Сломанная кукла

- Машенька, это было просто прелестно! Леночка – чудо! А голос! Я в жизни ничего прекраснее не слышала! Хотя ты знаешь, я частенько бываю в Большом и могу себя считать почти экспертом. Она должна петь там! Там! Вне всякого сомнения!
- Бэлла, спасибо за то, что столь высоко оценила талант моей дочери! Лена так долго к этому шла. Сколько трудов, сколько усилий и вот, наконец, «Кармен»!
- Чудно! Чудно! Маша, теперь, когда Леночка всего добилась, пора подумать и о будущем? Она, конечно, соловушка, но нельзя же всю жизнь с ветки на ветку? А гнездо? А птенчики?
- Не знаю. Бэлла, мне кажется, что пока не время. Она еще молода, да и сегодняшний успех – это только первый шаг в ее карьере.
- Маша! Вячеслав уже давно готов к браку и сколько еще будет ждать – я не знаю! Он так любит Лену! Дня без нее прожить не может! А мы, получается, только препятствуем их счастью! – Бэлла Борисовна вытянула из сумочки кружевной платочек и промокнула глаза. – Кто мы такие, Маша, чтобы им мешать?!
Мария Ильинична промолчала в ответ.
Она понимала, что от приятельницы так просто не отделаться, но не желала продолжать разговор. Он был не первым и даже не сотым.
Бэлла, которую Мария знала с детства, всегда была очень последовательной. Если она чего-то хотела, то шла к этой цели. Не видя препятствий и не терпя возражений. И надо отдать должное ее предприимчивости, ни разу на памяти Марии Ильиничны не было такого, чтобы желания Бэллы остались неисполненными.
Даже их знакомство началось с исполнения желания. И Мария до сих пор помнила то недоумение и острое чувство обиды, которое испытала тогда.
Куклу, красавицу Лизу, как окрестила ее Машенька, привез девочке из командировки отец. Льняные кудри, голубые глаза, необычное платье. Маша новую игрушку обожала. Усаживала за маленький столик, устраивала долгие чаепития и требовала соблюдать строгий этикет, которому учила мама.
Бэлла новую Машину любимицу увидела впервые через неделю после того, как та появилась у подружки. Увидела и «пропала». Выпросить эту красавицу-куклу сразу, как другие игрушки до этого, не получилось. Маша отдавать свою Лизу не хотела. И Бэлла заболела. Причем не в шутку, а по-настоящему. С температурой и слезами. Горевала так неподдельно, что Маша сама принесла игрушку подруге. А как иначе, если Бэллочке так плохо?
Игрушку Маша принесла, но тут же пожалела об этом. Увидев, как мгновенно высохли слезы Бэллы и как та взяла за ногу свою старую Катьку, у которой глаза уже закрывались через раз, и зашвырнула ее в ящик с игрушками.
- Теперь жить будешь там!
Почему это так покоробило тогда Машу? Девочка и хотела бы объяснить, но не смогла подобрать нужных слов. Ей «старую» Катю было так жалко, что она выпросила ее у Бэллы, которая даже не смотрела в сторону подружки, занятая новой игрушкой, и унесла куклу домой.
Там Маша отдала куклу матери и попросила привести в порядок. Ей было до слез обидно и жалко отданную Лизу. Она понимала, что и ее постигнет та же участь. Когда-то Бэлла решит, что новая кукла лучше и Лиза полетит вверх ногами в дальний угол, ненужная и забытая в то же мгновение.
Забрать обратно свой подарок Маше даже в голову не пришло. Это было неправильно.
А правильным стало то, что Катя осталась в Машиной детской на долгие годы. Даже когда Маша уже выросла и родила собственную дочь, кукла сидела на полке, растопырив ручки и тараща свои синие глаза, давно лишившиеся ресниц.
Для Маши эта игрушка стала своеобразным напоминанием о том, как легко некоторые люди отказываются от прежних привязанностей в угоду своим новым желаниям. Она чувствовала, что так эти люди способны поступить не только с игрушкой.
Но Бэлла была ближайшей соседкой и единственной подружкой, ведь по какому-то странному стечению обстоятельств девочек того же возраста в доме больше не было, и Маша решила, что ссориться из-за странного поведения с ней пока не стоит. Мало ли? Все ведь еще может измениться… А пока нужно жить дружно…
В этот новый дом маленькая Машенька переехала с родителями после того, как не стало ее деда. Она его почти не помнила, но в семье даже имя Юрия Петровича произносили с тех пор как его не стало не иначе как полушепотом и с должным почтением. Кем он был, и чем занимался Маша узнала гораздо позже. И немудрено. Детям о таком знать совершенно необязательно.
О том, что дед был разведчиком, Мария узнала уже годы спустя, после того, как ее отец, один из ведущих хирургов столичной клиники, скоропостижно скончался и Маша с мамой остались совершенно одни.
- Теперь мы без поддержки, Машенька. Придется самим. Правда, как? Я пока не знаю…
- Почему?
- Я всегда жила за папой. А пока был жив твой дедушка, мы все жили за ним.
- Это как?
- Все решения принимались дедушкой. Куда поехать, что купить, как одеться. Только он решал, как и что делать. А после – твой отец.
- Мама! Но так же нельзя! Почему ты все это терпела?!
- Девочка моя, а что мне оставалось? Да и что плохого в том, что мужчины берут на себя ответственность за семью? Я пришла в семью твоего деда голая и босая. Почти в буквальном смысле. У меня ничего не было. Девочка с окраины… Рожденная матерью непонятно от кого. Ты даже представить себе не можешь, какой это был позор в то время! Это страшно и странно прозвучит, но я даже благодарна за то, что она меня бросила…
- Мама…
- А что мама? Детский дом стал для меня единственным домом, который я знала. Хорошим домом. Теплым и родным. Все благодаря людям, которые там работали. Они не жалели нас, сирот. Не тетёшкались с нами попусту. Готовили к тому, что ждет. И любили. Я точно знаю. Сдержанно, не показывая этого, потому, что было нельзя, но любили… Не так, конечно, как своих детей. Никто и не говорит об этом. Но они боялись за нас. А это и есть то самое, материнское. Если нет этого страха за ребенка, что упадет, ударится, шишку набьет, то и любви значит никакой нет!
- Ты за меня боишься?
- Очень! Ты даже не представляешь, насколько! Всегда боялась. Твой папа этого не понимал. Его воспитывали иначе.
- Как?
- Учили твердо стоять на своих ногах. Принимать решения и отвечать за свои поступки. И немудрено в такой-то семье! Ты знаешь, у них ведь так странно все складывалось… Твой дед остался без матери в семь, а твой папа – в шесть. И того и другого воспитывали бабушки. Такая вот странная судьба. Оба учились в Суворовском училище, но отец твой его не окончил. Воспротивился, настаивая на том, что принял решение и хочет быть врачом. Дед твой даже не спорил. Считал, что спор в данном случае – это неправильно. Если мужчина сказал – пусть делает. И для него совершенно неважно было, что мужчина этот еще прыщавый подросток. Какая разница?
- И папа стал врачом…
- Замечательным врачом! Превосходным! И ты это знаешь!
- А где вы познакомились?
- На улице. Совершенно случайно. Мы с подругами гуляли в центре города и я сломала каблук. Ревела как ненормальная! Единственные приличные туфли и те не мои.
- Как это?
- А вот так! Нас в общаге было шестеро в комнате. Три пары приличных туфелек на шестерых. Откладывали понемножку со стипендии и покупали.
- А размер? У всех же разный?
- Ну и что? Ваты в носок натолкаешь и красивая. Специально покупали сначала тем девочкам, у которых нога была больше. Маленькую туфельку не наденешь, больно. А большую приспособить потом проще. К счастью, «большеножками» были только две из нас. У остальных размер почти совпадал. А теперь представь, что такое потерять хотя бы одну пару обуви при таком раскладе? Катастрофа! Поэтому папа твой для меня стал спасителем! Он не только сбегал в мастерскую и уговорил мастера починить каблук побыстрее, но и проводил меня после. Не побоялся.
- А чего он должен был бояться?
- Ох, Машенька… Там, где я жила тогда, все было очень сложно. Ребята наши не терпели чужих. Могли и поколотить. А отец твой как-то с ними договориться смог. Всего несколько минут, и они уже руки друг другу жали. Я никогда не понимала, как у него это получается… Он с любым мог общий язык найти.
- Мама, а дед? Как он тебя принял?
- Ты у меня совсем уже взрослая, раз такие вопросы задаешь. Не сразу принял. Присматривался. Не возражал, нет. Молча кивнул, когда папа меня впервые в дом привел и за руку взял при нем. Бросил только: «Твой выбор!». И не спорил потом с сыном. Но и со мной не миндальничал. Наблюдал. Долго. Пока ты не родилась. Папа твой тогда работал очень много. Сутками в больнице пропадал. А я одна. Помочь некому. Но даже не это было страшно, а то, что я не знала ведь ничего о младенцах совершенно. Чему в роддоме по моей просьбе научили и то, что в книжках вычитала – вот и вся наука была, что с ребенком делать и как. В поликлинике ругают меня, что не так все делаю, а я реву. Рада бы иначе, но кто бы научил?! Вымоталась за два первых месяца так, что сил не было на ногах стоять. Квартиру запустила. Дед твой прислуги не терпел. У нас домработниц никогда не было. И он, и твой папа все умели по дому. И пол помыть, и окна, и обед приготовить. Только времени у них не хватало. А я, благодаря нашим воспитателям в детском доме, тоже не белоручкой была. Порядок навести и борщ сварить могла, конечно. Мужчины мои непривередливые были. Ели и нахваливали. Хотя дед твой очень хорошо умел готовить и меня многому потом научил. Только с младенцами нас в детском доме не учили обращаться. С детишками постарше – да. И занимались, и играли. А вот с маленькими совсем… Нет. Поэтому мне было очень сложно. Ты требовательная такая была. Это сейчас я знаю, что у меня, видимо, молока не хватало. Вот и голосила ты днем и ночью, не давая даже минуты покоя мне. Только уснешь – я бегу на кухню. Не успела с готовкой управиться – уже опять кормить тебя пора. И так по кругу, как пони в зоопарке. Спать хотелось невыносимо просто! И отец твой мне не помощник был. Он так же мечтал до подушки добраться и хоть немного силы восстановить после дежурства.
- И как же ты справилась?
- А дед помог. Он в то время по командировкам мотался, мы и не знали, когда приедет и надолго ли. А тут пауза какая-то вышла. Он дня два уже как дома был, когда случился тот самый переломный момент в наших отношениях. Я это очень хорошо помню. Я тогда ночью ходила-ходила с тобой, пытаясь укачать и умоляя, чтобы ты хоть немного поспала. Даже не замечала уже, что плачу от бессилия. Я тогда вообще уже ничего не соображала. Просто наматывала круги с бесконечным: «Баю-баю-бай!», и мечтала закрыть глаза хотя бы на мгновение. И тут, представь, кто-то забирает тебя из моих рук и говорит: «Иди-ка ты спать, девочка! Я сам!». И я даже не поняла, что случилось. Просто кивнула и, дойдя до кресла, свернулась в нем калачиком. Дед потом говорил, что пытался меня разбудить, чтобы в спальню отправить, но не смог. Я так и проспала там до утра. А, когда проснулась, испугалась так, что даже встать не сразу смогла. Не понимала, куда ты делась, представляешь?
- И как он со мной справился?
- Да лучше всех! Я просто онемела от удивления, когда увидела, как он с тобой обращается. Я тебя подмывать боялась, представляешь? Страшно было. Вдруг уроню. А он крутил тебя как куклу, ничего не боясь. А уж когда запеленал тебя так, как это делали в роддоме, я вообще поняла, что никудышная мать. Мужик может, а я нет… Стыдно было невыносимо! Но, дед твой не только умелым человеком был, но еще и очень мудрым. Все понял правильно. И с тех пор я для него стала Оленькой.
- А как он до этого тебя называл?
- Ольга. И только на «вы». Не иначе.
- А потом – Оленькой?
- Да. И на «ты» перешел, что для меня стало знаком того, что меня, наконец, приняли в семью. Дочкой мог назвать. И тогда я вообще от счастья с ума сойти была готова. Я же отца не знала, а тут он у меня появился. Для меня это было равносильно чуду. Но самым главным для меня было даже не это.
- А что?
- То, что он тебя любил без памяти! Я-то все себя ругала, что парня родить не смогла первым. Вроде как продолжение рода и все такое. А он счастлив был, что ты – девочка. Помнишь то фото, где он тебе бантик завязывает? Это я снимала. Хохотала как ненормальная и все никак не могла камеру настроить. Дед! Серьезнейший человек, который не раз по краю ходил, и мы не знали, увидим ли его еще хоть раз! И бантики… Я очень ему благодарна! Он дал мне понять, что такое настоящая семья… Успел даже тебя немножко этому научить. Тому, что такое родные руки и тепло. Жаль, что ушел так рано… Хотя… Может и к лучшему, как ни странно это прозвучит. Все менялось, а он – нет. Юрий Петрович был офицером. Настоящим, не придуманным. Для него честь, совесть и Родина всегда были не пустым звуком, а основой жизни. А тогда пришло время «других». И дед твой в этот мир не вписался бы. Я это понимала, папа твой понимал, а лучше всех понимал это твой дедушка. Может потому и бороться не хотел с болезнью. Дал ей победить…
- Почему ты так думаешь?
- Он в последние дни, когда боли уже сильные были, все прощения у меня просил. Твердил, что бросает нас. Сокрушался, что тебя большой не увидит… А ведь сделал все, чтобы мы могли жить без него. Помогал как мог. Меня заставил образование получить. Я ведь не хотела. Мечтала второго родить и детьми да домом заниматься. А дед говорил, что так нельзя. И я ему сейчас за это очень благодарна. Да, сейчас мне страшно. Потому, что теперь только я за тебя отвечаю. Но мы справимся, Машенька. Благодаря тому, что он меня воспитывал. Пусть и недолго, но все-таки. Работа у меня есть, квартира у нас с тобой – тоже. А у тебя осталась дедушкина квартира. Пока она стоит пустая, но потом там будешь жить ты. Когда выйдешь замуж. Это его желание. Я хотела было сдать ее, но пока решила, что не стоит. Там все родное и я не представляю, как кто-то придет и будет там ходить, трогать вещи Юрия Петровича, листать книги из его библиотеки. Не хочу! Пока в состоянии – будем справляться сами!
За это решение Маша матери была благодарна. Она приезжала в дедову квартиру, чтобы навести там порядок, и часами сидела на полу у книжных шкафов, листая его книги и представляя, что тот, кто так ее любил, слышит ее рассуждения о прочитанном.
А Ольга Ивановна труса не праздновала. Она поразмыслила немного и сменила работу, попросив протекции у одного из приятелей своего свекра. Тот в память о друге согласился помочь ей и скоро Ольга уже работала в одной из ведомственных московских клиник. Пенсии Маши, конечно, хватало, но Ольга понимала, что девочка не всегда будет ребенком. Чем старше становилась дочь, тем больше Ольга задумывалась о ее будущем.
Ольга Ивановна ушла, когда Леночке исполнилось десять. Маша не позволила себя скатиться в отчаяние. Теперь у Лены не было никого кроме нее и опускать руки нельзя было даже на время, отмерянное на скорбь.
С Бэллой Маша отношения поддерживала все эти годы. Не то чтобы близко дружили, но общались, делясь успехами детей и издалека наблюдая за жизнью друг друга. Почему издалека? Да потому, что Бэлла вышла замуж и переехала за город, где у ее мужа был большой просторный дом и мастерская. Сын Бэллы тоже пошел по стопам отца и стал художником. Именно поэтому Бэлла без конца твердила, что Леночке не стоит искать себе кого-то «на стороне».
- Талантливые люди одного круга должны держаться вместе! Зачем размениваться на посредственность? Непонятно же, какая там генетика и что вылезет в итоге! Мне нужны здоровые и талантливые внуки! Маша, разве ты со мной не согласна?
Мария Ильинична молчала. Что ей было ответить? Историю своей семьи она Бэлле никогда толком не рассказывала. Сказывалась школа деда. Ольга не раз твердила, что нужно про людей слушать, а про себя стараться помалкивать.
- Чем меньше они о тебе знают – тем лучше!
Маша эту истину усвоила очень давно и теперь была этому только рада.
Вячеслава в качестве мужа для Лены она видеть не хотела. Подруге об этом, конечно, не говорила. Зачем? Чтобы поссориться? Все равно Бэлла не поймет ее мотивов.
А Мария твердо была уверена в том, что Лена не будет счастлива со Славиком. Разного поля ягодки. Вячеслав, который привык все получать из рук отца или заботливой матушки, и не считавший нужным делать хоть что-то для того, чтобы самоутвердиться и Лена, у которой любимой сказкой была та, что про двух лягушек. Она так же, как умная квакушка из этой сказки, барахталась как могла, пытаясь найти свое место под солнцем. Знала, как тяжело было бабушке и маме, которая осталась вдовой еще раньше, чем Ольга. Отец Лены погиб почти сразу после ее рождения. И о том, что светловолосый, улыбчивый мужчина, глядящий на нее с большой фотографии на стене детской, был ее папой, Леночка знала только по рассказам бабушки и матери. Лейтмотивом всего детства Лены стала фраза:
- Папа бы так тобой гордился!
И как-то само собой получилось, что выше похвалы для Лены просто не было.
А еще она знала, что мама ее поддержит всегда и во всем. И потому понимала, как тщательно нужно выбирать свой путь, ведь по нему придется идти не в одиночку, а с той, которая разделит его от начала и до конца.
Единственное, что не удалось Лене спрогнозировать, так это то, что она влюбится в того самого Славика, на которого никогда не смотрела иначе, чем на приятеля.
Как это случилось? Когда? Лена и сама не поняла. Просто в какой-то момент осознала, что хочет видеть его как можно чаще.
Славик был легким. Всегда и во всем. В нем был какой-то неисчерпаемый задор, которого серьезной Елене так не хватало. Ему ничего не стоило схватить ее за руку и не отпускать до тех пор, пока она не пообещает полететь с ним в Сочи на выходные. Кататься на лыжах… Лена этого делать совершенно не умела, но Славику было все равно. Он покупал для Лены лыжи, экипировку, балагурил и твердил:
- Ты не сможешь? Ты все сможешь!
Почему для нее это было так важно? Почему она все время искала какого-то одобрения? Ведь недостатка в этом Лена никогда не испытывала. Бабушка хвалила ее без конца. Мама тоже. Но почему-то ей этого было мало.
Первая поездка в горы Лене даже понравилась.
Веселая компания, Славик, который хоть и общался с другими девушками, но твердо дал всем понять, что Лена приехала именно с ним.
Единственное, что Лене не понравилось – это лыжи. Она сразу поняла, что координации у нее не хватает и спускаться даже по легкой трассе ей очень страшно.
Славик ее не понял. Шутил, подначивал, а потом хмурился недовольно, когда Лена отказалась кататься.
- Зачем тогда ехать было?
- Потому, что ты здесь. – Лена чуть не плакала, глядя на своего любимого.
- А… Ну, тогда ладно.
В конце этой поездки Славик попросил руки Лены, обставив это действо со всей возможной помпой. Компания кричала «Горько!» и пила шампанское. Лена дала согласие, а потом плакала, разглядывая кольцо, подаренное Славиком. Колечко было дорогим и очень красивым. Бэлла постаралась.
Она же постаралась и со свадьбой. Организация была на высшем уровне и Лене с Машей осталось только выбрать платье и привести в порядок квартиру деда, где, как предполагалось, должны были жить молодые.
Первые вопросы появились примерно через год после свадьбы. Лена пела, Славик рисовал, но Бэллу это не устраивало.
- Лене пора рожать! Зачем тянуть до той поры, когда мы не сможем им помогать? Пока мы в силах – будем заниматься внуками, а они пусть себе. Творчество – значит творчество. Но и жизнь на потом откладывать не стоит.
Маша не знала, что ответить на это. О том, что Лена хочет детей она, конечно, знала. И проблема была вовсе не в Леночке. Беда была в том, что Славик детей не хотел категорически.
- Только маман не говори! Ни к чему ей эти печали! Она заладила – дети-дети… А я как представлю этих спиногрызов, которые разнесут мне мастерскую и ради которых придется пахать круглые сутки – нет уж! Не для того меня мамочка красивого растила! Я жить хочу, а не тратить свое время на подобные глупости!
Для Лены это стало, конечно, ударом. Она пыталась поговорить с мужем, но очень скоро поняла, что это не сиюминутный каприз.
- Я хочу добиться чего-то в этой жизни, Ленка! Хочу стать великим! А ты что? Хочешь меня сбросить с Олимпа на который я пока даже не забрался? Милая, мне это не надо! Если хочешь, чтобы мы жили вместе – не пытайся меня переделать! Ты же меня понимаешь! Как никто должна! Мы же с тобой одинаковые! Для нас искусство – это жизнь! Мама была права, когда выбрала тебя мне в жены. Правда, она у меня умная?
Насчет ума Бэллы Борисовна Лена сказать ничего не могла. Точнее не так. Сказать она могла многое, но совершенно не хотела этого делать. Она давно сократила как могла встречи со свекровью, потому, что понимала – ничего хорошего от той ждать не приходится.
- Лена! Я вообще тебя не понимаю! О чем ты думаешь?! Славик так хочет ребенка, а у тебя только арии в голове! Неужели в тебе нет совершенно ничего женского? Как так жить можно?!
Лена молчала в ответ, не зная, что ответить на подобные выпады. Заставить мужа признаться матери в том, что семейную жизнь он видит исключительно в сосуществовании двух людей не очень часто видящих друг друга, она не могла. А объяснять свекрови, что ее вины в том, что у них со Славиком нет детей, считала ниже своего достоинства.
- Маша! Повлияй на дочь! Пусть уже Лена займется своим здоровьем! Сколько можно ждать?! – Бэлла становилась все более невыносимой.
И тут случилось то, что поставило точку не только в браке Лены и Славика, но и напрочь рассорило оба семейства, сделав невозможным дальнейшее общение.
Очередная поездка в горы стала для Лены настоящим испытанием. Муж был почему-то раздражен и чем-то недоволен, а когда она по привычке попыталась сказать, что кататься не хочет, накричал на нее, требуя, чтобы Лена встала-таки на лыжи.
Чтобы не злить Славика, Лена пошла у него на поводу и почти сразу об этом пожалела.
- Зачем тебе инструктор?! Я сам все тебе покажу! Что ты все время трусишь? Ведь не в первый раз!
Почему Лена не отказала ему? Почему решила, что худой мир лучше доброй ссоры?
Очнулась она уже в больнице. Рядом с ней сидела заплаканная Маша, которая непонятно как прорвалась в реанимацию.
- Мам…
- Молчи, Леночка, молчи! Тебе нельзя сейчас разговаривать. Все будет хорошо! Я рядом!
- А Слава?
Маша отвернулась, не решаясь сказать дочери, что Славик улетел в столицу, пожав плечами на ее недоумение:

-Что вы от меня хотите? Чем я тут помочь могу? Я не врач! Мне нужно выставку готовить. Все это так некстати!
Об этом Лена узнала гораздо позже. Уже после того, как Маша, договорившись с врачами, перевезла дочь в клинику, где работала, и задалась целью поставить Лену на ноги.
Хороших прогнозов врачи не давали. Маша же им верить отказывалась. Она каждое утро, собираясь на работу, смотрела на фотографии деда и родителей и шептала:
- Не сдамся! Ни за что не сдамся! Вы меня не этому учили! У нее никого, кроме меня нет… Не дам ее сломать! Не позволю!
С зятем Маша разговаривала не раз.
- Пожалуйста! Я тебя прошу! Ведь она тебе не чужая! Ты же ее любишь!
- Любил. Да. Но сейчас что я могу сделать? Сидеть рядом? Какой в этом смысл? Мы уже не будем вместе. Она не простит меня, а я не хочу все время испытывать чувство вины. Зачем мне это? Жизнь у меня одна и другой не будет.
- Как же так можно, Славик?
- А как – так? Нормально. Вы тоже понимаете, что я прав, просто признавать этого не хотите.
Маша оставив бесполезные попытки сохранить семью дочери, сосредоточилась на том, чтобы вернуть ей хотя бы здоровье.
Далеко не сразу, ценой огромных усилий, но это ей удалось. Лена, удивив врачей, сначала встала, а потом и пошла. С трудом, превозмогая боль, она смотрела в глаза матери и делала новый шаг.
- Так! Так, моя умница! Давай! Все у тебя получится! Папа так бы тобой гордился!
Петь Лена больше не смогла. Голос пропал. Когда и как ни она, ни Маша не знали. Было ли это последствием нескольких операций или тех страшных двух часов, в течение которых Лена, лежа в стороне от трассы, кричала, пытаясь позвать на помощь. Сама Елена этого не помнила, но именно благодаря этим крикам ее нашел один из инструкторов, проверявших вечером трассу. То, что муж ее так и не хватился, Лена поняла уже в больнице. И когда мать попыталась объяснить ей, почему же так долго не появляется Славик, Лена только накрыла руки матери своими ладонями и покачала головой:
- Мамочка! Не надо! Я все поняла уже давно. Выбросили меня. Не нужна им кукла со сломанными ногами… Не нужна Катька…
- Не будешь ты Катькой! Я не дам! – Маша выкрикнула это так громко, что в палату заглянула дежурная сестра. – Простите, я не нарочно…
- Ничего. Лен, нужно что-нибудь?
- Нет, спасибо! Все хорошо! И будет хорошо… Да, мам?
- Даже не сомневайся!
А спустя несколько лет на Чистых прудах молодая красивая девушка, чуть прихрамывая дойдет до аллеи, высадит из коляски маленького мальчика и скомандует:
- Вперед, друг мой! Тебя ждет так много интересного! Только не очень быстро, хорошо? А то мама за тобой не успеет. Давай ручку!
И малыш чинно зашагает рядом с мамой. А потом все-таки сорвется с места раскинув руки, когда увидит бабушку, спешащую им навстречу.
- Мои хорошие! Как же я соскучилась!
Лена обнимет мать:
- Как съездила? Отдохнула?
- Да! Все хорошо! Не поверишь, кого встретила!
- Кого же?
- Бэллу.
- И как она?
- Страдает. Все не так. Славик не пристроен, она стареет, внуков дождаться уже и не чает.
- А ты что?
- А ничего, Леночка! Пусть спит спокойно. Я ничего ей говорить не стала. Ни о том, что ты замуж вышла, ни о том, что у меня скоро второй внук появится. Жаль мне ее.
- И мне… А странные бывают люди, да, мамочка?
- Все мы разные, дочь. Но, давай не будем о грустном? А кто это у меня такой красивый? Покажешь бабушке свой новый зуб? Ничего себе! Лен, а у него точно их столько сколько надо? Не слишком много?
- Ох, мам! Ты меня уморишь! В самый раз!
Лена возьмет руку матери, приложит к своему животу и улыбнется:
- Хочешь новость?
- Хорошую?
- Лучше не бывает! Ты бабушкой в этот раз станешь аж дважды! Как тебе?
- Ой!
- Ты не рада?
- Доченька, прости! Я просто растерялась немного… Я не просто рада! Я счастлива… Интересно, а бывает слишком много счастья?
- Не знаю. Знаю только, что мы его заслужили. Особенно – ты! Мам…
- Ммм?
- А я не Катька…
- Конечно, нет. Я же тебе обещала…