Жан

Был хо­лод­ный де­кабрь­ский ве­чер. Я вы­шел из На­ци­о­наль­ной биб­лио­те­ки Фран­ции, и че­рез пе­ре­ул­ки по­брел в сто­ро­ну бо­та­ни­че­ско­го сада.

На пол­пу­ти меня оклик­нул во­ло­са­тый хиппи. «Эй, по­слу­шай, у меня сей­час слож­ная си­ту­а­ция... Из­ви­ни... Мо­нет­ку...» за­ла­дил он. «Нет де­не­г» от­ре­зал я. Тер­петь не могу, ко­гда ко мне об­ра­ща­ют­ся на «ты» незна­ко­мые люди.

Вый­дя на на­бе­реж­ную, мне пред­ста­ви­лась от­нюдь не пред­но­во­год­няя сце­на. От вок­за­ла Аустер­лиц до пло­ща­ди пе­ред глав­ным вхо­дом в бо­та­ни­че­ский сад, то тут, то там, ни­щие устра­и­ва­ют­ся на ноч­лег. Один негр уже ле­жит на кар­тон­ках. У него нет даже спаль­но­го меш­ка, и он про­бу­ет за­ку­тать­ся в ка­кое-то тря­пье. Из это­го кома вы­гля­ды­ва­ют его ноги, в сан­да­ли­ях на босу ногу. Дру­го­му по­вез­ло боль­ше: у него есть спаль­ный ме­шок, в ко­то­рый он спря­тал­ся от хо­ло­да с го­ло­вой. Смот­ря на него, пред­став­ля­ет­ся око­че­не­лый труп в са­ване. Мо­жет так оно и есть.

В са­мом кон­це, на вы­хо­де к пло­ща­ди, си­дит по­жи­лой бомж. Се­ди­на не по­жа­ле­ла его во­ло­сы и бо­ро­ду, длин­ную и гу­стую, как те, ко­то­рые ис­ко­ре­нял в рус­ском на­ро­де Петр I, а жизнь на ули­це окра­си­ла его кожу в ко­рич­не­вый от­те­нок: та­кой от­те­нок мож­но ча­сто встре­тить у ин­дий­цев. Ря­дом с бом­жем сто­ит ма­лень­кая ис­кус­ствен­ная ёлоч­ка, вся укра­шен­ная и об­ви­тая гир­лян­дой огонь­ков — от­ку­да элек­три­че­ство для меня до сих пор оста­ет­ся за­гад­кой. При виде меня, бомж дру­же­люб­но ки­ва­ет, рас­плы­ва­ет­ся в улыб­ке, и го­во­рит мне «bonsoir». [Доб­рый ве­чер (франц.)] Я от­ве­чаю ему тем же. Я знаю, что он не бу­дет про­сить де­нег, и он не про­сит, а вме­сто это­го, же­ла­ет мне при­ят­ных празд­ни­ков. И тебе тоже, дру­же­люб­ный, ста­рый бомж. Дол­гой тебе жиз­ни.

 * * *

В сле­ду­ю­щий раз я встре­тил ста­ри­ка че­рез два дня. Он ша­гал по буль­ва­ру Ба­сти­лии в сто­ро­ну Сены. По­рав­няв­шись с ним, я по­че­му-то спро­сил, где его ёлоч­ка. «Да, там, по­те­ря­лась, не важ­но», от­ве­тил он, немно­го рас­те­ряв­шись. «Дав­но вы тут?», глу­по спро­сил я его, не зная, как под­дер­жать раз­го­вор. «Бы­ва­ло», от­ве­тил он ла­ко­нич­но. Я ви­дел, что он рас­смат­ри­вал меня с ин­те­ре­сом. Это не был ин­те­рес че­ло­ве­ка, ко­то­рый ждёт, что ему да­дут де­нег. Ско­рее, его за­ин­три­го­ва­ло то, что я сам пер­вый к нему об­ра­тил­ся, и он не по­ни­мал, чем это кон­чит­ся. Я тоже не по­ни­мал. При днев­ном све­те я на­ко­нец смог рас­смот­реть его. Пя­ти­де­ся­ти­лет­ний муж­чи­на, он ско­рее все­го ко­гда-то дав­но имел эффект­ную на­руж­ность. Сгорб­лен­ная поза не мог­ла спря­тать тот факт, что в про­шлом, он имел силь­ную, му­ску­ли­стую фи­гу­ру. Одеж­да на нем была по­трё­пан­ная, но ви­ди­мо доб­рот­ная, теп­лая. Ша­гал он уве­рен­ной по­ход­кой. Все его по­жит­ки уме­ща­лись в по­тер­том ран­це и па­ке­том из Аша­на.

Мы про­шли вме­сте с пол­ми­ну­ты, на­блю­дая вти­ха­ря друг за дру­гом. «Вы мо­жет есть хо­ти­те?», пре­рвал я ти­ши­ну. «Да, это хо­ро­шо, очень», про­бур­чал он, опу­стив гла­за. «Да­вай­те, я вам куп­лю что-ни­будь по­есть, а вы мне рас­ска­жи­те свою ис­то­рию!», ра­дост­но про­та­ра­то­рил я, как школь­ник у дос­ки, ко­то­рый на­ко­нец на­шел нуж­ный от­вет. Мы по­вер­ну­ли на па­срель дё Морне и по­шли в сто­ро­ну ост­ро­вов. По до­ро­ге я за­бе­жал в мар­кет и ку­пил нам два санд­ви­ча. А даль­ше мы шли по на­бе­реж­ной. Сена тек­ла в одну сто­ро­ну, а рас­сказ ста­ри­ка устрем­лял нас в дру­гую.

 * * *

Имя у меня очень ори­ги­наль­ное — на­чал он с ух­мыл­кой свой рас­сказ — Жан. В ту эпо­ху, ко­гда я ро­дил­ся, в каж­дом клас­се было как ми­ни­мум три Жана, как и три Ма­рии. Ро­дом я из де­ре­вуш­ки неда­ле­ко от Клер­мон-Фер­ра­на. Отец был са­пож­ни­ком. Скон­чал­ся де­сять лет на­зад: жут­ко ку­рил — рак лёг­ких. Мать ра­бо­та­ла на за­во­де, и рано умер­ла, мне то­гда было шесть лет. У меня была стар­шая сест­ра. Ко­гда я толь­ко-толь­ко зна­ко­мил­ся с ариф­ме­ти­кой и гео­гра­фи­ей, она уеха­ла в Бор­до, где по­сту­пи­ла на ме­ди­цин­ский фа­куль­тет. По­сле года уче­бы её вы­гна­ли. Дол­гое вре­мя она была со­ци­аль­ным ра­бот­ни­ком, а семь лет на­зад, я слы­шал, по­па­ла в ава­рию и скон­ча­лась.

При слав­ном Мит­те­ране, я от­пра­вил­ся учить­ся в сто­ли­цу. Жизнь в де­ревне с угрю­мым от­цом меня ни­ко­гда не пре­льща­ла, и мне хо­те­лось чего-то гран­ди­оз­но­го и свет­ло­го, по­это­му про­ра­бо­тав сле­са­рем несколь­ко лет, я на­ко­пил немно­го де­нег, рас­про­щал­ся с от­цом, со­брал рюк­зак, и по­сле уто­ми­тель­ной по­езд­ки, ока­зал­ся иду­щем ра­зи­нув рот по буль­ва­рам, а ты­ся­чи ог­ней при­тя­ги­ва­ли меня, слов­но ноч­ную ба­боч­ку. Путь мой ле­жал в рай­он Саль­пет­ри­ер. Там жил мой школь­ный то­ва­рищ, Пьер, жи­во­пи­сец.

Пьер сни­мал ма­лю­сень­кую двух­ком­нат­ную квар­тир­ку в гряз­ном доме с об­луп­лен­ным фа­са­дом. Внут­ри дома, люди де­ли­ли жил­пло­щадь с наг­лы­ми та­ра­ка­на­ми, и не ме­нее наг­лы­ми кры­са­ми: и те, и дру­гие по­сто­ян­но что-то грыз­ли в сте­нах, и из­ред­ка устра­и­ва­ли ба­та­лии, в ко­то­рых, как не стран­но, ча­сто по­беж­да­ли та­ра­ка­ны. Ри­со­вать Пьер не умел, что не ме­ша­ло ему, во-пер­вых, счи­тать себя ге­ни­аль­ным но не по­ня­тым ху­дож­ни­ком, во-вто­рых, про­да­вать из­ред­ка свою маз­ню, что ча­стич­но по­кры­ва­ло кварт­пла­ту, и в-тре­тьих тре­ти­ро­вать свою де­вуш­ку, Элен, до­ка­зы­вая ей, что в один пре­крас­ный день, они бу­дут бо­га­ты, а пока, она долж­на очень ста­рать­ся на ра­бо­те, что­бы её про­дви­ну­ли по слу­жеб­ной лест­ни­це в сле­ду­ю­щем году.

В об­мен на ма­лень­кий ме­сяч­ный взнос, я по­лу­чил раз­ре­ше­ние ис­поль­зо­вать ма­стер­скую как мне за­бла­го­рас­су­дит­ся с семи ве­че­ра до де­ся­ти утра. Ме­сто было шум­ное, но с теми день­га­ми, ко­то­рые я сэко­но­мил ра­бо­тая сле­са­рем, на­де­ять­ся на луч­шее я не мог. Непри­ят­нее все­го были кон­флик­ты меж­ду Пье­ром и Элен. Ему до­став­ля­ло опре­де­лен­ное удо­воль­ствие уни­жать её, и де­лать это пуб­лич­но. Сколь­ко раз их ссо­ры вы­ли­ва­лись из их спаль­ни в ма­стер­скую, а от­ту­да и на лест­нич­ную клет­ку, а под­час и на ули­цу! А я... мне было стыд­но при­сут­ство­вать во вре­мя их ссор, стыд­но знать, что Элен ви­дит, что я здесь, зна­ет, что я всё слы­шу. Я знал, что не могу, не имею пра­ва встре­вать: их от­но­ше­ния — не мое дело, и ска­жи я сло­во, Пьер про­сто вы­гнал бы меня. По­это­му под­час ко­гда я слы­шал, что за­те­ва­ет­ся ссо­ра, я ухо­дил, и про­си­жи­вал ве­чер в баре за уг­лом.

Од­на­ж­ды, я ока­зал­ся вдво­ем с Элен. У Пье­ра были дела до­позд­на. Я зуб­рил для на­сту­па­ю­щих эк­за­ме­нов, а Элен, из за непри­выч­ки на­хо­дить­ся без сво­е­го пар­ня, не зна­ла чем за­нять­ся. «Мо­жет по­ужи­на­ем вме­сте?», пред­ло­жи­ла она, про­су­нув свою бе­ло­ку­рую го­ло­ву в ма­стер­скую. «Ко­неч­но, по­че­му, хо­чу», от­ве­тил я, пе­ре­ме­ши­вая сло­ва от неожи­дан­но­сти. Она разо­гре­ла ка­кие-то кон­сер­вы, и по­зва­ла меня. Несколь­ко ми­нут мы ели мол­ча. Я бро­сал на нее ко­рот­кие взгля­ды. Я очень хо­тел рас­смот­реть её, но бо­ял­ся, что она уви­дит, что я гла­зею. Так стран­но: за те пять ме­ся­цев, в те­че­нии ко­то­рых я жил у них, я ни­ко­гда не ви­дел её тол­ком. Я пред­став­лял себе, что она дур­нуш­ка, эта­кая се­рая, невзрач­ная мышь. А тут, на кухне, я об­на­ру­жил, что она очень сим­па­тич­ная, и даже в неко­то­ром плане эффект­ная. А ещё, в ней было что-то очень глу­бо­кое, что меня при­тя­ги­ва­ло.

«Ты меня пре­зи­ра­ешь?», вдруг спро­си­ла она, под­няв на меня гла­за. Я по­перх­нул­ся, и на­чал неяс­но объ­яс­нять, что у меня и в мыс­лях не было её пре­зи­рать. «По-мо­е­му, меня все пре­зи­ра­ют. На­чи­ная с Пье­ра. Он всё вре­мя мне го­во­рит, что я ник­чём­ная. Что из меня ни­ко­гда ни­че­го не вый­дет. Уви­дишь, он ста­нет из­вест­ным ху­дож­ни­ком. У него та­лант. А у меня... Ка­кие мо­гут быть у меня та­лан­ты?», ска­за­ла она, и рас­пла­ка­лась...

Час спу­стя, она на­тя­ги­ва­ла тру­си­ки, и то­ро­пи­ла меня: «Ну что же ты ле­жишь, сей­час Пьер при­дет, а по­стель в та­ком виде!» На мои страст­ные по­це­луи, ко­то­ры­ми я по­кры­вал её лицо, ко­гда она пы­та­лась вы­ста­вить меня из её с Пье­ром спаль­ни, она от­ве­ча­ла: «Зав­тра, го­во­рю же тебе, зав­тра, как толь­ко он уедет, мы тут же...»

Так на­чал­ся наш ро­ман. Нам вез­ло. По сте­че­нию об­сто­я­тельств, Пьер, ко­то­рый в про­шлом по­чти не вы­хо­дил, стал ча­сто от­сут­ство­вать. Это поз­во­ля­ло мне про­во­дить мно­го вре­ме­ни с Элен. Чаще все­го, мы шли к Сене, и про­гу­ли­ва­лись, дер­жась за руки, как муж и жена. Или си­де­ли ве­че­ра­ми на на­бе­реж­ной, она спе­ре­ди, я за ней, и её теп­ло со­гре­ва­ло мою грудь, а за­пах её во­лос пья­нил меня. Ча­сто, ве­че­ром, мы бре­ли по буль­ва­рам, рас­смат­ри­ва­ли в вит­ри­нах всё то, что было нам не по кар­ма­ну, или сме­я­лись над ви­дом фо-бур­жуа, ужи­на­ю­щих в до­ро­гих ре­сто­ра­нах, а сами шли в де­шё­вый, в Маре — те­перь его уже не су­ще­ству­ет.

Про­шло лето. Я не хо­тел воз­вра­щать­ся к ста­ри­ку в де­рев­ню, и пред­по­чи­тал про­во­дить как мож­но боль­ше вре­ме­ни с моей petite amie. [По­друж­кой (франц.)] К кон­цу ав­гу­ста, Пьер ушел спо­за­ран­ку, а Элен и я си­де­ли на кухне и пили горь­кий, про­тив­ный кофе. «По­че­му ты ни­ко­гда не го­во­ришь о том, как Пьер та­лант­лив?», спро­си­ла она. «Мо­жет по­то­му что мне слож­но на­звать эту маз­ню та­лан­том?», рез­ко от­ве­тил я. Элен за­ду­ма­лась. Ни­ко­гда ещё ни­кто при ней так не от­зы­вал­ся о ра­бо­тах Пье­ра. Она мол­ча­ла. «По­шли, по­ка­жу», ска­зал я ей. Я про­вел её в ма­стер­скую. «Что это?», спро­сил я её, ука­зы­вая на одну из ра­бот. «Как что, кар­ти­на.» — «Нет, ска­жи что имен­но изоб­ра­же­но на кар­тине?» — «Ну это ведь... Каж­дый сам дол­жен ре­шать... Пьер мне объ­яс­нял...» — «Что. Изоб­ра­же­но. На. Кар­тине?», от­че­ка­нил я. И сам же от­ве­тил: «Ни­че­го. Здесь ни­че­го нет. Ни­ка­кой идеи. Ни­че­го. Твой Пьер про­сто ис­пач­кал по­лот­но крас­ка­ми. Имен­но ис­пач­кал. Он не уме­ет ри­со­вать. Он уме­ет толь­ко пач­кать. Он пу­стое ме­сто. Ноль. Нет у него ни­ка­ко­го та­лан­та.» Вид этих по­ло­тен на­столь­ко меня раз­дра­жил, что я не мог оста­вать­ся в ма­стер­ской. Я вы­шел, хлоп­нув две­рью, и весь день ша­тал­ся по Па­ри­жу.

Ко­гда я вер­нул­ся, я не ви­дел Элен. На сле­ду­ю­щий день, она и Пьер опять по­ссо­ри­лись. Слы­ша, как он кри­чит на нее, я по­ни­мал, на­сколь­ко нена­ви­жу это­го че­ло­ве­ка. В моем со­зна­нии, он был как те та­ра­ка­ны, ко­то­рые сно­ва­ли всю ночь у нас на кухне. Несколь­ко раз я по­ры­вал­ся пой­ти в их ком­на­ту и при­бить Пье­ра, и несколь­ко раз меня что-то оста­нав­ли­ва­ло.

На сле­ду­ю­щие утро, Элен и я сно­ва ока­за­лись одни. «За­чем ты поз­во­ля­ешь ему так к себе от­но­сить­ся?», спро­сил я её. Не пер­вый раз за­да­вал ей я этот во­прос, но она ни­ко­гда не мог­ла дать мне ка­кое-либо объ­яс­не­ние.

Ко­гда, че­рез две неде­ли, Пьер за­явил­ся пья­ный, стал раз­гла­голь­ство­вать по по­во­ду сво­ей ге­ни­аль­но­сти, а по­том, при мне, на­чал опять уни­жать Элен, я не вы­дер­жал, и на­го­во­рил ему лиш­не­го. На сле­ду­ю­щий день мне при­ш­лось ис­кать себе но­вое жи­лье, и в ско­ром вре­ме­ни я на­шел себе от­дель­ную ком­на­туш­ку в Маре, как раз над тем ре­сто­ра­ном, куда мы так ча­сто хо­ди­ли вдво­ем с Элен.

Что-то сло­ма­лось во мне, в Элен, в нас обо­их. Мы про­дол­жа­ли встре­чать­ся, но реже, и встре­чи наши были ме­нее ве­се­лые. Она ка­за­лась мне рас­се­ян­ной и все­гда куда-то то­ро­пи­лась. Даже ко­гда Пьер уехал к род­ным на несколь­ко недель, она не хо­те­ла, что­бы мы ви­де­лись в квар­ти­ре в Саль­пет­ри­ер. Я всё боль­ше и боль­ше вре­ме­ни про­во­дил один, и в ка­кой-то мо­мент, мы пе­ре­ста­ли об­щать­ся.

Жизнь у меня не кле­и­лась. Уни­вер­си­тет я так и не за­кон­чил: не хва­ти­ло моз­гов. Несколь­ко лет я ра­бо­тал на пол­став­ки, что­бы иметь воз­мож­ность как-то про­жить, но в один пре­крас­ный день фир­му при­кры­ли. По­том про­бо­вал ра­бо­тать то тут, то там, но ото­всю­ду меня рано или позд­но вы­го­ня­ли. В лич­ной жиз­ни было не лег­че. Жен­щи­ны у меня были, так как то­гда ещё я был при­вле­ка­тель­ным муж­чи­ной, но и они оста­ва­лись со мной не боль­ше года.

Шесть лет на­зад, я устро­ил­ся в ад­ми­ни­стра­цию в од­ной кон­то­ре. Неде­лю спу­стя, я на­ле­тел в ко­ри­до­ре на жен­щи­ну, ко­то­рая кого-то мне на­по­ми­на­ла. Она тоже меня узна­ла. «Жан, это ты?! Не узнал? Неужто не узнал? Та­кая уж я ста­ру­ха?! Это я, Элен! Вспом­нил? Ну?» Элен не была ста­ру­хой, от­нюдь нет. Не узнал я её по­то­му что не ду­мал, что та де­вуш­ка, ко­то­рой тол­ком ни­че­го не пла­ти­ли, вдруг пред­ста­нет пе­ре­до мной в виде ди­рек­то­ра чего-то по ка­ким-то за­куп­кам. Не важ­но, что имен­но она де­ла­ла; важ­но то, что она ста­ла важ­ной пти­цей, и это было вид­но по её ма­не­ре оде­вать­ся, дер­жать­ся, го­во­рить. Уди­ви­тель­но было и то, что фор­ту­на улыб­ну­лась и Пье­ру. У него те­перь боль­шая квар­ти­ра на рю де Лиль, в двух ша­гах от му­зея Орсе.

Элен и Пьер при­гла­си­ли меня к себе на сле­ду­ю­щее вос­кре­се­нье. Его же­ла­ние обя­за­тель­но по­ка­зать мне, на­сколь­ко он те­перь бо­гат, было мне непри­ят­но. Чув­ство того, что я мог бы при­бить гада, сно­ва по­яви­лось, ко­гда я со­зер­цал внут­рен­нюю от­дел­ку, слу­шая глу­по­сти, ко­то­рые он па­фос­но го­во­рил. Осо­бен­но нена­вист­на мне была его ма­не­ра го­во­рить с Элен по­кро­ви­тель­ствен­ным то­ном, и то, как она от­ве­ча­ла ему, тихо и спо­кой­но. «По­че­му?», во­про­шал мой взгляд, ко­гда она смот­ре­ла на меня. А её гла­за от­ве­ча­ли, как дав­но в мо­ло­до­сти: «Что по­де­ла­ешь, он ге­ний, а я ни­кто.»

«Ты не взду­май опять тра­хать­ся с моей же­ной.» Эта фра­за вы­ве­ла меня из мира вос­по­ми­на­ний. Вна­ча­ле я не по­ве­рил сво­им ушам. Меня уди­ви­ла не столь­ко гру­бость — Пьер ни­ко­гда не от­ли­чал­ся так­том — столь­ко тот факт, что он по­че­му-то зна­ет о моем ро­мане с Элен. «Да, я всё знаю. Она сама мне рас­ска­за­ла», под­твер­дил Пьер, сме­ясь над моим рас­те­рян­ным ви­дом. Даль­ше сле­до­ва­ла ре­пли­ка, ад­ре­со­ван­ная Элен, в ко­то­рой он рас­про­стра­нял­ся про её амо­раль­ное по­ве­де­ние, и про то, что ей бы по­до­шла немно­го дру­гая про­фес­сия, чем та, ко­то­рую она себе вы­бра­ла. В моем при­сут­ствии, под­ло по­гля­ды­вая на меня и пус­кая клу­бы дыма мне в лицо, зная, что я тер­петь не могу за­пах си­га­рет, он на­чал, как в мо­ло­до­сти, оскорб­лять и уни­жать её, а она си­де­ла по­ту­пив­шись, и мол­ча­ла. Боль­ше я не мог это­го тер­петь. Я хо­тел уйти, но не пом­нил, где вы­ход, и ни­кто не вста­вал, что­бы меня про­во­дить. «Ну ска­жи что-ни­будь в свое оправ­да­ние! Не мо­жешь, ко­неч­но, ведь ты зна­ешь, что я прав. Я все­гда прав, это факт...» про­дол­жа­лась ти­ра­да му­чи­те­ля. Что было по­том я не пом­ню. В ка­кой-то мо­мент вся ком­на­та по­ле­те­ла ку­ба­рем, и по­то­лок и пол ока­за­лись не там, где они обыч­но бы­ва­ют, а сра­зу за этим я ле­жал на Пье­ре и му­ту­зил его. По­том он ле­жал на мне, и я чув­ство­вал от­вра­ти­тель­ный вкус кро­ви во рту, а боль­ше ни­че­го. По­том пом­ню, как я си­дел на полу, а Элен сто­я­ла непо­движ­но в углу ком­на­ты, и смот­ре­ла куда-то в бес­ко­неч­ность, в одну точ­ку, неми­га­ю­щи­ми гла­за­ми. По­том при­е­ха­ли по­ли­цей­ские... Впро­чем за­чем всё это рас­ска­зы­вать... Пом­ню толь­ко, что на сле­ду­ю­щий день я узнал, что Элен по­кон­чи­ла с со­бой. Мо­жет то по­след­нее уни­же­ние пе­ре­пол­ни­ло со­суд, а мо­жет она про­сто не вы­дер­жа­ла того, что я всту­пил­ся за нее, хоть и по­ни­мал, что что­бы я не сде­лал, она всё рав­но оста­нет­ся с Пье­ром.

Я пло­хо пом­ню суд и тю­рем­ный срок, как если бы кто-то что-то де­лал с моим те­лом, но моя душа при этом была где-то очень да­ле­ко. Ко­гда меня вы­пу­сти­ли, Пьер по­ста­рал­ся сде­лать так, что меня уже ни­ку­да не бра­ли на ра­бо­ту. Да и мне са­мо­му всё да­ва­лось с тру­дом. Ка­за­лось, что из че­ло­ве­ка я пре­вра­тил­ся в хо­дя­чий труп. Я об­ре­тал себя толь­ко ко­гда шел по на­бе­реж­ной, там, где дав­но-дав­но мы были вме­сте, Элен и я. Ра­бо­ты не было. Де­нег тоже. Ни дру­зей, ни род­ных. Вско­ре я не мог боль­ше пла­тить за жи­льё, и мне при­ш­лось но­че­вать на ули­це. Да нет, меня устра­и­ва­ет. Ле­том нор­маль­но, зи­мой толь­ко очень за­мер­заю ино­гда. Вче­ра вон чуть не от­мо­ро­зил руку. Но нам по­мо­га­ют. Неде­лю на­зад доб­рые люди мне сви­тер по­да­ри­ли, шер­стя­ной, он меня со­гре­ва­ет. А ещё меня со­гре­ва­ет фо­то­гра­фия Элен, ко­то­рую она мне дала в мо­ло­до­сти. Об этом ни­кто не зна­ет, но я хра­нил её всю жизнь, и ко­гда мне осо­бен­но тяж­ко, я са­жусь на на­бе­реж­ной, смот­рю на фо­то­гра­фию, и пред­став­ляю, что я сно­ва мо­ло­дой, и я сно­ва с ней. И по­том, у меня дол­гое вре­мя ра­дост­ное на­стро­е­ние, и я улы­ба­юсь про­хо­жим.

 * * *

На этом по­вест­во­ва­ние мо­е­го по­жи­ло­го дру­га пре­ры­ва­ет­ся. За­кон­чив рас­ска­зы­вать, он на­су­пил­ся и рез­ко по­вер­нул в дру­гую сто­ро­ну, по­ка­зы­вая сво­им ви­дом, что наше об­ще­ние окон­че­но. Я дол­го сто­ял и смот­рел на уда­ля­ю­щу­ю­ся фи­гу­ру, со­всем одну в этом же­сто­ком, хо­лод­ном мире. Этот сгорб­лен­ный ста­рик шел по тому са­мо­му бе­ре­гу, по ко­то­ро­му дав­ным дав­но он шел за руку с Элен.

Он не по­ка­зал мне фо­то­гра­фию сво­ей воз­люб­лен­ной. Я на­де­ял­ся, что при сле­ду­ю­щей встре­че смо­гу её уви­деть, но судь­ба рас­по­ря­ди­лась ина­че. Неде­лю спу­стя, я узнал от ни­щих на на­бе­реж­ной Аустер­лиц, что за несколь­ко дней до это­го, утром, Жана на­шли мерт­вым.

Уве­рен, что по­след­ние его мыс­ли, пре­жде чем он за­мёрз, были об Элен.