городка идет, вместе с цыганами этими и бритоголовыми!
     — Мне, кстати, цыгане тоже не нравятся. На подъезде к Парковому их подбираю, воняет на весь салон потом, я брызгалками всякими закупился, аэрозолями. Они еще мест занимают много — таборами ходят же. У каждой пташки, считай, свои замашки, — добавляет Владимир. — Ты же ему наподдал потом?
     — Конечно, он свои зубы и сопли собирал на асфальте, — Варданян выпрямляет плечи, грозно шевелит ноздрями. — Ладно, мне собираться нужно, ты залетай ко мне чаще, хорошо?
     — Договорились, — скромно отвечает герой, перебирая в руках апельсин.
     К концу дня мужчина узнает больше подробностей от Воскресенского насчет приятеля. Выяснится, что первая половина, изложенная Усатиком, правдивая, но о чем-то он предпочтет умолчать. Выхватит же эту информацию он от барышни, проводящей медосмотр. Вокруг нее Владимир постоянно ушивается. Ему не нравится собирать сплетни и уши греть: он здесь по другой причине.
     Бывало, что женщина закрывала глаза на перегар и виноватое лицо Владимира. Тогда лекции читал для нее сам герой: «Каждый больной человек до последнего уверять всех будет в том, что он здоров, тебе ли не знать об этом?» После подобных нравоучений барышня начала действовать на мозг Воскресенскому, прям как и его супруга.
     — Не хочешь встретиться сегодня вечером? — спрашивает герой.
     — Ну ты даешь! Ни ждано, ни гадано. Это уже другой разговор. Встретимся, конечно!

     Вторая половина дня протекает спокойно. За это время, правда, мужчина успевает поругаться с темнокожими. Не любит, когда в салоне, как он говорит, беспорядочно громко. А тут заходят оба рослых парня из Найроби и на всю маршрутку между собой выясняют отношения. Мужчина просит их три раза «сделаться тише». Так самый борзый из них гадко выдавливает из себя: «Мне плевать». Его фраза выводит на эмоции водителя:
     — Парни, вы знаете, что такое уважение к окружающим? Сейчас выйдем на конечной, и я лично займусь вашим «окультуриванием».
     Они, естественно, одни из первых на следующей остановке выходят. Мужчина не уезжает сразу, а выглядывает в окно и спрашивает: «Кому лекцию прочитать?» Те ребята о чем-то шепчутся минуту, а после принимают единственно верное решение — скрыться. Герою ж по душе больше азиаты и индусы, ведь те хотя бы пацифисты.
     И вот ему остается последний рейс. За семь остановок до желанной конечной заходят три девушки. Две из них подруги. Они облокачиваются друг на друга, сидя на первых сидениях. На вид им 15 лет. Другая девушка же слушает музыку в наушниках, прячась позади.
     Поначалу он на двух подружек не обращает внимания, но когда вслушивается в их беседу, то его она, мягко сказать, оконфуживает. Девушки нарочито говорят громче, внимательно следя за реакцией водителя и девушки в наушниках.
     — Чем ты занималась этим летом? — спрашивает подруга, которая меньше всего принимает участия в беседе.
     — В основном с друзьями ездила на пляж «Солнечный берег», где мы обворовывали людей. У нас была миссия: под прикрытием отдыхающих мы следили за сумками и выясняли, у кого часы дорогие, украшения золотые есть, телефоны, а затем добро это вынимали.
     — И что, вас ни разу не поймали?
     — Как-то с нами отдыхал дедушка с внуком. У него все при себе было: часы, наличка, телефон хороший. Дедок попросил приглядеть за его вещами, пока плавал с внуком. Мы не стали упускать такой прекрасный шанс, поэтому все забрали и смылись. Когда удалялись с пляжа — он заметил это. Закричал, что полицию вызовет, но нам уже было пофиг.
     — Вы эти вещи себе оставили?
     — У нас есть проверенный ломбард на Утесе (рынок на ЧМЗ). Там не требуют документов, пин-кодов, еще чего-то. Мы своровали больше десяти телефонов уже, среди которых в основном айфоны. За них очень много денег давали.
     — И на что вы их тратили?
     — На выпивку, конечно. У меня друзья же все сидевшие. Им большего не нужно.
     — А с парнем твоим что?
     — Его поймали за кражу в особо крупном размере. Сейчас срок мотает. Я к нему езжу, звоню, посылочки отправляю. Да, он виноват, если так подумать. Но я считаю, что все-таки он красавчик. Жалко не успел как следует спрятать деньги. Сейчас бы была в шоколаде.
     У героя встают волосы дыбом. Он в шоке от того, что у второй подруги эти истории не вызывают никакого отторжения. Все это в порядке вещей для них. С каждым ее словом герой проваливается в мерзкий челябинский декаданс, что-то внутри у него умирает.
     Настает очередь исповеди у второй подруги.
     — Что произошло в феврале, когда ты приехала ко мне вся зареванная и побитая?
     — На тот момент моего тоже посадили. И я с горя поехала в клуб, который находится в моем поселке. Там жестко напилась, потом подралась с какой-то сукой, а после — с тремя парнями.
     — Повезло, что друзья с тобой рядом были. Убили бы!
     — Первую тоже убить могла, так что хорошо, что присмотрели за мной.
     — Не понимаю, как ты ко мне в окно залезла на второй этаж только.
     — Пьяным ты и не на такие подвиги пойдешь!
     Раздается громкий смех. «Подвиги, тьфу!» — брезгает мужчина.
     Внезапно гудит телефон героя. Мужчина смотрит в водительское зеркало. Первая девушка не смущается: она, как мышка, заглядывает в темные уголки салона в поиске мобильника. Ее подруга в этот момент неодобрительно косится на девушку, сидящую позади. Герой чувствует, как ей страшно в этот момент. Он думает, что если что-то пойдет не так, то он обязательно заступится за нее. А пока он занят дорогой.
     Девушка продолжает шариться между сиденьями. Когда же до нее доходит, что мелодия доносится из водительского окошка — ее длинный красный нос протискивается в пространство героя.
     — Эх, как жаль! Думала, что сейчас получу «айфончик»! — следом обращается она к подруге.
     На конечной девушка в наушниках выскакивает первой, быстро скрываясь за ближайшим домом. Подруги же обходят маршрутку героя. Первая из них стучит к нему в окно. Герой открывает дверь. Носатая девушка облокачивается на сиденье и начинает подмигивать мужчине. Она в ожидании ответного теплого «привета», но водитель остается непоколебим и произносит следующее:
     — Думал, что ребятам из Найроби буду лекцию читать, а придется вам.
     — Ты чего, дядя? Давай я тебе просто телефончик оставлю, а мы потом встретимся в более интимной обстановке, понимаешь?
     — Я вам не дядя. Ты это хочешь? — Мужчина достает телефон из кармана. — На него нужно заработать, а не вынимать из карманов других людей.
     — Это что, чтение морали? — смеется вторая.
     — Поймите, девушки, жизнь ваша ни к чему хорошему не приведет. Друзья тому подтверждение. Неужели вы хотите закончить в тюрьме?
     — Быть может, мы не знаем другой жизни! Стоит ли нас обвинять в этом?! — чуть не крича произносит вторая.
     — Хорошо, а что вы сделали для того, чтобы увидеть что-то еще? Чтобы приблизиться к той самой заветной жизни? Знаете, почему так происходит? Мозг человеческий привыкает к одному, требуется немало приложить усилий, чтобы изменить хоть что-то. Но это возможно. Я приехал в Россию, как только началась война в Абхазии, совсем без всего. У меня ни дома, ни денег, ни гражданства не было.
     — А сейчас вы работаете водителем маршрутки, это лучше?
     — Намного. Мне на душе спокойно. Не нужно так относиться к людям у кого, на ваш взгляд, простые и незначительные профессии.
     — Ладно-ладно! — Не обращая внимания на речь мужчины, девушки сворачивают за угол, смеясь на всю окраину. Герой краснеет. Что-то съедает его изнутри. Такое чувство он испытывает всякий раз, когда рассказывает больше, чем того следует. Он морщится. Делает все для того, чтобы пазлы его прошлой жизни не собрались в одну страшную картину. Это то, от чего мужчина уже несколько лет бежит.
     Ох, умел бы он говорить красиво, как тот же Усатик, тогда бы у него, возможно, получилось бы помочь кому-нибудь. Он не любит терять контроль над эмоциями, когда его действия не влияют на ситуацию. Его не покидает ощущение, что в своей жизни сделал он недостаточно, поэтому свою внутреннюю неудовлетворенность выражает в виде нравоучений, тыкая ею во всех нуждающихся.
     Мужчина перебирает апельсины, которые разложил в бардачке машины. В христианстве апельсиновое дерево иногда ассоциировалось с библейским Древом познания Добра и Зла. Герой верит, что этот плод помогает ему поступать правильно, переносить невзгоды и тяжелые жизненные испытания, выпадающие на его долю.
     «Вот даст плоды мое дерево, тогда и я созрею!» — мечтает он.

     Часть 2.

     Закатное солнце меж тем скрывается за приземистыми зданиями. В середине августа в воздухе уже чувствуются нотки наступающей осени. Выжженные листья на верхушке дерева едва качаются на ветру. Скоро они отпадут. Тогда воздушная стихия позволит им взлететь в небо, которое птицы, улетающие на юг, будут поласкать своим пением. Когда листья налетаются или даже «надышатся», то мягко опустятся на землю. А там уж будут обогащать почву перегноем и укрывать ее от промерзания.
      Мы стараемся сосредоточиться на близком общении друг с другом, ведь это последнее беззаботное лето. В семнадцатилетнем возрасте приходится драматизировать: твоя скорлупа трескается, ты самостоятельно сталкиваешься с проблемами, о которых до этого слышал лишь краем уха, а главное — мир предстает не таким, каким его описывают взрослые.
     — Жизнь — игра, состоящая в бегстве за наслаждением. И чем старше ты становишься, тем сложнее выходит радоваться мелочам, — выдергивает из собственных раздумий подруга.
     — А еще жизнь как коробка шоколадных конфет, — улыбчиво подмечаю цитатой из полюбившегося фильма. — Почему ты все делишь на черное и белое?
     — Взять хотя бы родителей, они живут урывками: от серых будней до ярко-красных вспышек радости. Они на то и «вспышки», что счастье их не так продолжительно и заметно, — произносит она, чуть раздражаясь от моего вопроса.
     — А счастье бывает заметным? Мне кажется, когда у тебя происходит «передоз» от ощущений — это тоже не очень хорошо. Быстро выгоришь. А так ты всегда открыт ко всему новому, как мы сейчас. А еще ты не ответила на вопрос!
     — Я не делю мир на черное и белое. Кругом все серое. — Что-то явно тревожит ее сегодня.
     — Это правильно. Если поддашься злобному и обидчивому чувству — исказишь реальность своего восприятия. Но и думать о том, что все серо — неправильно. У юных людей почти каждый месяц все на 180 градусов переворачивается, тебе ли об этом не знать?
     — Ладно, ладно! — Уже со спокойным видом она разворачивает упаковку от эскимо, которое недавно купила. — Давай поймаем транспорт и поедем ко мне домой.
     Мысленно ругаюсь — денег в кармане мало. Большую часть мы потратили на ерунду, хоть и планировали оставить на такси. Волнует же меня не материальный аспект, а прежде всего — безопасность. После десяти вечера немногие маршрутки соглашаются придерживаться конечному маршруту, который как раз следует до нашего района. ЧМЗ — своеобразный остров, не находите? Как правило, водители с чистой совестью выкидывают тебя на повороте к нему. Но и их понять можно: работа не самая благодарная.
     К счастью, мы находим нужный для нас транспорт, стоящий чуть обособленно от остановки. Мы прислоняемся к окошку и видим, что пассажирские сиденья пустуют. А вот сам водитель прямо-таки почивает на своем кресле. Он запивает шаурму газировкой, а когда замечает нас, то чуть дергается от неожиданности. Затем чуть привстает с места и вполголоса спрашивает:
     — Чего нужно? У меня обеденный перерыв 15 минут!
     — Ой, извините, что беспокоим. Когда перерыв закончится, вы еще будете работать? — Инициативу в диалоге берет подруга.
     Он долго осмысливает что-то, а затем находчиво проговаривает:
     — Да, заходите! Сейчас доем, а потом поедем. Куда нужно?
     — Мы живем в Металлургическом. Можете проехать чуть дальше поворота на ЧМЗ, пожалуйста, остановитесь хотя бы на остановке «Першино», а там мы сами справимся.
     — Хорошо. — Водитель всматривается в нас не то угрюмо, не то устало. А сам мужичок обычный: сразу бросается его нос с горбинкой, на морщинистом потном лбу у него еще есть крупная родинка, глаза его кажутся очень темными, а все из-за кругов под ними. Одет он в майку. Так видна контрастность его кожи: у водителей руки всегда красные, все остальное тело — белое.
     Мы запрыгиваем в салон, а когда садимся на удобные места, то видим, что водитель тут же выпрыгивает из маршрутки. Он проходит к своему знакомому, с которым восторженно обсуждает что-то.
     — Как-то это странно. Давай выйдем, — предлагает подруга.
     — У него перерыв не закончился, да и на такси нам не хватит. Не переживай, все нормально будет. — Всегда игнорирую сигналы, предвещающие неладное.
     — Тогда сделаю вид, что звоню отцу, когда он вернется. В интернете прочитала, что так девочки поступают. — Она недолго роется в рюкзаке в поиске телефона. Водитель же возвращается. Громко хлопает за собой дверь. Что-то в нем меняется: он старается больше не смотреть на нас в зеркало. Быть может, чувствует, что смотрю на него пристально. Иногда приходится переключаться на болтающийся снизу у его зеркальца деревянный крест. Когда же мужчина открывает козырек, то я успеваю разглядеть маленькие иконки, распечатанные на бумаге, которые он прячет в прозрачном карманчике. В таком ожидании проходят еще 15 минут.
     — Алло, да, пап, мы сели. Пока в центре, где-то через 30 минут будем. — Подруга играет убедительно, но ничего в ответ не происходит.
     — Извините, а когда мы поедем, у вас ведь уже закончился перерыв? — нервно спрашивает она.
     — Сейчас уже, не переживайте. — Его спокойная интонация нас пугает.
     — Сейчас — это когда? — вмешиваюсь в диалог.
     — Жду своего друга, с которым на улице разговаривал. Мне его подвезти с работы нужно. — Последнюю часть предложения он произносит особенно тихо. Я ничего не могу поделать — всю парализует. Подруга тем временем вскакивает с места и подходит к двери. Она оказывается закрытой.
     — Откройте чертову дверь! — кричит она.
     — Успокойся, вам беспокоиться не о чем!
     — Вы плохо слышите? Она попросила открыть ее! — Крик подруги выбрасывает меня на берег действительности.
     — Все будет хорошо. Мы можем вас довезти, а можем, например, повеселиться в сауне, в которую с другом собрались.
     — У меня папа работает в полиции, если вы не ищете себе новых проблем — сейчас же откройте дверь! — рычит она.
     Мужчина в ответ ничего не произносит, он высматривает товарища, следующего к нам. Ему остается пройти шагов тридцать от силы. Я пытаюсь найти наше спасение, поворачиваясь во всех стороны в этом замкнутом пространстве. Сердцебиение учащается. Вот так вся красота мира выворачивается наизнанку, а ватно-розовый закат окрашивается в кроваво-красный. Сам же водитель чернеет. Являет свою сущность.
     Неожиданно замечаю проходящего недалеко от нас мужчину. Я стучу в окно и зову его изо всех сил. Подруга кричит следом. Он замечает меня, прижавшуюся к стеклу. Нервным обрывистым движением рук показываю, что прямо сейчас мы нуждаемся в его помощи. Он не спеша походит к водителю. «Слава богу!» — грузно выдыхаю.
     — Что происходит? — обращается он ко всем в машине.
     — Водитель не хочет выпускать нас! Пожалуйста, скажите ему, чтобы он открыл дверь! — слезно вырывается у подруги.
     — Вы просто неправильно поняли…
     — Открой дверь! — твердо произносит мужчина, не сводя с маршрутчика глаз.
     Дверь открывается. Мы мигом выпрыгиваем. Мужчина, у которого лицо обуглено солнцем до хрустящей корочки, провожает нас до следующей остановки. Иногда оборачиваюсь, чтобы не встретить неладное. Весь оставшийся путь мы благодарим героя за неравнодушие, а потом он вызывает для нас такси. Дальше — туман. Ехали, посеревшие от усталости.
     — Ну и денек! А могло быть еще хуже… Даже незначительные организмы несут для мира пользу, чем такие люди, как этот водила. Чем больше дождевых червей, тем больше плодородие у почвы, так ведь?! А что подобные уроды могут в мир принести? — горячится моя спутница.
     — Лучше скажи, ты веришь в ангелов?
     — Чего? — еле слышно произносит она.
     — В ангелов-хранителей. Они возникают из ниоткуда и всегда нужный момент.
     — С этого дня придется поверить, — говорит подруга, усмехаясь. — Знаешь, твердо решила, что в 18 лет сдам на права.
     — Я тоже об этом задумываюсь.

     Луна качается на пушисто-воздушных волнах. С тех пор как поменяли лампы в городских фонарях, освещение на улице напоминает то, что есть в больницах. Благодаря нему все стало таким нелюдимым и призрачным. Если еще и холодный день, не дай Бог, выдастся, то ощущения тепла точно не будет.
     Прошлой зимой мужчина даже как-то наткнулся на бабушку, на которой была надета каска с приделанным фонариком. Герой тогда долго ругался еще за такое безрассудное решение властей — сделать холодное освещение. А сейчас он ни о чем не думает, его несут только ноги. Они помнят, куда идти нужно. Из мира грез его выдергивает приятель:
     — Ты чего так долго? — обращается Владимир к нему.
     Они встречаются недалеко от работы рядом с ларьком, что стоит под красными фонарями. Кажется, в самом городе нет такого скопления яркого цвета, как здесь. А это практически центр Челябинска. Воскресенский уже взял банку пива — завтра у него выходной. Он сам так решил. График ненормированный у них.
     — Хозяин-барин! — с досадной улыбкой обращается герой к нему. — Я, наверное, себе тоже возьму.
     — Да что ты? — Владимир карикатурно показывает удивление. — Ты же у нас правильный такой!
     — Да, а вот есть неправильные... Курбанов двух девушек у себя запер, не пускал, пока я не подошел.
     — А что они к нему влезли? Нефиг шастать в такое позднее время, может, он их с проститутками спутал. Козлов у нас в стране хватает, конечно, — трагически он заканчивает, поджимаясь губами к бутылке.
     Когда герой достает вторую банку, Владимир приступает делиться историей про Варданяна.
     — Не повезло ему, знаешь, с чем именно? — играется Воскресенский.
     — С чем? — без интереса спрашивает он.
     — Не на ту бабку напал! — Мужчина еле сдерживает смех, прикрывая красные щеки и рот полными руками.
     — Это женщина его так?
     — Нет! За проезд ему кто-то не передал. Так вот он и подумал на одну женщину. Говорил с ней спокойно изначально, а там, сам понимаешь, горячая кровь в голову вдарила, так он и обматерил ее, не выдержал этих прелюдий. — Мужчина проверяет, есть ли в кармане сигареты, затем хватает зажигалку и закуривает.
     — Не тяни резину, коль уж заговорил об этом.
     — Она была мамой одного здорового паренька, которому дурной тон Варданяна не понравился. Он сказал, что морду ему надерет. А по итогу что? Скинхед слово сдержал: затаил обиду, выскочил у «Импульса» (кинотеатр), достал биту, Богом клянусь, из ниоткуда, и как вдарил по ветровому стеклу! Все осколки разлетелись к черту! Думаешь, он высунулся наружу?
     — Допускаю такой вариант, — улыбается герой.
     — Да, но получил два или три удара, а потом забился чуть ли не под машину, свернувшись калачиком.
     — Это уже уголовка... — качает головой мужчина, переваривая информацию.
     — Ой, да прям искать его будут! Страховка все покроет зато.
     Вообще, герой уже встречал в городе этих бритоголовых. Один как-то попросил у него сигарету. Тогда ему показалось, что это был обыкновенный позер. Прямых же конфликтов, основанных на межнациональной розни, у него ни с кем не было. Еще в «Пятерочке», стоящей рядом с домом, он одно время наблюдал за 28 летним пареньком, ошивающимся вокруг молодой таджички.
     Все было по шаблону: берцы, косуха с различными нашивками, цепи и подтяжки. Тот также показался ему доброжелательным. Приходил с цветами. Через месяца два заглядывать к ней перестал. Разругались, видимо. Тут герой вспоминает сцену из мюзикла «Нотр-Дам де Пари», в которой Феб де Шатопер предает Эсмеральду.
     — Ты это от барышни той узнал из медпункта?
     — Да, а что? — отводит взгляд Владимир.
     — Не делай того, о чем будешь потом жалеть.
     — Ты не понимаешь, — отмахивается он рукой. — Эта женщина вдохнула в меня жизнь.
     — А если это просто сиюминутное желание? Вот так поддашься эмоциям, а вскоре жалеть будешь, вымаливать прощения у жены. Женщины подобное не прощают. И даже если она тебя примет обратно, то как раньше уже не будет.
     — Ты сегодня слишком уж разоткровенничался. Раз уж такой расклад, то давай ты тоже немного расскажешь о себе.
     — А что ты именно хочешь услышать?
     — Например, как ты оказался в этой стране и на этой работе.
     Мужчина вздыхает.
     — Я потерял смысл своей жизни в грузино-абхазкой войне. В Россию уехал на заработки. Вернее будет сказать, что просто струсил. Не захотел воевать, — произносит это все он с каменным лицом.
     — Это все и так знают. Ты эту часть всегда зачитываешь, как выученный текст. Что скрывается за твоим внешним спокойствием?
     — Мы разругались с моей любовью, — произносит мужчина дрожащими губами.
     — Неужто ты ей изменил?
     — Нет, не стало ее после войны. В то время много неликвидированных полей было. Подорвалась она, в мирные-то дни… Первое время письмами с ней обменивались. Думал, что еще подработаю немного и заберу ее, но не успел.
     — Как же ты ее там оставил? Я б никогда… — не успевает договорить он.
     — Знаю! Я жалею об этом до сих пор. Глуп был, не хотелось нести ответственность. Казалось, у меня другая в России жизнь будет, а сам живу в том времени, когда был с ней. Похоронили ее родители у себя. Звали ее Хьфаф (золотом питающаяся). — Мужчина вытирает слезы. — Навестить ее я так и не смог. Тошно от себя. Не могу переступить через вину свою. С тех пор ращу у себя апельсиновое дерево. В память о ней.
     — Не буду тебя осуждать ни в коем случае. Я ошибок немало сделал в своей жизни. Но, мне кажется, тебе легче будет, если ты сделаешь то, от чего так давно бежишь. Я тебе серьезно говорю. Если ты не хочешь остаток жизни провести с ощущением того, что все ушло зря. А так выходит, что ничему ты не научился.
     — Нет того дома больше. Почти 30 лет ушло. Родители ее не живы.
     — Ты опять ищешь себе оправданий. Пройдись по местам, которые имели значение для вас. Отпусти это и дай себе шанс на новую жизнь.
     — Ты тоже должен так поступить. Порадуй жену свою. Сюрприз какой-нибудь сделай. Глядишь, а там и собачиться перестанете.

     Выпито и выговорено друг другу в этот вечер много. Образ мудреца и старца, коим представлял он героя, развеивается. Владимиру становится легче. Даже самые сильные, казалось бы, люди ошибаются. После четвертой бутылки они принимают решение разойтись по домам. Воскресенский даже не захватывает пару бутылок к себе домой, чем радует героя.
     Его уже не съедает чувство вины, как это было днем ранее. Подумать только, он столько держал это в себе, а стало легче ему лишь сейчас! Герой обещает себе, что он обязательно сделает то, чего никогда не произносит вслух, то, что сегодня озвучил для него Владимир.
     Мужчине остается пройти семь шагов до подъездной двери, как вдруг его окрикивает знакомый голос. Откуда он его помнит? Краем сознания мужчина чувствует, что в руках у человека есть что-то тяжелое. Но он не успевает предпринять какие-нибудь действия.
     Тупым предметом ударяют его два-три раза по голове. Мужчина руками прикрывает голову. Но удары не прекращаются. У него не остается сил не то что на защиту, но и на крик о помощи. А дальше вход идут чьи-то массивные ботинки. Нежелателей сосчитать он не может. По ощущениям, страшный суд устраивают для него четверо мужчин.
     Семь шагов. Цифра семь. Семь. Господь творил мир в течение семи дней. Семерка — символ полноты и совершенства. Но неужели все должно закончиться именно так? Разве не существует никакого прощения? А освобождение выглядит так? Или Господь не посчитал героя достойным, отвернувшись от него?
     Вам кажется, что думать в последнюю минуту человек может о раскаянии, проносящейся жизни перед глазами, что перебирает он в голове все хорошее и плохое, что сделал и на что так и не решился, что обращается он к самому Господу, или еще к кому-нибудь, но нет. Лишь только имя Хьфаф выжжено на его окровавленном языке.
     Боли мужчина больше не чувствует. Смерть раскрывает герою свои объятья. Она, как светлый хмель, разливается по его телу. Кажется, еще чуть-чуть, и обретет он покой, которого требовала его душа, что в незримом царствовании встретится он с ней. «Хьфаф, я уже рядом, ты чувствуешь?» — Сознание его меркнет.
     Герой видит, что все вокруг укутывается в золотисто-оранжевый цвет. Такого цвета становятся глаза птицы Жако, когда та умирает. Мужчина чувствует, как обретает легкость, еще немного, и он вырвется из этого жалкого тела навстречу новой жизни. Улетит и затеряется на перьевых облаках с любимой. Упадет ей в ноги и расскажет все, о чем не успел. Он не поэт, но душа у него не лишена легкости. Она увидит в нем это. Точно-точно!
     Ох, уж этот ужасно-прекрасный вздох птицы Жако.

     Проходит месяц. В столовой Саркис все так же рассказывает истории, усиливая красочность при помощи жестикуляций. Когда же в помещение проходит Владимир, мужчина отходит от своих людей и присаживается за один стол к нему.
     — Сколько ты уже не пьешь? — спрашивает он у Воскресенского.
     — С того самого дня не пью.
     — С того дня и Курбанов не появляется на работе. Все думают, что это он сделал. Но я не исключаю, что виновником оказаться может какой-нибудь скинхэд!
     — Господи, неужели ты все еще не отпустил эту историю? Он тем вечером сказал мне, что у них какое-то столкновение было. А ты сам знаешь, Курбанов — очень мстительный тип, так что я не исключаю его участия в этом.
     — Как думаешь, как ему там?
     — Не думаю, что он вернется из Абхазии в скором времени. Его выписать не успели, а он все ломился в аэропорт. Пришлось его навещать два раза в неделю, чтобы он на больничном с ума не сошел. А он ведь в Абхазии познакомился с кем-то…
     — Женщину нашел небось?
     — Когда он пришел к дому, в котором раньше жила его женщина, нынешние владельцы связались с его, не поверишь, дочерью. Родители его любимой были против их отношений, потому что забеременела она в довольно юном возрасте, когда наш друг уехал только. Она хотела рассказать ему о рождении дочери, но не думала, что он вернется. Плюсом родственнички настояли. Сейчас он старается чаще навещать дочь и внуков.
     — Это потрясающая новость! Я чуть было не хотел предложить тебе выпить, но…
     — Да ладно! Будешь? — Владимир протягивает Саркису апельсин.
     — Это из Абхазии? — интересуется Варданян.
     — Нет, это дерево, которое я у него забрал. Я его жене передал. Дало плоды дерево на днях. Назвал его Абрскил Гочуа в честь нашего приятеля. Теперь точно знаю, что каждый человек имеет право на еще одно воскрешение, шанс перед судьбой. Ты ни с чем этот сигнал вселенский не спутаешь. Всякий раз теперь, когда вижу это дерево — сильно радуюсь. Будто наполняюсь чем-то, что придает мне силу, испытываю огромный душевный подъем.
     — Когда меня ударили по голове, я ничего подобного не ощущал, например! — смеется Варданян, шевеля усами.
     — Ты просто человек бессовестный. Брюхо вытрясло, да и совесть вынесло.
     — Мужчина должен сделать три вещи: построить дом, посадить дерево и вырастить сына.
     — И не говори, мой уже скоро в университет поступать будет. Сейчас пытаюсь с ним контакт найти. Злится на меня за пропойные-то дни.
     — Молодые все такие. Думают, что больше нас знают. Он поймет потом, все поймет и простит.
     — Дорожному Бог все простит.