Le Nemours

I

Как я люб­лю ве­чер пят­ни­цы! Каж­дую пят­ни­цу я иду по­сле ра­бо­ты в кафе Le Nemours, где са­жусь за один и тот же сто­лик для дво­их, на­ле­во, по­чти в са­мом кон­це, и за­ка­зы­ваю один и тот же де­серт: шо­ко­лад­ное пи­рож­ное и вен­ское кофе. Если по­го­да бла­го­при­ят­ная, то по­сле того, как кофе вы­пи­то, а пи­рож­ное съе­де­но, я иду в Пале-Рой­аль, са­жусь все­гда на одну и ту же ска­мей­ку, и чи­таю ка­кой-ни­будь ро­ман, а по­том воз­вра­ща­юсь пеш­ком до rue Notre Dame des Champs, где имею ма­лень­кую, но уют­ную квар­ти­ру.

Но по­след­нее вре­мя, во­все не пи­рож­ное за­став­ля­ет меня так то­мить­ся в ожи­да­нии пят­нич­но­го ве­че­ра. Вот уже несколь­ко недель как я за­при­ме­тил де­вуш­ку, ко­то­рая при­хо­дит в это кафе при­мер­но в то же вре­мя, что и я. Я не знаю кто она, не знаю, со­сто­ит ли она в от­но­ше­ни­ях, но каж­дый раз, ко­гда я её вижу, серд­це мое пе­ре­пол­ня­ет­ся ра­до­стью.

Пол­ше­сто­го. Я пе­ре­се­каю нена­вист­ный гам Шат­ле и ве­се­ло ша­гаю по rue Saint Honor;. Вот и кафе. Зна­ко­мый, пя­ти­де­ся­ти­лет­ний, устав­ший от жиз­ни офи­ци­ант, при­вет­ству­ет меня. «Ваш сто­лик сво­бо­ден. Вам как все­гда, ме­сье?»

В то вре­мя как я, уют­но устро­ив­шись, пью кофе, слу­шая бол­тов­ню жен­щин, ко­то­рые при­мо­сти­лись на бан­кет­ке за моей спи­ной, мои гла­за неволь­но изу­ча­ют каж­до­го че­ло­ве­ка, про­хо­дя­ще­го мимо кафе. Я по на­ту­ре сво­ей очень нетер­пе­лив, и сей­час не могу уси­деть на ме­сте, так мне хо­чет­ся ви­деть мою незна­ком­ку. А вот и она. Как и в преды­ду­щий раз, она са­дит­ся неда­ле­ко от меня, и чи­та­ет что-то на те­ле­фоне, пока ей не при­нес­ли её кофе. Я раз­гля­ды­ваю её, зная, что она не ста­нет под­ни­мать взгляд до воз­вра­ще­ния офи­ци­ан­та. Тем­ные вью­щи­е­ся во­ло­сы до плеч под­чёр­ки­ва­ют её тон­кое, блед­ное лицо, а одеж­да — тём­но-си­ний сви­тер, а под ним бе­лая блуз­ка — поз­во­ля­ют уга­ды­вать строй­ную фи­гу­ру. Она вы­гля­дит спо­кой­ной, и мне ка­жет­ся, что у нее очень мяг­кий ха­рак­тер, что не ме­ша­ет ей про­яв­лять твер­дость в опре­де­лен­ные мо­мен­ты. Хоть я и не ви­дел её ве­се­лой, чув­ству­ет­ся, что ей нра­вит­ся сме­ять­ся.

Се­год­ня по­се­ти­те­лей мало, что ред­кость для Nemours. Ря­дом с её сто­ли­ком ни­ко­го нет. Я очень за­стен­чив, и всё не ре­ша­юсь к ней по­дой­ти. Есть муж­чи­ны с врож­дён­ным та­лан­том об­ще­ния. Они мо­гут невзна­чай за­вя­зать раз­го­вор, и жен­щи­ны им охот­но от­ве­ча­ют. Я же на­о­бо­рот ни­ко­гда не знал, как на­чать раз­го­вор. Что не при­ду­маю, всё ка­жет­ся глу­пым и на­тя­ну­тым. Я му­чи­тель­но пы­та­юсь най­ти что-ни­будь не очень ба­наль­ное, но по­ти­хонь­ку на­чи­наю нена­ви­деть сам себя, свое кос­но­язы­чие, свою ро­бость. Си­деть в кафе ста­но­вит­ся невы­но­си­мым, и я ре­шаю уйти. В тот мо­мент ко­гда я со­би­ра­юсь к вы­хо­ду, я за­ме­чаю, что шар­фик незна­ком­ки, ко­то­рый она по­ве­си­ла, са­дясь, на спин­ку сту­ла, со­скольз­нул и ле­жит на полу.

— Про­шу про­ще­ния, вы об­ро­ни­ли. — об­ра­ща­юсь я к ней, под­ни­мая с пола её шарф.

— Ой, спа­си­бо вам! Хо­ро­шо, что вы уви­де­ли! — улы­ба­ет­ся она мне в от­вет.

Мно­го бы я от­дал что­бы знать, как под­дер­жать раз­го­вор. К сча­стью, де­вуш­ка ре­ша­ет сама про­дол­жить об­ще­ние. Рас­смат­ри­вая меня с боль­шим ин­те­ре­сом, она за­яв­ля­ет: «Я вас здесь уже ви­де­ла. В про­шлую пят­ни­цу. И до того.» Я от­ве­чаю ка­кую-то глу­пость, про­буя под­дер­жать раз­го­вор, а она... Она при­гла­ша­ет меня за свой сто­лик, она ис­крит­ся энер­ги­ей, и без пе­ре­боя за­да­ёт мне во­про­сы, и в её ком­па­нии мне ста­но­вит­ся спо­кой­но и лег­ко.

Рас­ста­вать­ся нам не хо­те­лось, и по­это­му из Nemours мы от­пра­ви­лись че­рез ост­ро­ва в сто­ро­ну Люк­сем­бург­ско­го сада, и за­вер­ну­ли в ир­ланд­ский паб Corcoran's, куда я из­ред­ка за­хо­дил, что­бы по­ла­ко­мить­ся пи­ро­гом с го­вя­ди­ной. Рас­ста­лись мы уже позд­но ве­че­ром: «у­ви­дим­ся в сле­ду­ю­щую пят­ни­цу; вот здесь я жи­ву» — ука­за­ла она на мас­сив­ную, бор­до­вую дверь подъ­ез­да на rue Servandoni, и не до­жи­да­ясь моей ре­пли­ки, про­скольз­ну­ла внутрь. Ко­гда за ней за­хлоп­ну­лась дверь, я осо­знал, что она не со­об­щи­ла мне ни сво­е­го име­ни, ни но­ме­ра те­ле­фо­на.

Из того, что она рас­ска­за­ла в тот ве­чер вы­хо­ди­ло сле­ду­ю­щее. Она сту­дент­ка, учить­ся на ме­ди­цин­ском, чет­вер­тый курс. Жила на се­ве­ре, неда­ле­ко от Страс­бур­га; пе­ре­еха­ла в Па­риж пол­го­да на­зад. Учит­ся непло­хо, но ду­ма­ет, что это не её. Она все­гда хо­те­ла ри­со­вать, но ко­гда по­про­си­ла у пред­ков раз­ре­ше­ние по­сту­пить в шко­лу жи­во­пи­си, то по­лу­чи­ла рез­кий, ка­те­го­рич­ный и без­апел­ля­ци­он­ный от­каз. «Мы хо­тим, что­бы наша един­ствен­ная дочь была обес­пе­че­на, а не ша­та­лись всю жизнь в непо­нят­ной ком­па­нии без­дель­ни­ко­в», от­ре­зал отец, тем са­мым ста­вя крест на меч­тах, ко­то­ры­ми она жила по­след­ние три года. Пе­ре­ехав в Па­риж, она по­те­ря­ла дру­зей, ко­то­рые оста­лись в Страс­бур­ге, а но­вых за­ве­сти не по­лу­ча­лось. С по­след­ним пар­нем сво­им она рас­ста­лась пол­то­ра года на­зад — не со­шлись ха­рак­те­ра­ми. С тех пор она жи­вёт одна. Очень лю­бит жи­вот­ных. Хо­те­ла за­ве­сти спа­ни­е­ля, что­бы было не так оди­но­ко по ве­че­рам, но бо­ит­ся, что у нее не бу­дет вре­ме­ни вы­гу­ли­вать пи­том­ца.

Вот всё, что я пом­нил, воз­вра­ща­ясь до­мой. Я пре­крас­но знал рай­он, и знал, что мне нуж­но прой­ти все­го несколь­ко улиц, что­бы ока­зать­ся дома, но был до того по­гру­жен в свои мыс­ли, что че­рез чет­верть часа об­на­ру­жил себя сто­я­щим пе­ред Се­ной. Пе­ре­до мной, на дру­гой сто­роне реки, кра­со­вал­ся Лувр. Ни ма­шин, ни про­хо­жих в та­кой позд­ний час уже не было, и без­жиз­нен­ная на­бе­реж­ная, осве­щён­ная сот­ня­ми ог­ней, ярко кон­тра­сти­ро­ва­ла с чер­ной, всё вре­мя в дви­же­нии, гла­дью реки. Смот­ря на нее, мне на­чи­на­ло ка­зать­ся, что вре­мя идёт очень быст­ро, и что я стою на на­бе­реж­ной очень дав­но, но не могу опре­де­лить сколь­ко, так как ночь боль­ше не сме­ня­ет­ся днём. Я пред­став­лял, что я, со­всем один, на­хо­жусь на бро­шен­ном ко­раб­ле, ко­то­рый мчит­ся че­рез тьму без­гра­нич­но­го оке­а­на. Куда и за­чем, я не знал, та­к­же как не мог объ­яс­нить себе, в чем со­сто­ит моя роль на этом ко­раб­ле и в этом оке­ане. А мо­жет быть у меня не было роли, и я был про­сто ча­стич­кой чего-то боль­шо­го, чего-то, что невоз­мож­но осо­знать.

Из мо­е­го оце­пе­не­ния меня вы­ве­ло кла­ца­нье про­ез­жа­ю­ще­го ве­ло­си­пе­да. Я рез­ко раз­вер­нул­ся и по­шел от на­бе­реж­ной по rue des Saints-P;res. Че­рез два­дцать ми­нут я вхо­дил к себе в квар­ти­ру, а ещё че­рез де­сять ле­жал, оде­тым, по­верх оде­я­ла, и про­спал дол­го, без снов.

II

Всю неде­лю я не мог уси­деть на ме­сте. Я в пря­мом смыс­ле ер­зал на ра­бо­чем ме­сте, и всё смот­рел сколь­ко вре­мя, точь в точь как нера­ди­вые школь­ни­ки по­гля­ды­ва­ют на на­стен­ные часы в те­че­нии осо­бо скуч­но­го уро­ка. Мне не тер­пе­лось сно­ва за­нять мой сто­лик в са­мом углу в Nemours, и в то же вре­мя, я всё боль­ше и боль­ше бо­ял­ся, что что-ни­будь слу­чит­ся. Если я опа­сал­ся, что моя незна­ком­ка не при­дет, ещё страш­нее было для меня ду­мать, что она по­явит­ся, но у нас что-то не за­ла­дит­ся.

За неде­лю я при­ду­мал сот­ню фраз, ко­то­ры­ми я дол­жен был её при­вет­ство­вать. Неко­то­рые долж­ны были дать ей по­нять, как силь­но я её ждал. Дру­гие да­ва­ли непра­виль­ное пред­став­ле­ние о су­ще­ство­ва­нии у меня чув­ства юмо­ра. Мне хо­те­лось най­ти что-то дей­стви­тель­но неот­ра­зи­мое, но как толь­ко в го­ло­ве по­яв­ля­лось что-то ори­ги­наль­ное, я тут же на­хо­дил де­сять при­чин, что­бы за­бра­ко­вать идею.

Ещё хуже было с пла­на­ми. Я хо­тел сде­лать так, что­бы ве­чер вто­рой пят­ни­цы был для нее та­кой же неза­бы­ва­е­мый, как про­шлый ока­зал­ся для меня. Пла­ны пе­ре­ме­ши­ва­лись и не да­ва­лись, усколь­за­ли от меня, а ко­гда у меня по­лу­ча­лось на­ко­нец схва­тить один из них, то при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии, он ока­зы­вал­ся не та­ким уж ин­те­рес­ным. Под ко­нец неде­ли я на­столь­ко от­ча­ял­ся, что оста­но­вил­ся на том, что по­ве­ду её в Пале-Рой­аль, уса­жу на ска­мей­ку, и буду би­тый час рас­ска­зы­вать глу­по­сти, из прин­ци­па.

Вый­дя в пят­ни­цу ве­че­ром из офи­са, я не узна­вал сам себя. У меня так силь­но дро­жа­ли руки, что я ни­как не мог вы­нуть ба­джик на вы­хо­де, а ко­гда я шел по rue du Colonel Driant, то меня чуть не сби­ла ма­ши­на, ехав­шая по rue Croix des Petits Champs. Во­ди­тель — ти­пич­ный, все­гда опаз­ды­ва­ю­щий па­ри­жа­нин — обо­рал меня и не стал слу­шать из­ви­не­ний. Будь я на его ме­сте, я по­сту­пил бы та­к­же.

Я в кафе. Офи­ци­ант при­но­сит мне мой вен­ский кофе, ко­то­рый я умуд­ря­юсь тут же про­лить. Что же со мной де­ла­ет­ся, спра­ши­ваю я себя, и не на­хо­жу от­ве­та. Пока я про­бую сал­фет­кой устра­нить ко­фей­ные по­след­ствия моих рас­ша­тан­ных нер­вов с чер­ной по­верх­но­сти сто­ла, я не за­ме­чаю, что та, ко­то­рую я так ждал, уже сто­ит пря­мо пе­ре­до мной, и с ин­те­ре­сом за мной на­блю­да­ет. «Вас не за­труд­нит пред­ло­жить даме сесть?» — сме­ёт­ся она, и видя мою неук­лю­жесть, на­чи­на­ет сме­ять­ся ещё боль­ше.

Что рас­ска­зы­вать... В тот ве­чер мы дол­го бро­ди­ли по на­бе­реж­ной, а за пол­ночь, ко­гда бор­до­вая дверь подъ­ез­да за­кры­лась за ней, я уже знал её имя — Мари. Но­мер те­ле­фо­на она мне не дала. От­шу­ти­лась, что не даёт его неза­муж­ним со­ро­ка­лет­ним муж­чи­нам. В сле­ду­ю­щую пят­ни­цу мы про­гу­ля­ли до двух ча­сов ночи, а неде­лю спу­стя она меня чмок­ну­ла в щеку на про­ща­ние, взяв мой но­мер и обе­щав по­зво­нить, как толь­ко бу­дет вре­мя. Сло­во свое она не сдер­жа­ла, зато мои ожи­да­ния были щед­ро воз­на­граж­де­ны че­рез неде­лю. В этот раз Мари при­ш­ла в Nemours за­дум­чи­вая. Сна­ча­ла дол­го не хо­те­ла рас­ска­зы­вать, что её вол­ну­ет, и я, что­бы от­влечь её от непри­ят­ных мыс­лей, го­во­рил на от­да­лен­ные темы, но она от­ве­ча­ла сухо, и пила боль­ше, чем обыч­но. «Ска­жи, что я для тебя?» — спро­си­ла она меня, ко­гда мы мед­лен­но шли вдоль Сены. Этот во­прос по­ста­вил меня в ту­пик. Не по­ни­мая её чувств ко мне, я не знал, ка­кой из воз­мож­ных от­ве­тов мо­жет её ис­пу­гать. И, не ду­мая, я сде­лал на­вер­ное то, что мил­ли­ар­ды муж­чин де­ла­ли до меня, ко­гда не на­хо­ди­ли от­ве­та в ана­ло­гич­ный си­ту­а­ции: об­нял её и при­жал к себе...

Ско­рее все­го, та­кой невер­баль­ный от­вет был един­ствен­ный пра­виль­ный. Тем же ве­че­ром, мас­сив­ная дверь, ко­то­рая в про­шлом так ча­сто драз­ни­ла меня, про­гло­ти­ла нас обо­их. По­сре­ди ночи, раз­бу­жен­ная ста­руш­ка со­сед­ка дол­го пи­са­ла жа­ло­бу в агент­ство, а по­том пе­ре­чи­та­ла на­пи­сан­ное, за­сты­ди­лась и разо­рва­ла пись­мо.

III

Для меня на­ста­ла но­вая пора жиз­ни. Моя квар­ти­ра, пу­стая и неухо­жен­ная, как ча­сто бы­ва­ет у хо­ло­стя­ков, с боль­шим удо­воль­стви­ем впу­сти­ла в свое лоно но­вое су­ще­ство. За ко­рот­кий срок, неза­мет­но от меня, Мари со­зда­ла уют. На под­окон­ни­ке вы­рос­ли цве­ты. От­ку­да-то по­яви­лись за­на­вес­ки. В са­лоне раз­лёг­ся до­воль­ный ков­рик, и де­лал вид, что он все­гда тут на­хо­дил­ся. За несколь­ко ме­ся­цев, жи­лье пре­об­ра­зи­лось точь в точь как при­ро­да за ок­ном. Вид зим­не­го гряз­но-се­ро­го Па­ри­жа сме­нил­ся жел­ты­ми, си­ни­ми и зе­лё­ны­ми от­тен­ка­ми, а бер­ло­га уто­ну­ла в ро­зо­вых, фи­о­ле­то­вых и па­стель­но-зе­лё­ных то­нах.

Ве­че­ра­ми, я си­дел в крес­ле и по­дол­гу рас­смат­ри­вал Мари, ко­то­рая де­ла­ла до­маш­ние за­да­ния. Ни­ко­гда бы не по­ду­мал, что при­сут­ствие жен­щи­ны мо­жет так кру­жить го­ло­ву, но так по­лу­ча­лось, что ко­гда я ви­дел её строй­ный стан, её го­ло­ву, с лёг­ким на­кло­ном, её неж­ные руки, де­ла­ю­щие за­мет­ки, то я уже не мог ни чи­тать, ни ду­мать о чем-то дру­гом, кро­ме нее. А ино­гда она за­би­ра­лась с но­га­ми в крес­ло и пе­ре­чи­ты­ва­ла свои кон­спек­ты, а я си­дел пе­ред ней на полу и вды­хал её аро­мат. Не знаю, как это воз­мож­но, но её за­пах пья­нил в пря­мом смыс­ле, и че­рез са­мое боль­шее чет­верть часа мы ока­зы­ва­лись в об­ним­ку под оде­я­лом.

Мы мало го­во­ри­ли о бу­ду­щем. Я не пред­став­лял свою жизнь без Мари и ча­сто го­во­рил ей об этом, а она каж­дый раз ме­ня­ла тему. Если я пол­но­стью по­ни­мал её чув­ства, то её пла­ны оста­ва­лись для меня за­гад­кой. Она не лю­би­ла го­во­рить о себе, о сво­их близ­ких, и из­бе­га­ла раз­го­во­ры о том, что с нами бу­дет че­рез пять или де­сять лет. Мы жили в неко­то­ром ва­ку­у­ме: мир, ко­то­рый со­сто­ял из нас дво­их не пе­ре­се­кал­ся с ми­ром, в ко­то­ром мы жили по от­дель­но­сти. Я ни­ко­гда не ви­дел её со­курс­ни­ков, дру­зей, близ­ких, и пред­по­ла­гаю, что она ни­ко­му не го­во­ри­ла обо мне. Со сво­ей сто­ро­ны, я тоже не упо­ми­нал с кол­ле­га­ми о Мари. Ко­гда я был один, я мог сто­ить пла­ны. Вме­сте с ней, не су­ще­ство­ва­ло боль­ше ни бу­ду­ще­го, ни про­шло­го. Мы жили се­го­дняш­ним днём, и всё осталь­ное было неваж­но.

На­ча­ло вес­ны про­ле­те­ло неза­мет­но. Я про­бо­вал со­счи­тать, сколь­ко вре­ме­ни мы были вме­сте, но ни­че­го не вы­хо­ди­ло. Ка­за­лось, что я толь­ко что встре­тил её, но при этом, од­но­вре­мен­но, знал её всю жизнь. Нам слу­ча­лось ссо­рить­ся, но несиль­но, да и не дол­го. По сво­е­му нра­ву, она не уме­ла дол­го дуть­ся, а ко­гда про­бо­вал оби­жать­ся я, то у нее все­гда был в за­па­се спо­соб рас­сме­шить меня, или ис­поль­зо­вать свое оба­я­ние.

Мне был несвой­стве­нен этот мир, рас­ко­ло­тый на две ча­сти. Мне хо­те­лось со­еди­нить всё в одно, хо­те­лось, что­бы Мари го­во­ри­ла со мной о сво­ей се­мье. Я меч­тал уви­деть её ро­ди­те­лей, а её по­зна­ко­мить на­ко­нец с моим от­цом, ко­то­рый так ни­че­го и не знал о моих с ней от­но­ше­ни­ях, не смот­ря на то, что мы ча­сто об­ща­лись. Я не по­ни­мал, по­че­му Мари на­столь­ко из­бе­га­ет моих во­про­сов, а да­вить на нее я бо­ял­ся, не по­ни­мая тол­ком при­чи­ны стра­ха.

В кон­це ап­ре­ля, я пред­ло­жил ей по­ехать на море. Она дол­го от­ка­зы­ва­лась, го­во­ря, что ей нуж­но за­ни­мать­ся во вре­мя ка­ни­кул, но я на­сто­ял, и че­рез несколь­ко дней, по­сле трёх ча­сов в элек­трич­ках, мы вы­шли на пер­рон в ма­лень­ком при­бреж­ном го­ро­де F;camp. Вид ска­ли­сто­го бе­ре­га, со сто­мет­ро­вы­ми об­ры­ва­ми, по­ра­зил Мари. Кри­ки чаек и па­но­ра­ма без­гра­нич­ной гла­ди Ла-Ман­ша от­зы­ва­лись в её душе. Мне пред­стал со­всем дру­гой че­ло­век — ту ве­се­лую, лёг­кую Мари, ко­то­рую я знал, за­ме­ни­ла ка­кая-то по­хо­жая, но дру­гая Мари, за­дум­чи­вая и на­пол­нен­ная но­сталь­ги­ей. Мне она ка­за­лось те­перь хруп­кой и недо­ся­га­е­мой, и я про­бо­вал её обе­ре­гать, сам не зная от чего имен­но, тем са­мым сбли­жа­ясь с ней.

На чет­вер­тый день по­езд­ки, мы сто­я­ли на­вер­ху ска­лы. Мари всмат­ри­ва­лись вдаль, про­буя рас­по­знать па­рус­ни­ки и ры­бац­кие шлюп­ки, а я смот­рел на её раз­ви­ва­ю­щи­е­ся во­ло­сы. «Ма­ри, да­вай по­же­ним­ся» — про­го­во­рил я, сам не по­ни­мая, по­че­му я это ска­зал. Она обер­ну­лась, при­жа­лась ко мне, и дол­го оста­ва­лась непо­движ­ной. По­том осво­бо­ди­лась из моих объ­я­тий и по­шла прочь не обо­ра­чи­ва­ясь.

Тем ве­че­ром, в ре­сто­ране, я ле­ни­во ко­вы­рял остыв­шую ку­ри­цу, а Мари, по­гру­жен­ная в свои мыс­ли, смот­ре­ла в бес­ко­неч­ность че­рез меня. Весь день я воз­вра­щал­ся к мо­е­му во­про­су, и к её ре­ак­ции на него, и не по­ни­мал, что про­изо­шло. Из­во­дить себя до­гад­ка­ми было до того му­чи­тель­но, что я на­ко­нец не вы­дер­жал, и пре­рвал мол­ча­ние: «По­слу­шай, Мари, мне очень важ­но знать, по­че­му ты не от­ве­ти­ла се­год­ня на тот мой во­прос. Ты ведь зна­ешь, как силь­но я люб­лю тебя. Но меня пу­га­ет бу­ду­щее. Что с нами бу­дет? Ты все­гда из­бе­га­ешь раз­го­во­ры о нас, но по­че­му? По­че­му ты не хо­чешь, что­бы наши от­но­ше­ния ста­ли офи­ци­аль­ны­ми?»

Она дол­го смот­ре­ла на меня, или в меня, и дол­го мол­ча­ла. А по­том усмех­ну­лась. «Ты непо­сто­ян­ный» — ска­за­ла она. «Я очень к тебе при­вя­за­лась и люб­лю тебя, но я та­к­же знаю, что в ка­кой-то мо­мент по­явит­ся ка­кая-ни­будь дру­гая де­вуш­ка, ко­то­рую ты по­лю­бишь боль­ше меня. Это толь­ко во­прос вре­ме­ни.» Я по­про­бо­вал воз­ра­жать, но от­кро­ве­ния Мари за­кон­чи­лись та­к­же рез­ко, как и на­ча­лись. Пе­ре­до мной в этот ве­чер си­де­ла сно­ва та ве­се­лая Мари, ко­то­рую я знал в Па­ри­же, та Мари, с ко­то­рой мне ни­ко­гда не по­лу­ча­лось об­суж­дать тех тем, ко­то­рых она не же­ла­ла ка­сать­ся. За­хва­тив бу­тыл­ку шам­пан­ско­го, мы по­ки­ну­ли ре­сто­ран, вер­ну­лись в го­сти­ни­цу и пе­ре­вер­ну­ли но­мер верх дном.

На сле­ду­ю­щий день, мы вы­шли из зда­ния вок­за­ла Saint-Lazare, и от­пра­ви­лись пеш­ком ко мне, а Па­риж при­вет­ство­вал нас при­выч­ным шу­мом и лас­кал нас ве­сен­ни­ми ви­да­ми Мад­лен, Тю­иль­ри и на­бе­реж­ны­ми Сены. По­сте­пен­но, раз­го­во­ры на море за­бы­лись, и мы вер­ну­лись в наш ком­форт­ный ми­рок се­го­дняш­не­го дня, с той раз­ни­цей, что Мари уже не при­хо­ди­ла ко мне каж­дый ве­чер, и ча­сто оста­ва­лась одна у себя.

IV

На ра­бо­те по­пол­не­ние. Несколь­ко дней на­зад по­яви­лась мо­ло­день­кая Адель, и всех оча­ро­ва­ла. Она дей­стви­тель­но оча­ро­ва­тель­на. Ка­кие нож­ки, ка­кая неж­ная кожа, а эти жи­вые ка­рие гла­за!

Мы раз­го­во­ри­лись в чет­верг. У нас очень мно­го об­ще­го. Ока­зы­ва­ет­ся, она учи­лась там же, где и я, толь­ко на де­сять лет поз­же. Зна­ет несколь­ких моих пре­по­да­ва­те­лей. С ней очень лег­ко об­щать­ся, я чув­ствую, что она по­ни­ма­ет меня, а я по­ни­маю её. Мне хо­те­лось узнать о ней боль­ше, и сде­лать это вне ра­бо­ты, по­это­му я при­гла­сил её пой­ти со мной в пят­ни­цу ве­че­ром, ра­зу­ме­ет­ся в кафе Le Nemours.

Вот и мой неиз­мен­ный кофе. Я что-то дол­го рас­ска­зы­ваю Адель, а она меня вни­ма­тель­но слу­ша­ет и всё улы­ба­ет­ся. По­том рас­ска­зы­ва­ет она, а я улы­ба­юсь в от­вет, ду­мая о чем-то со­вер­шен­но дру­гом. Вот мы идём вдоль Сены и бол­та­ем глу­по­сти, по­том за­хо­дим в ка­кой-то бар, мно­го пьем, и нам ве­се­ло и без­за­бот­но. А по­том Адель ока­зы­ва­ет­ся у меня, хотя я и не по­ни­маю как, и не пом­ню, что­бы я её при­гла­сил. Мы пьем ещё, и вдруг я сижу на по­сте­ли, а Адель устро­и­лась у меня на ко­ле­нях, а я вижу со­всем близ­ко раз­рез её коф­точ­ки, и мне так хо­чет­ся её рас­стег­нуть, и так слож­но усто­ять. По­сле — про­бел неиз­вест­но­сти, а сра­зу за ним, раз­бро­сан­ное бе­лье во­круг кро­ва­ти, а на ней, два тела, в по­ры­ве стра­сти, пы­та­ют­ся слить­ся в одно.

А утром при­ш­ла Мари. Я со­всем за­был, что мы со­би­ра­лась про­ве­сти вы­ход­ные вме­сте, и, лёжа ря­дом с Адель, со­вер­шен­но не ожи­дал услы­шать звя­ка­нье клю­чей в за­моч­ной сква­жине. Этот звук де­сят­ки раз ра­до­вал мой слух, но се­год­ня, всё было по-дру­го­му. Я ри­нул­ся из под оде­я­ла, за­ме­тал­ся, и толь­ко че­рез несколь­ко се­кунд по­нял, что ни­че­го уже ис­пра­вить нель­зя — Мари во­шла в ком­на­ту.

В та­кие мо­мен­ты, муж­чи­на дол­жен ожи­дать в гла­зах де­вуш­ки упрёк. Во взгля­де Мари упрё­ка я не уви­дел: вме­сто него, ока­за­лось что-то на­мно­го бо­лее слож­ное. Тут была и боль, и го­речь, и од­но­вре­мен­но вос­по­ми­на­ния о на­шем раз­го­во­ре в ре­сто­ране на море, и чув­ство удо­вле­тво­ре­ния сво­ей право­той, и за­дум­чи­вость, и жа­лость. Ни­че­го не ска­зав, она по­вер­ну­лась и мед­лен­но по­ки­ну­ла ком­на­ту. Про­хо­дя, она вы­ну­ла связ­ку клю­чей, до­ста­ла ключ от моей квар­ти­ры, и по­ло­жи­ла его на тум­боч­ку, по­сле чего вы­шла, тихо за­крыв за со­бой дверь.

Че­рез пол­ча­са я буду зво­нить ей, раз за ра­зом. Я пой­ду к ней, ис­пу­гаю по­жи­лую даму, про­буя во­рвать­ся в подъ­езд, ко­гда та бу­дет вы­хо­дить, и буду на весь дом ко­ло­тить в дверь, пока пара на­про­тив не при­гро­зит вы­звать по­ли­цию, если я сей­час же не по­ки­ну лест­нич­ную клет­ку. Я буду си­деть до ве­че­ра пе­ред мас­сив­ной бор­до­вой две­рью, и уйду толь­ко то­гда, ко­гда по­ли­цей­ские, вы­зван­ные од­ним из жиль­цов, не по­про­сят по­ка­зать удо­сто­ве­ре­ние.

Я на­столь­ко ни­че­го не знал о ней, что не до­га­ды­вал­ся, ни где её ис­кать, ни к кому об­ра­тить­ся. Я даже тол­ком не пред­став­лял, в ка­ком из па­риж­ских уни­вер­си­те­тов она учи­лась. В один мо­мент я даже со­ста­вил спи­сок, и ре­шил обой­ти все фа­куль­те­ты, что­бы что-ни­будь раз­уз­нать, но пред­ста­вил, как это бу­дет вы­гля­деть, и к сча­стью бро­сил эту за­тею. Я ло­мал го­ло­ву, что мог­ло про­изой­ти. Ино­гда мне ка­за­лось, что Мари бро­си­лась в Сену, и я нена­ви­дел себя за то, что от­пу­стил её в тот ро­ко­вой день. Ино­гда я ду­мал, что она про­сто пря­чет­ся от меня у зна­ко­мо­го, или у род­ствен­ни­ков. В неве­де­нии, я про­хо­дил неде­лю. А по­том при­шло пись­мо.

    «Здрав­ствуй.

    У мамы был при­ступ. Я долж­на была сроч­но уехать к ро­ди­те­лям. Хо­те­ла тебя пре­ду­пре­дить в суб­бо­ту утром, но как ты пом­нишь, не вы­шло.

    Про­бу­ду здесь неде­лю, пока маму не вы­пи­шут. В сле­ду­ю­щий втор­ник воз­вра­ща­юсь в Па­риж. Нам нуж­но мно­го об­су­дить. Жди меня во втор­ник ве­че­ром в Le Nemours.»

С тех пор про­шло три года. Не знаю по­че­му, но в тот втор­ник я не по­шел в кафе. Я во­об­ще туда боль­ше не хо­дил, и из­бе­гаю те­перь Пале-Рой­аль. Воз­мож­но, мне было про­сто стыд­но. Воз­мож­но, я бо­ял­ся сцен. Мне ка­за­лось, что про­изо­шло что-то неис­пра­ви­мое, и что я дол­жен за­быть обо всем, сте­реть из па­мя­ти Мари и Адель, и на­чать жить ка­кой-то со­вер­шен­но дру­гой, пра­виль­ной жиз­нью. Для это­го я по­про­сил на­чаль­ство пе­ре­ве­сти меня в дру­гой от­дел, где я не пе­ре­се­кал­ся с Адель. Я даже пе­ре­ехал, на­столь­ко моя квар­ти­ра ста­ла мне нена­вист­на.

Чест­но ска­жу, я не жа­лею о сво­ем вы­бо­ре. В но­вом от­де­ле я по­зна­ко­мил­ся с при­ят­ной ма­дам мо­е­го воз­рас­та, и недав­но мы ре­ши­ли пе­ре­ехать, что­бы жить вме­сте. Нам уют­но друг с дру­гом, и я уве­рен, что мы вме­сте встре­тим ста­рость. Жизнь уда­лась, всё хо­ро­шо. Во вся­ком слу­чае, я хочу так ду­мать. Бы­ва­ет, что я оста­юсь один, до­стаю вещи, ко­то­рые оста­лись от Мари: ло­кон её во­лос, ко­то­рый она мне по­да­ри­ла, ко­гда я ей рас­ска­зы­вал о древ­них обы­ча­ях, всю нашу пе­ре­пис­ку, ко­то­рую я рас­пе­ча­тал, и несколь­ко её ри­сун­ков ка­ран­да­шом — сер­ди­тый кот, ли­жу­щий лапу, ло­шад­ка, ска­чу­щая га­ло­пом и мой ло­по­ухий порт­рет в сти­ле ка­ри­ка­тур Charlie Hebdo. Я рас­кла­ды­ваю ре­лик­вии на сто­ле, смот­рю на них, и пла­чу, ку­сая руки.

При­ди я в тот втор­ник в кафе, жизнь моя мог­ла бы пой­ти в со­вер­шен­но дру­гую сто­ро­ну.